Текст книги "Том 6. Рассказы, очерки. Железный поток"
Автор книги: Александр Серафимович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)
Глухие выстрелы из орудий.
Иван Посный. Я етто молодой был, когда зачали сбирать.
Лавочник. Я уж не считаю, сколько своих жертвовал, без счету.
1-й крестьянин. Ты – жертвователь.
1-я баба. Благодетель.
Однорукий. Тоже – много и разворовали сбиратели.
Иван Посный. Да ты видал?
Коноводов. Как сбиратель, так дом под железом.
Лавочник. Так вот, православные христиане, то и говорю, всем миром, всем народом, подымайся, хто с вилами, хто с косой, а хто и дубок сруби покрепше и бей их, иде ни заприметишь, бей большевиков, бей разбойников, бей кровопивцев-татей!.. Спасай Расею! Не дай им спуску. Так на том и постановляем…
Снова далекие вздрагивающие орудийные удары; среди крестьян легкое движение тревоги.
Сергеев. Братцы и граждане и благодетели мои! Был я счастливой жизни человек. И также у моего папаши колбасная заведения была, – а там и чайная, и языковая, и фисташковая, и копченая, и какая только душеньке угодно колбаса. Бывало, запрягешь тройку, сани ковром, колбасы наберешь да с девушками кататься. А папаша мой праведными трудами… не только весь город, но и из других городов приезжали, потому первый сорт колбаса. Опять же тридцать человек рабочих кормились округ нашего дела. Куда же теперь им? На мостовую? С голоду сдыхать? После такой счастливой жизни приходят большевики. Здрасте! Зараз ключи у папаши и заперли заведение. Как так? Ваш папаша, говорят, буржуй! Нет, говорю, это ошибочное предложение. Позвольте узнать, который разбойник, а который буржуй? Разбойник, который убивает, вот это и есть самый большевик. Ну, забрали они у папаши ключи, а меня в Красную Армию забрали. Кончилась наша счастливая жизнь. Но я так себе положил: нешто я буду с святотатцами из одной чашки, которые решили меня не только счастливой жизни, но и наследства папашиного? Нет, думаю, лучше я буду голодать, холодать, но пойду против святотатцев Российской империи. Разбойники Российской империи, убийцы, святотатцы есть большевики. И я на них подымаю оружие. И всех вас, трудолюбивые граждане, очень даже прошу уничтожить их, как самую закоренелую змею, – посади ее за пазуху, она тебя тяпнет. На этом вас благодарю!
Поп. Вознесем наши…
В дверях показываются Павел, Микеша, 1-й, 2-й, 3-й красноармейцы. У Павла перевязана раненая голова, и на повязке запеклась просачивающаяся кровь. У Микеши на перевязи левая раненая рука. Их не замечают. Они стоят, слушают.
Поп. …молитвы всевышнему о даровании христолюбивому белогвардейскому воинству победы и одоления на врага и супостата… Ионыч, дай епитрахиль. (Просовывает в нее голову.) Миром господу помолимся!.. (Берет кадило.)
Дьячок (гнусаво). Господи помилуй!..
Входит 2-й крестьянин.
Павел. Вот где черное воронье собралось!
Все ахнули. Сергеев кинулся вылезать в окно. Лавочник полез между крестьянами к двери. Поп стал стаскивать епитрахиль.
1-я баба. Батюшки!.. Опять они!..
2-я баба. Царица небесная!..
Луша (толкает Марьяну). И скуластый тут. Голова увязана.
Марьяна порывисто делает движение к Павлу, но сдерживает себя и становится в сторонке.
1-й красноармеец и Микеша (стаскивают с окна Сергеева). Постой, постой, ты куда же?.. Ай не рад нам?..
Сергеев (в ужасе). Братцы!.. товарищи… я… я… ни в чем не виноват… я тут хотел…
Красноармеец перехватывает у дверей лавочника.
Павел (насмешливо Сергееву). Хотел удрать из роты, да не вышло.
Сергеев (злобно). Это они (показывает на попа и лавочника) народ тут смутьянили. Противу власти советской подымали. Молебны за избавление от красноармейцев служили…
1-й красноармеец. А ты помогал.
Сергеев. Братцы, ненароком попал сюда… для пользы службы… Хотел накрыть, которые народ смущают, белогвардейцам служат… А-а, думаю, вот вы где собрались, черносотенцы!.. Уж я знал, что наши вернутся… Прямо, думаю, арестую всех – и попа и лавочника, наши придут, а я из рук в руки…
Павел. Ведите его.
Сергеев. Господин отделенный!.. (Бросается на колени.) Я за революцию… голову положу… у папаши которое состояние, все отдам…
Павел. Берите его, чего смотрите!
