Текст книги "Молчаливое море"

Автор книги: Александр Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4

Рассказывает автор:

В Мраморном море было пустынно. Помаявшись наверху, Портнов нарушил данное Исмагилову обещание и отправился на свою стартовую батарею.

– Товарищ лейтенант, – поднялся ему навстречу Кудинов. – Личный состав занимается специальной подготовкой.

– Вольно, продолжайте, – смущенно пробормотал Портнов, которому трудно было еще осознать свое новое положение.  Всего несколько дней назад мичманов он приветствовал первым.

Лейтенант присел в сторонке, исподволь приглядываясь к своим подчиненным. Кроме фамилий, он не знал о них ничего. Разве только по внешнему виду одни ему нравились больше, другие меньше.

С первого взгляда понравился ему широкоплечий и и краснощекий старшина второй статьи Шкерин, худощавый с умным лицом матрос Саркисян и еще один паренек, фамилию которого он не запомнил.

Краем уха Портнов прислушивался к тому, как мичман объясняет операторам схему одного из блоков.

– Вы ошибаетесь, – вдруг не выдержал лейтенант и перебил руководителя занятий. – Высокое напряжение поступает на другую перемычку, а с нее на клемму пять.

Лицо и шея Кудинова залились багровыми пятнами. Он смешался и замолчал.

– Никак нет, товарищ лейтенант, – упрямо тряхнув вихрами, вступился за мичмана старшина Шкерин. – По этой команде клемма пять не запитана! – зеленоватыми глазами старшина с вызовом смотрел на Портнова.

«Вот тебе и симпатяга, – огорошенно подумал тот. – И прическу неуставную носит. Придется обратить на него внимание».

Портнов взял из рук мичмана схему. От множества разноцветных линий у него зарябило в глазах. Перед госэкзаменами он наизусть выучил каждую страницу технического описания, поэтому сейчас решительно взмахнул указкой.

Но чем внимательнее глядел он на переплетение электрических каналов, тем больше улетучивалась его уверенность.

«Черт, кажется, я ляпнул невпопад. Все ясно: команду перепутал. Что же теперь делать?» – лихорадочно соображал он, чувствуя, что на корню губит свой авторитет.

– Вы правы, я ошибся... – промямлил он наконец.

– Вы просто не расслышали команды, товарищ лейтенант, – пришел ему на выручку Кудинов. – От кнопки «Пуск» высокое действительно подается на клемму пять. Только у нас речь шла о транспаранте «Товсь»...

Но Портнов был не в состоянии оценить его деликатность. Наоборот, в голосе мичмана ему послышалась откровенная издевка. Он повернулся и вышел из поста управления.

Давно он не чувствовал себя так скверно. Поднявшись на сигнальный мостик, подставил лицо пронизывающему сырому ветру, смотрел перед собой незрячими глазами, а в голове у него гудел пчелиный рой.

Случившееся казалось ему настоящей катастрофой, единственным возможным выходом из которой был рапорт о переводе на другой корабль. От мысли, что придется расстаться с «Величавым», щемило сердце. Кто-то тронул его за плечо.

– Чего призадумался, джигит? – спросил капитан-лейтенант Исмагилов.

Путано и сбивчиво Портнов рассказал ему обо всем.

– Погоди, о каком рапорте ты говоришь? Ничего не понимаю! – воскликнул тот. А сообразив, в чем дело, звонко расхохотался: – Ха-ха-ха! Авторитет, говоришь, загубил? Да ты знаешь, что это такое – авторитет? Пуд соли умнешь, пока его наживешь. Какой ты чудак! Ха-ха-ха! Ничего, лейтенант, все такими были!

