Текст книги "Стрингер. Летописец отчуждения"

Автор книги: Александр Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

14.

Мамка бежал в лабиринте деревьев. Ему обязательно надо было успеть. Во что бы то ни стало. Иначе жизнь будет окончательно отравлена, испорчена, загажена. Как общественный сортир на блошином рынке. А этого ни в коем случае нельзя допустить.

Мамку раздирала обида. Рвала изнутри на части, питая кровь адреналином. От этого он несся еще быстрее, отмахиваясь от встречных веток, перепрыгивая преграждавшие дорогу поваленные сухие стволы. Он даже позабыл про аномалии, совсем потерял осторожность. Ну и что. Зона его любит и гордится им. Высокопарные мысли. Не аргумент, но на этот счет у Мамки был еще один козырь. Он чувствовал во рту привкус парного молока. А это означало, что впереди безопасно. Так всегда. Стоит только обострить восприятие, собрать в один комок все чувства, прислушаться и постепенно начинает появляться привкус парного молока. Такое, как он пил, когда гостил вместе с мамой у одной бабушки в деревне. Прямо из банки, разливая по подбородку и непременно пачкая футболку. Теплого, с запахом хлева, сена и легкой горчинкой полыни. Нежного и жирного. В городе его никогда не купишь. Если есть этот привкус – значит дорога чистая, а если нет…

Сейчас был. Да такой терпкий, как будто Мамка только что глотнул из этой банки.

В нерешительном, едва заявившем свои права вечернем сумраке показалась хаотичная глыба завала. Привкус пропал. Мамка резко остановился и застыл. Он хлюпнул носом, смахнув рукавом надоедливую сырость. Тряхнул рукой. Под ботинком надрывно хрустнула ветка. Мамка наклонился, подхватил ее и запустил в сторону завала.

Ничего. Только сухой стук столкнувшихся деревяшек.

Так не бывает. Привкуса-то нет.

Митя помялся на месте и осторожно подался в обход. Он плавно переступал с пятки на носок, выверяя каждое свое движение.

Завал приближался. Теперь это была уже не бесформенная куча. Отчетливо вырисовывалась несложная система, по которой были нагромождены друг на друга бревна. Неправильный круг с гнездом посередине. И вот тут Мамка резво сорвался, сбрасывая с плеча карабин.

Его ждали. Как ждет охотник, сидя в скрадке терпеливо высматриваея неосторожного петуха на весеннем току. Но Митя хитрее, он обошел засаду заранее.

Что– то метнулось из гнезда. Длинное и слизкое. Мамка пальнул на удачу и наддал. С умопомрачительной скоростью полетели в лицо сухие ветви. Он только зажмурился и полностью отдался бегу, стараясь выложиться на все сто. По щеке больно хлестануло. Мамка вскрикнул, но скорости не сбавил. Появился! Снова появился привкус!

Митя сосредоточился, стараясь его удержать. Это только у него такое есть! Больше ни у кого. Зона только его наградила.

От этой мысли Мамке стало приятно-приятно. Он сконцентрировался на мерном скрипе травы, обеспокоенной вторгнувшимся в ее владения пришельцем, и чаще замахал руками. Дышать стало легче, хотя встревоженное сердце так и вырывалось из груди. Митя вдруг ощутил, что мир вокруг изменился. Он открыл глаза и увидел, что бежит уже по широкому пустырю, поросшему местами островками кустарника. Впереди показалась вода.

Мамка остановился, восстанавливая дыхание. В горле, забивая с парное молоко, появился сталистый привкус, слюна противно тянулась, не желая отлипать от губы.

Рядом они. Где-то здесь. Может среди беспорядочно наваленных машин, может у плотины. Он их чувствовал. И щедро сдобренная этим чувством обида начинала трансформироваться в ярость. Мамка небрежно передернул затвор, выбрасывая пустую гильзу, и начал искать взглядом укрытие.

Скоро ночь. Сейчас надо успокоиться и затаиться.

Он двинулся в сторону чахлых сосен, прижившихся на обрыве недалеко от берега. Митя легко вскарабкался на самую лапистую и высокую, закрепился на толстом суку, обхватив его ногами.

Красиво. Все озеро как на ладони, и даже база «ботаников» переливается яркими лучами беспокойных прожекторов.

