Текст книги "Раздать сценарий (СИ)"

Автор книги: Александр Никоноров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

  Зеленый Путь представляет собой систему быстрого перемещения по лесу, если выражаться языком диковатого пришельца. Мой спутник дал более заковыристое определение, но оно больше походит на научный доклад, нежели на толковое объяснение для несведущего человека. С бухты-барахты на Путь наткнуться невозможно, он вообще считается личным способом передвижения лесных духов. Именно они – и только – могут открывать Пути. Идя к указанному эзонесом месту я недоумевал и расспрашивал Трэго, по какой причине мы вынуждены отмерять шагами не пойми сколько сотен метров чистейшего фэнтезийного леса, когда могли бы попросить эзонеса открыть вход прямо на месте, рядом с нами.

  – Какой деловой! Во-первых, мы сущностью не вышли, чтобы лесные духи нам прямые тропиночки предоставляли, во-вторых, ты его видел? Ему же лет пятьсот, не меньше! Сил у него и так нет, а тратить их на людей он вряд ли бы согласился. А то место, куда он нас отправил – самый обыкновенный лесной портал или коридор, некогда открывавшийся. К нему почти не нужно прикладывать усилий, дабы он заработал. Это куда легче с точки зрения старого немощного духа. Поди проще открыть имеющуюся дверь, чем прорубать новую.

  При передвижении по Зеленому Пути человек вряд ли заметит нечто необычное: обычная тропа, идущая через лес, петляющая чуть больше обычной среднестатистической. С той лишь разницей, что за час хождения по такой тропе можно пройти расстояние, эквивалентное десятичасовому передвижению стандартным путем. Феноменально, что зашли мы в небольшой лесочек, а плутали по нему ого-го сколько! И вышли вообще с другого места, проделав, по словам Трэго, пять часов обычного пути, если взяться отмерять пройденное расстояние. Надо отдать должное эзонесу – Зеленый Путь изобиловал растущими плодово-ягодными деревьями, личина которых так и не была установлена. Приятным фактом оказалась встреча родных ягод: малины, земляники, костяники. Однако помимо них встречались всецело неведомые фрукты, чьи названия вызывали у меня столько же информативности, сколько термин 'углеродисто-фтористый цезий' у математика. И все бы ничего, но подобный способ передвижения изнуряет. Он работает как бы 'в кредит', и усталость приходит сразу же после схода с Пути.

  Оттого и восстанавливаем силы. Завечерело; зиалаторы величественно возвышаются над нами, тянутся ввысь, к солнцу, подобно молодым побегам. Мне кажется, рухни они в нашу сторону, непременно бы раздавили нас – до того высоки эти сооружения. А еще мне очень нравится здешнее небо, все в причудливых узорах, да еще и меняющих оттенок в зависимости от времени суток. Я пока не успел пронаблюдать полный цикл изменения цветовой гаммы, но Трэго рассказал, что по ночам они светятся серебряным.

  Сейчас же небо теряет насыщенную желтизну, близкую к охре, и начинает голубеть. Словно смотришь на все через светло-синие линзы. Каракули же, еще час назад бывшие черными, теряют цвет и переходят к серому. Чарующе.

  – Луна? Что еще за луна? – удивленно смотрит на меня маг, непонимающе хлопая глазами.

  – Спутник Зе... Тьфу ты, в общем, шар такой, желтовато-серебристый. Он становится полумесяцем, а потом снова шаром! – доходчиво объяснял я Трэго.

  – Нет у нас никаких шаров. Днем светит солнце и все. По ночам нам хватает света, что дают Кая'Лити.

  Вот такие дела. Нет луны и все тут. Надо бы привыкнуть, раз уж я тут надолго. Солнце есть, а луны нет. В Москве я замечал, конечно, что она пропадала на несколько дней, но так уж заложено в ее циклах. Но если в небе яркое светило, значит, Ферленг – планета нашей солнечной системы? Здешняя температура схожа с земной, соответственно, мы должны находиться примерно на том же расстоянии от солнца, что и Земля. Странно... Мои знания бедноваты, чтобы строить теории и догадки.

