Текст книги "Молчаливое море"

Автор книги: Александр Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 7

Рассказывает автор:

Ходовая рубка – это мозг боевого корабля. По всем каналам сюда стекается вся информация, принимаются необходимые решения. И последнее слово всегда принадлежит командиру.

Капитан третьего ранга Неустроев сидит в поворотном кресле возле отдраенного лобового окна, кивком головы и коротким словом «есть» отвечает на доклады вахтенного офицера Исмагилова.

Рядом с капитан-лейтенантом несмело поглядывает по сторонам его дублер Портнов. Сегодня он впервые на главном командном посту.

Ходовая рубка «Величавого» похожа на научную лабораторию. Повсюду на переборках и палубных тумбах жужжат и пощелкивают приборы, вспыхивают и гаснут сигнальные лампочки, негромко дзенькают звонки. От всего этого у Портнова кружится голова, мечтательно замирает сердце. Мысленно он представляет в командирском кресле себя: поседевшим и мужественным морским волком. Когда же это будет? Примерно лет через десять-двенадцать. «Величавый» первоклассный корабль, но тот ракетоносец, которым станет командовать он, будет во много крат современнее и лучше. Но командирское кресло, пожалуй, останется. Размечтавшись, Портнов почти наяву представляет, как после кругосветного похода его встречает на причале сам командующий флотом, чуть располневший, но по-прежнему представительный и моложавый адмирал Неустроев...

– Идите сюда, Портнов, – врывается в его грезы властный голос командира.

На коленях у капитана третьего ранга полированный деревянный ящичек.

– Я вас попрошу, определите поправку моего секстана, – говорит Неустроев. – Давненько я не брал его в руки.

Портнов понимает, что это первый экзамен. Он выходит на крыло мостика и непослушными пальцами начинает крутить верньеры, загоняя в зеркала пляшущее солнце.

Кажется, все сделано. Лейтенант снимает отсчет со шкалы, записывает на бланке и подает командиру.

– Так. Спасибо! – удовлетворенно восклицает тот. – А ну, давайте, лейтенант, кто из нас быстрее рассчитает линию положения, – хитровато прищурившись, предлагает он.

Губы Неустроева трогает улыбка, и Портнов отмечает про себя, что командир вовсе не так суров, как показалось ему поначалу.

– Исмагилов, дайте-ка лейтенанту свой секстан!

Командир и Портнов стоят на мостике рядом. Лейтенант чуть повыше ростом, зато шириной плеч Неустроев ему не уступает.

Быстрыми, точными движениями командир вскидывает прибор, подносит к глазам зрительную трубу.

– Товсь! Ноль! – командует он стоящему с секундомером Портнову. – Готово! Давайте отсчет времени.

Потом он сам секундирует лейтенанту. А тот долго не может посадить солнечный диск на линию горизонта.

– Не шустро, – усмехается командир, когда Портнов наконец определяет высоту светила. – Пошли считать!

Пока лейтенант возится с таблицами, командир заканчивает свои вычисления.

– Не подсказывайте, Исмагилов! – строго одергивает он вахтенного офицера. – Что за школярские привычки!

Портнов подает ему свой бланк.

– Так, линию положения вы определили верно, – отмечает командир. – Однако навыки у вас, лейтенант, того... Слушайте мое приказание: каждые сутки решать по пять астрономических задач. Результаты докладывать лично мне. Ясно?

– Есть, товарищ капитан третьего ранга, – без особого энтузиазма отвечает Портнов.

– «Сам» из бывших штурманов, – шепчет лейтенанту Исмагилов, когда командир усаживается в свое кресло. – Астрономия – его любимый конек. Недавно конкурс среди вахтенных проводил. Первое место занял штурман, второе лейтенант Смидович.

– Смидович? – удивленно переспрашивает Портнов.

– Он. А чего? У него не голова, а вычислительная машина. Пятизначные цифры в уме делит и умножает.

