Текст книги "Лиррийский принц. Хроники Паэтты. Книга III (СИ)"

Автор книги: Александр Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 41 страниц)

Глава 19. Отставка

Для Драонна начались золотые деньки. Теперь он практически не выезжал из Доромиона, проводя время с Аэринн и Биби. Дни его принадлежали им обеим, ночи же – лишь одной Аэринн. Все переживания, которые были у него накануне свадьбы, оказались неоправданными. Казалось, молодые супруги были единым целым – мысли и желания одного были словно бы продолжениями мыслей и желаний другого.

На время Драонн просто забыл и о Кидуе, и о Делетуаре, и о императоре, и вообще обо всём, что не касалось его семьи. Сейчас ему хотелось одного – никогда больше не возвращаться к той жизни, не видеть ни низвергнутого канцлера, ни Деонеда, ни вообще кого бы то ни было из тех, кто напомнил бы об этой не самой приятной странице его прошлого. Однако он знал, что пока это невозможно – по договорённости с Делетуаром он понимал, что в любой момент можно ожидать голубя, который сорвёт его с места.

И всё же юному принцу удалось на время выбросить из головы все былые заботы и наслаждаться тем, что рядом с ним были жена и дочь, что он вновь был в замке своих предков, на своей земле, где всё казалось как-то проще, честнее чем в этой коварной и вероломной столице.

Время от времени до него доходили вести из Кидуи – изредка это был почтовый курьер с пространным посланием от Делетуара, чаще – голуби с короткими записками, в которых скупым и сжатым языком бывший канцлер вводил Драонна в курс дела. В остальном же принц Доромионский жил отшельником – не бывая ни в Шедоне, ни в окрестных замках. В общем, он жил так, как это было до встречи с Делетуаром.

Что же касается вестей, то они были не слишком радужными. Как и ожидалось, императору не хватило терпения – вместе со своими новыми советниками он решил всерьёз взяться за Прианурье. Поводом послужила очередная волна набегов – лето выдалось довольно засушливым, так что, вероятно, прианурцы испытывали особенную потребность грабить восточные пределы Пелании, отбирая последние жалкие крохи у местных жителей.

Деонед объявил о невозможности более терпеть подобные выходки и начал спешно готовить военную кампанию. Однако «спешно» оказалось тут ключевым словом – подготовка была проведена из рук вон плохо.

Конечно, силы империя могла позволить себе бросить совсем немалые – сразу несколько легионов было отправлено на восток, чтобы раз и навсегда избавить подданных Кидуи от этой напасти. Но просчёты стали заметны почти сразу же.

Во-первых, конечно же, непродуманным оказалось снабжение войск. Слабозаселённые, пострадавшие от засухи и набегов земли не в состоянии были кормить двадцать тысяч солдат. Небольшие деревеньки, разбросанные тут и там, не могли разместить воинов и обеспечить их необходимым, а ни одного мало-мальски крупного города в окрестностях не было. На самом деле, в тех краях вообще не было городов.

Легионы разбивали лагеря в максимальной близости от границ. Делалось это согласно требованиям верховного командования. Но сами эти требования также оказались непродуманными – зачастую к местам дислокации войск вели лишь едва протоптанные колеи, которые, в особенности после сильных дождей, часто становились непроходимыми для обоза. Таким образом были сорваны попытки снабжать войска из центра.

Однако, плохое снабжение оказалось не единственной проблемой кидуанской армии. Перед ней оказался весьма необычный и непривычный враг – коварный, хитрый, зачастую беспринципный. Прианурцы были, по сути, не более чем несколькими относительно связанными друг с другом племенными союзами, не имеющими привычной государственной структуры. У них не было столиц, да и просто городов. Они жили небольшими племенами в поселениях, затерянных среди дебрей.

Стальные легионы Кидуи оказались столь же малоэффективны против этих воинов, как боевой топор неэффективен в борьбе с воробьями. Отлично знающие лес небольшие отряды прианурцев, с их извечными волчьими шкурами, наброшенными на плечи, и волчьими головами на странных мохнатых головных уборах, нападали молниеносно, словно рой диких пчёл, и столь же быстро растворялись среди деревьев, подобно утреннему туману.

