Текст книги "Противостояние II (СИ)"

Автор книги: Александр Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Погоди, не тарахти! Ты не забыла, что завтра у деда день рождения? Мы об этом десять раз говорили. Какие гости? Завтра все собираемся у них, и это не обсуждается!

– Точно... – огорчилась Юля. – Вот ведь чёрт! Совсем забыла! Мам, а можно Серёга с нами поедет?

– А он не очень шумный? Ты же знаешь, дед не любит шумных.

– Нет, ты что! Это же Семён Семёнович из «Бриллиантовой руки».

Папа – он сидел на диване с газетой – коротко хохотнул.

– Семён Семёнович?

– Угу. Он, кстати, на него немного похож. Наверное, в детстве тот тоже таким был, – она обернулась к матери. – Во сколько едем, ма?

– Гости собираются к двум, так что прибраться дома и сделать оставшиеся уроки ты успеешь. Скажи ему, чтобы подходил к двенадцати. Знает он, где мы живём?

– Угу, знает. Он меня пару раз провожал. Да он сам недалеко живёт. Пятнадцать минут пешком. В 5-м проезде. Знаешь, сталинские дома для инженеров?

– Знаю. Большая у них квартира? Или они в коммуналке?

– Нет, ты что! Какая коммуналка? У них просторная трёшка. Его опекунша доктор наук и профессор, вот им и разрешили дополнительную комнату. Серый говорил, что есть какое-то исключение для учёных.

– А где она преподаёт?

– В каком-то медицинском, а в каком я не спрашивала.

–

1 – Семён Семёнович Горбунков. Главный герой фильма Гайдая "Бриллиантовая рука"

Глава 13. Переделкино. В гостях у писателя

29 октября 1972 года

Серёга согласился составить ей компанию. Чтобы случайно не испугать, она специально не сказала ему, кто у неё дед. Вообще, не любит она хвастаться тем, что он у них знаменитый писатель и лауреат всяческих премий. Даже Леська о нём не знает. Нет, она знает, что у неё дед и бабушка имеются и что они за городом живут, но кто они такие, она понятия не имеет. Хорошо, что у них разные фамилии. Самойлова она по папе. Лет семь – восемь назад к Сталинской и Ленинской премиям деда ещё и Нобелевская добавилась. Они с бабулей даже в Стокгольм летали.

Серёга не опоздал. Когда она вышла на улицу, он уже бродил вдоль скамеек у подъезда, методично утаптывая выпавший с утра и ещё не убранный дворником снег. Сразу забрал у неё тяжёлый пакет. В него мама упаковала картину в тяжёлой раме. Папа у знакомого художника заказывал портрет деда. Точнее, там не портрет, а… Короче, дед сидит за письменным столом и что-то пишет. Подразумевается, что новую книгу. Давно он уже ничего не писал. Слишком много времени и внимания требует от него работа в Союзе Писателей.

Серёга, когда знакомился с родителями, не тушевался, но был серьёзным и шутить не пытался. На мамины вопросы отвечал кратко, но так, что ей переспрашивать не приходилось. Кажется, и маме, и папе он понравился. Впрочем, папа поздоровался с ним, пожал ему руку и тут же ушёл в гараж за машиной. До загородного дома, где дед с бабушкой живут, папа вёл машину сам. Мама не стала брать служебную. Видимо, папа решил за столом не пить.

Мама сидела впереди рядом с папой, и они между собой переговаривались, а широкое заднее сиденье было полностью в их с Серёгой распоряжении. Впрочем, он большей частью помалкивал и глазел в окно. Сказал ей, что местность для него совершенно незнакомая.

***

Приехали рано. Ещё даже часу не было. Бабушка – она их возле ворот вместе с Наташей встречала – её обняла, расцеловала троекратно, подхватила под мышки и приподняла. Даже неудобно перед Серёгой стало. Он топтался за спинами у родителей. Помотал головой, когда она ему рукой махнула, чтобы подошёл поздороваться с бабушкой. На папу с мамой глазами показал. Мол, пусть сначала они поздороваются.

Бабушка Серёгу осмотрела с ног до головы, покивала на его «здрасьте!» и губы поджала. Похоже, он ей не очень понравился. Ну и ладно! Главное, что он мне нравится!

