Текст книги "Том 6. Рассказы, очерки. Железный поток"
Автор книги: Александр Серафимович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)
Степан. Иде же Марьяна? (Смотрит на нее. Та все стоит неподвижно, опираясь о стену.) Здравствуй, богоданная супруга! (Подходит к ней.) Ай не рада?..
Старуха. Слезинки николи не сронила.
Степан подходит, обнимает Марьяну. Та все так же безжизненна.
Старуха. Все молчит, все молчит, хочь бы слезинку сронила…
Старик. Будя, старая. Работница твоя жена, кажному пожелаю.
Луша. Это она сомлела от радости. Как сказали впервой, што тебе убили, так она и окаменела, слова не добьешься… А у нас рыжие были… Фу, нет, красные, Красная Армия была!..
Старуха. Наседку у меня, Степушка, один извел, а теперича цыплят коршун таскает…
Старик. Да будя тебе, старая. Вы хочь покормите ево, с устатку, чай, поисть хотца.
Старуха. Господи, да што я за окаянная! Лушка, Марьянка, чаво же вы стоите, кобылы! Доставайте из печи, там осталось всего. Давайте на стол. Ды самовар ставьте.
Луша и Марьяна ставят самовар, накрывают на стол. Сумерки густеют, всходит луна.
Старуха. Родный ты мой, сколько годов… Голодный, холодный, необогретый. (Плачет у него на груди.) Без матери-то, без роду-племени… некому об тебе заботушкой болеть… Чадушка моя… сколько годов… не чаяла… Кобыла ожеребилась – аккурат тебе уходить, а теперича лошаку, почитай, три года, запрягать будем…
Степан. Маменька, да вы сядьте, не морите себя. (Бережно сажает ее на лавку.)
Старик. Дай ему, старуха, оправиться.
Старуха. Ничаво, ничаво… Може, ляжешь, сынок, отдохни, а я сготовлю чаво ни то…
Степан. Маменька, пущай они, не трудите себя.
Старик. Садись, Степан, рассказывай.
Луша (садясь у печки). Ишь – борода. А уходил – чуть усики были.
Луша, Марьяна подают на стол ужин, потом самовар. Крестятся, садятся за стол. Только Марьяна все возится с посудой и около печки.
Ивлевна. Ну, прощавайте, потить мне.
Старуха. Садись, садись, Ивлевна, не объишь.
Степан. Садись, тетка.
Ивлевна крестится, садится. Принимаются ужинать. В окнах набиваются ребятишки, заглядывают, шушукаются, оттаскивают друг друга. 1-й крестьянин и Иван Посный входят, крестятся на образа.
1-й крестьянин. Гость на гость, хозяину радость. Служивый прибыл. Доброго здоровья! (Целуются трижды накрест со Степаном.) Откеля и как?
Степан. Из германского плену.
Иван Посный. Ну, здравствуй, сынок! (Обнимаются.)
1-й крестьянин. А мы уж думали, тебе и в живых нету.
Старуха. Ды уж мы не чаяли не гадали. Садись, соседушка, с нами, чем бог послал.
1-й крестьянин. Ды… спасибо… мы, энтово… вечеряли…
Старуха. Ды садитесь, садитесь.
Старик. Чайку чашечку.
1-й крестьянин, Иван Посный садятся.
1-й крестьянин. Ну, как у немцев? Степан. У немцев – не ахти. Здорово нашего брата мучуть. В три погибели гнуть…
Входят 1-я и 2-я бабы.
1-я баба. 2-я баба. Здорово дневали!
Голоса. Доброго здоровья!
1-я баба. Степанушка, никак ты?!
Степан. Я же, я, я и есть, тетка Марья. (Целуются.)
1-я баба (вытирает глаза, плачет). Господи, ишь, пришел…
Иван Посный. С радости, што ль, плачешь, тетка Марья?
1-я баба. С печали, горький, с печали. Сыночек-то у меня помер, младенчик восьми месяцев. А теперь бы ему аккурат со Степушку быть, – в один год с Дементьевной выходили…
Старуха. Как раз овец стригли.
1-я баба. Ровесничек со Степушкой. Вот так бы и моего в плен забрали бы, а я бы плакала, ждала, а он бы пришел, а я бы рада, вот как вы… А он помер восьмимесяшный… (Плачет.)
Старик. Ну, вспомнила старину.
Степан. Хорошо, тетка Марья, как пришел бы, а то много, кои остались, – косточки лежат их там навеки.
2-я баба. Это ишшо бы горше. Вон как у мене. У мене были двояшки, а я говорю попу…
Входят 2-й крестьянин, Однорукий, Одноногий, крестьяне.
2-й крестьянин. Никак Степан воротился?!
