Текст книги "Небо нас ненавидит (СИ)"

Автор книги: Александр Накул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Живите столько, сколько вам угодно. И я бы советовал дождаться хозяина. Он вернётся с победой, пировать будем. А эта прекрасная дама – ваша супруга? Если так, мы можем вам в одной комнате постелить.

Ладислав уже открыл рот, но не успел ничего сказать.

– Я ему не жена, – произнесла Гервёр, – мы просто путешествуем вместе. Но спать мы будем в одной комнате. И в одной кровати.

– Но… почему? – конюший нахмурился. Такие распоряжения были ему непривычны.

– Ты не спрашивай, – всё тем же тоном изрекла Гервёр, – а исполняй.

Глава 15. Причал священного города

27. Квендульф, невольник

После недели на вёслах жизнь казалась горькой, как морская вода. Небо стало глубоким и бесконечно далёким, на берегах теперь тянулась выжженая степь с редкими. Жаркий, как в бане, воздух драл лёгкие на каждом вдохе.

Сил, чтобы говорить, уже не было. Даже чтобы думать сил не было. В прежние дни Квендульф и не подозревал, как много нужно сил, чтобы думать. Его хватало ровно на одну мысль:

Мы попали в беду. Мы попали в беду, а выхода нет.

Он додумал эту мысль до конца, впился в весло, потянул его на себя. По вискам побежали ручейки пота. Когда солёный поток иссяк, Квендульф разлепил глаза и впервые в жизни увидел Священный Город.

Прямо по курсу была дельта реки, широкая и заболоченная. Там вырос целый лес из высокого серебристого тростника, и болотные куропатки шмыгали среди его стеблей. А дальше, на пригорке, сверкали белоснежные стены, покачивались зелёные кроны финиковых пальм и устремлялась в небо огромная ступенчатая пирамида, обложенная бирюзовыми изразцами.

Пахло тяжёлой болотной водой. Квендульф представил, каково будет грести в этой жиже и ему сразу стало худо.

Но бывший мятежник продолжал грести. Он уже усвоил, что его самочувствие никого не волнует.

Лодка свернула прямо в камыши. Теперь серебряная стена была справа и слева, и звонкие стебли кружили вокруг лодки, словно в галлюциногеном хороводе.

Предчувствие не обмануло Квендульфа – грести стало тяжелей. Они шли теперь против течения, это непросто даже в сонной заболоченной дельте. И сама вода здесь была другая – мутная от ила, почти коричневая.

Между шелестящими стенами тростников шебуршала опасная живность. Иногда он замечал в воде блестящую чёрную змею. Мохнатые чёрные стрекозы, удивительно мерзкие на вид, были повсюду. Квендульфа передёрнуло от одной мысли, что такая может сесть ему на руку.

А внизу, прямо в воде, покачивались огромные цветки тошнотворно-красного цвета. Казалось, что они вырезаны из человеческой плоти – и ещё не успели остыть…

Квендульф тащил весло на себя и готовился увидеть священный город – первый в своей жизни. После такого можно начинать планировать побег – или просто лечь и сдохнуть.

Показался причал. Теперь Квендульф разглядел, что город не так и велик, особенно по сравнению со столицей. Так, шесть или восемь кварталов и городская стена.

Город стоял на холме, по-прежнему опалово-белый и недоступный. Широкая, в две колеи, дорога спускалась к причалу, а рядом, на берегу, столпились домики из обмазанного глиной тростника. В этой импровизированной деревне жили те, кто кормился с причала.

Бросили канат, причалили. Поднялись, и начали выходить. Кормёжки в этот раз не было. Значит, кормить должен новый хозяин, – или кто их ещё ждёт.

Квендульф посмотрел на галеру. Теперь она была похожа на выеденную шкурку и казалось очень тесной..

– А кто обратно её повезёт? – спросил Квендульф.

– Никто. Зачем она нужна? – отозвался Миасфер. Он, конечно, тоже был вымотан. Но путешествие перенёс легче. Неужели оно у него – не первое?

– На ней по морю ходить можно.

– …Если найдёшь кого-то, кто согласится грести.

– А как же офицеры?..

– На попутный корабль сядут… Когда из борделя вылезут.