Почему-то Серёга совсем не удивился, поняв, кто у неё дед. Когда раздевались в доме и рядом с ними никого не было, спросил её о девичьей фамилии мамы. Когда она сказала, что Шолохова, просто кивнул на это и других вопросов не задавал. Это было немного странно, но Юля не стала расспрашивать. Мало ли? Может, ему книги деда не очень нравятся. Ей тоже далеко не всё из написанного им нравится.

А дед, когда все расположились в доме, и мама ушла на кухню помогать Наташе с готовкой, привязался к Серёге. Стал расспрашивать, кто у него родители, да чем увлекается. Юля, кстати, и сама не знала, что папа у него уже давно умер. От фронтовых ран долго болел и умер. Мама у него три года назад во второй раз замуж вышла и в Москву к мужу переехала. Серый в тот раз не захотел с ними переезжать, и тогда тётя Галя оформила над ним опеку. А по поводу увлечений он так сказал:

– На гитаре хорошо умею играть. Рисовать тоже люблю. Много читаю.

Дед усмехнулся:

– Может, сыграешь нам что-нибудь, пока за стол не сели? У нас где-то гитара была.

Дед послал Юлю искать гитару. В его кабинете за книжным шкафом, где он говорил, её не оказалось, пришлось Наташу спрашивать. Она прислуживает у них в доме и готовит. Наташа подхватилась, всё бросила и побежала на второй этаж. Оттуда принесла старенькую гитару и вручила её Серёге. Тот покрутил её в руках и скептически хмыкнул.

– Лет двадцать назад на ней ещё можно было что-то исполнить, а сейчас… – Он перевернул гитару и показал им всем проходящую через весь корпус трещину. – Да и струн у неё не хватает.

А струн и в самом деле маловато. Это семиструнная гитара, а струн у неё было почему-то всего пять, и идут они не подряд, а вразбивочку.

Бабушка услышала его, усмехнулась и к телефону подошла. Набрала номер, дождалась, что ей ответят и говорит в трубку:

– Сашенька, ты ещё не вышла?.. Захвати с собой гитару?.. Угу… Юлька кавалера с собой привезла, так тот уверяет нас, что хорошо играть умеет. Хотелось бы послушать. Люблю гитару... Ну как, какая Юлька! Внучка моя! Машкина дочка!.. Шестнадцать. Уже и до свадьбы рукой подать… – И рассмеялась. – Ну а как же? Какая свадьба без тебя?.. Ладно, ждём. Сейчас Костя со своими подъедет, и можно будет за стол садиться. Они уже час назад звонили, что выезжают. Скоро должны быть...

***

Когда Серёга увидел тётю Сашу и узнал её (по телевизору много раз видел), он покраснел, как помидор, и сказал бабушке:

– Ничего себе! Предупреждать же нужно! Беру свои слова назад. О том, что хорошо играть умею.

Бабуля на это рассмеялась:

– Похвастался?

Серёга башкой мотает.

– Нет, не похвастался. Если бы я только для вас играл, то не стал бы на попятную идти. А в присутствии мастера, под чью музыку миллионы людей поют и танцуют, я, конечно же, всего лишь жалкий подмастерье, притом начинающий! Александра Николаевна совсем не так как мы с вами слышит и воспринимает музыку.

Дед первым понял, что он сказал. Усмехается:

– Так, понял. А мы, значит, для тебя дилетанты?

А Серёга ему невозмутимо:

– Когда Ленин на Финском вокзале бросал в толпу собравшихся матросов свои лозунги, матросы восторженно орали, а соратники Ленина, у которых также имелось университетское образование, украдкой морщили носы. С ними Владимир Ильич разговаривал пользуясь совершенно иным языком. И в их беседах не было места лозунгам. Если бы это было не так, его освистали бы и те, и другие. Он был непревзойдённым мастером, когда речь заходила о том, чтобы донести свою точку зрения до как можно большего количества совершенно разных людей. Пользуясь этой аналогией, для людей музыкально не очень хорошо образованных я играю на гитаре вполне себе сносно. Для профессиональных музыкантов столь высокого класса, как Александра Николаевна, я сам всего лишь дилетант.

Взрослые рассмеялись, когда Серёга остановился и начал расчехлять принесённую гитару.

