Текст книги "Стрингер. Летописец отчуждения"

Автор книги: Александр Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Когда в кармане последние, к ним можно подвязать резинку.

Лощина была залита синей вспененной жидкостью, сначала совсем не заметной за густыми зарослями. Кляп медленно залез по пояс и застыл.

– Нам к тому столбу. Между двух холмиков, – указал он.

– По этой дряни? – скривился Бочка.

– Давай по взгорку. Там же чисто, – Рябой, нерешительно поглядывал на странную жижу.

– Угу. Стрелять кто будет? – спросил Саян.

– Чего?

– Стрелять, говорю, кто будет, тетери? – махнул он направо.

Как они сразу не заметили. На абсолютно лысой проплешине стоял человек. Даже не стоял, а застыл. Как статуя. Парится на солнышке и не шевелится. Ногу так интересно задрал, а на другой стоит. Руки по швам.

– Мне, конечно, – мрачно вызвался Бочка.

Он плавно приложил карабин, прицелился.

– Чего это они? – повернулся стрингер к Рябому.

– «Медуза» там. Каменеет все… – сталкер с утра был явно не в настроении и к консультациям не склонен.

– Еще раз.

– Очередная загадка Зоны. Люди попадают на определенный участок и каменеют. Ее не то что детекторами, даже болтами не определишь, – отмахнулся тот.

– А зачем стрелять?

– Слушай, ты задаешь охрененно много вопросов. Отвали.

Зычно хлыстнул выстрел.

– Пиндос, – прокомментировал Бочка.

От плеча откололся кусок и упал на землю.

Промазал.

Вот тебе и снайпер, меткий душегуб. Со ста метров в «молоко».

Смертину померещилось, что по камню потекла струйка крови. А парень так и завис на одной ноге. Вкопали его что-ли?

Сектант снова прицелился. На этот раз выдержал паузу, стараясь угомонить подрагивающий ствол. С такой штуковины удобней с опоры.

Выстрел карабина сродни резкому хлопку ладоней в пустом зале. Его тут же подхватил воздух, разрывая на клочки и растаскивая по округе.

На этот раз голова разлетелась в дребезги. Каменное тело осталось стоять, будто древняя греческая статуя после набега персов.

– Не стоит по верху, – резюмировал Бочка, пополняя магазин двумя патронами из кармана.

На втором взгорке было удивительно спокойно. Коричневая травка, несколько чахлых деревьев. Дальше рощица становилась гуще и ширилась целым лесом. И ни души. Может по ночам и шастали, а сейчас никого. Даже собаки завалящей. Рябой с надеждой посмотрел в ту сторону. Узбек перехватил его взгляд:

– Там вход в «ведьмин круг». Я знаю только два. Здесь и в выжженном лесу. С горки изумительный такой домик виднеется посреди единственного не пострадавшего от пожара клочка. Туда частенько заходят, но никогда не возвращаются. А здесь просто лес. Небольшой, но не выпустит. Только по воде.

Совсем без вариантов. Зенками своими узкими так хитро на всех посматривает, будто прикидывая, у кого сдадут нервы.

– Больше на шампунь похоже, – Саян наклонился и попробовал ухватить клок пены. Пузырьки тут же полопались.

Кляп хладнокровно двинулся вперед, бережно подняв над головой РПК. Ничего не оставалось делать, как тащиться следом.

Добраться бы быстрей между тех холмиков. Там уже сухо, там столб. Чертовы холмики. Так и мозолят глаза, будто хотят сбежать.

Алексей чуть не потерял сапог. Вот он дурище! Кто же в такой обувке по шейку лезет. Вмиг слетят. Он поднырнул, пытаясь снять хотя бы один. Неуклюже побултыхался. Жижа была теплой и ничем не пахла. Только поигрывала на солнце радужной бензиновой пленкой. Странно, что не пахла, мразота такая. Должна вонять, ведь синяя совсем.

Едва не намочил дробовик. Брезгливый, гад, влаги не любит.