Однорукий. Нам сказывают, а мы не верим.
Одноногий. Будто как сочли – убитый давно. (Целуются со Степаном.)
2-й крестьянин. Ну, здравствуйте! С дорогим гостем. А то тут совсем без тебе заскучали.
Старуха. Ну, так-то заскучали, так-то заскучали… родные, садитесь, травки святой милости просим.
В окнах снаружи гомозятся ребятишки.
Голоса ребят (в окне):
– Пусти, дай я погляжу.
– Я те как дам!
– Вона Степан.
– Иде?
– Фу, да вон, на разбойника похож…
– Зубы белые, как у нашего мерина, а борода че-орная!
– На кузнеца.
– На цыгана, что у нас лошадь скрал.
Старуха. Брысь, вот я вас…
Ребятишки на минуту отвалились от окна, а потом опять наваливаются друг на друга.
Степан. Батенька, ну что же не сказываешь, хозяйство как у вас?
2-й крестьянин. А как ерманец? Как об себе понимает ноне?
Степан. Германец, как сказать, не соврать, – в городе у них действительно голодно, не только белого, а и черного хлеба не каждый день видит.
1-й крестьянин. Как и мы грешные – часом с квасом, порою с водою.
Степан. А почему? Опять же лень. Который человек лентяй-тот и бедняк, а который трудящий – у того все есть.
Марьяна. Помещик наш, стало, умный и до работы лют.
Степан. Помещик – энто другая статья. Ему наследственно, по закону.
Марьяна. Стало быть, по закону на людях ездить можно?
Старуха. А ты не выскакивай поперед мужа. Муж три года дома не был, только рот раззявит, а она уж тут как тут.
2-й крестьянин. Этта нам и поп с лавочником тоже говорили: бедность от лени.
Старуха. Горе какое, обоих угнали в лагеря.
Марьяна. Дивуюсь я, как это доселе все царства не передохли с голоду – бедных, тысячи тысяч, и все лентяи, а богатых: раз, два – и обчелся, – работать и некому.
Старуха. Ты опять? Степан, чево ты смотришь? Гляди: покеда маленькая порося, в лукошко сунешь, а большую свинью и веревкой не обратаешь.
Старик. Будя, старуха.
Степан. Ничего, маменька, пущай, – вреды не будет, пущай себе. Ну, как, батенька, хозяйство?
Входит Козел, крестится.
Козел (Степану). Ерой!.. молодой парень!.. гусака оправдал!.. Ах, тетка твоя кукареку!.. (Целуются со Степаном.) Вот он свет завоевал, вдоль и поперек прошел.
Ребятишки (в окне на разные голоса). Ку-ка-реку, ку-ка-ре-ку… мме-е-е… Козел кочетом запел…
Старуха (берет рогач). Кши! Надоели, неладные, оммарок вас возьми…
Ребятишки прыснули прочь. Потом осторожно опять одна за другой высовываются головы в окне. Тащится, опираясь на руки, Коноводов. Лунный свет ложится на окна.
Коноводов (припевает).
И шу-ми-ит,
И гудит, дробин до-о-жжик и-дет,
Про-я-ви-лася па-нян-ка го нас на дворе…
Коноводов. Степа, друг!..
Степан (бросается к нему и остолбеневрет при виде безногого гостя). Илюха!.. брат!..
Коноводов. До бога высоко, до царя далеко, и до тебя, Степа, не достанешь. Нагинайся.
Степан. Эх, иде же тебя так обкарнали?.. (Обнимает его, крепко целуются.)
Коноводов. На Мазурских озерах царь мне памятку оставил. Граната вдарилась и по ножкам мне – чик!
Степан. Эх, сердяга!
Коноводов. А помнишь, как мы с тобой, бывалыча, плясали? Супротив нас никто не мог выстоять.
Степан (чешет в затылке). Экк его!.. Ну, лезь, подсоблю. (Поднимает и сажает на скамью.)
Коноводов. Я, Степа, женюсь.
1-й крестьянин. Жана его эк вот носить будет…
Луша. Охота была. Поносит, поносит ды в яр и спустит. (Хохочет.)
Степан. Ну, так как, батенька, хозяйство, не досказал ты мне?
Старик. Ды как хозяйство… Ничего, жалиться – бога гневить. Только советы завелись, советы притесняют.
Степан. А што?
Старик. Да што. У кого четыре лошади – две отберут, а две оставють. У кого шесть – четыре отберут. Я оставил лишь лошака ды кобылу, а энтих всех угнал в Нагольный к бабке в лес, – в лес-то загонит – не найдут.
2-й крестьянин. Дык не себе отбирают, а раздают которым безлошадным.