– Группа неподвижных целей, пеленг девяносто! – послышался доклад из радиолокационной рубки.

– Лево руля! На румб девяносто! – оживившись, командует Неустроев. – Подвахтенным приготовиться к построению по большому сбору! – объявляет он по корабельной трансляции.

– Наши! – шепчет Исмагилов, поднося к глазам бинокль. Вскоре и Портнов простым глазом видит в утреннем мареве темные многоугольники силуэтов.

Рассказывает Аллочка:

На первых порах Вася рьяно принялся выполнять свое обещание. Приходя из школы, я почти каждый раз обнаруживала на столе конверт с матросским штемпелем. Почтовый ящик вскрывала мама, но делала вид, что ей безразличен этот поток писем.

Васины послания были переполнены восхищением. Он восторгался начальником училища – прославленным боевым адмиралом, Героем Советского Союза, и одноклассником своим Леней Говорковым, который уже отслужил срочную матросскую службу, но не захотел расставаться с морем. Вася похвалялся даже командиром роты, который проводит со своими подопечными время «от подъема до отбоя и лишь все остальное с молодой женою...»

А после принятия военной присяги Вася прислал свою фотографию. Он снялся в полной морской форме в позе бывалого морехода: широко расставив ноги и до бровей нахлобучив бескозырку, чем доставил мне немало веселых минут. Уж очень он походил на жюльверновского Жака Паганеля!

Слух о такой необычной переписке взбудоражил головы моих подружек, которые со вздохом поглядывали на своих неизобретательных поклонников. Однажды на первом уроке учитель физики, исчертив одну сторону поворотной доски, перевернул ее, и перед взором всего класса предстал нарисованный цветными мелками морячок.

Головы всех невольно повернулись в мою сторону. Но я не смутилась: пусть будет стыдно трусливому мазилке! Правда, я наверняка знала, что это дело рук Сережки Добрынина. Недаром он все старался уязвить меня подхваченной где-то песенкой:

 
И еще всего досадней,
Что на людях и в дому
Все зовут меня морячкой
Неизвестно почему...
 

Назло всем, а главное Сережке Добрынину, я купила в галантерейном магазине большую аляповатую брошь с якорем и прицепила ее на кофту.

– Это что еще за чудище? – удивилась мама. Потом покачала головой и добавила: – У тебя совершенно нет вкуса, Алла.

Пусть у меня не было вкуса, зато было самолюбие. Брошь я так и не сняла до самых выпускных экзаменов.

Я не стала затворницей. С удовольствием ходила на школьные вечера, бывала и на танцплощадках. Но если кто-нибудь из партнеров начинал говорить мне пошловатые комплименты, он переставал существовать для меня как личность. Первым в разряд отверженных попал, разумеется, Сережка Добрынин.

Часто, проходя мимо зеленхозовского общежития, я в раздумье задерживала шаг. Мне хотелось навестить Анну Петровну. Каково-то ей теперь одной? Но я не знала, как она отнесется к моему визиту, поэтому не решалась войти в дом.

Однажды я увидела возле зеленхозовских ворот машину «скорой помощи». Неясное предчувствие толкнуло меня под сердце, и я взбежала по ступенькам высокого крыльца.

«Скорую помощь» действительно вызвали к Портновым. Анна Петровна лежала в постели с лицом белее наволочки. Увидев меня, с трудом улыбнулась, глазами пригласила садиться.

– Хвораю вот, – негромко сказала она. – Только ты, дочка, Василию ничего не пиши. Не расстраивай его. Я как-нибудь оклемаюсь. Не впервой...

Анна Петровна встала на ноги только через неделю. Все эти дни я навещала ее. Убирала в комнате, бегала в аптеку за лекарствами. И видела, как теплели глаза этой усталой, не обласканной судьбою женщины.