– Целую теорию подвёл, шельмец! – сказала бабушка. Она у нас вообще, не стесняется в выражениях. Урождённая казачка, что вы хотите!

Играл Серёга так, что даже тётя Саша не выдержала. Серёга сказал, что ему очень нравится «Вальс цветов» Чайковского, и он переложил его на гитару. Тётя Саша в этом месте улыбнулась. У неё улыбка никогда не обидная. Она, кажется, вообще не умеет обижать людей. Очень добрая тётка. А потом, когда Серёга заиграл, сначала всё так же улыбалась, а потом брови у неё полезли вверх и даже под её смешную чёлку спрятались. Опять она её сама подстригала и опять неровно получилось. Она прошла в угол комнаты к пианино, села и начала Серёге подыгрывать. Он тоже поднялся со стула, подошёл к ней, и дальше они играли уже вдвоём. Очень красиво получилось. Почему-то даже плакать хотелось.

Прибеднялся он, что подмастерье. Ему даже тётя Саша похлопала, когда они закончили. Никто даже не отвлёкся на то, что дядя Костя и тётя Мила приехали, так все их игрой увлечены были. И бабуля на Серёгу после этого другими глазами начала смотреть. Как-то уважительно, что ли?

А потом взрослые завели свои взрослые разговоры, и рядом с ними стало неинтересно. Серёга познакомился с Зойкой и с Мишкой. Это дети дяди Кости и тёти Милы. Мишка ещё маленький, в первый класс ходит, а Зойка, наоборот, чересчур взрослая. Ей уже двадцать исполнилось. Она в университете учится. С ней, как и с Мишкой, тоже особо говорить не о чем.

Юля знала, что будет, когда бабушка гостей за стол пригласит, и заранее смущалась. Никак не могла решиться Серёге об этом сказать. Думалось почему-то, что он сразу вспыхнет, оденется и домой уедет. Он уже спрашивал у папы, как из этого посёлка самостоятельно выбраться можно.

Дело в том, что в этом доме не принято детей за общий стол сажать. Дед как выпьет, затевает разговоры о Доне, о тех станицах, откуда они с бабушкой родом, о казачьих порядках и правилах. Скучно это. Как тётя Саша их выдерживает? Папа говорил маме как-то, что такой семейный уклад домостроем называется. Он именно поэтому не любит в гостях у них бывать. Да и ей тоже не очень нравится. А каково Серёге будет узнать, что придётся им с малолетним Мишкой за отдельным столом да ещё и не в общем зале, а на кухне ужинать? Зойки с ними не будет, она уже взрослой считается. Ей разрешено со взрослыми сидеть и принимать участие в общих разговорах. Позорище! Юля заранее краснела.

Когда всё-таки решилась и рассказала, Серёга сначала не поверил – не слышал он ещё о таких порядках, – потом заинтересовался и заставил рассказать ещё раз и во всех деталях, а в конце просто рассмеялся. Впрочем, тут же извинился и сказал, что рассмеялся от неожиданности и парадоксальности ситуации. И ещё сказал, что пылить по этому поводу вовсе не собирается. А закончил так:

– И вообще, я не к ним, а к тебе в гости пришёл. Ты будешь со мной за одним столом, а это главное. Ещё неизвестно, за чьим столом веселей будет, правда же?

Попросил у тёти Саши гитару, принёс её в кухню и развлекал их с Мишкой. Оказывается, он классно поёт и кучу разных песен знает. Наташа тоже с ними ужинала, но ей приходилось постоянно подскакивать, когда её из столовой звали. Вообще-то ей уже сорок пять. Серёга её поэтому тётей Наташей называл, а сопливый первоклашка Мишка – просто Наташей. Серёга потом объяснил ей, когда они уже домой возвращались, что это он от родителей перенял. Сознался, что ни дядя Костя, ни тётя Мила ему, скорее, не понравились. Когда она попросила объяснить – почему? – он пожал плечами. Сказал, что и сам не понимает почему.

Слава Богу всё это недолго продолжалось. Мама потом папе сказала, когда они уже в машине домой ехали, что он потому долго не смог высидеть, что сам не пил за столом. Папа только кивал на это, глядя на слабо освещаемый фарами заснеженный асфальт дороги.

