Текст книги "Противостояние II (СИ)"

Автор книги: Александр Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Вот, ограждение встало!

На том месте, где крутился пылевой столб, встал метровой высоты параллелепипед матово-серого цвета со сторонами по два метра. Теперь его невозможно было не заметить. Очень уж он напоминал бетонный постамент какого-то памятника.

– Сейчас там, по центру, появится в земле узкий шурф глубиной в пять метров, – продолжал я комментировать то, что оставалось невидимым из-за возникшего ограждения. – На самом его дне возникнет что-то вроде небольшой квадратной полости высотой в метр и со сторонами в два метра…

Айн, цвай, драй! Всё! И то, и другое появилось! Сейчас нижняя полость будет заполнена кипящим оловом... Есть олово!..

В него будет погружен нижний конец стелы. Это для устойчивости всей конструкции и чтобы колонну невозможно было вытащить краном. Если захотят её выдернуть, им придётся привлекать для этой цели экскаватор и кучу землекопов. А они захотят...

– Кто, они?

– Учёные. Колонна была вырублена из скалы, находящейся на северо-восточном краю кратера Циолковского. Это на обратной стороне Луны. С Земли этот кратер не видно. Сам понимаешь, какой это интересный материал для исследований. Лунный грунт на Землю до сегодняшнего дня не попадал. То, что якобы доставили на Землю американцы, это обычный земной грунт. Не были они на Луне. Это была хорошо организованная и очень дорогостоящая фальсификация.

– Серьёзно?!

– Вполне... Вон она, смотри!

Сверху вниз неторопливо поплыл массивный столб самой стелы. На нижнем его конце были хорошо заметны две глубокие – пять сантиметров в глубину и десять сантиметров в ширину – бегущие по периметру столба поперечные канавки. Расплав олова зальётся в них и, после остывания, вся конструкция будет напоминать гвоздь, развёрнутый шляпкой вниз. Впрочем, канавки тут же стало не видно. Их закрыло силовое поле ограждения.

Через минуту нижний край колонны достиг поверхности расплава и через оставшиеся узкие щели вырвался белый дым. Интересно, что это сгорело? А может, это был не дым, а пар? Слой глины, через который проходила колонна не должен быть абсолютно сухим. Особенно в верхних слоях. Да, наверно, стенки колонны набрали немного влаги, которая и дала пар при соприкосновении с расплавом.

Пол под нашими ногами вздрогнул. Всё, дело сделано!

– Приехали! – сообщил я лейтенанту. – Минут через десять олово застынет, силовое поле после этого исчезнет, и колонну будет видно целиком. Хочешь взглянуть?

Он оглянулся на меня и кивнул.

– Конечно хочу! Только куда же мне тебя девать?

– А я прямо сейчас исчезну. Мне здесь больше делать нечего.

Я протянул ему руку, лейтенант улыбнулся и ответил на рукопожатие. После этого я из кабинета исчез, чтобы появиться во дворе дома Успенских.

Я не видел, какую памятную доску приделал мой двойник к колонне, иначе бы для начала завернул на Землю-2, чтобы поругаться с ним и с Надюшкой. Это была её шалость, а он не смог ей отказать. Ещё и сам вместе с ней хохотал. Гравировка на массивной бронзовой табличке, заглублённой в тело столба, гласила:

В память о визите в сие узилище

Студента Кузнецова А. П.

Да продлит Господь его годы!

–

15 апреля 1973 года

Глава 26. Юля и Сергей

15 апреля 1972 года

Если быть перед собой совсем честной, то Юля растерялась и оробела. Никогда раньше не считала себя трусихой, но сегодня как-то очень уж много на неё вдруг навалилось. Сначала убийство невесты прямо у неё на глазах, которое потом оказалось не убийством, а чем-то странным. Потом мнимая смерть Серёги, которая тоже оказалась не смертью, а всего-навсего глубоким обмороком.