Глава 8

Рассказывает автор:

Корабли стояли в две линии, степенно раскланиваясь друг перед другом на пологой зыби. Сухой и жгучий африканский ветер сирокко полоскал их бело-голубые, краснозвездные, серпастые и молоткастые флаги. На фок-мачтах цветными гирляндами пестрели сигналы: «Поздравляем с благополучным прибытием!» Вдоль бортов ровные шеренги выстроенных по большому сбору команд.

«Величавый» медленно прошел по широкому коридору между обеими линиями, звонкими руладами горна приветствуя боевых друзей. Такой необычной и волнующей показалась Портнову эта встреча в открытом море, вдали от родных берегов, что у него невольно запершило в горле.

Потом ракетоносец занял свое место по диспозиции и отдал якорь. Спустили на воду катер и Неустроев пошел представляться командиру отряда. А с других кораблей устремились к «Величавому» катера и гребные шлюпки. За почтой.

Не часто находят адресатов в дальнем плавании конверты, полные нежных слов, затаенных желаний и нетерпеливого ожидания. И моряки зачитывают письма до дыр и подолгу носят на груди измятые тетрадные листки.

Портнов с завистью глядел на то, как, получив свой объемистый тючок, корабельные почтальоны нетерпеливо начинали его шерстить и как светлели их лица, когда они находили искомое. Глядя на них, лейтенант размышлял о своем, о новой оказии, которая и ему доставит письмо из Тюмени.

Над своим изголовьем Портнов укрепил на переборке фотографию Аллочки в пластмассовой рамке. Увидев ее, Смидович спросил:

– Любимая девушка?

– Невеста, – твердо ответил Портнов, чувствуя в его голосе язвинку.

– Ничего деваха, – внимательно разглядев фото, сказал Смидович. И тут же его  губы искривила недобрая усмешка: – Все они хороши, пока невестятся. Откуда только вот берутся плохие жены?..

Портнов молча шевельнул плечами, уклоняясь от неприятного разговора.

– Мой тебе совет, – продолжал Смидович, – не спеши в загс. Потянет тебя ко дну семейная ракушка... Не бери пример с других.

– С кого это с других? – улыбнулся Портнов.

– Хотя бы с меня, – повернулся к нему Смидович.

Портнов никак не мог разгадать характер своего соседа по каюте. В том, что Смидович не глуп, он не сомневался. Битком набитый книгами шкаф красноречиво говорил о кругозоре соседа. Ко всему тому Смидович командовал отличной группой, считался одним из наиболее подготовленных вахтенных офицеров. На мостике держался уверенно, без робости и смущения при любом начальстве. Глянув на него со стороны, можно было назвать его прирожденным моряком.

«Кто же он? – думал иногда Портнов. – Искренний человек или просто позер?»

Непонятным было и то, что командир корабля явно благоволил к Смидовичу. А в голове у Портнова гвоздем засели слова, сказанные замполитом: «Придется списывать с корабля... А нам с командиром еще один минус в работе».

Немало удивила лейтенанта и странная откровенность Исмагилова.

– Ты не забывай, что мы со Смидовичем, как раньше говорили, нацмены, – в обычной своей полушутливой форме заявил тот. – Народ мы упрямый, и раскусить нас не просто! Правда, белорусов мал-мала побольше, чем хакасов, и адмиралов у них – хоть пруд пруди. Потому Смидовичу резона нету о расшитом козырьке мечтать. Все равно никого в Минске не удивит. Другое дело я – заявлюсь в свой Черногорск с адмиральскими погонами: здорово живете, земляки! Пусть будет у меня сейчас одним конкурентом меньше! – звонко хохотнул капитан-лейтенант.

Потом, посерьезнев, добавил:

– Только знаю, никуда Смидович с «Величавого» не уйдет. Есть в нем морская жилка, самая настоящая. Вот увидишь, когда-нибудь он нами с тобой командовать будет. Я бы на его месте не меньше, чем адмиралом флота стал! – сверкнул белками глаз Исмагилов.