Потом, разом посерьезнев, капитан-лейтенант придвинулся поближе к Портнову:

– Ты думаешь, у тебя инженерный диплом, так ты умнее всех должен быть? А почему? Нет, дорогой, на флоте дураков не держат. Понял? Не хотел я раньше времени с тобой толковать о делах, но раз уж так вышло, слушай. Вот какие люди на твоей батарее: мичман Кудинов – радиомастер, телевизоры своей конструкции собирает. Командир отделения Шкерин мореходное училище кончал. На сейнере все Черное море исколесил до службы. Самый слабый – Саркисян, и тот с десятилеткой за плечами. Но плохо знает русский язык. Тяжело с ним. Особенно мне, ведь я сам до школы папа-мама по-русски не понимал.

Слушая Исмагилова, Портнов постепенно успокаивался. Через полчаса он уже улыбался. неистощимый оптимизм Исмагилова поднимал настроение.

– После первого курса мы практику на Амуре проходили, – пряча в уголках глаз смешинку, рассказывал капитан-лейтенант. – Поставили меня впередсмотрящим. Сказали: докладывай обо всем, что увидишь. Заметил я впереди на берегу железную дорогу и ору: «Прямо по носу паровоз!» «На чьем носу?» – сердито спрашивают с мостика. «Как на чьем? – отвечаю. – На корабельном носу паровоз!»

Капитан-лейтенант, конечно, хитрил, нарочно рассказывал про свои курьезы. Портнов это понимал и был искренне благодарен Исмагилову за поддержку.

Рассказывает Аллочка:

Ах, каким забавным парнем оказался мой Вася! То был серьезным до невозможности и надувался, как индюк, то, наоборот, становился смешливым и наивным, как первоклашка.

Как-то я обратила внимание на его красные, обветренные руки.

– Ну и что? – самолюбиво ощетинился он. – Я матери по утрам полы в конторе мыть помогаю! Если тебя это шокирует, значит, мы не пара.

Я не стала обижаться на него, только в душе рассмеялась: «Дурачок, если бы ты был другим, я бы тебя не полюбила!» Я уже созналась маме и показала ей того, кто оказывает на меня такое положительное внимание. Мама едва сумела скрыть свое разочарование. Она имела в виду Сергея Добрынина, моего одноклассника, который раньше изредка провожал меня домой. Я посочувствовала маме. Только в сорок лет можно не заметить разницы между прилизанным и самовлюбленным Сережкой и моим рыжим, мечтательным Дон-Кихотом!

– Ты знаешь, Алька, – говорит он мне, например, – я недавно «Гойю» Фейхтвангера прочитал. Обидно мне стало до слез. Великий художник был, а в нищете умер. И Рембрандт тоже. А ведь сейчас, встань они из могилы да распродай свои картины, наверное, не беднее братьев Рокфеллеров стали бы!

– Чего это тебе вздумалось чужие капиталы считать? – нарочно раззадориваю его. – Может, сам разбогатеть мечтаешь?

– Мое богатство вот оно, – обеими руками показал он на притихший вечерний город, на усыпанное яркими звездами небо. Потом, застеснявшись, добавил: – Да еще ты, Аленькая...

Он в первый раз назвал меня таким именем, да и это его полупризнание я услышала от него впервые, хотя давно уже ждала. Я повернулась к нему лицом, надеясь на его догадливость, но Вася не понял моего зова. от близких губ на моих ресницах таяли снежинки, стоило мне привстать на цыпочки, и наши губы встретились бы. Но не могла же я целоваться первой!

Никому на свете, даже маме, не призналась бы я в том, как хочется мне ощутить на своих плечах сильные Васины руки. Сережка Добрынин однажды нахально чмокнул меня в губы. Тогда я чувствовала только стыд и злость. И как бы стало мне хорошо, если бы так же поступил  сейчас Вася.

Но он загребал снег своими длинными ногами, лишь вздрагивающая рука, в которой он держал мою ладонь, выдавала его волнение. Беда мне была с таким кавалером! Я легонько отстранилась от него и вполголоса замурлыкала насмешливую песенку:

 
Холодно, холодно на морозе петь,
Если милый не жалеет,
Если милый не умеет
Даже губы отогреть...
 