Луша. Вон Семениха погорела, – им лошадь дали.
Степан (злобно). Ишь сладкие!.. Люди наживали, а они на готовенькое. Отчего они безлошадные, спроси.
Луша (живо). Ды погорели жа.
Степан. Цыц! Много ты понимаешь! Потому – бездельники.
Одноногий. Однорукий. 2-й крестьянин. Слыхали мы это. Сколько помним, нам про лень все рассказывают.
Козел (посмеиваясь, хитро). От кого вы слухаете про лень?
Однорукий. Известно от кого.
2-й крестьянин. От ково, – хто сам в двери не пролезет, – лавошник…
Старуха. В каторжных лагерях, горький, трудится…
2-й крестьянин. Помещик…
1-й крестьянин. У кого бесперечь работники не переводятся…
Однорукий. От ково я без руки…
Одноногий. А я без ноги…
Коноводов. А я… эх ты, малина, в саду ягода калина!..
Старик. Как же так? Как же так? Я цельный век наживал, а другой придет, сядет верхи и поедет. Это не модель.
Козел (хитро). Ты скажи, сваток, сколько работничков принанимаешь?
Старик. Ды я сколько… я што ж…
2-й крестьянин. Однорукий (смеясь). Одноногий. 1-й крестьянин. А-а, запамятовал, не знает… дай по пальцам счесть.
Степан. Это что ж, коммунию хочите заводить?.. грабеж?..
Иван Посный. Грабеж и есть.
Козел. Ды я теперича хочь куды, и спереду и сзаду (поворачивается), как облизанный, ни на мне, ни подо мной, аккурат в коммунию лезть.
Степан. Потому ты – нищий.
Козел (торопливо). Во, во, во!.. Правильно сказал, тетка твоя кукареку: коммуния для нищих, для убогих, для сирых…
Подымается шум.
Коноводов. Штоб не жрали их, у кого брюхо да мошна тугие.
Однорукий. Штоб кулаки да мироеды окарячились.
Коноводов. Однорукий. Одноногий. Все пойдем в коммунию!
2-й крестьянин. Знамо, пойдем, надоело в хомуте ходить.
Степан. На чужинку захотелось?.. В чужие труды-достатки лапу запущаете?..
Однорукий. Да ты сам норовишь в кулаки вылезть.
2-й крестьянин. Хрестьян сосать…
Одноногий. Замест лавошника…
Возбужденные и озлобленные, начинают расходиться.
Степан. Хулиганы беспортошные.
1-й крестьянин (кивает на Степана). Этот лавошнику сто очков вперед даст…
Иван Посный. Без порток оно легше чужое добро делить, прохладней…
Марьяна. Вон красноармейцы головы свои кладут, жисти своей молодой не жалеют, а почему? Одному счастье, а тысячам – неизмывное горе. А жить-то всем хочется… Да разве у вас жисть?!
Старуха. Ты опять?!
Старик. От этой от самой Красной Армии и смута пошла. Покеда ее не было, порядок был.
1-й крестьянин. Порядок тебе керенки нагребать.
Степан. Да ты считал? Нам таких гостей не надо.
1-й крестьянин. Да мне начхать… Кишкорезы!.. (Уходит.)
Старуха. Скатертью дорога.
Ребятишки (за окном). Ку-ка-ре-ку!.. Ку-ка-ре-ку!.. Ме-ке-ке-е…
Старуха (берет рогач, выходит. Слышен ее голос на улице). Вот я вас, пострелы!.. Оммарок вас возьми!..
Ребятишки разбегаются.
Козел. Гусака оправдал!.. Слышь, сваток: Иван Иваныч-то опростал место, не лезь ты на его следы… Переменилось, сваток, переменилось округ и все… Жисть, она наизнанку вывернулась… Чаво и не снилось, а оно во!.. Али плохо, што беднота хошь вздохнет, хошь глазами-то луп-луп, проглянет на свет-то божий…
Степан. Но-о, учитель нашелся! Иди там под мельницей читай проповеди. Може, тебя водяные слу-хать будут…
Коноводов. От ворот поворот гостям по снегу.
Козел (посмеиваясь). Так, так, так… ерой… молодой парень… гусака оправдал…
Старуха (входит). Чаво ты, сват, языком подметаешь, как добра корова? Иди спать.
Козел (уходит). Тетка твоя кукареку!..
Коноводов (слезает со скамьи, тащится к двери, поет на мотив «Под вечер осенью ненастной»). «Ты ку-уда, мой друг, стремишь-ся, на то-от по-о-гибель-ный Кав-каз, а-ах (за дверью), от-ту-у-да не возвра-тишься, го-во-рит мне темный гла-ас…»
Степан. Беспортошная гвардия. Храпы!..
