Текст книги "Молчаливое море"

Автор книги: Александр Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Александр Плотников
МОЛЧАЛИВОЕ МОРЕ

.

Плотников, Александр Николаевич

МОЛЧАЛИВОЕ МОРЕ

Повести

Калининград: Кн. изд-во, 1973

Серия: «Морской роман»

Обложка: твердая

Формат: 70х90/32 (107х165мм)

Страниц: 304

Тираж: 50 000 экз.

Редактор: В. В. Терский

Худ. редактор: Э. И. Григо

Тех. редактор: Е. В. Мельникова

МНОГО В МОРЕ ДОРОГ
Повесть

Глава 1

Рассказывает автор:

Лейтенант Портнов на корабль попал почти с выпускного бала. Правда, по собственному желанию. Хотя плацкарту взял до самой Тюмени и в мыслях уже был там, с Аллочкой.

Но проехать мимо, хотя краешком взгляда не взглянув на «Величавый», было свыше его сил. Сдав чемодан в камеру хранения, Портнов ринулся на на причал.

Ракетоносец стоял в ряду собратьев, отличающихся лишь цифрами бортовых номеров. Только лейтенанту он показался самым лучшим. У соседа слева небрежно провисала якорная цепь, на флагштоке полоскался изрядно выцветший флаг.

Зато на «Величавом» все было в норме. И как подходило название к гордому его силуэту! Высоко приподнятый форштевень, строгая линия бортов, чуть скошенные трубы и обтекаемые надстройки – все подчеркивало неудержимое стремление вперед. Портнову почудилось даже, что он слышит стон туго натянутых швартовов, которым невмоготу удерживать корабль возле стенки.

Лейтенант остановился поодаль от сходни, не сводя с ракетоносца влюбленных глаз. По этой сверкающей аспидной чернотой палубе ему вскоре прндстоит ходить, слышать рокот могучих турбин и чувствовать нетерпеливую дрожь стального тела корабля. Станюкович и Соболев внушили молодому лейтенанту, что первый корабль так же прочно остается в памяти, как и первая любовь.

Между тем на «Величавом» сыграли малый сбор. Личный состав выстраивался на юте, и Портнов всматривался в незнакомые матросские лица, пытаясь угадать среди них своих подчиненных. Ему хотелось командовать самыми видными и толковыми людьми.

Мимо Портнова, ворча мотором, прошла автомашина, загруженная так, что штабеля ящиков в кузове подымались выше кабины.

Газанув напоследок, она остановилась возле «Величавого». Тотчас же по сходне загромыхали матросские ботинки и началась разгрузка.

Лейтенант не выдержал и подошел к мичману, руководившему приемкой имущества. Тот мельком глянул на незнакомого офицера, продолжая листать кипу накладных.

– Корабль куда-то уходит, товарищ мичман? – спросил Портнов.

– А вы, извините, кем будете, товарищ лейтенант? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Я служить к вам назначен... – смущенно произнес Портнов.

– Тогда обратитесь к дежурному по кораблю, – посоветовал мичман, в голосе которого появились теплые нотки.

Глянув на часы, Портнов поднялся по сходне на ют.

– Ага, на ловца и зверь бежит! – весело воскликнул дежурный, коренастый и большеголовый капитан-лейтенант. – Исмагилов, командир ракетной боевой части, – протягивая руку, назвался он. – А я-то думал, снова мне на поход «варяга» брать. Кстати вы прибыли. Сегодня ночью – прощай любимый город!

– И надолго? – осторожно осведомился Портнов.

– Пустяки! – продолжал широко улыбаться капитан-лейтенант. – К весне обязательно будем дома!

«Ноябоь, декабрь, январь, февраль, март... – в уме прикидывал месяцы лейтенант. – Ого, почти на полгода! А как же я?» – вдруг обожгла его тревожная мысль.

– Постойте, а где же ваше приданое? – глянул на его пустые руки Исмагилов.

– На вокзале... Я еду в отпуск... – растерянно пробормотал лейтенант.

– Ах да, – огорченно махнул рукой дежурный. – Я совсем забыл про ваш первый офицерский. Когда едете?

– Сегодня же.

–Далеко?

– В Тюмень.

– Сибиряк, значит? – оживился Исмагилов. Там уже зима, снег, – мечтательно сузил он глаза. – Земляки, значит. Только моя родина еще дальше – в Красноярском крае. Про Хакассию слыхали?

– Что же со мной потом будет? – отрешенно произнес Портнов.