Рассказывает Аллочка:

Этот памятный год был для меня и радостным и печальным. Часто я вынимала из шкатулки и подолгу разглядывала голубоватый, с гербом наверху новехонький аттестат зрелости. Все не верилось, что я уже не девчонка, что можно выбросить прочь школьный фартук и щеголять в супермодерной мини-юбке. И в то же время было жаль беспечного, промелькнувшего, «как сон, как утренний туман», детства. Только став взрослыми, мы не раз и не два в грустную минуту вспоминаем косички с бантами, от которых так спешили избавиться. В июле я подала документы в медицинский институт и снова взялась за учебники.

Вступительные экзамены я выдержала успешно, хотя жутко боялась конкурса. И была вдвойне счастлива потому, что вскоре приехал в свой первый курсантский отпуск Вася. Когда он спрыгнул с подножки в нарядной черной форме с голубым воротником и золотистым угольничком на рукаве, мне стало стыдно, что я смеялась над его фотографией. Передо мной предстал высокий, стройный моряк, пригожий до умопомрачения и... чуточку чужой. Я не узнавала в нем своего неловкого и застенчивого обожателя.

– Здравствуй, Аленькая... – сказал он одними губами и при всех обнял меня прямо на перроне. Видела бы такое моя мама! А вот Анна Петровна стояла возле нас, покачивала головой и грустно улыбалась. Она понимала, что очередь ее стала теперь второй.

Что было, когда я, почти силком, затащила Васю к нам домой! Папа, очень уважающий военных оттого, что сам не служил в армии, называл гостя по имени-отчеству, выставил на стол бутылку коньяка и даже налил себе, что случалось раз в кои годы!

Мама не сумела сохранить своего надменно-холодного вида и стала глядеть на Васю если не с уважением, то с явным любопытством. Все-таки перед нею сидел будущий морской офицер! Может быть, в ее душе произошел перелом, и она впервые приняла наши с Васей отношения всерьез.

Вскоре я убедилась, что мой Вася изменился только внешне. В сущности он остался прежним забавным чудаком: чего стоил хотя бы привезенный им рукописный «УЖМО» – устав жены морского офицера! Статья первая этого самодеятельного «документа» гласила:

«Жена морского офицера является его боевой подругой и единомышленницей. Вся ее душевная теплота, все помыслы и желания принадлежат мужу. В дни, когда морской офицер находится в плавании, жена является полномочным представителем и защитником его интересов на берегу...»

Я едва сдерживалась, чтобы не прыснуть в кулак, настолько серьезно и сосредоточенно читал мне свой устав Вася, будто в самом деле собирался приводить меня к присяге.

Следующие статьи звучали еще грозней: «Честь и положение жены морского офицера в отсутствие мужа несовместимы с частым посещением театров, кино, танцевальных площадок и других увеселительных заведений...»

– Васенька, – давясь смехом, не выдержала я. – Да это же новый «Домострой»! Услышав такое, можно из-под венца сбежать!

– «Всякое нарушение положений устава жены морского офицера, – не приняв во внимание мою реплику, продолжал читать Вася, – наказуется лишением доверия мужа. Высшей мерой наказания является полная отставка!»

Глава 9

Рассказывает автор:

Сигнал боевой тревоги разбудил Портнова среди ночи. Набросив китель, застегиваясь на ходу, он побежал на стартовую батарею. Сел в кресло возле контрольного пульта, поеживаясь и позевывая.

– Снимаемся с якоря? – обращаясь ко всем, спросил он.

– Не похоже, товарищ лейтенант, – негромко ответил ему Кудинов. – просто ночное учение.

Команды на съемку действительно не последовало. Минут через сорок дали отбой тревоги.

Портнов вышел на верхнюю палубу. Увидел крупные звезды, ярко горящие в темно-фиолетовом небе, скатывающуюся в волны безбокую, как надкушенный пряник, луну. Воздух был густым и волглым. Повсюду на палубах и надстройках блестели мокрые потоки.

