Текст книги "Стрингер. Летописец отчуждения"

Автор книги: Александр Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

13.

Зона не спит никогда. В густом шоколаде ночи отчуждения кипит жизнь. Это даже не отдельное время суток. Скорее другое измерение, полная смена координат и направляющих. Тягучее мрачное ничто, приперченное запахом холодного пота жертв и задором охотников, которые в любую секунду могут пасть под ударом более сильного.

За черной стеной скрываются глаза. Тысячи глаз, жадно анализирующих малейшее движение. Голодные и трусливые они ждут только шанса. Мир одной секунды, которой вполне достаточно на смертельный рывок из укрытия. В Зоне даже ночью нельзя не прятаться. Жалобный вскрик и короткий поединок.

Гнетущая тишина, разрываемая шелестом травы под мутированными лапами, сипением, воем, всхлипами, хлесткими выстрелами одиночки, запоздавшего в укрытие. Физически ощутимая смерть. Ее можно пощупать, почувствовать за мгновение до броска, но нельзя предотвратить. Зона снабдила своих детей когтями, зубами, безудержной мощью и слепым голодом. Человек не в силах тягаться с ними, он слишком надеется на свои грохочущие железки, компьютеры и глаза. Одиночка уже мертв, хотя все еще судорожно давит на спусковой крючок, моргая в жалкой надежде успеть засечь за мгновение до… Он панически всматривается во тьму, а на самом деле заглядывает в небытие. Вздох. Вздох. Резкий кислый запах пота. Потрескавшиеся сухие губы. Напряжение, готовое вылиться в безумный психоз. Он держит себя в руках. Старается не сорваться. Шорох. Хлопок выстрела. Он оглушен и ослеплен. Вжимается спиной в глину взгорка, стараясь закопаться, залезть поглубже, исчезнуть, свернуться калачиком и дышать, только дышать. Одиночка не знает, что выше по взгорку его тоже ждет смерть. Более легкая, чем клыки тварей, но пока он тяжело всхлипывает, одиночку не устраивает даже такая. Лучше дышать и надеяться. Секунда за секундой, разливающиеся пятнами мазута по скоротечное реке времени. Слишком долго. Рассвет увидит не каждый.

За пронзительным мраком нет аномалий. Потому что их не видно. Можно почувствовать, но будет уже поздно. Поэтому их нет. Только «электра» изредка разорвет онемевший воздух щелчком разряда, распуская в стороны голубоватые щупальца искр и вновь укроется за густой нефтяной пленкой. Каждый шаг может стать последним и мозг не успеет понять. Доли секунды, холодок по позвоночнику, взрыв нестерпимой выворачивающей на изнанку боли и пустота. Все, кто ночью втаптывает протекторы ботинок в бесплодную землю Зоны, пытаясь отделить за непрекращающимся скрипом иссохшей травы сигналы приближения смерти, бесконечно мусолят в голове эту давящую мысль. Но таких мало.

Одиночка еще надеется. Даже когда автомат замолкает, а костюм рвут кривые зубы. Он кричит и надеется, потому что так устроен любой человек. Куда ему до грации химеры или непробиваемости псевдогиганта. Достаточно одного удара и он тряпкой отлетает в сторону с переломанными костями, не переставая при этом надеяться. Легкие разрывают осколки ребер. С пересохших губ срываются кровавые пузыри и что-то колет в щеку. Всего лишь засохший стебель полыни. Для него теперь все сон. Страшный сон, который утром закончится. Он вскочит с кровати, ужаснется, застынет, сидя на самом краю и переваривая. Глубоко вздохнет, потешаясь над самим собой, набросит тапочки и пошлепает на кухню.

Он уже забыл.

Но это не сон. Только когда клыки разорвут пульсирующую вену на шее, только когда в ноздри ударит смрад прогнившей пасти, а прямо перед глазами зажгутся два желтых пламени, лишенных малейшей капли сострадания, вот тогда он осознает. Взбрыкнет, замашет руками, скользя по грязной шкуре. Он поймет, что навсегда покидает этот мир. И эта последняя секунда будет самой страшной в его жизни. Потому что с младенческих лет человек привык осязать и осознавать себя и никогда не сможет мыслить другими категориями.