– Но тут, на галере, лавки останутся, дерево.

– Рабы в наше время дороже, чем дерево.

Квендульф опять вспомнил барку с мертвецами. И в который раз почувствовал тошноту.

Видимо, дело было в мече. Когда под рукой есть оружие, почти всё переносится легче. А сейчас вместо меча были цепи. В цепях даже просто жить тяжело, а тут ещё такое.

Чтобы отвлечься, он снова посмотрел на город. И был первым, кто увидел, что по пирсу кто-то идёт.

Человек был в серой рясе служителя Новых Богов. Похоже, пастор, или даже пастор-монах. Необычным был только его внешний вид – вытянутая голова, похожая на фасолины, смуглое лицо, миндалевидный разрез карих, как речная вода, глаз. Руки были сложены на груди и можно было разглядеть, что пальцы и кисти рук тоже смуглые.

Он просто из местных, – подумал Квендульф, – те, кто здесь живёт – они все такие.

Чуть дальше, на дороге из города, он разглядел других людей. Шестеро смуглых людей с глиняными табличками на груди тащили паланкин. Судя по тому, как этот паланкин болтало, внутри было что-то тяжёлое и неудобное, как арбуз. На опущенных занавесях вышит знак – бычья голова с пылающими рогами.

Наблюдать за паланкином было интересно. Но священник подошёл раньше.

Интересно, он и есть покупатель?

Увы, нет.

– Приветствую вас, – заговорил он на их языке, не очень правильно, – Вы в беде. Вы в рабстве. Вас скоро продадут. Я пришёл, чтобы предложить вам последнюю помощь, которую вы получите..

Неужели еду будет раздавать? Квендульф слышал, что в храмах Новых Богов такое бывает. Соседи иногда ходили, чтобы не ужинать.

Квендульф никогда не ходил. Он был слишком горд для этого. Кровь его отца, человека, при всех недостатках, военного сословия, не пускала. Или, точнее, кровь предков отца. Потому что из отца не военный, а недоразумение.

Но сейчас он был так устал и измотан, что не смог бы отказаться. Ему просто не хватало сил, чтобы оставаться гордым и независимым.

Но чтобы откусывать и жевать, сил не было тоже. Он мог только стоять и покачиваться, как плохо вкопанный столб.

– Прежде чем погрузиться в пучину рабства – примите веру в Новых Богов! Примите искупление! Примите Бога и его супругу, что не имеют формы и потому объемлют всё, что не имеют избранных и потому открыты для каждого! Прежде, чем вас утащит в пропасть – задумайтесь о последнем, небесном обете, после которого вы будете падать всё равно, что в небо. Есть ли среди вас те, кто уже принял новую веру? Радуйтесь! Можете не подавать знака, просто радуйтесь, потому что сколько бы вас не мучали за эту короткую жизнь, вас ждёт прекрасная удел в угодьях вечности

Офицеры переглянулись. Они не знали, что делать.

Но в партии нашёлся человек, который знал.

Миасфер выступил вперёд, насмешливо вскинув подбородок. Проснувшийся полуденный ветерок перебирал его отросшую рыжую бороду, а в голубых глазах горела колючая насмешка.

– Мы слишком голодные для твоей проповеди, – заявил он, – Иди в город, сытых людей на правильный путь выводит и на нужное место ставь. Или боишься, что они сами тебя на кол усадят?

– Следи за языком! И знай – я не страшусь гонений! Что могут люди против Истины?

– Люди вообще мало что в этой жизни могут, – согласился Миасфер, – Особенно, если это люди простые, не цари какие-нибудь. Но в священных городах живут Старые Боги. И вот они – могут многое. Или ты сам не отсюда? Не видел, что они могут?

– Ты почитаешь Старых Богов намного больше, чем они того заслуживают. Учись не поклоняться бездумно. Учись думать, кому служишь.

– Я уже пытался служить кому надо, а не кому положено, – ответил Миасфер, – И видишь – теперь я в цепях! Мы все в цепях!

– В цепях вы сегодня, а небо ждёт вас всегда и до самого конца вечности. Оно ждёт каждого, кто примет учение Новых Богов!

– Я уже их принял! – рявкнул Миасфер. – В одном северном городе, много лет назад. А теперь – проваливай в своё болото!