Как будто этого кому-то показалось недостаточно, этот кто-то заставил её присутствовать при том жутком разговоре с матерью невесты. У неё до сих пор стоит перед глазами то странное выражение лица матери невесты, когда она говорила о предательстве. Ей даже пришло в голову, что такое выражение должно быть на лице у человека, готового прямо в следующую секунду умереть. Надеть петлю на шею и, не раздумывая, шагнуть с табуретки. И её горькие слёзы, когда она стояла на коленях прямо на мокром асфальте. И слёзы малышки, когда та увидела, что плачет её мама. Ужас! Просто кошмар!

Потом, когда Серёгин друг появился, стало как-то легче, и все немного успокоились, но понятнее не стало. Вспомнить хотя бы слова этого Александра о том, что случилось с невестой. Он ведь тоже уверял мать, что этот дядька с ружьём убил её дочь, а Серёга её якобы вернул к жизни. Главное, Александра в это время на площади и вовсе не было. Он же ничего собственными глазами не видел!

Непонятно, почему мать этой девушки ему ни словом не возразила? Она же должна была видеть всю эту сцену с первой и до последней секунды, потому что находилось совсем недалеко от того места. Наверное, поверила им всем – и Александру этому, и Серёге, и дядьке с ружьём. Да и невеста наверняка тоже была с ними заодно. Без неё этот спектакль разыграть было бы невозможно.

Очевидно же, что это был какой-то глупый розыгрыш, в котором они все приняли участие. Просто потому, что не розыгрышем это никак быть не могло. Серёга же на полном серьёзе говорил о картечи, которая якобы убила невесту. И дядька следователь тоже упомянул картечь.

Нет уж, извините! Если картечь была, да ещё и попала девушке прямо в сердце, то смерть неизбежна! И это никому не в силах изменить! А уж говорить о каком-то там «воскрешении»... А Юля видела эту якобы «рану» своими глазами. Как раз под левой грудью, где, как всем хорошо известно, у человека находится сердце. Крови было много, спору нет, вот только кровь ли это была?

Ребёнку понятно, что это был глупый розыгрыш. Наверняка у девушки в складках платья пряталась бутылочка или полиэтиленовый пакет с красной краской. А может, и с настоящей кровью! Например с местного мясокомбината. Тот дядька выстрелил холостым патроном из ружья, а она воспользовалась тем, что все взгляды были прикованы к нему, и чем-то проколола эту бутылочку или пакет. Была недавно передача по телику о работе каскадёров с «Мосфильма». Так вот, там как раз о таком методе рассказывали.

И розыгрыш этот не просто глупый, но и жестокий. По крайней мере по отношению к родителям и сёстрам невесты. Почему Серёга согласился участвовать в нём? Никогда не замечала в нём склонности к жестокости. Мог бы, кстати, её предупредить. Она ведь сильно испугалась, потому что поверила в то, что прямо у всех на глазах случилось убийство.

Вот это непонимание и мучило её больше всего. Тут бы Серёгу расспросить хорошенько, он должен знать все детали, но с появлением Саши он совершенно переменился. Стал каким-то другим. На неё почти не смотрел. Смотрел только на Сашу, и из глаз его не уходила тревога. Или это было напряжение? Как будто он ожидал чего-то плохого.

Перед калиткой дома Успенских Саша обернулся к ним – он шёл рядом с матерью невесты и нёс на руках малышку – обернулся, взглянул в глаза Сергею и негромко сказал:

– Не переживай, Серёга. Ты не мог этого предвидеть. Никто не смог бы. И в той ситуации ты повёл себя абсолютно правильно! Я тобой доволен.

Больше он ничего не добавил, а отвернулся от них и шагнул в калитку, которую Лика держала для них открытой. Странно, но Серёга после этих слов как-то переменился. Как будто до этого он набрал в лёгкие воздух и никак не мог его выдохнуть, а тут ему будто дали разрешение: выдохни и расслабься! Он и в самом деле осторожно выдохнул. Его плечи опустились, он весь стал как-то мягче и как будто даже круглее, и Юля вдруг поняла, что он стал самим собой. Таким, каким она его всегда знала. Вернулся к себе.

Он даже улыбнулся ей, подхватил её под руку, но тут же вновь отпустил, положил руку ей на спину, чуть подтолкнул, пропуская вперёд, положил руки ей на плечи, и они так, паровозиком, след в след, прошли через калитку во двор.

