Текст книги "Бесконечное лето: Город в заливе (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Рейн славится своим быстрым течением, и подводные потоки успели протащить мальчика подо льдом около сотни метров, прежде чем выбросили ниже, у большой, аккуратно выпиленной полыньи. То, что там сидел престарелый фермер и меланхолично вылавливал из стылой воды лещей, следовало считать чудом. То, что посиневшего, бессознательного Рея сумели продержать на этой стороне жизни до приезда врачей, было чудом вдвойне. Во взрослую жизнь теперь уже Рейхардт принес из той истории мало: жгучую ненависть к старшему брату – и жуткий, сковывающий страх перед холодом. От него-то он и бежал в теплые страны, от него спасался на тропических островах, и именно тот злой, колючий холод и нагнал его сейчас, в капитанской рубке катера, каким-то дьявольским чудом воздетого сейчас над черной равнодушной водой.

Рейхардт облизнул губы и покрепче сжал рукоять револьвера. Ничего непоправимого еще не случилось, он жив, здоров и вооружен, и потому должен мыслить разумно. Чем бы ни было происходящее, оно наверняка имеет объяснение и источник. Объяснение пока можно оставить на потом, оно неважно – а вот с источником следует разобраться. Вполне возможно, на крыше, прямо над ним, сейчас находится тот, кто ответственен за все происходящее. Он имеет вес и передвигается на двух ногах, это живой человек, а это значит, что его можно убить. В конце концов, Билл Хойт вполне успешно влепил пулю в голову одной из девчонок на берегу – а это значит…

Что именно это значило, Рейхардт додумать не успел, потому что с крыши раздался голос. Он был холоден и насмешлив, ни о чем не спрашивал, не грозил и не упрекал, но от звуков отчего-то все равно становилось невероятно, до одури страшно. Потому что он говорил о чем-то другом, совсем чужом, нездешнем – и одновременно это было о нем, Рейхардте. Голос знал о нем все. Голос не собирался его жалеть.

Острым холодным прорежу килем

Тяжелую волну соленых дней —

Всё равно, друзья ли, враги ли

Лягут вспухшими трупами на желтом дне.

Рейхардт понял, что уже сошел с ума, когда увидел эту воду – черную, холодную, подступающую к плачущим длинными струйками конденсата окнам рубки. Под водой плавали мертвые распухшие тела, медленно ворочая по течению синими руками. Рейхардт узнал в одном из мертвецов себя – маленькое тельце с руками, запутавшимися в рукавах наполовину слезшего зимнего пальто и настежь открытыми белесыми глазами.

Я не оплачу слезой полынной

Пулями зацелованного отца —

Пусть ржавая кровью волна хлынет

И в ней годовалый брат захлебнется.

Вот, значит, как все случилось на самом деле. Он не выплыл тогда из полыньи, и добрый герр доктор не растирал ему ноги спиртом, и не было никакой жизни дальше, и побега на край света, и этой странной встречи посреди моря – тоже не было. Он умер тогда, тридцать пять лет назад, и сейчас, в последние свои страшные секунды просто видел яркий и красочный сон о том, что могло быть когда-нибудь… Могло бы – но не случилось. Черная вода забрала все.

И даже стихов серебряную чешую

Я окрашу в багряный цвет, —

А когда все зарыдают, спокойно на пробор расчешу

Холеные волосы на своей всезнающей голове.

Он, конечно, сообразил это не сразу, но сообразив, чуть не рассмеялся – настолько проще оказалось его положение после того, как все стало ясно! Не нужно никого бояться, нет нужды возвращаться на базу, объяснять той развязной девушке из ЦРУ причины неудачи, сваливать все на Билла или повесить голову самому – ничего этого не было, ни о чем не стоило беспокоиться. Рейхардт готов был молиться на неведомый голос, объяснивший ему нынешнюю ситуацию. Ненужный больше револьвер стукнул о ковролин, но толстый кок не заметил потери, он медленно сползал на пол, привалившись спиной к стенке.

На лице застыла блаженная улыбка.

***

– Что ты с ним сделал? – Славя удивленно рассматривала валяющегося на полу человека. Ружичка пожал плечами.

