Текст книги "Бесконечное лето: Город в заливе (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Ага, все дело в перспективе. Стоило повернуться на сто восемьдесят градусов, и картина прояснилась – перед нами, метрах в тридцати, оказался берег. А на берегу стояла, удивленно глядя в морскую тьму, Мику. Живая и вполне неповрежденная, как можно судить. Вот это я понимаю – облегчение, а то я как-то поволновался, что нехорошие люди услышат ее пение и сделают какую-то глупость. Теоретически понятно, что умереть мы не можем, но оно, это теоретическое знание, как-то не особо успокаивало. Одним словом, я был рад, что с девушкой ничего не случилось.

– Мику-тян, мы тут, – пояснил я громким шепотом. Ну да, всплеск, с которым мы приводнились, она услышала, но могла не сообразить, что это именно мы прилетели. Она-то привыкла, что мы на громких величавых судах передвигаемся, или самолетах, на крайний случай, а тут вдруг такое несчастье – не сложилось с судном в этот раз. Как там в классике? «Мой корабль бесподобен и грозен, он почти огромен, и он… уплыл». Капитан Джек Воробей – мое предыдущее воплощение, не иначе.

Гм. Вернемся к делу.

Мику, заслышав из далекой черной воды знакомое хрипение, среагировала правильно. За это я их очень люблю, своих девчонок – они не ноют, не падают в обморок, не спрашивают «как такое возможно?», не устраивают истерик. Они классные – все до единой, и все по-разному. Очень мне повезло, так считаю.

Кстати, об истериках. С Алиской мне в скором времени предстоит очень непростой и потенциально нехороший разговор. Что ж, давайте сначала до него доживем.

Так вот, возвращаясь в реальность, к правильной реакции: Мику, ничуть не удивившись голосам из воды, просто кивнула и отвернулась. Небрежно, даже картинно, в духе «передо мной возникли из неоткуда два тела и плюхнулись в воду? Ничего странного, лучше посмотрю в другую сторону!» Ладно, на самом деле она просто просвистела куда-то в сторону берега простенькую мелодию. Раз, а потом еще раз, для гарантии. Сигнал для остальных? Наверняка. Да они же тут все продумали, умнички какие!

Несколько секунд ничего особенного не происходило – мы потихоньку выгребали к берегу, стараясь не производить особенного шума, Мику вернулась обратно к воде и наконец просияла, сумев рассмотреть что-то в движущейся мозаике лунных бликов. Справедливости ради, сначала она увидела Славю – а все потому, что я предусмотрительно пропустил ее вперед. За спиной Мику раздался шорох – но это к берегу, скрипя влажным песком под ногами, спускались Алиса и Лена, тоже, вроде бы, вполне здоровые и даже довольные. Чем они вообще тут занимались, чаи гоняли в плену?

Так. Остановитесь, пожалуйста, дорогой товарищ. Потому что, хотя зеркала тут и нет, но в него тебе было бы очень полезно посмотреть, в собственные наглые глаза. Постыдиться там, все такое.

– Девчонки! – сказал я вполголоса, потому что не хотел разбудить конвой, или караульных, или кто у них тут следит за порядком. – На море снова упала седая ночь, и только ей доверяю я, а потому, как и было обещано, пришел вам на помощь, с целью высвободить из темного узилища и…

– Да не было тут никакого узилища, – сообщила Алиска со своей всегдашней шкодливой усмешкой. Черт, как же я по ней соскучился все-таки, несмотря на все произошедшие обстоятельства. – Нас тут поили вином и безбожно врали, рассказывая истории про немецкие городки в долине Рейна. Но ты не бойся – мы им ничего не сказали. Миелофон по-прежнему в надежных руках.

– А это ничего, что не сказали, – раздалось откуда-то сверху. На берегу, чуть повыше, виднелись из темноты высокие военные ботинки. Примерно как джанглы у Реви, такой же хороший, качественный американский продукт. И еще посверкивала оттуда, из тьмы, сталь автоматической винтовки, похоже, даже не одной. И блестела заросшая бородой ухмылка. – У вас еще будет много времени, ребята. У всех пятерых.