А Вася обиженно вздохнул.

Как-то я затащила его к себе домой. Он испуганно остановился возле порога моей комнаты, не решаясь ступить на ковер подшитыми кожей валенками. Я принесла ему папины домашние тапки. Он смущенно глядел на меня и не переобувался. Тогда я вышла на мамину половину. Когда вернулась, увидела тапки на босых Васиных ногах. Наверное, он стеснялся своих заштопанных носков.

Осторожно присев на краешек тахты, он бросал косые взгляды на сверкающее лаком пианино, на крышке которого выстроилось стадо розовых мраморных слоников.

– Ты играешь или мать? – спросил он, чтобы поддержать разговор.

– Мы обе. Я закончила музыкальную школу, а мама в ней преподает.

– А я вот играю только на патефоне, – неуклюже пошутил Вася.

– Знал бы ты, сколько я слез над ним пролила, – кивнула я на пианино. – Мама все твердила, что у меня абсолютный слух, а мне жуть как не хотелось целыми днями долбить гаммы! Я бы лучше в гимнастическую секцию записалась.

– Музыкальная грамота расширяет кругозор, – солидно кашлянул он. – Музыку я действительно очень люблю... радио почти каждый день слушаю.

– Здравствуйте, молодой человек! – сказала вошедшая мама. Она была одета в строгий жакет, волосы закручены в плотный узел, тонкие губы поджаты. С таким выражением лица она всегда входила в класс к своим ученикам, хотя дома с папой, со мною и с братишкой Димкой она была ласкова, всегда улыбалась и часто напевала.

– Вы и есть Вася? – спросила она. – А меня зовут Альбина Павловна.

– Очень приятно, – пробормотал Вася, вскочив с тахты и опустив руки по швам.

Он был забавен в этот момент, длиннющий, с растерянным лицом, с голыми пятками, торчащими из тесных ему тапок. Я заметила, как мама горько усмехнулась. «Ну и вкус же у моей дочери», – возможно, подумала она. Но ведь и она сама любила повторять поговорку: «По одежке встречают, по уму провожают».

Вася, конечно, почувствовал ее отчужденность и с этого раза неохотно переступал порог нашего дома.

Глава 5

Рассказывает автор:

Широкой извилистой рекой проплыли назад Дарданеллы. Берега их не были так живописны, как побережье Босфора: среди зеленой растительности здесь то и дело виднеются рыжие проплешины пустошей. На склонах холмов прилепились пестрые заплатки селений с неизменными камышинками минаретов. Но вот кончается крутое колено, и перед взором предстает старинный форт. Подслеповатыми бойницами смотрят замшелые стены крепости, словно допытываются: с добром или с худом идете, мореплаватели?

Третье море на пути «Величавого» – Эгейское. Одно из самых любопытных на земном шаре, потому что нашпиговано островами, как суп клецками. Они начинаются сразу за выходом из Дарданелл.

– Гляньте вон на тот остров, – говорит Портнову вышедший на мостик замполит. – Он называется Мавро...

«Мавро, Мавро... – задумался лейтенант, напрягая память. – Ах да, адмирал Сенявин!» И мысленно перенесся более чем на полтораста лет назад. В бледном мареве на горизонте заполоскались на ветру флаги русской эскадры, окутались пороховым дымом от залпов корабельных пушек, а чуть поодаль поднялись яркие сполохи над палубами турецких фрегатов...

– Да, Средиземноморье, – задумчиво произнес Поддубный. – На географической карте тут не увидишь русских названий. Зато перелистайте страницы истории – и здесь сразу запахнет Русью! И, главное, не как завоеватели – освободителями приходили сюда русские моряки... Читали, как адмирал Ушаков провозгласил на отвоеванных у французов греческих островах Ионическую республику? Не княжество, а республику! Он был не только великим флотоводцем, но и большим мечтателем, наш Федор Федорович! – тепло улыбнулся замполит.