Алексея вдруг охватила непонятная ярость. Вот он вожакается как червяк, а сапог снять не может. Хоть ты тресни, лопни и расколись на двадцать частей. Пальцы скользят по резине, и нога сама собой давит ко дну. Хоть бы какие шнурочки на край привязали.

– Рябой, подержи, – умоляюще передал он тому ружье и рюкзак с камерой.

Вновь нырнул, погружаясь с головой. Уши моментально заложило.

– Какая дрянь, – выдохнул стрингер, когда выплыл. Сунул сапоги под мышку, – Какая дрянная дрянь… Давай.

От носков там еще что-то оставалось. Совсем чуть-чуть. Обе ступни покрывали смачные кровавые мозоли, и теперь синий шампунь постепенно проникал под кожу. Щипало просто кошмарно. Смертин даже сморщился от неприятных ощущений и ускорился в меру своих возможностей.

Какие замечательные холмики. Милые. Такие ровненькие. Как две девичьи груди. А между ними одинокий столб. Топорщится коричневым пятном, тварь такая. Быстрее вы, что ли!

Жижа уже дошла до подбородка. Саян поплыл, плюхая руками, а больше винтовкой – ростом не вышел. Плакала его огневая мощь. Это вам не дубовый «Калашников», с которого хоть из лужи лупи.

Смертин как астронавт старался подпрыгнуть как можно выше, с силой отталкиваясь от дна. Когда он готов был заверещать от негодования, начало мелеть.

Вот они холмики. Вот они родимые. Сейчас. Все будет. Еще с десяток шагов.

Между пальцами ног мнется что-то нежное и наверняка мерзкое. Похоже на ил, но стократ мягче и ворсистей. Травка подводная. Носков, почитай, совсем нет. Как же теперь обуваться?

Кляп выбрался, повернулся. Лицо окаменело. Не так, конечно, как у того парнишки, но что-то близкое и тревожное. Предельно собран и машет руками, мол, скорее, сукины вы дети.

Алексей боялся посмотреть за спину, потому что такое лицо у узбека в основном, когда все плохо. Ну, точно. И пулемет уже к поясу тащит, и глаза заблестели. По усам течет синюшная дрянь. Тоже, поди, окунулся.

Вот и берег. Не пески Калифорнии, но сойдет. Быстрее.

Стрингер на корячках прополз вперед, скользя ладонями по грязи. Впечатал дробовик, да так, что аж чавкнуло. Прикладом в основном угодил, главное чтобы в ствол не затекло. А рюкзак… да бог с ним, еще пара клякс картину не испортят.

Он готов был обнимать по очереди и столб и холмики. Только Саян тоже засуетился.

Надо оглянуться, но страшно. Так не честно. До столба-то он дошел. Можно даже дотронуться. Две сваи и просмоленное у основания дерево. Прямехонький, как Пизанская башня.

Алексей мельком глянул назад. Специально, чтобы быстро убедиться, что сектанты дурят, и привалиться к столбу. Конечно, он ошибся. То есть не ошибся, а очень хотел бы ошибиться. Потому что надо было обуться, потому что не мог отдышаться, потому что ноги щипали, и болела шея, тысячи потому что, разрушенные одним взглядом.

Через пруд на них неслась волна тварей. Пухлых, розовых пучеглазых уродин, называемых сталкерами плотью. Сотня, а может и две. Кто их считать-то будет. В таком случае считать надо патроны, надеясь, что останется один. Для совсем уж крайней нужды.

Все это стадо, нисколько не смущаясь, окунулось в шампунь и поплыло прямехонько к холмам, столбу и, конечно, к ним.

Побледневший Бочка уже лупил с колена. Метко и грамотно, выбивая передних, чтобы остальные увязали в этой мертвой плотине. Кляп включился следом, словно забрасывал в синеву горсти булыжников. В стороны летели брызги, кровь и мозги. Саян матерился, хлобыща запястьем по бесполезной M-16. Сдохла машинка, нахлебалась водицы.

Рябой полез на столб.

И все это в атмосфере умопомрачительного грохота от которого стрингер ненадолго потерял себя. Совсем на чуть-чуть, но этого хватило, чтобы твари форсировали половину водоема.