– Свобода – опасная штука. Он изо всех сил старался найти объяснение происходящему – вот я и предложил не ограничиваться только разумными предположениями, а рассматривать вообще все, что приходит в голову. Полностью освободил его «рацио». Вот нашему мистеру Джаббе, похоже, и пришло в голову что-то достаточно правдоподобное. Мозг успокоился, теперь он вполне доволен.

– Рейхардт, – сказала не к месту Славя. Голова все еще была наполнена светящейся пустотой, но воздействие наркотика, очевидно, слабело. – Его звали Рейхардт.

– Эй, в рубке! – послышался снаружи недовольный голос Алисы. – Вы там заснули вдвоем, что ли? Второго козла будем ловить или как?

Ружичка замешкался и неловко взглянул на Славю.

– Сможешь перенести его на «Черную лагуну»? У меня есть еще к гражданину несколько вопросов. Да и не стоит тебе смотреть на то, что тут будет.

– Вон он, клиент наш, за лебедкой схоронился, – Алиса сидела на корточках у левого борта. Волосы ее больше не горели странным колдовским огнем, но в них еще нет-нет, да и потрескивало электричество. – Я бы с радостью рванула вперед, конечно, да только у него автомат, а мне глаз жалко – они мне очень дороги почему-то.

– Разумное решение, – согласился парень, покосившись в сторону кормы. Метров десять по прямой, но рисковать и правда не хотелось – Билл-Уэйд уже показал себя метким стрелком.

– Мистер Уэйд! – громко сказал Ружичка. Ему никто не ответил, только катер, обретя неустойчивое равновесие на вершине скалы, продолжал покачиваться под порывами легкого – хотя не такого уж и легкого, на тридцатиметровой высоте-то! – ночного ветерка, да из-под днища продолжали сыпаться в воду далеко внизу мелкие камешки. – Мистер Уэйд, сдавайтесь! Шансы кончились, шансов больше нет, все ваши подельники нейтрализованы, даже этот толстый умный парень Рейхардт.

– Я бы даже сказал – чересчур умный, – вполголоса добавил он Алисе, перевел дыхание и продолжил. – У вас нет больше работоспособного катера, нет команды и нет даже карты острова сокровищ с сундуком золота – а я ведь предлагал! Поэтому последнее предложение – выходите с поднятыми руками. Гарантирую объективное рассмотрение вашего дела в суде!

– Что ты несешь, какое еще рассмотрение? – прошипела в ухо Алиса. Парень пожал плечами.

– Да он все равно сейчас откажется и еще нагрубит чего-то, такой человек. Я его просто побыстрее подвожу к этому – время, мягко говоря, позднее. Тебя, кстати, как – отпускает, нет?

– Да вроде бы, – задумчиво сказала Алиса. – А что это вообще было – все эти падающие в море метеориты, молнии, вспышки и прочее – это все по-настоящему происходило, или как?

– Какие вспышки? – сделал большие глаза Ружичка. – Я ничего не видел. Проклятые динозавры все закрывали.

Алиса хихикнула, а от лебедки донесся металлический лязг.

– На твое щедрое предложение, парень, отвечу: засунь его себе туда, где не светит солнце! – Билл Хойт был почти спокоен, даже насмешлив. – Мы честные наемники… были, и сдаваться не обучены, пока не исчерпаны все способы обороны. У меня тут три полных магазина, на вас более чем хватит. Давешней девке и вовсе оказалось достаточно единственного патрона – и никакая твоя чертова магия, никакое ваше славянское мумбо-юмбо не смогло ее спасти.

Ружичка дернул щекой, но сдержался.

– Что ж, тогда…

– Я не закончил! – Билл хохотнул. – Вы же русские, как я понимаю, так? Тогда позвольте сказать одну вещь. Я уже имел дело с вашим диким племенем – и не так уж давно, сначала в Джорджии, но не нашей, американской, а той, что у вас на юге… Там было хорошо, хотя климат паршивый, здесь куда лучше… Потом мы поработали в Ичкерии – и сами славно справились, и других научили делать разные игрушки. Я вообще люблю взрывное дело – все эти радиоуправляемые фугасы, неизвлекаемые мины, магнитные мины и мины с пластиковым корпусом, мины с электронными и сейсмическими взрывателями – и это я даже не говорю о способах закладки. У ваших тогда были самые крупные потери за десять лет, насколько я помню.