Где-то высоко в небе послышался гул авиационных двигателей, из редких перистых облаков вывалился серебристый треугольник. Самолет снижался, увеличиваясь в размерах, и с ревом пронесся над «Величавым». На его фюзеляже простым глазом видны были сине-белые звезды.

– Американский морской разведчик типа «Орион»! – громко выкрикнул сигнальщик.

– Вот и первая ласточка, – вслух подумал Портнов.

– Только не ласточка, а коршун, – усмехнувшись, поправил его замполит. – Эти синие звезды надолго запомнят жители Нагасаки и Хиросимы, мирные труженики Кореи и Вьетнама...

Сделав круг, американский летчик снова повел самолет навстречу «Величавому», держась над морем почти на бреющей высоте.

Смотря на его остекленный фюзеляж, Портнов подумал о том, какое терпение требуется от командиров советских кораблей, постоянно подвергающихся провокационным облетам натовской авиации.

– Наверно, мысленно уже два раза отправил нас ко дну, – проводив самолет взглядом, сказал Поддубный. – Попробовал бы он сунуться к нам всерьез! – кивнул он на зенитные установки.

– А почему мы позволяем им устраивать провокации? – угрюмо спросил Портнов. – Взять бы да и грохнуть разок-другой для острастки хотя бы практической ракетой!

– Ишь ты, какой задиристый, – рассмеялся замполит. – В этом-то наше и преимущество, – продолжал он серьезно, – что наш флаг является здесь флагом мира. Не для того, чтобы развязать, а, наоборот, чтобы не допустить войны, пришли мы в Средиземное море.

Ракетоносец стремительно шел вперед, казалось, не обращая внимания на самолет, только развернулись в его сторону чуткие уши радаров. Покружив еще немного, американец улетел, растворившись в подступающих с запада густых вечерних сумерках. Становилось прохладно, быстро влажнела одежда. Портнов покинул мостик.

Его сосед Смидович лежал на койке в кителе и брюках и даже не обернулся на стук двери, хотя глаза его были открыты. Портнов осторожно, чтобы не зашуметь, прошел к столу и уселся в кресло.

– Ты извини, старик. Хандрю, – вздохнул за его спиной сосед. Потом, помолчав, заговорил снова: – Тебе этого пока не понять. Ты еще рвешься душой в неведомое завтра. Вот проболтаешься на соленой водичке с полгодика, тогда посмотрим... А может, ты с детства спал и видел море?

– Нет, – повернулся к нему Портнов. – Я из Сибири. Море только в кино смотрел. А в морское училище пошел по направлению военкомата. Могли предложить в авиационное или танковое, в любое...

– Ну и что? – скрипнул пружинным матрацем Смидович. – Раскаиваешься теперь? Эх, дураки мы были, ведь столько есть институтов, университетов! Учись – не хочу...

– А я ни капли не раскаиваюсь, – сказал Портнов. – Считаю, что мне повезло.

– В чем? – сердито обернулся и повысил голос Смидович. – В том, что дети будут без тебя расти? Я в прошлый раз уходил, дочка моя ползать не умела, а вернулся – она уже говорить научилась. «Дядька, уйди!» – на меня кричит. И вообще, верно кто-то сказал: моряку жениться – все одно, что интересную книгу купить: приобретешь ты, а читать будут все, кто заинтересуется...

Портнов неопределенно передернул плечами, думая в этот момент об Аллочке. Пусть попробует кто-нибудь когда-нибудь сказать про нее такое!

– Ты меня прости. Я хандрю, – снова вздохнул Смидович и расслабленно откинулся на подушку.

Рассказывает Аллочка:

Я страшно удивилась, когда узнала, что Вася на пороге окончания школы еще не решил, что делать дальше.

– Наверное, работать пойду. Отец алименты скоро перестанет платить, а матери трудно прожить на свою зарплату...

– Тебе учиться дальше надо, Вася! – всплеснула я руками. – Ты же умный, талантливый!