Рассвет в Зоне – время людей. В них просыпается вера в себя. Уже не надежда, а вера. Она – щит понадежнее. Но одиночке до этого не будет дела. Каждое утро Зона меняется, потому что рассвет видит не каждый.

Смертин ворочался и никак не мог заснуть. Его уже не смущали ночные подвывания Зоны и даже несуразная пальба одиночки. Он привык. Человек ко многому привыкает. Зачастую даже казалось, затащи его жить в самое глубокое болото среди гнуса и по уши в тине, и он все равно приспособится. Лишь бы существовать, выплескивая вздох за вздохом пары углекислоты.

На часы заступил Саян. Узбек забрался глубже от провала входа и привалился рядом, наступив в темноте Алексею на сапог. Старший уселся на самом краю трубы, зажав винтовку между ног и прислонившись спиной к холодной железной стенке. У самого озера кто-то заскулил, раздались звуки грызни, а потом опять все стихло. Одиночка тоже замолк.

Лучшее лекарство от бессонницы – это собственные мысли. И теперь он до мельчайших подробностей восстанавливал картину своих скитаний по Зоне. Здесь стрингер впервые обрел страх. Нет, не обычная боязнь получить в мясо пулю или вылить случайно на себя кастрюлю кипятка. Такой у его братии слегка притуплен. Скорее беспросветный ужас, прячущийся еще с пещерных времен в глубинах любого человека. Дикий и неосознанный. Он выпирает только тогда, когда иллюзия безопасности напрочь всклянь раскалывается и каждая секунда проходит в мучительном напряжении. Разум отказывается верить в реальность происходящего, потому что не может объяснить. Ему это не доступно. Наверное, подобные ощущения испытывает сопляк-первоклашка, поспоривший с ребятами, что сможет переночевать на заброшенном погосте. Малейший скрип и сердце обрывается. Ухает вниз, словно с небоскреба, а ладони становятся холодными и скользкими. Необъяснимые аномалии, готовые перемолоть в муку при любом неосторожном движении, зомби, твари, люди. Если твари более или менее понятны, то люди… В Зоне лучше с ними не встречаться. И все это под гнетущий аккомпанемент отчуждения. Смачное словцо. Отчуждение. От него веет одиночеством, пустотой, заброшенностью, тленом. Это приговор всему человечеству. Залезь на водонапорную башню и узри свое будущее. Покосившиеся столбы с висящими клочками проводов, заросшие поля, искореженные посадки и пролески, пятна гари, мертвые деревни, прогнившие избы, скрипящие на промозглом ветру ставнями и рык неведомых тварей, поджидающих своих жертв. Смерть на каждом шагу. Где-то там трубы ЧАЭС, огромные вычислительные машины, графитовые стержни, свинцовый саркофаг и навечно притихшие реакторы. Все это создано человеком, но он так и не смог обуздать творение своих рук. Он кинул лассо мустангу на шею, но не удержал и теперь скользит по земле следом за скакуном, разрывая в клочья одежду, тычась мордой в жесткую траву и кочки. Человек все еще питает призрачную надежду закабалить. Он прекрасно понимает, что если не получится, то он останется один посреди прерии в окружении волков совершенно голым. И это будет его последний час. Тогда его мир накроет отчуждение. Раз и навсегда.

Природу не обманешь, будь ты хоть трижды гений.

Что может быть страшнее не поддающейся, не соизмеримой со здравым смыслом угрозы? От такой начинают топорщиться волосы на руках, и тело покрывает гусиная кожа. Нельзя ничего придумать, нет возможности противостоять. Только слепо принять судьбу. Человека убивает одна только мысль, что есть силы более могущественные, чем он, что не во всем мерилом может выступать логика. Зона будто специально обрушивает все законы физики, которые он веками возводил, складывая по кирпичикам стены своего бытия. Человек не хочет выходить за эти рамки, но Зона заставляет. Она тонко использует его тщеславие, чтобы устроить демонстрацию своих возможностей. Человек везде сует свой нос, лезет, словно таракан, стараясь расширить пределы своего мира и закрепиться, чтобы потом совершить новый бросок. Ему не сидится на месте. Он будто доказывает сам себе, что его возможности безграничны. Холодная Арктика – да пожалуйста, космос – нет ничего проще, глубины океана – мы и туда проникнем. И только в Зоне вместо исследователей – сталкеры. Сталкер – это проводник. Мягкий металл, способный пропустить заряд и не сгореть. Зона их сминает, а они все равно приспосабливаются и упиваются осознанием этого факта. «Здесь нет ничего странного», – их коронная фраза. Они кичатся тем, что наплевали на общечеловеческую логику и свыклись с необъяснимым. Это сталкеры так думают. А когда срабатывает очередная новая аномалия, прокрутить назад пленку и взять слова обратно слишком поздно. Зона просто экспериментирует и наблюдает. Она ждет своего часа.