  Разговор оборвался, и мы погрузились в молчание. Я сорвал тонкий стебелек травы и зажал в зубах, задумчиво рассматривая невидимую точку. Лупился в нее минут десять. Тратиться на диалоги не хотелось, а по сути и не о чем. Расспрашивать? Нет поводов. Нет, я могу попросить прочитать пару лекций об устройстве и истории современного мира, но ну его забивать голову. Само придет со временем.

  – Пойдем? – спросил Трэго и, не дожидаясь ответа, поднялся. Я тоже встал, весь из себя свежий и отдохнувший, втянул приятный воздух вечернего затухающего лета и кивнул. – Сегодня, как и предполагалось, я иду лесом. Ну хоть эля выпьем. Департамент подождет.

  – А ночевать где будем? – вопрос острый и беспокоит меня. Нет ни одного человека, на которого я мог бы положиться в трудную минуту, кто не погнушался бы принять меня на ночлег, безвозмездно и радушно.

  – В трактире, где-где! – изумился маг. Для него-то это, наверное, обычное дело.

  Во время путешествия бедный маг не отвертелся и ответил на град моих вопросов – они все же нашлись и в немалом количестве. Я поражался терпению Ленсли, но, с другой стороны, меня тоже можно понять. Думаю, попади он в Москву – рот у него не закрывался бы точно. Здесь-то уж вряд ли пишут книги, отдаленно напоминающие футуристические произведения с каким-либо намеком на машины, компьютеры и сотовые телефоны. Однако не молчал и я, ибо хваткий Трэго тоже решил закинуть удочку и выудить новой для себя информации. Пришлось поднапрячь память и поведать ему о махровых временах, вспомнить детдом, употребляемые словечки и зачаток моего прозвища, нашедший свое подтверждение в будущем.

  ***

  Первая часть истории произошла давно. Началось все с детдома. Семнадцать лет назад, в Люберцах, в детском доме номер шесть. Была осень, пока еще не отошедшая от теплого лета. Дожди не успели испортить улицу и настроение, а холода были где-то далеко. Закончился урок математики, нас вели в столовую на обед.

  Из столовой опять воняло ненавистным борщем и тушеной капустой с донельзя паранормальными котлетами. Персонал ревностно называл их куриными, но я пробовал настоящую курицу и понял – нам что-то недоговаривают.

  Ученики четвертого 'А' уже ели – у них была физкультура, поэтому они пришли немного раньше остальных. Мы стояли у входа и ждали, когда шумные младшаки втиснутся в узкий дверной проем. Вот счастливчики. Их не смущали ни запахи, ни вкус, ни консистенция. Пашка из седьмого 'В' извечно называл суп 'баландой', а второе – 'шамовкой'. Ну и мы, глядя на него, стали сперва пародировать, а потом сами не заметили как словечки вошли в привычный лексикон и остались с нами до самого конца.

  – Опять кровавая баланда, – вздохнул Володя, сосед по двухъярусной кровати.

  – И сваренный роддом, – подхватил я неудовольствие товарища.

  – Какой такой 'роддом'? – спросил Кадык. Это был Сашка, но из-за острого, выступающего вперед кадыка кличка приелась сама по себе легко и быстро всеми подхватилась.

  – Капустный! – горяченно ответил я, сетуя на непонятливость Сашки. – Детей где находят?

  – А-а-а-а, – многозначительно промычал Кадык.

  – Бэ-э-э-э, – передразнил я, рассерженный тем, что шутка пропала втуне.

  Галдящие младшаки почти забежали, и мы по-пингвиньи прошли еще ближе ко входу. Вонь вонью, а желудок урчал.

  – Ну ты завернул, Макс! Сам себя-то понял вообще? – рассмеялся Володя.

  – Я-то да! А вот знал бы, что вы, – я отвесил два подзатыльника друзьям, – ни хрена не поймете, лучше б смолчал.

  Длинные столы, стоящие бок о бок, одинаковые тарелки, одинаковые ложки. Казалось, в той атмосфере все было одинаковым. Не играли роль прически, формы носа, одежда и даже половые различия... Ты как бы считывал фантомы – фантом воспитателя, фантом преподавателя, фантом работников столовой, фантом учащегося. Не жизнь, а механическое восприятие. Оно не мешало заводить дружбу не только с парнями, но и девчонками, но это лишь мелкие живые вкрапления в моногамный мир мертвого влачения.

