Текст книги "Николай II"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)

Николай видел, что родители расстроены, что вокруг происходит много непонятного, но вопросами не досаждал. Он уже в том юном возрасте понимал, что ему надо знать лишь то, что надо, и не более.

Глава 6
НА ПУТИ К ЦАРСКОМУ СЛУЖЕНИЮ

Великий князь Николай Александрович появился на свет тогда, когда его отец был наследником престола. Сын цесаревича становился в перспективе сам цесаревичем, а затем – монархом. Его готовили к будущей ответственной роли правителя с малолетства. Воспитывали по нормам, принятым в то время в высшем свете, давали образование в соответствии с порядком и традицией, установленными в императорской фамилии. Регулярные занятия у великого князя начались в восьмилетнем возрасте.

Руководителем их и воспитателем Николая был назначен генерал Г. Г. Данилович. Он составил специальную учебную программу, которую внимательно изучили и одобрили родители. Она включала восьмилетний общеобразовательный курс и пятилетний – высших наук. В основе лежала измененная программа классической гимназии: вместо латинского и греческого языков было введено преподавание минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии. В то же время курсы истории, русской литературы и иностранных языков были существенно расширены. Цикл высшего образования включал: политическую экономию, право и военное дело (военно-юридическое право, стратегию, военную географию, службу Генерального штаба). Кроме того, были еще занятия по вольтижировке, фехтованию, рисованию, музыке.

Учителям и воспитателям отец Николая Александровича наказывал: «Ни я, ни великая княгиня не желаем делать из них оранжерейных цветов. Они должны хорошо молиться Богу, учиться, играть, шалить в меру». «Учите хорошенько, послаблений не делайте, спрашивайте по всей строгости, не поощряйте лень в особенности. Если что, то адресуйтесь прямо ко мне, я знаю, что нужно делать. Повторяю, что мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные, здоровые русские дети. Подерутся – пожалуйста. Но доказчику – первый кнут. Это самое мое первое требование». Александр III, при всей своей внешней строгости и, как считали многие, жесткости, по отношению к близким неизменно оставался преданным семьянином и любящим отцом. Ни разу в жизни пальцем детей не тронул и даже резким словом никогда не обидел.

В десятилетнем возрасте Николай Александрович имел еженедельно 24 урока, а к пятнадцати годам их количество превысило 30. Весь день был расписан по минутам, и старшему сыну цесаревича, а затем императора надо было почти каждодневно проводить по нескольку часов на уроках, а затем заниматься самоподготовкой. Даже летом, когда оказывались вдалеке от дома, в гостях, распорядок мало менялся.

Летом 1883 года пятнадцатилетний престолонаследник сообщал из Дании своему другу юности великому князю Александру Михайловичу («Сандро»): «Вот описание дня, который мы проводим здесь: встаем позже чем в Петергофе, в четверть восьмого; в восемь пьем кофе у себя; затем берем первый урок; в половине десятого идем в комнату тети Аликс и все семейство кушает утренний завтрак; от 10 до 11 наш второй урок; иногда от 11 – половины двенадцатого имеем урок датского языка; третий урок от половины двенадцатого до половины первого; в час все завтракают; в три – гуляют, ездят в коляске, а мы пятеро, три английских, одна греческая двоюродные сестры и я, катаемся на маленьком пони; в шесть обедаем в большой средней зале, после обеда начинается возня, в половине десятого мы в постели. Вот и весь день».

Преподаватели выбирались тщательно и должны были не только давать сумму знаний, но и прививать отроку духовно-нравственные представления и навыки: аккуратность, исполнительность, уважение к старшим. Генерал Г. Г. Данилович регулярно сообщал родителям о ходе обучения, и те строго и пристрастно относились ко всему, что касалось столь важного вопроса. Царь Александр III и мать, царица Мария Федоровна, и сами интересовались успехами сына.

В числе преподавателей, как уже говорилось, – блестящие знатоки своего предмета, заметные государственные и военные деятели: К. П. Победоносцев (маститый правовед, профессор Московского университета, с 1880 года обер-прокурор Святейшего Синода); Н. X. Бунге (профессор-экономист Киевского университета, в 1881–1886 годах – министр финансов); М. И. Драгомиров (профессор Академии Генерального штаба); H. H. Обручев (начальник Генерального штаба, автор военно-научных трудов); А. Р. Дрентельн (генерал-адъютант, генерал от инфантерии, герой русско-турецкой войны 1877–1878 годов); Н. К. Гире (министр иностранных дел в 1882–1895 годах).