1-й и 2-й красноармейцы. Ну, иди, што ль! Што ж, тебя на руках несть?
Сергеев (ползет на коленях, хватает за сапоги). Братцы, товарищи… родные мои…
1-й красноармеец. Какие мы тебе товарищи… И-иди.
Уводят.
Ивлевна (плачет, сморкается). Какова хавалера увели!
Павел (к попу). А ты чево тут?
Поп (заикаясь). О да… да… да… ро… ва… нии христолюбивому красноармейскому священному советскому воинству… о… да… ровании победы и одолении врага и супостата.
Павел. Вот, вот, по вашим святым молитвам мы белогвардейцев вдребезги расколотили…
Поп. Позвольте пастве моей слово сказать. Братие! По нашим молитвам господь внял молению нашему и даровал победу христолюбивому советскому войску, победу над злодеями белогвардейцами. Братие, мы должны…
Крестьяне почесывают в затылках, качают головами, крякают.
2-й крестьянин. Эк ево!
1-й крестьянин. Как же оно теперича?!
3-й крестьянин. Чево же это он?!
Павел (попу). Ну, ладно, обожди. (Лавочнику.) А ты чево тут? Тоже моления рассылал?
Лавочник. Мы, стало быть… страшно стало… дюже стрельба, ну, сбились все в кучу… на миру и смерть красна… Батюшку пригласили… чтоб ежели помереть, так с молитвой… Опять же белогвардейские разбойники не людей, так хочь бога побоятся. А они в церковь стали лупить, кунпол проломили… Ишь, почитай вся деревня сбеглась с малыми детьми спасаться от кровопийцев белогвардейцев…
2-й красноармеец. Запел волк козленком.
Смех.
Голос. Верно!
Поп. Позвольте, господин начальник, это недоразумение… Я за советскую власть… с самого рождения… В евангелии сказано: «Несть власти, аще не от бога».
Павел. Ну, ладно.
Поп (торопливо). Нет, постойте.
Попадья (плача). Сделайте одолжение. Мы вас очень просим… Мы вам будем очень благодарны… Вареньица пришлем малинового… очень хорошо сварено…
Поп. В евангелии сказано: «Легче верблюду сквозь игольное ушко пройти, чем богатому в царство небесное внити…» А большевики от богатых раздают имение бедным, приуготовляют для всех царство небесное… Става тебе господи!.. Сподобил мя еси (отчаянно крестится) узрети благодати твоея, ибо приходит царствие твое. Не будет нищих, которые с голоду мрут в тяжких страданиях и трудах. Братие, сколько раз я вам говорил об этом в проповеди… Ныне отпущаеши(все так же отчаянно крестится) раба твоего с миром.
Микеша. Ну, будя, поп, отмолил свое, пора и честь знать.
Поп. Братие, освободится народ от фабрикантов, от помещиков; вот (показывает кругом), – ведь это все на ваши святые труды, на ваш кровавый пот: и зеркала, и картины, и мебель. Избавитесь и от торговцев, которые, как кровопийцы, сосут вас…
Лавочник. Да ты што замолол?! Господин начальник, он тут молебны белой гвардии служил, а теперя честных людей порочит…
Поп. Господин начальник, да он первый меня сюда пригласил и народ созвал сюда…
Лавочник. А помост хто мостить хотел?..
Поп. Да у тебя под стогом восемьсот аршин ситцу спрятано, а под вербой в конюшне бочка керосину закопана.
Коноводов (с присвистом). Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои!..
1-й крестьянин. А нам хунт по сто сорок рублей продает.
2-й крестьянин. Передрались.
Баба. О господи Иисусе!..
Лавочник. Ну, ежели так, так слухайте, православные. Бывалыча, поп вам проповеди, молебны с акафистами, а ко мне придет, нальется водкой, подберет рясу да так-то отхватывает вприсядку: «Един бог, говорит, без греха…»
Поп (перебивая). Господин начальник, не позволяйте ему богохульствовать….
Павел делает знак попу, чтобы молчал.
Лавочник. …ды все приговаривает: «Снами бог, его святая сила» – а сам все этак боком к бабам, к бабам…
Попадья. Врешь, мироед, процентщик проклятый!
Павел. Молчать!..
Среди крестьян движение.
Голоса:
– Это чаво ж такое?!
– Э-эх ты!..
Одноногий. Потрошат один другова.
Смех.
Павел (красноармейцам, показывая на попа). Берите его.
Поп. Господин начальник, позвольте… одну минуточку.
Попадья (плачет). Не отрывайте от семьи…
Поп. Коли так… хорошо… все чистосердечно… дайте покаяться… Братие, вы у меня исповедовались, теперь я у вас исповедуюсь… Братие!..