  Друг напротив друга сидели 'ашки' и с явным неудовольствием ели шамовку.

  – Смотри, какая Лариска сегодня клевая, – негромко сказал Володя.

  – Лерка, кажись, покруче будет, – возразил я.

  – А мне Светка нравится! – не остался в стороне Сашка.

  Володя посмеялся и приобнял Кадыка.

  – Светка твоя, вон, со Шмайсером сидит! Забудь.

  А Шмайсером у нас звался Кирилл – немецкий язык ему давался лучше всего. Он часто хвастался своими познаниями. Девчонки к нему так и липли до самого конца учебы. Почему-то он считал себя привилегированным и по отношению к другим вел себя не слишком почтительно. Это касалось не одних детдомовцев, но и всего персонала. Рядом со Шмайсером – его неотлучная шайка. Патрон, Затвор и Прицел. Мы с ребятами пришли к общему выводу, что именно так следовало назвать тех прихвостней, ни на шаг не отходивших от Шмайсера.

  Напротив него, стиснутый по бокам Патроном и Прицелом, сидел щуплый Коля-очкарик. Для кого-то 'ботан', для кого-то 'умма'. Немецкая компания держала его на коротком поводке и всячески использовала его. То домашку сделать, то на диктанте подглядеть или сочинение написать. В общем, парень был в тисках.

  Но тут позади Коли возник Затвор и отвлек его, чем-то заболтав. В тот момент Шмайсер ухмыльнулся, перегнулся через стол и смачно плюнул в тарелку с недоеденной баландой. Сидящий справа Патрон чуть помешал ложкой, чтобы плевок не был так заметен.

  – Пацаны, скажете, чтоб на меня раздали, я отбегу, – поспешно проговорил я, отделяясь от наших 'бэшек'.

  Зайдя сбоку, к крайнему ряду столов, я пробрался к Шмайсеру, повернулся к нему спиной, к обедавшим девчонкам, и наклонился к ним.

  – Девчонки, вы ж не доели баланду, да? – с надеждой спросил я.

  – Сам жри эту дрянь!

  – А дайте-ка тарелку. Только тихо! Молчите.

  Я схватил тарелку, спешно повернулся и вылил содержимое на голову Шмайсера. Он вскричал, дети по соседству засмеялись, а его друзья повставали с мест, ошарашенно глядя на происходящее действо. Кадык с Сашкой покачали головами и крутанули пальцем у виска. А Шмайсер, оклемавшись, повернулся и глянул на меня снизу вверх.

  – Ты че, дебил, офонарел?

  – Нехрен плевать в чужие тарелки. Давай я тебе отолью туда, а ты хлебанешь. Попробуем?

  Само собой я говорил не совсем так и употребил другой глагол, но это не повлияет на рассказ.

  – Нечего этому уроду не давать списывать. Я из-за этой падлы двушку схлопочу!

  – Щас еще по морде схлопочешь, дятел, – посулил я.

  – А ты че впрягаешься-то, Макс? У нас с тобой контр нет, дорогу друг другу не перебегаем. Так с какого шум поднял? Его ж чморят все!

  Коля сидел напротив и с удивлением смотрел на разыгравшуюся сцену. Услышав тему перепалки, он предпочел отстранить тарелки и больше к ним не прикасаться. Продолжения не последовало; подоспевшая воспитательница быстро разогнала начинающуюся свару. В итоге меня лишили обеда, а словам не поверили и проставили двойки по всем имеющимся предметам. Поведение, видите ли, у меня слишком непозволительные для детдома. Имидж портит. Слово-то какое придумали!