Глава 14. Ссора и примирение

30 октября 1972 года

В понедельник утром она прибежала, уже недовольная тем, что это ей приходится бегать к нему, а не наоборот. Помнила, конечно, почему они договорились встречаться на квартире у него, а не у неё, но всё равно злилась. Мог бы хотя бы предложить по очереди друг к другу по утрам бегать, эскимос чёртов!

Вообще, понедельник не задался. Его руки казались ей сегодня неприятно цепкими. Это когда она села на кушетку почитать, а Серёга подсел к ней, обнял за плечи и полез целоваться. Сначала просто целовались, а потом он залез к ней под рубашку, а ей сегодня этого не хотелось. Вот тогда и показалось, что руки у него цепкие. Даже рассердилась. Вырвалась из его рук, сказала, что ей ещё к Леське сбегать нужно, переоделась и убежала.

Решила, действительно, к Леське забежать. Очень хотелось пожаловаться на него и спросить у неё совета. Леська выслушала её и пожала плечами.

– А ты сама не понимаешь, чего он хочет?

На её вопрос: «А что делать?» – Леська опять пожала плечами.

– Если не хочешь, чтобы это случилось, просто перестань ходить к нему.

– Понимаю… – Она вздохнула. – Можно, конечно, и не ходить… А он тогда к Галке подкатит. Мне кажется он ей нравится...

– Не знаю, Юлька, что лучше… Это тебе самой решать. Если не будешь показывать ему, что он тебе нужен, то может и в самом деле на другую переключиться. У мальчишек это быстро делается. А если продолжишь ходить, то всякое может случиться.

Помолчали, потом Леська грустно говорит:

– Слушай, мне ведь придётся школу сменить. Нам уже ордер и ключи от новой квартиры вручили. Завтра переезжаем.

– Поздравляю… А зачем школу менять?

– Далеко это. На другом конце Москвы. До конца недели поезжу, конечно, но мама планирует уже в следующий понедельник в той школе меня зарегистрировать. Быстро как-то всё случилось…

– Чёрт, плохо как… А телефон? К кому телефон перейдёт?

Леська вздохнула и покачала головой.

– Ни к кому. Оказалось, нас не всех расселяют. Гончаренки пока что на месте остаются. Им все наши комнаты отходят. И телефон тоже за ними остаётся…

– А как же?…

Леська мрачно усмехнулась:

– А вот так. Письма будем друг другу писать…

***

Не пошла она к нему утром во вторник. Сначала хотела позвонить, но передумала. Решила, что пусть он сам звонит. Ему нужнее!

Серёга не позвонил. И в школе не подошёл, не спросил, в чём дело, почему не пришла. Даже не глядел в её сторону. На переменах выходил из класса и бродил по коридору или вообще спускался на первый этаж. А всё потому, что к нему и к ней ребята с вопросами приставали. Всех интересовал тот случай в сквере. Она рассказывала, конечно. А что тут такого? Серёга же не запрещал. Взрослым она не собиралась говорить. Понимала, что тут по всякому может повернуться. Кто-то что-нибудь не так поймёт, и потащат его в милицию. Избил-то он этих двоих очень сильно.

Всю неделю он с ней в молчанку играл. Она к субботе уже и забывать начала, из-за чего у них размолвка возникла, а он всё не подходит и не смотрит на неё. Томка к ней в субботу подкатила, когда из бассейна возвращались. Спросила, не поссорилась ли она с ним. Юля ответила, что нет, не поссорилась, но тут же насторожилась. С чего бы это у Томки в голове такие ненужные вопросы возникли? Разговорила её и быстро выяснила, что та не для себя старалась, а для Галки Ивановой. Это та её подослала. Попользовалась её душевной простотой, так сказать.

Закончилась молчанка в понедельник, когда Лариса пересадила Серёгу назад на освободившееся после Леськи место…

***

Что только Юля не передумала за прошедшее время. Первые дни злилась, конечно, сильно. Она, что ли, виновата? Не нужно было руки распускать, тогда и она не вспыхнула бы! Потом пришла мысль, что и её вина здесь есть. Совсем небольшая, но есть. Нужно было в первый же день показать ему, что она не такая, и твёрдо держаться этой линии. Так нет же, сначала решила, что ничего страшного не случится, если он её разок поцелует, потом ей самой понравилось, а потом как-то так случилось, что она «не заметила», как его руки оказались у неё на груди! Вот здесь бы решительно дать по этим рукам, но что-то помешало. А он и рад стараться! Под рубашку полез и уже голую грудь начал трогать, а потом и вовсе губами туда полез!

