Текст книги "Раздать сценарий (СИ)"

Автор книги: Александр Никоноров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

  Один из мергов вырвался с поля боя и рванул прямиком к принесенному мангустами торту. Схватив поднос, он побежал в сторону леса, бережно неся торт на вытянутых лапах. Мгновением позже из спины монстра выглянули острые зубья вил, окрашенные малиновым. Несмотря на одержимость, перед смертью чудовище смогло подмять под себя своего убийцу. Болотник выронил торт и проехал верхом на малом пахаре пару раскинов. Человек остался недвижимо лежать лицом в грязь, тело надломилось под несовместимым с жизнью углом. Издалека он мог бы сойти за чучело.

  А потом случилось страшное – вопреки моему плану я оказался замеченным. Мерг с ревом бежал прямо на меня, молотя лапами воздух. Я бы, может, и справился с ним, но к ужасу обнаружил, что все подвешенные заклинания давно потрачены. А сплести новое никак – он рядом, рядом. Проклятая недальновидность!

  О, могучая Укона, помоги. Помоги! Спрячь подальше свои ножницы, мое время еще не настало. Ведь правда?

  Вот сейчас. Вот прям сейчас. Он так близко, что я вижу лопнувшие сосуды в его мутных глазах. Он очень близко.

  Я отталкиваюсь от лежащего на металлических поперечинах лубка, моля весь Сиолирий, чтобы трухлявая кора не поддалась моему весу, и прыгаю как можно выше. Это прыжок спортивного чемпиона, атлета, блохи, в конце концов. Это прыжок, который спасает мне жизнь. Болотник пробегает подо мной, телега разносится в клочья, щепки летят во все стороны, а я падаю вниз. Мерг поворачивается, он тяжело дышит; длинными тонкими нитями свисает вязкая слюна. К несчастью, цель чудовища остается неизменной.

  Однако цель успела сплести Воздушную Пружину и метнуть ее так, чтобы она оказалась между мной и монстром. Противник не заставляет себя ждать и не мешкая мчится ко мне; заклинание срабатывает безотказно, и туша взмывает в воздух, раздирая горло истошными воплями.

  – Береги-и-и-и-и-сь! – кричу я, стараясь, чтобы меня услышали в пылу схватки.

  Мерг удачно летит в сторону сражавшихся. И если оборонявшиеся услышали мой призыв и были готовы отступить, то болотникам не было никакого дела до людских призывов. Отлично.

  Так, не прозевать. Я плету Огненный Шар и вписываю в него элдри-маршрутизатор, призванный наладить траекторию броска. Он связывается с Шаром и мергом, и я не опасаясь промаха бросаю в летуна сгусток огня. Пламя, пренебрегая дождем, целиком обернуло тушу, словно фантик конфету. Тварь заорала еше громче. За секунду до падения пламенного снаряда люди разбежались, оставляя мергам встречу с полыхающим сюрпризом.

  Столкнувшись с сородичами, чудище лопнуло, издав легкий хлопок. Про такие свойства мергов я не читал. И наставник молчал. Ярко пылающие лоскуты шкуры разлетелись точно куча листьев, подхваченная мощным порывом ветра. Горящие останки облепили тварей, прожигая тела. Чудища зарычали, их движения стали дергаными, они пытались отлепить сгорающие куски. Увы, это продлилось недолго – ливень быстро погасил огонь и сыграл на руку болотным тварям. Волею Лебесты один из мергов лишился глаз – отлетевший немалый кусок шкуры выжег ему всю морду.

  Бой набирал обороты; мы теснили бешеных тварей. Каждый из нас прикладывал все усилия и даже сверх того, чтобы победить. Прозрачные капли покидали небо для того чтобы упасть на землю мутными кровавыми каплями.

  Грязь и кровь...

  Ливень промывал многочисленные раны, но чем больше их появлялось на телах людей, тем больше образовывалось красных луж. В них была жизнь, в них отражалась смерть. Они, казалось, были рады каждой капле, что питала их тела. Они разрастались. Если бы бой был вечен, здешние дома потонули бы в багряном бассейне, как тонули в лужах крупинки жизни.