  В наказание за содеянное меня на месяц определили в библиотеку помощником Марины Витальевны Романюк. Моему бешенству не было предела. Ну вы только представьте – пацану бы играть в футбол в свободное время, смеяться с друзьями и глумиться над девчонками, а он торчит в библиотеке, выписывает книги и расставляет все по местам, сличая каталожные номера с фактическими. Слишком утомительно для простого паренька, а чего говорить обо мне? Мне бы побегать, попрыгать, выплеснуть энергию, а вместо этого я сижу в душном помещении наедине со взрослой женщиной, чьи истории постоянно сводятся к знакомым и соседям. Сколько бы тем для разговоров ни возникало, каждая из них приводит к тому, что 'у Аллки было так же', 'А вот Катька, золовка моя, тоже...', 'Сосед мой Игорь так же...'. В общем, это кромешный ад без надежды на окончание. Где-то там, в конце октября, виднелся выход наружу, но до него еще надо было дожить.

  В особо тяжкие периоды я нешуточно горевал на тему того, что я зря 'спас' Колю. Ну какое мне до него дело? Его ведь и вправду никто не любил: замкнутый, тщедушный, в футбол играть отказывался, разговаривал кратко и как-то боязливо... Скользковатый тип, с таким в разведку не сунешься. Не любил его и я, ибо не за что. Но тогда, в столовой, я испытал... Даже не знаю что. Просто откуда-то из глубины души пришла фраза: 'Неправильно это. Не должно так быть. Все пялятся, а ты возьми да помешай!' И не было сил сопротивляться. Я рассказал о своих переживаниях Марине Витальевне, на что она прижала меня к себе, погладила по голове и сказала: 'Ах, если бы все мужики были такими же благородными и правильными...'.

  На следующий день после моего пленения в библиотеку пришел Коля.

  – Я спасибо сказать, – после приветствия отрывисто проговорил он.

  – Пожалуйста, – буркнул я.

  Почему-то видеть его было неприятно. Как будто его слова благодарности – фальшивка. Сказаны они были с ленцой, нежеланием и будто бы через силу. Может, то было стеснение или еще что, но мне не понравилось. Но не это сказалось на моем отношении. Как-то все переключилось, поменялось, пыл благого поступка и ощущение предотвращения плохого поступка спал, и ты уже не тот человек, ни на копейку не тот.

  – А знаешь, – обратился он ко мне после некоторого молчания, – не так уж и плохо.

  – Что?

  – Ну, библиотека. Столько книг, столько знаний. Я бы тебе завидовал.

  – Так найди того, кто харкнет мне в баланду, а ты подбежишь и обольешь его, делов-то.

  – Зря ты так... Для меня библиотека как дом родной. Почитай 'Ночевала тучка золотая'... Про нас, про детдомовцев. На втором стеллаже, третья полка, слева. Я пару раз перечитывал. Все легче будет высиживать. Ну, пока. Еще раз спасибо.

  Я целую неделю сопротивлялся его напутствию, а потом таки не выдержал и нашел книгу. Прочел я ее быстро, многого не понял, а от концовки аж затошнило. Не потому, что она выдалась неинтересной, а просто из-за ощущений и самих событий... Мозг ребенка, ребенка, старшего своих нормальных сверстников, все равно не был готов к такому. Мне это не понравилось. Не нравилось мне также, что читать книги – вполне себе интересно и необычно...

  Не нравилось и то, что я поссорился со Шмайсером. Поводов для ругани у нас не находилось, мы держались на строгом нейтралитете. Иногда бывали групповые стрелки, но мы обходительно сторонились друг друга. Однако я поставил крест и на этом. Я не был мечтателем, а смотреть на мир сквозь розовые очки меня не то что никто не учил – такие линзы в моем мире просто не работали. И вот однажды на выходе из библиотеке, уже под вечер, меня окликнули. Понятное дело кто.

  – Очень уж ты складно про морду ворковал, сучок, – победно произнес Шмайсер. – Борец за справедливость, да? Давайте, пацаны.

  Его прихвостни скрутили меня, не давая возможности дернуться. Чуть ли не распяли.

  – И плюнуть-то ты мне хотел, да? На!

  Он со всем старанием шмыгнул носом и плюнул в лицо.

  – Сука, – сквозь зубы прорычал я.

  – Сука, сука, – проворковал Кирилл, ударяя в живот. – Запомни: нельзя идти против всех. И гладить против шерсти. У нас детдом, а не фильм, в благородных поиграешь в жизни.