Она прямо кожей чувствовала его облегчение и даже радость, но не понимала их причин. Он чего-то опасался? Её сильный и отважный Серёга чего-то боялся? Да, похоже. А чего? Или кого? Этого Сашу? Да ну, не может быть! Саша вёл себя совершенно не угрожающе, и в его поведении не чувствовалось никакой агрессии.

Да и не испугался бы Серёга никакого хулигана. Даже самого агрессивного. Серёга не такой! На агрессию он отвечает встречной агрессией. Ей ли не знать. Не испугался же он тех троих взрослых дядек в сквере напротив бассейна, когда ему пришлось подраться? Ни капельки не испугался! А уж от них агрессии столько исходило, что даже ей страшно было.

Ну не из-за слов же этого Саши он вдруг так резко изменился? Он же ничего такого не сказал.

***

Поговорить сразу не удалось. Пока зашли в дом, пока разделись. Лика тут же бросилась переодевать Лизаньку в домашнее, потому что то воздушное платьице, в которое она была одета, было слишком уж чистеньким и не предназначенным для игр. Мария Сергеевна оставила их с Сергеем в просторном зале, а сама куда-то убежала, а когда вернулась, вручила ей домашний халатик, наверное Ликин. Они с ней примерно одного роста. А Серёге она выдала стёганный мужской халат. Отвела их в соседнюю комнатку – кажется, это была комната невесты – и велела снимать с себя мокрую и испачканную одежду. Пока они переодевались, Мария Сергеевна собрала сумку с вещами для Антонины и отправила Лику в больницу, а сама забрала у Серёги брюки, а у неё юбку – только их нужно было почистить – и убежала в баньку. Она у них во дворе.

Тут бы можно было и поговорить, но, как назло, Лизанька расплакалась. Кажется, она испугалась. Мамы нет, папы тоже нет, сёстры все куда-то подевались, а в доме остались только чужие дядя и тётя. Пришлось заниматься с ней. Серёга попытался взять её на руки, но она не пошла к нему. Пришлось включаться Юле. Нашла она игрушки Лизаньки, выбрала из них изрядно потрёпанного медвежонка и красивую куклу, усадила Лизаньку на диван и сама села рядом. Оказалось, достаточно было бы взять одного медвежонка. На куклу Лизанька почти не обращала внимания, а медвежонка обняла, уткнулась в него носом, ещё пару раз всхлипнула и затихла. Лишь спустя минут пять она начала разглядывать Юлю. Серёжку она почему-то игнорировала. Посматривала в его сторону, но без всякого интереса.

Юля дотянулась до головки медвежонка, и Лизанька разрешила его погладить. После этого контакт был установлен, и посредником при этом выступал набитый опилками медвежонок. Юля подумала, что благодаря медвежонку она попала в мир девочки, и та признала её за свою. Улыбнулась этой мысли и подмигнула Серёге. Он сначала сидел в кресле у окна и наблюдал за ними, а сейчас расхаживал по комнате и рассматривал развешанные на них иконы и многочисленные фотографии. Возле некоторых он задерживался надолго, по другим только скользил взглядом и переходил к следующей.

***

Саша появился в доме лишь через час с четвертью. Они к этому времени уже переоделись в своё, и Мария Сергеевна напоила их чаем. Предлагала накормить их, но есть не хотелось, и они отказались. Юля чувствовала себя в этом доме неловко и, воспользовавшись временным отсутствием хозяйки, предложила Серёге уйти, но он помотал головой, посмотрел на неё непонятным взглядом и сказал, что им непременно нужно дождаться Сашу. Ему нужно с ними поговорить. Кроме того, сказал он, им просто так уйти не дадут. За воротами поджидает целая толпа народу, и если Юля возьмёт на себя труд выглянуть в окно, то сможет убедиться в этом лично.

Она подошла к окну и прямо через тюлевую занавеску выглянула наружу. Людей и в самом деле было многовато – человек десять, но Серёга сказал, что там их наверняка гораздо больше. Основную толпу скрывает высокий забор, а она видит только головы тех, кто скопился на противоположной стороне улицы. Кроме того, сказал он, там скорее всего полно милиции, а встречи с ними им лучше было бы избежать.