  Мерги не уставали вообще. Они безжалостны: не считали потерь, не горевали над жертвами. Им было наплевать.

  Сейчас смысл их существования заключается в уничтожении всего живого. Лапы вертятся смертоносными лопастями, пасти перемазаны кровью, как у младенца с испачканным вареньем ртом. За одним из болотников по земле волочатся собственные внутренности. У другого отсутствует нижняя челюсть, криво отрубленная мангустом, и теперь на выдохе из чудовищного зева вырываются капли крови. Даже ослепшая тварь в неистовстве бегает по поляне, то и дело спотыкаясь о трупы. Никто не хочет отдавать жизни за просто так. Ни люди, ни мерги.

  Раненые стонут. Около меня ползет один из деревенских – ног у него нет. Длинная рубаха прилипла к зияющей ране, прикрывая торчащие кости. За ним остается бледно-розовая дорожка. Я собрался было помочь ему, дотащить хотя бы до стола, где смог бы в безопасности перемотать тряпками и остановить кровь, но он, издав кряхтящий звук, уткнулся в землю, как будто выбился из сил.

  Меня затрясло. Но на этот раз не от страха. Страх куда-то исчез. Вместо него пришли отчаяние и зверская усталость. Я не могу смотреть на трупы. Я не могу наблюдать за тем, как мерг наступает на попавшееся ему под лапу тело, как голова человека сминается, словно брошенный в огонь ком бумаги. Как будто меня насилу заставили смотреть ужасно неинтересное представление, с которого нельзя уйти.

  А еще азарт... Все это захватывает, увлекает, предстает просто в виде сложной задачи. А задачу следует решить...

  Проклятье! Да простит меня Семерка! Нельзя позволять этим мыслям проявлять себя. Я не такой, я не пропущу вас, нет, нет, нет! Покиньте меня вместе с той личностью, допускающей такие фразы. Меня от них колотит...

  Я выбился из сил, зиалы катастрофически мало. Если ее не восстановить, от меня не будет никакой пользы и я сам себя сделаю легкой наживкой. Я побежал в сторону, но споткнулся о тело. Толстый бородач, судя по нашивке – мангуст. Его головы не видно – она по шею находилась в воде. Лишь борода всплыла, колыхаясь под струями дождя.

  Не обращай внимания, пожалуйста, не обращай внимания, не сейчас, слышишь? Нет! Тебе надо бежать, ты нужен людям, ты нужен всем. Давай же, ну, отведи взгляд! Отведи же!

  – Нет. Нет! – завизжал я, подначивая самого себя. Я отполз от тела, не в силах встать, и как парализованный, работая руками, направился к столу. Под ним должно быть хоть немного, но безопаснее. Остается молиться, что я останусь несъеденным и незамеченным. Я должен восстановить хоть сколько-нибудь энергии.

  Под звуки бойни сложно сосредоточиться, но тем не менее я на короткое время провалился в медитацию и через десять минут поднялся на ноги. Понятно, что зиалис не восстановился до конца, но еще горстку заклинаний сотворить смогу. За это время невозможно восполнить объем на мало-мальски допустимый для боя уровень, но каждая потерянная минута эквивалентна ушедшей жизни. У сарая копошились малые пахари, они подбирали все, что попадалось под руку, чтобы в дальнейшем использовать в качестве оружия. Инвентаря на всех не хватало, часть жителей бежали в соседние дома окольными путями, не пересекая дорогу монстрам. Они не мешкали. Собирался отряд. Нападай они по одному, ситуация не изменилась бы, лишь еще больше тел укрыло бы землю.

  Ради осуществления задуманного – а заодно и проверки теории – я пошел на смертельный риск: я схватил размокшие остатки принесенного Риндригом торта и побежал в самую гущу событий с уже подвешенным заклинанием. По пути я обратил на себя внимание мангустов и покидал слабые Оцепенения – на что-то серьезное не было ни сил, ни времени. Когда большинство бойцов переключилось на то, чтобы добить болотников, я стал подбегать к тем немногим сражавшимся и вертеть руками перед мордами мергов. Они отвлекались на меня, я давал деру. Все элементарно. Постепенно за мной образовалась погоня – шесть тварей неслись по пятам и жаждали не то разорвать меня на клочки, не то отобрать почти не оставшиеся сладкие остатки торта. Один был столь близко ко мне, что я в отчаянной попытке смахнул кусок и залепил им в морду мерга. Пирог попал в глаза, часть набилась в разинутую пасть болотника. Тот сделал несколько шагов и практически сграбастал меня. Возможно, ему это и удалось бы, не рухни он замертво. Но его место поспешил занять еще один.