Да. Наверное, было очень наивно надеяться, что за спящими девчонками не станут приглядывать. И не будут ждать, что на помощь им примчится кавалерия – в моем лице, в данном случае. А у нас даже и оружия-то никакого нет, и чего делать, напрочь непонятно. Что ж, единственный инструмент, как всегда – собственный мозг, его и будем применять. Но по обстоятельствам.

Я молча поднял руки, демонстрируя доброжелательность и собственный мирный характер. Славя, тревожно и коротко обернувшись, сделала то же самое.

– Стойте смирно, мои дорогие маленькие друзья, – посоветовал толстый бородатый парень, подходя откуда-то сбоку. В руках у него тоже был автомат, бронежилета я не заметил, широкое лицо лучилось нехорошей радостью. – Стойте, не рыпайтесь, и никто не пострадает. Вы нам, по совести сказать, нужны живыми, тепленькими и готовыми к сотрудничеству. Сейчас – даже в большей степени, чем когда-либо.

Подведем краткие итоги: автомат – это плохо, а то, что пока не стреляют и хотят сотрудничать – наоборот, хорошо. Значит, будут говорить, а в разговорном жанре я чувствую себя уверенно, как в мало каком другом.

Я осторожненько шагнул вперед, чтобы заслонить девушек, и сразу заработал предупреждающий взмах автоматом от толстого. А ребята сбоку вообще нацелились прямо в голову, не скрывая своих некрасивых намерений. Это тоже хорошо – то, что все на меня смотрят. Это значит, девчонки мои пока в относительной безопасности.

– Я стою, стою, причем очень смирно, – постарался я успокоить нервных граждан. Толстый, правда, нервным не выглядел. А вот второй бородач в панаме сразу за ним – наоборот, кажется, так и ждал, в кого бы выпустить магазин. К нему-то я и стал обращаться – спокойные и так в порядке, а вот с буйным лучше поговорить, не ровен час, ему придет в голову какая-нибудь неправильная мысль. – Вы же видите, мы все тут без оружия, смирные такие, симпатичные, говорим дружелюбно… И хотим только одного – чтобы никто не пострадал, правда, мистер… извините, не знаю вашего имени.

– Меня зовут Уэйд Уилсон, парень, – откликнулся тот, что в панаме. Оружие, правда, не опустил, зато хоть говорить начал – уже прогресс. – Но тебе это все равно не поможет.

– Мистер Уилсон, – радостно засмеялся я. – Прекрасно выглядите, куда лучше, чем в тех комиксах, где мне приходилось видеть вас без маски. Разрешите я все объясню? Буквально в нескольких словах, и вам все станет понятнее, обещаю.

Толстый с бородой хихикнул.

– Тут он тебя уел, Билли, – сообщил он наверх, в темноту. – По мне – так пусть выскажется, мне даже любопытно. А тебя-то как звать, ушастый? Аластор или Жюльен?

– У меня много имен, и ни одно из них не имеет значения, – сообщил я загробным голосом. – Говорить – это называть имена, но и говорить – несущественно. Вы можете называть меня «принц Гаутама». Или даже «Сиддхартха Гаутама», для солидности. Придумал, лучше так: «мистер Будда», коротко и ясно.

Билл (он же самозваный Уэйд Уилсон) прищурился и громко прочистил горло. За спиной плеснула вода – кто-то из девчонок переступил с ноги на ногу. Ну, правильно – водичка все же не совсем банной температуры. Но и не ледяная, не простынем. Эх, купался я как-то в Ванне молодости в крымском Большом Каньоне, вот там водичка была знатная – плюс девять по Цельсию. И ничего, жив остался – и даже помолодел, что характерно.

– Давай, мистер Будда, не затягивай, – хихикнул в очередной раз толстый. Вот кстати, умный человек: чужое имя назвал, а свое – нет. И не прицепишься к нему теперь. – У нас с вами впереди длинная ночь.

– Как скажешь, мистер Джабба, – согласился я. Пускай и он не уйдет обиженным, что ли. – Я принес вам радостную весть: про вас и ваш остров придумана славная песня. Пока мы тут прохлаждались, стоя в водичке, я ее вчерне набросал, а когда мистер Уилсон представился, текст обрел законченную форму. Вот послушайте:

Чимичанга – весело живем!