Мамка нащупал в рюкзаке рулончик двустороннего «скотча», подцепил краешек, прилепил его к стволу и несколько раз обмотал, стараясь не ухнуть вниз. Отличная защита от мелких ядовитых слизняков. Налепятся горстями, а он завтра отмахнет ножом и никаких ожогов. Главное, чтобы ветер не потащил ночью пух. Хотя выброс давно был. Не должен.

Мамка лег животом на сук, приложил щеку к шершавой коре. Убаюкивающе пахло смолой. Он закрыл глаза и начал мечтать.

Среди ночи какой-то идиот учинил пальбу. Щедро, не жалея патрон. А потом заткнулся, или заткнули. Бывает. С Мамкой такого не случится, потому что хорошо выбирает укрытие. Разве кровосос или излом полезет на дерево? Конечно, глупость.

Потом дух как с цепи сорвался, метался всю ночь посреди свалки, опять кого-нибудь притопить решил. Мамка духа не боялся. В детстве его водили к гипнотезеру на лечение, но тощий серьезный дядька с козлиной бородкой, покрутив перед носом круглой дрянью, сказал, что мальчик внушению не поддается. Мама тогда расплакалась даже.

Мрачное смолянистое ничто тянулось противно долго. Митя устал мечтать. В бок размеренно колол мелкий сучок, мешковатый комбинезон тащил вниз, тело требовало движения и никак не хотело довольствоваться ненадежной узкой полоской пространства. Мамка кряхтел и беспокойно ворочался, проваливаясь руками в пустоту. Безумно хотелось сбросить надоедливый карабин, который так и не удалось нормально пристроить. Он начал считать, плотно и навсегда запаковывая минуту за минутой в мусорную корзину жизни. Хватило только на полчаса. Гадкое и тягучее время! Когда хорошо, оно летит со скоростью локомотива, а когда неуютно и плохо, так и липнет, специально замирает. Оно всегда работает против.

– Гули-гули, домик сдули, гали-гали, отодрали. И хозяйку, и козу, только не досталось псу, – повторял Мамка едва шевеля губами дворовую считалку.

До рассвета Митя так и не уснул. Подремал немного, но и того хватило сполна.

Он начал спускаться, когда над горизонтом только показался край продравшего единственный белый глаз солнца. Митя по-настоящему ликовал, почувствовав нежное предрассветное марево. Его невозможно было увидеть, только почувствовать.

Потом с колен встал циклоп, подпалив все вокруг алым. И озеро, и сосны, и Мамку вместе с ними.

Залазить было проще. Теперь нога безнадежно скользила по стволу в поисках опоры. Митя даже сжал зубы от напряжения и совсем перестал обращать внимание на плотно стянувший плечо ремень карабина. Что-то страшно хрустнуло. Предательски, в самый неподходящий момент. Мамка жалобно пискнул. Едва удержался на одной руке, разодрав до крови щеку о шершавый ствол.

Крупная, густо покрытая хвоей ветка полетела к земле. Встретиться с прародительницей ей было не суждено. Леденящий скрежет закончил бренное существование ворохом опилок, тут же подхваченных легким ветерком.

Новенькое что-то.

Мамка испуганно посмотрел вниз, суча по коре ботинками.

Это как же он так вечером разминулся? Воистину все не случайно.

Мите, наконец, удалось обнять ствол и осторожно спуститься, как по пожарному шесту. Только шест, наверняка, гладкий, а сосна не пожелала расставаться без подарка и засадила в запястья несколько заноз.

Мамка непроизвольно зажмурился, когда подошвы коснулись плотно накрытой застарелой хвоей почвы. Он, конечно, надеялся, что ловушка чуть в стороне, но всякое могло случиться. Лучше уж предусмотрительно зажмуриться.

Митя бросился край берега, внимательно отслеживая малейшие колебания воздуха. Везло. Ему в который раз везло. Сначала он хотел сунуться в лощину, а потом забрал направо, к редкому лесочку, оккупировавшему взгорок. Аккуратно петляя между кустами терновника, Мамка добрался до неглубокого оврага, постоял немного на самом краю, а потом решительно спустился вниз. Выкарабкиваться было гораздо сложнее даже потому, что противоположная сторона уходила в гору намного круче.

Хватаясь за жидкие кусты, облепившие склон, Мамка почти выбрался наверх.