  – Хватит таращиться! Берите торт со стола и кидайте им в пасти!

  Бойцы спохватились и побежали к подносу. Пара человек плохо услышали мои слова и ринулись к другому – к развалившемуся на поляне некогда произведению искусства.

  – Не тот! Не туда-а-а-а!!!

  Но меня не услышали. Довольные, с отпечатавшейся на лицах надеждой они сгребли корж, крем, ягоды и кинули в морды двух монстров, уверенные в собственной защите. Мерги не остановились, и дальнейшая судьба ребят мне была неясна – я уклонился от очередной твари и совершил очередной маневр.

  Ох и рискую я! Моя физическая подготовка не приспособлена для таких авантюр, но важность деяния открыла второе дыхание.

  – Не... Двигайтесь... – пропыхтел я оборонявшимся, увлекая мергов все дальше.

  Один раз я поскользнулся, и сердце мое со страху готово было выскочить и долететь до самых небес. Наконец, я добился того, что меня окружили. Не паниковать.

  Выпрямляясь, я вплел элдри в подвешенный Ледяной Веер, и десяток острых игл толщиной с руку разлетелись во все стороны, протыкая врагов. К сожалению, я пожадничал энергией, отчего ледяных шипов получилось не так много, как я ожидал. Пали всего трое. Остальных мои снаряды миновали. Сказать, что я приготовился к такой ситуации, значит солгать. И надо думать, что никакого экстренного плана у меня нет. Вернее, план есть всегда, но нередко он используется спонтанно, когда сам хозяин не знает об этом, и дорабатывается по мере развития событий.

  Так просто выбежать не получится – если сперва расстояние еще позволяло пробежать между ними, то сейчас нет ни единого шанса. Не думая, я рванул в сторону проткнутого мерга, пока еще не представляя, что сделать. Этот хоть преимущественно спокойный, но правильнее сказать – наименее подвижный. Он стоит и тупо зырит на торчащее из его груди ледяное копье, ничего не понимая. Проскочить под лапами? Нет, не смогу. Попытаться протиснуться между ним и тем, что слева? Слишком тесно. Монстр совсем рядом.

  Я прыгнул.

  И в полете сознание подсказало выход из положения. Я схватился руками за голову мерга, сплел пальцы замочком на его затылке, чтобы как можно крепче держаться и активно заработал ногами. Тварь даже не шелохнулась. Подтянувшись, я смог упереться подошвами в иглу и оттолкнуться. Я взметнулся в воздух. Но полетел совсем не вперед – меня схватили за шкирку как маленького котенка. Наверное, стоило быть более скорым. Прощаясь с жизнью и воздавая молитвы всему Сиолирию, даже Тимби, лишь бы не быть убитым, я осознал, что снова лечу. Свободно, без ощущения чьего-либо хвата. Следовательно...

  Удар о березу вышиб дух. Громкий стон вырвался из груди, правая сторона лица онемела. Сползая вниз, я изо всех сил обхватил ствол правой рукой, чтобы уменьшить скорость падения, но куда там. Все, чего я заработал, это ободранную ладонь. Столкнувшись с мокрой, липкой, противной, холодной кашей из воды и земли я издал повторный стон – удар пришелся на левую часть туловища. Повезло же среди множества деревьев наткнуться на то, чьи корни торчали из земли кривыми изгибами. Шок угас, и к ушибленному лицу пришла боль. Я стиснул зубы, надеясь умалить наступающие муки. Волею Богов мерг ограничился одним лишь броском и сразу же потерял ко мне интерес.

  Встать я не смог. Лишь пяток искорок слетели с пальцев, когда я попытался сплести Огненный Шар.