3-й красноармеец (берет под руку nona)t Пойдем.
Поп (отмахивается). Братие, выслушайте меня.
2-й крестьянин. Пущай скажет.
1-й крестьянин. Душе полегчает.
Голоса (дружно). Ничаво… пущай… пущай говорит… не трожь…
Поп. Братие, обманывал, обманывал я всех… обманывал… всю жизнь обкрадывал вас духовно… Сам служу, сам чашу держу, а сам думаю: вино там прасковейское, да еще поддельное, из черники, да белый хлеб… просвирня Васса пекла,
Среди крестьян движение.
а у просвирни-то середний… Ванятка… мой… мой грех…
Попадья (подавленно, зажимая платком рот сквозь задушенные слезы). Так вот что!.. Сан священнический, а он по бабам да по девкам… Какая пакость! Развратник!.. Жизнь заел… Не хотела выходить, – уговорили… (Азартно.) Врешь, что у просвирни один! У тебя на каждом перекрестке по пяти… (Рыдает.)
Поп. Таинство, а мы с дьяконом в алтаре… за волосья друг дружку таскаем… кружку церковную не поделим…
2-й крестьянин. Известно, выпимши.
Поп. Каюсь… семья… сам десятый… Меня-то не спросились, мальчишкой в духовное отдали… плакал, бился, не хотел в попы… отдали… Рясу-то надевал, как резаный боров ревел… Сладко ли молодому в попы?.. Знал, надеваю рясу, чтоб всю жизнь морочить людей… Всю жизнь!.. А там пошло, привык, как за колесом побежал… Один я, что ли, – все попы так!.. Ведь некуда вырваться, как в хомуте… Заступитесь!..
2-й крестьянин. Нашей силы тут нету.
Голоса. Ничаво не поделаешь.
Павел (сердито). Берите его, ведите отсюда…
1-й и 2-й красноармейцы подходят к попу.
Поп. Дайте хоть благословить христолюбивое красноармейское воинство.
Микеша. Тоже этим самым крестом благословлял сдыхать за царя, за богачей, за ихних шлюх…
Однорукий. Во (хлопает по зашитому рукаву), пустой рукав…
Одноногий. А я на чужой ноге…
Коноводов. А я – жаних…
Луша хохочет в рукав.
1-й крестьянин. У меня сын убитый.
2-й крестьянин. У меня двое.
3-й крестьянин. У меня с ума сшел.
Старуха. Наш Степушка… (плачет) третий год… лошаку… скоро запрягать… а я все жду, все жду… вот с котомочкой из-за лесочку… (Плачет; бабы плачут.) А ево все нету!
Поп. Братцы, товарищи! Да ведь меня заставляли… Не откажешься, а то в тюрьму, в ссылку… А как же вы при царе сами за помещика, за фабриканта кололи друг дружку штыками? Или это вам не простится никогда?
1-й красноармеец. Через тебя же и кололи. Ты же темнил глаза.
Павел. Разница. Рабочий, крестьянин стреляли один в другого, кололи… так он придет домой, ему за это нищета, голод, дохнуть нет мочи. А ты слепил народ, тебе за это кресты, камилавки, доход. Мы за то, что подымали руку брат на брата, пропадали в несчастье, а ты за то, что брата своего держал во тьме, за то, что врал ему, катался как сыр в масле.
1-й красноармеец. Пойдем!
Поп (кричит). Постойте, я не все сказал!.. Какие там мощи!.. Соломой набиты… чучелы!..
1-й красноармеец. Распоясался поп.
Поп. Братцы!.. товарищи!.. пролетарии всех стран…
Коноводов. Ходи хата, ходи печь!..
1-й красноармеец. Пойдем, поп, будя тебе. В лагере поработаешь, меньше языком трепать будешь.
Поп. Дайте молебен отслужить… за большевиков… с акафистом… Ионыч, подай епитрахиль…
Попа уводят.
2-й крестьянин. Вывернулся поп наизнанку.
Попадья (плачет). Отпустите батюшку… кто же нас содержать будет?.. Ведь семейство…
Павел машет рукой, попадья уходит.
Павел. Пусть поработает. (Указывает на лавочника). Забирайте и этого.
Лавочник. А меня за што? Ты спроси народ, али я притеснял, али обидел кого. Пущай скажут. Слышь, Иван, али забыл, на лошадь тебе давал?..
Иван Посный. Верно, чаво там. Кабы не ты, в лоск бы…
1-й крестьянин. Чаво зря клепать – выручал народ.
3-й крестьянин. Когда чижало, и сбавит копеечку.