– Когда из отпуска вернетесь? Может, доставят вас к нам с какой-нибудь оказией. Или временно прикомандируют к другому кораблю.

– Не хочу я на другой! – почти выкрикнул лейтенант.

– Ничего не поделаешь, – сочувственно вздохнул Исмагилов. – Зато после будете встречать нас на причале цветами!

– Не хочу цветами, – машинально возразил Портнов. – А что, если  мне отложить отпуск? – вдруг спросил он.

– Это может решить только командир, – удивленно вскинул широкие брови капитан-лейтенант.

– Проводите меня к нему, пожалуйста, – попросил Портнов.

Вечером, выкроив несколько свободных минут, он уселся писать послание в Тюмень.

Рассказывает Аллочка:

С Васей мы в шестьдесят втором году познакомились. Была я тогда девятиклассницей и старостой юннатского кружка. Нравилась мне возня со зверушками, только настоящие хлопоты у меня начинались тогда, когда хворал какой-нибудь бельчонок или кролик. Девчонкам – слезы, а мне забота: есть кого лечить.

Ну, а Вася... Он юннатом не был, да и совсем в другой школе учился.

Как-то в декабре подружки вытащили меня на лыжную прогулку. «Нечего, – говорят, – тебе над медицинской энциклопедией сохнуть. Врачу самому хорошее здоровье требуется. Айда дышать озоном!»

Отправились мы в загородные овраги. Там по воскресеньям тучи ребятни собираются. И на этот раз горушки, как муравейники, были черны. Облюбовали мы местечко, где народу поменьше. Съехали разок с бугра и обнаружили, что внизу возятся несколько парней. Трамплин мастерят. Утрамбовывают снег и поливают его из бочки на салазках. Командует стройкой парнишка лет семнадцати. Ноги у него, что жерди землемерные, на шее пижонская косынка, видно, у сестры или у матери спер, а на голове облезлый заячий треух. Умора.

Слепили они трамплин. И первым через него покатил длинноногий. Екнуло у меня под ложечкой. «Ну, – думаю, – будут сейчас голова-ноги, ноги-голова!» Даже ойкнула, когда махнуло его в сторону. Но глянула вниз, вижу: устоял парень, несется весь в снежной пыли, только треух где-то по дороге потерял.

Взяло тут меня непонятное озорство. Развернула лыжи и следом за ним на трамплин. Что потом было, вспомнить трудно. Бросило меня сначала влево, потом – вправо, шмякнуло о землю так, что в глазах помутнело. Отдышалась, стала щупать бока. Ребра целы, зато левой ногой шевельнуть не могу. Ясное дело – вывих.

Подняла голову, а ко мне знакомый незнакомец торопится. Лыжи сбросил, в снегу по колено увязает.

– Жива? – спрашивает и давай меня честить: – Сумасшедшая девчонка! Едва на лыжах держится, а туда же – на трамплин! Шею свернуть захотела?

– Всего только ногу вывихнула, – прикусив губу, чтобы не застонать, отвечаю ему.

– Всего только! – беззлобно передразнил меня парень, отстегивая обломок лыжи. Потом сгреб меня на руки и понес к салазкам, с которых дружки его мигом убрали бочку с водой.

Так на салазках, запряженных тройкой, я и прибыла в больницу. Вывиха у меня не обнаружили, просто связки на ноге растянула. Перебинтовали потуже щиколотку и отправили домой. Только уже на санитарной «Волге». А парень нахально влез на сиденье рядом с шофером. Провожать меня надумал. Смотрела я на его рыжую шевелюру – шапку он в овраге позабыл – и злилась. Чего я за ним следом с горы покатилась? В школе теперь не оберешься разговоров.

И впрямь, когда заявилась я хромоножкой на уроки, начались ахи да вздохи подружек. Неодобрительно косились на меня учителя, считая, что я поплатилась за очередное сумасбродство. Тремя днями спустя сидела я вечером дома в своей комнате. Глянула случайно в окно, а на улице долговязая фигура маячит. В заячьем треухе. Правда, без косынки на шее и в стареньком пальто вместо свитера. Стоит нахохлившись, будто страус, и валенком льдины ковыряет. Такой забавный, что поневоле расхохочешься. Зачем пришел? Чего торчит у всех жильцов на виду?

Присела я на подоконник, язык ему показала. Рукой знак подала: проваливай, мол, нечего людей смешить!