  Изнеможение.

  Я стал бесполезным для боя. Боя, который люди проигрывают. Тела падали как яблоки с сотрясаемой ветви. Но нет, я ошибся, назвав доступное взору боем – это самое настоящее убийство, зверское и беспощадное. Столы перевернулись, торт давно растоптали. Даже не знаю, успели ли мангусты использовать его по назначению. Силы покинули оборонявшихся, глубочайшее отчаяние поселилось в их глазах. Но выражение непокорности на их лицах было таким мощным, что я, казалось, чувствовал скрип зубов плотно сжатых челюстей.

  Во имя Сиолирия, почему же жители медлят? Ужели не видят, в каком положении находятся защитники? Ах, проклятая голова! Гудит как трогающийся поезд. Взявшийся из ниоткуда посторонний шум сбивал все мысли и нарастал вместе с головокружением. Почему? Где малые пахари? Это место повидало чересчур много жертв, чтобы жизнь и дальше покидала хозяев. А я не сберег... Кто-нибудь, убейте меня! Я не могу вынести этот гул!.. Не уберег я жителей от смерти, как ни старался... Но пусть Укона будет мне свидетелем – я не стремился передать нити жизни на расправу ее ножницам.

  Как голова-то кружится...

  Источником звуков оказались крестьяне. С ревом и воем они со всех ног бежали на помощь, ничуть не страшась злобных тварей. Они ворвались на поляну кипящей волной смертоносного потока, поглощая в своих водах попавших в нее жертв. Пускай это необученный строй, хоть и строем-то его назвать нельзя и под угрозой смертных пыток. Пускай всех сплоченных людей, связанных одной целью, никто никогда ни к чему подобному не готовил, но их силы питало желание защитить деревню, свой родной дом, своих друзей, еще живых или умирающих. Бешеный вихрь, буйный и необузданный торнадо, несшийся по поляне – и в его головокружительном безумии можно различить занесенные в широком размахе лопату, вилы, с чавканьем вонзающиеся в плоть болотников, треск грабель, мрачный глянец опускающейся кочерги и даже удочку.

  Я на грани обморока. События мелькают быстро-быстро, как торопливо перелистываемые страницы с изображениями. Очень сильная дурнота; временами кажется, будто все вокруг – огромный холст, развевающийся на ветру. Мир теряется, готовый сорваться и улететь. Наверное, только громогласные возгласы и не дают мне уйти в беспамятство.

  – Так вам, мрази!

  – Бей их, ребята!

  – Ну, дружно, пахари!

  – Давайте же!

  Свалка. Копошащаяся куча. Мерги падают все чаще, их трупы напоминают изодранные тряпки... Но доставалось не одним болотникам. На моих глазах погиб юноша лет восемнадцати – еще вчера он с жадностью слушал рассказы об Академии, а теперь валяется на грязной земле. Тощенький, как будто спит. И ничего у него не сломано, не вывернуто, все на месте. Но когда смотришь на лицо... Если взять подушку, намалевать на ней лицо, а затем ударить кулаком в самую середину... Нет, не надо. Я не хочу оставлять в памяти такое. В страшной позе замер Алтек – славный парень, на следующей неделе он планировал жениться. Все верил в удачливый результат моей деятельности. Его девушка обещала назвать ребенка моим именем, если у меня все получится. От мысли, что где-то в доме Тералия волнуется, с нетерпением ждет суженного, чтобы обнять его, обрадоваться тому, что он жив, мне захотелось плакать. Ведь она размышляет о свадьбе, в ее голове копошится рой организационных вопросов, сладкое чувство предвкушения щекочет ей душу. Но любимый не явится домой, не поцелует невесту и не принесет ей ребенка – он стоит на коленях, руки обвисшими канатами тянутся к земле, из шеи торчат вилы. Конец черена вошел глубоко в землю и теперь служит подпоркой для мертвого тела. Чуть пониже головы ручейком вытекает кровь, отсчитывая исход битвы.

  И сколько таких, кто отдал жизнь ни за что? За проклятие. За непонятную судьбу. За ловушку. Умереть в битве или умереть от страшных последствий? Вся наша жизнь это отрезок, а точка жизни и точка смерти отмеряют его длину. Сегодня множество отрезков стали короче, чем могли бы быть.

