Текст книги "Мастера русского стихотворного перевода. Том 1"

Автор книги: Александр Пушкин

СТИХОТВОРЕНИЯ

М. В. Ломоносов

1.

 
Ночною темнотою
Покрылись небеса.
Все люди для покою
Сомкнули уж глаза.
Внезапно постучался
У двери Купидон,
Приятный перервался
В начале самом сон.
«Кто так стучится смело?» —
Со гневом я вскричал;
«Согрей обмерзло тело, —
Сквозь дверь он отвечал, —
Чего ты устрашился?
Я – мальчик, чуть дышу.
Я ночью заблудился,
Обмок и весь дрожу».
Тогда мне жалко стало,
Я свечку засветил,
Не медливши нимало,
К себе его пустил.
Увидел, что крылами
Он машет за спиной,
Колчан набит стрелами,
Лук стянут тетивой.
Жалея о несчастье,
Огонь я разложил
И при таком ненастье
К камину посадил.
Я теплыми руками
Холодны руки мял,
Я крылья и с кудрями
Досуха выжимал.
Он чуть лишь ободрился:
«Каков-то, – молвил, – лук?
В дожде, чать, повредился».
И с словом стрелил вдруг.
Тут грудь мою пронзила
Преострая стрела
И сильно уязвила,
Как злобная пчела.
Он громко засмеялся
И тотчас заплясал:
«Чего ты испугался? —
С насмешкою сказал,—
Мой лук еще годится:
И цел, и с тетивой;
Ты будешь век крушиться
Отнынь, хозяин мой».
 

1747

2.

 
Мне петь было о Трое,
О Кадме мне бы петь,
Да гусли мне в покое
Любовь велят звенеть.
Я гусли со струнами
Вчера переменил
И славными делами
Алкида возносил;
Да гусли поневоле
Любовь мне петь велят,
О вас, герои, боле,
Прощайте, не хотят.
 

3.

 
Мне девушки сказали:
«Ты дожил старых лет», —
И зеркало мне дали:
«Смотри, ты лыс и сед».
Я не тужу нимало,
Еще ль мой волос цел,
Иль темя гладко стало,
И весь я побелел.
Лишь в том могу божиться,
Что должен старичок
Тем больше веселиться,
Чем ближе видит рок.
 

4.

 
Мастер в живопистве первый,
Первый в Родской стороне,
Мастер, научен Минервой,
Напиши любезну мне.
Напиши ей кудри черны,
Без искусных рук уборны,
С благовонием духов,
Буде способ есть таков.
Дай из роз в лице ей крови
И, как снег, представь белу,
Проведи дугами брови
По высокому челу;
Не сведи одну с другою,
Не расставь их меж собою,
Сделай хитростью своей,
Как у девушки моей.
Цвет в очах ее небесный,
Как Минервин, покажи
И Венерин взор прелестный
С тихим пламенем вложи;
Чтоб уста без слов вещали
И приятством привлекали,
И чтоб их безгласна речь
Показалась медом течь.
Всех приятностей затеи
В подбородок умести
И кругом прекрасной шеи
Дай лилеям расцвести,
В коих нежности дыхают,
В коих прелести играют
И по множеству отрад
Водят усумненный взгляд.
Надевай же платье ало
И не тщись всю грудь закрыть,
Чтоб, ее увидев мало,
И о прочем рассудить.
Коль изображенье мочно,
Вижу здесь тебя заочно,
Вижу здесь тебя, мой свет:
Молви ж, дорогой портрет.
 

1761

5.

 
Умножь теперь свой гнев и будь бодра, как прежде,
И стары злы дела почти за добродетель.
Медея ныне я, и дерзость в зле растет,
Весьма полезно мне, что мной убит мой брат,
Что мной растерзан был и на пути разметан;
Полезно, что отец лишен руна златого.
Не знаю, что теперь злый дух мой умышляет
И сам себе едва представить ясно смеет.
К неслыханному злу рука моя готова.
Примите, дети, казнь за отческу неверность.
Трепещет грудь моя, и члены цепенеют!
Отходит лютость прочь: я стала снова мать.
Ах! Как мне кровь пролить драгих своих детей?
Однако не мои, пускай уже погибнут.
Ах, нет, они мои! ни в чем они не винны!
Но равно, как они, и брат невинен был.
Что зыблешься, мой дух? И слезы что текут?
Любовь влечет в страну, а гнев влечет в другую.
Ко мне, дражайший плод, в объятия бегите:
Единых видит вас сей скорбный дом отраду.
Но ненависть кипит, болезнь воспламенилась,
И прежний гнев бодрит мои к убийству руки,
Я следую тебе, куда ни поведешь.
 