Наказание? Возможно. Никто добровольно не сунется в ад, зная заранее, что это именно преисподняя. Какова приманка! Самое сокровенное, самое главное. В самом страшном на Земле месте. Ведь каждый стремиться к мечте. Каждый! И теперь дорога тысяч страждущих, да что там говорить – всех жителей голубого шарика, лежит в Зону. У кого хватит сил отказаться от мечты? Куда-то туда, к саркофагу ЧАЭС, к мустангу, которого так и не смог обуздать человек. К его боли и позору.

А может Монолит это и не дьявол вовсе, а наоборот? Он не отделим от Зоны, потому что только она просвечивает радиационным рентгеном искателей насквозь. Чистилище, строгий отбор и отсев. Испытание, уготованное каждому, перед тем, как приблизиться к главному моменту в своей жизни. Ведь Бог и Дьявол неотделимы друг от друга. Не было бы Люцифера, и тогда человек был бы непогрешим. Точнее всю ответственность за его непотребства ложились тяжелым бременем на Всевышнего, который, как известно, лепил человека по своему образу и подобию.

В тягучее месиво мыслей вклинился зов. Смертин сначала испугался чужеродного волнующего влияния, которое постепенно все более и белее его захватывало. Сеть, в которую угодило его сознание. И теперь неизвестный рыбак вытаскивал ее из пучины, увлекая за собой. Вверх, вверх. Туда где светит красный круг солнца, искажаемый толщей воды. Туда, где он никогда не был и даже боялся там очутиться.

Стрингер нащупал рукой прохладный пластик камеры.

– Сюда… сюда… сюда… сюда… – зов нарастал. Лежать уже было невозможно, и он постарался сесть.

– Сюда…

Смертин мог себя контролировать. Мог не поддаваться. Он был в этом уверен, но почему бы не поплыть по течению? Не проверить все самому.

Саян забеспокоился, наблюдая как стрингер тянется к выходу:

– Куда?

– Уйди.

– Я спрашиваю куда? – загородил он проход.

– Мне надо.

– Ссы прямо отсюда, все вниз стечет.

– Мне надо, – оттолкнул Алексей.

Старший поймал его за рукав и пихнул обратно.

– Руки убери и не мешай мне работать! Тебе же лучше. Отчитаешься Полковнику, что я сбежал.

– Видит Монолит, я еще ни одного задания не провалил, – процедил бригадир.

– Тогда пошли со мной, – предложил стрингер.

– Шутишь? Сиди и не рыпайся.

– Я ухожу. Отойди в сторону, – двинулся на него Смертин.

Саян резко намахнулся прикладом, стараясь попасть в живот. Стрингер увернулся, не забывая прикрыть камеру. Возня в кромешной темноте – та еще радость. Алексей поднырнул под левую руку старшего, боднул его лбом в ребра чувствуя, что прочертил по железной застежке. Ойкнул. Не ожидая такой прыти, Саян не удержал винтовку. M-16 грохнулась под ноги, по трубе пронесся металлический лязг, смешанный с яростным пыхтением обоих. Старший все же достал его кулаком по спине. Смертин глухо выругался и со всей силы вмазал тому локтем под печень, прорываясь вперед.

Пахнуло прохладным воздухом. Алексей грохнулся на гору мусора, ощутив болезненный укол в боку, попытался сгруппироваться, врезался спиной в арматуру и скатился вниз. Он сразу отполз в сторону, боясь что Саян врежет напоследок очередью. Впереди огромным свинцовым пятном виднелась гладь озера. Ни луны, ни звезд. Хоть глаз выколи.