Старик. Своими трудами, честно, благородно нажил, а не то што там убил, али ограбил, али украл. Потому порядок у него в хозяйстве.
Лавочник. Ну, во, за што же мне отвечать за всех? Нехватка какая али погорит хто – к кому? К Ивану Иванычу. Скотина упадет, к кому? К Ивану Иванычу. Вас много, я один. Пятью хлебами вас не укормишь. А хочь кому был отказ? Никому отказу не было. А в голодный год сколько народу кормил?..
Коноводов. Не покормишь, не поедешь.
Среди крестьян движение.
3-й крестьянин. Голодный год вот иде у нас сидит (хлопает себя по затылку).
2-й крестьянин. С голодного году и взялся.
1-я баба. С тово и распух.
Однорукий. Кабы не голодный год, сарай под железой не покрыл бы.
Одноногий. Да другой дом выстроил.
1-й крестьянин. Да десять лошадей завел.
Лавочник. Чево чужое добро считаете? А не считаете, как ночи не спал, от лихих людей караулил, как голова лопалась, все удумывал, как лучче и как дешевше вам товар образовать.
3-й красноармеец. Ну, ладно, вот зараз отведем, там видно будет.
Лавочник. Товарищи… братцы… заступитесь! Што же это?
Коноводов. Живоглот…
Однорукий. У меня за долг последнюю лошадь описал, не посмотрел, что с одной рукой, хочь сдыхать мне…
2-й крестьянин. У меня последние пять овчишек…
Коноводов. Всех обгладывал.
Однорукий. Всех облегчал, по пяти шкур спутал…
Одноногий. Налегке теперь бегаем.
Луша (хохочет). На одной ноге…
Коноводов. Одно слово – кулак.
Лавочник. Коли на то пошло, али я один? На моем месте всяк из вас – то же. Кто себе враг?
Иван Посный. Знамо, сам себе нихто не враг.
Лавочник. Ну, то-то. Откеда же я вышел? Из вас же и вышел, вы же меня породили. Ежели я – кулак, стало быть в кажном из вас кулак, только што случай не подошел. За што же меня одново?
Коноводов. Нам-то случай не подошел, а ты один покеда с нас шкуры сымаешь.
Микеша и 1-й красноармеец берут лавочника, ведут к дверям, он упирается.
Лавочник. Ребята… постойте… все отдам… ситцу восемьсот аршин… керосину бочку… бери, православные, бери без копейки… все… только ослобоните… господин начальник…
Лавочника уводят.
1-й крестьянин. Теперь – берите! А то из-под полы продавал по кружечке. Сто сорок рублей кружка, а там хунта нету.
2-я баба. А ситец по сто двадцать рублей аршин, ды яиц, ды свинины ему принеси окромя.
2-й крестьянин. Обиратель.
3-й крестьянин. Набрехали с три короба.
1-й крестьянин. Сами признались.
Однорукий. Целый век морочил народ.
Одноногий. А мы-то распустим ухи и все к пузу его под благословение прикладаемся.
Павел. Теперь, товарищи, как же: под белых или под красных?
Старик. Мы всякую власть признаем, которая над нами.
Павел. Эх, недотепы!.. Вам все одно, по шее вам насыплют или свой же брат рабочий вам власть несет. Ни лица, ни изнанки. На свалку только годитесь.
Голоса. Верно! Правильно!
Одноногий. За советскую!
Коноводов. К советской власти что есть духу, на всех четырех ногах…
Смех.
Однорукий. С одной рукой куда же притулиться, как не к советской…
Козел (длинный, худой, нескладный старик с хитрой седенькой козлиной бородкой и смеющимися в морщинах глазами). Сыми ты с нас чижолость. Во, заели нас едуны, опутали нас паутинники, кровушку из нас пили сосуны, а нам не видать. Скрозь глядим, не видим, глазами болтаем. Сыми ты паутину с нас, штоб глядеть нам в глаз, а не в полглаза. Помещик ли, лавочник ли, поп ли сомуститель, красный ли, – не разберемся мы, хресь-янские дети. Ну, ты нам объясни, – советска власть. Хорошо. В каком она разе: хто ды хто на ком будет ездить?
Павел. Эх, сивые! Вам в рот, а вы задом воротите.
Козел (хитро усмехаясь, по-козлиному, торопливо выговаривая слова). Так, так, так, батюшка.
Павел. Прежде откуда шла власть? Из губернии присылали. А теперь говорят: «Да управляйтесь сами, дьяволы! Ну, сами, черт бы вас разодрал!» Понял ты ай нет?!
Козел (кланяется в такт словам). Как не понять, как не понять? Так, так, батюшка…
Павел. Ну, вот и выбирайте себе совет.