Чимичанга – песенки поем!

Чудо-остров, чудо-остров,

Жить на нем легко и просто,

Жить на нем легко и просто —

Чимичанга!

Мясо с рисом и тортилья,

Кулинарная герилья,

Кулинарная герилья —

Чимичанга!

– Там еще второй куплет был, после припева, – признался я, доверительно глядя на окаменевшие лица граждан пиратов. – Но там уже звучит слово «чупасанга», а это уже совсем не так весело. Для вас. Поэтому остановимся пока на вот таком варианте, если не возражаете.

Зачем я это делал? Тянул время – отчасти. Чем дольше они стоят, тем меньше решимость нажать на спусковой крючок. Ну, и плюс нужно было набросать на толстого – он тут явно был мозгом – максимальный объем непонятной информации. Он же разумный человек, и других считает такими же. А разумные люди поступают разумно – эгоистично и расчетливо, сугубо ради собственной выгоды. Вот и пусть думает, в чем здесь расчет – во всем том бреде, что я охотно вываливаю на их терпеливые головы.

– Ну вот что, достаточно, – терпение у Билли-Уэйда, кажется, лопнуло. – Выходите из воды, все пятеро – это раз.

– «Пятеро – это раз», – задумчиво повторил я. – Это ставит под сомнение всю современную математическую теорию, довольно смело сказано, не находите?

– Быстро! – рявкнул бородач. В плохих фильмах в этот момент злодей обычно передергивает затвор, типа «раньше я шутил, а теперь серьезно говорю», но тут парни и без того были серьезными, у них по умолчанию все на боевом взводе стояло.

Вот в этот момент толстый уже должен был всерьез озадачиться – почему это я не реагирую на практически упертый в грудь ствол автомата? Либо я полный идиот и псих, который не соображает, чем чреваты такие вот наглые телодвижения, либо у меня в рукаве спрятан десяток тузов, и я сейчас с каменным выражением лица пущу их в ход.

По секрету говоря – оба варианты отлично подходили. Но ему об этом знать было не обязательно.

– Ребят, вот честное слово, – сказал я, медленно хлюпая к берегу. Очень медленно, чтобы хлюпанье не заглушало слова. – На вашем месте я бы просто отпустил нас с миром. Вы понятия не имеете, какие силы задействованы во всей этой операции, и во что вы прямо сейчас успешно вляпываетесь.

– Мы разберемся, – пообещал нервный Билли-Уэйд, показывая стволом автомата, куда мне отойти. – Для этого вас и пригласили сюда, болванов.

– Мы были частью секретного правительственного эксперимента, – поведал я с отрешенным видом. Песок был прохладным и неприятно поскрипывал, в воде стоялось куда лучше. – Над нами ставили опыты – частью мерзкие, а частью даже анальные. И превратили в опасных телекинетиков. Фактически, я могу заставить ваши сердца остановиться одной силой воли. Или рассеять в воздухе ядовитый вирус. Или еще что-нибудь придумать. Отпустите нас лучше подобру-поздорову, мистер Уэйд. Не играйте с судьбой. И вы, мистер Джабба, тоже не играйте.

Ну, работай же, «открытая книга», убеждай их, внедряй в голову правильные мысли, склоняй через непрямую угрозу, неуверенность и беспокойство к сотрудничеству, как это ты умеешь делать…

– Мы видели, как одна из девчонок собрала из воздуха передатчик, – сообщил толстый парень. – А потом спела песню, которая забила весь радиоэфир и наглухо отключила радар. Ты серьезно думаешь, что мы от вас отвяжемся просто так, потому что ты нас убедительно просишь? Я уже не говорю о том, что работодатель заплатил очень милую сумму за то, чтобы мы взяли ситуацию под контроль в любой удобной форме.

Вот черт. Тут еще и секретные работодатели, опасение которых сложились с извечной наемничьей жадностью и желанием заграбастать нас, как ценный и непонятный феномен. Эти ребята даже в мыслях не рассматривают вариант, где нас просто можно отпустить. Поэтому и переубедить их не представляется возможным.