Преподаватели не могли ставить оценки за успеваемость высокородному ученику, но все они отмечали усидчивость и аккуратность Николая Александровича. Он имел прекрасную память. Раз прочитанное или услышанное запоминал навсегда. То же касалось и людей, их имен и должностей. Общавшиеся с последним царем поражались порой тому, что монарх мог в разговоре с кем-нибудь вдруг вспомнить эпизод служебной биографии собеседника многолетней давности. Прекрасно владел английским, французским и немецким языками, писал очень грамотно по-русски. Из всех предметов ему особо нравились литература и история. Еще с детства он стал страстным книгочеем и сохранял эту привязанность буквально до последних дней своего земного бытия. Всегда переживал, если в какой-то день у него не было достаточно времени для чтения. Его пристрастия с годами вполне определились: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов.

С ранних пор последний русский царь испытывал большой интерес и тягу к военному делу. Это было у Романовых в крови. Многие его родственники служили с юности в различных войсках, занимали командные должности в гвардии, в системе военного управления. В 1887 году в письме великому князю Александру Михайловичу наследник престола писал: «Это лето буду служить в Преображенском полку под командою дяди Сергея, который теперь получил его. Ты себе не можешь представить мою радость; я уже давно мечтал об этом и однажды зимой объявил Папа и Он мне позволил служить. Разумеется, я буду все время жить в лагере и иногда приезжать в Петергоф; я буду командовать полуротой и справлять все обязанности субалтерн-офицера. Ура!!!»

Николай Александрович был, что называется, прирожденным офицером; традиции офицерской среды и воинские уставы он неукоснительно соблюдал, чего требовал и от других. Любой командир, запятнавший недостойным поведением мундир офицера, для него переставал существовать. По отношению к солдатам чувствовал себя покровителем-наставником и не чурался общаться с ними, а в пасхальные дни обязательно христосовался со служащими конвоя. Смотры, парады, учения Николая Александровича никогда не утомляли, и он мужественно и безропотно переносил случавшиеся неудобства армейских будней на лагерных сборах или маневрах.

В марте 1889 года писал: «Я проделал уже два лагеря в Преображенском полку, страшно сроднился и полюбил службу; в особенности наших молодцов-солдат! Я уверен, что эта летняя служба принесла мне огромную пользу, и с тех пор заметил в себе большие перемены. Через месяц поступаю в Гусарский полк, чтобы начать и кавалерийскую службу».

Природной педантичности, аккуратности и обязательности Николая с юности импонировала армейская среда. Но главное было в другом: Русская армия олицетворяла для него величие и мощь империи, незыблемость и силу России, что вызывало в душе самые восторженные чувства. В августе 1890 года он впервые оказался на больших военных маневрах, проводившихся в тот год в районе Луцка. В письме Александру Михайловичу восклицал: «Войска произвели на меня такое отрадное впечатление, о котором я вовсе не помышлял, и, по-моему, не только можно, но и должно сравнивать их действия с действиями гвардии, и по виду также. Все время стояла холодная, дождливая погода, местность для маневрирования была трудная, переходы огромные и, несмотря на все эти невзгоды, на параде все войска представились в таком виде, в котором, дай Бог, они всегда бы оставались впредь. В строю было 128 000 человек и 468 орудий, из которых был дан залп в момент поднятия императорского штандарта. Я в жизнь свою не забуду этого чудесного зрелища; каждое орудие дало по три выстрела в течение двух минут, и все это сливалось с потрясающим ура! Приятно было видеть и чувствовать эту мощь, сосредоточенную на небольшом пространстве, и сознавать, что это только десятая часть всей нашей армии. Я тебя уверяю, что у меня редко так сильно билось сердце».

Согласно традиции первый внук императора Александра II сразу после рождения был зачислен в списки гвардейских полков (Преображенского, Семеновского, Измайловского, Егерского, Кавалергардского и других) и назначен шефом 65-го пехотного Московского полка. В пятилетнем возрасте, в 1873 году, Николай Александрович назначен шефом лейб-гвардии Резервного пехотного полка, а в 1875 году зачислен в лейб-гвардии Эриванский полк. Шли годы, мальчик взрослел, и служебная «военная карьера» продолжалась. В день именин, 6 декабря 1875 года, Николай Александрович получил свое первое воинское звание – прапорщика. В 1880 году молодой великий князь производится в подпоручики.