Он мой намек понял. Еще больше ссутулился. Подошел к свежему сугробу и крупными буквами вывел: ВАСИЛИЙ. Ткнул себя в грудь рукавицей, удостоверяя,  что это его так зовут. Будто мне не все равно, Василий он или Филипп Блаженный. Демонстративно спиной к окну повернулась. Когда глянула украдкой через плечо, его уже след простыл.

Дальше – больше. Чистили мы после уроков с девчонками клетки в живом уголке. Вдруг отворяется дверь и на пороге является мой Дон-Кихот.

– Здравствуйте, – говорит. – Я к вам по поручению юннатов девятой школы. Слышали мы, что ваши морские свинки погибли. Так вот... – и выгребает из-за пазухи двух крохотных зверьков.

После я дозналась, что он за ними на зооветстанцию ездил. В Новую Заимку. Это за семьдесят-то километров от Тюмени!

 Подарок свой он мне протягивает. Я делаю вид, что шибко занята. Тогда к нему Галка Юринева, всезнайка наша, подскакивает. Схватила свинок и давай их чмокать в мордашки. Даже спасибо не сказала. А он молча потоптался возле порога и вышел.

Неловко мне стало. Почувствовала, что зря обидела парня. Тут еще Галка пристает с расспросами:

– Ты его знаешь? Симпатичный мальчик!

– Тоже мне, нашла красавца, – ей говорю. – Рыжий, как бес, да носатый! – Галка удивленно глянула на меня и промолчала.

Глава 2

Рассказывает автор:

Капитан-лейтенант Исмагилов представил Портнова подчиненным. Среди них не было никого из облюбованных утром с причала. Хуже того: старшиной команды оказался тот самый мичман, что первым встретил лейтенанта. В поименном списке он значился Николаем Федоровичем Кудиновым. Он уже в годах, виски густо посолены сединой. Неприязнь Портнова усиливалась еще и потому, что мичман чем-то напоминал ему собственного отца. Может, мешковатостью фигуры, а вернее всего самоуверенным прищуром блекло-голубых глаз.

«Попробуй сработайся с таким...» – невесело думал лейтенант.

Он стоял перед строем и перехватывал на себе любопытные взгляды подчиненных. Немудрено: многим из них он почти ровесник. Вон у левофлангового матроса подбородок и щеки сизы от пробивающейся щетины. А сам Портнов пока еще бреется через день.

– Вашего командира зовут Василием Трифоновичем. С этой минуты он для вас бог, царь и воинский начальник! – балагурчиво говорил с матросами Исмагилов.

«Этому тоже не мешало быть посерьезнее», – продолжал размышлять Портнов.

Зато большое впечатление на него произвел командир корабля капитан третьего ранга Неустроев. Внушительный рост, строго сдвинутые брови на интеллигентном, с тонкими чертами лице, безукоризненно отутюженная форма и манера говорить короткими, отрывистыми фразами – все выдавало в нем настоящего моряка. По крайней мере, в представлении Портнова. Но до командира у лейтенанта было слишком много инстанций. Чуть поменьше, чем ступеней у трапа, ведущего на ходовой мостик.

Поближе познакомиться со своими людьми в этот раз Портнову не удалось. Очень уж канительным выдался последний перед походом день. Уснул лейтенант в первом часу ночи, но то и дело пробуждался от чьих-то шагов в коридоре, разговоров и хлопанья дверей.

Вторая койка в его каюте пустовала. С хозяином ее, лейтенантом Смидовичем, Портнов едва успел познакомиться. Тот весь день мотался по каким-то своим делам, а под вечер уволился на берег.

Окончательно разбуженный корабельной сигнализацией, Портнов чуток понежился в постели. За открытым иллюминатором лучилось солнечное утро. На ум пришли слова матери, что «первый прищур в новом месте – вещун». Но сколько ни старался, сна своего не вспомнил. Зато мысль о матери вызвала грустинку. Последнее время он как-то меньше думал о ней, слишком его мысли были заняты Аллочкой.

В каюту заглянул Исмагилов.

– Доброе утро! – радушно поздоровался он. Заметив кислое выражение на лице своего подчиненного, обеспокоенно спросил:

– Чего захандрил, моряк? Или уже раскаиваешься? Тогда пошли к командиру, пока не поздно.

Портнов отрицательно покачал головой. Исмагилов одобрительно цокнул языком:

– Молодец, лейтенант. Настоящий батыр! Слушай, чего скажу: даю тебе три дня на оглядку. Знакомься с кораблем, с экипажем. А потом закусывай удила и принимайся за дела!