1747

6.

 
Дивишься, что не дам тебе стихов моих?
Боюсь, чтобы ты мне не подарил своих.
 

7.

 
В тополевой тени гуляя, муравей
В прилипчивой смоле увяз ногой своей.
Хотя он у людей был в жизнь свою презренный,
По смерти в янтаре у них стал драгоценный.
 

8.

 
Зачем я на жене богатой не женюсь?
Я выйти за жену богатую боюсь.
Всегда муж должен быть жене своей главою,
То будут завсегда равны между собою.
 

1747

9.

 
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный Аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Где быстрыми шумит струями Авфид,
Где Давнус царствовал в простом народе,
Отечество мое молчать не будет,
Что мне беззнатный род препятством не был,
Чтоб внесть в Италию стихи эольски
И первому звенеть алцейской лирой.
Взгордися праведной заслугой, муза,
И увенчай главу дельфийским лавром.
 

1747

10.

 
Жениться хорошо, да много и досады.
Я слова не скажу про женские наряды:
Кто мил, на том всегда приятен и убор;
Хоть правда, что при том и кошелек неспор.
Всего несноснее противные советы,
Упрямые слова и спорные ответы.
Пример нам показал недавно мужичок,
Которого жену в воде постигнул рок.
Он, к берегу пришед, увидел там соседа:
Не усмотрел ли он, спросил, утопшей следа.
Сосед советовал вниз берегом идти:
Что быстрина туда должна ее снести.
Но он ответствовал: «Я, братец, признаваюсь,
Что век она жила со мною вопреки:
То истинно теперь о том не сумневаюсь,
Что, потонув, она плыла протúв реки».
 

<1747>

А. П. Сумароков

11. Сонет. Великому граду Москве

 
О ты, союзница Голштинския страны,
В российских городах под именем царицы:
Ты отверзаешь нам далекие границы
К пути, в который мы теперь устремлены.
Мы рек твоих струей к пристанищу течем,
И дружество твое мы возвестим Востоку;
Твою к твоим друзьям щедроту превысоку
По возвращении на Западе речем.
Дай небо, чтобы ты была благополучна,
Безбранна, с тишиной своею неразлучна;
Чтоб твой в спокойствии блаженный жил народ!
Прими сии стихи. Когда я возвращуся,
Достойно славу я твою воспеть потщуся,
И Волгу похвалой промчу до Рейнских вод.
 

<1755>

12. Сонет

 
Великий боже! твой исполнен правдой суд,
Щедроты от тебя имети смертным сродно;
Но в беззаконии все дни мои текут,
И с правосудием простить меня не сходно.
Долготерпение ты должен окончать
За тьму моих грехов по правости устава,
И милосердие днесь должно умолчать;
Того теперь сама твоя желает слава.
Во мщеньи праведном ты тварь свою забудь;
Пренебрегай ток слез и тем доволен будь,
Греми, рази, свою ты ярость умножая!
Хотя и трепещу, я чту твой гнев, стеня,
Но в кое место ты ударишь, поражая,
Не крыла чтобы где Христова кровь меня.
 

<1756>

13. Ода

 
Разных, Афродита, царица тронов,
Дщерь Зевеса, просьбу мою внемли ты:
Не тягчи мне пагубной грустью сердца,
      Чтимая всеми!
Если глас мой ты со приятством слышишь,
Как ты прежде часто его внимала
И, оставив дом свой, ко мне сходила, —
     Сниди и ныне!
На златой ко мне колеснице ездя,
Ты впряженных гнала к полету птичек,
В быстром беге скоростью секла воздух,
     Шествуя с неба.
Птички отлетали, а ты, богиня,
Щедрым видом спрашивала с улыбкой:
«Что тебе теперь за несчастье сталось?
     Сказывай, Сафа.
Объяви мне, сердце чего желает,
Чьей ты сердцу склонности ищешь ныне,
И кого ты сетью поймать стремишься?
     Кто востревожил?
Коль бежит тебя, за тобой побегнет;
Коль даров твоих не берет, он сам даст;
Коль не любит, станет любить как душу,
     Слушать приказа»,
Прииди, богиня, избавь напасти
И желанье сердца исполни ныне!
Возлагаю всю на тебя надежду;
     Дай ты мне помощь!
 