– Мама, – пискнул он, когда вырвал с корнем стебель полыни, потерял равновесие и кубарем покатился вниз. По ходу смачно получил затвором по ребрам.

Пришлось начать восхождение с белого листа.

– Знаю, знаю, – сказал вслух Мамка.

Это Зона его предупреждала. Не давала пройти к «ведьминому кругу».

– Но ведь ты же меня отпустишь. Во второй раз. Ну, пожалуйста, – захныкал он, вбивая носки ботинок в глину, – Пожалуйста. Мне очень надо.

Он тяжело выбрался на край. Снял с плеча карабин и повалился в жесткую траву, раскинув в стороны руки. Слепящее утреннее солнце заиграло радужно в глазах, оставляя на зрачках бегающие черные точки. Митя резко перевернулся на живот и замер, стараясь как можно скорее восстановить дыхание.

– Гули-гули… домик сдули, гали-гали… отодрали. И хозяйку… и козу… только не досталось псу…

Мамка знал, как пройти «ведьмин круг», но без ее разрешения соваться туда не следовало. Она позволила.

Он встал, ухватив «болтовик» за цевье, и рысью побежал к лесу. Аномалий можно не опасаться. Здесь их точно не будет.

В лощине началась пальба. Мамка резко обернулся, но ничего не смог разглядеть. Он ускорился, стараясь поскорее скрыться в тени деревьев. Не хватало еще нарваться на неприятности.

Как хорошо, что он туда не полез. Не успел бы. А если бы и успел, то все равно не смог бы быстро найти коридор. Там все слишком напряжено и готово разорваться в любую минуту. Плохое место. «Ведьмин круг» был даже безопаснее, только из него сначала надо как-то выбраться.

Что– то тревожило Мамку, пока он пробирался между густо заросших угловатыми красными листочками деревьев. Неприятный холодок царапал спину и щипал за шею.

«Я здесь не один», – вдруг понял Митя.

От этой мысли противно зашевелились волосы на затылке, высохло во рту, а цевье стало скользким и едва не выпрыгнуло из вмиг промокнувшей ладони. Мамка начал красться, внимательно осматривая дорогу.

Как же так! Кого она еще могла сюда пустить? Все, ведь, сторонятся, слухи мерзкие распускают. А может это какой-нибудь новенький раззява? Новая жертва. Точно. Бьется о стенки круга, а выйти не может. Так и есть! Других вариантов и быть не может.

Мамка остановился, вслушиваясь. Нервно облизал заветренные губы.

Он мог быть вооружен, опасен и… голоден. В одной из книжек Митя читал, что заключенные, бегущие с таежных зон, часто берут с собой «кабанчиков». Случайных попутчиков-сокамерников. Как только они начинают голодать, «кабанчик» из виртуального превращается в реального. Его попросту закалывают и едят.

Если уж «ведьмин круг» прибрал, то просто так не отпустит. Вообще не отпустит. Хуже любой тюрьмы. Там-то хотя бы есть надежда и тарелка баланды на обед.

Даже консервной банки на откуп нет. Сам маковой росинки со вчерашнего дня во рту не держал. Мамка вдруг понял, что как никогда хочет есть. Желудок, словно прочитав его мысли, недовольно буркнул, оставив где-то в животе колющее ощущение пустоты.

Ничего– ничего. Придется потерпеть. Главное самому не стать едой. Самое обидное, что даже не для кровожадной твари, а для человека.

В ближайших кустах, буквально в пятидесяти шагах от Мамки грянул выстрел. Так страшно и неожиданно, что он чуть не умер на месте.

Митя кулем повалился в пахнущую перегноем и влагой листву, рефлексивно откатываясь в сторону. Он дико хотел почувствовать боль, чтобы сразу узнать свой приговор.

Хотя какая разница! В таком положении добить его не составит труда. Сейчас грохнет еще один выстрел. Последний. И не будет больше Мамки, никогда не будет. Останется только тело, пустышка.

Митя не ошибся.

По лесу эхом прокатились еще три зычных хлопка.

Он непроизвольно дернулся, зажимая уши.

Не было боли. Вообще. Мамка не понимал, что происходит, и от этого внутри все сжималось в мерзком предчувствии. Откуда-то из далека в голову ворвался полный ярости вопль варана. Мите стало еще ужасней и непонятней.