Секунду. Он что-то сказал насчет «отпустить просто так»?

– Предлагаю сделку, – заговорщицки ухмыльнулся я. И придвинулся еще чуточку ближе. – Понятно, что вы понесли в процессе погони и выслеживания некоторые издержки и вам интересна как минимум их компенсация. Это понятно и справедливо. Поэтому как насчет такого: я даю вам координаты зарытого на вашем острове сундука с золотыми слитками двухсотлетней давности – может, лично Фрэнсисом Дрейком, не знаю – а вы, после того, как убедитесь, что информация настоящая, нас отпустите? Сундук не особенно большой, но на пару миллионов точно потянет. А работодателю соврете что-нибудь – что судно поломалось, например. Очень убедительная история обычно получается, проверено. А можете даже погнаться за нами, дав небольшую фору. Ну как?

Нет, правда, предложение было реальным: создать из ничего сундук золота я был вполне в состоянии – девчонки бы помогли, если что. А завершать дело стрельбой и кровищей мне и в самом деле до смерти не хотелось.

– Не пойдет, – почти не раздумывая, буквально через секунду откликнулся толстый. – «Закон чести среди воров», слыхал такое? Мы выполняем заказ и не бросаем его на полпути. Хотя… конечно, информация насчет сундука ценная, мы ее у вас все равно получим. – Он неприятно улыбнулся, борода разъехалась в разные стороны. – Так или эдак.

Благородные разбойники, ты посмотри. И очень жадные в придачу – везет нам сегодня.

– А кроме того, – «мистер Джабба» подозрительно прищурился, – меня не оставляет ощущение, что ты, парень, придумываешь эти увертки только чтобы потянуть время. Разум подсказывает, что мы будем последними идиотами, если поведемся на такое.

– Что ж, – я огорченно вздохнул. – Придется подчиниться силе, ничего не поделаешь. Но напоследок я хотел бы произнести молитву великому богу Донару, на предмет укрепления нашего ослабленного в этих сложнейших испытаниях духу. Возьмемся за руки, друзья – чтоб не пропасть поодиночке!

Я протянул назад руку, в нее немедленно поместилась чья-то ладошка. Надеюсь, девчонки сообразят, зачем это.

– Стоять! – пьяным медведем взревел Билл-Уэйд. – На колени, немедленно, иначе стреляю по ногам, ублюдки! Меня это достало, Рей, все достало – эти разговоры, эти увертки, все это дерьмо – на колени, я сказал! Не то пожалеете, что на свет появились, твари!

Палец его побелел на спусковом крючке, глаза стали прозрачными от ярости. Что ж, похоже, пора было прощаться – у меня всегда был безошибочный нюх на такие моменты. Поэтому, кстати, меня в целом за все годы довольно редко били.

Тут я совершил ошибку. Я помахал доблестным пиратам ручкой, улыбнулся и сказал:

– Покедова.

А потом представил нас, всех пятерых, обратно на катере.

Раздался выстрел.

***

Недавно обретенное полезное умение телепортации сработало четко – полсекунды, едва уловимых, в глазах было темно, появилось неприятное ощущение то ли падения, то ли скольжения по узкому тоннелю, как в аквапарке – а в следующий миг я уже стоял на палубе. И, судя по чьей-то ладони в своей руке, не я один. И над головой все так же светили яркие звезды, а за бортом плескалось море. Вдалеке грохнули в темноте дуплетом еще выстрелы, с опозданием заревела сирена – в общем, на острове давали понять, что обеспокоены и даже где-то разозлены нашим уходом без спроса.

Вот только…

– Сашка… – выдохнула вцепившаяся мне в руку Алиса. Я обернулся. И ничего не понял – зачем Славя обнимает Мику? И почему Лена в испачканной чем-то темным рубашке сидит на палубе, бледная как смерть, и с таким видом, будто вот-вот хлопнется в обомрок?

Потом я увидел лицо Слави – тоже испачканное, только уже ярко-красным, будто помадой, ее расширенные от ужаса глаза и дрожащие губы.

А после, словно у нее кончились силы, Славя медленно опустила Мику на палубу. Та не сопротивлялась, падала медленно, безвольно. Лицо как у куклы, неподвижное и пластмассовое. А вместо левого глаза зияла черная, страшная дыра.