Весь четверг злилась на его упрямство! Десять раз порывалась сама позвонить! Только для того, чтобы высказать ему всё, что она о нём думает. Не позвонила, но только потому, что подумала, что он ещё чего доброго решит, что она сдалась и хочет извиниться.

А к вечеру четверга в голову пришла и другая мысль. Подумала, что опекунша Серёги могла из командировки вернуться, а он при ней стесняется по телефону разговаривать и поэтому не позвонил. Нет, ну а что? Разве так не бывает? Хотела тут же позвонить и намекнуть ему, что больше не сердится, но, как назло, телефон мама заняла. Они с дядей Костей по поводу Зойки и её планов на будущее разговаривали. Та, похоже, скоро замуж выйдет. Они если начнут, то могут два часа на телефоне провисеть. Ждать, когда они наговорятся, дело безнадёжное. Никаких нервов не хватит. Решила про себя, что завтра утром позвонит, и уселась за уроки.

Утром в пятницу ещё раз позвонила, но никто трубку не поднимал. Она десять гудков прождала, прежде чем положить трубку. Не может ведь такого быть, что он так крепко спит, что телефон не слышит? Нет, не может. Значит, его нет дома! Где-то шляется! Где, спрашивается?

***

К понедельнику Юля сдалась! Ну не может она, оказывается, без этого эскимоса! Привыкла уже к нему. Да и его вина в их размолвке к понедельнику стала казаться какой-то совсем уж маленькой и незначительной, а своя собственная вина, наоборот, сделалась огромной. Чего, спрашивается, вспыхнула? Если позволяешь парню многое, то чего удивляешься, что он ещё большего захотел? Дура!

Это у неё от деда с бабушкой такой вспыльчивый характер. Внешне на казачку совсем не похожа, а вот характер типично казацкий. Мама постоянно ей твердит, что с таким характером можно неплохо прожить на Дону или в Ставрополье – там таких заводных полно, – а вот для Москвы нужен характер помягче и поспокойнее…

Серёга подошёл, бросил свой портфель на пол рядом с партой, буркнул «Привет!» и плюхнулся на скамью рядом с ней. Из коридора донёсся звонок, Лариса закрыла дверь класса и прошла к своему месту. Урок начался.

Юля уже знала, что нужно делать! Выудила из портфеля толстую тетрадь, выдрала из неё лист бумаги в клеточку, написала в самом верху: «Привет! Не хочешь извиниться?» – и передвинула листок ему под локоть.

Серёга покосился на него, прочёл написанное, удивлённо взглянул на неё и быстро написал ответ: «Нет, не хочу! За что извиняться?»

«За своё поведение!»

«А что с ним было не так? По-моему, всё было как обычно».

Не спуская глаз с Ларисы, которая как раз выискивала в журнале очередную жертву для кровавой расправы у доски, Серёга с лёгким шуршанием передвинул листок по столу.

Она довольно долго думала, прежде чем дать ответ, но наконец написала: «Почему не позвонил? Это не по-товарищески! А если я заболела, и поэтому не смогла прийти?»

Серёга прочитал, едва заметно усмехнулся и черкнул в ответ: «Могла бы и сама позвонить! Между прочим, это ты начала. Не забыла?»

Пришлось прерваться, потому что выбор Ларисы пал на неё. Юля отправилась к доске писать длиннющее предложение с двумя хитро выделанными деепричастными оборотами. Обороты она услышала и выделила запятыми правильно, но попалась на простейшем сложносочинённом, присоединяемым союзом «но»! Лариса снизила оценку только до четвёрки, потому что после повторного прочтения уже написанного, недостающая запятая всё же нашлась и встала туда, куда нужно. Училка отправила Юлю на место и велела быть внимательной, а после неё вызвала к доске Серёгу.

Серый идти к доске боялся – это было хорошо заметно, – но Лариса почему-то сегодня к нему не придиралась. Написал он всё правильно и ни одной даже самой малюсенькой ошибочки не сделал. Пришлось ей раскошеливаться! Посетовала только на его корявый почерк, но выставила ему в журнал пятак! Серый довольно улыбался, когда возвращался на место.