– Я могу прямо сегодня... – заикнулся было Портнов.

– Ну нет, – охладил его капитан-лейтенант. – Сразу в слишком большие герои не лезь. Это опасно!

В девять часов корабль взбудоражили авральные звонки. Портнову некуда было пока бежать, он устроился на крыле сигнального мостика. Глядел на то, как убрали сходню, с землей «Величавого» связывали только стальные нервы швартовов. Небольшой оркестр на причале играл бравурные марши, а в голове у лейтенанта вертелась изрядно надоевшая песенка:

 
Как провожают пароходы?
Совсем не так, как поезда.
Морские медленные воды
Не то, что рельсы в два ряда...
 

Вскипели шапки пены над винтами, мелко задрожал корпус корабля. И сразу же сердитые волны оттолкнули назад причальную стенку.

Когда в слепящих солнечных отблесках стали расплываться строгие очертания городских кварталов, лейтенант сошел вниз. В каюте он застал соседа, перекладывающего в шкаф содержимое небольшого чемодана.

– Привет, старик, – солидно откликнулся Смидович. Искоса посматривая на соседа, Портнов старался определить его возраст. Судя по всему, тот должен быть чуть постарше его самого, но крупные залысины возле лба и глубокие морщины, идущие подковками от носа к уголкам рта, смущали Портнова.

– Вчера мы с тобой не познакомились как следует, – сказал Смидович, опорожнив чемодан. – Ты что, без стажировки кончал?

– Нет, почему, – улыбнулся Портнов. – Так же, как и все...

– А когда был выпуск?

– Позавчера.

Смидович уставился на него черными смородинами зрачков.

– Разве теперь после училища отпуска не положено?

– Отчего же? Все осталось по-прежнему...

– Ничего не понимаю, – удивленно передернул плечами сосед. – Тогда с какой стати ты здесь оказался?

– Не захотел отставать от корабля.

– Дурак! – презрительно хмыкнул Смидович. – Испугался, что на твою долю морской романтики не достанется? Я, например, за два года ею вот так сыт, – он чиркнул по горлу ребром ладони.

Рассказывает Аллочка:

Правду говорят, что от судьбы не уйдешь. Я поняла это после комсомольской конференции, на которую меня избрали делегатом. Обсуждался вопрос о посылке городской молодежи в деревню. Сначала выступил секретарь нашего райкома Миша Синицкий. Он сказал о том, что в колхозах области нехватка рабочих рук, что обком комсомола принял решение направить туда на постоянную работу комсомольцев-горожан и что на райком спущена разнарядка – сорок человек.

Секретаря поддержал, правда, без особого энтузиазма, какой-то заводской парень, потом бойкая девчушка из сельскохозяйственного техникума.

И тут на трибуну шагнул Вася Портнов.

– Ерунда эти ваши разнарядки, – безо всяких обиняков выпалил он. – Ими вы любое живое дело загубите! Я понимаю, хлеб сеять кому-то надо, сам его каждый день ем...

– И с маслом! – подал кто-то реплику из зала.

– И с маслом! – подтвердил Вася. – Но хлеб должны сеять те, у кого сердце к земле тянется, а не кто попадя! И вместо того, чтобы разнарядки писать, вы лучше добейтесь, чтобы сельская молодежь по городам не разбегалась! Спортклубы им постройте, Дома культуры, чтобы театр туда иногда заглядывал! Вот тогда и разнарядок не потребуется!

Я сидела, вся обомлев, и переживала. Думала, ох и нагорит теперь рыжему! Ведь форменным образом сорвал мероприятие. Схлопочет строгий выговор, а то и вовсе из комсомола исключат. И в то же время удивлялась его смелости. Ведь один-единственный выступил против решения обкома! И кто его просил? Насильно же никому комсомольской путевки не выпишут.

Я знала, что Вася будет ждать меня на улице. Поэтому не удивилась, когда он взял меня за локоть.

– Ну, как поживают наши морские свинки? – несмело улыбнувшись, спросил он.

А я вспомнила, как он отчитывал меня в овраге, и решила отплатить той же монетой.

– Вас что, – спрашиваю, – сельские комсомольцы уполномочили за них речь держать?

– Да не так вы меня поняли? – сердито воскликнул он.

– А как изволите вас понимать? Сами-то хоть раз были в деревне?

– Каждое лето езжу. У меня в Вагайском районе полсела родственников живет!

– Ага, значит, и вы в свое время оттуда сбежали?