Старик. На чужой каравай рот не разевай… А то так кажный захочет…
Степан. Пойдем, батенька, хозяйство посмотрим, – скучился я по нем.
Старуха. Ну, вы тут приберите покеда.
Степан. Хорошо бы маслобойку нам поставить. (Уходит со стариком.)
Луша. Пущай она, я с вами. (Уходит со старухой.)
Марьяна (некоторое время стоит неподвижно, потом с отчаянием). Чево же это такое?! Ай сон?.. Не то правда?.. Ай из смерти люди приходют… Пашенька, иде ты?! Пашенька, родной мой! Как бирюки… только бы жрать ды как нажить… кромя у них ничего нету. Хуже кротов: глазами глядят, а свету божьего не видют, людей не видют… Пашенька, тянут меня назад, а я не хочу… не могу… Пашенька, возьми меня отседа… (Рыдает.) Спаси, Пашенька, – погибель моя! Господи, ды што я за разнесчастная… али незамоленный грех за мной?.. Пашенька, откликнись, иде ты?.. Кабы не ты, Пашенька, минутки бы не ждала, наложила б на себя руки.
Во дворе слышны голоса, говор возвращающихся Степана, старика, старухи, Луши.
Марьяна (вытирает слезы, спокойно). Ну, хорошо. Уйду от них, уйду. Батрачкой наймусь… где-нибудь буду жить… Может, когда и встречусь с Пашенькой.
Старик, Степан, старуха, Луша входят.
Старик. Сено энто, которое продадим зимою, большие деньги выручим. Просорушку опять выгодно поставить… Оно и маслобойку выгодно, ну только совет зараз заберет в обчество, вот оно што.
Степан. Ишь ты, совет. На-кось, выкуси! А мы, батенька, давай совет к рукам приберем. Голь оттуда долой, а туда выберем степенных хозяйственных крестьян с достатком, ну, и по-нашему будут все делать.
Старуха. Марьяна, Лушка, чаво же вы, кобылы, посуду не убрали? Мать не сделает, так они не подумают.
Луша. Я спать хочу. (Укладывается в углу.)
Старик со старухой в сенях. Марьяна убирает посуду.
Степан. Марьяна! Вот соскучился по тебе… А ты меня дюже вспоминала? (Хочет обнять.)
Марьяна (отстраняясь). Будя… не трожь!..
Степан. Ты чево?..
Марьяна (отстраняясь). Не трожь меня, Степан.
Степан. Да ты чево?.. Ты чево… чево морду-то воротишь?.. Ай барыней стала?.. Тебе какого рожна-то надо?.. Чем же я плох стал? За меня у немцев сватали, а сами богатые, всего…
Марьяна (отстраняясь). Нет, не трожь…
Степан. Да ты вспомни, как жили с тобой, Марьянушка… Любила ты меня, во как любила… И ты у меня все в думках была: во приду… Ай я плохой стал…
Марьяна. Я тебе не жена, ты мне – не муж, чужие мы с тобой.
Степан. Што-о?! Ай белены обтрескалась!
Марьяна. Не мучь меня, не неволь… Все одно ничево не будет… Любила тебя, вот как любила, резать себя на куски за тебя дала бы, а теперя ты мне чужой, как вон с улицы пришел…
Степан. Я из тебя дурь-то повыбью! Полюбовничка небось завела!
Марьяна. Слышь, Степан? Христом богом я тебя прошу, брось меня, не жена я тебе. Сколько девок на деревне, кажная с радостью великою за тебя пойдет! Красивше тебя нету на деревне, и богатые вы. Счастье у вас будет. Со мной счастья не будет. Будем грызться, как собаки. Держите меня батрачкой, буду работать из сил, а нет – пойду к другим наймусь.
Степан. Молчи, тварь!.. Убью!.. Забыла, што ль: жана ты мне законная, што хочу, то и сделаю.
Марьяна (помолчав, раздельно). Ну, так ежели хочешь знать, люблю человека, а хто он, не скажу, хочь режь!.. Ну, только краше ево нету. Кубыть на высокую гору меня привел, и все оттуда видать, всю жисть… Словами меня взял. Ишь как его все слухали, слова не пророняли. Што мы такое? Бессловесными жили, бирюками, один на одново, – только б зубами вырвать из горла друг у дружки побольше мяса, только бы нажраться, а он глаза нам всем разул. Пошел голову свою молодую класть за людей, за трудящих, за счастье ихнее. А ты ни бе, ни ме, бирюк бирюком.
Степан. А-а, заговорила, паскуда!.. Ну, так ладно, мясо с костей спущу, не пожалею ременных вожжей… Остатний раз спрашиваю!