Мамка собрал всю свою храбрость в единый комочек и вскочил на колени, дрожащими руками вдавливая в плечо приклад карабина. Комочек был совсем маленький и податливый.

Он нервно водил стволом по кустам, в панике ища цель. Листья, ветки, стволы. Где? ГДЕ?

Мамка наткнулся на глаза. Жесткие и бескомпромиссные. Они оценивающе смотрели на него, укрывшись за плотным сплетением желтых акаций.

Митя мог поклясться, что за эти секунды его можно было убить десяток раз. Без преувеличения.

А сам он медлил. Боялся стрелять. Потому что Мамка знал, что у него есть только один шанс. Если он промажет, то придется резко ухватиться за гладкий рычаг затвора, с усилием вдавить его вверх, а потом дернуть на себя, выпуская пустую гильзу на свободу. Потом снова закрыть. И все это потребует времени. Чертову уйму времени. Именно поэтому у него был только один выстрел.

Уж лучше подохнуть, с надеждой, чем разочарованным неудачником.

Незнакомец не торопился, убивая его спокойным и тяжелым взглядом. Будто игрался, решив испытать Митины нервы на прочность. Будто хотел опередить его всего на мгновение. Когда палец уже дернется к курку, пойдет по короткой дуге, но не успеет.

Мамка поймал на мушку переносицу, сипло выдохнул и нажал на спусковой крючок.

«Болтовик» зло гаркнул, приятно отдав в плечо.

Глаза исчезли.

Ни вскрика, ни звука падения тела.

Мамка точно знал, что не промахнулся. Надо было идти за трофеями, поискать в карманах еду, забрать оружие, но Митя не двигался с места. Что-то нашептывало ему, что лучше этого не делать и вообще бежать скорее отсюда подальше.

Он послушался, подался было вперед, когда почувствовал мелкую вибрацию. Край опушки с потрясающей скоростью неслось огромное визжащее стадо плотей. Бугристые грязно-розовые тела все мелькали, мелькали, мелькали, как проносящиеся пейзажи в окне скорого поезда.

– Мама, – только и смог оценить все это безобразие Мамка.

– И чо люди не летают как птицы? – пробормотал Бочка, пялясь на луг.

– Не ты первый озаботился этим вопросом, – сказал узбек, настырно массирую плечо.

Его все еще пошатывало. Столкновение с хвостом варана не прошло бесследно.

Саян скривился, обдумывая ближайшие перспективы. Впереди был не просто луг, а целая импровизированная долина смерти. Зона постаралась. Он это знал, узбек это знал, теперь вот и Бочка, закинув наугад прессовский шарик.

Заведомо гнилое предприятие пробрало уже «монолитовца» до самых кишок. Это только Полковник такой простой. Сходи, мол, до радара, отведи убогого. Будто за пивом прогулка в ближайший киоск. Чего тебе стоит, тем более вы уже успели познакомиться… Ага… Хорошо так познакомились. Замечательно. Хоть всю ночь не спи.

Жоре кранты. Пиндос, как любит говорить Бочка. Хороший был боец, сильный, выносливый и, что важно, удачливый. Кончилась его фортуна, помахала ручкой. И куда его теперь девать?

– Жора!… Жора! – позвал Саян, медленно подошел к уткнувшемуся в ил лысому, – ЖОРА! Пальцев сколько?… Да подними ты свою плешивую башку! Вот так… Пальцев?

– Т…ри… – бугай говорил носом, гундосил, будто ему повыбивали все зубы и вылечили от гайморита самым садистским способом.

Старший слегка похлестал его по щеке, приводя в чувство.

– Жора!… Не уходи далеко… Бочка, у тя пилюли еще остались?

– Антишокер?

– В задницу засунь себе антишокер. У него че, шок? Ну, чо ты глазенками хлопаешь?

– Н-е-е-т, – растерялся снайпер.

Саян еще раз ударил по щеке. Лысый недовольно застонал и попытался его оттолкнуть, слабо махнув перед собой руками.

– Транквилизаторы есть? «Крылья» или на худой конец «Черный тюльпан»?

Бочка даже в рюкзак не заглянул:

– Кончилось все. Давай «Торпеду»?