Осмотревшись по сторонам, лейтенант заметил, что якорных огней на рейде стало больше. Корабли стояли теперь не в две, а в три линии.

– Чего не спишь? – спросил его подошедший Исмагилов.

– Прохлаждаюсь, – ответил Портнов. – Что за корабли пришли?

– НАТО в гости пожаловало. Забрели на огонек.

– Или им в море места не хватило? – вслух подумал Портнов.

Капитан-лейтенант чиркнул зажигалкой, раскурил сигарету.

– Ты знаешь, хакасы говорят: много троп в Саянах, но все они к человеческому жилью ведут. Это теперь, а когда советская власть только приживалась, деду моему надо было такую тропу выбирать, чтобы под бандитскую пулю не угодить. Троп на всех людей хватало, но вражде и злу все одно было тесно. Так и здесь, в Средиземном море...

 – А ведь когда-то адмиралы воюющих флотов, прежде чем начать бой, салютовали друг другу флагами... – задумчиво произнес Портнов.

– Только их пушки от этого не становились ласковее! – рассмеялся Исмагилов. – Простому матросу боком выходила адмиральская галантность. А теперь пошли досыпать, – добавил он, щелчком швырнув в обрез окурок. – Как говорится, утро вечера мудренее, а больную голову и малахай жмет!

Утром Портнов вышел глянуть на незваных ночных гостей. Головным у них стоял американский фрегат. Вид у него сугубо мирный: ракетные установки зачехлены, на палубе разгуливают полуодетые матросы, слышен пиликающий звук губной гармошки. В кильватер сторожевику выстроились несколько тральщиков. Лейтенант разглядел на них итальянские и английские флаги.

На «Величавом» прозвучал сигнал к завтраку. И тут же с американского фрегата послышался усиленный громкоговорителем скрипучий металлический голос. Кто-то, старательно выговаривая слова, произнес по-русски: «Пр-риятного ап-петита!»

Эпизод этот стал предметом разговора за столом в кают-компании.

– Ишь ты, «заокеанская вежливость!» – размешивая сахар в стакане, сказал замполит Поддубный. – Желают приятного аппетита, а сам небось думает: чтоб вы подавились! Помню, какой крик подняли натовцы, когда наши корабли впервые вышли в Средиземное. О чем только они не вопили: и о нашей попытке обойти НАТО с фланга, и о нашем намерении запереть американский шестой флот в средиземноморском мешке, и о том, что наши корабли – это пистолет, приставленный к их груди, как писала одна из газет.

– Пистолет не пистолет, а то, что мы здесь, им как кость в горле, – откликнулся со своего командирского места Неустроев. – Двадцать лет американцы считали Средиземное море своим озером. Думали, что мы и сунуться туда не посмеем. Просчитались, вот и кусают теперь локоть. Стараются доказать незаконность нашего пребывания здесь.

– А как же они за тысячи миль от своих берегов – по закону, а мы в двух шагах от дома – незаконно! – хмыкнул замполит. – Логика разбойников.

– Попрошу командиров боевых частей доложить о готовности к походу, – сказал, поднимаясь из-за стола, Неустроев. – Вечером снимаемся.

Рассказывает Аллочка:

До чего короткими казались мне эти августовские денечки. Не успеешь оглянуться – уже стемнело. А я все не решалась поломать год назад установленный мамой порядок: быть дома не позднее одиннадцати. Мама и без того подозрительно поглядывала на мои припухшие губы. Как будто сама не была молодой!

Незадолго до своего отъезда Вася пришел ко мне расстроенный.

«Что случилось?» – взглядом спросила она. Он протянул скомканную телеграмму.

«Буду Тюмени двадцать пятого останавливаюсь гостинице «Сибирь» хочу увидеться целую папа», – прочла я.

– Ну так что?