– Огородами будем уходить? – улыбнулась Юля.

Серёжка усмехнулся.

– Если по-другому не получится, то придётся огородами. Ползком между грядок.

– А чего они ждут, как ты думаешь?

– Как чего? Нас с тобой ждут. Обычные зеваки. Кто-то сюда за нами с соборной площади пришёл, кто-то что-то в трамвае или на рынке услышал и тоже притащился. Воскресенье же. Народ не на работе. А тут какое-никакое развлечение.

– Слушай, а про какие колокола твой приятель рассказывал? Ну помнишь, там, на площади? Дядька следователь, по-моему, даже испугался, когда Саша про них сказал. Помнишь?

Серёга немного задержался с ответом, а тут как раз Мария Сергеевна вернулась. Серёга к ней повернулся и спрашивает:

– Мария Сергеевна, я правильно понял, что вы с дочерью лично присутствовали в Сергиевской Лавре, когда учитель те колокола вернул? – Вот опять этот «учитель» появился. Что за учитель?

Мария Сергеевна подошла к ним, подхватила на руки Лизаньку, которая выбралась со своим мишкой из-под стола, и лишь затем ответила.

– Да, мы там были. Саша нас туда провёл. Кстати, кроме нас с Тонечкой там других женщин не было. По крайней мере я ни одной не заметила. Там кроме семинаристов и братьев монахов вообще никого не было. Ну ещё десятка два милиционеров толкались, конечно. А что, Серёжа?

– Можете Юле в двух словах рассказать, что там произошло? Я бы тоже с удовольствием послушал. Учитель рассказывал, но это было на ходу, мы с ним торопились, вокруг было много народу, было шумно, – этот разговор в метро случился, – и он к тому же в тот момент другими мыслями был занят. Так что вполне мог что-нибудь интересное упустить.

– Ты Спасителя учителем называешь?

– Да, я его ученик, а он мой учитель. Мне кажется, вы и сами уже догадались про меня.

– Да, догадалась. Про колокола, говоришь? Даже не знаю... – Она бросила на Юлю короткий взгляд и снова повернула голову к Серёге. – А поверит ли Юленька? В жизни ведь такого не увидишь. Разве что в кино? Тут сердцем видеть нужно. Мы с Тонечкой видели, как ребята милиционеры трясли головами, когда на площадке перед колокольней один за другим встали колокола. Представь себе: пустая площадка перед колокольней и вдруг на ней сначала пара толстых досок возникает, а потом на них огромный колокол опускается. Возникает в воздухе и осторожненько вниз падает. Медленно-медленно. Как при замедленной съёмке. В такое трудно поверить даже верующему человеку. Мне кажется, ты бы тоже сначала не поверил. Подумал бы, что это просто какой-то фокус. Я вот, например, хоть и понимала, что он всё может, и верила в него, но тоже немножко сомневалась. Пока Саша не закончил и не дал нам возможность потрогать их руками. Хорошо, что мы с Антошей в первом ряду были. Успели добежать в числе первых. Там потом вокруг них такая плотная толпа образовалась, что нас в ней изрядно помяли. Еле вырвались.

– Потрогали?

– Конечно. Но только один. Мы с Тонечкой сразу к Большому побежали, к нему и прикоснулись. Потом уже невозможно стало к другим подойти. Да и страшно мне стало.

– Страшно?

– Конечно, страшно. Ты бы их глаза видел!

– Чьи глаза?

– Да всех! Кто-то улыбается, кто-то серьёзен, у кого-то и вовсе слёзы на глазах. Но у всех в глазах что-то похожее на безумие. И это всё здоровенные мужики! Они сначала старались нас с Тошей не задевать – ну это понятно: монахам устав запрещает к женщинам прикасаться, – а потом один случайно рукавом рясы задел, другой, и пошло-поехало! Уже и не понимают, кто перед ними стоит. Как только пуговицы у нас на плащах не пооборвали! Мы, когда из толпы выбрались, посмотрели друг на друга и тут же за колокольню убежали, чтобы одежду в порядок привести.

– А дальше что было?