  'Жизнью' мы называли тот период, который начнется после детдома. Но на тот момент о жизни можно было только мечтать, и когда меня били по ногам, животу и спине, я думал не столько о боли и неправильном поступке, сколько о тех ребятах в столовой. Они сидели, смотрели и смеялись. Почему им было весело, а мне нет? Почему мне захотелось исправить ситуацию? Почему я не остался равнодушным? Не знаю. До сих пор не знаю...

  – А это тебе на память о том, чтобы помнил мои слова. Когда захочешь выделиться и сделать не как все – вспомни обо мне.

  Он достал складной пирочинный ножик и полоснул меня по щеке. Это сейчас мне легко сказать про такое одним предложением, а тогда я намертво испугался, думая, что жить осталось несколько мгновений.

  – Остальным скажешь, что поцарапался о проволоку... Библиотекарь.

  ***

   – А этот? – стражник указал на меня лезвием двуручной секиры, способной потягаться со мной в росте.

  За его спиной дверь, ведущая сквозь стену. Тяжелая кованая решетка опущена, за ней – неширокий, дай бог две телеги разминутся, проезд. На том конце я увидел такую же решетку, своими острыми прутьями упирающуюся в землю. А еще левее от проезда – огромные высоченные ворота, выполненные из дерева. Материал усилен металлическими пластинами и железными 'пломбами'.

  – Этот? Этот со мной. – Трэго толкнул меня в спину, уверенно направляясь к массивной деревянной двери, обитой железом.

  Стражник выставил руку, уперев ее мне в грудь. Красное небритое лицо... Правильнее будет назвать его рожей. Красная небритая рожа уставилась на меня как на врага народа.

  – Документы! – рявкнул верзила. Дохнуло ужасной смесью перегара и чеснока.

  Я ничего не ответил. А что я, мать его, отвечу-то?! Беженцы мы, дяденька, денег нет, паспорта нет, родителей нет. И сами-то мы не местные.

  Вмешался Трэго:

  – На него напали и ограбили с ног до головы. Документов нет.

  Стражник нахмурился:

  – Откуда будешь?

  – Он с Малых Пахарей.

  – Зачем одет не по-нашенски?

  – Да он циркачем пробовал себя. Реквизит.

  – Слушай! – прорычал красномордый, – я не с тобой разговариваю. Ты иди давай к своим колдунам! – и снова посмотрел на меня. – Ну?

  – Он не говорит. Испугался очень, потерял дар речи.

  Я судорожно закивал, стараясь придать себе как можно более растерянный вид.

  – Ы-ы-ы, ы-ы-ы-ы, ы-ы! – так должно быть гораздо правдивее. Вдогонку к мычаниям я помахал руками, чтобы уж наверняка.

  Стражник вытаращил большие выпуклые, как у хамелеона, глаза и гаркнул:

  – Я должен доложить! Берон!

  – Да тихо ты! – шикнул на него маг. – Его имя Маккой, он сын тамошнего мельника. Не думаю, что следует устраивать шум.

  – Правда? А вот мне так не думается! Эй, Берон, отсохни твой ствол! Куда запропастился?

  Трэго расправил плечи и подошел вплотную к стражнику:

   – Слушай сюда внимательно, – процедил маг. Для пущего эффекта ветер снова сопроводил его слова ледяным дуновением; стражник невольно поежился. Пот, текший с его лба, застыл на усах инеем, а изо рта пошел пар. – Я не уверен, что генералу Драммигу понравится новость о том, что его подчиненные, находясь на самом ответственном посту, пьют и занимаются не пойми чем! Понятия не имею, как ты, жирная рожа, заполучил это место, но потерять его так же просто, как мне превратить тебя в кучку зловонного дерьма!

  Стражник задрожал, из груди вырвался хрип. Он дышал столь часто, что вокруг него образовалось целое облако. Раздался шум; с порога двери, ведущей в проходной коридор под стеной, вылез невероятно тучный мужик. Почесывая брюхо, он озлобленно рявкнул:

  – Ну чего тебе? Я тебе мамка что ли?

  – Ничего, – стиснув зубы, проскрипел красный как рак стражник. – Уже ничего.