Лысого бросили у самой кромки. Он полз на брюхе, тычась пальцами в жидкие травинки. Как пить дать, жить хотел. Лез и лез, сгребая ботинками кучи грязи. Здоровенный такой жук, перевернутый вверх лапками. Вроде вот оно счастье, а поди ж ты, не дотянешься.

«Чаю бы сейчас», – подумал Алексей, глядя как приближается копошащаяся куча.

Просто в горле пересохло.

– Лупите, бля! Гоните их! – орал в запале Саян, продолжая исступленно доламывать винтовку.

Кому стрелять-то? Кляп с Бочкой и так не замолкают. Снайпер вон уже второй магазин засаживает. Мелковат он у него, всего на десять патрон. Рябой трет столб, лысый ползет. Сейчас их втопчут и даже не икнут. А он…

Тут Смертин сообразил, что может стрелять. Вот он, ремень, и приклад в ляжку уперся.

Стрингер словно вынырнул из глубины и глотнул до безобразия студеного воздуха. Резко вскинул дробовик и саданул не глядя по массе. Слишком резко. Поторопился, идиот. Это он понял уже после третьего выстрела, когда в плече расцвел пульсирующий цветок невыносимой тянущей боли.

Плохо приложился.

Лысый все пыжится. Он даже не закрыл голову руками, когда на него накатили первые ряды. Все. Труп. Хотя какая к черту разница! Сейчас все такими будут.

Страшно умер. Ощущая до последнего момента спиной угрозу и дикое напряжение от собственного бессилья. Погано.

Алексей заставил себя вдавить последний раз в жизни на спусковой крючок.

Бот!

Зычно. Можно даже услышать, как в гильзе истошно шипя воспламеняется порох, как толкает тяжелую пулю, как та упирается, голося по стволу, но от безумного давления вырывается вперед. На таком расстоянии для нее нет преград. Лобовое столкновение с мясом.

Плоть отлетела назад со страшной рваной раной в груди.

Этого мало.

И напоследок картечью.

Бот!

Узбек хладнокровен. И откуда у него столько выдержки? Где таких клепают? Поди с детства в прорубь окунают и по морде бьют. Стоит как скала, будто всем своим видом показывая, что не уступит ни пяди.

Бочка уже пятится назад. Смешной пухлый холмик тряпья и два вытаращенных глаза. Да он и целиться перестал.

Бессмысленно.

Смертин, как подкошенный упал на землю, уткнувшись лицом в ладони. С силой прижал руку к груди, только чтобы перебить невыносимую боль. Глаза слезятся сами собой. Плевать! Пережить бы эти пять секунд. Как же дико больно.

Он даже не заметил, что порядком проредил живую волну.

– Бля! Бля! Бля!

Ну и чего орать? Все, ребята. Все!

Боже, боже, боже…

Раньше произносил без смысла, а теперь с надеждой. Лучше с верой. Не как навязчивую присказку. Совсем по другому. Вдруг увидит и услышит. Бывают же чудеса. Раз в столетие, может даже реже. Бывают ведь!

– Кляп!!!!

РПК не смолк. Хотя должен. Узбек на самой кромке стоит. Это к его ботинкам так безнадежно тянулся лысый. Тарахтит и тарахтит. Совсем от него нет спасу.

К какофонии примкнули одиночные хлопки. Смертин пересилил себя и осмотрелся, хлопая ресницами от жуткого предчувствия столкновения. В этот самый момент. Когда он будет не готов. Раскроется.

Саян бил в упор, выставив перед собой массивный пистолет. Глаза бешеные. В них совсем нет страха, потому что у загнанных в угол животных он испаряется. Без следа. Даже на самом донышке не остается. Пшик и нет.

Стадо обтекало клочок берега, на котором они закрепились, ровным кругом. Будто плоти боялись пересечь невидимую черту. Они толкали друг друга, неистово визжали, но держались от стрелков на ровном расстоянии.

Хрен знает что.