– Да не я, а мой отец.

– Хорошо, а вот освоение целины, по-вашему, тоже...

– То совсем другое дело, – нетерпеливо перебил меня Василий. – Там на пустом месте начинали. Люди действительно были нужны. И не только хлебопашцы – архитекторы, инженеры, строители и множество других специалистов! А вот моя Александровка сто лет как стоит, а людей в ней почти не прибавилось.

– Все равно вы неправильно поступили. Решение обкома комсомола обсуждать начали. Забыли про демократический централизм.

– Демократический централизм своего ума иметь не запрещает. Да бросьте вы меня отчитывать! – ощетинился вдруг он. – Скажите лучше, вы в кино завтра со мной пойдете? Я на «Тихий Дон» два билета взял.

Неожиданно для себя я согласилась. И вынуждена была отметить, что мне приятно разговаривать с этим самоуверенным парнем, легко идти рядом с ним по скрипящему снегу, и чем ближе мы подходили к моему дому, тем больше я замедляла шаг.

Честное слово, я никогда не была слишком высокого мнения о своей внешности! Однако до чего приятно чувствовать на себе восхищенные взгляды, особенно если так смотрит человек, который и сам тебе нравится.

Глава 3

Рассказывает автор:

Только когда подошли к Босфору, Портнов в полной мере оценил благородство капитан-лейтенанта Исмагилова. Пока «Величавый» проходил проливную зону, лейтенант не покидал сигнального мостика, забыл даже пообедать. Очень уж заинтересовала его своей неповторимой экзотикой архитектура древнего Стамбула.

Поражало соседство замшелых старинных крепостей с ультрасовременными зданиями из стекла и бетона, убогих лачуг с роскошными дворцами богачей.

На одном из красивых особняков развевался советский флаг. Здесь разместилось наше консульство. С балкона его приветливо махали руками. И Портнов вспомнил, что где-то читал или слышал любопытную историю, связанную с этим домом. Будто бы строили его еще при Екатерине Второй и под фундамент засыпали целую баржу земли, взятой в России. Чтобы дипломаты всегда думали о своей стране.

Белая башенка маяка на скале воскресила в памяти легенду о смелом греческом юноше Леандре, который каждый вечер вплавь пересекал Босфор, чтобы увидеться со своей возлюбленной Геро. В одну из штормовых ночей он утонул. Зато великий английский поэт Байрон, решивший в непогоду повторить подвиг Леандра, благополучно достиг противоположного берега пролива.

Сигнальщики дали Портнову бинокль. Он навел окуляры на знаменитую Ай-Софию – мечеть, под которую много веков назад приспособили великолепный эллинский храм. Благородное, со строгими и стройными формами сооружение окружали частоколом минареты.

Воду бороздило много пестро раскрашенных парусных и моторных фелюг, нервно вскрикивали снующие от берега к берегу паромы.

Лавируя между ними, к «Величавому» спешил быстроходный катер-лимузин. На его палубе и даже на крыше рубки сидели люди с кино– и фотоаппаратами.

– Что это за катер? – спросил лейтенант у сигнальщика.

– Американский шпион.

– Но он под турецким флагом!

– Такой же турок, как я индус, – усмехнулся старшина. – Каждый раз встречает на этом же самом месте...

Юркий лимузин прошелся вдоль одного борта ракетоносца, пересек курс почти возле самого форштевня и перешел на другую сторону. Потом круто развернулся и припустил прочь, по-собачьи виляя кормой.

Портнов долго смотрел ему вслед, не зная еще, что впереди его ждет немало встреч с любопытствующими кораблями, на мачтах которых будут полоскаться американские, итальянские, испанские и многие другие флаги.

Расступились берега, и у бортов заплескались суматошные волны Мраморного моря. Низко летя над водой, охотились большие черно-белые чайки. На горизонте кляксами синели Принцевы острова.

Лейтенант вернул сигнальщикам бинокль и спустился в кают-компанию.

– Будете кушать? – спросил его вестовой. – На вас оставлен расход.

– Не отказывайтесь, Василь Трифоныч! – подал голос из-за стола заместитель командира капитан третьего ранга Поддубный. Узнав вчера его фамилию, Портнов еле сдержал улыбку: очень уж не походил на прославленного русского богатыря низкорослый и щуплый замполит.

– Спасибо. Борща мне не надо, дайте одно второе, – сказал вестовому лейтенант, которому лестно было услышать из уст начальства свое имя-отчество и неловко оттого, что явился не вовремя, хотя не был занят вахтой.

