Текст книги "Бесконечное лето: Город в заливе (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Он утер потный лоб ладонью, брезгливо, левой рукой, достал из правого кармана платок и промокнул мокрые пальцы.

– У трех катеров внезапно кончилось топливо, а у четвертого – твоего, Билл – нет. Почему?

Билл Хойт невесело ухмыльнулся.

– На самом деле, у нас тоже дело дрянь, Рей, – сообщил он. – Основные баки – под дном кают-компании – пусты. Не знаю, как это у них получилось, но факт. Ситуацию спасают пока только запасные – по бортам. Наверное, про них они просто не знали. Надолго их не хватит, конечно, но несколько часов мы продержимся. Кто такие эти ребята, Рей? С кем или чем мы на самом деле связались?

– Понятия не имею, – серьезно сказал Рейхардт. – Но планирую выяснить. Они не могли далеко уйти, как мне кажется, они поблизости, и мы их обязательно догоним. Что говорит сканер?

– Есть точка в паре миль к северо-востоку, – сверился с показаниями прибора Билл Хойт. – Дрона сейчас не запустишь, конечно, но ставлю свою лохань против твоих старых семейных трусов – это они. Они самые.

– Прекрасно, – откликнулся Рейхардт. Круглое лицо не выражало никаких эмоций. – По достижении огневой дистанции – огонь из гранатометов и автоматических пушек на поражение. Выплывших обездвиживать пулями в корпус и оперативно вылавливать из обломков. После этого вколоть пять кубов морфина, мешок на голову и в трюм. И пускай там спят и видят сны – так оно будет безопаснее.

***

Боже ж ты мой, что это за блаженное чувство, что за радость такая в душе! Полная, всеохватывающая свобода, словно выбрался из душной каморки на свежий воздух, куда-нибудь высоко в горы, или вышел из теплого тропического леса на берег прекрасного озера, где над водой клубится туман и, а в глубине горят колдовским блеском неведомые фигуры. Я будто смотрел в бездонное небо, следя за приближающимися точками звезд – а они все росли в размерах, все набухали, как капли дождя на ветровом стекле автомобиля, и, в конце концов, становились такими огромными, что буквально вбирали меня в себя – и я поддавался их волшебству, и позволял нырнуть вглубь.

Внутри было не так горячо, как мне чудилось вначале – не больше, чем от железной печки-буржуйки, но зато какие цвета, какое великолепие образов и красок.! Незабываемые узоры, медленно перетекающие друг в друга, как на картине «Звездная ночь» Ван Гога… Помню, как я когда-то искал ее в Амстердаме, в одноименном музее – обошел все залы, рассекая тихие струи кондиционированного воздуха, перешагивая через подростков, сидящих на лестницах и в проходах – но так и не нашел.

Правда, нельзя сказать, будто сходил совсем уж зря, мне тогда очень понравилась картина «Пшеничное поле и вороны». Не видели? Ультрамариновое небо, ярко-желтая, выжженная солнцем пшеница, в которой проделана колея, будто от телеги или фургона – и в отдалении над чем-то, лежащим далеко в поле, вьются вороны. Не знаю, у кого как, а у меня всегда возникали вопросы – что они там такого нашли? Над чем вьются? Кто – или что – там лежит, уставившись вытекшими мертвыми глазами в эту жутковатую небесную синь? Понимаете?

Здесь, правда, ничего похожего на это не было – водная гладь под светом луны мерцала обломками жидкого стекла, «Черная лагуна» быстро уходила от острова, оставляя за кормой пенные бурунчики, как в джакузи, а вслед… да, в отдалении уже слышался ровный и сильный ропот чужого двигателя. Так я и знал, что не справлюсь, что-то с топливом все-таки вышло не так, как хотелось бы. Впрочем, никакого значения это не имело – по крайней мере, для меня теперешнего.