  Страшная ночь пережита. Дождь закончился. Жители оплакивают погибших. Все вокруг усеяно лепестками мелинии. Я никогда не видел такого огромного количества лепестков, кружащих в неторопливом танце скорби.

  Поднялся я не сразу. Злополучное дерево, принесшее мне увечья, оказалось надежной опорой. Лицо горит, как если бы я засунул одну его половину в кастрюлю с кипящим маслом. Из-за боли в спине мне приходится стоять в полусогнутом состоянии – любая попытка распрямиться пресекается жуткой болью. Хочется заткнуть уши – крики раненых вкупе с рыданиями друзей и родственников одуряют, доводят до безумия. Поначалу я серьезно опасался потери рассудка, но, к своему стыду, быстро привык, так что они стали просто назойливым раздражителем, как дотошный комар. Наверное, это неправильно. Но иначе от всего этого никак не укрыться. Иначе сойду с ума. Мне нужен каменный кокон. Кокон, куда не будет пробиваться песнь ужаса.

  И те, с кем я обмолвился за эти два дня парой-другой фраз, и незнакомые лица – все интересовались моим самочувствием, предлагали помощь и выражали благодарность. Однако нашлись среди людей и те, кто смотрел волком, иные отпускали желчные комментарии про "всех спас", "обошлось без жертв", "это все ты, сопляк" и еще парочку в том же духе. Права отвечать на них или огрызаться я не имел – нервы их были взвинчены до предела; пусть я и не виноват, что не оправдал возложенных на меня надежд, но пререканиями сейчас только навредишь.

  От группы мангустов отделился один, один из самых пожилых. О нет! Хомт! Но нашивки на его одежде нет. Вот почему он ходил в плаще – чтобы скрыть маскировку. Дед дедом, а хромой и не самый крепкий по комплекции майор все равно участвовал в сражении. Причем, весьма успешно. Но где его хромота теперь?

  Запыхавшийся и мокрый, рядом со мной возник Фидл. Он еще не отдышался, а я разом отсек любые попытки разговора:

  – Ничего. Нет. Никаких разговоров. Все завтра. Не могу, – со стороны могло казаться, что я пьян или потерял адекватность. Что ж, я если не близок к этому, то на грани истерики уж точно.

  И это чувство граничит с опустошенностью. Как будто я лишился души и просто есть, существую. Словно смотришь в ингиарию. Староста понимающе кивнул и уступил мне дорогу. Я, ничего не видя перед собой, побрел в трактир. Вопреки фатальным мыслям о всеобщей ненависти ко мне, вспыхнувшей после завершившегося боя, я ушел, подбадриваемый жиденькими криками и дружескими хлопками. А там, за спиной, в небо взмыло целое облако сиреневато-лиловых лепестков. Они летели вдаль, унося с собой души погибших. Прими их, Сиолирий. Прими.

  Только по дороге пришло понимание того, что никаких криков и рыданий я не слышал. Это страшно – так быстро свыкнуться с этим, воспринимать как обыденное явление, как дополнение мира, без чего он был бы незаконченным. Может, я был полностью занят своим состоянием и просто не обратил внимание? Трудно сказать. Сейчас все трудно.

  В "Трактире" было тихо. Лишь пара человек – не здешние – сидели у окна и о чем-то тихо беседовали. Бео прикорнул прямо на своем рабочем месте, облокотившись на стойку. Звук хлопнувшей двери вырвал его из царства сновидений, он подскочил, прижав руки к груди:

  – О Боги, Трэго! Что с тобой?

  Я смог окинуть его отрешенным взглядом и все. Никаких разговоров. Я поднял руку, показывая, что все в порядке. С плаща, со штанов, с головы стекала вода, дощатый пол подо мной стремительно мокрел, а вслед за ботинками тянулась череда следов.

  – У тебя вид, будто ты был привязан к лошади и протащен через весь Мелиадис!

  – Ни слова, трактирщик. Ни слова.

  Никаких разговоров. Как в тумане я добрался до своей комнаты и плюхнулся в койку прямо в испачканной одежде.