Алиса скосила глаза на неподвижного Ружичку рядом. Лицо у него было мертвое.

– Но лучше всего мы повеселились чуть западнее, это уже с полгода назад, не больше, – продолжил Билл Хойт. – Юго-восточная часть Юкрейн, «логистическое обеспечение и коучинг». Ха! Мы там зачищали местность, ребята! Мы сами, и натренированные нами ублюдки из местных – очень славные парни, немного, конечно, зацикленные на разном националистическом дерьме, но старательные и в хорошем смысле творческие. Зачистка и сбор трофеев – это было по-настоящему весело! Помню, был случай…

– Саш, не делай этого, – прошептала Алиса. – Он же как раз и хочет, чтобы ты встал – и влепить в тебя пулю.

– Я встану, – пообещал Ружичка ровным тоном. – А вот он ляжет.

В следующий момент Билл Хойт почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит. Он не глядя ударил прикладом автоматической винтовки назад, но промахнулся, а в следующий момент оружие улетело в далекую воду внизу. Билл Хойт дернулся было за пистолетом, но опоздал и здесь – в висок ему уже глядело дуло мрачно поблескивающего револьвера. Того самого, рейхардтовского – не соврал, значит, парень насчет него.

– А не приходилось ли тебе бывать с другой стороны баррикад? – почти спокойно спросил тот, кто держал оружие. – Лечь на пол, руки за голову.

Билл Хойт подчинился. Он отлично знал, что расстояние от жизни до смерти даже в лучшие дни – три миллиметра мертвого хода спускового крючка.

– Так как, друг Билл? – парень переместился чуть назад, судя по звуку, оперся на лебедку. – Никогда не доводилось лежать безоружным под обстрелом артиллерии? Видеть, как пакет «градов» ложится сначала далеко от твоего дома, потом ближе, еще ближе… а потом вылетают окна и на голову сыпется штукатурка с обоями, но ты все равно счастлив, потому что – в этот раз пронесло, и умер кто-то другой? Не случалось месяцами жить в условиях гражданской войны? Не носиться с автоматом наголо, обвешанным снарягой и датчиками – а выживать в городе на осадном положении? Думать, что продать из родительской ювелирки, чтобы затариться картошкой на месяц, к примеру? Сколько сунуть на лапу полиции, чтобы разжиться списанным стволом? Пить воду из унитазного бачка, потому что снаряд перебил водопровод?

– Кое-что доводилось, – буркнул Билл Хойт, лежа лицом вниз. Говорить, с одной стороны, не следовало, чтобы не злить психа, но с другой – чем дольше они беседуют, тем меньше вероятность, что противник выстрелит.

– Значит, знаком с ощущениями, Билли? Это отлично. – Голос у парня словно бы загустел, в нем проскакивала злая насмешливая нота. Рейхардт наверняка бы ее узнал. – А как насчет жизни после проигранной войны? Когда живешь под оккупацией, когда знаешь, что за тебя – уже никого, а против – вся чудовищная государственная машина, которая сотрет любую жизнь быстрее, чем успеешь сказать «помогите!», а ты ничего, ничего не можешь сделать? Человеческий мозг не рассчитан на непрекращающийся стресс, и через полгода, год, два – нервы просто не выдерживают. И происходит срыв. Парадоксально, но отсутствие войны на самом деле сводит с ума. Ты не знал об этом любопытном феномене?

Билл Хойт счел за лучшее промолчать.