Вокруг метался испуганный шум, отчего-то похожий на кусок не очень плотно смотанной проволоки. Таиться больше не было никакого смысла, поэтому старенький магнитофон с натужным хрипением оказался снова включен в сеть. В этот раз играл Stiltskin со своей единственной приличной песней Inside – очень подходящей к ситуации, нужно сказать:

And if you think

That Iʼve been losing my way

Thatʼs because Iʼm slightly blinded

And if you think

That I donʼt make too much sense

Thatʼs because

Iʼm broken minded

Я метнулся было в рубку, преодолевая быстро густеющий и теряющий свою темную прозрачность ночной воздух, чтобы лично заняться управлением судна – Датч и Бенни были слишком медлительны и не успевали за полетом моей мысли – но по дороге как-то случайно обернулся на девчонок, занявших всю палубу целиком, и то, что было выше. Обернулся, да так и застыл – там и вправду было, на что поглядеть.

Огненные алискины волосы горели, кажется, настоящим жарким пламенем даже в ночной тьме, она забралась на крышу рубки и жестикулировала, подставляя кричащее лицо ветру, сложив пальцы двумя пистолетиками и направляя их поочередно по левому и правому траверзу. Там, куда приходился «выстрел», немедленно вскипал небольшой пенный столб, как от упавшей в море каменной глыбы.

С Ленкой было все иначе, она притаилась на самой корме и, кажется, вообще не обращала внимание на происходящее, подставив лицо Луне – слабые блики, дотягивающиеся до нее, каким-то образом отражались и с мелодичным звоном разлетались вокруг, вращаясь острыми иззубренными краями. Думаю, двухсантиметровую закаленную сталь вражьего катера они вполне могли бы прорезать.

А вот Славя, как обычно, решила заняться гуманизмом – ее прекрасные косы трепал непонятно откуда взявшийся ураганный ветер, закручивая их в венки и превращая порой в диковинных змей. Ветер поднимал за кормой волны, которые, начинаясь с безобидных метровых малышей, уже через несколько десятков метров превращались в грозные валы, бороться с которыми не смог бы и средних размеров корабль.

Ну, а я буквально чувствовал, как остренькие призмочки ЛСД заставляют кровь в мозгу кипеть – голова по температуре, похоже, была близка к раскаленному чайнику, и даже ледяной окружающий воздух не помогал сбросить пар. Почему ледяной, ведь вокруг была тропическая ночь? Впрочем, неважно – девчонки создавали отличную отвлекающую завесу, на которую должна была отвлечься погоня. А если в кого-то из них снова угодила бы пуля – что ж, этот риск следовало принять как неизбежный. Я играл гамбитно. Я был готов.

Мы все были готовы.

– Из-за острова на стрежень! – Это было условным сигналом – и означало, что я имею визуальный контакт с выплывающими из тьмы вражьими расписными челнами. На самом деле чисто визуального контакта у меня все еще не было – зато был гравитационный и сонарный. Иными словами, я улавливал изменения в массе и нехарактерное преломление звуковых частот, означающее появление поблизости неизвестного движущегося средства. Скорее всего, это был командирский катер. Флагман, несущий на себе как минимум Билли-Уэйда, того самого нервного типа, что выстрелом в глаз убил Мику. Убил мою Мику.

Никакой злости я больше не ощущал – это больше было похоже на азарт охотника, трезвый, просчитанный, как если бы вы неслись на огромном внедорожнике по проселочной грунтовке, а от вас со всех ног улепетывал поджарый инвалид на горбатом «запорожце». Инвалид, правда, не знал еще, что давно превратился в жертву, он отчего-то был уверен, что ведет успешное преследование. Но это заблуждение я ему готов был разъяснить предметно.

Реальность плыла и смазывалась – контуры предметов рябили, как воздух над асфальтом при жаре. Это не страшно, это так и должно быть – окружающая среда менялась слишком интенсивно и разнопланово – мы как-то не особо договорились с девчонками, кто и как будет делать. Интересно, как все это выглядит со стороны? Может, наш катер прямо сейчас превращается в испанскую каравеллу шестнадцатого века? А вдруг у него вырастают длинные паучьи ноги в духе Сальвадора нашего Дали – чтобы легче было по морю ходить? А то еще гиперионный двигатель под кормой образуется, для межзвездных перелетов. Фантазия у нас богатая, особенно если ее не сковывать дурацкими морально-этическими запретами.