– Ты ебанулся что-ли? Чтоб он нас тут нахрен всех повзрывал!

– У меня «Крылья» остались, – узбек извлек из нагрудного кармана вычищенный до блеска портсигар и достал из него красную шприц-ампулу. Бросать не стал. Сам доковылял и положил прямо в ладонь.

Саян с мясом вырвал две верхние пуговицы, осторожно потянул за воротник, высвобождая накаченное плечо. Татуировка. С покрытой коркой грязи кожи на него смотрел ощетинившийся барс.

Вот говорят, что командир должен на зубок знать своих бойцов. Даже у кого длиннее, ну чтобы вовремя разнять, когда меряться начнут. А это произведение подзаборного искусства бригадир видел впервые. Красивый. С красными горящими глазами. Того и гляди спрыгнет и вспорет лапой в живот.

В один из этих глаз Саян и засадил иглу, небрежно отбросив колпачок в жижу. Лысый дернулся и в очередной раз махнул рукой. Старший ее легко перехватил, отводя в сторону. Грудь бугая спазматически дернулась.

– Тихо… тихо, родной… А вот блевать на меня не надо! Не надо говорю… Бочка! Помоги подержать!

И надо было нарваться ему на эту дрянь, на это долбанное «пятно»! Зона вычеркнула из списков. Раз послала «пятно», значит есть за что. Одному Монолиту известно.

Рвать лысому было нечем. Разве что желудочным соком и желчью. Он надсадно мотал головой, разбрызгивая терпкую тошнотворную кислятину, а Саян и снайпер крепко держали за руки. В основном, чтобы не захлебнулся своей же гадостью.

Пресс снимал.

Сначала старшего это не беспокоило. Надо ему спину подставлять – пусть себе. Не успеет схватиться за ствол – туда и дорога. Сможет – прикроет, а нет… На нет и суда нет.

Теперь. Теперь просто бесило. Хладнокровный ублюдок! Сидит себе весь такой в белом и зыркает в эту стекляшку. Гнида недобитая.

Саян попытался, взять себя в руки, стараясь заткнуть эту маленькую вспышку ненависти. Вроде только-только расставили все точки над «и».

Проблема Пресса была в том, что он никак не мог понять, что в Зоне нет людей. Есть группировки, есть одиночки, а людей уже нет, вместе со всеми придуманными ими правилами. Остались за периметром. В другом мире – другие законы, сопротивление приведет лишь к неизбежному концу.

Распускает сопли по каждому поводу. Дался ему этот солдат. Да он при первой же встрече без какого-либо зазрения совести снес бы журналистишке башку и был бы прав. И даун этот тоже. Есть только интересы группы и жизни каждого отдельного ее члена. Все остальное – неизбежно агрессивно, а значит должно быть истреблено. Сейчас в интересах «Монолита», во всяком случае, со слов Полковника, довести его до радара. Значит, бригаде придется мириться с чужим. Плюс Рябой, который жить вообще не должен. Хотя бы потому, что лишился столь любимой ими сталкерской сущности.

Саян, как впрочем и Магистр, «монолитовцев» сталкерами никогда не считал. Скорее они были антисталкерами, потому что главной своей задачей видели мешать проводить и искать.

Лысый, наконец, угомонился. Узбек вопросительно посмотрел на старшего, но тот только махнул рукой, присаживаясь прямо в грязь.

– Щас пойдем. Лысому полегчает и двинемся. Кури пока.

– Начальник…

– Да знаю я все! Кури, говорю.

Начальник… Хотя и в бровь не ставит. Ну и лис этот Кляп. Хитрый и очень сильный. Опасный противник. С таким лучше не встречаться на узкой тропинке. Зря Полковник в последний момент засунул его в бригаду. Кляпу лучше вести самому. Два авторитета – это уж слишком.

– Саян, вот ты говоришь что вы мир спасаете, к исполнителю дорогу закрываете… А чего вы его просто не взорвете? – спросил Смертин, продолжая снимать.

– Камеру выключи, тогда отвечу…

– Ладно, ладно…

– Выключил?… Чего ты все вынюхиваешь? Тебе на радар надо? Вот там и нюхай, а нас не трогай своими расследованиями. Всосал? – старший засунул в рот край сигареты, покатал на губах из одного уголка в другой, а затем прикурил, закрываясь ладонью от легкого ветра.