Козел (кланяется). Так, так, батюшка, понял… Советская власть, штоб всем лучче было…
Павел. Врешь, старый хрен, безбожно врешь! Советская власть ни под каким видом не хочет, чтоб всем лучше было. А только чтоб лучше было бедным, трудящимся, рабочим да крестьянам, а кулакам, помещикам, фабрикантам, банкирам, как ни мога, чтоб хуже было. Да чтоб не у нас только в России, а по всему свету.
Голоса:
– Верно!
– Правильно!
– Бог труды любит!
Козел (все кланяется). Так, так, так… верно… правильно, как в аптеке! (Хитро ухмыляется.) Ну, теперича дозволь ешшо одно удостоверение успросить нам, дуракам. Ты сказываешь, советска власть по всему свету лучче, А к нам пришли красные: «Давай подводы, давай лошадей, давай хлеба!» Пришли белые: «Давай лошадей, давай подводы, давай хлеба!» Опять же пришли белые: ни сахару, ни ситчику, ни керосинцу. Пришли красные: опять же – ни ситцу, ни железа и с курями спать ложимся. И выходит, тетка твоя кукареку, што красный, што белый – одна цана. А?!
Голоса:
– Так, так!
– Верно! Подводами замучили!..
– С курями ложимся…
Павел. Эх ты, драная голова, мочало лыковое, дубленый баран!
Козел (кивает головой, усмехаясь, торопливо, в такт словам, кланяется). Так, так, так, батюшка, верно!.. Так, так, так!..
Павел. Раскорячь мозги. Любили вы помещика?
Козел. Как собака палку.
Павел. Белые пришли, где помещик был?
Голоса (дружно показывая вокруг). В этих самых хоромах, – где же ему ешшо?
Павел. Красные пришли, где помещик?
Голоса. Стреканул, только пыль закрутилась. Пятками засверкал!
Павел. Белые пришли, чья земля была?
Голоса:
– Чья больше – помешшикова.
– Драл с нас аренду, как с освежеванного барана.
Павел. Красные пришли, чья земля?
Веселый смех.
1-й крестьянин. Теперича наша, чья больше.
2-й крестьянин. И мельница и дома эти – все наше.
Павел. Ну, а подводы у вас белые не брали?
Голоса. Как не брать, брали! Замучили подводами!
Павел. И мы берем. Только мы этими подводами гоним помещика от вас, а они этими подводами гонят помещика на вас.
Голоса (оживленный смех). Знамо дело! Дурак лишь этого не докумекает. Чаво там… правильно… Свои головы кладете за нас, за дураков…
Козел. А… тетка твоя кукареку!.. (Заразительно смеется беззубым ртом.) Вот верно! Вот парень молодой!.. Вот ерой гусака оправдал!..
Бабы все время шушукаются.
1-я баба (подступая к Павлу). Отдавай нам попа!.. Бабы (наступая, все). Отдавай нашего попа!.. 1-я баба. Отдай нам батюшку!.. 2-я баба. Слышь, батюшку нашего подавай!.. Павел. Да на што он вам сдался? 2-я баба. Нам без попа никак невозможно… 1-я баба. Без попа все одно што голая ходишь… 3-я баба. Без попа – хто младенчиков в купель кунать будет…
2-я баба. Ды отпевать…
1-я баба. Отдавай попа!..
Бабы (все). Отдавай попа!.. Отдавай попа!..
Крестьяне смеются.
Коноводов. Бабы взбунтовались.
Однорукий. Захотели попа, как парного молока.
Бабы (азартно). Отдавай попа, а то глаза те выдерем все!..
Коноводов. Да ведь он брешет, поп-то.
Павел. Али не слыхали, как сейчас признавался?
Бабы. Шут с им. В купель-то ребеночка кунает, хучь и брешет, да в купель кунает, – ну и ладно.
Павел. Да ведь если в одном брешет, стало и в другом брешет. Слыхали, – сам ни во што не верит.
1-я баба. Без надобности. А ребеночек помрет, – отпоет.
2-я баба. Опять же грехи к нему отнесешь. А то как с грехами ходить – болтаются на тебе, как насохлая грязь на подоле.
Ивлевна. С грехами ходить срамотно.
Бабы (все). Отдавай попа!
Крестьяне (смеются). Эх, бабы!
1-й крестьянин. Их опасайся, а то исделают…
Бабы (азартно). Отдавай, отдавай попа!
Павел. Ну, стой, бабы, замолчите…
Смолкают.
Этого попа вам не отдам. А ежели вам так нужно, так вам другого брехунца пришлют.
Бабы (дружно). Ды нам все едино!..