  Спать...

  ***

  Я вяло ковыряю вилкой в каше. Даже вкус ее невозможно определить. И дело не в кулинарных способностях поваров трактира, тут-то как раз все без нареканий, просто абсолютно нет аппетита. И настроения. Мало того что я задержался одним богам известно на сколько, так еще и на моих плечах мертвым грузом возлегли десятки убитых, которых мне не удалось спасти. Сама по себе проблема Малых Пахарей – подобие яда, забравшегося глубоко вовнутрь и медленно, но полностью отравляющего организм.

  Не понимаю, как мне быть. Почему я взвалил ответственность за сохранность жителей на себя? Я никому ничего не обещал, я не герой, сошедший с древних свитков, меня полноценным магом-то назвать язык не повернется! И они это знают. И я это знаю. Так в чем подоснова таких мыслей? Нет желания признаваться себе, но стремление к идеалу у меня в крови. И если в обычной жизни, в учебе, в быту мне это помогало, то здесь я столкнулся с проблемой – одними своими силами ее не решить. Да, Трэго, ты не всемогущ, не все в жизни складывается так, как ты того хочешь или рассчитываешь. Познакомься с реальностью, с ее жесткими условиями. И только твоя вина в том, что ты сам себя негласно возвел в ранг спасителя, по мановению руки избавляющего людей от всех недугов; излишние бахвальство, самоуверенность и гордость, сокрытые внутри тебя, привели к этому результату.

  Но подразумевается ли, что мы всегда должны трезво смотреть на свои возможности, при этом нисколько не разочаровываться, что недостаток умений приводит к нежелательным последствиям, будь то плохой урожай или несколько смертей? Конечно же нет. Ведь это же чистейший самообман: да, я сделал все от меня зависящее, но не добился успеха. Да, погибло много человек. Ну и что, зато я знал, что ничем не смогу пригодиться. Иллюзий никаких не выстраивал, на лучшее не надеялся... Чушь собачья! Думаю, мы должны прибегать к адекватной самокритике и не корить себя, потерпев фиаско. Ничего хорошего, как ни старайся, не выйдет, жизни не вернутся, а время вспять не обернется. В неудачах не следует искать способы расстроиться, опечалиться и поплакать – будет гораздо эффективнее, если человек найдет стимул двигаться дальше, двигаться на пути к саморазвитию или самообучению. В особо тяжкие моменты лучше переставать быть человеком, натянув на себя личину жесткого практика, стратега.

  Я не покину деревню до тех пор, пока не разберусь во всей головоломке. Лучшее, что я могу сейчас сделать – взять себя в руки и углубиться еще сильнее в самые корневища проблемы...

  Вот тебе и азарт, Трэго, вот тебе и игра. Наигрался? Насмотрелся?

  Нет! И больше не насмотрюсь.

  Хотя кого я обманываю? И снова хвастун-герой овладевает мыслями. Не давай себе обещаний, чтобы потом не разочаровываться в собственных результатах. Стукнув пустым бокалом из-под медовухи, легкой, словно дуновение ветра, я встал из-за стола, полный намерений и планов. Перед тем как отправиться к старосте следует расплатиться с Бео за ночлег и завтрак. Уехать я могу в любой момент, сумка с собой; ничего не обязывает меня возвращаться сюда.

  День выдался жарким. Так прям сразу и не скажешь, что ночью бушевал сильный дождь. От него остались маленькие лужицы на дороге да мутная вода в колоде недалеко от конюшни. Я закатал рукава и пристегнул их к предплечьям. Яркое солнце резко контрастирует с красивейшими Кая"Лити – лежи на теплой земле да любуйся. На подходе к дому старосты я снова вспомнил две последние ночи и помрачнел. С земли до сих пор не сошла кровь, а ведь им еще и сегодня справлять... Даже не знаю что. И справлять ли? Праздновать? Пир на костях усопших, скатерть псевдорадости поверх жуткого стола, собранного из тел и их фрагментов, скрепленных литрами крови. Ужас. Просто кошмар.