– Ну все же, – не отстал тот.

– А разве можно убить бога? – нахмурил брови Саян.

Стрингер ковырял в грязи прикладом небольшую ямку. Как только углублялся сантиметров на десять, одним движением закапывал и снова начинал ковырять.

– А ты уверен, что это не дьявол?

– Я же сказал, что вера не должна поддаваться логике… Даже если и дьявол, разве дьявол – это не бог? Только другая сторона карты. Значит его тоже нельзя убить… Отвяжись, монолитом прошу.

Кляп начал постепенно нащупывать коридор, лазая по краю с детектором аномалий. Без толку. Он сейчас за каждой травинкой активность увидит.

– Пресс, а дай шарики, – осознал ущербность своих попыток узбек.

Неймется все ему. Зря его Кляпом прозвали. Уж лучше бы Мясником. Шибко резво железками махает. Прожженный от пяток до макушки.

Лысый начал мычать и даже попытался встать. Прогресс.

– Нашел, – буднично сообщил узбек.

Саян глянул на бугая и потуже затянул шнуровку ботинок.

– Выходим, – вздохнул он.

– Первым пойдешь?

Вот ведь сволочь! Знает, куда приглашает, хотя до этого не гнушался отмычкой побыть. И не отвертишься. Нельзя отказаться.

Старший подошел к узбеку, тяжело посмотрел в глаза. Кляп хитро щурился в своей манере.

Они друг друга поняли.

– Куда?

– Вон, – указал узбек на едва выглядывающий из травы шарик, – Извини. Резинку не подвяжешь

– Дай еще, – сипло попросил Саян.

Он лег на пузо и пополз в коридор. Ни единого признака растерянности или страха на лице. Только не сейчас.

Старший ощутил, как по руке пробежал знакомый жар. Прокрался мелкими шажочками, щекотя кожу, и полез к позвоночнику. Уж там он разошелся, щедро выколачивая из спины едкие капли пота.

Тут она. Самая первая. «Всполох», а может и «жарка». Нет, «жарка» бы давно вылезла, да и укрытий для нее на лугу нет. Скорее «всполох». Этот следов на траве не оставляет. Сжигает газом, изнутри. Один только вздох и труба.

Саян задержал дыхание. Глянул на шарик, прикидывая расстояние. Еще долго. Очень долго.

Он прополз с метр. Без кислорода стало нестерпимо. Грудь давит, руками толкаться не возможно, голова совсем пустая. В трахее застыл, какой-то комок и тянется все выше и выше. Нет больше мочи! Нет!

Саян, наконец, хватнул воздуха. Легкие обожгло.

Все. Как это было быстро. Не его смерть, а его жизнь. Вспышками. Урывками. Он и сам не понял и не успел оценить ее терпкий вкус. Все летело-летело-летело. День за днем. А потом бац, и он на пузе, в смертельном коридоре, окруженном со всех сторон аномалиями. Как так могло выйти?

Легко. Каждый день выходило и проходило. С самого первого дня в Зоне.

Зона… Он сразу понял, что не бывает абсолютного счастья, которое, по слухам, нес Монолит. Просто потому что люди смертны и любое счастье неизбежно закончится несчастьем. Вот так. Нет, Монолит – это источник, главный судья человеческих страстей и все его приговоры в основном обвинительные. Он не дарит счастье, а исполняет заветные желания. Разные вещи. Люди еще не готовы к этой встрече. Сначала им надо очиститься от скверны. Это неизбежно. Иначе они своими же руками перевернут мир вверх тормашками.

На все воля Монолита, на все воля Монолита, на все воля…

Почему он все еще жив?

На все воля…

Второй вздох дался с трудом. Жечь перестало.

Это легкие горели от недостатка кислорода! Какой же он дурак! Совсем крыша поехала.

«Давно, уже давно», – подсказал внутренний голос.

Саян почувствовал, что в ботинки кто-то уткнулся. Хотел повернуться, но на щеку накатил жар.

– Чего застыл!

Он пополз вперед, наслаждаясь каждым мимолетным вздохом, мысленно пропуская его через себя и возводя в ранг чуда. Вот оно счастье! Ежесекундное, как и любая человеческая жизнь. Не длится она больше секунды, потому что все остальное – уже история, уже проехали и никогда не вернешь. Счастье двигаться вперед, чувствовать руки, ладони, ощущать как по ним устремляется мерными толчками кровь. Видеть траву впереди и блестящий шарик. Иди сюда, милый.