Алексей интуитивно выставив перед собой руку начал пробираться к воде. Где-то это уже было. Кровь, Вик, ночь, шорох Зоны. Все идет по кругу, долбаному кругу нашей жизни. И все заканчивается Зоной. У каждого она своя. Отчуждение. Только нет Исполнителя желаний, нельзя идти обратной дорогой. Осень, а за ней зима. Промерзлая земля, разбиваемая ломами, драпированное дерево и крест. Может даже и не крест, а целый памятник. Смотря кто на что был способен. Только будет уже все равно.

Зов нарастал. Будто огромный крючок впиявился в шею и тянул за собой. Пальцы ткнулись в твердое. Останки машины. Здесь такие на каждом шагу. Все озеро забито фонящим радиацией гниющим транспортом.

Под сапогами зачавкало, по коленям заскользили сухие стебли камышей и осоки. Кто-то ломанулся наперерез с небольшого островка чакона, вырисовывающегося в темноте неестественной глыбой. Алексей застыл, сжав до посинения пальцы на ручке камеры. Дробовик остался в трубе. Любое неосторожное движение – и его сомнут, как букашку, как клопа. Твари. Они повсюду. В озере, в камышах, под прогнившими днищами машин, в ямах, даже между кочек. Зубастые и скользкие, копошащиеся, ядовитые, мерзкие, порожденные разгульным воображением Зоны. Адово семя.

Букашки… Где же гнус? Ночью у воды всегда полно мелких назойливых насекомых. Неужели машины так сильно фонят, что даже вездесущая мошка решила держаться от них подальше?

Смертин глубоко вздохнул, выпустил облако белесого пара, прикидывая сколько же сейчас градусов. Неожиданно пришло понимание, что ночью пар видно быть не должно. Он помнил по засидкам на лис. Даже в свете луны. Может это какой-нибудь ядовитый туман? Очередная ловушка, а он надышался. Может вот сейчас легкие растворяются от неизвестного газа, и у него никогда не получится сделать следующий вздох. Да что же это за место! Оно каждую секунду заставляет думать о смерти. Словно издевается и наслаждается спазматическими кривляниями людишек.

– Сюда… – позвало что-то.

Леска на крючке вновь натянулась.

Он может бороться. Это просто. Стоять на месте и не двигаться. Тогда зачем он вылез из трубы?

Стрингер забрался на крышу машины. Металл пронзительно заскрипел, но выдержал. Он шагнул на капот и перебрался в кузов наполовину затонувшего грузовика. Прыжок, очередной всхлип металла. Главное не угодить в воду. Там тоже зубы и клыки. Еще прыжок.

Навстречу ему кто-то шел. Смертин решил подождать, усевшись на колени. Тем более шея уже не так болит. Отпускает.

– Иди сюда, – остановилось оно на полпути.

Стрингер едва различил человеческую фигуру, окутанную красноватым светом.

– Нет уж, замотал головой он, не решаясь встать, – Дальше я не сдвинусь. Ты дух?

Как легко, оказывается, говорить с духами. Вот так просто «ты дух». Смешно. До опупения, до коликов в животе. Алексей почувствовал, как противно сжался в комок желудок, заухало сердце, а волосы на затылке начали вставать дыбом. Ко всему прочему нервно дернулась бровь.

– Не знаю, – фигура неожиданно быстро приблизилась на расстояние вытянутой руки.

Сердце грохотало так сильно, что стрингер испугался, а не остановится ли. Ведь бывает у людей от страха.

Девушка. Призрак восемнадцатилетней девчонки в белой блузке и юбке ниже колен.

– Ты можешь ходить по воде? – выдавил, сам не поняв себя, Алексей, сглатывая подступивший к горлу комок. Наверное, его шокировали зависшие на сантиметр от капота туфли. Иисус скорее всего также…

– Могу.

Стрингер не сомневался в ответе. Рука сама потянулась к камере. Указательный палец нащупал овальную кнопку.

– Что… Зачем… зачем… ты меня звала?

– Не знаю, – призрак плавно пошел над водой по кругу, будто отвечая на вопрос о прогулках, – Я многих зову. Мне интересно на тебя посмотреть.

– Ну и как?

– Хм… обычный… Ты делаешь кино? – посмотрела она на начавшую моргать в темноте оранжевым огоньком камеру.