К этому времени Юля уже прочитала, чем он ей ответил. Хотела закончить их переписку по-царски, чем-то вроде: «Эй ты, эскимос, давай мириться! Так и быть, я тебя прощаю!» – но после его ответа серьёзных аргументов у неё не осталось, а желание побыстрее закончить эту глупую ссору только усилилось. Поэтому она написала просто: «Давай мириться?»

Серёга прочитал, широко улыбнулся, посмотрел ей в глаза и молча кивнул. Потом ещё левую руку на их общее сиденье опустил, и она почувствовала, что он к её бедру осторожно прикасается. Скосила глаза вниз, а это он ей вытянутый мизинец протягивает. Прямо, как детсадовский малыш. Она чуть не рассмеялась. Опустила свою руку, мизинцем нашла его мизинец. Они сцепились ими и три раза осторожно тряхнули руками. Всё! Ритуал примирения завершён!

Серёга руку убрал не сразу. Сначала осторожно прикоснулся тыльной стороной ладони к её бедру, медленно погладил вверх и вниз и лишь после этого вернул руку на парту. Она осторожно огляделась по сторонам. Кажется, никто ничего не заметил.

Не хотелось ей прекращать их неторопливый разговор при помощи ручки и тетрадного листа. Взяла и написала: «А мне всю неделю ничего не снилось! Совсем ничего, представляешь?»

Серёга скосился в листок, прочитал, кивнул и одними губами беззвучно шепнул:

– Мне тоже…

Глава 15. Знакомство с тётей Галей

10 ноября 1972 года

На её звонок открыла тётя Галя. Оказалось, она не очень высокая. На полголовы всего выше её, и это у неё ещё сапожки на довольно высоком каблучке. Очень красивая, стройная блондинка с тёмными бровями и зелёными глазами. Тётя Галя улыбнулась ей, распахнула дверь пошире и посторонилась.

– Ты, наверное, Юля?

– Да, Юля Самойлова. А вы тётя Галя?

– Лучше называй меня Галиной Сергеевной. Проходи, раздевайся. Серёжа ещё спит. Я сейчас уйду, а ты буди его. Позавтракайте. На кухне в сковородке под крышкой гренки, кофе в кофейнике, молоко в холодильнике.

Она действительно была уже одета не по-домашнему. Красивый брючный костюм чёрной шерсти с коротким пиджачком со стоячим воротничком и закруглёнными лацканами. Под ним белая шёлковая блузка с пышными брыжами, на шее коротенькое жемчужное ожерелье, на лацкане пиджака изящная камея – на тёмно-коричневой каменной подложке вырезанный из белой слоновой кости или моржового клыка профиль девушки, чем-то напоминающей саму Галину Сергеевну. Обалденно красиво смотрится!

– Как там погода? – невнятно спросила Галина Сергеевна, орудуя перед зеркалом тюбиком помады.

– Холодновато. – Ответила Юля, привставая на цыпочки, чтобы повесить на крючок вешалки шубу. – У нас дома на градуснике минус пятнадцать. Скорее всего мороз ещё больше. Снежок небольшой пробрасывает, и ветер ещё...

– Минус пятнадцать это по-божески. Я вчера из Казахстана прилетела. На Байконуре рано утром было минус двадцать пять с сильным ветром. Вот это, действительно, холодно. Не обратила внимание перед подъездом стоит машина?

– Угу, стоит какая-то светлая Волга. А вы на Байконуре были?

– Умгу… Уроки вместе делаете?

– Да, вместе… Помогаю ему с русским.

Галина Сергеевна удивлённо посмотрела на неё в зеркало.

– Странно… Вообще-то, он очень грамотно пишет. В магаданской школе ему и четвёрки редко ставили. В основном пятёрки. – Она закрыла помаду, бросила тюбик в сумочку, отвернулась от зеркала и впервые внимательно взглянула ей в глаза. – Может, всё же какая-то другая причина, а?

Неудобно стало, что соврала. Подошла к ней поближе и созналась.

– Угу, другая. Только я о ней говорить не могу. Извините.

Галина Сергеевна улыбнулась в ответ и кивнула.