Марьяна (кричит). Не трожь меня!.. Не замай!.. Ежели хочь пальцем, не жить тебе!.. Слышь, не жить тебе!
Подымаются на шум старик, старуха и Луша.
Луша. Степан, ты чаво?.. Ай белены объелся!..
Старуха. Сказывала, не давай ей воли…
Степан (сдергивает со стены вожжи, собирает на руке). Нну, сука!.. Ох, как же я тебя буду возить… как пороть… без передышки… покеда замолчишь, покеда кричать перестанешь, покеда шкура будет мотаться кусками!..
Старик. Постой!.. Степан!.. Успеешь ешшо… Постой, для первого-то разу… только што пришел.
Луша. Степан, не смей! (Злобно, сквозь слезы.) Зверюга!..
Марьяна (со страстной ненавистью). Так будь же ты проклят!.. Штоб ты в своей жисти покою не знал, ни дня, ни ночи… штоб у тебе детей никогда не было… штоб ты, как домовой, по ночам бродил… (Отталкивает Степана, бросается к двери и убегает.)
Степан за ней с вожжами. В отворенную дверь лунный свет. Слышен задыхающийся голос Степана: «Я те покажу… я те…»
Старик. И чево не поделили?.. Только што пришел, и для первого разу эвот взбулгачились…
Старуха. Сказывала, воли ей не давай. Обратай, покеда малая порося… Степушки не было, хочь бы слезинку сронила…
Луша. Вот так и выйди замуж, а он зачнет измываться. Ды ни в жисть не пойду… штоб они все передохли, окаянные!..
Старик. А все Красная Армия: подводами заездили, сено позабрали, и народ весь разнуздался: што бабы, што девки, што парни, – удержу нету.
Молчание.
Степан (входит, швыряет в угол вожжи). Убегла!..
Старуха. Сказывала я тебе, Степушка…
Степан (злобно). А всё вы!.. Ели ее тут поедом, она на стену и полезла…
Старуха. Степушка, родной ты мой! Ды рази мы не жалели ее! Ды што она вздумала, ягодка наша! Али хто ее обидел? Али неласковое слово сказал? Али мы не любили ее, сладеньким кусочком не кормили? Дочечка ты наша!..
Занавес.
Именины в 1919 году*
Комедия-сатира в одном действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Жена адвоката, Екатерина Ивановна, 32 лет.
Бывшая помещица, Марья Евгеньевна, 40 лет.
Дама декольте (глубокое), кокетливая, Елена Александровна, 28 лет.
Советская барышня, завитая.
Бывший адвокат, Александр Эрастович, 42 лет.
Бывший помещик, Софрон Андреевич, 45 лет.
Рундуков Евсей Евсеевич – бывший владелец огромных домов и магазинов, ныне спекулянт, 50 лет, топорный, кряжистый.
Профессор, Герасим Иванович, 52 лет.
Артист, Николай Николаевич, 35 лет.
Литератор, щуплый, козья бородка, в очках.
Художник.
Балаболов, служит в военном комиссариате, 27 лет; френч, галифе щегольские.
Служащий.
Инженер, Станислав Константинович, 31 год, с бородкой, спокойный, сдержанный.
Столовая; посредине протянулся белоснежный стол; цветы. В сторонке уютный уголок, маленький диванчик, заставленный пальмами и японской ширмочкой. На стене картины. Портреты Ленина и Маркса.
В комнате жена адвоката, Екатерина Ивановна.
Жена адвоката (считает приборы, нервно схватывает один, звонит. Вошедшему служащему). Уберите этот прибор, товарищ!
Служащий. Тогда не хватит: тринадцать персон будет.
Жена адвоката. Число несчастное, уберите!
Служащий берет прибор и уходит. Входит инженер, Станислав Константинович.
Инженер. На дворе пасмурно, а у вас тепло и уютно. (Целует руку.) Позвольте поздравить вас, Екатерина Ивановна, со днем вашего рождения…
Жена адвоката. Нет, нет, мое рождение через год только. Сегодня мой ангел.
Инженер (подает в футляре медальон)… поздравить с днем вашего ангела и пожелать… ну, чего бы вам пожелать?..
Жена адвоката. Чтобы цветы любви всегда цвели и никогда б не увядали. (Обнимает за голову.) Ми-илый…
Входит бывший адвокат, знаменитость, Александр Эрастович; прекрасно одет. Екатерина Ивановна и инженер отшатываются друг от друга.
Адвокат. Ну, женушка, что, ангел мой, у тебя все готово? Здравствуйте, дорогой Станислав Константинович!
Жена адвоката. Все. Представь, за столом оказалось тринадцать. Я велела снять.