Саян и Кляп все не верили, равномерно вбивая в бока пули. Узбек, так вообще с ног до головы в крови. Больше похож на обезумевшего от безнаказанности маньяка.

– Гонят их, мать его, – визгливо и безнадежно заорал сверху Рябой.

Ему видней.

Волна унеслась к «ведьминому кругу». Остались только припоздавшие последыши, а Рябой оказался прав.

На огромной скорости в пруд влетело нечто здоровое в полтора человеческих роста. Замешкавшейся плоти не повезло, и тварь, хватанув ее зубами поперек позвоночника, легко подкинула на пару метров в воздух. Плоть истерично взвизгнула, взбрыкнула крабьими конечностями и плюхнулась обратно в шампунь, подняв вокруг себя фонтаны изумрудных брызг и клочья пены. Она попыталась неуклюже плыть, но тут же была вновь заключена в капкан зубов. Отвратительный хруст и все закончилось. Нечто резким замахом отправило жертву на берег прямо под ноги Кляпу. Трапезничать по грудь в воде оно не захотело.

Немигающие глаза ящера уставились на гору трупов, густо усеявших все вокруг. Он застыл, плавно поворачивая уродливую голову, увенчанную оранжевым петушиным хохолком.

Как– то вдруг стало мертвенно тихо.

Кляп и Саян не шевелились.

Смертина в этот момент мучила только одна мысль. Точнее две, но первая едва тлела в самой глубине сознания, так, что он старался ее игнорировать: почему их не смяли? Вторая была апологетом этого мгновения. Она жестко расправилась с первой, схватила кайло и начала размашисто рубить мозг: зачем это метнулось за плотью, КОГДА ВОКРУГ СТОЛЬКО ТРУПОВ?

Смешно? Ему было не до смеха, потому что доминирующая мысль была глупой. До безобразия. Неужели человек настолько слаб, что прячется вот за такими тупизмами, лишь бы скрыться от ослепляющей реальности. В самый ответственный момент. А я в домике! Вот вам всем, потому что знать ничего не хочу.

– Пресс… Пресс… – узбек тягуче цедил сквозь зубы, – Слышь меня, Пресс?… Да очнись ты… Ты главное не шевелись… Варан это… он глухой совсем, но ты главное не шевелись… Сиди как сидишь и все будет…

Он и не хотел шевелиться. Плечо все еще подергивало, а сидеть было приятно и как-то безопасно что ли. Еще глаза закрыть, выгнать из головы этих двух гадин и думать о той замечательной кафешке в Сочи прямо у берега. Там превосходное самопальное вино и всегда прохладно. Чайки орут, водичка плещется. Алкоголь в голову лупит фужер за фужером, а официантка бедрами машет все шире и шире. Черная юбочка, кипельно белая блузка с задорно поднятым воротом, просто сказочные черные чулки. И бедра. Туда-сюда, туда-сюда. Загляденье.

– Ты это… на шее мешок… Он как раздуется, так сразу уши зажми… Пресс… Ты понял? Бросай все и жми…

А голос– то у Кляпа подрагивает. Или может зубов пары не хватает? Нет, тогда бы подсвистывал. Значит и ему бывает хреново.

Чайки орут, водичка плещется.

Водичка…

Ящер мокнул носом в шампунь, внюхиваясь в труп, плавающий под обросшими густой коричневой щетиной трубами-ногами. Толкнул его перед собой, поднимая легкие круги волн. Может и смекнул, что сглупил. Кто эту животину поймет.

А еще Смертину было холодно.

Он крепился, думал о теплом море, но зубы то и дело переходили на предательский стук. Липнет все, мерзко свисает, напитанное влагой. Тяжело. Бронник Жука Алексей просто выбросил еще на автомойке из-за негодности, а комбинезон этот «монолитовский» даже толком не выжмешь. Стянутую на коленях и спине ткань холодило, складывалось ощущение, что он вообще сидит голый.

Не до этого сейчас. Варан фыркает, чуя человечину, а сектанты играют в «море волнуется раз». Детсадовское развлечение, ставка в котором – жизнь. С его точки зрения может и никчемная, но своя, родная, единственная.