– Наемники, – сказал парень с непонятной интонацией. – Вас не бывает там, где после обстрелов на улицах воют собаки и матери, где в завалах находят оторванные руки и ветви деревьев, где пылают пожарища, и хмурые санитары не спят сутками, развозя наглухо запечатанные мешки по моргам и кладбищам. Вы приносите смерть, да – но никогда не остаетесь, чтобы посмотреть на то, что она оставляет после себя. Вас нет на поминках и в переполненных реанимациях, вы слишком скромны, чтобы смотреть на неживые лица тех, кто в одну короткую секунду потерял все. Вы каждый раз являетесь в чужую землю, заходите в дом к чужим людям – и сеете, сеете горе, мрак и хаос, хотя урожай приходится собирать другим. Я был в разрушенных городах, где пахло порохом и кровью, я видел столько боли и отчаяния, что его хватит на пять жизней, но вас там не было ни разу. Вы исчезаете раньше, честно отрабатывая свое, послушно исполняя волю неведомого нанимателя… Вот только в этот раз вы зашли слишком далеко.

Его голос рос, медленно наливаясь болью и гневом, и Алиса видела, как вокруг Ружички и Билла Хойта расползалось пятно плотной непроницаемой черноты, в котором вроде бы даже шевелилось что-то живое. Ей нужно было крикнуть, сказать что-то, позвать Сашу, который сейчас не очень-то походил на себя… но сведенное судорогой горло не издавало ни звука.

– А ты что… чем-то другим сейчас занят, парень? – прохрипел Билл Хойт. Ему очень хотелось бежать – пусть даже прыжком со стофутовой высоты в море. Но звуки, доносившиеся из-за спины, были слишком тревожащими. Какое-то живое хлюпанье, шипение… иногда что-то, похожее на голос.

Ружичка замер – и чернота вокруг него тоже. Провел рукой по лицу. Глубоко выдохнул. Помотал головой. Тьма перед глазами рассеивалась.

– Алиса, – глухо сказал он, ежась, будто от ледяного ветра. – Обстоятельства слегка изменились. Гражданин поедет с нами – так что перенеси-ка его, забавы ради, на «Черную лагуну», а то здесь что-то становится совсем неуютно.

– А… ты? – севшим голосом спросила девушка. Выражение лица Ружички ей не нравилось. Оно было неподвижным, усталым и опустошенным, словно едва выдерживающим невидимую тяжесть, только что свалившуюся на и без того согнутые плечи. Это было совсем не то лицо, которое она любила.

Парень выдавил улыбку.

– Я скоро вернусь, – пообещал он. – Но сначала… сначала мне нужно подумать.

Он думал долго.

***

Примечание к части

В главе использованы стихи Анатолия Мариенгофа.

Глава 22, где подводные исследования продолжаются, но завершаются крайне неожиданно

Сообщая, что Реви пришла в себя, Рок буквально сиял от радости, и было трудно его винить, учитывая обстоятельства. Легко винить стоило только Датча, который так и не удосужился сменить паренька у импровизированной постели болезной. Хотя, принимая во внимание все произошедшее этой ночью, и его можно было понять.

Ну, а сам факт, что девушка все-таки очнулась, вызвал у меня сдержанное удовлетворение. Серьезно, мы тут устроили на море суровый магический шторм и в буквальном смысле слова подняли скалы с морского дна, чтобы принести возмездие двум особо отпетым мерзавцам – с этой точки зрение вытаскивание пули из живота девчонки без помощи рук не тянуло даже на средненькое чудо.

Вот если бы можно было и с Мику так же… Но здесь не помогли даже наши коллективные умения.

Тем не менее, Реви очнулась, и она хотела меня видеть. Отказывать раненой героине было как-то не комильфо – а она, судя по рассказу Рока, практически спасла его от верной гибели, заслонив в решающий момент собою. Лично мне в такой невероятный героизм верилось слабо, я уже успел немного узнать девушку и был уверен, что она просто уходила с линии огня, но факт оставался фактом. Нужно было пойти навестить, и я пошел.

– «Придется поверить – я лечу над землей, под собою не чуя ног…» – громким шепотом просипела Реви строку из «Величайшего американского героя». – Дамы и господа, перед вами великий маг и волшебник, вытаскивающий беззащитных девушек из ада за волосы, поприветствуем!

Я с готовностью раскланялся невидимой аудитории – раз, другой. Когда тебя искренне рады видеть, это всегда приятно. Ну, а если тем самым можно еще и девушку повеселить – это уж всегда пожалуйста, это и вовсе бесценно.