Манипулы и когорты, столь неповоротливые в условиях леса, становились отличной мишенью для атак. Конечно, оружие дикарей не шло ни в какое сравнение с имперским вооружением – они использовали луки и стрелы с костяными наконечниками, а также дубинки, утыканные острыми осколками камней, но в руках прианурцев это было грозным оружием, особенно когда стрелки, абсолютно невидимые, начинали обстрел с ветвей деревьев.

Победить эти отряды не было никакой возможности – они протекали сквозь пальцы стальных кулаков имперских легионов словно вода. Ещё непостижимее были нравы дикарей. Несколько раз бывало так, что имперцы, наткнувшись на одну из деревень, находили её почти обезлюдевшей. Почти – потому что в ней не оставалось ни одного взрослого человека. Мужчины и женщины уходили, но (и это повергало легионеров в шок) оставляли в деревне совсем маленьких детей – тех, что могли бы стать обузой для всех, а также немощных стариков.

Этот циничный прагматизм не укладывался в головах солдат. Очевидно, что прианурцы предпочитали пожертвовать собственными детьми, лишь бы не поставить под угрозу выживание всего племени. Эта почти нечеловеческая простота, с какой они относились к собственным жизням, ставила в тупик цивилизованную логику.

Страшнее всего был тот нравственный выбор, который прианурцы словно бы оставляли за завоевателями. Как правило, легионеры выжигали все деревни, которые попадались им. Но что было делать с теми, в которых оставались дети?..

Здесь, как правило, всё зависело от исполнителей. Кто-то, более сердобольный, отправлял солдат по брошенным хижинам на поиски детей. После этого их, всех кого удалось отыскать, помещали в одну из хат на окраине деревни, которую оставляли в целости. Правда, те детишки, что уже умели ходить, обладали прямо-таки звериной способностью прятаться, поэтому бывало так, что какой-нибудь двух-трёхлетний малыш выскакивал из уже горящего дома – если, конечно, успевал. Возможно, после ухода имперских солдат, жители деревни возвращались на пепелище и забирали своих детей. А возможно и нет…

Но бывало и так, что обозлённые и напуганные центурионы, уставшие от постоянных внезапных нападок прианурцев, просто отдавали приказ жечь деревню, не обращая внимания на вопли младенцев внутри пылающих хат. Это была война, и на ней вели себя как на войне.

Все понимали, что покорение Прианурья не случится за один год, а это значит, что через восемь-десять лет эти самые младенцы уже станут полноценными врагами. Действительно, среди убитых в схватках дикарей то и дело попадались трупы десяти-двенадцатилетних детишек, которые к этому возрасту уже вполне ловко управлялись с луком.

Не говоря уж о том, что в лесу прианурцам вообще не было равных. Теперь, когда они знали, что к ним в дом пришла война, они быстро и умело сумели к ней приноровиться. Эти дикари умели создавать тайники, засады, целые подземные ходы в лесу. Они обладали неистощимым терпением и выносливостью – могли обходиться по нескольку дней без пищи и воды.

Иногда сразу с десяток прианурцев мастерски маскировались на какой-нибудь опушке, находя неприметные берложки под корнями, выкапывая для себя секретные укрытия, а иногда и вовсе – скрываясь прямо в густых кронах. Так они могли выжидать день, а то и два или три. В двух шагах от них мог быть разбит лагерь какой-нибудь манипулы или даже центурии, и солдаты по десять раз могли ходить чуть ли не по своим врагам, может быть даже мочиться на них. А затем, когда бдительность кидуанцев притуплялась, когда какой-нибудь неосторожный легионер отходил зачем-то всего лишь на какие-то двадцать-тридцать шагов от лагеря – он уже больше не возвращался. И тела его найти не удавалось никогда.

То, что военная кампания обречена на провал, здесь, в Прианурье стало ясно уже давно, а вот в императорском дворце это признали лишь в конце лета, заплатив за это понимание жизнями примерно полутора тысяч солдат. Потери прианурцев, естественно, никто не подсчитывал, и даже они сами.