– Так и подумала. Ладно, не расстраивайся. Если у тебя большая задержка из-за ваших совместных занятий получится, просто подойди и скажи. Подумаем, что тут можно сделать. Только долго не затягивай, если такое случится, хорошо? И не стесняйся меня. Я всё-таки врач с большим стажем.

Юля покраснела так, что даже спина вспотела. Глаза в сторону отвела и едва слышно промямлила:

– Это не понадобится… Вы не так поняли… – и зачем-то добавила. – Не буду затягивать…

Галина Сергеевна тихонько рассмеялась, сняла с вешалки элегантную дублёнку с капюшоном, надела её, натянула на голову до самых бровей круглую папаху «седой песец», поправила перед зеркалом выбившиеся из-под неё пряди прямых, светлых волос, попрощалась и ушла.

Юля осталась стоять в прихожей. Она пыталась понять причину, по которой так легко выдала себя. Ну что стоило придумать какой-нибудь другой ответ? Сказала бы, к примеру, что у Серёги в дневнике двойка с тройкой стоят. Разве не повод, чтобы оказать ему шефскую помощь? Повод. Кстати, и не ложь это вовсе! Выдавать товарища, конечно, нехорошо – он, может, об этой двойке своей опекунше не собирался рассказывать, – но это всё же лучше, чем то, что она только что сделала. Теперь Серый наверняка разозлится, а они с ним только-только помирились. Вот ведь дура чёртова! Ну и кто из них двоих после этого эскимос?

Вернуться домой, а оттуда позвонить и объяснить ему, что произошло? Не хочется. Он тут, рядом, за закрытой дверью. Всё ещё в раздумьях Юля медленно подошла к зеркалу и выключила настенный светильник. Постояла, привыкая к темноте, потом, когда начала различать дверные проёмы, вернулась к его двери, постояла в нерешительности, но всё же отворила её.

На неё пахнуло знакомыми запахами. Серый так пахнет. Приятно очень, кстати. Постояла на пороге, рассматривая его тёмную голову и голые плечи на светлом фоне постели, вошла в комнату и неслышно прошла к окну. Раздвинула задёрнутые на ночь шторы, постояла, глядя на спешащих по своим делам прохожих, дотянулась руками назад и расстегнула крючки, стягивающие пояс школьного фартука. Осторожно, чтобы не поцарапаться колючей застёжкой комсомольского значка, сняла фартук, аккуратно сложила его на краю письменного стола. За фартуком пришла очередь юбочки, а за ней и блузки. Осталось только снять носки и рейтузы…

Раздевшись до трусов и майки, Юля постояла, нерешительно глядя на дверцу шкафа, за которой скрывалась выданная ей байковая рубашка, неслышно вздохнула, чуть пожала плечиками и не стала её открывать. Вместо этого на цыпочках подошла к широкой кушетке, на которой раскинулся в глубоком сне Серёга, присела на самый краешек, посидела минутку, глядя на его левое ухо и висок (он спал на животе, отвернув голову к стене), потом пересела глубже. Попой она при этом задела его спрятанную под одеялом руку. Серёга убрал её и медленно перевернулся на бок.

Ей пришла в голову новая мысль. Если она сейчас заберётся под одеяло, прижмётся к нему и будет нежна с ним, то не будет он на неё очень уж сердиться, когда проснётся. Вон и вторая подушка, которая обычно остаётся ночью в комоде у стены, сегодня лежит на кушетке. Она привстала, вытаскивая из-под себя край одеяла, приподняла его, осторожно опустила голову на подушку, а ноги спрятала под одеяло.

***

Юля осторожно вытянула руку и нашла талию Серёги. После улицы руки у неё всё ещё не согрелись, и он вздрогнул. Развернулся на спину, потянулся, выбросив руки над головой, зевнул и лишь после этого развернулся к ней. Полежал, хлопая глазами, и шёпотом поздоровался:

– Привет, Юлька! Ты как здесь оказалась?

Она молча улыбнулась ему и снова протянула руку. Серёга почувствовал прикосновение холодных пальцев к своему животу, поймал их и перетащил к себе на талию. Ещё и ладошкой своей горячей сверху прикрыл, чтобы ей теплее было. Спросил:

– Замёрзла?

– Угу, на улице холодно.