Коренной перелом в судьбе Николая Александровича произошел 1 марта 1881 года, когда от рук убийц погиб император Александр II. Одна из фрейлин позже записала рассказ самого Николая II о событиях того давнего дня, когда в центре имперской столицы раздался страшный взрыв. Эхо того взрыва, как говорил сам Николай II, навсегда запечатлелось в памяти. Последний монарх редко делился с окружающими воспоминаниями; лишь только с самыми доверенными из родни, членов двора и свиты. В число этих близких входила и фрейлина, баронесса Софья Карловна Буксгевден, сохранившая верность царской семье до конца и после отречения Николая II последовавшая за ней в Сибирь. Позже ей удалось выбраться из России и написать воспоминания, куда включен и фрагмент о перво-мартовских событиях 1881 года в том виде, как его запомнила мемуаристка.

Баронесса благоговейно относилась к памяти венценосной семьи, бережно сохраняла и описывала самые мелкие подробности ее быта и времяпрепровождения. В силу этого рассказу баронессы безусловно можно доверять.

В середине дня 1 марта 1881 года семья наследника завтракала в Аничковом дворце, когда вбежал слуга и сообщил, что с царем несчастье. Цесаревич тотчас бросился на улицу, крикнув детям, Николаю и Георгию, чтобы они немедленно ехали в Зимний дворец. И они в сопровождении генерала Г. Г. Даниловича поехали.

Обо всем, что там представилось их взору, Николай II так рассказывал баронессе: «Когда мы поднимались по лестнице я видел, что у всех встречных были бледные лица. На коврах были большие пятна крови. Мой дед истекал кровью от страшных ран, полученных от взрыва, когда его несли по лестнице. В кабинете уже были мои родители. Около окна стояли мои дяди и тети. Никто не говорил. Мой дед лежал на узкой походной постели, на которой он всегда спал. Он был покрыт военной шинелью, служившей ему халатом. Его лицо было смертельно бледным. Оно было покрыто маленькими ранками. Его глаза были закрыты. Мой отец подвел меня к постели: «Папа, – сказал он повышая голос, – Ваш «луч солнца» здесь». Я увидел дрожание ресниц, голубые глаза моего деда открылись, он старался улыбнуться. Он двинул пальцем, он не мог поднять руки ни сказать то, что он хотел, но он несомненно узнал меня. Протопресвитер Бажанов подошел и причастил Его в последний раз. Мы все опустились на колени и Император тихо скончался. Так Господу угодно было». Императором стал Александр III. В тот день его старший сын стал цесаревичем и одновременно Атаманом всех Казачьих войск.

В 1884 году Николай Александрович поступает на действительную военную службу, а 6 мая того года приносит воинскую присягу в Большой церкви Зимнего дворца. Очевидец этого события великий князь Константин Константинович (президент Российской академии наук, переводчик, поэт – литературный псевдоним «К. Р.») записал в тот день в дневнике: «Нашему цесаревичу сегодня 16 лет, он достиг совершеннолетия и принес присягу на верность Престолу и Отечеству. Торжество было в высшей степени умилительное и трогательное. Наследник, с виду еще совсем ребенок, и очень невелик ростом. Прочитал он присягу, в особенности первую, в церкви детским, но прочувствованным голосом; заметно было, что он вник в каждое слово и произносил свою клятву осмысленно, растроганно, но совершенно спокойно. Слезы слышались в его детском голосе. Государь, Императрица, многие окружающие, и я в том числе, не могли удержать слез».

Изменение общественного положения Николая Александровича не отразилось существенно на чинопроизводстве, и воинские звания присваивались почти всегда лишь по выслуге лет. В августе 1884 года цесаревич стал поручиком. В июле 1887 года девятнадцатилетний юноша приступает к регулярной военной службе в Преображенском полку и производится в штабс-капитаны. В апреле 1891 года наследник престола получает звание капитана, а через год, в мае 1891 года, – полковника. На этом производство завершилось, и в чине полковника он оставался до самого конца. Считал неприличным, в силу своего положения, присваивать себе новые воинские звания.