Ну и где ваша хваленая Зона? Вы же за нее горой, любого порвете? Что же она такое допускает? Что же вы от нее постоянно бегаете?

Нет бога. Нет. Ни у сектантов, да и вообще ни у кого. И даже не потому, что чудо не торопится проявить себя. А потому, что они безучастны к происходящему. Боги, конечно. Они оставили своих подопечных. Не обращают внимания. Хоть обставь все храмами и церквями, хоть лоб разбей в молитвах. Ведь человек вкладывает в слово «бог» сакраментальный смысл. Всемогущий отец, непрестанно следящий за своими дочерьми и сыновьями. Одних – приголубит за примерное поведение, других – накажет. На самом деле им все равно. Значит, нет. Такой вот абсурд – есть, но нет. Как денег у придорожного попрошайки.

А кто вообще говорит, что это не наказание?

Из– под беспорядочно наваленной у самой кромки кучи растерзанных тел вылезла рука лысого, а потом и спина, вымазанная жирными кровавыми кляксами. Сволочь! Жив, тварь такая и опять ползет. Гнида!

Алексея затопила самая настоящая злость. Не потому что бугай жив, а потому что копошиться в этом дерьме. Противно так, с постанываниями. Движется, одним словом.

Варан тоже начал двигаться. Молниеносно для такой туши. Разгреб толстыми ногами воду и полез на берег, прямо на Кляпа. Весь заросший густой коричневой шерстью, длинный хвост с кисточкой на кончике исполнял роль балансира.

Вот тут– то все и задергались, как блохи на сковороде. Саян, рваными движениями меняя обойму, подался назад, уходя за столб. Не спасет такая преградка, не по кругу же они будут бегать.

Алексей пытался выковырять из кармана патроны. Те сопротивлялись, жили своей жизнью. Мешала наполовину застегнутая молния. Выдрать ее до конца он так и не догадался. Теперь мучался, тяжело пыхтя и в сердцах себя матеря.

Первый – в ствол. Главное, чтобы не застопорился краями гильзы на входе. Ну, точно. Совсем не хочет. Затвор до конца и резко вниз.

Пальцы мелко дрожали. Что-то долбило в голову. Это сердце ухает филином, его сердце. Сейчас оно разорвет грудь, раздвинет ребра и выпрыгнет под ноги, дико отплясывая между разлитых повсюду луж шампуня.

Он вмял внутрь тугую пружинистую пластину магазина. Второй, третий. Четвертый заклинило. Зацепился медной шляпкой. Встал враспор и ни туда, ни сюда. Ну что ты будешь делать, мать его раз так!

Ладонью что есть мочи по коробке. Дробовик ходуном, то и дело окунается стволом в кашу, намешанную босыми ногами. Истерично трясется.

Падла!!!

Последний уже по инерции.

«Точно заберу в Москву. Ха-ха-ха-ха».

Нервное.

Мокрые ладони скользят по цевью, плечо ноет в предвкушении, покалывает иглами. Воспоминания о боли слишком остры. Взгляд на право. Лучше бы и не смотрел.

Накаленный парами смерти воздух режет знакомый грохот. Кляп сотрясается от мощи своей игрушки. Варан молча прет вперед, разбрасывая в стороны останки плотей. Они как огромные поплавки колышутся от разбегающихся в стороны волн. Мерно и страшно. Узбек крошит грудь, выбивая из чудовища клочья шерсти и тугие струи крови.

Лысый все-таки выполз на берег. Зря он это сделал.

Все неожиданно смолкло. Остались только редкие нищие хлопки пистолета Саяна. Больше комичные.

Варан никуда не делся, не исчез в черной дыре, не испарился, не провалился под землю. По-прежнему сокращал дистанцию развалистыми прыжками. Все. Сейчас столкнуться.

Чего? Чего ты замолк-то?

Кляп нисколько не замешался, бросил ему прямо под ноги дымящийся РПК и многократно отточенным рывком выхватил ножи.