Черт, я что, все это вслух говорю? Не может быть… Да, точно вслух – то-то на меня так странно посматривают уже. Кто посматривает? Да вот эти звезды, которые проносятся по небу мимо, такие огромные и прекрасные. Довольно неодобрительно косятся, как мне кажется. Вероятно, не обманывал тот парень у «Ла Стацьоне», лизергиновая кислота и впрямь жестокая вещь. Хочется глупости говорить и гладить подвернувшихся не вовремя девушек по головкам, не боясь, что руку откусят… Хотя девчонки как раз попадались все больше вовремя, но поодиночке, а это не то, совсем не то… хм. Нужно как-нибудь их собрать и провести разъяснительную беседу.

Собственно говоря, нет и необходимости собирать, все уже здесь, и все меня слушают. Особенно, если я захочу. А я хочу.

– А почему бы всем нам, ребята, не послушать какие-нибудь приличные стихи? – спросил я у окружающего безумия. – Возможно, это положительно скажется на окружающем мире и поможет преследующим нас злодеям осознать и раскаяться. Не то, чтобы им это помогло и спасло от грядущей печальной судьбы, но все-таки… Надо бы вспомнить что-нибудь эдакое, подходящее к случаю… А!

Я растопырил руки, обнимая холодные вихри, вращающиеся вокруг катера, принимая их внутрь себя, сливаясь с ними и становясь одним неразрывным целым:

По бортам двенадцать пушек;

С вольным ветром все ветрила

Бригантина распустила

И несется по волнам.

Море кипело, подбрасывая вверх шапочки белой пены – нетипичный, конечно, сейчас период для шторма, особенно для второго за ночь, но ничего нельзя поделать, душа просит бури. «А он, мятежный, ищет бури, как будто в бурях есть покой!» Пиратский катер, теперь уже вполне видимо висящий на хвосте, решил, что стихи ему не по нраву – с передней турели в нашу сторону хлестнула цепочка светящихся огоньков.

Трассирующие пули – это вполне разумно для пристрелки, вот только расстояние еще слишком велико – не достанут, даже близко. Чистая демонстрация – все, шутки кончились, сейчас мы вас будем убивать. А то я этого раньше не знал – когда чья-то не в меру меткая пуля оборвала то, что обрывать никак не следовало. И за это, как принято и у дворовой босоты и изысканно благородных джентльменов, теперь придется ответить. Однако, по всей видимости, аудитория ждала продолжения банкета. Что же, не будем отвлекаться.

Бриг пиратский прозван «Смелым»

И, от края и до края

Волны мощно рассекая,

Страх внушает кораблям.

– Технически, конечно, в переводе здесь допущена ошибка, – задумчиво сообщил я ревущим волнам и воющему что-то неразборчивое ветру. Над катером медленно сгущалась слабо светящаяся воронка. – В оригинале там корабль называется El Temido, «Внушающий ужас», о чем переводчик решил упомянуть тремя строчками ниже. У Бальмонта в этом смысле все-таки лучше сказано, он там его перевел как «Страшный», что не идеально, но все же, все же…

По воде хлестнула очередная очередь из автоматической пушки, уже ближе.

Эвон как разобрал-то! Мастерство все же не пропьешь и не забудешь. А самое странное, что объяснение не выглядело в сложившейся ситуации чем-то чужеродным, неестественным. Совершенно не вижу, почему бы благородному дону и не заняться декламацией испанской романтической поэзии девятнадцатого века. А вот дальше там совсем хорошо, кстати:

Месяц льет свое сиянье

На серебряные волны,

И, глухих стенаний полный,

Ветер паруса раздул.

На корме – корсар веселый;

Кадикс – влево от корсара,

Вправо – скалы Гибралтара,

С песней правит на Стамбул.

До Стамбула нам, конечно, пока было далековато, но это дело наживное, нужно будет – прибьем свой щит на Святую Софию, или куда там его прибивать положено. В самом деле, таблетки-то, похоже, сработали как следует – стоя посреди страшных серо-зеленых отблесков, поливаемый кислыми брызгами и потом, я понимал это особенно четко.