<1787>

14. Ода

 
Ты, Фортуна, украшаешь
Злодеяния людей
И мечтание мешаешь
Рассмотрети жизни сей.
Долго ль нам повиноваться
И доколе поклоняться
Нам обману твоему?
Все тобою побежденны:
Все ли смертные рожденны
Супротивиться уму?
Милости, с твоим покровом,
Кажутся не малы быть,
Пышным именем и словом
Должны превелики слыть:
Весь народ тому свидетель,
Что пороки добродетель,
Коим помогаешь ты,
И во смрадности природы
Беззаконнику доводы
Шлют бессмертия цветы.
Имя сих героев пышно;
Но рассмотрим их дела:
Будет нам иное слышно,
Коль судьба нам ум дала;
Как мы их ни почитаем,
Жадность, гордость обретаем
И свирепство только в них:
Всё, что их ни прославляет,
Добродетель составляет
Из пороков лишь одних.
Ты не можешь быть причиной
Славы отмененных душ;
Но премудростью единой
Славится великий муж.
От твоей одной державы
Нет бессмертия, ни славы;
Смертных то незапна часть:
Не геройски то утехи,
Но тиранские успехи,
Ближним приключать напасть.
Как почтить могу я Силлу,
Пеплом зря покрытый Рим;
Хулим одного Атиллу,
Помня Александра с ним.
Человеков убивают,
А другие называют
Добродетелью кровь лить.
Праведно ль искать витийства
К прославлению убийства
И разбойника хвалить?
Победители злосерды!
Все зрю ваши я плоды:
Вы в желаньях ваших тверды
Миру извлекать беды;
Тамо слышу бедных стоны,
Там валятся вами троны,
Грады превращенны в прах,
Возлагаются железы,
Вдов, сирот лиются слезы,
Там смятение и страх.
На сие, что тако хвалят,
Рассуждая кто воззри:
Иль без бед людских умалят
Даровáнный сан цари?
Венценосцы! для отлики
То ли способы велики,
Чем вы можете блистать?
В вас богов изображенье;
Только ль оным подраженье
Гром и молнию метать?
В приключениях противных
Обретают важну честь;
А в победах и предивных
Лавр оружью должно плесть;
Победитель часто славен,
Что противнику не равен
И его соперник мал:
За победу малоспорну
Должен вождю непроворну
Всем успехом Аннибал.
Коему хвала герою,
В точном имени его?
Щедрой кроющу рукою
Чад народа своего,
Образцом который Тита,
Подданным от бед защита,
Жалостно смотря на них,
Лести кто и внять не мыслит
И владения дни числит
По числу щедрот своих.
Вместо яростию взята,
Зверски Клита кто убил,
Вобразим себе Сократа,
Если б он на троне был:
В нем царя негорделива
Зрели б мы и справедлива,
И достойна алтарей;
А Евфрата победитель
В месте был его бы зритель
Только подлости своей.
Крови жаждущи герои,
Возмущения творцы!
Вас мечтою славят бои
И лавровые венцы.
Разъярения бессметны
Все Октавиевы тщетны
Вознестися до небес;
Правосудия блаженством
И спокойства благоденством
Тако он себя вознес.
Мужи храбрые, являйте
В полном свете вы себя,
Равномерно прославляйте
Имя, счастье погубя:
Души ваши в нем велики,
Мира вы сего владыки,
Слышен ваш огромный век;
Счастье только упадает,
Всё геройство увядает,
Остается человек.
Для победы изобильно
Дух посредственный иметь,
И потребно сердце сильно,
Коль Фортуну одолеть.
Муж великий презирает,
Что Фортуна им играет,
И в бедах неколебим:
И в благой и в лютой части,
Сердце держит он во власти,
В твердом постоянстве зрим.
Вся его успеха сладость
Не в излишестве своем:
Неумеренная радость
Не обрящет места в нем;
Все ему препятства втуне,
Он ругается Фортуне
И спокойно видит их.
Счастье в жизни скоротечно;
Но достоинство есть вечно,
Сколько рок кому ни лих.
Тщетно гордостью Юноны
Осужден на смерть Эней,
Добродетель в обороны,
Ты противилася ей!
Рим тобою Карфагены
За него рассыпал стены,
Славу их послав на низ,
И в его лютейшей части
Превратил, те зря напасти,
В вечны лавры кипарис.
 