Нет.

Нет.

– Саш… – Славя, не договорив, бросилась к борту. Ее вырвало. Алиса держалась чуть лучше, но и ее пошатывало. – Как же… как это…

Нет.

Это невозможно. Мы не можем умереть. Виола говорила… и потом… мы же творим чудеса, и перемещаемся в пространстве, и воскрешаем смертельно раненых… да мы вообще все что угодно можем, в пределах физической Вселенной, и нельзя, что бы вот так просто, чтобы от дурацкой пули…

Отставить разговоры. Я опустился на колени возле Мику и приложил ладонь к измазанному красным лбу. Новых друзей наживай, а старых не теряй. Веру к делу применяй, а дело к вере. Глаза боятся, а руки делают. Что там еще мудрые предки придумали на этот счет?

– Несмотря на жуткий вид ранения, надежда не потеряна, – севшим голосом сказал я. – Мозговые функции пока живы, а это значит, что Мику еще может… она… она еще может…

Рядом кто-то присел, тронул за лоб и повернул голову к себе. Это была Славя.

– Оставь, Саш, – ровно сказала она и вытерла ладонью губы. Глаза у девушки были мертвые. – Ничего не выйдет. Мику больше нет.

***

Когда этот мелкий «мистер Будда» ухмыльнулся на прощание и начал исчезать, рассеиваясь в ночном воздухе – а вслед за ним, по цепочке, стали таять и девушки – Билл Хойт не смог бы сказать, чего в нем оказалось больше, удивления или злости. Наверное, и того, и другого, поровну. Столько усилий, столько труда, нервов – да и денег тоже, не будем забывать о деньгах! – было вложено в эту операцию, и внезапно все пошло прахом.

Не выйдет!

Автомат громко закашлял, посылая вперед пулю за пулей – каждая третья трассирующая, как принято. Сам безымянный парень уже исчез из поля зрения, но за ним стояли девушки – ничего, и они тоже сгодятся. Время словно бы замедлилось, и Билл Хойт успел еще рассмотреть, как одна из пуль тяжело ударила какую-то из девок в лицо, расплескивая кровь и осколки кости, а другая уже почти рванула белую ткань блузки, когда пространство вокруг будто схлопнулось, только круги пошли, как по воде, и все они исчезли окончательно.

Билл Хойт оглянулся безумными глазами – но дело было, видимо, в порядке, Рей, оправившись от шока, уже раздавал указания, вдали кто-то тревожно перекрикивался, слышался топот ног, завыла сирена – непонятно зачем, никто поблизости все равно уже не спал. Рейхардт стоял, нахмурившись, и даже не обратил внимание на подошедшего товарища.

– Ну, что сказать… – сказал он, обращаясь в пустоту. – Ну, не планировал я такого, не рассчитывал. Попробуй спланируй, когда средь бела… ну, пускай даже не дня… на глазах у пятерых здоровых мужиков исчезают люди, практически рассеиваются в воздухе – это как называется?

– Да один хрен, как это называется, – сказал ему на это Билл Хойт. – Одну девку я вроде как подстрелил, прежде чем они исчезли, можно сказать, капнул сукиным детям скипидара на хвост. Какие наши действия теперь?

– Действия… – пробормотал Рейхардт. Взгляд его сделался осмысленным. – Известно какие – погоня. Численное преимущество в судах и людях никуда не делось, да и недостачи с боеприпасами я не предвижу. Плюс у наших катеров баки залиты под пробку, а у них – пусты или около того. Собирай людей, прогревай моторы, никуда они от нас не денутся!

И уже отворачиваясь, уронил больше для себя, но у Билла Хойта, который в свое время отбыл два тура в Ираке и Афганистане, и немало повидал там, от этих слов по коже мазнуло чем-то морозным:

– И общаться мы теперь будем совсем иначе…

***

Примечание к части

В главе использованы стихи Леона Фелипе.