  В кустах лежит лохматый пес и, порыкивая, глодает мосол. Проходя мимо, я с огромнейшим трудом сдержал приступ тошноты – собака грызла человеческую кисть. Животное сосредоточенно выедало мясо со среднего пальца.

  Удивительно, как человек испытывает отвращение от подобных вещей – или того хуже – и глазом не моргнет, когда ситуация на грани жизни и смерти и приходится лицезреть вещи пострашнее. Все же люди быстро размягчаются. Обычные, не какие-нибудь военные, наемники или врачи-хирурги.

  Я постучал в дверь. Вышло довольно требовательно и настойчиво, словно я стою тут не одну минуту и тщетно пытаюсь дозваться не желающих откликаться хозяев. Фидл не заставил себя ждать, он сам отворил дверь, причем так оперативно, как будто наблюдал за мной от самых ворот. Взъерошенная голова, шапочка отсутствует; лицо его осунулось, мешки под глазами набухли, глаза покраснели.

  – Что, тяжелая ночка? – хмыкнул я и, не дожидаясь ответа, прошел в дом. – Нужно поговорить.

  – Да-да, конечно. Мой дом – твой покой [Мой дом – твой покой – старинная поговорка, зародившаяся на востоке, во времена войн и хаоса. Считается, что первыми так стали говорить жители деревень, которые пускали переночевать путника.]. Чаю, меда, настойки, может?

  – Бел Нейксил, я маг, а не алкоголик. Ничего.

  – Прошу прощения.

  В доме царила суета. Жена и дочка старосты, усталые, раскрасневшиеся, отдраивали полы. Завидев меня, супруга попыталась выпрямиться, но ей не позволила затекшая спина. Криво поклонившись, Роза посетовала:

  – Вторую ночь не спим почти что. Старшая за водой ушла, ведер двадцать уж перетаскала, не меньше. Ты уж, маг, постарайся, а то завтра к утру лошадьми нас распрямлять будете.

  – Не заставлять же их снимать обувь, когда они пытаются спастись, – растерянно промолвил я. – В конце концов, это несколько не гостеприимно.

  – Так в чем дело? – нервничая, поинтересовался Фидл. – Присаживайся на скамью.

  Я сел, положив руки на стол. Но не смог сдержать их в покое – правая ладонь хлопнула по деревянной поверхности, и я понял: все, не остановлюсь.

  – Значит так! Я точно могу сказать, что этим тварям вчера понадобился торт! Не делайте из меня дурака, я все заметил очень четко. Что в первый день, что во второй, он был словно их главной целью, объектом, который непременно нужно заполучить любой ценой! И это трудно назвать закономерностью. Что вы скрываете? Почему вы обманули меня, сказав, что от торта они не умирают? Вчера брошенный пирог угодил мергу в рот – результат не заставил себя ждать. Почему вы солгали?!

  Староста не растерялся, он сощурил брови, желваки быстро забегали вверх-вниз.

  – По поводу этого предреку сразу все вопросы – просто спросите Бео, когда увидите его, из какой муки был сделан его пирог... – спокойно сказал староста. Секунду-другую мы побуравили друг друга взглядом, затем он продолжил: – Да, действительно, не первый раз они пытаются своровать его. Мы и сами замечали это, не слепые. Во все предыдущие разы мы наблюдали то же самое. Как будто торт притягивает их. Хотя с нашей-то мукой не буду оспаривать того, что когда-нибудь сам Сиолирий спустится вниз и попросит по куску на каждого, да простит Он мне такое богохульство!

  – Вздор. Сахар и болотники – вещи несовместимые.

  – Да-да, я помню, вчера ты поведал об этом.

  – Погодите... Что, никто из волшебников доселе не говорил вам?!

  – Да мы как-то и не рассказывали... – смутился староста. Весь гнев его растаял как брошенный в кипяток снег. – Нет, я ничего не хочу сказать, некоторые и сами наблюдали за их рвением. Но мы не предавали особого значения. Маги, к слову, тоже.

  Последняя фраза сочилась упреком.

  – Что же за идиоты шли через вашу проклятую деревню?!

  – Выпускники вашей Академии. Такие же, как и вы, бел Трэго.