– Ну как, впечатляет заграница? – хитровато прищурившись, спросил замполит. По его тону было похоже, что не один Исмагилов инициатор трех свободных дней. – Насматривайтесь вволю, а то в следующий раз, может, и не удастся. Служба, брат, она когда мать, а когда и мачеха!

Портнов промолчал, старательно налегая на жаркое. А его собеседник уже поел и затягивался теперь послеобеденной сигаретой.

– Телеграмму домой послать не забыли? – снова задал вопрос замполит. И опять заговорил сам, не дожидаясь ответа. – Впрочем, я не одобряю решения командира. Боюсь, что вами руководило просто мальчишеское ухарство. Как захотелось, так и расхочется. Нет, будь на то моя власть, я бы вас выпроводил в отпуск! Обязательно бы выпроводил...

– Прошу разрешения от стола, – допив в два глотка компот, сказал Портнов.

– Вы не курите? Правильно делаете. Легких хватит на сто лет, – словно не слыша его просьбы, говорил Поддубный. – Ваши родители живы?

– Да.

– Братья-сестры имеются?

– У матери я один. У отца есть еще две дочери от второй жены.

– Как вы разместились? – деликатно перевел разговор на другое замполит. – Каюта удобная?

– Двенадцатая каюта в кормовом коридоре.

– Ага, значит, вместе с лейтенантом Смидовичем...

Рассказывает Аллочка:

Я ни о чем не допытывалась. Вася сам рассказал мне о себе. В его голосе были вызывающие нотки, когда он сказал, что мама его работает уборщицей в конторе зеленхоза, а отец бросил их много лет назад.

Васины родители выросли в одной деревне, закончили школу-семилетку, десятилетки поблизости не было, как, впрочем, и возможности учится дальше: шла Великая Отечественная война, все колхозное хозяйство легло на плечи женщин, стариков и подростков.

В сорок третьем году отца призвали в армию. Ушел юнцом, а вернулся возмужавшим человеком. Но жить в деревне не захотел. После свадьбы он забрал жену и укатил в город. Устроился шофером на одну из автобаз. Дали им крохотную комнатенку в общежитии. Теснота была такая, что мать вечера просиживала на коммунальной кухне, пока отец занимался. Он поступил в заочный техникум.

Еще труднее стало, когда родился Вася. Матери приходилось на целые месяцы уезжать к родственникам в деревню, чтобы дать возможность мужу подготовиться к сессии и заодно сэкономить ему денег на дорогу.

Получив диплом, отец стал работать начальником строительного участка. Но не успокоился и поступил на вечернее отделение автодорожного института. Мать с сыном его почти не видели: уходил с зарей, возвращался домой за полночь. А однажды не вернулся совсем. Через несколько дней прислал за чемоданом с вещами своего приятеля. От него мать узнала, что отец сошелся со своей сокурсницей. Вскоре «молодожены» уехали в другой город. Васина мама сама подала на развод, отец их не забыл – без исполнительного листа деньги посылал каждый месяц. Мать не настраивала сына против отца, не запрещала им видеться. Но с годами отец стал приезжать все реже и реже. Правда, иногда вызывал сына на телефонные переговоры, приглашал в гости. Только Вася к нему не ехал и писем тоже не писал.

Я так и не поняла из Васиных слов, хороший или плохой человек его отец.

Когда я впервые пошла с Васей в кино, мне показалось, что он стесняется своего потертого и заштопанного на локтях пальто, особенно рядом с моей модной беличьей шубкой. Я разыскала в кладовке свою старенькую цигейку, почистила и надела в следующий раз, безмерно удивив маму.

– Ты чего это так вырядилась? – сделала она большие глаза. – Или металлолом вздумали собирать на ночь глядя?

– Нет, мамочка, – ласково защебетала я. – Погулять иду. А белку хочу поберечь, чтобы и на десятый класс хватило!

– С каких это пор ты стала такой бережливой? – испытующе глянула на меня мама. – Раньше, чуть петля на чулке спустилась, сразу новые подавай! странная у тебя перемена!

– Честное слово, мамочка, я теперь буду совсем другой! Я стала взрослой и поняла, что деньги вам с папой нелегко достаются!

– Ну и ну! – покачала головой она. Мама начинала кое о чем догадываться, ведь все в мире матери проницательны. Она многозначительно поглядывала на меня и ждала, что я сама ей все расскажу.