– Почти. Ты любишь сниматься? – Смертин не спускал с духа глаз. Ему казалось, что если он отвернется, потеряет ее из поля зрения, то на него моментально набросится кто-то жуткий, из детских страхов, тот, кто всегда прячется в шкафу или под кроватью, повалит в воду и начнет топить. В нос ударит тиной, и он будет истошно верещать, плюхая руками, – Вообще все девушки любят сниматься.

Звучало пошло. Он понял это только после того как брякнул.

– С чего ты взял, что я девушка?

– Как? – открыл рот Алексей, – А разве…

– Я выгляжу так, как меня хочет видеть конкретный человек, – завис над свинцовой гладью призрак, – У меня нет единого облика. Для кого-то ребенок, для кого-то мать, беззубый дед, а для тебя… даже не жена. Вас, людей, не поймешь. Вы здесь дрожите, а все равно думаете о своем…

– Откуда ты знаешь?… Не правда, я не хотел…

– Хотел, хотел, – игриво улыбнулся дух, – И даже сам об этом не знал. Вот и пусти вас к Монолиту, – вздохнула она.

– Можно я…, – нерешительно спросил стрингер, нервно поглаживая корпус камеры. Нечем занять руки. Совсем.

– Конечно. Она разрешила… Только ты не бойся, я тебя не трону. Многие здесь останавливаются. Я их зову играть. Самых черных. Там еще пятеро. Трое его детей, один чужой и один потерявшийся. Вы, люди, уникальные создания. Можете потеряться даже там, где знаете дорогу. Вот, – протянула девушка отливающую красным руку с зажатым в ладони камнем, – Это тебе. То, что вы называете артефактами. За такой многие черные готовы нырнуть в озеро, на самое дно.

– Что это?

– Бери. Часть Исполнителя желаний. Он твой. Не бойся же.

– Я и не боюсь, – забрал Алексей подарок, стараясь не коснуться пышущей жаром руки.

– Неправда. Я вижу все ваши мысли. Я бы и не хотела, но вижу. Они такие похожие. Ты тоже черный, но я тебя не трону. Она пометила.

– Кто?

– Она.

– Кто она?

– Но не запретила с тобой играть, – продолжил призрак.

Девушка вдруг сделала молниеносный круг и оказалась совсем рядом. Горячая рука заскользила по небритой щеке. Она заглянула в глаза, гипнотизируя, прижалась, коснулась его губ своими. Стрингер окаменел. Он сидел, страшась даже вздохнуть.

– Не бойся, – еще раз шепнула она, приглаживая его волосы на затылке, – Мне здесь так одиноко. Сотни лет, тысячи… Я уже не помню себя, поэтому хватаюсь за ваши образы. Не бойся… Она меня разбудила. Я из вашего мира, но она меня поглощает…

– Что… что ты делаешь? – опешил Алексей.

– Может ты действительно видишь мой облик. Такие как ты способны. За это люди вас ненавидят. Я знаю. Не бойся…

Крючок превратился в огонь, разливающийся импульсными толчками по всему телу. Вброс, и еще. Все горячее и горячее. Терпеть больше нет сил. Только мышцы не слушаются. Одеревенели, окостенели, стали чужими. Вброс. В голове взрывается вулкан. Она отстраняется, вновь скользя пальцами по щетине. Смотрит серьезно и холодно черными бездонными глазами. В них только он и огонь. Кожа медленно тлеет, но пахнет озоном. Как после сильного ливня. Она все еще рядом.

– Если бы ты мог видеть мир моими глазами…

– Что мне мешает? – Алексей перешел на шепот, в горле пересохло, язык совсем не слушается.

– Твое сознание. Оно не может раствориться в сотнях других. Ты все наслаиваешь на свое сознание. Громоздишь мерки. Глупый. Ты не видишь ничего, дальше собственного носа. Даже часть Исполнителя желаний для тебя просто непонятная глыба.

Он только сейчас ощутил легкие колебания от зажатого в ладони артефакта.

– А что же это?

– Семя. Целый мир. Начало. Предвестник. Но только не камень. Ты не видишь. Другие бы спросили, сколько он стоит, но ты оцениваешь по-своему. Пойми, от этого ты не становишься менее черным. Никогда не станешь.

– Что значит черный? Плохой? – он ее не понимал, поэтому пытался все упростить.