Он покачал головой.

– Никаких во мне особых талантов нету. Просто лениться не приучен...

– А кем ты мечтаешь стать? Инженером, геологом, военным?

– Не знаю, – передернул он плечами. – Пока еще над этим не задумывался.

– Ну как же так можно, Васенька? Человек же рождается со своей мечтой! Я, например, с четвертого класса выбрала медицину.

– Глупости все это. Как может человек, не зная еще, с чем ее едят, думать о какой-то профессии? Чтобы найти свое призвание, надо не мало дел перепробовать.

Когда он был серьезен, с ним невозможно было спорить, он упрямо стоял на своем, не считаясь ни с какими доводами.

На дворе уже пахло весной. Вовсю хозяйничал теплый апрельский ветер: осаживал ниже сугробы, сшибал с водостоков звонкие сосульки. А посреди улиц уже темнели выбитые автомобильными шинами проталины. В эти дни случилось наконец то, чего я долго ждала: Вася меня поцеловал. Губы у него были сухими и жесткими, как жесть, а поцелуй вышел неловким и стыдливым.

– Ты знаешь, Аленькая, – шепнул он мне, – я даже мать никогда не целую... У нас с ней хорошая дружба без нежностей и сюсюканья.

– А я невозможная лизунья, – счастливо засмеялась я. – Девчушкой, бывало, к папе на колени заберусь и не успокоюсь, пока всего не обцелую.

– Придется менять привычки, – еще тише шепнул он.

– Разумеется, тебе, – теснее прижалась я к нему. – Ведь цветы и нежность – женская слабость...

– А ты-то откуда знаешь, пигалица? – шутливо прикрикнул он на меня. – Или это вам по домоводству преподают?

– Нет, Вася, это в каждой из нас сидит от рождения. Вы, мужчины, больше умом живете, а мы прежде всего чувством...

– Ну да, – проворчал он. – Шестнадцать лет – опасный возраст.

– Дурашка ты мой рыжий! – дернула я его за выбившуюся из-под кепчонки прядь. – Да я всю зиму ждала твоего поцелуя! Другие делают это в первый же вечер...

Вася снова нахохлился. Я почувствовала, что сейчас он обиделся всерьез.

– Правда, если бы ты сразу полез ко мне с поцелуями, то получил бы по щекам.

Я ласково провела по его лицу рукой. Он мигом оттаял и обнял меня так, что хрустнули мои косточки.

– Эх, Алка-русалка, гвоздь в моем сердце! – сказал он.

Мама по-прежнему была в молчаливой оппозиции к нашей дружбе. Папа поддерживал гибкий нейтралитет.

– Разве можно все принимать так близко к сердцу, Альбина? – ласково увещевал он. – Девчонка – еще подросток. До замужества ей, как до неба. Зачем так реагировать на ее детское увлечение?

А сам украдкой подмигивал мне и ободрял взглядом: «Ничего, Алченыш. Держись молодцом!»

Но еще более обидным было то, что я тоже не понравилась Васиной матери. Анна Петровна оказалась нестарой еще, высокой, чуть сутуловатой женщиной с большими, как у мужчины, кистями рук. Заметив, что я гляжу на них, она спрятала ладони под ситцевым передником. Едва поздоровавшись со мной, куда-то заторопилась. Похоже, я показалась ей крученой девчонкой, неженкой и белоручкой. Если так, то отчасти она была права.

Глава 6

Рассказывает автор:

Когда закончились три дня, отпущенные Портнову на оглядку, Исмагилов пригласил его в свою каюту.

– Теперь открою тебе карты, – улыбаясь, сказал он. – Я думаю в академию поступать. Мне без нее нельзя – нашим аксакалам слово давал стать первым хакасским адмиралом! Генерал в Абакане есть, адмиралов пока не было. Так что извини, нянчиться мне с тобой будет некогда. Высшую математику надо зубрить, теормех, сопромат...