1-я баба. Абы младенцев кунал в купель…
2-я баба. Да отпевал: летом мрут андельские душки.
Павел. Так кончили, товарищи. Завтра об эту пору опять собрание. А теперь можно и расходиться.
Все, толпясь, выходят. Павел видит стоящую в стороне Марьяну; она смотрит на него; он подходит к ней, и они стоят, не спуская глаз друг с друга.
Занавес.
Действие четвертое
Внутренность той же избы. Марьяна сеет муку на хлебы. Микеша зашивает гимнастерку. Одна рука забинтована, 1-й и 2-й красноармейцы чистят винтовки. Два красноармейца и Микеша заняты делом, задумчиво вполголоса поют:
Во субботу, день ненастный,
Нельзя, нельзя в поле работать.
Нельзя, нельзя в полюшке работать,
Ни боронить,
Ни боронить, ни пахать…
Микеша. Нынче в бане здорово выбанился (встряхивает гимнастерку), а то вошь заела, чисто весь расчесался.
1-й красноармеец. Трошки передохнули тут.
2-й красноармеец. Ныне выступим, пойдем вперед, про передышку забудь.
Микеша. На правом фланге его здорово расколошматили. G донесением бегал. Мать честна! В овраге, за оврагом – все он лежит. Лошадей навалено.
2-й красноармеец. Лошадей жалко. У которой вся внутренность выпущена, а она все встать хочет, все голову подымает.
1-й красноармеец. Винтовки до сего дня по всему полю сбирали.
Микеша (вполголоса поет): «Во субботу…»
2-й красноармеец. У нас страшно было. Бил из орудий без передыху. Бил, бил, деваться некуда, засыпает. Потом замолчал, и сразу – казаки. Туча их, аж земля дрожит, топот лошадиный. А казаки: «га-а-а!..» Вой, свету божьего не видать. Ближе да ближе. А по них, как вода, так и блеснет солнце по шашкам. Ажио мурашки. У нас первая шеренга легла, вторая с колена, третья с руки. Как зачали пачками, как зачали пулеметы, как зачали они через головы, – люди, лошади, ничего не разберешь, в куче все ворочается. Накосили, несть числа.
1-й красноармеец. Калмыков у них много.
Входит 3-й красноармеец.
3-й красноармеец. Отделенный тут?
Микеша (поет). «Пойдем, девки, пойдем, парни, во зеленый, во зеленый лес гулять…»
3-й красноармеец. Оглохли, што ль?
1-й красноармеец. К ротному пошел.
3-й красноармеец уходит.
2-й красноармеец. Лютые косоглазые.
1-й красноармеец. Он лютой, покеда на лошади, а снял его с лошади – овца.
Микеша. И не чуял, как клюнуло. Сразу винтовку сронил. Нагнулся поднять, а рука не берет. Что такое? Я правой перехватил, глядь – а на левой с пальцев кровь капит. И тут почуял – больно стало. Подхватил здоровой, побежал перевязываться. Бегу, лошадь лежит, голову подымает, шея разворочена, ды кровь фонтаном прямо на калмычина, кровь-то. А он привалился, из живота кишки вывалились. Хотел приколоть, чтоб не мучился, да неловко одной рукой. А он глядит на меня, все языком по губам, запеклись, да по-русски мне: «Бачка… товарищ… воды… трошки…» Вынул флягу, дал, он глотнул, отвалился и помер. И лошадь навалилась головой на него ды сдохла, а я побег на пункт.
2-й красноармеец. Теперь флягу брось.
Микеша. Чево?
2-й красноармеец. Маханину едят. Чево ни сдохнет, все сожрут.
Микеша. Пустяковину затеял. Може, святой водицей ополоснуть?
1-й красноармеец и Микеша берут винтовки, уходят.
2-й красноармеец. Чевой-то молодаечка ку-быть скучная.
Марьяна. А тебе горе?
2-й красноармеец. Нет, так это, между прочим. Уходим ноне мы.
Марьяна (тревожно). Куда? Далече?
2-й красноармеец. Мы ево разбили, теперь правым плечом заходить будем, чтоб сбить ево совсем к реке. (Уходит.)
Павел входит, голова забинтована.
Марьяна (рванулась к нему). Пашенька… (Помолчав.) Уходите?!
Павел. Уходим, Марьянушка, уходим. (Берет ее за руки.) Приказ пришел.
Марьяна. Останусь одна теперича… одна…
Павел. Марьянушка, что ты со мной сделала! (Крепко обнимает.) Любишь?
Марьяна (обнимает). Родной мой!.. Золотой мой!.. Как глянула тогда, голова увязана, чуть не упала. Чай, больно тебе?
Павел. Нет, ничего. Пойдешь за меня?