Адвокат (смеется). Бог не выдаст – свинья не съест.
Профессор (входит, целует руку). Наука вас приветствует со днем рож…
Адвокат (торопливо). Ангела.
Профессор. …с днем ангела. Позвольте вам на память предложить мое последнее исследование: «Зародыш нотариального института у полинезийских дикарей».
Адвокат. Да ведь они разгуливают-то в чем мать родила!
Жена адвоката. Как это мило с вашей стороны! И с надписью, да?
Профессор. Конечно.
Жена адвоката. Я теперь засяду ее читать. А у нас такое горе, такое горе…
Профессор. Инженер. Что такое?
Жена адвоката. Да пустой стол. Ведь ничего, ничего нельзя достать. Я в отчаянии. Немного подождем да будем садиться.
Профессор. Ну, это с полгоря.
Инженер. Не единым бо хлебом сыт человек, а и всяким словод.
Литератор (входит). С днем рожденья!
Жена адвоката. Фу, какой вы бестолковый! Конечно, ангела.
Литератор. Ваш чудесный ангел с белоснежными крыльями и так похожий на вас, что подумаешь – двойник, осенил меня вдохновением. Позвольте же плод этого вдохновения посвятить вам. (Читает.)
Кроваво сплетались
И люди и звери,
А козы смеялись
И тихо шептали: «Ага».
(Подает папку со стихотворением.)
Жена адвоката. Как это мило! Прелесть!
Адвокат. Красиво и оригинально. (Инженеру.) Непременно украл у кого-нибудь.
Инженер. Да, что-то помнится, кажется, у Евгения Соловьева.
Жена адвоката. Благодарю вашу музу, что она меня вспомнила. Ну, садитесь, господа.
Адвокат. Не господа, а товарищи.
Жена адвоката. Все забываю. Садитесь, товарищи, уж чем бог послал. Ах, вот радость! (Бросается к вошедшим.)
Входит бывшая помещица, Марья Евгеньевна. За ней помещик, бывший владелец тысячи десятин, ныне управляющий в своем бывшем имении, Софрон Андреевич; жена зовет его Коко. За ними служащий вносит пакеты и кульки.
Жена адвоката. Милая! (Обнимает помещицу.) Дорогая!.. Какая радость, что приехали. Я уж думала, не выберетесь.
Помещица. Насилу добрались. Ну, со днем рождения…
Жена адвоката (отстраняясь). Какие все сегодня забывчивые. Я – именинница.
Помещица. Ах, душечка, ну, конечно, с ангелом, с самым милым, прелестным ангелом. (Целуются.) Я вас так люблю. Вот я и привезла…
Помещик. Постой, дай же мне поздравить. (Целует руку, потом отчеканивает.) Со днем ан-ге-ла поздравляю. Примите наши скромные дары… (Разворачивает кульки.)
Жена адвоката. Ах, окорок, вот прелесть… Я так мечтала. Да какой чудесный! И масло, и сыр… Ну, как мне вас благодарить!
Помещица (отстраняя мужа). Постой, дай же мне. Я велела кур и индюшку положить.
Жена адвоката. Спасибо, милая, дорогая! (Целуются.) Теперь давайте садиться. Вот сюда, пожалуйста.
Все начинают усаживаться. Входит Рундуков, Евсей Евсеевич. Вносит пакеты и кульки.
Рундуков. Мир сему дому! (Складывает кульки.) Голоса (радостно). А-а, Евсей Евсеич, милости просим!
Рундуков. Позвольте поздравить вас, Екатерина Ивановна, со днем…
Профессор, инженер, помещица. …ангела, Рундуков… с днем ангела и пожелать, чего сами желаете.
Жена адвоката. У меня единственное желание, Евсей Евсеич, чтобы вы как можно радостнее провели у нас сегодняшний вечер и… и еще, чтобы советская власть выдала нам именинные карточки.
Рундуков. Пока солнце взойдет, роса глаза выест. Вот покуда до карточек. (Разворачивает кульки.) Не несите в дар брачущимся ни пурпур, ни виссон, ни смирну, ни ладан, а только осетрину, балык и икру.
Все (аплодируют). Браво, браво, браво, Евсей Евсеич!
Жена адвоката. Какой вы милый, какой благородный, Евсей Евсеич! Спасибо, спасибо вам, родной.
Профессор. Еще можно жить с советской властью.
Адвокат (запевает). «Еще мож-но жить с со-о-ветской властью…»
Все (подхватывают, поют). «Еще мож-но жить с со-о-вет-ской властью…»
Жена адвоката. Садитесь, садитесь, товарищи…
Все со смехом и говором садятся за стол… Отдельные голоса: «Со мной…» «Пожалуйста, сюда…» «Здесь вам удобнее».