– Дальше? Дальше Святейший Владыко повелел всем отойти в сторонку. Не сразу, конечно, послушались. Пришлось ему целую команду семинаристов, из тех, кто покрепче, созвать. К ним, кстати, и некоторые из милиционеров подключились. Встали они в цепь, взялись за руки и отжали всех прочих подальше от колоколов. Владыке пришлось даже пару раз прикрикнуть, чтобы люди перестали шуметь. А потом он с другими высшими иерархами все колокола тщательно обследовали. Со старыми фотографиями и рисунками сверяли. Чтобы, значит, удостовериться, что здесь никакого обмана нет, и что это и в самом деле те самые колокола, понимаешь? Это мне позже муж объяснил. Плохо было бы, если бы это какой-то шуткой или фальсификацией оказалось. Большой скандал мог бы выйти, понимаешь?

Серёга кивнул.

– Понимаю. Удостоверились?

– Угу. Я, когда улыбку Святейшего Владыки увидела, сразу поняла, что всё это на самом деле случилось. Он мужчина-то неулыбчивый, даже немножко угрюмый, а в тот раз улыбался примерно так, как моя Лизанька улыбается, когда на Рождество под ёлкой на полу сидит и подарки рассматривает. Такая же улыбка счастливая. Вот тогда я всё и поняла. И Тоша тоже поняла. Но она заранее знала, что и как будет. Саша ей одной сказал, ещё когда мы от нашего дома к Лавре шли. Он даже совета у неё спросил!

– Какого совета?

– Ну он же в тот день в Загорск совсем для другого прибыл. Хотел с родителями больных детишек встретиться. Думал, вылечит нескольких ребятишек и к себе вернётся. А тут оцепление по всем улицам, военных нагнали, ворота Лавры заперли и перед ними танки поставили. Не пройти, не проехать! Они думали его танками остановить! – Она довольно рассмеялась.

– Погодите! Какого совета он у вашей дочери спросил?

– Говорит, если мне не разрешают с больными детишками и с их родителями встречаться, я тогда монахам их древние колокола верну, которые в тридцатом году с колокольни сбросили и на переплавку увезли. Как, мол, считаешь, Тоша? Он её Тошей называет. Она мне призналась, что когда слышит вот это «Тоша», то у неё сердечко так от нежности и тает. – Тётушка вздохнула. – Полюбила она его, Серёженька. Наверное, грех это, в Господа вот так, как она, влюбляться, – как женщина в мужчину, – но тут уж ничего не поделаешь. Сердцу не прикажешь. Папа наш сердится, когда об этом слышит, а я дочку понимаю. Помалкиваю, чтобы его не сердить, но понимаю. И она помалкивает.

– Почему грех? Учитель ведь тоже человек. И ему ничто человеческое не чуждо. Я слышал, как он о вашей дочери отзывался, и мне показалось, что она ему небезразлична.

– Ну какой же он человек, Серёженька? – улыбнулась тётушка. – Какому человеку такое под силу? О чём ты?

– Не знаю... Я и сам этого до конца не понимаю, но мне показалось, что его сердит, когда люди перестают в нём человека видеть. Не хочет он этого, понимаете? А ещё мне кажется, что если все люди на Земле перестанут видеть в нём человека, то он с Земли уйдёт. Мы станем ему неинтересны, понимаете?

Она покивала, задумчиво разглядывая его лицо.

– Понимаю... Ты думаешь, что Антоша...

– Ничего я не думаю, тётя Маша, – перебил он её. – Я его ученик, причём не единственный, а не закадычный дружок, с которым он своими сердечными тайнами делится. Не знаю я его мыслей по поводу вашей дочери. Но мне почему-то кажется, что одно лишь то, что ваша дочь его полюбила, заставляет его относиться к ней по-особому. Не как ко всем прочим красивым девушкам, понимаете?

Тётушка снова кивнула.

– А что с этими колоколами дальше было? – не выдержала Юля.

– Дальше? А дальше Святейший Владыка освятил их, и Саша по очереди вернул их на прежние места. Осторожно поднял на воздух, поместил каждый из них на свой этаж колокольни и там подвесил на специальных балках. Сам подвесил. Никто ему не помогал. Уже год они радуют прихожан и всех прочих своим звоном. Вот так, Юленька, дальше было. Ты и этому не веришь?