<1760>

15. Повествование Терамена Тезеюо смерти Ипполита из «Федры» Расиновой

 
Лишь выступили мы за град из стен трезенских,
Печальные стражú вокруг его текли,
И горесть так, как он, в молчании влекли.
Микенский путь его наполнен был тоскою.
Вождями правил он коней своей рукою,
Коней строптивых сих, что были иногда,
Взыванию его послушны завсегда.
Склоненная глава и очи возмущенны
С плачевной мыслью быть являлись соглашенны.
Тогда ужасный вопль изшел на нас из волн,
Весь воздух возмутил, и воздух стал им полн:
Земля из чресл своих подобно восклицала
И гласу глубины, стоная, отвечала.
Злой трепет застужал в нас кровь во злы часы;
От страха конских грив вздымалися власы.
Воздвиглась на хребте текущия долины
Кипящая гора из водныя средины.
Вал ближится, биет, разит, ломаясь, в брег,
И в пене на брега чудовище изверг.
Широкое чело рогами воруженно,
И желтой коркою всё тело покровенно.
Дичайший был то вол, прегрозный был то змей,
Он хвост виющийся, вияся, влек землей.
Дрожали берега его пречудным ревом,
И небо на него, гнушаясь, зрело с гневом.
Земля пугалась им, испорчен воздух стал,
И вал, что нес его, со страхом утекал.
Бесплодну храбрость все в час оный оставляли
И в храме близком тут убежища искали.
Лишь пребыл Ипполит, достойный сын твой, смел:
Хватает лук, сдержав коней, и ищет стрел.
Стрелил в него, рука не сделала обману,
И учинил ему в боку глубоку рану.
В свирепстве боль его беспамятна бросал,
Бросаясь, он взревел и пред конями пал.
Валяясь, пламенну гортань им разверзает,
Их кровью и огнем и дымом покрывает.
Их трепет поразил, летят во оный час,
Как необузданны, невнятен стал им глас.
Кровавы в их устах железо мочат пены,
И тщетну подают сдержать их силу члены.
Вещают, что еще был видим некий бог,
И гнал коней, чтоб князь сдержати их не мог.
На камни набежав, они низверглись с страхом,
Ось преломилася великим сим размахом,
И колесница вся летела по кускам.
Смятенный Ипполит падет тут в вожди сам.
Не гневайся! сей вид, вина мне мук сердечных.
Мне будет, государь, источником слез вечных.
Я зрел, увы, я зрел, что он от тех коней,
Которых сам питал, влачим в беде был сей.
Взывает их; но глас его их устрашает.
Бегут. Влачение всё тело изъязвляет,
Весь дол наш скорбный вопль в отзывах разглашал;
Впоследок яростный скок конский утихал.
Вблизи старинных сих гробов остановились,
Где праотцев его тела царей сокрылись.
Я бег, стеня, к нему, и стража вся туды.
Его дражайша кровь казала нам следы.
Стал камень ею мокр, игольными кустами
Удержан, кровный знак в них зрим был со власами.
Прибег, воззвал его, он руку подает,
Отворит лишь глаза, опять скрывает свет:
«Отъемлет, говорит, мой небо век безвредный;
О друг мой, не оставь ты Арисúи бедной!
Когда родитель мой узнает, что я прав,
И будет сожалеть, ложь правдой почитав;
Смягчить пролиту кровь, тень жалобы гласящу,
Скажи, чтоб он имел к ней мысль уже немстящу
И возвратил бы ей…» Сим словом век скончал.
Я тело лишь его беззрачно удержал,
Плачевный вид, чем гнев богов явлен жестоко,
И что уж и твое узнать не может око.
 

И. С. Барков

16. Плывущая собака через реку

 
Кто гнаться за чужим охоч, свое теряет,
Как подлинно о том нас басня уверяет.
 