Реви слабо улыбнулась, наблюдая за моей гимнастикой.

– Рок тут рассказывал какие-то бредни про то, что вы там целую чудо-бурю устроили и потопили тех говнюков, что взяли нашу малышку на абордаж?

Вот так и рождаются легенды.

– Ну, – сказал я, безуспешно стараясь выглядеть скромным супергероем, – не совсем чудо-бурю и не совсем потопили, но в целом да – больше эти парни ни вас, ни кого-то еще не побеспокоят.

– Круто, – Реви сейчас была похожа на подростка, впервые посмотревшего в полуподпольном видеосалоне «Хищника», на ее лице читался совершенно ребяческий восторг, смешанный с жалостью от того, что фильм уже закончился. – Жаль, я все проспала.

Я выразил лицом сожаление.

– И еще я слышала про Мику, – Реви поморщилась. – Соболезную, мне кажется, она была хорошей девчонкой. Да и вообще, никто не должен умирать в шестнадцать лет, ничего не увидев и не успев пережить. Мир… он же такой большой.

Что-то в этих простых словах меня тронуло.

– Спасибо, Реви.

– Это тебе спасибо, Алекс, – Реви усмехнулась и тут же скривилась от боли. – Если бы не ты, мы сейчас бы не разговаривали. Что, возможно, было бы и к лучшему, потому что я ненавижу высказывать слова благодарности и расклеиваться от них потом. В общем, я у тебя в большом и неоплатном долгу – если тебе что-то будет нужно в окрестностях этого клятого города, только свистни.

– Ага, – сказал я. – Принято. Но я имею подозрение, что позвала ты меня сюда совсем не для того, чтобы соболезновать и благодарить. Ты слишком прагматична для этого. Есть другая причина.

– А как же, – Реви снова ухмыльнулась, на этот раз без гримасы. – Мы тут с Датчем уже перетерли ряд вопросов, пока вы там, снаружи, крушили ублюдков-наемников в мелкую крошку. И кое-что наметили. Поэтому слушай внимательно и не планируй ничего серьезного на завтрашнее утро. Значит, так…

***

Если кому-то кажется, что все эти нечеловеческие способности – точное количество и пределы которых мы так и не удосужились до сих пор установить – превратили нас в супергероев, эдаких юных богов, безгрешных и прекрасных, то это заблуждение. Мы так и остались обычными подростками, в чем-то наивными, в чем-то слишком откровенными, в чем-то чрезмерно замкнутыми. Последнее – этот как раз про Ленку.

Может, я и преувеличиваю, но, кажется, с тех пор, как мы закончили славную битву при острове Мак (а один катер против четырех – это очень впечатляющая битва, и пускай три из них остались в гавани, только ведь еще и наземная база была, не забыли про базу?), она не сказала и десятка предложений. Раньше я думал, что она смущается, но нет – это просто такой склад характера. Смотреть, слушать, делать выводы – и не делиться ими ни с кем, даже с друзьями.

Обратной – положительной – стороной этой ее особенности было то, что любой план или намерение она воспринимала без критики, просто кивала и включалась в работу. Поэтому когда я ей сказал, что утром мы будем нырять за сокровищами, вместо выбывших из строя Рока и Реви, она не стала спорить.

На сон таким манером, правда, нам осталось всего часов пять, но молодые организмы должны были справиться. На что ж еще молодость дана, как не на безумные подвиги? А то состаришься – а вспомнить из былых деньков-то и нечего.

Огрызок ночи пронесся примерно за секунду – только положил голову на пахнущую забытым детством подушку, как в закрытые веки коварно ударил оранжевый солнечный лучик. И ведь помнил своим сбоящим мозгом, что разговор с Алисой все так же висит дамокловым мечом над вихрастой башкой – но и это меня не остановило от мгновенного проваливания в сонное небытие. Справедливости ради, Аля вырубилась как бы даже не быстрее меня, так что я, по большому счету, ничего не потерял.