Запоздало император Деонед понял, почему его покойный родитель оставил на время решение восточного вопроса – очевидно, что простыми методами решить его было нельзя. Завоевать Прианурье только лишь силами легионов было попросту невозможно – точно так же, как нельзя было подчинить своей воле зверьё, живущее в прианурских лесах.

К началу осени пришёл долгожданный приказ отводить легионы на запад – вот-вот могли начаться дожди, которые сделали бы переброску войск трудновыполнимой задачей. Бойцы с облегчением покидали эти хмурые чащобы, которые стали могилой для многих из их товарищей. Однако все понимали, что рано или поздно сюда придётся вернуться.

Для разбора итогов император вновь собрал Большой совет, и вновь на нём не оказалось Драонна. Делетуар снова прикрыл юного принца и сослался на то, что тот был вынужден спешно уехать по делам. Впрочем, Деонеду, кажется, и не было до этого никакого дела, тем более что разбираемые вопросы были не в компетенции Драонна. Главное, что был Делетуар, который в данной ситуации стоил их обоих.

После тяжёлого и довольно взвинченного разговора, в котором Деонед пытался переложить ответственность за неудачи на всех присутствующих, тем не менее, сложилась определённая картина происходящего, а также некоторое понимание того, что следует сделать.

Было решено, что завоевание Прианурья возможно лишь единственным способом – физическим захватом этих земель, полноценная их колонизация. Необходимы были города, которые станут контрольными пунктами на завоёванной территории, нужны дороги, по которым можно будет перебрасывать войска, нужны множественные поселения на расчищенных от леса территориях, чтобы эти самые войска прокормить.

Но для этого необходимо было сперва как следует обжить восточные земли самой империи, а именно – приграничные области Пелании, огромные территории от палатийских равнин до самых границ Саррассанской империи. Уже будущей весной император повелел начать ставить четыре города-крепости вдоль границ. Работа будет долгой и кропотливой – пройдут годы, прежде чем встанут эти города. Тогда уже можно будет строить селения вокруг них, которые смогут чувствовать себя в относительной безопасности под защитой городских гарнизонов.

В общем, стало понятно, что покорение Прианурья – дело не одного десятилетия, и Деонед поспешил утверждать, что его преемник уже не столкнётся с этой проблемой. Совершенно очевидно, что масштабы данной кампании совершенно не позволяли уделять достаточное количество ресурсов ещё и для освоения относительно спокойных палатийских территорий. Их решили оставить на потом, прекрасно понимая, что «потом» это будет ещё очень нескоро.

***

Делетуар пережил императора Родреана всего на три с небольшим года. Из них больше двух лет ушло на борьбу с тяжёлой и мучительной болезнью. Как и многие очень тучные люди, бывший канцлер обладал целым букетом заболеваний. В последнее время у него начались серьёзные проблемы с почками – жесточайшие колики, которые неделями держали его прикованным к постели.

Возможно, понимая, что конец близок и неизбежен, Делетуар не делал ни малейших попыток как-то лечиться. Точнее, он лечил симптомы, и в первую очередь – боль. Для этого медикусы прописывали ему различные пилюли и порошки, большинство из которых имели ярковыраженное наркотическое действие. В конце концов страдающий от страшнейших болей Делетуар стал принимать средства на основе кашаха. Увы, это сказалось на его личности – временами Делетуар почти терял связь с реальностью, находясь в дурмане наркотических грёз.

Драонн нечасто виделся с бывшим канцлером. Пользуясь тем, что про него, судя по всему, все забыли, бо́льшую часть времени он проводил дома, приезжая в Кидую несколько раз в год на одну-две недели, редко – на месяц. То подвешенное положение, в котором он находился, угнетало его всё сильнее. Поначалу юношу так и подмывало попросить аудиенции у Деонеда, чтобы подать в отставку со своей странной должности. Однако Делетуар всякий раз убедительно уговаривал его этого не делать.

– Кто знает, как повернутся дела в дальнейшем, – увещевал он. – Неужели эта должность столь обременительна для вас? Живите своей жизнью, друг мой, но имейте в рукаве хотя бы такой, плохонький козырь. Я здесь и всегда могу взяться за дело, если оно представится.

– Но император платит мне жалование, которого я не заслуживаю, – морщась, проговорил Драонн.