– Глупый. Ты опять все измеряешь своими категориями. Для меня нет хороших и плохих. Черный – этот тот, кто видит мир только в себе и для себя, а белый – часть мира. Но это для вас. Для меня нет черных и белых. Есть только те, кого я убиваю, истребляя их никчемные миры. Остальные… Остальных я не видела очень давно. Был один, но он выбрал другой мир. Я подарила ему часть, а он понес ей. Предатель. Дезертир. Может оно и к лучшему. Ведь это она меня заставляет. Я не знаю, чей мир унесешь ты. Я совсем запуталась.

Она лепетала что-то еще, но он уже не слышал. Жар убаюкал. Стрингер повалился на крышу машины, не в силах совладать с собой. Глаза закатились. Дух наклонился, и он ощутил даже через тяжелые квадраты кевлара ее руку.

Здесь нельзя оставаться. Где угодно, но только не у этой колышущейся расплавленным металлом воды, пропитанной радиацией и дыханием Зоны. Только не здесь.

Он вновь ощутил ее губы.

Колокол долбил так гулко и напористо, что начинала кружиться голова. Густой стальной звон насытил собой воздух и накатывающими одна за другой волнами врывался прямо под череп. Вибрировало все, и даже мысли. Нет, скорее сон. Или реальность?

Уберите эту гадость! Заткните навсегда. Уничтожьте!

Стрингер уже чувствовал вибрацию щекой, зубами, деснами. Он медленно шевельнул рукой, пальцы уткнулись во что-то гладкое и прохладное. Идеально ровное. Ах, нет, ошибся. Вот вмятина.

Очередной удар колокола заставил открыть глаза, жмурясь от яркого света, и приподнять голову. Как же здесь холодно. Спины Алексей не чувствовал. По телу пробежала мерзкая дрожь. Он пересилил себя и постарался сесть. В бок уперся корпус камеры.

Еще удар. Только теперь совсем другой. Слабый и невыразительный.

Все тоже озеро, те же камыши, свалка затопленной техники. А он… он… почти на самой середине. Эта мысль заметно взбодрила. Смертин замотал головой по сторонам. В трех метрах на покореженной «копейке», залезшей сверху на едва виднеющийся из воды БТР, сидел Саян и монотонно стучал стволом дробовика по жестянке. Бумс. Безразличный взгляд в его сторону. Бумс.

– Как спалось?

Стрингер не знал, что ему ответить. Глупая и опасная ситуация. Помнится вчера он в горячке сделал старшему бо-бо.

– Я вот думаю, сразу тебя здесь кончить или дотащить до радара повязанного с ног до головы и уделать на месте. Как мыслишь?

Выражение лица и интонации ничего хорошего не предвещали. Совсем даже наоборот.

– Что это у тебя? – спросил старший, не отводя взгляда от зажатого в руке камня. Он сунул палец в паутину ржи и отодрал приличный кусок. Запустил подальше в озеро.

Алексей раскрыл ладонь и сам уставился на иссиня-черный булыжник. Значит, это был не сон. Иначе откуда тогда артефакт, часть Исполнителя желаний, как назвала его она…

– Пиндос! – послышался со стороны берега голос Бочки, – Трупак что ли, а, Саян? Сюда сам притащишь или помочь?

– Тебя уже похоронили. Мелочь, а приятно, – оскалился бригадир.

– Знаешь, Саян, – прохрипел Смертин, пряча артефакт во внутренний карман, – Мне больше всего страшны даже не эти ебанистические пейзажи, а то, что иду рядом с такими, как ты.

Приличных размеров ребристый камень едва уместился. Сектант даже усом не повел:

– Вот и благодарность. Спасибочки, Пресс. Мы тебя от Припяти на своей жопе прем, того и гляди геморрой вылезет. И заметь, за это время даже пальцем не тронули, хотя…

– Судьба твоя такая, – Алексей попытался встать. Суставы отозвались недовольным хрустом. Сапог скользнул по крыше, и он чуть не полетел в заросшую ряской жижу.

Едва удержался. Как же она воняла! Практически ощутимо, навязчиво. Что-то сродни тонкой смеси запахов протухшей воды, мертвечины и серы. Ночью совсем не чувствовал.

– Не шевелись, – зевнул Саян, – Под тобой «соска», справа, между бульдозерами – «мясорубка». Как ты вообще сюда по темну залез?