Портнов молча пожал плечами. Капитан-лейтенант звонко прыснул, шутливо толкнул его локтем:

– Ты каждому моему слову не верь. Мы, хакасы, народ маленький, зато каждый второй – поэт. А поэты приврать любят!

С душевным трепетом отправлялся Портнов на свою стартовую батарею. Но ничего особенного не произошло. Кудинов встретил его положенным докладом, а во взглядах других подчиненных лейтенант не уловил насмешки. Он приободрился и повеселел.

Проворачиванием механизмов пока руководил мичман. Портнов сидел чуть поодаль от командного пункта и смотрел, как на нем вспыхивают цветные транспаранты. Их много, и скоро передняя панель стала похожа на мозаику. Изредка лейтенант окидывал взглядом пост управления. Операторы деловито копошились возле своих приборов. В блестящих кожаных шлемофонах они походили на космонавтов. За креслом старшины Шкерина стоял матрос Саркисян. Он пока дублер. Шкерин часто оборачивался к нему и что-то долго, терпеливо объяснял. Саркисян согласно кивал курчавой головой.

Внезапно звякнула входная дверь, и Портнов увидел входящего замполита. Тот рукой показал: продолжайте работать.

– Да, сложное у вас хозяйство, – сказал Поддубный, когда весь цикл, вплоть до условного старта, был закончен.

Портнов неопределенно шевельнул плечами.

– Вы в училище изучали этот комплекс? – спросил Поддубный.

– Теоретически до винтика, а вот практически...

– Ничего, – ободряюще улыбнулся замполит. – В море вы быстро руку набьете, – и, наклонившись поближе к лейтенанту, шепотом добавил: –  Вы к подчиненным своим почаще обращайтесь и без стеснения. Они у вас Кулибины в тельняшках!

«Откуда ему все становится известным?» – подумал Портнов, заподозрив в его совете намек на свой недавний конфуз.

Прозвучали отрывистые звонки отбоя учебной тревоги.

– Может, выйдем покурим? – предложил Портнову замполит.

Лейтенант воспринял его предложение как приказание. Ведь Поддубный знает, что он некурящий.

За бортом ласково плескались мелкие искристые волны Средиземного моря. Забавными мотыльками выпархивали из воды летучие рыбы и торопились прочь от корабля – очевидно, они принимали его тень за огромного дельфина.

– Вы читали Гомера, Василь Трифонович? – спросил замполит.

– Конечно.

– Как раз в этих самых местах бродил когда-то Одиссей в поисках своей Итаки, – кивнул Поддубный на голубеющий горизонт. – Ему бы один из наших гирокомпасов!

Портнов с любопытством глянул на худощавую, почти мальчишескую фигурку капитана третьего ранга. Удивительно, как совпали их мысли! Вообще Портнов с детства любил в мечтах смещать эпохи. Так, после фильма «Александр Невский» он мысленно представлял в руках богатыря Василия Буслаева ручной пулемет вместо оглобли. Что бы получилось тогда из тевтонской «свиньи»!

– Вы подружились со Смидовичем? – неожиданно перевел разговор на другое Поддубный.

– Нет, – откровенно признался Портнов.

– Ага, понимаю, – нахмурился замполит. – Несходство характеров. А вы знаете, – продолжал он после паузы, – лейтенант Смидович неплохой парень. Старательный, а главное, честный. Только вот на море он случайный человек. Не та в нем закваска, которая нужна моряку. Да... Все люди родились на земле. И не каждому дано покидать ее надолго... Придется списывать Смидовича с корабля, – вздохнул он. – А нам с командиром еще один минус в работе причтется.

– Сколько лет нашему командиру, товарищ капитан третьего ранга? – поинтересовался Портнов.

– Командиру? Тридцать пять. Мы с ним ровесники. А что?

– Я думал, он старше. У него виски с проседью и ранг солидный.