– О, боги! – фыркнул бывший канцлер. – Стоит ли об этом волноваться? В государстве сотни и сотни бездельников, которые получают жалование из казны, не делая ничего взамен! Зайдите во дворец – каждый второй, которого вы там встретите, живёт за счёт его величества, при этом зачастую даже толком не зная, за что же он отвечает. Прошу вас, ваше высочество, не стоит считать деньги императора! То жалование, что он выплачивает вам, вполне возможно – одно из наименее бесполезных его вложений. Тем более что вы уже успели заслужить все права на благодарность со стороны империи!

И Драонн смирился, оправдываясь тем, что возможности встретиться с императором у него нет – ни его, ни Делетуара не звали на заседания Малого совета, а просить о личной аудиенции юноша не смел. Он положился на опыт человека, много лет проведшего на вершине власти. Если Делетуар говорил, что всё будет нормально – значит, так оно и будет.

Так и вышло, что с тех пор Драонн бывал в Кидуе наездами, а потому для него разрушительные перемены, что происходили с Делетуаром, были ещё более заметны. И он наблюдал их с глубокой печалью.

Сперва у бывшего канцлера стали отказывать ноги, не в силах больше носить его необъятные телеса. В один из приездов принц не обнаружил Делетуара в его кабинете, который оставался за ним даже после столь масштабного понижения в должности. Суассар, который был на месте, объяснил, что хозяин уже около двух недель не встаёт с постели из-за жутких болей в коленях. Драонн тут же бросился в помпезный особняк, в котором много лет проживал канцлер.

Как и сообщал Суассар, Делетуар лежал в кажущейся бескрайней кровати. Выглядел он лучше, чем напредставлял себе юноша – во всяком случае не корчился и не стонал от боли. При этом бросалось в глаза и то, что он заметно увеличился в объёмах. Объяснение этому долго искать не приходилось – рядом с кроватью стоял стол, буквально уставленный яствами.

Тогда разговор получился недолгим – Драонн отчего-то испытывал чувство неловкости, глядя на Делетуара. Он словно смотрел на немощного и беспомощного отца, который когда-то казался огромным и таскал его за вихры, а теперь едва мог поднять от подушки трясущуюся голову. Да и говорить особенно было не о чем. Ни в жизни Драонна, ни в жизни империи ничего особенного не происходило.

Пробыв в столице несколько дней, юноша вновь уехал в Доромион. А когда он приехал спустя пару месяцев, в самом начале осени, то Делетуар уже был неизлечимо болен страшной почечной болезнью. Конечно, болезнь эта возникла не вдруг, и медикусы давно предупреждали канцлера, что периодические тянущие боли в спине когда-то выльются в нечто большее, однако беспечный толстяк и не подумал хоть что-то поменять в своём образе жизни и привычках.

Вот и теперь он стал, кажется, ещё толще, возвышаясь на мягкой перине громадной бесформенной кучей, укрытой тонким одеялом. И снова – большое количество сладостей и вина. Только на этот раз вид у старого канцлера был откровенно неважный – желтизна кожи, выдававшая проблемы ещё и с печенью, отёчность, синяки под глазами. И почти не сходящая с лица гримаса боли.

Однако Делетуар всё ещё бодрился и в разговоре с Драонном намеренно говорил больше о делах государственных – обсуждались вопросы освоения восточной Пелании и те проблемы, что доставляли в этом прианурские племена. При этом всё, что было связано с их прямой деятельностью, намеренно оставалось за скобками разговора. Как однажды метко сказал сам канцлер – нетрудно заниматься тем, чего нет. И если и можно было что-то сказать об имперской политике в отношении лирр, то это то, что её не было. Точнее, она оставалась ровно такой же, какой была и до мятежа.

С каждым следующим приездом Драонн заставал Делетуара всё в более худшем состоянии. Было очевидно, что ему уже не выкарабкаться. И довольно скоро юноша понял, что старик принимает какие-то очень сильные обезболивающие вещества. Собственно, Делетуар этого и не скрывал. Во время одного из визитов юноши, вероятно, устав от всё нарастающей боли, он в конце концов попросил юношу удалиться.

– Не думаю, что со мной будет о чём поговорить после кашаха, – горько усмехнулся он.