Проповедник, возможно, нашёл бы, что возразить. Но носильщики паланкина уже вступили на сырые и тёмные доски причала. Он оглянулся, посмотрел на них, взмахнул долгополыми рукавами, как крыльями и пошёл на встречу, делая вид, что не смотрит в ту сторону.

Паланкин степенно проплыл мимо конкурента, развернулся и плавно опустился на землю. Квендульф разглядел, что лица у носильщиков удивительно тупые и отрешённые, словно у измученных лошадей, а таблички у них на груди изготовлены из обожжённой глины и размером примерно с ладонь. Значки, составленные из выдавленных треугольников, покрывали табличку с лицевой стороны. Видимо, это и был тот самый язык богов.

Сами насильщики были тоже тёмные и кучерявые. Явно из местных, но другое племя, не то, из которого произошёл проповедник.

Из паланкина выбрался удивительный багровый толстяк с пышными усами и отросшими до шеи мохнатыми бакенбардами. Он был одет в просторную мантию, белую, как городская стена, отороченную чёрным и серебряным. Судя по

На груди толстяка был вышит уже знакомый бык с пылающими рогами.

Покачиваясь, как игрушечный мячик, толстяк подошёл к рабам и начал их разглядывать, поглаживая усы.

Интересно, этот тоже будет проповедовать? Нет, сомнительно. Квендульф знал, что жители Священных Городов не засылают миссионеров и не читают проповедей. Зачем это нужно, когда живёшь в городе с самими богами? Напротив, горожане скрывали от чужеземцев и священные тексты, и подлинные имена богов, и подробности ритуалов.

Конечно, в священных городах жили ещё и рабы, и торговцы. Но теперь, глядя на тупые, словно из тёмного дерева вырезанные лица носильщиков, Квендульф понимал, что правда о старых богах закрыта и для них. До веры рабов и их посмертной участи никому нет дело. Ни в Священных Городах, ни в других странах по всему кругу земли.

Миасфер поджидал его со всё той же насмешливой улыбочкой и прикрыв веки, словно собирался представить получше аргументы для нового спора.

Толстяк подошёл поблеже. Доски скрипели под его тяжёлыми ногами. Он вытер со лба пот руковом, вдохнул и заговорим:

– Моё имя Ашшурам-Аппи. Я – премудрый. Не удивляйтесь, это официальный титул. Его дают выпускнику Школы Писцов. Точно так же, как ваши северные университеты присваивают выпускнику титул философа.

Юноше вдруг захотелось схватить этого премудрого философа за шиворот и со всей дури бухнуть им в воду. Громко будет, наверное. Сам Квендульф учился слишком мало, чтобы зауважать многоучёных людей.

Сейчас он поведёт нас в город, – подумал юный невольник. И снова ошибся.

– Приветствую вас от имени неба и земли, богов и людей! – провозгласил жрец, – Сейчас вас поведут продавать. И это не зависит от того, в каких по счёту богов вы верите. Я не призываю вас к поклонению! Нет разницы, какие именно боги меня к вам послали. Но у вас есть шанс остаться непроданными! Великий шанс! Кто из вас рискнёт им воспользоваться?

Ответом ему было молчания.

– Вы с ними попроще говорите, – сказал старший из офицеров, – Они тупые, они невольники.

Жрец поморщился и сделал жест рукой, словно стирал неуместное возражение..

– Невольник, – особенно когда его заставляют, как вас, много работать, – всегда боится смерти, – продолжал он, – И всегда мечтает освободиться. А больше ни на что его не хватает. Между этих двух стен вы и будете жить, пока не умрёте. Надсмотрщики священных городов – особая каста, они занимались этим ремеслом ещё два всемирных потопа назад. Они умеют удерживать между этими стенами. Ваша жить будет ужасной, без малейших шансов на побег – но и достаточно сносной, чтобы вы не умерли сами.

– Очень ты нас обнадёжил, толстяк, – заметил Миасфер.

– Дарить надежду – это то, что поручили мне боги. Я пришёл, чтобы предложить вам другую судьбу. Дайте согласие – и вы её получите.

– Ты тоже хочешь, чтобы мы в кого-то поверили?