Когда Алексею показалось, что варан в последнем прыжке достанет узбека и одним взмахом мощных челюстей порвет его на части, тот ловко ушел в сторону. Глаз едва выхватил скупые, но молниеносные движения. Никакой суеты. Все четко, будто так и запланировал.

Кляп работал стремительно. Широким замахом полоснул тварь по боку, нырнул за спину, снова полоснул, уворачиваясь от гребущего метлой хвоста. По ходу подрезал ляжку.

Не сможет он так долго кувыркаться, каким бы гасконцем не оказался. Все его железки, что зубочистки против слона.

Варан топтался на месте, потеряв объект вожделения. Сейчас его можно было рассмотреть во всей красе. Голова пресмыкающегося смотрелась на массивном, скроенном из тугих мышц шерстистом теле сюрреалистично. Алексей заметил волнообразные костистые наросты на позвоночнике, по которым стекал липкий желтый гной. Мешок на шее нервно подрагивал.

Лысый пополз обратно в воду.

Тварь выбрала новую цель и бросилась на Саяна. Подставила Смертину окровавленный бок, порядком раскроенный узбеком. Тот все-таки поймал напоследок хвостом и отлетел спиной в шампунь.

Ни на секунду не задумываясь, стрингер начал стрелять. Промахнуться было невозможно. Мушка спазматически дергалась чуть ниже позвоночника, где приблизительно должно было сжиматься и глухо колотить сердце.

Саян что– то кричал, трижды расставшись с жизнью. Узбек мотал как болванчик головой, стараясь привстать и вылезти на берег. Каменная маска сменилась измазанным грязью растерянным узкоглазым лицом пьяного китайца. Только не желтое, а совсем синее от шампуня.

Смертин тоже в запале и мандраже, что-то выкрикивал:

– Получи сволочь!!! Блядина!!! Жри!!!

И еще много выражений. Некоторые сам от себя слышал впервые.

– Жри!!!

Свинцовые пули крошили ребра, смешивая внутренности в один комок. Бочка тоже хлобыстал из карабина практически в упор, прикрывая старшего.

Варан жалобно, совсем по-человечески вскрикнул и притормозил. Одна нога подломилась. Тяжелое тело продолжало тянуть вперед, на Саяна, но бригадир уже скрылся за столбом, получив мгновение передышки. Тварь повернула голову и посмотрела на мучителя. Магазин был уже пуст, но Смертин продолжал давить на крючок.

Очнулся. Сообразил.

Заглянул в лицо смерти, четко видя свое отражение. По рукам пробежала мерзкая слабость. Пятизарядка плюхнулась в жижу, он неуклюже упал на задницу, начал отползать, словно зачарованный не отводя взгляда. Рывок назад. За спиной – пустота.

Зоб дернулся. Варан глубоко втянул носом воздух и кожистый мешок плавно растянулся, превращаясь из сморщенного отростка в налитый белесый бурдюк.

Узбек о чем-то предупреждал. Теперь уже и не вспомнить. От Алексея ускользало что-то важное. Необходимое в этой ситуации.

Уши…

В голову врезались сотни стальных пластин. До безобразия сжали и сплющили. Они тянули, скрипели, выли. Отрезали ее от тела, заполняя пустоты ватой. Хотелось кричать, но не получалось.

Варан пел, подняв пасть к свинцовому небу. Настоящий романс отчуждения. Только так можно озвучить Зону. Внутри все холодело, тело становилось легким и чужим. Пронзающий вопль рвал перепонки и с астрономической скоростью опустошал сознание.

Стрингера трясло, будто схватился за оголенный провод, глаза закатились. Он уже ничего не видел и ничего не чувствовал. Растворился в безумной песне, постепенно теряя себя.

Никто не заметил, как со стороны «ведьминого круга», куда умчалось стадо испуганных плотей, блеснул прицел. Никто не услышал мерных выстрелов.

Там не могло быть людей, больше года сталкеры старательно обходили это место стороной. Однако среди деревьев игралась яркая бликующая звездочка и никуда не собиралась исчезать. Будто знала, что надежно укрыта от человеческих глаз.