В следующую встречу (она была предпоследней) Делетуар уже с трудом ворочал языком, а его слезящиеся глаза словно не могли больше долго фокусироваться на чём-то одном. Визит оказался коротким – Драонн вышел уже через четверть часа в совершенно подавленном состоянии. За это время бывший канцлер едва ли произнёс несколько фраз, причём половина из них были лишь какими-то обрывками мыслей, не имеющими ни начала, ни конца.

Для Драонна куда непереносимее чем смотреть, как погибает тело его друга, было видеть, как потухает его могучий ум. Казалось невероятным, что этот колосс, эта глыба так легко рухнул под действием наркотиков и боли. Глядя на нынешнего Делетуара уже нельзя было поверить, что ещё каких-то полгода назад это был один из величайших и умнейших людей империи.

Также стало ясно, что теперь их департамент по делам лирр оказался вовсе без руководства. Два главы, один из которых был в постоянных отъездах по личным делам, а другой не выпадал более из наркотического бреда, теперь вряд ли могли сойти даже за одного полноценного. Ясно, что продолжаться так больше не могло. Поэтому Драонн отправил записку второму канцлеру Шавьеру с просьбой об аудиенции.

Ответ пришёл – хотя и с явным запозданием, но положительный. В назначенный час юноша прибыл в кабинет канцлера, который находился не так уж далеко от кабинета Делетуара. Шавьер принял своего непосредственного подчинённого вежливо, но явно холодно.

Драонн решил поговорить с этим человеком начистоту. Он признал, что в последние годы не уделял никакого внимания своей работе, полностью полагаясь на Делетуара. Он понимал, что для Шавьера это не было каким-то откровением – тот скорее был удивлён, что Драонн пришёл к нему теперь, чтобы поговорить об этом.

– Для чего вы рассказали мне всё это, сударь? – наконец спросил канцлер.

– Чтобы сказать, что отныне я буду здесь и стану исполнять свои обязанности как должно.

– И что же входит в круг ваших обязанностей? – чуть искривив верхнюю губу, осведомился Шавьер.

– Обеспечение благополучия моего народа… – чуть замешкавшись, ответил Драонн.

– Вовсе нет, лорд Драонн. Ваша обязанность заключается в том, чтобы исполнять мои распоряжения, если они касаются вашего народа. Однако, будь здесь милорд Делетуар, он бы подтвердил, что подобных распоряжений от меня ни разу не поступало. Так что вы можете с чистой совестью ехать к своим жене и дочери. Здесь всё хорошо.

– О какой чистой совести может идти речь, если я получаю плату за то, чего не делаю? – возразил Драонн, которому большого труда стоило сохранить видимость спокойствия.

– И почему вы озаботились об этом именно сейчас, спустя несколько лет? – уже с неприкрытой насмешкой поинтересовался канцлер.

– Я озаботился этим, как вы изволили выразиться, с первого дня, когда вы стали канцлером, милорд! – отчеканил Драонн вдруг поняв, что ему больше нечего терять. – Я видел, что вы вовсе не заинтересованы в работе нашего департамента. Я не стану сейчас комментировать ваши приоритеты, поскольку это не моё дело и не моё право, но я хочу сказать, что не желаю больше служить куклой, которая существует лишь для того, чтобы убеждать других, что империю заботят чаяния лирр. Я шёл сюда, чтобы сообщить о том, что я остаюсь и готов работать, но теперь я прошу отставки, милорд.

– Отставку вам может дать лишь его величество, сударь.

– Уверен, что за этим дело не станет, милорд.

– Вы правы, – как-то по-змеиному улыбнулся Шавьер. – За этим дело не станет. Ожидайте известий, я не думаю, что это займёт много времени.

Молча поклонившись, Драонн вышел из кабинета. Действительно, уже на следующий день курьер принёс в его особняк скреплённую гербовой печатью бумагу, в которой сообщалось, что лорд Драонн Доромионский освобождён от должности главы департамента по делам лирр с назначением ему ежегодного пенсионного пособия в шестьдесят рехт.