– Нет. У вас нечего предложить богам, зачем им ещё ваша вера? У вас нет ни имущества, ни положения, ни даже отчизны. Всё, что вы можете предложить – это работу. А богам работать не нужно… Не правда ли, печальное положение?

– Ты к делу давай, – посоветовал Миасфер, – Мы и без тебя знаем, во что вляпались.

– Я предлагаю вам героическую смерть. Нравится? – Ашурам-Апи наклонил голову и растянул губы в сладкой улыбочке.

Миасфер ничего не ответил, и Квендульф решил ему помочь.

– А что за смерть это будет? – поинтересовался юноша, – Сразу, или нас будут долго убивать?

– Это будет смерть с оружием в руках!

– Э, нет. Мы уже так умирали. И видите, что с нами случилось? – Квендульф звякнул цепью на руках, – Мы остались живы!

– Соглашусь, вас постигла неудача. Но я – ваш второй шанс.

– Какой-то ты стрёмный…

– Шансы не выбирают. Они приходят и уходят, а ты за ними можешь только следовать. Кто хочет присоединиться к победоносной армии – поднимите руки. Нам нужны солдаты. Настолько нужны, что подходящих я выкуплю прямо на месте.

– А с кем воевать-то будем? – спросил Квендульф.

– Зачем солдату это знать? Есть враг, его нужно уничтожить, любой ценой. Это и есть работа солдата, она всегда очень простая. Это же не жрец, не писарь, не философ.

– Мну нужно знать, с кем мы будет воевать, чтобы оценить шансы на победу, – настаивал юноша, – Вдруг будет лучше, если воевать за противника?

Ашшурам-Аппи покачал в воздухе указательным пальцем.

– А ты строптивенький, – заметил он, – .Такие нам очень нужны. Жестоковыйные люди обычно очень выносливы.

Жрец повернулся к офицерам.

– Могу я их у вас их купить? – осведомился он.

– Для того мы их и привезли, – ответил самый старший. – Сколько вы готовы за них заплатить?

– Я плачу немедленно и наличными, – Ашшурам-Аппи потопал обратно к паланкину нагнулся, какое-то время копался – и вернулся с мягкой шкатулкой из кожи. В шкатулке лежали серебряные и бронзовые цилиндрики – в Священных городах ими расплачивались вместо монет.

Старший офицер полез в сумку и достал свёрнутый свиток. Развернул и что-то проверил.

– Продаются все, кроме первой категории. А в первой категории у нас этот, – заново свёрнутый свиток ткнул в Квендульфа, – и он тот, – свиток ткнул куда-то в толпу и указал на низенького, малозаметного человечка. Его наш герой в глаза отродясь не видел.

– И что с нами будет? – спросил Квендульф,-

В этом было небольшое, но преимущество. Он успеет увидеть один из священных городов изнутри. Будет, что рассказать детям – которых у него скорее всего так никогда и не будет…

Офицер посмотрел на него сурово и ответил удивительно вежливо. Похоже, он не успел перейти на язык общения с невольниками.

– В этом нет необходимости, – сказал он, – Ваши новые хозяева уже здесь.

– А… где?

– У тебя за спиной, невольник!

Квендульф обернулся и увидел речную барку с непривычно низкими бортами и парусом с красными полосами… Она возникла и причалила совершенно бесшумно, её словно расторгли заросли тростников. На борту стояли три стражника с копьями и выстриженными висками и один жрец в таком же одеянии, как Ашшурам-аппи. Только вышитого быка не нём не было, а лицо закрывала маска, искусно сплетёная из местного тростника.

– Пошёл, чего пялишься, – офицер толкнул его в спину трубкой свитка.

Квендульф и второй человечек зашагали к кораблику, звякая цепями. Офицеры последовали за ними. У них были какие-то свои дела с покупателем.

А за спиной, куда нет сил смотреть, Ашшурам-Аппи уводил с собой их спутников, уже всё равно, что свободных.

Квендульф шагал к барке, гремя цепями. Тяжёлые мысли роились вокруг, похожие на мохнатых стрекоз. И стрекозы от них не отставали, они словно нарочно шмыгали мимо лица, обдавая щёки муравьиной горечьи.