Саян покрутил его между пальцами, наслаждаясь осязанием. Прелесть, как приятно.

Какой же ублюдок это Кляп! Интересно, а как они там волокут Жору?

Из жара бросило в холод. На этот раз «фрион» виден отлично. Подморозил травку, а из стебельков сделал целый музей ледяных скульптур. Только кинь что-нибудь, и они моментально раскрошатся, распадутся мельчайшими кристаллами.

Под костюм скользнула невидимая холодная рука. Так близко к «фриону» он не проползал никогда. Даже комбез постепенно инеем покрывается. Как уникальна Зона, какие контрасты она плодит. «Всполох» рядом со «фрионом». Все равно, что вулкан в леднике.

Саян почувствовал как икры обжигающе коснулись заледеневшие брюки. Он ускорился, чувствуя как деревенеет с каждой секундой одежда, как стынут губы и совсем перестают что-либо чувствовать щеки.

Коридор все тянулся и тянулся. Бесконечно. Казалось, что Зона собрала здесь все свои аномалии. Саян уже четыре раза закидывал шарики. Два умудрился потерять. Еще один разрезала пополам «циркулярка». Блядский Пресс со своими блядскими… Не мог что-ли болтов набрать? Идиот. Смешно им там было. А вот теперь каково? Посмеемся? Оставался последний. «Монолитовец» поймал взглядом канаву, видневшуюся на краю луга, и больше старался ее не терять. Наверняка, раньше это было русло небольшого ручейка. А теперь все заболотилось. Ну и пусть! Главное, что там заканчивается коридор. Осталось еще чуть-чуть.

Сектант нервно закинул вперед последний шарик, целясь на самую бровку.

Мать ее!

Все померкло и сжалось до размеров маленького квадратика. Такого, в который ему надо всунуться, чтобы навсегда миновать коридор. Улетел! Шарик улетел! Под гравитационным полем мощнейшего «трамплина». Последний. И не вернуть больше.

Саян в сердцах впечатал кулак в землю. Ну и что теперь делать? Ползти наугад?

Он дернулся вперед, а потом застыл. Никогда ему не угадать! Где угодно, но только не в коридоре. «Монолитовец» сунул руку за пазуху, нащупал пистолет. Оставалось только отщелкнуть обойму и достать патрон. Можно запулить и ствол, но ведь он, наверняка, еще понадобится. Как только он… они выйдут из коридора, надо не забыть отнять у Рябого «калаш». Это обязательно. А сейчас метнуть патрон и молиться.

На все воля…

Легкий слишком. Никуда не годиться. И сдетонировать может. Прямо в лицо. Зона, она ведь та еще шутница.

– Пресс! Пресс! – прохрипел он, почувствовав, как в затылок уперлись несколько пар глаз, – Молишься? Я тоже… Хреново людям без бога жить, да? Ты это… кинь мне патрон пулевой… Только поближе, я локтями не больно могу…

Перед самым носом на землю плюхнулась красная гильза, подпрыгнула и откатилась на метр в сторону. Сука такая. Он даже мог прочитать на медном донышке тисненую по кругу надпись «Record». Протяни руку и вот она. Смотрит дырочкой-жевелом. Задорно улыбается гравировкой. Подмигивает. Поди и возьми.

Хитрая гильза. Доведет до беды…Нет, не получится…

– Кляп! Ты за ногу меня держи… чтоб не затянуло… крепко только…

Узбек не ответил. И в ботинок не вцепился. А может они там все давно уже передохли? Тогда откуда прилетел патрон?

Пить хочется жутко… и курить. Фляга так и осталась лежать на тумбочке в одном из школьных кабинетов. Специально раздутая до литра, с помятой боковиной. От крышки наверняка еще спиртом тянет, который они хлестали после рейда на НИИ. Мембрана резиновая всю гадость в себя тянет. Только забудь воду вылить, так она еще год тухляком будет вонять. Хороший был спирт. Медицинский, он всегда хороший.