Юноша едва сдержался, чтобы в сердцах не разорвать бумагу. Эта пенсия, что была ему выделена – с одной стороны, она была обычным делом в подобных делах, но с другой… Он ни секунды не сомневался, что Шавьер с особым удовольствием вписал это условие. Шестьдесят рехт в год – не бог весть какие деньги, но второй канцлер прекрасно знал, сколько досады эта подачка доставит гордому принцу.

Что ж, по крайней мере, он более не был связан никакими обязательствами, кроме обязательств в отношении Делетуара, и мог со спокойной душой возвращаться в Доромион – теперь уж навсегда. Но перед отъездом он зашёл в особняк Делетуара и попросил Суассара, чтобы тот дал знать ему, когда хозяину станет совсем плохо. Драонн понимал, что никогда не простит себе, если не успеет проститься с этим человеком.

***

И вот тот голубь, которого ждал Драонн, прилетел. Суассар сообщал, что Делетуар стал совсем плох, и что медикусы очень сомневаются, что он проживёт больше трёх недель. Принц, не мешкая, собрался в дорогу. Благо, ещё только начинался месяц пириллий и можно было рассчитывать добраться до Кидуи по сухим хорошим дорогам.

Драонн очень спешил. Он мчался, едва не загоняя лошадей, поскольку боялся не успеть, и уже на восьмой день он был у порога особняка Делетуара, весь покрытый пылью и жутко уставший.

Увы, в некотором смысле спешка оказалась ненужной. Старик был ещё жив, но вошедшего Драонна он, кажется, уже не узнал. Умирающий лежал, тяжко дыша и почти не открывая глаз, похожий на громадного кита, выброшенного на берег. Выглядел он ужасно – грязно-жёлтая кожа, отёки, настолько сильные, что почти до неузнаваемости исказили лицо бывшего канцлера, но главное – совершенно бессмысленный взгляд. Драонну подумалось, что совсем не таким он хотел бы запомнить этого великого человека.

Лиррийскому принцу отвели комнату прямо в особняке Делетуара, так что он, несмотря на какой-то почти детский страх и даже некоторую брезгливость, частенько заходил к умирающему канцлеру, чтобы просто посидеть рядом немного. Нельзя сказать, что он постоянно вспоминал при этом былые деньки и скорбел по лежащему перед ним человеку – чаще его мысли уходили вообще далеко-далеко от этого места, ища спасения от всего этого кошмара в Доромионе.

Канцлер уже больше не мог самостоятельно вдыхать порошок кашаха, а потому медикус, едва Делетуар начинал стонать и дышать ещё тяжелее обычного, нисколько не стесняясь присутствующего здесь илира, периодически вводил раствор наркотика прямо в вену через специальную золотую трубочку. В комнате стоял весьма тяжёлый запах, густо замешанный на поте, моче и испражнениях, и всегда царила полутьма. В общем, всё это позже вспоминалось юноше как один сплошной смрадный кошмар.

И всё же Делетуар, как и почивший ранее император Родреан, был из той породы титанов, что всё реже встречаются в наше время. И так же, как и Родреан, старый канцлер цеплялся за жизнь с упорством, заслуживающим удивления и уважения. Вместо отведённых ему трёх недель он прожил почти два месяца – два самых долгих месяца в жизни Драонна, как ему тогда казалось.

Погребение бывшего второго канцлера империи было обставлено очень пышно, даже помпезно. Сразу восемь носильщиков, потея, несмотря на весьма прохладную осеннюю погоду, несли огромный саркофаг, по размерам своим совсем чуть-чуть не дотягивающий до настоящего мавзолея. Кроме того, что тело Делетуара весило все шестьсот фунтов, сам саркофаг был из толстого драгоценного дерева, да ещё и покрыт щедрым слоем позолоты.

По распоряжению императора Деонеда Делетуара захоронили на погосте рядом с центральным храмом Арионна, в подвалах которого стояли каменные саркофаги с останками императоров Кидуи. Это была великая честь, которой удостаивался не каждый член императорской семьи. Однако Драонн, глядя на всё это благолепие, с горечью думал, что окажи император своему канцлеру хотя бы толику этих почестей при жизни, тот, возможно, до сих пор был бы жив.

В тот же вечер принц Драонн покинул Кидую, чтобы больше уже никогда в неё не вернуться.