Наследник русского престола получал высшие награды иностранных государств, что служило выражением уважения к России, признанием ее роли мировой державы. Главами и правителями многих стран цесаревичу Николаю Александровичу жаловались ордена: Подвязки (Великобритания), Святого Льва (Нидерланды), Восходящего Солнца (Япония), Белого Сокола (Саксен-Веймарское герцогство), Золотого Руна (Испания), Черного Орла (Пруссия), Святого Стефана (Австро-Венгрия), Почетного легиона (Франция), Спасителя (Греция), Слона (Дания), Звезды (Румыния), Святого Александра (Болгария), Южного Креста (Бразилия), Чакр-Ки (Сиам – Таиланд), Леопольда (Бельгия), Османие (Турция) и другие.

С ранних лет его отличала одна черта, которая, с одной стороны, свидетельствовала о нравственном облике, а с другой – предвещала трудную жизнь: он не умел врать. Этим напоминал своего отца, всю жизнь не терпевшего вранья и с трудом выносившего лицемеров. Но монарх находился в эпицентре власти, там, где перекрещивались все нити скрытых интересов, закулисных интриг, высокого лицедейства. Николаю II с трудом приходилось овладевать искусством повседневного дипломатического маневрирования. Не все у него получалось так, как надлежало, так, как издревле принято было на Руси, и к чему давно привыкли и управители, и управляемые. Императрица Мария Федоровна однажды сказала про своего старшего сына: «Он такой чистый, что не допускает и мысли, что есть люди совершенно иного нрава». Мать не заблуждалась. Николай II был, как тогда говорили, «натуральным человеком», ценившим и принимавшим простое, ясное, искреннее, доброе.

Александр III «умел поставить на место», мог без обиняков прилюдно назвать труса трусом, бездельника бездельником, дурака дураком, в одночасье выгнать со службы и лишить регалий. Последний же царь, в силу природной деликатности, благожелательного характера, подобного никогда не делал. Если даже не любил кого-то, то никогда не высказывался уничижительно, а публично лишь демонстрировал холодность. Расставаясь с должностным лицом, старался обставить все учтиво, награждая при увольнении «своих слуг» чинами, орденами, благодарственными рескриптами, денежными пособиями. Но редко вступал в прямые объяснения, понимая, что это будет неприятно, тяжело и ему, и тому, кто потерял расположение и должность.

Николай Александрович рос в атмосфере патриархальной русской семьи, которая, в силу исторических обстоятельств, занимала исключительное место в общественной жизни. Он мог себе позволить мало из того, на что имели право сверстники. Нельзя было себя шумно вести, возбранялось привлекать к себе внимание играми и детской возней, не допускались неразрешенные прогулки, бесконтрольные забавы. Все свое детство Николай Александрович провел в императорских резиденциях: зимой жили в Петербурге в Аничковом дворце, а летом – или в Гатчине, или в Царском Селе, или в Петергофе. Кругом были придворные, слуги и наставники, и нельзя было побежать на пруд, когда хотелось, и невозможно было общаться, с кем хотелось. Его друзьями могли быть только лица определенного происхождения.

В юности царь Николай II постоянно общался с небольшим кружком сверстников-родственников и детей близких ко двору царедворцев. Это были: брат, великий князь Георгий Александрович; двоюродные дяди – великий князь Александр Михайлович и великий князь Сергей Михайлович, а также дети министра императорского двора графа И. И. Воронцова-Дашкова и дети обер-егермейстера графа С. Д. Шереметева. Зимой они вместе катались на коньках, строили ледяные горки в парке Аничкова дворца, а летом плавали на лодках, удили рыбу, играли в различные игры и обязательно пекли в укромном уголке парка картошку на костре. Это кушанье считалось лакомством, и молодые аристократы воспринимали весь этот ритуал как некое таинство, а участвовавших и посвященных называли «картофелем».

Но жизнь не состояла только из учебных занятий и приятного времяпрепровождения с друзьями. Постоянно приходилось сталкиваться со сложными, а порой и трагическими обстоятельствами. Первая такая ситуация возникла весной 1877 года, когда его отец, которого Николай обожал, покинул семью и почти целый год отсутствовал, принимая участие в русско-турецкой войне. Сыну тогда еще и десяти лет не было, но он знал, что его «дорогой Папа» выполняет свой долг, и ужасно переживал вместе с матушкой, ожидая известий с фронта. И когда Александр Александрович вернулся в феврале 1878 года, радость была в семье великая.