Зоб варана, глухо хлопнув, разлетелся кожистыми ошметками. На месте глаза появилась кровоточащая дыра. Тварь, неистово дергаясь, завалилась. В шкуру вцепилась густая черная жижа. Ящер все еще мотал головой, вспахивая в податливом грунте глубокие борозды и разбрызгивая шмотки илистой каши, но с каждой секундой движения становились все слабее. По разорванным пулями бокам прошла едва заметная спазматическая дрожь. Хвост напоследок вяло прочертил полукруг, и варан затих.

Тишина.

Смертин шевельнул рукой. Осторожно ощупал виски, размазывая по ним грязь. Вставать не хотелось. Он приоткрыл один глаз и увидел обнявшего ногами столб Рябого. Сморщившегося и скукожившегося, запихнувшего в оба уха мизинцы. Ладони прикрывали глаза, локти подрагивали от напряжения. «Калашников» валялся у свай брошенный и позабытый.

Саян уже очухался. Он медленно подполз к стрингеру и улегся рядом, положив пистолет на грудь. Тяжело вздохнул, хрипло выпуская воздух.

– Ты чего? – пробормотал Алексей, практически не слыша себя.

Запястье защекотал вибрирующий КПК. Словно по коже пробежали сотни муравьев. Смертин лениво отстегнул компьютер и поднес экран к самому носу:

«10:48, умер сталкер Семецкий, озеро Янтарь, пулевое ранение не совместимое с жизнью».

Слух постепенно возвращался. Стрингер разомлел, на тело приятной волной набежала слабость.

Бог с ним, этим Семецким. Пусть дохнет, раз ему так нравится.

– За что ты меня так ненавидишь? – едва шевеля губами спросил Саян, – Ну вмазал по ребрам… Это же Зона… Здесь жестокость – образ жизни. Я такой же, как все. Не лучше и не хуже. Че конкретно во мне такого отвратительного?

С чего это он завел такие разговоры? Ему вообще должно быть параллельно. Не из таких людей старший, чтобы вот так вдруг раскрываться.

– Глаза, – повернулся к нему стрингер.

– Глаза?

– Угу… Да не ссы ты, не глаукома и не катаракта, – скосился на него Смертин.

Повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь кряхтением Кляпа. «Монолитовец» с трудом выбрался из «шампуня» и подошел, пошатываясь, к затоптанному РПК. В подобных ситуациях обслуживающий персонал сервисов говорит только одну емкую фразу: «восстановлению не подлежит». Узбек в сердцах сплюнул, грязно выругавшись, и побрел к столбу. Двое ножен, нашитые на комбез, были пусты. Клинки, похоже, упокоились на дне водоема.

Саян не попросил разъяснить. Вместо этого он ткнул в воздух дулом пистолета, целясь в Рябого:

– Слезай, бляденыш! Варан не достал, так я новых дырок насверлю…

– Мне всегда казалось, что тебе насрать на мое мнение, – продолжил Алексей, наблюдая как Рябой резво трясет штаниной, пытаясь отцепить клок алюминиевой проволоки.

– Зря, – отвлекся от суетящегося сталкера Саян, но пистолет не опустил, – Очень даже зря. Ты, Пресс, занимательный парень. Зона нас всех раком ставит, а тебя бережет… Не ее ты типаж, однако… При этом ты нас всех в открытую презираешь. И таскай мы тебя по Зоне хоть год, мнение свое вряд ли изменишь… Не по себе мне от этого. Неспокойно.

Он говорил четко подбирая слова, будто боялся сболтнуть лишнего.

Все они тут в чокнутые и крайне суеверные идиоты. В каждой тени знамения видят. Если бы по Зоне бегали черные кошки, то половина сталкеров слегла бы от инфарктов. Не прост Саян. Перепугался теперь. «Монолитовец» ревнует к Зоне. Это кому расскажи! Засмеют ведь! А кому рассказывать-то? За периметром слова «Монолит», «аномалия», и этот… «контролер»… не значат они ничего. Пустота. Пару недель назад они бы и ему толком ничего не сказали. То, что здесь кажется абсурдом, там вообще не поддастся никакому анализу. Для этого надо притащить в Зону всех, кому собрался поведать. А как же тогда его репортаж, мрачно подумал стрингер. Как с ним быть, если вдруг не поймут?