Марьяна. Пойду, родимый, пойду, касатик. Ведь ты один у меня. Пашенька, одна теперь буду, одна как в лесу, – не с кем слова сказать. Свекор – энтот одно: хозяйство. Ему абы все работали да прибыль в хозяйстве. Свекровь поедом ест. Лушка без памяти замуж хочет. Одна я, Пашенька. (Обняв его, спрятала лицо на груди.) Уйдешь ты… уйдешь ты – и не с кем слова… одна… одинешенька…
Павел. Ежели бы ты письма мне писала, Марьянушка, с оказией. Будут обозы переходить через вашу деревню, дай – передадут.
Марьяна. Да ведь неграмотная я, Пашенька. А к кому пойдешь, чтоб написали? Вся деревня зараз узнает, места не будет, со свету сживут. Кабы грамоте знала,
Павел. А ты начхай на них. Сбегай к учительше. Пускай тебя выучит.
Марьяна. Сбегаю, сбегаю, соколик. Вот как буду учиться, все глаза прогляжу.
Павел. Эх, горлица моя, што ж, думаешь, все так и будет? И на нашей улице будет праздник, выпадет и нам счастье. Будешь ждать? Не забудешь?
Марьяна. Али забуду!.. Прикипелся ты к самому сердцу… Сколько жить буду, буду помнить…
Павел. Ненаглядная моя, солнышко… Ежели не – убьют, ворочусь, пойдешь за меня?
Марьяна. Ворочайся, соколик, ждать буду с утра до ночи и всю-то ноченьку до утра. Сама не своя хожу. Тебя не вижу, все-то из рук валится. (Обнявшись, садятся на скамью.)
Павел. Как увидал тебя в первый раз, стукнуло сердце, – почуял, не забуду уж тебя. Эх, думаю, никогда она меня любить не станет.
Марьяна. А мне, Пашенька, как увидала вас всех в первый раз, все одно было, што люди, што пеньки. А потом стал ты говорить, стал говорить, прислухалась я: правду ты говоришь, заступаешься за сирых да убогих, никого не боишься. Словами ты меня, Пашенька, взял. Глаза мне разул.
Павел. Не признавался я спервоначалу сам себе, а только куда ни пойдешь: в обоз ли, к ротному, в наряд ли – все ты у меня в думках. И рад про тебя не думать, да не отгонишь. В бою смерть кругом летает, ни об чем некогда думать, а ты в сердце притулилась, в уголочке, и сидишь.
Молчание.
Марьяна. Матерю твою вспоминаю, как благословляла тебя. Перед смертью правду увидала. Меня, Пашенька, некому было благословить. Все – кроты слепые, все в одно трубили.
Павел. Слышь, Марьяна, судьба не выдаст, свинья не съест. Ворочусь, – а чую, ворочусь, – будет у нас счастье. У всех будет счастье, Марьяна.
За дверьми голоса.
Ну, прощай, родная. (Обнимает.) Эх, судьба наша счастливая! Трудно, ой, как трудно, ну зато какое счастье идет! Ну, жди, невдолге буду, (Обнимает, уходит.)
Марьяна, не отрываясь, смотрит в окно; на улице говор. Несколько в отдалении команда: «Рота, смирно!» Все смолкло. Команда: «По отделениям, левое плечо, шагом марш!» Глухой гул отбиваемых шагов. Хор грянул: «Смело, товарищи, в ногу». Пение замирает вдали. Некоторое время слышен гул шагов, говор колес удаляющегося обоза, и они замирают.
Марьяна. Ушли!..
Входит старуха, садится за прялку.
Луша (на улице). Все жанихи ушли. А там, гляди, перебьют сколько.
Старик (входит). Ушла армия. Опять сена сколько потравили. (Роется под лавкой.) Иде тут ремень был? Лошадей дюже загоняли. Кажный день сто подвод им подай. Разве мысленно! (Достает ремень, садится, починяет шлею.)
Старуха. А мне квочку все жалко – как вспо-мню, так сердце зайдется. (Кричит в окно.) Лушка!.. Лушка!.. Лушка!..
Ивлевна (входит). Здорово дневали! (Садится.) Ушли наши хавалеры. Остались мы, сироты неприкаянные.
Старик. Сироты!.. Самогонки по сиротству своему не нахлебались вдоволь. Жалко, што ль?
Ивлевна. Не видють, как сирота плачет, а видють, как скачет.
Старик. Сирота-a!.. Не пролезет в ворота.
Ивлевна. Жалко моего хавалера. (Утирает слезы.) Хочь он и надсмеялся над моей релегией, а хороший кавалер был, с ухваткой.