  – Вы забываетесь, староста. Помните, что я трачу свое время и оказываю вам услугу!

  – Эх, а те хоть и идиоты, но не такие высокомерные, – устало сказали за моей спиной. Это жена старосты стояла в дверях с подносом печенья. – Еще теплые.

  Она поставила железный поднос на два деревянных бруса, лежащих на столе.

  – При чем тут высокомерие? У меня складывается впечатление, что вы вообще не хотите решать вашу проблему! Ну почему раньше было не сказать про торт?

  – Да какое это имеет значение? – обескураженно спросил староста.

  – Да такое! При попадании глюкозы в организм мерга циркуляция крови усиливается. Настолько, что сердце просто не выдерживает нагрузки и разрывается. Да, мерги тупы – они ничего не соображающие идиоты, но назвать их самоубийцами трудно. В противном случае Ферленг не знал бы такой расы. И почему вы постоянно говорите про муку? Что в ней такого?

  Жена, сидящая рядом с Фидлом, невольно усмехнулась, галантно прикрыв рот спрятанной в рукавице ладонью, а сам староста кивнул в сторону подноса:

  – А сам как думаешь, Трэго? – победно произнес он.

  Я склонил голову и обнаружил, что печений почти не осталось. При этом рука моя застыла на полпути ко рту, пальцы цепко сжимают выпечку. Более того, я как будто очнулся и не понимаю где я – челюсти мои жуют, плащ-мантия усыпан крошками.

  – Именами Восьми Богов... – пролепетал я. – Какого...

  – Теперь понимаешь?

  – Но я совершенно не помню, как съел все это! Что вы в нее подбрасываете? Может, мерги и все прочее нам просто причудились?

  – Ну, не скажу, что наша мука волшебная, но уникальная – это да. Кто хоть раз пробовал наши пирожные, хлеб или любое другое кондитерское изделие, никогда не сможет смотреть на мучное как прежде.

  – Невероятно... – я вспомнил, что в трактире налегал главным образом на хлеб. Тогда, после первой ночи, когда вкусил торт. Чудеса. Вкус... Недостаточно слов, чтобы охарактеризовать его. Он живительный. – Откуда вы ее берете? У вас припрятаны маги? Подпольный цех? Что-то иное?

  Фидл невесело усмехнулся:

  – Нет, у нас есть поле, там-то и прорастает удивительная пшеница. И знаешь, только на нем она такая необычная. Просто есть другое поле, что в противоположном конце, так нет же, на нем все как у всех. Мы сравнивали муку и проверяли эффект на путниках для пущей убедительности. А один и тот же путник, два раза проезжающий через нашу деревню, один раз оставил на чай Бео, другой раз – нет. Как ты сам понимаешь, во второй раз подавался хлеб, испеченный из обычной муки.

  – Замечали что-нибудь необычное на поле?

  – Сразу и не сказать... – задумался староста. – Знаю, что оно никогда ни морозам, ни жаре не поддавалось. Стоит себе точно заколдованное, айда засеивай.

  – А семена вы используете с этого поля?

  – Поначалу да. Боялись, что больше такой муки не получится. Тогда еще мерги нам не докучали. Но один раз пьяный Сахан вышел под утро в поле и засеял его обычной пшеницей. Ох, материли же его еще тогда большие пахари, как сейчас помню. А ругали зря – пшеничка выросла просто сказка... – мечтательно завершил староста.

  – Стало быть, дело в поле, – заключил я.

  – Мы тоже так подумали, – подала голос Роза. – Мужики наши построили мельницу. Прямо там, чтобы дела шли быстрее. Сначала там была надстройка – все боялись, что мерги штурмовать будут. Но нет. Их интересует только наша выпечка.

  Она потянулась за печенькой, с легким смешком взглянув на меня. Они-то, небось, привыкли есть в меру, голову не теряют.

  – Занимательно... А что остальные "детективы" говорили об этом?

  – Да ничего. Студенты, чего с них взять, – беспомощно развела руками бела Нейксил.

  – Эй, я тоже студент! – возмутился я, а староста с укором посмотрел на супругу. Та пристыжено отвернулась, пробормотав что-то вроде извинений.