– Ты знаешь, Алка, душа не лежит с ним встречаться. Чужой он мне...

– И все-таки он твой отец, – нерешительно возразила я.

– Он мой бывший содержатель, – желчно сказал Вася. – Считает, что его семьдесят рублей дают право называть меня сыном!

– В жизни всякое случается, Вася... – вздохнула я.

– Не хочу я его видеть! – решительно заявил Вася.

– А если он наведается к вам домой?.. Будет ли это приятно твой маме?

– Ты права... – спохватился он. – Хорошо, тогда мы пойдем в гостиницу вместе!

– С кем?

– С тобой, разумеется.

– А я-то с какой стати?

– Или так, или никак, – набычился он. Я поняла, что снова мне придется уступить.

В «Сибирь» мы позвонили из углового автомата. В вестибюле нас встретил крупный, чуть располневший человек в дорогом костюме. Юношески буйная шевелюра казалась чужой на его желтом, нездоровом лице с набрякшими веками. Очевидно, у него не все было в порядке с почками.

– Сынок! – порывисто воскликнул он, шагнув навстречу Васе.

Но тот уклонился от его объятий.

– Вот, знакомься, – неприветливо буркнул он, кивая на меня. – Моя невеста Альбина.

Отец удивленно вскинул белесые брови, а я залилась краской. С какой стати Вася удостоил меня таким титулом? Разве у нас был когда-нибудь разговор о свадьбе? Дружат тысячи парней и девушек, разве все они становятся мужьями и женами?

Я досадливо прикусила губу.

– Будем знакомы, Трифон Игнатьевич Портнов, – справившись с замешательством, сказал отец. – Пойдемте ко мне в номер, я тут на втором этаже...

В маленьком номерке все было вверх тормашками. Из-под кровати виднелся раскрытый чемодан, подоконник был завален какими-то свертками.

– Извините, у меня тут не того... – суетился отец, торопливо одергивая измятое покрывало и ногой задвигая подальше чемодан. – Я, право, не знал, что с нами будет девушка, – виновато улыбался он, ставя на столик бутылку «Столичной».

– Она не пьет, – предупредил Вася. – И я тоже...

– Мы только по единой, за встречу, – разворачивая кульки, говорил отец. – А может, я схожу в буфет за вином? – предложил он.

– Вина мы тоже не пьем, – упрямился Вася. Я незаметно дернула его за рукав. Он отмахнулся от меня, как от назойливой мухи.

– Вот что, отец, – сказал Вася, глядя на то, как, запрокинув голову, тот жадно пьет водку. – Я вырос и избавил тебя, наконец, от алиментов, теперь я прошу об одном: оставь нас с матерью в покое. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Если и ношу твою фамилию, то просто по недоразумению...

Отец, не отрываясь, глядел на Васю. В его грустных блекло-голубых глазах были боль и укор.

– Я всегда любил тебя, сын... – с трудом выговорил он.

– Спасибо тебе за такую любовь! – язвительно произнес Вася.

– Я любил тебя, – снова повторил отец. – Я хотел взять тебя, когда мы разошлись...

– Когда ты бросил нас с матерью?! – перебил его сын.

– Мы с Анной были разными людьми.

– Ну да, когда она тебя выучила, помогла на ноги встать, тогда...

– Я ее тоже уговаривал учиться.

– А кто бы тогда на кусок хлеба зарабатывал? Кто бы мои пеленки стирал? – почти выкрикнул Вася. Он стал злым и некрасивым в этот момент. Разве можно так обижать больного и надломленного человека, который к тому же приходится тебе отцом?

Я сидела, как на иголках, хотя понимала, что без меня Вася наговорил бы еще больше дерзостей. Когда же, наконец, мы распрощались, я сказала Васе:

– Не думала я, что ты можешь быть таким жестоким...

– Я всю жизнь буду ненавидеть несправедливость и ложь! Всегда и во всем! – запальчиво выкрикнул он.