Когда 1 марта 1881 года отец Николая Александровича стал императором, а сам он – наследником престола, в его жизни немало произошло изменений. Родители стали очень занятыми, им меньше удавалось проводить времени вместе. Много общались лишь во время совместных путешествий, которых в первые годы после воцарения Александра III было немного. Раньше часто навещали дедушку и бабушку в Копенгагене, где собирались шумные компании родственников со всех концов Европы. Здесь редко устраивались учебные занятия, почти отсутствовали различные представительские обязанности, да и придворный этикет не так строг, как в России. Данию Николай II полюбил с детства и всегда отправлялся туда с большой радостью. Куда бы теперь ни приезжали, везде встречали иное отношение. Его «дорогой Папа» теперь – царь, а он сам – наследник русского престола.

В 1881 году выехали всей семьей лишь один раз: летом посетили Москву, Нижний Новгород, затем проехали на пароходе до Рыбинска, откуда вернулись в Петербург. На следующий год вообще никаких путешествий не было. Зато 1883 год оказался наполненным событиями и впечатлениями. В мае в Москве состоялись пышные коронационные торжества, и цесаревич был в центре событий. Сама коронация Александра III происходила в Успенском соборе Кремля 15 мая, но приехали в первопрестольную за неделю до того и оставались здесь до конца месяца. И каждый день был полон торжественных церемоний, праздничных шествий, официальных приемов, красочных салютов, величественных парадов. В те дни пятнадцатилетний цесаревич посетил Троицко-Сергиеву лавру под Москвой и был на освящении грандиозного Храма Христа Спасителя, построенного в память победы России над Наполеоном.

Николай, на удивление всех, ни разу не пожаловался на усталость. Он осознавал торжественность момента и уезжал из Москвы с радостным чувством. Именно тогда впервые по-настоящему, глубоко и искренне, почувствовал свой непростой земной удел, ощутил тяжесть и ответственность царского предназначения. Но это все было еще слишком удалено от настоящего, и молодой человек оставался таким, каким был до того, сохранял все те черты поведения, наклонности и пристрастия, которые имел и раньше.

К началу 80-х годов относится и еще одно примечательное событие в жизни Николая Александровича: он начал вести дневник. До нас дошло пятьдесят толстых тетрадей, последняя запись в которых оставлена за три дня до убийства семьи Николая II в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге. Первая же запись сделана 1 января 1882 года, когда ему еще не исполнилось и четырнадцати лет. Более тридцати шести лет постоянно, каждый вечер, с неизменной аккуратностью цесаревич, потом император записывал несколько фраз о прошедшем дне. Потом уже, когда рухнула монархия, когда достоянием публики стали многие свидетельства и документы, исследователи (и неисследователи) стали с пристрастной скрупулезностью изучать царские тексты, находя в них, как им казалось, ответы на важнейшие вопросы русской истории: почему пала монархия, почему власть оказалась бессильной отстоять исконные основы и принципы. Ну и, конечно же, всех интересовал вопрос: что представлял из себя последний царь; что это был за человек и политик? На основании дневниковых записей бессчетное количество раз делались выводы, в подавляющем большинстве случаев неблагоприятные для Николая II.

Самое удивительное в подобных умозаключениях, что они построены на документе, который, не позволяет делать никаких широких исторических обобщений. Но их, тем не менее, делали и делают. На самом деле дневники Николая II – своеобразный каждодневный каталог встреч и событий, позволяющий с достаточной полнотой и последовательностью установить лишь два момента его биографии: где он был и с кем общался. Это сугубо личный, глубоко камерный документ, отражавший в самой общей форме повседневное времяпрепровождение.

Николай Александрович не думал оставлять потомкам историческое свидетельство; никогда не предполагал, что его личные, лапидарные поденные заметки будут использовать в политических целях. Он писал, потому что «так надо», потому что это было принято в его кругу. Первоначально его мать, тогда еще цесаревна Мария Федоровна, рекомендовала сыну обзавестись дневником. Затем вел его уже по привычке и любил в зрелые лета иногда перечитать о своем житье-бытье в давние годы. И сколько всего высвечивалось в памяти, и как приятно было вспоминать ушедшее, но такое милое и радостное время. На страницах дневника довольно редко встречаются эмоциональные пассажи, а с годами они почти совсем исчезают. Что же касается каких-либо политических оценок и суждений, то они практически отсутствуют.