Двадцать пленных

Захватили,

Спеси сбили

С англичан,

И сдавал мне

Флаг склоненный

Побежденный

Капитан.

Дорога мне бригантина.

Мой закон – лишь ураган,

Королева мне – свобода,

И отчизна – океан.

Над головой сверкнула длинными щупальцами молния, и я, не выдержав, расхохотался. Мертвые огни, которые безуспешно тянулись ко мне светящимися лапами, норовя сцапать и унести в свое небесное электрическое царство, только подтверждали то, что я и так знал. Я им не по зубам, я – разящая молния старины Зевса, стремительная и неумолимая, летящая точно в цель. Я знал точно: будут и пленные, и флаг, и побежденный капитан тоже будет – просто потому, что мне так хочется.

Точнее, нам так хочется – я лишь работал проводником между четырьмя безумно одинокими девчонками и упругой реальностью, послушно прогибающейся под натиском их незатейливых желаний. Качество проводника оставляло, конечно, желать лучшего, но на этот раз воля «якорей» была выражена единогласно и четко. Мерзавцы, поднявшие руку на одну из нас, должны быть наказаны. Как там в нетленке: «Месть решает все проблемы»? Чистая правда.

А значит, предстоящее было неизбежно.

Вздымающиеся горами черно-серебряные в лунном свете волны внезапно застыли, заледенели, и превратились в зеленовато-серые монументы, сработанные будто из малахита, внутри которых наверняка кипела невидимая глазу работа. Ветер стих разом – и бессильно обвис флаг на мачте, и проволочные снасти, только что напряженно гудевшие, как высоковольтные провода, замолкли в полном согласии. Стихия, кажется, решила замедлить свой ход – в точности так, как я и планировал. Шутки закончились.

Пора было приниматься за настоящее дело.

***

Примечание к части

В главе использованы стихи Хосе де Эспронседы.

Глава 21, где начинается и тут же заканчивается морской бой

– Что там происходит? – Бенни опасливо выглядывал в смотровое окно – на палубе и вокруг катера творился, насколько было видно, форменный ад. Вздымалось десятиметровыми волнами взбесившееся море, свистал штормовой ветер, молнии освещали небо не хуже прожекторов на концерте какой-нибудь рок-звезды, с неба валились, кажется, многотонные глыбы… и при всем этом «Черную лагуну» почти не бросало из стороны в сторону – словно чудесным образом буйство стихий обходило ее стороной. – Как там ребята, на палубе-то? Их не смыло часом?

– Они приняли свои Аспекты и подняли Атрибуты, – непонятно сказал Датч. Он выглядел спокойным и лишь изредка, когда с разгневанных небес доносились особенно громкие звуки, слегка покачивал головою, то ли удивляясь, то ли не одобряя.

– Чего? – Бенни не понял. Он вообще не любил фантастику.

Датч не стал пояснять. Суть хорошей цитаты – в ее загадочности.

Дверь в рубку распахнулась, и внутрь словно бы порывом ветра втек Ружичка. Он двигался будто сквозь жидкое стекло, вокруг тела вырисовывались странные, медленно перемещающиеся потоки, волосы развевались, несмотря на то, что внутри никакого ветра не было. Замедленная съемка, вот на что это походило. На лице парня, как обычно, сияла бессмысленная ухмылка.

– А вот теперь мне нужно ваше рулевое колесо! – громко сообщил он. Перемещаться у него получалось как-то странно, создавалось впечатление, что внутри разладился механизм равновесия, он нелепо заносил ноги, растопыренные кисти как бы пытались ловить в воздухе что-то невесомое, ускользающее, а голова вращалась во все стороны, следя за чем-то невидимым.

– Оно вот там, – вежливо показал Датч направление, не пытаясь препятствовать.

– Какое маленькое! – обрадовался Ружичка, скользя по покрытому ковриком полу. Бенни заметил странное: парень совсем не шевелил ногами, но какая-то сила все равно перемещала его в нужном направлении. – Я бы, по чести говоря, вообще почти не заметил рубку, несколько раз промахнулся мимо, но потом образумился, дал поручение глазам – и эти зоркие бестии на раз ее вычислили!