Саяна передернуло при мысли о спирте. Он скользнул пальцами в нагрудный карман и выковырял из пачки сигарету, едва не сломав о верхнюю картонку. Защемила в самый неподходящий момент. Прикурить удалось только с третьего раза. Все никак не мог попасть кончиком в пламя. Руки дрожали. Старший пару раз нервно и глубоко затянулся, а затем проткнул пальцем в податливой почве углубление и похоронил окурок.

Быстро перекурил, урывками. Скорее чтобы успокоиться и приготовиться.

Пить захотелось еще больше. В горле тлел маленький огонек, тянул и раздражал, а удушливый дым выступил катализатором, подлил масла, чтобы огонек растекся по всей глотке и высушил все к чертовой матери.

Надо вперед, к гильзе.

Локоть уперся в мягкую почву. Толчок. Живот скребется по иссохшей траве, мелкие камешки дерут даже через ткань комбеза. Ну, иди же сюда, тварь… сюда… славная ты моя… сука… Саян потянулся всем телом. Хлипко выдохнул, мимолетно коснувшись медной пластинки пальцем. Сюда… Еще одно касание. Палец провалился в землю, гильза отскочила еще на сантиметр. А…

Саян в бессилии привалился щекой на жесткие стебли и замер. Попробуй еще раз, не сдавайся. До нее всего-то… Лежит и лыбится, блядина…

Ну иди же ты сюда! Руку потащило вперед. Настырно, что аж сердце защемило от испуга. «Карусель» затягивает. Всасывает своим полем, что бы в миг огромным толчком отправить вверх, вырывая из сустава, ломая кости и раздирая жилы. Тело обязательно по инерции уйдет следом, и тогда аномалия резко подкинет голову, страшно хрустнут шейные позвонки и пиндос… тьфу, чтоб этому Бочке пусто было…

– Кляп!!!

Ну и пусть размажет. Все равно она заберет. На все воля Монолита. Главное не бояться, потому что она обязательно заберет.

Саян резко накрыл патрон ладонью и сразу подался назад. Врешь! Нас так просто за усы не подергаешь. Мы и кусить можем.

Старший зажал патрон в руках и попытался выдавить тяжелую свинцовую пулю. Закатанные края слишком твердые. Он все ковырял и ковырял ногтями, пока не отломил на большом пальце. Ножом бы, только он на поясе. А чтобы залезть на пояс, надо приподнять локоть. Не стоит этого делать… Саян ухватил край гильзы зубами, рванул, чувствуя, как выпирающий свинец противно заскрежетал по эмали. Пластик поддался! Дальше уже все просто, дальше дело техники. Засунуть в зазор большой палец и планомерно мять подушечкой. По кругу.

А если из коридора вообще нет выхода? Глухо. Стена. Саян зажал пулю в кулаке и неуклюжим движением от виска швырнул вперед. Он мучительно наблюдал, как она рассекает воздух, как вминается в землю и резво отскакивает дальше, катится бочком, заминая чахлые листочки. Застывает.

Чисто. Чисто? Неужели тот самый квадрат? «Монолитовец» неуверенно пополз вперед, уставившись на кусок свинца. Будто только в нем сейчас была вся квинтэссенция жизни, весь сокровенный смысл.

Саян, тяжело дыша, скатился в канаву. Коридор был уже в прошлом. Стал обычным огрызком его истории. Он привалился спиной к глиняной насыпи и начал наблюдать, как вываливаются с луга остальные. Тяжелее всего пришлось Бочке, который всю дорогу опекал очухавшегося лысого. И как только у него получилось? А не все ли равно. Главное, что он всех провел и остался жив. Слава Монолиту! Он готов раствориться в нем, стать его частью, но не сейчас. Только не сейчас.

Снегиря, наверное, вот так же колбасило, когда понял, что пойдет торпедой…

Со Снегирем нехорошо получилось. Может даже Магистр накажет. В конце концов, это не они его убили, он сам пошел навстречу смерти, сам активировал пояс. Не было другого выхода. Старшему иногда надо принимать решение.

– Иди сюда, – зло схватил Саян за спину, проползавшего рядом Рябого, потащил на себя, – Ну, ка… Тебе такие игрушки ни к чему.

Бригадир выдрал из рук сталкера «Калашников», отпихнув того в сторону.

Стрингер привалился рядом, не обращая внимания на сырость и запах тины.