  – А, чтоб тебя! Визжит, как обделавшийся малолеток! Ла-а-адно, хоть отолью. – Берон отошел от двери и принялся справлять нужду прямо на стену.

  Упрямый стражник посмотрел на меня, через силу улыбаясь. Он выдавил, так натужно, словно толкал в гору огромную телегу с поклажей:

  – Куда держите путь, любезный?

  По традиции Трэго ответил вместо меня:

  – В департамент населения. Восстановить документы, – жестко отчеканил он.

  Верзила лучезарно улыбнулся желтыми зубами, между которыми застряла не то петрушка, не то укроп.

  – Добро пожаловать в Энкс-Немаро. Успеха в ваших делах.

  С этими словами он отошел в сторону, давая нам возможность пройти. Миновав проход, пропахший мочой – полагаю, ленивых стражников, – Трэго с шумом выдохнул:

  – Фу-у-у-ух, слава благосклонной Лебесте! Прокатило.

  – Я не думал, что ты такой зловещий, – с усмешкой заметил я.

  – Я тоже... Повезло просто. А вообще, все говорят, что я актер хороший. Лишнее доказательство в копилку. На самом деле на северных воротах частенько стоят вот такие – народ здесь ходит редко, ничего примечательного. Совсем разбаловались. Из прихожан только местные, студенты, выпускники наподобие меня и жители с периферии, кто к родне, кто по делам. На ярмарку через эти ворота не ездят – все больше через западные, а то и южные, ведь есть хороший шанс нарваться на перекупщиков – цены они предлагают сносные, а уж как они дальше распорядятся с товаром, никого не волнует. Сельскому жителю лишь бы сбагрить продукт и радоваться полученным денежкам. Поэтому встретить северные ворота открытыми – редкое зрелище. Незачем, все равно есть проход.

  Осталась позади стена. Высокая, зубчатая, на равных интервалах выстроены башенки, бойницы снаружи прикрыты деревянными щитами; я заметил, что часть из них была поднята и опиралась на подпорки. Я видел здания города и могу сказать, что стена, высотой с трехэтажный дом, не есть проявление чудес архитектуры и строительства. Особо подбитой она не выглядит, в некоторых местах кладка покрыта небольшими трещинами, кое-где отколот камень. Подножие стены увито плющом; рядом валяются иссушенные побеги – чьи-то заботливые руки их вырывают. Несмотря на военную 'модель' стен я не увидел ни требушетов, ни катапульт, красующихся на специально возведенных постаментах. Даже патрулирование вдоль стен и то не шло. Лишь в двух башенках, что воздвигнуты прямо над воротами, горел свет да то и дело мелькали тени. Видать, войны тут случаются нечасто, если вообще есть. Хотя, если оборону возвели, следовательно, не просто так. Да и какое фэнтези без войн?

  Сразу же за стеной воздвигнут почти типичный средневековый город во всем его проявлении. Ну, не совсем почти. Или совсем не почти.

  – Э, я не понял, а ров где?

  – Его нет. За неимением войн, а также после усиления пограничных отрядов, которые вряд ли дадут прорваться потенциальному врагу в глубь королевства и дойти аж до столицы, было решено приспособить ров под канализацию, так и так он высох, а во времена наполненности, говорят, пах просто безобразно.

  Ну с такими-то стражниками я бы не стал удивляться.

  – Вызвали кримтов, те проложили по рву трубы, что-то намудрили, намудрили, закопали... В общем-то, теперь все так.

  Да, выходит, с войнами тут бедно. Тем лучше. Попадать в новый мир с острым военным положением было бы опасно.

  Перед нами вдоль мощеной дороги, ведущей вглубь города, раскинулись небольшие одноэтажные домишки с крутыми крышами из красной глиняной черепицы. Некоторые дома могут похвастаться вальмовыми крышами и даже крышами из гонта, но таких немного. Выглядит все более-менее ухоженно; пахнет конским навозом и свежим хлебом. Отличное сочетание... Даже не хочу думать, кто печет хлеб с вечера; авось кто-то решил побаловать домашних поданными к ужину пирожками. Эх, пирожочки... Земля близ стены разбита под огороды и рассады цветов. Время вроде бы не совсем позднее, хоть стемнело порядком. Во дворах встречается самый разный люд – кто-то по холодку решил нарубить дрова, кто-то сидит с большой деревянной кружкой. Один молодой паренек, усевшись на крыльцо, играл на самодельной дудочке.