– Что значит «соска»? – застыл Смертин.

До бульдозеров еще метров пять, а эта – прямо под задницей.

Сектант явно получал удовольствие от замешательства Алексея. Он потянулся, как огромный кот, почесал пузо. «Мурлыкнуть» только забыл:

– «Соска»… «Соска» – это ловушка. Мерзкая. На болотах таких полно. Вот коснется сейчас твоя нога поверхности, и «соска» уже не отпустит. Начнет тащить вниз, в ил. И тебя даже «Камазом» не выволочь. Разве что ногу отрубать. Такая вот красотуля эта самая «соска».

– Дай пройти, – единственная безопасная дорога на берег пролегала через «копейку», на которой устроился Саян, – И дробовик отдай.

Аномалия булькнула тугими воздушными пузырями. Не слабо она пристроилась. Такой неровный темный блин метров на тридцать в диаметре. Почти все ловушки круглые. Почти все…

– Да ты чо! – показушно удивился бригадир.

Алексей скользнул взглядом, подыскивая что-нибудь потяжелее, остановился на камере, отметив, что она находится в «спящем» режиме. Он поспешно отключил, чтобы не тратить и так порядком измочаленную за ночь батарею.

– Ты меня, наверно, за НИИ еще ненавидишь. Зря. Я всегда следую зову Монолита и приказам Магистра и Полковника. Это они тебя лупили тогда в ангаре, – Саян щелкнул зажигалкой, прикуривая.

Все рожи крутые строит. Ерничает.

– Ну чего ты там! – вновь крикнул Бочка.

– Хорошая отмазка.

– Нисколько. Чистая правда. Зачем в Зоне кому-то от чего-то отмазываться? Проще пристрелить. Это ты все живешь своими тупыми убеждениями, вгоняя при этом нас в могилу. Я тебя знать не знал. Пришел приказ – и я поехал на НИИ, другой – я вышел к радару, – голос ровный и спокойный как у удава. Угомонись бандерлог и подойди ближе, ближе, ближе, – «Монолит» не хуже и не лучше других. Да, мы приносим жертвы, но этого требует Зона. Она здесь хозяйка. Зато мы исполняем самую важную миссию. Не допускаем к исполнителю идиотов вроде тебя. Мир висит на волоске с тех пор, как он появился. Одно только желание и он может в корне измениться. Ты даже не понимаешь всю серьезность ситуации. Ни один «монолитовец» ни разу не использовал близость к кристаллу, даже в пользу всеобщего блага, – бригадир был очень серьезен. Серьезней не бывает.

– Ты в этом уверен?

– Иначе за периметром не было бы ни одного сталкера, – пожал плечами старший.

– Может ваша вера не настолько крепка, а потаенные желания совсем другие? – вызывающе спросил стрингер.

– Может и так. Я не проверял.

Саян встал и направился к берегу, ловко перепрыгивая с одной машины на другую. «Benelli» он засунул в салон «копейки», так что ствол торчал из разбитого бокового окна. Смертин осторожно перелез на соседнюю развалюху, достал ружье и начал пробираться следом за старшим, стараясь запомнить и повторить каждое его движение. Зона уже научила.

Лысому под утро стало плохо. Он облевал всю трубу, размазав по ней и остатки ужина, и завтрак, поэтому Кляп и Рябой устроились на вершине мусорной горы у дыры входа.

– Ну, как? – посмотрел на узбека Саян.

Тот только выразительно покачал головой:

– Нашли? – увидел он Смертина, – Странно, начальник. Живым я его и не чаял… Здесь под утро слизень прошел, – пнул узбек ногой измазанную розовой гадостью железку, – Вы в сумерках поди и не видели.

– Говно не тонет. Даже в Янтаре, – процедил бригадир, посматривая на стрингера.

– Да видели, видели, – закивал Бочка, – Саян чуть в целую лужу не вляпался. Подсохла уже.

Еще один падальщик Зоны. Гигантская желеобразная субстанция, рыскающая ночами в поисках трупов. Слизень двигался очень медленно, оставляя за собой влажный след. Он переваривал все, что попадалось на пути. Будь то останки псевдопса или спящий сталкер. Не самая завидная судьба, очнуться в тот момент, когда на тебя наползло нечто тяжелое, мокрое и жгучее. Слизь твари легко растворяла даже резину.