 
Собака мяса часть через реку несла,
И, тень свою узрев в воде, когда плыла,
Подумала, что пес такую ж мчит находку,
И, чтобы вырвать, вдруг хотела взять за глотку.
Завистливый кобель как рак на мель попал,
Свой упустил кусок, другого не достал.
 

17. Треснувшая лягушка и бык

 
Не должен никогда равняться с сильным бедный;
В противном случае конец получит вредный.
 

 
Увидев Жаба, что гуляет в поле Бык,
Позарилась, что он пред ней чресчур велик,
И дулась с зависти, чтоб морщевата кожа
Была величиной во всем с бычачьей схожа.
А как потом она спросила у детей:
Уже ли более Быка? сказали ей:
«Нет, матушка, еще ты меньше, как зверина».
Пошире раздалась у Жабы кожурина,
Затем, что дулася всей силою она.
Чья больше, вопросив опять, величина?
«Бык более», – на то ответствовали детки.
Досадней сей ответ был Жабе горькой редьки,
И напыщалась столь, что крепче не могла,
Доколе дрожжи все на месте пролила.
 

<1764>

18. Двустрочные стихи о благонравии к сыну

 
С дураками и бог не волен
С вралями слов не трать, коль их по ветру веют;
Речь все, а свет ума не многие имеют.
 
 
Не уповать чужой смерти
Не думай, что другой в могилу ляжет прежде;
Жизнь всех хлипка, и вся в сомнительной надежде.
 
 
Ласкательные слова подозрительны
Не оценяй людей по ласковому слову;
Обманывать легко птиц дудкой птицелову.
 
 
Как оценить вещи
Чти малое большим и малым чти большое,
Не будешь алчным слыть и падким на чужое.
 
 
Никого не охуждать с злым намерением
Другого не порочь за дело или слово,
Чтоб равно он с тобой не поступил сурово.
 
 
Дела разумом управлять
Коль безрассуден ты и нерадив собою,
Фортуны, коей нет, не называй слепою.
 
 
Охотно дарить
Что можешь подарить, отдай без купли другу;
И то барыш, когда благим явишь услугу.
 
 
Злой человек самый лютый зверь
Когда всяк зверь тебе опасным мнится дикий,
То паче человек другому враг великий.
 
 
Не быть скупым
Богатства не жалей, чтоб не прослыл скупягой:
Что в нем, коль с нищим ты равняешься бродягой?
 
 
Презрение жизни
О будущем конце твой дух да не крушится;
Кто презирает жизнь, тот смерти не страшится.
 
 
Печальным и задумчивым не верить
От нелюдимок ты молчащих бойся лиха,
Затем, что глубже та река, котора тиха.
 
 
Не надеяться на время
Не обещай себе ты жизни долги лета;
Смерть всюду за тобой течет, как тень от света.
 
 
Не радоваться о незапной смерти злых
Не радуйся ты злых нечаянной кончине;
Такой же добрые подвержены судьбине.
 

<1762>

Е. И. Костров

19. Илиада.

Из песни IV

 
Как, ветром западным средь понтовых зыбей
Подъемлясь, сонмы волн с свирепостью своей,
Одна в другой клубясь, к брегам шумя стремятся,
Где, разражаяся, лютей еще ярятся;
Или, сразясь в пути с высокою горой,
Что ставит им оплот незыблемый собой,
Крутятся, высятся и гору превышают,
И ону пеною кипящей покрывают, —
Ахейски так полки, между собой сомкнясь,
Воздвигшись, в подвиг шли, победы славой льстясь.
В них племя каждое, предтечу в бой имея,
На брань текло, уста молчаньем печатлея,
Дабы вождей своих велениям внимать;
Тó зря, возмнил бы ты, что вся толь грозна рать
Не имать во устах ни гласа, ни языка.
Оружие сего толь бранноносна лика
Всё отражало блеск, сливая луч с лучем.
Толь бодры и красны они в пути своем!
Но сопостаты их овец подобны стаду,
Которых заключил богатый муж в ограду
И кои, слыша глас ягнят своих, блеют,
Когда из их сосцев млеко в сосуды жмут, —
Подобен несся глас меж ратниками Трои,
От разных бо племен и разных стран те вои
В надменный Илион потщалися притечь;
Различен их язык, и глас, и равно речь.
 