Он коротко засмеялся лязгающим, чужим смехом.

– Кстати, «штурвал» – это ведь из голландского, где оно как раз и означает «рулевое колесо». «Стююр-виль». Ну-ка, Датч-Голландец, ты знал этот любопытный факт о своей малой родине? С другой стороны, как родина может быть малой? Она не всегда хороша к тебе, это правда, но всегда – родина. Каково твое мнение по этому любопытному поводу, что подсказывают на этот счет твои шустрые черные синапсы?

– Думаю, ты прав, – ровным голосом сообщил Датч. – Голландцы в свое время очень много вложили в мореплавание, и не меньше от него получили, возьми вот хоть Нью-Йорк, бывший Нью-Амстердам, столицу Новых Нидерландов. Глупец Стейвесант когда-то своими действиями практически отдал весь регион англичанам, и пошло-поехало, но это уже совершенно другая история… А зачем тебе штурвал?

– Имею острое желание его вертеть, – сообщил Ружичка и вправду повернул колесо на несколько градусов влево. – Видите ли, снаружи эти грубые наемники решили, по всей вероятности, что мы им уже не очень нужны живыми, поэтому обстреливают катер из гранатометов. В данный момент в сторону рубки несется примерно две гранаты, а еще одна – или две, я не рассмотрел – идут чуть ниже и уже приближаются к машинному отделению. Если попадут, может случиться нехорошее, думаю, вы все согласитесь.

– Так что ж ты стоишь, черт возьми! – взбеленился Бенни и сам рванул к командирскому креслу, но Датч его придержал. Ружичка помотал головой.

– Там снаружи интересная штука происходит, забавно смотреть… и вода и воздух одновременно решили, что их плотность куда выше, чем икс на квадратный сантиметр… или кубический? в общем, не помню, но они сейчас сделались сильно плотнее, чем были раньше, поэтому гранаты едва-едва летят – публика поголовно в восторге, многие не могут сдержать крики удивления.

Он задумчиво повернул штурвал.

– На четыре, так считаю, – сообщил он. – Правда, с математикой у меня в школе все было… где-то между двойкой… и минус двойкой. Ну, давайте сделаем скидку на этот печальный факт и повернем на пять делений. И обороты чуточку увеличим, вот как-то так примерно.

– Что-то не слышно ничего, – заметил Датч, прислушиваясь к тому, что творилось снаружи. Качка и правда не чувствовалась, да и инерция от резкого поворота тоже не ощущалась, они будто стояли на якоре в полный штиль, что здорово контрастировало с несущимися на них волнами, видимыми через передние окна. От такого несоответствия быстро начинали болеть глаза и кружиться голова, да еще где-то в отдалении послышался вдруг протяжный рокот, как от приближающегося поезда метро на выходе из тоннеля, и еще шум, как от сильного прибоя или водопада.

– Так плотность же, – пояснил парень. – Плывем как по сметане. Жирной такой, в которой ложка стоит, чего уж о катере-то. Но ничего, это сейчас пройдет. Аллонс-и!

Повинуясь восклицанию, катер чуть завалился набок и понесся по волнам, почти касаясь бушующей стихии правым бортом. Датчу повезло – он успел вцепиться ручищами в кстати подвернувшуюся скобу, но Бенни оказался не так удачлив и с грохотом закатился на стену, в которую временно превратился пол. Где-то позади – показалось, что совсем близко, но то была, наверное, иллюзия – послышались разрывы гранат. Осколков было не слыхать, значит, опасности разрывы не представляли.

– Хорошо идет, ровно! – весело воскликнул Ружичка и внимательно поглядел вперед, по курсу. – Немного раздражает, правда, только эта скала прямо перед нами. Быстро приближается, чертяка. Как считаете, кто отвернет первым?

– Ты что делаешь? – балансируя как акробат, Бенни попытался подобраться к безумному рулевому. – Не вывернем же!