Глава 20, где становится ясно, что с наркоманами шутки плохи

Был у меня когда-то друг и однокурсник – армянин по имени Арташ. Как и положено людям его крови, веселый, горячий и очень, очень любвеобильный. В университете половина девчонок на потоке была с ним в тот или иной момент крайне близка, а другая, хотя и ничего такого не собиралась, но все равно поглядывала порой с живейшим интересом. Ребята ему, конечно, все жутко завидовали (включая меня), но парень он был добродушный, и ни с кем умудрялся не ссориться навсегда.

На четвертом курсе Арташ влюбился в Женьку Кляйман, девушку красивую и улыбчивую, но с мощным и холодным разумом. То есть на походы в рестораны, кино и подаренное на день рождения золото она реагировала с искренней радостью, но о свадьбе речь не заводила никогда и даже не намекала на такую возможность. Арташ, весь такой радостный и влюбленный, был уверен, правда, что наконец-то нашел любовь всей своей жизни, и с нетерпением ждал конца выпускного курса, чтобы устроиться на приличную работу и оформить отношения окончательно.

Финал оказался предсказуем – он бросил аспирантуру ради высокооплачиваемой, хоть и выжимавшей все соки должности на другом конце города, чтобы ни в чем не отказывать своей любимой Евгении. А любимая Евгения бросила неперспективного Арташа ради многообещающего любовника в городе-герое Москва.

Это я все к чему веду – очень трудно, когда твой мир рушится в пыль и щебень, когда за секунду умирает и распадается то, что ты считал вечным, стоящим навсегда – но нужно продолжать работать, отвечать на вопросы и улыбаться, будто ничего не случилось. Потому что как бы тяжело, как бы больно тебе ни было, планета продолжает все так же равнодушно вращаться. Ни ей, ни подавляющему большинству ее обитателей нет до твоего безысходного горя и отчаяния никакого дела. Время идет, часы тикают, и никто не может позволить себе остановиться, чтобы выразить свое сочувствие. Жизнь несется своим чередом.

Помню, как мне на работу позвонил тогда Арташ и странным, мертвым голосом попросил встретиться. Попить кофе и поболтать, прямо сейчас. Я отпросился у начальника – срочных заказов на перевод все равно не было, граждане успешно использовали для этих целей своих детей-школьников – и выскочил в ближайший Coffee Life. Помню этот его взгляд – неподвижный, остановившийся, помню сорванный голос – Женька уже была в поезде, уже подъезжала к границе и готовилась заполнять миграционную карту, а он все звонил ей, все пытался что-то объяснить, переубедить в чем-то.

– Не могу работать, – пожаловался он мне тем же самым голосом. – Руки дрожат, не могу ни одного чертежа делать. И говорить тоже плохо получается. Заколдовала, ведьма – как же так получилось, как вышло, ничего не пойму, да.

– Жизнь продолжается, Адабашьян, – высказал я тогда самую отвратительную банальность, которую смог придумать. – Все, что остается тебе – забыть ее и выбросить из головы ко всем чертям.

– Ха, – сообщил он без эмоций. – Как будто это можно сделать – забыть. Ты же ее помнишь? Даже ты ее помнишь и не забудешь, хотя и недолюбливал всегда, да и ты ей тоже, в общем, не нравился. А я? Что про меня говорить? И как вообще жить дальше, кто может сказать?

В тот вечер Арташ, конечно, напился. И еще в несколько следующих – тоже. Проверенный способ, хорошо помогает.

***

Девчонки встретили мои слова молчанием.

– Это… не очень хорошая идея, мне кажется, – сообщила наконец Славя. Очень деликатная она все-таки, я бы выразился похлеще.

– Бред сумасшедшего, – а вот и Алиска читает мои мысли. – И довольно мерзко само по себе, между прочим.

Лена тяжело вздохнула и опустила голову еще ниже. Это следовало понимать, как согласие с предыдущими ораторами, по всей видимости.

Я и сам был, мягко говоря, не в восторге. Тело Мику мы временно перегрузили в трюм, на измазанную палубу вылили четыре ведра забортной воды, но сильно легче от этого не стало. «Черная лагуна» медленно разворачивалась в маленькой бухте, раздвигая носом черные вязкие волны и набирая постепенно скорость. С момента нашего нежданного прибытия на борт в полном… почти… составе прошло не более пяти-семи минут.