Что на это ответишь? Юля пожала плечами и отвела взгляд в сторону. И врать не хотелось, но и спорить и доказывать, что такое попросту невозможно, и всё рассказанное суть обыкновенная выдумка, казалось ей в этом доме, где в красном углу под иконой горит лампадка, тоже неуместно.

Серёга рядом с ней вздохнул, молча обнял её плечи, привлёк к себе, прижал на секундочку, поцеловал в голову и отпустил. Слов он никаких при этом не произнёс. Молчала и тётя Маша. Кивнула только и тоже вздохнула.

Продолжения не было, потому что стукнула дверь прихожей, и тётя Маша с Лизанькой на руках убежала туда. Вернулся Саша…

Глава 27. В доме Успенских

15 апреля 1972 года

Саша был хмур и сосредоточен, когда в сопровождении Марии Сергеевны и Лизаньки появился в зале. Коротко кивнул Юле, но даже не улыбнулся. Подошёл к дивану, на котором она устроилась, и сел рядом. Она тут же пересела в самый угол. Серёжка подошёл к ней, присел на диванный валик и положил руку ей на плечо.

Саша посмотрел на оставшуюся в нерешительности стоять хозяйку дома и похлопал рукой по дивану рядом с собой.

– Садись, Мария! Нужно поговорить.

Она послушно подошла и бочком присела на диван. За ней, как привязанная, шла Лизанька. Мама, не глядя на неё, подхватила девочку и усадила к себе на колени. Саша улыбнулся Лизаньке, и та застеснялась. Отвернула от него личико и уткнулась носом в мамину грудь. Саша вздохнул.

– Даже не знаю, с чего начать...

– С Тонечкой что-то? – встревожилась мать.

– Да, с ней. Она пока что лежит в палате интенсивной терапии, но врачи уже оставили её в покое. Ей вкололи успокоительного, а сами собрали консилиум. Сидят в кабинете главврача, совещаются и спорят. К сожалению, успокоительное не помогло. Точнее, помогло, но лишь частично. Слишком сильны впечатления от случившегося. Лежит на своей койке, отвернулась к стене и ни с кем не хочет разговаривать. Даже не захотела поговорить с отцом. Его пустили к ней на пять минут, но он от неё ничего не добился. Не хочет она ни с кем общаться. Я полчаса назад послал ей крепкий сон. Пусть поспит до вечера. А вот что будет ночью, я не знаю. Мне, конечно, хотелось бы с ней поговорить, но даже не знаю, уместно ли это будет?

– Почему неуместно?

– Сложно это для меня... – нехотя ответил он. – О чём с ней говорить? Какие слова подобрать? С одной стороны, она на обручении дала Михаилу своё согласие. Добровольно дала. Хоть и под давлением с вашей стороны, – согласись, уговоры это ведь тоже мягкая форма давления, – но для Михаила и его родственников на обручении всё выглядело, как добровольное согласие. Он тоже там, в больнице, вместе с родителями, дядьками и тётками и ещё с какими-то родственниками. Толкаются в вестибюле перед приёмным отделением, нервничают, строят какие-то планы. Обсуждают, куда бы её увезти, чтобы довести дело до конца. Михаил ведь твёрдо убеждён, что данное ему слово по-прежнему остаётся в силе, и он имеет на Тошу все права.

– Не все! – перебила его Мария. Она на миг прижала головку дочери к груди, машинально поцеловала её в макушку и снова подняла глаза на Сашу. – Не все! Он получил от неё обещание, что она придёт в церковь, где их обвенчают. Больше ничего! Она пришла, но обряд же не состоялся? Не состоялся! И не по её вине!

– Да, не состоялся, – кивнул Саша, – но обручальное колечко она с руки не сняла.

– Ах, оставь! Она о нём уже и не помнит! Я представляю, что у неё сейчас в голове творится. До колечка ли ей? Как только заметит его, так тут же и снимет. Или я не знаю Тонечку! Она сейчас совсем о другом раздумывает.

Саша вздохнул.