– Вы-ы-вернем! – скалясь в мертвой застывшей улыбке, парень вцепился в штурвал. – Мы народ не гордый, нам сейчас главное – молодецкую удаль показать!

Поднимая облака брызг, сверкавших серебром, катер осадил прямо перед нежданно выросшей из морской тьмы массой. Это была высокая, угловатая какая-то, выступавшая из черного моря скала, в двадцать раз выше колокольни и раз в девяносто семь длинней их несчастного катера, и потоки воды еще лениво стекали с острых каменных склонов. Вражеского судна было пока не видать – потерялось как-то в происходящем безумии.

Ружичка порывисто бросил штурвал, и не глядя – когда только наловчился – перемахнул тумблер режима хода из положения «самый полный» в «средний вперед». Катер понимающе провернул двигателями и сменил надсадный вой, от которого потрескивали стекла, на размеренное довольное похрюкивание.

– Что ж, можно помолиться, если среди вас имеются верующие – да и баиньки, – объявил он. – Сделали все что могли, спасибо за ценную помощь и поддержку. Теперь настало наше время.

– В каком смысле… баиньки? – даже немного растерялся Бенни. Магнитофон, последние несколько минут подающий о себе вести только неразборчивым шипением и хрипом, наконец щелкнул и заткнулся. – Мы тут болтаемся посреди настоящего «шторма столетия», за нами вовсю гонятся вражьи катера, стреляя из гранатометов, наверху творится черт знает что – а мы что же? Отойти в сторонку? И кстати, что это за риф такой, прямо по курсу? На картах его, насколько помню, нет.

– Отвечаю на все вопросы сразу: в прямом смысле – поскольку ваша помощь и участие, которые в другой момент я принял бы с благодарностью, сейчас не требуются. А скала эта, которая, как ты метко заметил, не числится ни на каких картах – это мой личный, глубоко интимный подарок дорогим товарищам пиратам. Но не последний, прошу обратить внимание.

Он отвернулся от штурвала и снова как-то плавно перетек к двери.

– Вы это… на всякий случай говорю – позаботьтесь о Реви, она все-таки хорошая девчонка, хоть и грубоватая местами. И душевно вас прошу – смените Рока, в конце концов, он рядом с ней уже чуть не сутки безвылазно сидит. Страдает, бедолага.

И бесшумно переместился наружу – на этот раз даже дверь открывать не стал, для экономии времени, наверное.

***

Ночью на море всякое может случиться. Некоторые люди утверждают, что отсутствие солнечного света негативно влияет на физические параметры многих объектов. Оттого – указывают они – в темноте всегда кажется, что ты идешь дольше, и предметы выглядят выше, и слышится порой разное. Все потому, что мы, люди – существа солнечные, и на отсутствие светила реагируем не очень хорошо. Продвинутым безволосым обезьянам страшно находиться в черной равнодушной бесконечности, нас тянет в закрытый уют пещеры, к ласковому потрескивающему огню, к мирно храпящим сородичам. Подальше от этой странной пустой тьмы, где может прятаться кто угодно. Или что угодно.

Наверное, это очень правильный инстинкт.

Вот, к примеру, одной теплой темной ночью по морю плыл торпедный катер без названия, но с гонором – ощетинившийся горячими от непрерывной стрельбы автоматическими пушками и жерлами гранатометов. На борту его были злые и веселые люди, обвешанные оружием и вспомогательным оборудованием, сквозь бинокли, радары и приборы ночного видения они старательно вглядывались в непрозрачную тьму вокруг, пытаясь найти свою цель.

Цель, по всей видимости, прибавляла в скорости – и катер-охотник сделал то же самое. Опасений не было, он был мощнее и лучше оборудован, и жертва не имела ни малейшего шанса. Снова заговорили пулеметы, с короткими перебивками отсылая куда-то вперед горячие жадные очереди. Свинец, медь и сталь тщательно искали свою цель во тьме. Порой им это даже удавалось.