Но инструкции Виолы были недвусмысленными и четкими. Способности «кортексифановых проекций» – в узких кругах известных, как спецотряд «Совенок» – работают только в том случае, если они (то есть мы) испытываем положительные эмоции. Желательно ощущение полного комфорта и счастья, но на крайний случай сгодятся и просто интенсивные ощущения радости и удовольствия.

Исключений не было. Смерть одной из «проекций» уважительной причиной для плохого настроения не считалась.

А нам сейчас нужно было противостоять четырем катерам, предположительно, с тяжелым вооружением, и неизвестному количеству обученных людей с оружием. Противостоять – я не знаю, как, с оружием у нас пятерых… четверых, я хотел сказать… было не густо. То есть, в общем-то, никак. Один пистолет – у меня, еще из Барселоны, а в остальном – полностью пустые. Не озаботились. Наверное, что-то было припрятано у Датча, но рассчитывать на удачу при таком раскладе – это нужно быть очень большим оптимистом.

– Так ты что? Предлагаешь в сложившихся обстоятельствах шутить шутки? – взорвалась маленьким рыжим фонтаном раздражения Алиса. – Анекдоты рассказывать, для поднятия боевого духа? Щекотка, как выигрышная тактика, истерический смех, как оружие массового поражения? Ружичка, мне сейчас хочется как следует зарядить тебе в ухо, вот честно!

Наивная она у меня.

– Ребят, все не так просто, – огорчил я девчонок. – Чувства должны быть искренними, иначе ничего не сработает. Поэтому физиологические рефлексы, типа истерического смеха при щекотке, не годятся. Все должно быть взаправду.

– Тогда я вообще не вижу выхода, – пожала плечами Славя. – У меня до сих пор перед глазами это… и выстрел, как она на меня падает… и кровь на руках… – Ее передернуло.

Ленка просто помотала головой. А плодотворная у нас дискуссия получается.

– Есть выход, – коротко сообщил я. И, чтобы долго не объяснять, просто полез в карман, достал и развернул бумажку.

– Это… – Алиска, как всегда, быстрее других ухватила суть.

– Таблетки для хорошего настроения, – пояснил я. – Химическая радость, идентичная натуральной. Единственный способ добиться того, о чем я вам говорил, насколько могу судить.

– Это… отвратительно, – сформулировала Славя. В ее взгляде было осуждение, очень сильное, граничащее, наверное, с отвращением. Крепко я их разочаровал. – Не понимаю, как ты вообще… как вообще можно такое предлагать.

Я выдохнул. Медленно-медленно, чтобы успеть досчитать до пяти и не начать крушить скудную мебель прямо сейчас.

– Послушайте, – слова с трудом вылезали из потерявшего чувствительность рта. – Не делайте из меня бессердечного монстра. Я любил Мику ничуть не меньше, чем вы. Но ее больше нет, а у нас на плечах висит очень нехорошая и озлобленная погоня, и оторваться от нее не получится. Я придумал выход, но для этого нужны наши способности, нужно, чтобы мы работали как раньше, все вместе – иначе всем крышка. И нам, и, между прочим, Датчу с остальными, которые тут уж точно не при делах. Да, метод не слишком приятен – меня от вида этого наркотического дерьма самого выворачивает – но это на сейчас то самое меньшее зло, с которым следует поладить. Иначе – смерть. Мику нет, но она показала нам самое важное – мы тоже можем умереть. По-настоящему, по-грубому, с кровью, кишками и мозговой тканью на три квадратных метра вокруг, как мы все недавно видели. Сейчас на острове из гавани уже выходят катера, и очень скоро нас найдут, остановят и уничтожат, теми же самыми остренькими цельнооболоченными пулями из желтой меди и мягкой стали. Поэтому решать нужно сейчас – и быстро.

Наступила тишина.

Шумно сопела Алиска, мотая головой и не поднимая на меня взгляда, отвернула к темному окну непривычно строгое лицо Славя, а Ленка… она вдруг грустно улыбнулась и протянула руку.

– Давай… мне. – Нащупала, не глядя, гладкий розовый катышек и сунула его в рот. – Скоро… подействует?