Жена адвоката. Пожалуйста, прошу, Александр, положи Марье Евгеньевне.
Входят дама декольте и советская барышня.
Жена адвоката. Как я рада! Очень рада!
Дама декольте. Советская барышня. – Дорогая Екатерина Ивановна, поздравляем вас с днем…
Все (хором). …ангела.
Дама декольте. Советская барышня. – …с днем ангела и…
Жена адвоката. И все. Садитесь, пожалуйста, вот сюда. Товарищи, особых приглашений не будет. Александр, положи Марье Евгеньевне икры.
Адвокат. Позвольте. (Накладывает.)
Помещица. Благодарю. Я не могу равнодушно на икру глядеть.
Адвокат. Так позвольте, я еще подложу. (Подкладывает.)
Помещица. Ах нет, не то! Когда имение было наше-не могу равнодушно вспомнить об имении… Мой Коко был такой хозяин. У него рыбоводство было, – о-о-огромные стерляди плавали в бассейне…
Литератор. У каждого из нас в прошлом остались…
Помещица. Стерляди?
Литератор. Нет, воспоминания незабвенные.
Помещица. Ах, не говорите! Коко был влюблен в своих йоркширов. Знаете, такая прелесть: кожа тонкая, нежная-нежная, просвечивает, а Коко его в розовый носик целует.
Дама декольте. Это ужасно! Я бы никогда свинью не поцеловала.
Помещица. Ах, душечка, ведь он же такой чистенький! Прелесть. Ведь их же мыли каждый день с мылом щетками. Бывало, войдут рабочие, у всех руки грязные, пахнет от них несвежим бельем… Когда мы с Коко были в Константинополе, там турецкие бани, – такие знойные, сухость такая, такая прелесть…
Дама декольте. Нет, морские купанья ни с чем не сравнимы. Вот Остенде. В купальный сезон лучшее общество съезжалось со всей Европы и из Америки, даже коронованные особы, разумеется инкогнито.
Рундуков. Главное, все вместе купаются в чем мать родила.
Жена адвоката. Не-е-т, в купальных костюмах.
Рундуков. Да оно в купальных-то, в купальных, а, между прочим, все видать. Был я там.
Адвокат. Что было, то прошло и не будет вновь. Новые времена, новые птицы, новые песни.
Рундуков. А старым куда прикажете деваться? Под забором издыхать?
Адвокат. Что же делать, дорогой, Евсей Евсеич, что же делать? Надо приспосабливаться.
Дама декольте. Говорят, советская власть в поезда лошадей стала запрягать.
Литератор. Что лошадей, – коров стали запрягать. Ей-богу, сам видал…
Адвокат. Что ж, советская власть делает, что может. Конечно, разруха, развал, но достать все можно. Я себе к зиме приготовил отличную шубу. Герасим Иванович достал себе по ордеру прекрасный шевиотовый костюм. Жена…
Помещица. У меня тонкое полотняное белье, до войны только такое можно было достать.
Входит художник, втаскивает огромную картину.
Голоса. А! Искусство явилось! Ну, ну, чем вы нас порадуете? Искусство – свет жизни.
Художник. Глубокоуважаемая Екатерина Ивановна. Позвольте мне вас поздравить с лучезарным днем и презентовать…
Адвокат. Замечательно.
Разворачивает картину. На ней кубические люди, длинные четырехугольные носы, невиданные, уродливые дома.
Дама декольте. Обворожительно.
Рундуков. Я никак не разберу: сзаду это или спереду.
Советская барышня. Как оригинально! Ни на что не похоже.
Художник. В том весь смысл искусства, чтобы дать то, чего никогда не бывает, никогда не бывает на свете.
Жена адвоката. Ну, присаживайтесь и не заставляйте себя просить.
Входит Николай Николаевич, артист, знаменитость, привык к поклонению. Все вскакивают со своих мест, бросаются к нему навстречу, окружают с восхищением.
Голоса. Николай Николаевич, как мы рады!.. Как ваше здоровье, Николай Николаевич?..
Артист(подает букет). Несу вам все мои пожелания.
Жена адвоката. Как я счастлива… если бы вы знали, как я счастлива… Право, я и не знаю, как мне благодарить вас, Николай Николаевич. Садитесь, пожалуйста, вот для вас прибор.
Литератор. Мы с вами знакомы, – у Рябушинского встречались.
Художник. И мы с вами у Рябушинского встречались.
Артист(небрежно). Мда-а?!
Помещица. Я с двоюродной бабушкой Рябушинского очень хорошо знакома.