Только в последние месяцы своей жизни, находясь в унизительном положении заключенного, запечатлел на бумаге свою боль за судьбу страны, за положение дорогой и любимой России. Не о себе думал, не о себе пекся и переживал, когда через год после отречения, 2 (15) 1918 года, занес в дневник горькие слова: «Сколько еще времени будет наша несчастная Родина терзаема и раздираема внешними и внутренними врагами? Кажется иногда, что дольше терпеть нет сил, даже не знаешь, на что надеяться, чего делать? А все-таки никто как Бог! Да будет воля Его Святая!» Но никогда последний царь даже не пытался лично себя оправдать или возвеличить, чем отличались авторы многих других дневников и мемуаров, стремившихся запечатлеть свой образ в истории «в благоприятном освещении». Николай II начисто был лишен подобных устремлений.

Помимо династических (присутствие на семейных собраниях, посещение родни в дни их праздников, участие в различных фамильно-государственных мероприятиях), существовали и конкретные служебные обязанности. Чем старше становился Николай Александрович, тем больше времени ему приходилось отдавать подобному служению. Надо было представлять особу государя и Россию за границей. В марте 1888 года цесаревич присутствовал на погребении германского императора Вильгельма I в Берлине; в ноябре того же года представлял русского царя на 25-летнем юбилее царствования датского короля Христиана IX в Копенгагене; в июне 1889 года с подобной же миссией был на торжествах в Штутгарте у короля Вюртембергского, а в октябре представлял царскую фамилию в Афинах на бракосочетании наследника греческого престола Константина и принцессы Прусской Софии.

Представительская миссия входила в круг его обязанностей и в последующие годы. В октябре 1892 года присутствовал в Афинах на двадцатипятилетнем юбилее свадьбы короля Георга и королевы Ольги, в январе 1893 года – в Берлине на бракосочетании сестры императора Вильгельма II принцессы Маргариты с принцем Фридрихом-Карлом Гессенским. В июне того же года провел десять дней в Англии по случаю бракосочетания принца Йоркского (будущего короля Георга V) и принцессы Марии Текской. Это был фактически первый его визит в Лондон (в Англии с родителями бывал еще в 1873 году, на от той поездки ничего в памяти не сохранилось). Матери сообщал: «Я никогда не думал, что город так сильно мне понравится». Здесь собралось приятное общество: родственники со всей Европы, большинство которых он хорошо знал. В тот визит случались забавные истории: из-за их сходства с принцем Георгом придворные несколько раз путались, поздравляя Николая со счастливым браком!

Обязанностей год от года становилось все больше. В 1889 году цесаревичу было пожаловано флигель-адъютантство. Теперь не только по положению, но и по должности, как член свиты, выполнял определенные функции (присутствия, дежурства). Одновременно с этим именным высочайшим указом он был назначен членом Государственного Совета и членом Комитета министров. Вскоре, описывая свое житье-бытье в послании Сандро, Николай Александрович заметил: «Во-первых, я стал твоим товарищем по свите, сделавшись флигель-адъютантом; мой восторг не имел границ! Кроме того, я назначен членом Государственного Совета и Комитета министров, предоставляю тебе судить об этом! Во-вторых, я служу с 1 мая в Гусарском полку и крепко полюбил свое новое дело».

Несомненно, что ему всегда была в радость военная служба. Сидеть в Государственном Совете и Комитете министров, слушать споры и пререкания сановников по различным вопросам государственного управления не всегда интересно. Здесь было много рутины, утомительных и продолжительных схоластических споров. И хоть своими обязанностями он никогда не пренебрегал и аккуратно высиживал на заседаниях, душа рвалась в родную и близкую гвардейскую среду, где властвовали порядок, дисциплина, где он был нужен, где чувствовался дух товарищества и дружбы. Но его положение и здесь налагало ограничения: нельзя забывать о своем происхождении и непозволительно сближаться с кем-либо более положенного по службе.