Думать о судьбе других гребцов у него не было сил. Поэтому он размышлял о том, что теперь у него нет даже тени власти над своей судьбой. На этом участке пути он даже не гребёт, его понесёт ветер.

Квендульф пытался придумать способ побега, пусть невероятный. Но мысли упорно ползли в другую сторону. Навязчиво, невыносимо вспоминалась мать. Её еда, её руки, её надежды на случайного, но единственного сына.

Квендульф, наверное, смог бы найти для неё пару слов. Но он её уже не увидит – как не увидел своих судей. И не сможет ей даже отправить письмо.

Он умел писать, что редкость в местах, где он жил – но письмо отсюда всё равно не дойдёт… Только сейчас он понял, что не смог бы ей написать даже когда был в старой тюрьме. Все его связи с матерью порвались в ту ночь, когда он присоединился к мятежу, – и теперь он всё равно, что мёртвый.

Это было настолько мрачно, что он разрыдался прямо на ходу. Почти вслепую шагал он по причалу и карабкался на борт – и его слёзы падали в коричневую от ила воду великой реки.

Глава 16. Вода омовения

28. Ладислав, барон Томирский

В замках не всегда есть готовые комнаты и лежанки, как на постоялых дворах. Зато благородные люди не просят деньги за завтрак и ночлег – если, разумеется, гость тоже человек благородный.

Это была одна из тех просторных комнат, которые есть в любом достаточно большом доме на случай, если приедут гости.

Ладислав лёг сразу, а Гервёр ушла куда-то к слугам. Он уже надеялся уснуть и узнать подробности утром. Но вот на лестнице послушалась буханье и стало ясно – что-то будет.

Дверь распахнулась и в комнату вступила Гервёр. Она выглядела так торжественно, словно явилась на коронацию. За ней семенила приземистая девушка-служанка с полной бадьёй воды.

Бадья опустилась прямо напротив окна.

– Превосходно! – сказала Гервёр, – А теперь проваливай.

Служанка кивнула и пропала без единого слова. Гервёр начала раздеваться

– Ты не хочешь освежиться? – осведомилась она, даже не повернув голову в его сторону, – Можешь после меня. Вода не очень грязная.

Ладислав не ответил. Он делал вид, что спит, хотя не мог даже закрыть глаза. Зрелище, которое ему открылось, было слишком впечатляющим. Только сейчас, на фоне пожара закатного небо, он смог как следует разглядеть её тело.

Это было одно из тел, которые кажутся грубыми на рисунках, но поразительно подходят для статуй. В ней не было ничего хрупкого: широкие плечи, длинные руки с бугорками мускулов, крепкая, средних размеров грудь, широкий таз и великолепные круглые ягодицы. Сверкающая вода бежала по опалово-беледной коже, ещё больше подчёркивая изящество каждого изгиба.

Наконец, она закончила и плюхнулась на кровать. На Ладислава повеяло прохладой свежей воды.

– Не спишь ещё? – осведомилась девушка.

Молчание. Гервёр хмыкнула.

– Не пытайся меня обмануть… Знаю, что не спишь. Скажи, почему ты такой холодный?

– Я такой, какой есть.

– Ты что-то скрываешь. Тебя что-то тревожит. Поэтому тебе до меня нет дела. Правильно? Только умоляю, не притворяйся. Ложь позорна для благородного человека.

– Да. Есть причины.

– Тревога не должна отвлекать от женщин. Женщины тоже тревожат. Но мужчины всё равно к ним стремятся. Даже старики и монахи, – хотя кому, как не им, следует избегать всяких тревог.

– Но вы сами мне запретили к вам приближаться, – и Ладислав щёлкнул по разделявшему их мечу.

– Для мужчин такие запреты значат мало. Есть что-то ещё. Скажи мне, что это.

– Я знаю, что вы не поверите, – ответил Ладислав, – но скажу. Этот вопрос относится к таким, в которых вы ничем не можете мне помочь. Я понимаю, вы мне не верите. Потому что думаете – для вас нет ничего невозможного. Но я живу с такой невозможной вещью. И не могу вас её открыть.

– Ты тайно принял постриг?

– Нет. Посмотри на мои волосы.