  Периодически неподалеку от дороги, затесавшись между домами или на небольшом пустырьке, я видел приземистые длинные строения, сложенные из кирпича. Около входа одного из таких зданий в телегу нагружали мешки. Над ними поднялось белесое облачко.

  – Северная часть Энкс-Немаро во всей красе. Дальний район возле самой стены. Сплошь склады и огороды. Второе с конца место по престижу. Первое принадлежит восточным районам – вот где та еще помойка. Запихали туда все самое ненужное, грязное и зловонное; никто не видит и ладно. И довольны. Там к самой стене примыкают небольшие нищие селения, набитые переселенцами с Промышленного, что стоит у края лесополосы в пяти днях скачки восточнее. Деловых персон с той стороны встречать не надо – никто не пожалует. Король носа не высовывает из Скандероса – Верхнего Города на юго-западе Энкс-Немаро, – его приближенные генералитет и магистрат тоже. Они давно опустили руки на творящуюся на востоке ситуацию и умудрились найти в том свои плюсы – пускай лучше вся зараза скопится в одном месте, чем распространится по всей столице. Я с ними согласен.

  – Гораздо лучше, если бы этой заразы не было вообще, – заметил я.

  – Вот когда станешь королем, тогда обязательно избавишь Энкс-Немаро от всех бед. А пока помалкивай.

  Столица встретила меня гордой ночной женщиной, изысканной и утонченной, словно разбуженная красавица в облегающем шелковом платье. Мы оставили позади небольшие коттеджики – иным словом те аккуратные однотипные строеньица и не назвать. Они напоминали небольшие городки Америки, в которых жители наверное только чудом запоминают, какой дом именно их. Будто взяли фрагмент с картинки и размножили его, склеили, вдохнули в жизнь и пожалуйста: провинциальный городок Нью-Гамбургер штата Макдональдс, готов. Но, слава здешним божествам, существующим или нет, окраина осталась позади. Не люблю однообразные постройки – хватило бесконечных хрущовок на задворках Москвы. То ли дело непосредственно сам город, что пришел на смену пристенкам [Пристенки – районы, расположенные около стен города.], неотъемлемой части Энкс-Немаро. Впрочем, ее, так сказать, официальная часть разительно отличается и представляет собой отдельный самостоятельный мегаполис, как будто никак и не связанный с крохотными домиками менее состоятельных горожан. Трехэтажные дома, тесно прижатые друг к другу, стоят перламутровыми чешуйчатыми коробами. Да, вместо кирпича, бетона и бревен облицованы они были плотно пригнанными друг к другу частичками непонятного материала размером с ладонь. Чешуйки громадной рыбы, не иначе. На крышах расположились где бассейны, где конусовидные резервуары во множественном числе. На трех крышах я заприметил что-то, больше всего походящее на пальмы. Но меня поразили стены домов. Фасады, шероховатые на ощупь, по своей структуре похожи на комковую соль.

  – Удобно же, Библиотекарь. Летом переключишь их в режим проветривания, вон как у того дома на втором этаже, глянь, – он указал пальцем на клочок облицовки, чьи ячейки выступали вперед на манер щитов на бойницах, – и радуешься, что не пожалел денег на этросийский камень.

  – Да, отлично придумано. Инженеры у вас что надо. А что это за здание? – я посмотрел на постройку в форме длани, чей указательный палец нацелен в небо. Здание выполнено из камня светло-коричневого цвета, отчего показалось, что это скульптура из песка.

  – Департамент населения. Жилищные вопросы, удостоверения личности, прочие документы, прием жалоб, заявки, кляузы... В общем, универсальная вещь, штат сотрудников огромен и, пожалуй, является самым массовым среди прочих департаментов.

  – Сколько же там этажей? – спросил я, окидывая взглядом сие творение. Оно впечатлило посильнее стены, кажущейся теперь игрушечной и декоративной.