Но тьма была хитра и коварна. Она раздула из ничего ветер, а ветер поднял огромные медленные волны, словно вырезанные из какого-то пластичного камня, светящегося изнутри – никто из людей на катере раньше не видел ничего подобного. Теперь судно не прорезало острым железным носом податливую воду – оно катилось на самый верх очередной упругой волны, чтобы через мгновение рухнуть, точно с обрыва, вниз, в бесконечную водяную глубь. Казалось, даже сам воздух загустел и превратился в тягучий кисель, заползавший внутрь и приносящий с собой странный тяжелый запах. Возможно, это был запах страха.

Люди на катере повидали многое, им не раз приходилось выкручиваться из самых гиблых и безнадежных ситуаций, и потому они давно отвыкли бояться и бога, и черта. Но здесь – здесь было что-то иное, все выглядело так, словно сама реальность изменилась и мутировала, извратив свою форму и суть в угоду кому-то с очень скверным чувством юмора. Все это походило на чье-то злое волшебство, случившееся в реальности, и оттого еще более грозное. Здесь не могли пригодиться абордажные крюки, штурмовые винтовки и пулеметы – привычные предметы ремесла. В борьбе против неведомой могучей воли они оказались бесполезны. А как вести себя в этой новой для них ситуации, люди не знали.

Они боялись. И, если уж честно, имели на то все основания.

Стрельба затихла как-то сама по себе – непросто наводиться на цель, когда палуба под тобой то и дело опрокидывается в очередную яму между волнами, а на лицо падают тяжелые маслянистые брызги странной здешней воды. Двигатель работал с перебоями – возможно, его свойства и принцип работы тоже изменились, а может быть, в катере очередным сверхъестественным образом снова заканчивалось топливо.

В какой-то момент цель их преследования вообще скрылась из виду, поднырнув, видимо, под особенно хитрую волну. Катер без названия все также несся вперед, да еще бестолково пронизывал пространство радаром, пытаясь снова выйти на свою добычу. Долгий, протяжный, словно из-под воды доносящийся звук он позорно прошляпил, и потому явление огромной, не числящейся ни на каких картах скалы прямо по курсу стало неприятным сюрпризом.

Но люди на борту были опытными моряками. Они не совершили ошибки рулевого «Титаника» и не стали пытаться отвернуть от широкой, черной в разлапистых сполохах молний скалы – вместо этого они пустили чихающие двигатели на «полный назад», уверенные, что катер успеет погасить скорость или хотя бы снизит ее до безопасной, если уж столкновения избежать не получится.

Задуманное удалось, катер уронил скорость почти до нуля, когда до неизвестной морской картографии глыбы, полностью черной и сверкающей в лунном свете, и мертвенно белой в прерывистом свете молний, оставалось еще метров двадцать. Рулевые успели даже перевести дух и утереть подрагивающими руками пот со лбов, когда откуда-то снизу – казалось, с самого дна морского – вторично долетел протяжный, не приглушенный из-за отличной звуковой проводимости воды, рокот. Он нарастал и приближался, пока о стальное дно катера, каким-то волшебством, не иначе, протяжно и грубо заскрипел камень.

Судно покачнулось, покосилось на один борт – и тяжело поднялось над водой, ведомое вверх упрямо лезущим со дна пиком, выше, еще выше, и затормозило только в нескольких десятках метров над уровнем моря, когда наступательный порыв подводного вулканического камня, решившего совершить внезапный бросок на поверхность, иссяк. Попавший в ловушку катер издал жалобный скрежещущий звук, покачиваясь на ураганном ветре и словно размышляя – не обрушиться ли обратно в воду. Из-под корпуса, изъеденного за долгие годы службы ржой и покрытого морскими ракушками в нижней своей части, струилась вода и сыпались мелкие камни.

И в этот момент, как по мановению волшебной палочки, разом унялись и ветер, и шторм, и молнии. Вода стала просто водой, а волны – обычными волнами, слабо колышущимися в упавшем на море абсолютном штиле. Что же, силам тьмы не впервой играть самые мрачные шутки с мирными мореплавателями.

***

Время снова застыло, но на этот раз с какими-то дополнительными особенностями. Вокруг резво плескались волны, по темно-синему небу – ночь еще не собиралась уступать свои права, хотя кажется, сколько часов они гнали за неуловимой «Черной лагуной»? – бежали перламутровые облака, где-то в отдалении плескалось в море что-то живое и довольно крупное, но неопасное.