Голова поутру была ясной, хотя какое-то остаточное воздействие наркотика еще чувствовалось, цвета казались слишком яркими, а движения – чрезмерно резкими и размашистыми. Но облачению в гидрокостюмы это не мешало, разве что тихонько ахала Ленка, ежась на утреннем свежем ветерке. А откровенно холодная с ночи вода, куда мы опустились через давешний люк в днище, привела в чувство окончательно.

Под водой было здорово – все было каким-то ненастоящим, научно-фантастическим, словно на другой планете, поэтому я решил, что эту экспедицию мы назовем отважно и романтически – «Ломающие рассвет», скажем. Чтобы потом, много лет спустя, сидя в сырых, пахнущих столетиями пыток подвалах парижской Консьержери, небрежно сказать угрюмым сокамерникам: «А слыхали вы, голуби сизые, про операцию „Ломающие рассвет“? Нет, не слышали вы про эту операцию – а ведь я там был, ребята…» После такого, конечно, можно уже рассчитывать на уважительное обращение со стороны контингента, а если повезет – даже на усиленное питание.

Ленка старательно помахивала ластами метрах в пятнадцати впереди, ее было отлично видно в почти прозрачной, еще без поднятой со дна мути, воде. Я сперва хотел подплыть ближе, чтобы наметить план очередности действий на пластиковом слейте, но потом передумал. В прямом смысле этого слова.

«Алло, Лена, как слышно? Как слышно, прием? Большой Лопух вызывает Синюю птицу, выходите на связь!»

«Синяя птица на связи, – тут же прозвучало в моей голове. Чувствовалось, что девушка улыбается. – Большой Лопух, слышу вас громко и четко».

Ну вот. А то я как-то совсем забыл про этот полезный способ коммуникации. Правда, с Мику так все равно связаться в свое время не получилось – наверное, это работает только если имеешь визуальный контакт с адресатом.

Сквозь сознание пронеслась маленькая искорка сожаления и грусти – но уже затухающая, на излете. Слишком много событий, и более поздние вытесняли любые прежние переживания. Было все еще больно и горько – но мозг постепенно свыкался с ощущением утраты.

«Не обязательно, – вмешалась в мысли Ленка. – Когда мы первый раз работали в Роанапуре, с тем толстым – Поу, кажется – я сидела с винтовкой позади тебя на крыше, и ты меня не видел. А общались все равно без проблем. Думаю, дело просто в расстоянии.»

«Скорее всего, так и есть, Синяя Птица», – солидно подумал я, работая ластами. В этот раз Датч высадил нас далековато от точки, плыть приходилось дольше и головой вертеть активнее. Ничего, я все равно второй раз в жизни практикую спуск в гидрокостюме, мне тут все интересно.

А вокруг и правда разворачивалось разное. Солнечные блики давно уже стерлись с морской толщи, почти пустой и свободной по случаю раннего часа, но небо вверху, искаженное, но все равно прекрасное, плыло и переливалось, как ртуть. Я поплыл на спине, любуясь зрелищем, и неожиданно влетел во что-то мягкое. Оказалось – Ленка, которая тоже задумалась и временно утратила ориентацию в пространстве.

«Как думаешь, то, что мы вчера тут устроили – это было на самом деле, или просто привиделось, а в реальности посторонние люди увидели бы совсем другое?»

Хороший вопрос, я и сам им задавался.

«Да бог его знает, Лен, – я завозился с фонарем, потому что вокруг медленно темнело, мы опустились уже почти на рабочую глубину. – Я вообще слабо помню происходящее, и, честно сказать, даже не горю желанием вспоминать. Гордиться теми методами, что нам пришлось использовать, тоже не получается – главное, что выполнили задуманное, и все, конец истории».

«Это правда, но… мне кое-что пришло в голову. Диэтиламид ди-лизергиновой кислоты – он же ЛСД, который мы вчера приняли – оказывает пока не до конца документированное воздействие на человеческую психику. С другой стороны, кортексифан в наших настоящих телах позволяет менять реальность по своему желанию, понимаешь? Из-за наркотиков мы видим мир неадекватно, и бессознательно приводим его в соответствие с этим видением.»