  – Около двадцати... Гораздо примечательнее вон то, направо посмотри, – Трэго кивнул на возвышающуюся статую волшебника. – Департамент магических дел! Вот туда мне и надо.

  Почему волшебника? Все просто: в полтора раза выше каменной ладони старец, одетый в мантию, рука уверенно сжимает посох, а навершие исполнено в виде сферы, покрытой бесчисленными узорами. Голову статуи венчает шляпа. Естественно остроконечная! Никакой фантазии. Тот, кто создавал этот мир, явно перечитал второсортной книжной продукции подобного жанра и, от переизбытка однотипности, претворил в жизнь изъеденные типичности. Я пригляделся получше и охнул. Как может мир располагать зданиями подобного типажа, если он не имеет автомобилей, компьютера и сотовой связи? Посох, оказывается, выступает отдельным зданием, соединяющимся с основным через держащую его руку. Просто фантастика! А мантия... Думаю, у здешних архитекторов не составило бы труда сделать ее монолитной и придать эффект 'развевающегося плаща'. Не стоит сомневаться – строители несомненно справились бы с задачей реализации подобного безумия, но зачем? Столько свободного места, такой перевод материалов...

  – Потому, – сообщил Трэго, – они ограничились натуральным плащом из цветущих растений. И красиво, и ароматно – тамошние служащие постоянно обновляют семена, экспериментируя с цветами и кустарниками. Весь Энкс-Немаро дышит то ландышами, то фиалками, то легким ненавязчивым ароматом жасмина – у них постоянно что-то новое. Представляешь, однажды новый сотрудник намудрил с экспериментами, в конечном счете как-то утром все жители обнаружили Лидромба Всепервейшего в розовом одеянии лилий. Вот смеху было! Всем, кроме того бедного парня – его с треском выгнали из департамента и отправили куда-то в сторону Псерпса или Ширсиля... А один раз в честь первого пламени [Пламя – второй месяц лета.] усыпали бедного мага цветками мака. И каков был результат, как ты думаешь?

  – В городе возросло число наркоманов?

  – Нет. В городе возросло число тяжело раненых, опухших, буквально на грани жизни и смерти. Зафиксировали семнадцать случаев летального исхода.

  – А что за первое пламя?

  – Второй месяц лета.

  – Июль, угу... Так что произошло?

  – Налетели пчелы, – будто оправдываясь, бросил Трэго. – О последствиях для жителей и для виновника догадаться не составит труда. Стыд и позор.

  Я не разделил его эмоций. Было не до того. Энкс-Немаро умел удивлять.

  Дух захватывает! С таким я еще не сталкивался. Даже уродливо-впечатляющий комплекс 'Москва-Сити' оставался далеко позади в сравнении со всеми архитектурными изысками, повсюду пронзающими город. Вот вам здоровая башня в виде меча и городская библиотека в виде раскрытой книги... Каждая из городских сфер и служб имела свое главное отделение, 'лицевое' – тот же исполинский фолиант, например.

  – Зато наглядно и примечательно! Ну и красиво, куда же без этого!

  Трэго наслаждался городом, хоть и был здесь не первый раз. Он лучился гордостью, как будто все спроектировал непосредственно он.

  – Согласен, товарищ экскурсовод... – молвил я, – Если бы не эти зиала... Зиоли... Как их там?

  – Зиалаторы.

  – Да, зиалаторы. Понатыкали их, надо сказать, ни к селу ни к городу. Может они и полезны, но ведь можно как-то перенести их? Чего, внутри стен на магии свет клином сошелся что ли?

  – Они были выстроены задолго до расширения территории города. Именно за счет зиалаторов столица обрела величие!

  – Молодцы. На Украине есть что-то типа того, ветряная электростанция называется.

  – А?

  Мда, кому я рассказываю... Тут мои темы разговоров поддержит лишь отражение в зеркале.

  Зиалаторы, ужасные грибы-переростки, мне не понравились. Они не были неуклюжими, скорее наоборот, элегантными, но не смотрелись здесь совершенно! Антураж не тот. Возвышаются они и над столицей, и над всеми шикарными зданиями-фигурками, однако в плюс это не идет.