Старуха. Жалко человека, ну только зачем он мою наседку загубил, прости, господи, ему прегрешения, анделы господни. Надоть подать за него в церковь.
Старик. Кому подавать-то будешь? Поп на работах в лагерях, брюхо спущает, допрыгался.
Старуха. И батюшку!.. (Плачет.) Сану не побоялись, идолы оглашенные. (Кричит.) Лушка!.. Лушка!..
Луша (на улице, огрызаясь). Ну, чево там?
Старуха. Цыплята все ли?
Луша (на улице). Одново коршун унес.
Старуха. А штоб те ни дна ни покрышки! Загубил наседку, теперя всех цыплят перетаскает коршун. Кол те осиновый, штоб ты перевернулся там!.. (Кричит.) Лушка! Лушка! Зараз загони цыплят в решето.
Луша (на улице). И так обойдутся.
Старуха. Отбилась от рук совсем девка. А все Красная Армия. Хочь бы ты ее, старик, за косу поводил.
Старик. Есть когда мне тут с вами возжаться. (Уходит.)
Ивлевна. Ну, прощайте, пойду.
Старуха. Постой, куды жа ты? Посиди.
Ивлевна (садится). Скушно што-то стало. До смерти боюсь хазалеров, а без них скушно. Всю жисть так. У господ прожила, ни тебе семьи, ни роду, ни племени.
Луша (на улице поет, перевирая).
Нам ня нужна святого Чурила,
Нам ня нужна и царской чарток,
Вставай, подымайся, рабочий народ…
Старуха (кричит). Лушка!.. Лушка!.. Ай сбесилась?! Ды што это басурманские песни играешь?.. Ай ума решилась?! Запей зараз святой водицей, – слышь, те говорю. На божнице, в посудинке трошки осталось, запей, – рот опоганила.
Слышно, удаляясь, доносится Лушин голос: «Нам ня нужна и царской чарток…»
Старуха (плачет). Ума не приложу, чаво с девкой делать. Видала? И слухать не хочет.
Марьяна. Пущай себе поет. Никакого сраму в песне нету. Кабы срам в ней какой был, а то…
Старуха. Да уж ты-ы!.. Рассу-удишь!.. Об тебе и раки не шепчут. Ты у нас енерал.
Ивлевна. Я как у панов жила, так у нашего пана папаша был енерал, такой енерал, такой енерал! Всем енералам енерал. Брюхо здоровое, сам в еполетах, матушки мои!..
Луша (на улице). Господи, ды што такое! Ды откуда это. (Не то хохочет, не то плачет.) Ой-ей-ей, ай, родные мои!.. ай попритчилось… Ды откуда?!! Родный ты мой!.. Маменька!.. батенька!.. Ды скорей жа!
Старуха. Ай загорелось? (Бессмысленно бормочет.) Господи Исусе… Господи Исусе! (Все крестится дрожащей рукой.) Господи Исусе!.. Господи Исусе!.. Близко ай далеко?.. Спаси и помилуй… Свят!.. свят!.. свят!.. Господь Саваоф!..
Ивлевна. Спаси и помилуй. (Крестится.)
Луша (врывается в избу как сумасшедшая). Ды чево вы сидите, ды скорей жа!.. Марьянка!.. Маменька!.. (Бросается на шею то к той, то к другой.) Ды хто пришел-то!..
В дверях стоит чернобородый, красивый, плохо одетый, истомленный Степан, сын стариков. Длинная палка: за спиной котомка.
Луша (отчаянно визжит). Батенька, батенька!.. Батенька!..
Убегает, и со двора слышны ее отчаянные крики: «Батенька!» Марьяна прислонилась к стене и замерла, белей стены.
Старуха (смотрит на Степана, не узнавая). Господи Исусе… близко ай далеко горит-то?.. Господи Исусе…
Степан. Маменька!.. (Кланяется ей в ноги.)
Старуха (в бесконечной радости бессмысленно бормочет, заикаясь). Сте… Степушка… Степушка… Степушка… сыночек… Степушка… (Бьется в судорожных рыданиях на его груди.) Степушка!..
Степан (плачет). Маменька!..
Старуха (захлебываясь). Ждала… сколько годов… за околицу… ждала… вот из лесочку выйдет… Степушка!..
Старик (вбегая с ведром). Иде горит?!
Степан, оторвавшись от матери, кланяется в ноги отцу.
Старик. Степан! Ты?! Степан… Откеля?! Степан… ай не ты?! (Обнимаются, оба плачут.)
Луша (бросается, обнимает Степана). Чаво ж про сестру-то забыл!.. А я тут трошки замуж не вышла…
Ивлевна. Ай не признаешь? Тетку-то Матрену забыл?.. (Обнимаются.)