Его будто обухом по голове приложили. Мир посерел. И холмики, и этот столб, с которого никак не может слезть Рябой. Все стало блеклым и невыразительным. Зона преобразилась из неизбежного зла на пути к реализации главной задачи, в абсолютное. Смертин даже собрался с духом и приподнялся, подтаскивая поближе рюкзак, чтобы коснуться камеры. Словно она – гарант, островок надежды.

Нет. Нет! Он-то сможет. Для того сюда и пришел. Опыт не пропьешь. Он знает как надо. Все получится. Один из немногих знает. Не каждый выдержит, не каждый стерпит.

Смертин положил камеру на колени, заляпывая грязевыми отпечатками, и навел на себя объектив.

– Без даты. 10:56 по Москве. Зона, район озера Янтарь. На нашу группу напала какая-то гадость… ящерица…

– Варан, – подсказал Саян, все выцеливая Рябого. У сектантов вообще тонкий юмор.

– … Варан. До главного объекта осталось не более полукилометра. Впереди, за лугом и редколесьем высятся антенны радара. Мы близко.

– Дальше, – хрипло прокомментировал старший, – Много дальше, чем ты думаешь…

Его голос отлично ложился сопровождающим шумом. «Стендап» оживал.

– … Видны и другие постройки, скорее всего общежития для персонала и военных. Все огорожено. Сталкеры рассказывают, что радар излучает особое поле, воздействующее на разум, но на себе мы пока ничего особенного не ощутили. Кроме крика этого… варана.

Саян противно хмыкнул. Это тоже записалось. Отлично. Атмосфера таинственности. Все получится. Он знает, как делать. Кому, как не ему знать.

Стрингер навел камеру на тушу ящера, снял снизу-вверх, чтобы увеличить эффект, взял крупный план безглазой головы, зубов, кровоточащих ран. Еще раз с акцентировал на клыках, с которых капала вязкая слюна. Готово. Только трупы плотей подснять и «шамнунь». Пруд вообще смотрится на мониторе камеры эффектно и страшно.

В кадр попал Жора. Изможденный и подавленный. Бугай стоял на четвереньках на берегу, уткнувшись лысиной в ил. С комично короткого камуфляжа ручьями стекала синь. Напряженные руки по запястье утонули в жиже, у самой головы валяется разбухшая от влаги пачка сигарет. Ни рюкзака, ни трофейной винтовки у него уже не было. Давно все бросил.

Закурить, наверно, хотел. Интересно, а он вообще понимал, что творилось последние двадцать минут? Или тупо существовал? Нет. Стадо плотей он чувствовал, ощущал спиной. Это точно. С этим не поспоришь. Глаза никогда не врут.

Живучий, как новогодняя елка в квартире алкашей. Но и ее выносят в мае. Недолго лысому осталось, спета его песенка.

Саян встал. Тяжело и с надрывом. Сначала на колени, потом, охнув, вытянулся во весь невеликий рост, разминая мускулистую шею. Презрительно посмотрел на прислонившегося к сваям Рябого, перевел взгляд на нависшего над ним Кляпа.

– Ты как?

Узбек кивнул в ответ.

Бочка сидел на заднице, прижав к груди карабин, и тупо пялился в никуда. Ребенка и то не всегда так обнимают.

– Идти надо, – протянул Саян руку стрингеру.

Неожиданно. Возможно даже для самого себя.

– Бога в них нет, – сказал ему Алексей, поднимаясь.

Старший в недоумении сморщил лоб. Потом сообразил.

– Ты его просто не видишь. На самом деле в тебе нет веры. В нем есть, – ткнул в сторону лысого, – В нем. Может даже в нем есть, – указал он на узбека, – А в тебе нет. Никакой. Ни нашей, ни христианской. Сколько бы ты не кривлялся. Вера не должна поддаваться логике.