– Иди ко мне, я согрею…

***

Он потянул её на себя, а потом они очень долго совсем не разговаривали. До тех пор, пока ЭТО не началось. Вот тогда она испугалась. Да так сильно, что упёрлась она руками в его плечи, силясь оттолкнуть, и зашептала ему прямо в лицо:

– Серёжа, не надо! Я не хочу!

Он не сразу её отпустил. Она даже чуть было не рассердилась. Вывернулась из-под него, забилась, не понимая, как освободиться, лишь тогда до него что-то начало доходить. Он помедлил ещё немного, а потом перелез через её ногу, упал на живот и засунул руки под подушку.

Полежал так, глядя на неё одним глазом, а потом на спину перевернулся. Он ещё тяжело дышал, когда сказал ей это.

– Знаешь, Юлька, то, что ты со мной вытворяешь, называется одним очень нехорошим словом…

Она искала под одеялом свои трусики, когда он это сказал. Удивилась так, что даже забыла про свои поиски. Повернулась к нему и спросила:

– Каким словом? Что я с тобой вытворяю? О чём ты?

– Издеваешься ты надо мной – вот что! – Серёга тоже сел в кровати, взял свою подушку, отбросил её к стене, переполз туда и уселся, подсунув подушку под спину.

Она аж задохнулась от удивления.

– Это я-то издеваюсь?!

– Ну, не я же! Заводишь меня, а потом грубо бросаешь! Я вот никак понять не могу: зачем ты это делаешь? Тебе что, доставляет удовольствие смотреть, как я мучаюсь?

– Ты что, дурак? Ты о чём? Я вот вообще ни слова не поняла из того, что ты тут наговорил!

– Не понимаешь?

– Нет, не понимаю!

– Странно. Ты показалась мне девушкой достаточно взрослой, чтобы понимать такие вещи.

– Какие вещи?

Серёга молча зашарил под одеялом ногами, потом нырнул рукой к своей левой ноге, рассмотрел свою добычу и протянул Юле её трусики. После этого обеими руками высоко поднял одеяло, поглазел в темноту под ним и снова протянул руку на сей раз за своими трусами. Натянув их под одеялом, он поднялся на ноги, прошагал к краю кушетки, спрыгнул на пол, подошёл к стоящему в углу шкафу, открыл его, достал что-то светлое, вернулся к ней и протянул ей большое банное полотенце.

– Если тебе нужно принять душ, можешь идти первой. Я пошёл готовить завтрак.

– Ну уж нет! – возмутилась она. – Давай заканчивай то, что начал! Какие вещи я не понимаю?

– Я уже сказал какие. Повторить?

– Повтори!

Серёга отошёл к письменному столу, нашёл на стуле свои домашние брюки, натянул их и угрюмо пробурчал:

– Не хочу повторять. Всё ты прекрасно понимаешь. Просто ты упрямая и не хочешь признаваться в том, что была неправа. Иди в душ!

– В чём я была неправа? – Она начала злиться.

– В чём, в чём… Здесь можно, а тут не трожь! – передразнил он её. – Это можно, а вот это ни в коем случае нельзя! Ты как будто специально меня дразнишь, а потом, в самый неподходящий момент, говоришь: «Стоп!» А я всё время боюсь, что могу не выдержать или не понять тебя, и тогда случится что-то очень нехорошее.

Юля подошла к нему, пока он говорил. В спальне было прохладно, и она начала мёрзнуть, лишь только выбралась из-под одеяла. Она обхватила плечи руками, и Серёга, видимо, понял, что ей холодно. Он осторожно обнял её своими горячими руками и привлёк к себе. Она положила руки ему на талию, подняла к нему лицо и шёпотом спросила:

– Что «нехорошее»?

– Не знаю… А если бы я не смог остановиться? Ты бы считала, что тебя изнасиловали и, наверное, была бы права, а я чувствовал бы себя преступником. Я так не хочу, Юль.

– Я просто испугалась. Неожиданно как-то это было.

– Неожиданно? – Ей показалось, что он усмехнулся. Она отстранила голову от его щеки и посмотрела ему в лицо. Нет, показалось. Серёга был серьёзен и даже хмурился. – Знаешь, если ты ножки передо мной раздвинула, то тут уже всякое может случиться.