– Возможно, ты и права. Но Михаил-то о том колечке очень хорошо помнит. Для него и для его родителей всё случившееся там на площади, это, конечно, очень неприятно, но ведь в главном же ничего не изменилось. Для них всех это просто досадная помеха, понимаешь?

– Понимаю, но мне нет до них дела. Ещё не хватало их проблемами голову забивать, когда с моим ребёнком такое случилось! Ты лучше о другом.

– О чём?

– Ты вот давеча сказал, «с одной стороны». Есть и другая сторона?

– Да, есть... Знаешь, мне ведь доводилось возвращать людей с того света. И довольно часто. Во всех обычных случаях я говорил этому человеку примерно так: «Своей первой жизнью ты обязан папе и маме, а этой жизнью ты обязан мне и только мне!»

Мария Сергеевна кивнула.

– Понимаю. И это правильно. Ты хотел бы забрать Тонечку к себе?

– Хотелось бы, но пока не знаю, как это устроить. Я ведь тоже не свободен в своих желаниях, понимаешь? Рядом со мной есть женщина, которая обещала через пару лет стать моей женой. И она станет ею, чего бы мне это ни стоило. Если бы не это, я бы Тошу ещё год назад от вас увёл. А если бы вы стали возражать и чинить препятствия, то просто украл бы её, как в старину девушек крали. Стали бы мы жить, внуков и внучек для вас нарожали бы и были бы счастливы. Но так, к сожалению, не получится. И даже не из-за той женщины. Мне кажется, она не была бы против, если бы Тоша где-то неподалёку от нас жила.

– А из-за чего тогда? Из-за Михаила?

Саша мрачно усмехнулся.

– С ума сошла? Когда это было, чтобы мужчина обращал внимание на соперника? Он мне кто? Брат? Сват? Я с ним даже не знаком.

Мария вздохнула.

– Тонечка ведь тебя тоже больше жизни любит. Всю вчерашнюю ночь проревела, так не хотела идти под венец. Сегодня утром еле её добудилась.

– Да, знаю.

– Может, тогда монастырь? Она наверняка думает об этом. Я её знаю.

– Монастырь? – Саша задумался ненадолго, а потом покачал головой. – Такую живую красоту прятать в монастыре? Нет, Мария, нельзя. Ты, наверно, не до конца понимаешь, какую роль женская красота играет в этом мире. Хочешь расскажу, что я сам об этом думаю?

– Конечно.

– Если кратко, то человеческая красота, в первую очередь женская, это мощный двигатель прогресса. В наше время это уже не так заметно – просто потому, что людей на Земле гораздо больше стало, – но в средние века и в века до них красота была очень мощным фактором. Она не всегда несла с собой добро. Чаще даже было наоборот – везде, где появлялась красивая женщина, начинало твориться чёрт знает что. Звенели сабли и шпаги, гремели пистолетные выстрелы, начинались войны, несущие смерть многим непричастным. Но главное при этом то, что красота всегда была ответственна за активность мужской половины человечества. Если бы все женщины на земле были одинаковы, неотличимы друг от друга, то и интереса никакого они к себе не вызывали бы. Какая, собственно, разница ту или эту девушку замуж позвать, если они всё равно все одинаковы, понимаешь?

Мария кивнула.

– Вот. А с исчезновением женской красоты исчезла бы и большая часть интереса к жизни для мужчин. К чему стремиться? К богатству? К власти? А зачем? Ведь чаще всего, и то, и другое служило лишь средством, чтобы получить доступ к красоте. Купить, соблазнить деньгами и роскошной жизнью или властью. Именно поэтому вокруг красивой девушки всегда возникает напряжение наподобие гравитационного поля. Каждому хочется оказаться рядом. Хотя бы для того, чтобы просто полюбоваться и испытать восторг. И чем ближе он к ней окажется, тем больше деталей сможет разглядеть. А вернувшись к себе, он тут же начинает мечтать о новой встрече. Чтобы снова полюбоваться. Но этим дело не ограничивается. Сама понимаешь, о чём думает каждый мужчина, увидев такую девушку, как твоя дочь. Не буду озвучивать.