 
Арей троян на брань бодрит, Минерва греков;
И сим бессмертным в путь на гибель человеков
Страх, Бегство и Вражда несытая течет,
Которой брат и друг Арей, виновник бед:
Она рождается слаба, неукрепленна,
Но скоро, быстротой своей усугубленная
Подножием себе имеет дол земной,
Скрываясь в небесах надменною главой.
Она, из строя в строй стремясь в сей день плачевный,
В сердца враждебные вливает пламень гневный,
Желая с жадностью текущу видеть кровь
И смерть на воинов стремящуюся вновь.
 
 
Сомкнулись воинства, свирепость умножалась,
Там крепка грудь о грудь противну ударялась,
Копье с копьем и щит сретался со щитом;
Несется в воздухе оружий треск и гром;
Сраженных внемлются и вздохи и стенанья,
И поражающих победны восклицанья;
Там кровию поля текущею кипят.
 
 
Как сонмы рек, что бег с высоких гор стремят
И дола злачного несясь во рвы глубоки,
Где яростно свои сливают черны токи,
Шумят; их бурный шум приводит в трепет, страх
Сидящих пастырей далече на холмах:
Так вóпят ратники, свой гнев усугубляя,
Друг нá друга стремясь, друг друга поражая.
 

<1787>

И. И. Хемницер

20. Скворец и кукушка

 
Скворец из города на волю улетел,
    Который в клетке там сидел.
К нему с вопросами кукушка приступила
         И говорила:
«Скажи, пожалуй, мне, чтó слышал ты об нас,
И городу каков наш голос показался?
    Я думаю, что ведь не раз
    Об этом разговор случался?
О соловье какая речь идет?»
– «На похвалу его и слов недостает».
– «О жаворонке что ж?» – кукушка повторяет.
– «Весь город и его немало похваляет».
         – «А о дрозде?»
– «Да хвалят и его, хотя и не везде».
– «Позволишь ли ты мне, – кукушка продолжала, —
Тебя еще одним вопросом утрудить
   И обо мне что слышал ты, спросить?
     Весьма б я знать о том желала:
         И я таки певала».
– «А про тебя, когда всю истину сказать,
   Нигде ни слова не слыхать».
      – «Добро! – кукушка тут сказала. —
Так стану же я всем за это зло платить,
И о себе сама всё буду говорить».
 

<1779>

21. Кащей

 
Какой-то был кащей и денег тьму имел,
И как он сказывал, то он разбогател
     Не криводушно поступая,
     Не грабя и не разоряя:
         Нет, он божился в том,
Что бог ему послал такой достаток в дом,
И что никак он не боится
Противу ближнего в неправде обличиться.
А чтобы господу за милость угодить
И к милосердию и впредь его склонить,
Иль, может быть, и впрям, чтоб совесть успокоить,
Кащею вздумалось для бедных дом построить.
 
 
Дом строят, и почти достроили его.
     Кащей мой, смóтря на него,
     Себя не помнит, утешает
     И сам с собою рассуждает,
Какую бедным он услугу показал,
Что им пристанище построить приказал.
Так внутренно кащей мой домом веселится;
Как некто из его знакомых проходил,
Кащей знакомому с восторгом говорил:
«Довольно, кажется, здесь бедных поместится?»
– «Конечно, можно тут числу большому жить;
Но всех, однако же, тебе не уместить,
Которых по миру заставил ты ходить».
 

<1779>

22. Стрекоза

 
Всё лето стрекоза в то только и жила,
            Что пела;
     А как зима пришла,
Так хлеба ничего в запасе не имела.
И просит муравья: «Помилуй, муравей,
   Не дай пропасть мне в крайности моей:
 
 
Нет хлеба ни зерна, и как мне быть, не знаю.
Не можешь ли меня хоть чем-нибудь ссудить,
Чтоб уж хоть кое-как до лета мне дожить?
А лето как придет, я, право, обещаю
     Тебе всё вдвое заплатить».
 
 
      «Да как же целое ты лето
Ничем не запаслась?» – ей муравей на это.
– «Так, виновата в том; да что уж, не взыщи:
     Я запастися всё хотела,
     Да лето целое пропела».
– «Пропела? Хорошо! поди ж теперь свищи».
     Но это только в поученье
         Ей муравей сказал,
         А сам на прокормленье
     Из жалости ей хлеба дал.
 

<1782>