– Вы будете смеяться, но его логово – соседняя труба, – показал Кляп, – Хорошо, что в потьмах не перепутал, – он, конечно, пытался шутить, но у таких хладнокровных ребят это выходит келейно и чернушно.

– На все воля Монолита, – в своем стиле ответил бригадир.

Из трубы вывалился, не переставая рыгать, Жора. Лицо бледнее, чем у зомби. Губы мучительно изогнуты. Совсем сдал, а еще вчера прыгал, как сайгак.

– Саян… – протянул он измазанную блевотиной руку. Пахнуло кислотой и болезнью.

– Иди ты, – отошел бригадир, – Вколи ему какой-нибудь дряни. Да так чтоб до самой печени продрало, – приказал он снайперу.

– Выходить пора, – узбек начал паковать рюкзак.

– Щас. Отойдет чуток.

Смертин крупным планом взял помятую физиономию лысого. Навел на глаза. Так, чтоб было видно всю печаль и безысходность. Они кричали болью. А стрингеру было его совсем не жалко. Ни капельки. Как обычно за объективом камеры. И ничего, что они прикрывали друг друга в Припяти. Все равно он был сволочью. Ведь вряд ли выкарабкается.

Посидев немного, решили выдвигаться. Бочка, кривясь от отвращения, помог бугаю вылезти из их временного укрытия. Он был явно в другой весовой категории, поэтому выразительно крякнул и сгорбился, стараясь удержаться на ногах. Лысый постепенно приходил в себя. Теперь его организм держался в основном на буржуйской химии.

– Там лощина, – остановил всех узбек, который вновь вел. – Идите четко по дну. На взгорки не лезьте.

– А этот слизень… он же как… как… – профессиональный журналист не мог найти подходящего слова, – как… пудинг. Чем же его… уничтожать? – выговорил, наконец, Алексей обращаясь к насупившемуся Рябому.

– В таком случае задний проход должен быть всегда расслаблен. Ну, чтобы получить как можно меньше увечий, – хохотнул бредущий сзади Бочка. Лысого повело, но он тут же схватил его за плечо.

– «Кисель» все видят? – стандартно предупредил узбек.

«Кисель» видели все.

Жора опять начал блевать. Не надо было ему давать воды.

Саян его не кончил, хотя Смертин был уверен в подобном исходе, как в том, что Билл Гейтс умер миллиардером, так и не дожив до банкротства «Microsoft». П-О-Ч-Е-М-У? Неужели он так его и не прощупал. Ну, да. Сектант в свободное время – палладин-освободитель, а его хобби – сбор одуванчиков и написание стишков. Естественно в перерывах между праведными боями. Хрень какая-то. Обязан он его кончить. По закону жанра, диктуемого Зоной. Ведь он же беспредельщик-«монолитовец». Недочеловек, да к тому же лидер группы, который должен понимать, что далеко с таким не уйти.

Алексей не знал, что сектанты скорее рванут на себе взрыв-пояс, чем бросят своих. Последний громкий привет для них проще. А того, кто бросает брата по вере, Монолит никогда не примет.

По коленям захлестали мясистые ветки неизвестного тростника. Они поднимались все выше. До пояса, а потом и до груди. Как будто тянулись к солнцу прямо на глазах. Идти стало тяжело.

– Стоп, – скомандовал Кляп, – У меня болты кончились, – повернулся он к группе. Есть у кого?

– А последний? – спросил Саян, плеская из фляжки на ладонь и протирая вспотевшую шею.

– Забыл.

Стрингер пошарил по карманам и достал блестящий стальной шарик.

– Это что? – не понял узбек.

– Шарик. От подшипника. Они удобнее, – подкинул его в руке Смертин.

Кляп истошно загоготал, а вместе с ним и остальные. Только лысый не разделил всеобщего веселья. Жоре было не до того.

– Да что не так? – растерялся Алексей. Только потом он увидел, что узбек держит в руках моток жгута.

– Знаешь почему используют болты и гайки? – выдавил сквозь смех Бочка.

Ну же! Говорите, гады. Хуже нет, когда все междусобойчиком ржут. Так и хочется разбить кому-нибудь в кровь губы.