– Да, не нужно. Я взрослая женщина и всё прекрасно понимаю.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Саша. – Так что, Мария, с моей точки зрения, монастырь – это чистое варварство. Не могу я такое одобрить. – Он вздохнул. – Но и возражать против такого её решения я тоже не стану. Посчитает, что монастырь для неё единственный путь, пусть уходит в монастырь. Это её выбор. Я предложу ей ещё один вариант, а там пусть сама решает... Не знаю только, как вы с мужем на него посмотрите...

– Какой вариант?

– Пойти ко мне в помощницы. Примерно, как Серёжа. – Он на секунду повернул голову к Серёге. – Будет жить где-нибудь неподалёку от нас. Будет учиться или работать, а при необходимости я буду посылать её с какими-нибудь поручениями. Играть роль ангела, так сказать. Научу её людям помогать, вот и будет она чувствовать свою нужность. Что-то в этом роде. Можешь сказать мужу, что нужды она ни в чём испытывать не будет. В материальном плане я возьму всю заботу о ней на себя. А встретит свою любовь, то и замуж выйдет.

Мария вздохнула.

– Свою любовь она уже встретила. Муж сердится, когда слышит об этом, но и он это понимает. А сердится от того, что считает такую любовь неестественной, понимаешь? Для него это примерно, как если бы Антоша в памятник или в икону влюбилась. Он ей этот пример несколько раз приводил.

Саша тоже вздохнул и кивнул.

– Понимаю. Он тоже не считает меня человеком?

Мария на это только молча пожала плечами.

– Ладно... это в конце концов его проблема. А свою судьбу Тоша уже имеет право решать самостоятельно, не советуясь с вами. Не забывай, что она уже совершеннолетняя, и я обязательно напомню ей об этом. Поговорю с ней ночью, а там уж как решит, так пусть и будет.

***

После этого он поднялся с дивана, посмотрел на Юлю и спросил:

– Ну что, Юля, значит, ты считаешь, что всё случившееся на площади было глупым и жестоким розыгрышем?

Она не сразу нашлась, что на это ответить. Растерялась даже. Как он мог узнать, о чём она думала? Она даже с Серёжкой об этом ещё не успела поговорить. Хотела дождаться, когда они останутся одни. Юля подняла голову, и взглянула на Серёжку. Он тоже ждал от неё ответа, и взгляд его был удивлённым.

Юля откашлялась и ответила:

– А откуда ты знаешь, о чём я думала? Нет, я думала именно об этом, но ты-то откуда знаешь? Ты что, мысли читаешь?

Вопрос был что называется риторическим, но ответ Саши её озадачил.

– Да, умею. Это не так уж и сложно. – Он пожал плечами. – Ладно, не буду тебя разубеждать. Не чувствую потребности. В конце концов, таких как ты на Земле абсолютное большинство. Всех не переубедишь. Да и не вижу смысла. Я о другом...

Он подошёл к дивану, протянул к ней руку и раскрыл ладонь. На ней вдруг возникла из ниоткуда оклеенная тёмно-синим бархатом коробочка.

– Возьми. Это обещанная награда за твою помощь Серёже. Тебе же понравилась камея на пиджаке Галины Сергеевны? Мне кажется, понравилась. Это тоже камея, но с твоим собственным профилем.

Она осторожно приняла коробочку и склонилась над ней. Серёга дотянулся рукой и ногтем подцепил золотую застёжку на миниатюрном замочке. Крышка коробочки после этого открылась и стало видно, что она под собой скрывала. На белоснежной атласной подушечке действительно лежала красивая камея. Она подняла глаза на Сашу. Тот с улыбкой сказал:

– У меня будет к тебе одна просьба.

– Какая?

– Станешь разговаривать с родителями, не упоминай, пожалуйста, о той роли, которую вы с Серёжей сыграли там на площади. О самом происшествии можешь рассказать. Скажи, что из-за этого сумасшедшего свадьба сорвалась. Это объяснит родителям, почему фотоплёнка в твоём аппарате осталась пустой. Но о том, чем занимался Серёжа, не рассказывай, ладно? Рано ему выходить на передний план. У нас с ним впереди ещё много серьёзных дел. Пусть он ещё некоторое время остаётся для всего мира обычным пареньком.