– Минут десять-пятнадцать, думаю, – механически сказал я. – Лен… спасибо тебе.

– Это для Мику, а не для тебя, – девушка избегала моего взгляда. – И… да, мне не хочется, чтобы было как с ней…

Я достал вторую таблетку и, демонстративно артикулируя, проглотил.

– Два на два, девушки. Рекомендую присоединяться – иначе не прочувствуете градус веселья. Не будет того эффекта!

– Иначе никак, да? – безнадежно спросила Алиса, вытаскивая свою порцию и бросая в рот. – Никаких волшебных палочек и чародейских дудочек, никаких возвращений с того света коллективной волей выживших, каких-то заклинаний и столбов света до самого неба… Красиво же, наверное, отчего такого не бывает?

– Жизнь – она вообще всякая, Аля, – сообщил я. Вкус у таблетки был обыкновенный, чуть сладковатый, напоминающий витаминку. – Бывает прекрасной и такой, что аж дух захватывает – но нередко и грязной, мерзкой и отвратительной. Как сейчас, примерно. Суть в том, что не стоит останавливаться в этой темной полосе – а найти в себе силы, чтобы подняться и оставить ее за спиной. Земля вращается, девчонки, черное и белое меняется местами – здесь нельзя ошибиться.

Славя колебалась дольше всех. Ну, от нашего ходячего морального компаса я ничего другого и не ожидал. «Я делаю так, чтобы в первую очередь было хорошо другим» – а тут я, получается, эгоистично предлагаю позаботиться в первую очередь о себе. Да, Мику очень жалко, но это боевые действия, тут такое случается, и вариант погибнуть из солидарности меня интересует не слишком сильно. Даже вовсе не интересует, по правде сказать.

Глядя мне в глаза, Славя взяла таблетку.

– Я запомню этот момент, – сообщила она.

Я покладисто кивнул. Ну, хочется ей оставить моральное превосходство за собой – пускай. У каждого в голове живут тараканы разных пород и размеров.

– Ну что вы там? – донесся сверху голос Датча. Не думаю, что он подслушивал, просто время и вправду истекало. – На левом траверзе наблюдаю огни на воде, беспокоюсь – не нас ли ищут, часом?

– Думаю, что нас, дорогой товарищ, – согласился я. Голова уже начинала быть легкой, слова Датча, кажется, несли какой-то скрытый смысл, и это было… да, определенно они звучали забавно. Я проследил за тем, как Славя проглотила последнюю таблетку, и поднялся.

– Выездное заседание ансамбля смерти и разрушения «Черный совенок» объявляю открытым! Как говаривали когда-то японские летчики-камикадзе, выпивая последнюю чашечку саке – «поехали!»

***

В отличие от оптимиста Рейхардта, Билл Хойт радужных настроений относительно их грядущего похода не разделял. Слишком многое пошло не так с самого начала – причем это были не мелочи наподобие, скажем, усиленной охраны на катере – а нечто куда более серьезное. Ложная поломка, непонятный груз на дне, который доставали чужие аквалангисты, ни в какую логику не укладывающиеся способности этой пятерки ребят… Здесь что-то было очень крепко не так. А раз было – то, наверное, могло еще и не закончиться?

Иными словами, Билл Хойт готовился к разным поганым сюрпризам – по крайней мере, морально. И когда сразу три катера, едва отчалив от пирса, внезапно зачихали черным дымом – точь-в-точь как «Черная лагуна» накануне – а радиоэфир донес ругань механиков, сообщающих, что неведомым образом повсюду закончилось топливо – он даже не особенно удивился.

Зато Рейхардт был в ярости.

– Как оно могло кончиться, олухи! – орал он по радио, размахивая микрофоном и кружа по комнате, похожий на здоровенного привязанного пса. – Ваша задача была еще с вечера залить баки! В хорошем смысле этого слова! А вы… что значит залили? А куда оно делось, по-вашему? Волшебным образом, скажете, испарилось? Магическим?.. – он осекся. – Так, вернуться и пришвартоваться обратно сможете?.. Понятно… Буксир вызывайте, значит. Нет, мы вас тянуть не будем, у нас другие дела. Давайте. Все.