«Хочешь сказать, мы вчера материализовали наркоманские глюки в реальном мире? Роскошно. Получается, даже слова не нужны, достаточно одних ощущений».

Ленка застенчиво кивнула – я этого не увидел в водяной полутьме, но почувствовал.

«Так мне кажется. И у меня тогда еще один вопрос, ладно?»

«Лен, ну что за скромность? Я не командир, ты не подчиненная – просто излагай свой поток сознания, а я, если захочу вмешаться, подам знак. Ты его сразу увидишь, это будет выглядеть как эпилептический припадок средней мощности. Словом, жги.»

«В общем, я думаю, он у всех девочек присутствует, только они не говорят, – Ленка сделала паузу. – По разным причинам.»

О господи, если сейчас окажется, что и она всегда испытывала ко мне самые нежные чувства, но тщательно это скрывала, будет очень неловко. Приятно, наверное, но неловко. Настоящий, с иголочки, любовный квадрат – Малевич бы мной гордился. И взял бы в ученики, по всей видимости.

«Зачем мы здесь?»

«В море?»

«Да нет, вообще здесь – в Таиланде, в Роанапуре… Сначала мне казалось, что это просто веселое путешествие, как тогда в Барселоне, Амстердаме, и так далее. Но теперь я думаю, что у тебя есть четкий план, и ты действуешь по нему. Если это так, то я бы хотела его узнать.»

Я вздохнул, долго, картинно, чтобы она прочувствовала всю глубину моей задумчивости. А еще чтобы придумать подходящий ответ.

«Знаешь что… Ты чуть раньше сказала, что этот вопрос интересует всех девчонок – так что давай мы сперва, подобно Гарри Гудини, выберемся из этих зловещих глубин, кишащих опасностями, столь чудовищными, что людские языки даже не придумали для их обозначения подходящих слов. А уже после этого героического подвига, который наверняка войдет в эпос многих стран – в первую очередь, конечно, Таиланда и Чукотки – я расскажу нашу диспозицию всем и сразу. Потому что, ты совершенно права, уже давно пробил тот час».

«Хорошо, – покладисто отозвалась Лена. Никакой критики, как я уже говорил, просто безусловное согласие и демонстрация доверия. Люблю это в ней. – Кстати, мы, думаю, почти на месте.»

Широкие лучи фонарей скрестились на лежащей на дне темной угловатой массе – мы добрались до корабля. Ух, какой огромный! Пятиэтажный дом, как минимум – а может, и больше, это же он сейчас разрушенный лежит, а как, наверное, рассекал в свое время по сверкающим волнам! По обоим бортам сияли начищенные пушки, широченные паруса раздувал ветер, и на мачтах развевались красно-белые флаги Ост-Индской компании… А теперь он лежит бесформенной грудой, покрытой кораллами и ракушками гнилой древесины на морском дне, и любопытные человечки в который уже раз норовят забраться к нему в брюхо…

Правда, в брюхо мы пока не собирались, нам бы осмотреть его в общих чертах и подтвердить, что это именно искомое судно – «Лэнтем», кажется, его Датч называл, британский торговец, водоизмещение около шестисот тонн.

Мы медленно, подсвечивая себе фонарями, оплыли место кораблекрушения. Обычно в таких местах очень бурно резвятся всякие морские обитатели, для них этот корабль – и не корабль вовсе, а огромная пещера, где есть множество входов и выходов, и можно с немалым комфортом жить. Здесь почему-то такого не было.

Да и с самим корпусом дело обстояло как-то странно. Я сначала не мог понять, в чем было дело, а потом сообразил – слишком велик. Это было настолько очевидно и заметно с первого взгляда, что мозг упорно не желал ее видеть и осознавать. Корабль был огромен, и это было неправильно.

«Вот что, – просигналил я. – Я к носу, постараюсь оттереть название, чтобы быть уверенным, что здесь нет ошибки. А ты осторожненько нырни внутрь – живность там вроде бы отсутствует, так что опасности, думаю, нет. Все понятно? Не боишься?»