Родители зорко следили за поведением старшего сына. Особенно щепетильной была мать, придававшая огромное значение соблюдению писаных и неписаных норм и правил, всему тому, что называлось «приличием». Цесаревич это знал и старался ничем не огорчать «дорогую Мама», которой постоянно отправлял подробные письма-отчеты о своих служебных делах. В одном из первых таких посланий, относящихся к лету 1887 года, сообщал: «Теперь я вне себя от радости служить и с каждым днем все более и более свыкаюсь с лагерною жизнью. Каждый день у нас занятия: или утром стрельба, а вечером батальонные учения, или наоборот. Встаем утром довольно рано; сегодня мы начали стрельбу в 6 часов; для меня это очень приятно, потому что я привык вставать рано… Всегда я буду стараться следовать твоим советам, моя душка Мама; нужно быть осторожным во всем на первых порах!».

С января 1893 года цесаревич служил в должности командира 1-го («царского») батальона лейб-гвардии Преображенского полка. Очень дорожил службой, безусловно исполнял требования уставов, весь «воинский артикул». Его непосредственный начальник – командир Преображенского полка великий князь Константин Константинович – записал в своем дневнике 8 января 1893 года: «Ники держит себя совсем просто, но с достоинством, со всеми учтив, ровен, в нем видна необыкновенная непринужденность и вместе с тем сдержанность; ни тени фамильярности и много скромности и естественности». Прошел год, и впечатления командира не изменились: «Ники держит себя в полку с удивительной ровностью; ни один офицер не может похвастаться, что был приближен к цесаревичу более другого. Ники со всеми одинаково учтив, любезен и приветлив; сдержанность, которая у него в нраве, выручает его».

Никто не знал, когда наступит срок воцарения старшего сына Александра III. Не знал этого и сам Николай Александрович. Но мысль о том, что ему в будущем грядет невероятно тяжелая и ответственная царская ноша, как позже признался, повергала его в ужас. Никогда и ни с кем, ни письменно, ни устно, цесаревич ни разу не затронул эту тему. Он старался об этом не думать и делал то, что ему надлежало делать. В 1890 году окончились его учебные занятия, «раз и навсегда», как заметил в дневнике. Дальше ждала регулярная военная служба и участие в деятельности государственных учреждений.

Присутствие в заседаниях Государственного Совета и Комитета министров расширяло кругозор и, хоть эти «сидения» удовольствия не доставляли, но позволяли многое и многих узнать и понять. В январе 1893 года был назначен председателем Комитета Сибирской железной дороги, в ведение которого входили все вопросы по сооружению самой протяженной в мире железнодорожной магистрали. А еще раньше, в ноябре 1891 года, цесаревич возглавил Особый комитет для помощи нуждающимся в местностях, постигнутых неурожаем. В тот год в ряде губерний наблюдался сильный недород и положение крестьян там сделалось критическим. В видах оказания им поддержки и был учрежден вышеназванный орган, нацеленный на организацию помощи нуждающимся. Комитет собирал частные благотворительные пожертвования со всей России и распределял их по районам, охваченным бедствием.

Цесаревич тогда понял, как много в повседневной русской жизни нераспорядительности, халатности, преступного безразличия. Его, человека, ревностно исполнявшего свой долг, поражала легкомысленная бездеятельность многих должностных лиц, игнорирование своих обязанностей. Летом 1892 года, когда на восточные районы Европейской России стало надвигаться бедствие – холера, в письме великому князю Александру Михайловичу заметил: «А холера-то подвигается медленно, но основательно. Это меня удивляет всякий раз, как к нам приходит эта болезнь; сейчас же беспорядки. Так было при Николае Павловиче, так случилось теперь в Астрахани, а потом в Саратове! Уж эта русская беспечность и авось! Портит нам половину успеха во всяком деле и всегда и всюду!».

С ранних пор Николай Александрович испытывал большую тягу к театру, его особенно увлекали музыкальные и балетные спектакли. Интерес к драматическому искусству у него пробудился позже. Незамысловатые оперетты, комедии положений веселили и развлекали. Но и большие, серьезные вещи волновали и запоминались. В пятнадцатилетнем возрасте, 6 февраля 1884 года, был на премьере в Мариинском театре и вечером записал: «В половине восьмого поехали в Большой театр, где давалась в первый раз опера Чайковского «Мазепа». Она мне совершенно понравилась. В ней три акта, все одинаково хороши, актеры и актрисы пели превосходно». Музыка Петра Ильича Чайковского вообще была особенно им почитаема. Он навсегда остался любимейшим композитором.