Голоса. Николай Николаевич, позвольте положить вам икры. Вот балык прекрасный. Осетрина…
Артисту придвигают стулья, поправляют прибор, накладывают со всех сторон закуски.
Артист. Средства передвижения трудны.
Помещица. Это ужасно. Прежде, бывало, извозчик на козлах сидит тише воды ниже травы, и семьдесят копеек – красная цена, а теперь не подступись.
Артист. Ну что ж, как ни трудно народу, как ни велика разруха, все минуется, все возродится.
Помещица. Образуется.
Артист. Во главе народа стоят могучие люди.
Дама декольте(пристально глядя на портрет Ленина). А знаете, что я открыла: у Ленина даже симпатичное лицо.
Советская барышня. Да, глаза необыкновенные, какие-то особенные, такие пронзительные, колючие, как будто насквозь видят, даже немножко жутко смотреть.
Жена адвоката(звонит, вошедшему служителю ласково). Товарищ, будьте добры – самовар. (Тот уходит.)
Артист. У вождя поворот головы хорош. Это схватываешь. Когда-нибудь воплотить придется на сцене.
Адвокат. Могучий оратор. Его можно сравнить разве только с Наполеоном. Вы не можете себе представить, какой порыв он вызывает своей речью. И, поверьте мне, это огромный стратег.
Рундуков. Я то и говорю. С советской властью еще жить можно. Ведь вот у меня в Охотном да на Сухаревке торговля как была, так и осталась. Только прежде торговали от силы – тысячу в день, а теперь пятьдесят, а то и сто тысяч ковырнешь.
Дама декольте. В день?!
Рундуков. Натурально, не в год.
Дама декольте. Бесподобно…
Художник. Балык великолепный, каб-ба-ли-сти-чес-кий.
Помещик. Хорош.
Художник. Но один в нем недостаток, существенный.
Голоса. Какой?..
Художник (щелкает себя по шее). Не плавает.
Голоса. Да, да, да… Верно. Недостаток существенный, но исправимый.
Адвокат. Нет, товарищи, к советской власти нужно честно относиться. Раз рабоче-крестьянское правительство приняло решительные, беспощадные меры борьбы с пьянством, этим вековым разрушителем, этой исторической язвой на теле русского народа, – долг чести каждого честного гражданина поддерживать всемерно эту великую борьбу. И поддерживать не словесно, не языком только, а фактами нашего отношения к выпивке. Пусть наш собственный быт в корне подрезает самую возможность появления мысли об алкоголе. (Встает из-за стола, идет за ширмочку, садится на диванчик, курит.)
Помещица. Очаровательно! (Встает из-за стола, идет за ширмочку, садится рядом с адвокатом.)
Литератор. Алкоголь на нервы действует.
Помещица (за пальмой). Саша, я люблю тебя.
Адвокат. Знаю.
Помещица. Саша, слышишь ли ты биение моего сердца?
Адвокат. Нашла место объясняться. Он, супруг-то твой, если заметит, – посмотри, какой кабан, – не поздоровится. Ты вот лучше пришли-ка из деревни еще пару окороков, а то эти кончаются.
Жена адвоката. Товарищи, закусывайте; сейчас чай.
Адвокат и помещица обнимаются и целуются. Входит Балаболов.
Балаболов (радостно-взволнованно целует хозяйке руку). Господа…
Голоса. Здесь нет господ, здесь только товарищи.
Балаболов. Оставьте это пошлое слово.
Голоса. Как вы смеете! Что за безобразие!..
Балаболов. Господа, вы здесь сидите и ничего не знаете. Вы не знаете, что совершается и что совершилось.
Голоса. Что такое?.. Что такое?.. Что случилось?.. Говорите же!..
Балаболов. Как, вы ничего не знаете?.. Как за китайской стеной.
Дамы. Да рассказывайте же, наконец…
Балаболов. Господа, совершилось огромное событие. Вы так оторваны от жизни…
Рундуков. Да не тяни ты меня за пупок!..
Балаболов. Ну, так слушайте. (Торжественно.) Господа! Советские войска на фронте вдребезги разбиты.
Голоса. Что вы!! Да неужели!.. Возможно ли!..
Рундуков. Слава тебе, царица небесная! (Крестится.) Дома – мои!
Балаболов. Полки сдаются за полками: орудия, пулеметы, автоброневики десятками, сотнями оставляются. Всюду паника, солдаты бросают оружие, бегут. Население встречает с колокольным звоном наступающие войска освободителей.
Все. Уррра-а-а!!
Инженер. Да откуда вы это знаете?
Балаболов. Только что по телефону говорил с военным комиссариатом. У меня везде приятели, верные люди. В газетах будет завтра, да и то осторожно, понемножку.