«Синяя птица никого не боится, сэр Большой Лопух», – раздалось в голове. Ленка гордо махнула ластами у самого моего носа, заложила изящный вираж и скользнула вниз, ближе ко дну, где здоровенный разлом в корпусе был еще больше. А я отцепил от пояса большую пластиковую щетку и поплыл себе к бушприту, где под деревянными и каменными человеческими фигурами, покрытыми какими-то прилипчивыми водорослями, должно было находиться название судна.

Какая все-таки гадость эта ваша заливная рыба! При первых же движениях от ветхого дерева стали отламываться здоровенные куски то ли обшивки, то ли кораллов, то ли кальцинированных моллюсков, живших здесь последние три сотни лет. Вся эта дрянь, конечно, немедленно рассеялась в воде и окутала меня грязным медленным облаком – работать в таком было неприятно. Но щетка делала свое дело – на борту постепенно стали проявляться тусклые железные буквы. «L…», «A…»

Неужели все-таки «Lantham»?

Третья буква долго не хотела отчищаться – пока я не сообразил, что ее там вообще нет, буквы. Я взялся за следующую, но дело шло неспешно, в поднятой туче грязи сложить полноценное слово никак не получалось, и мне пришлось отплыть и немного подождать, пока все уляжется. И только тогда взглянуть на обработанный борт.

LA GALLARDÌA.

Черт. Все-таки пустышка. Испанский – галеон, что ли, или как их там называли – и что его занесло так далеко от родных берегов?

«Тебе нужно срочно сюда. Грузовой трюм, по левому борту».

«Ленка! Ты чего так пугать! Что случилось-то?»

«Я жду».

Тут бы не помешало телепортироваться, конечно, только ни координат, ни образа у меня в голове не было. Да и сомневался я, что под водой все сработает как надо, поэтому просто метнулся вниз, молотя ластами как заправский Жак-Ив Кусто. Внутри корабля было пусто и сумрачно, многие балки обвалились и торчали в пространство тупыми пеньками сломанных зубов. Луч фонаря почти не пробивался сквозь мелькавшую в воде пыль, я двигался только благодаря ленкиным целеуказаниям: «ниже, вперед, левее… тут дыра в полу, можно проскочить… теперь направо и вниз».

Я оказался на нижнем, так сказать, этаже – в трюме. Это было длинное и широкое помещение, в былые времена, возможно заставленные бесконечными рядами ящиков и бочек с пряностями, сырами, фарфором, вином и прочими ходовыми товарами. Но сейчас корабль лежал на боку, все выглядело серым и заброшенным – каковым и являлось в действительности – и весь груз неопрятной кучей лежал у одного из бортов. Как раз там, где парила в водяной невесомости хрупкая фигурка в гидрокостюме.

«Вот это я нашла прямо на полу. То есть на днище, – Лена протянула мне затянутую в черную перчатку ладонь. – А вон там лежит открытый ящик. И еще много валяется там, с тем же самым грузом, насколько я понимаю.»

Я присмотрелся. М-да.

«Поднимаемся немедленно».

***

«Черная лагуна» была на месте, вот только там, похоже, не ждали, что мы обернемся так быстро, поэтому люк для приема не открывали – пришлось всплыть по левому борту и покричать как следует, чтобы быть хорошо услышанными и правильно понятыми. Выбравшись и переодевшись, я немедленно затребовал срочное собрание в кают-компании, что и было исполнено. Датч, по своему обыкновению, выглядел бесстрастной буддийской статуей, наподобие той, что встречает всех прибывающих в Роанапур, девчонки казались разочарованными.

Интересно, они ждали, что мы им немедленно поднимем со дна морского все судно целиком, как в «Пиратах Карибского моря»?

– Дамы и господа, – сказал я со значением. – Я собрал вас здесь, чтобы сообщить неожиданное известие. Даже два известия. Первое: к большому сожалению, затонувшее судно, лежащее сейчас под нами за желто-зеленом морском дне – это никакой не британский «Лэнтем». Он называется «Ла Галлардиа», что по-испански означает «доблесть», если я не ошибаюсь. Или даже «дерзость». Совсем не британского происхождения судно, одним словом – ошибочка вышла.