– Седина не всегда признак возраста, – грустно улыбнулся Поддубный. – А вы знаете, – снова оживился он, – что наш командир из старой морской династии? Его прадед был адмиралом русского флота, дед воевал с белыми в Красной Азовской флотилии, отец – капитан первого ранга, недавно уволился в запас... Зато династии Смидовичей во флоте нет... и не будет, – невесело закончил он.

– Династии Портновых тоже нет, – улыбнулся лейтенант.

– Коль появился родоначальник, возможна и династия.

Рассказывает Аллочка:

Весною чехардой полетели дни с неделями. Не успела я оглянуться, как на носу были уже экзамены. Но я волновалась не столько за себя, сколько за Васю. Ведь ему, а не мне получать аттестат зрелости.

Сочинение Вася написал неважно. Схлопотал троечку.

– Лишних запятых понаставил, – смущенно оправдывался он. – Ну, ничего, я свое в точных науках наверстаю!

И действительно, блестяще сдал математику и физику.

Вася пригласил меня на выпускной бал. Девчонки – его ровесницы – недовольно пофыркивали в мою сторону, но меня не задевали их взгляды. Если я чуточку грустила, то совсем по другой причине.

– Ты все еще не решил, куда будешь поступать? – спросила я у Васи.

– Отчего не решил? – состроил он удивленную гримасу. – Моя судьба решена окончательно и бесповоротно!

 
Мамаша, до свиданья,
Подруга, до свиданья,
Иду я моряком
В военный флот! —
 

дурашливо пропел он. – Еду сдавать экзамены в военно-морское училище!

– И ты до сих пор молчал? – огорошенно прошептала я. – Как же тебе...

– Это случилось только сегодня, Аленькая! – он ласково взял меня за руку. – Утром пригласили в военкомат, предложили на выбор несколько училищ.

– Вася, Вася... – помню, я даже обиделась тогда. – Разве можно вот так сразу? Неужели нельзя было посоветоваться со знающими людьми, со мной...

– Самый знающий человек в нашем городе – это военком! А ты ахнешь, когда увидишь меня в морской форме! Галуны, шевроны, кортик на боку! Красотища, Аленькая!

– Какой ты ребенок, Вася!

– Хорош ребенок: метр восемьдесят один ростом и семьдесят пять килограммов весом! Военком сказал, что море любит сильных и смелых. А разве я не сильный, а разве я не смелый?! Даешь корабль, Аленькая!

Спорить и переубеждать его было бесполезно. Долгим вздохом я проводила все свои надежды. Втайне я думала, что Вася останется в Тюмени. Ведь в нашем городе четыре института и даже военно-инженерное училище есть. Теперь все мои надежды пошли прахом. Если уж Вася загорался какой-то идеей, то его, как лесной пожар, трудно было погасить.

– Ты знаешь, Аленькая, – восторженно говорил он. – Моряки всегда славились своим интеллектом, образованностью. Писатель Станюкович, композитор Римский-Корсаков, изобретатель первого самолета Можайский – всех не перечислить!

– А долго ты будешь учиться? – спрашивала я, думая о своем.

– Пять с половиной лет. Раньше тебя закончу!

– Отпуска там каждый год дают?

– Военком говорил, что даже два раза в год. Зимою и летом! Мы часто будем видеться, Аленькая! А письма я тебе буду каждый день писать. Большущие!

– Ой, не торопись обещать, Васенька!

– Я слов на ветер не бросаю.

– А как смотрит на все это Анна Петровна? – поинтересовалась я.

– Мамка-то? Говорит: ты мужчина и сам устраивай свою жизнь. Ее я не забуду. Всю курсантскую стипешку стану высылать. Зачем мне деньги? Кормить и одевать будут бесплатно...

Весь июнь Вася бредил своим морем. Таскал при себе карманный географический атлас, запоминал названия островов, проливов и заливов. Именовал свою зубрежку мудрено: изучением морского театра.

А в первых числах июля я проводила его в дальний путь.