А вот на вздыбленном на самую верхушку невесть откуда взявшегося утеса катере течение времени словно бы прекратилось. По крайней мере, экипаж, каждый из его членов – кто на боевом посту, кто у борта, собравшись прыгать, кто на корме, сдирая ладони в кровь металлическими заусенцами и отвязывая спасательную шлюпку – был сейчас холоден и недвижим, словно мгновенно обратился в восковые статуи музея Мадам Тюссо.

Это было страшно.

Рейхардт Вольф не был бойцом по природе. На самом деле, глубоко внутри он так и остался хитрым немецким лавочником, хорошо разбирающимся в тонкостях мелкого делового мошенничества и поиска максимальной выгоды для себя и своих соратников – друзьями Рейхардт все же не смог бы назвать никого из них. Да, проницательным и умным, способным брать нужные заказы и разрабатывать для их разномастного отряда неплохие стратегии с минимумом риска и максимумом прибыли, но все же торговцем, а не воином. И если уж бывалые солдаты удачи, «дикие гуси», как их называли во многих странах, растерялись, столкнувшись с неизвестным, то Рейхардт пребывал в состоянии тихой паники. И тихой она была исключительно потому, что выплеснуть ее оказалось не на кого, а орать от страха в одиночестве, пуская слюни и делая под себя Рейхардту, с его гессенской гордостью, показалось все же неподобающим.

Он стоял неподвижно, тихо, как мышь, посреди опустевшей рубки – Билл Хойт выбежал куда-то при первых звуках ударов стали о камень, да так и не вернулся – капли пота бежали по толстому лицу, а глаза с расширенными во всю радужку зрачками лихорадочно обшаривали ограниченное темное пространство.

Ни огонька вокруг. Ни движения. Ни звука. Полная тишина вокруг.

Нет, постойте.

Что это – там, наверху?

По крыше рубки прогремели тяжелые шаги – такие, что она сперва прогнулась, а потом с неприятным «бэнг!» распрямилась обратно. Кто-то – или что-то – прошелся там, неторопливо, чувствуя свою силу, взад-вперед. Рейхардт сжался, вцепившись в единственную оставшуюся у него защиту – тяжелый шестизарядный револьвер «Корт», дорогое, но невероятно надежное оружие, эксклюзивно производящееся в городе Лоллар, федеральная земля Гессен.

Рейхардт Вольф был патриотом.

Сверху как будто повеяло холодом. На глазах у ошарашенного кока, внутренние стенки и окна рубки быстро покрылись инеем, изо рта вместо дыхания вырывался пар, а на рукоятке револьвера от соседства с горячей человеческой ладонью набухли капельки воды. Рейхардт шумно сглотнул – в горло хлынул студеный морозный воздух – и сделал шаг назад, упершись спиной в переборку. Он боялся, безумно боялся.

Когда Рейхардту было девять, старший брат уговорил как-то зимой сходить на Рейн – в тот раз он как раз замерз полностью, от края до края. Перейти могучую реку, застывшую под слоем толстого зеленоватого льда без помощи парома и вступить в Бинген, городок на противоположном берегу Рейна – выглядело достойным подвигом для того, чтобы потом вспоминать его в теплой кровати.

До середины все шло просто замечательно, нанесенный на лед снежок весело поскрипывал под сапогами, и можно было представить, что они вдвоем – отважные исследователи Антарктики, открывают новую страницу в истории человечества. А потом по темно-зеленой поверхности побежали белые, похожие на паутину, трещины, и где-то совсем рядом с громким, плотоядным звуком лопнула корка, и плеснула страшная черная вода. Маленький перепуганный Рей пытался бежать, но ему никто не рассказывал о том, что по тонкому ломкому льду нужно ползти, и даже под его небольшим весом река трескалась все больше, и черное, глубокое приближалась все быстрее и быстрее, а потом нога соскользнула и он весь, с головой, погрузился в обжигающую воду.