– Соглашаюсь, – Девичьи пальцы перебирали его пряди, а грудь покачивалась почти перед лицом, – Волосы у тебя замечательные. Что же тогда? Ты дал обет?

– Да. Обет безбрачия, пока мне не исполнится двадцать пять.

– Но это обет безбрачия – а не обет воздержания. Или ты не знаешь, чем это отличается?

– Я знаю, чем это отличается. Вы можете считать меня старомодным или святошей. Но прошу – не считайте меня идиотом.

– Я просто предположила. Мужчины порой удивительно наивны… Так что тебе мешает? Я не нравлюсь тебе?

– Ваши слова не имеют смысла.

– Это либо что-то связанное с государством, либо женщина, – Гервёр поджала губы, – Либо, как вариант, женщина связанная с государствам. Я права?

– Допустим, да.

– А в каком из вариантов я права?

Ладислав сглотнул и спросил:

– Ваш отец будет вас разыскивать?

– Мой отец рад, что от меня избавился. Но в бездну отца! Если не смогу помочь, то старый пень уж точно ничем не поможет! Давай, рассказывай, я внимательно слушаю.

Ладислав почти был готов рассказать. Но тут закрыл глаза, увидел Олесса и слова застряли у него в горле.

Она уже в шестнадцать была большой и рыжей, как земля, что её породила. Покатые плечи, сильные руки, большая, заметная даже сквозь платье грудь и круглое, как луна, очень красивое лицо с замечательным носом и выразительными глазами.

Никто не помнил, как она попала в поместье. Кажется, её взяли на воспитание. Но какое воспитание в болотном, заросшем лопухами Томире? Сперва Олесса просто играла с двоюродной и троюродной сестрой. Потом она подросла, сёстры уехали и шаг за шагом она начала терять привилегии.

Очень скоро из маленькой, но госпожи она сделалась важной, но служанкой. И Ладислав был единственный, кто это заметил. Отец, занятый разъездами в столицу и смелыми планами освободительных походов, даже не замечал круглолицую девушку. Ладислав пытался понять, почему и в конце концов решил, что отец пресытился женщинами, и теперь пресыщается властью.

Иногда Ладиславу казалось, что он один во всей марке может её понять. А в тот вечер выяснилось нечто другое. Олесса тоже его понимала.

Он упражнялся в фехтовании с капитаном Бронком. Фехтовального зала в замке, разумеется, не было. Фехтовальный зал в Томирском замке – это всё равно, что щипцы для омаров к томирскому ужину. Они упражнялись неподалёку от выгона, за конюшнями. Пахло навозом, но Ладислав не обращал внимания. Нужно привыкать, на полях настоящих сражений тоже пахнет навозом – там же конницы целый табуны…

А отец был в столице. Это Ладислав помнил даже слишком хорошо.

Пастырь Оксанд вышел из-за сеновала и зашагал прямо к ним, ни издав ни звука… После освобождения из башни пастор демонстрировал по-настоящему безрассудное бесстрашие. Он был совершенно уверен, что отныне копья и мечи его не тронут и камни не сокрушат.

Бронк заметил его и опустил оружие, чтобы стук деревянных мечей не мешал говорить… Капитан, хоть и чтил новых богов, недолюбливал пасторов, если они были не монахи. Но Оксанда чтил ещё до пострига. Они вместе боролись против Старой Династии – это значило для капитана больше, чем старые и новые боги вместе взятые.

Пастор остановился и сложил руки на груди.

– Ладислав, – произнёс он, – У меня хорошая новость. Твой отец удостоился венца. Он увидит сияние и будет пребывать в Бесконечности!

Ладиславу показалось, что его голова разлетелась на тысячу осколков. Он сжал зубы и очень долго дышал как можно ровнее, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.

Наконец, он перевёл дыхание и смог спросить сиплым голосом:

– Отчего он умер?

– Его заколол имперский лазутчик, – отчеканил Оксанд, – Есть подозрение, что не обошлось без пособников из числа сторонников Старой Династии. Это, на самом деле, хорошая новость. Но тебе сейчас лучше побыть одному и предаться молитве.

Ладислав со второй попытки вернул деревянный меч в ножны и зашагал прочь, едва разбирая дорогу.

Конечно, это было не обязательно. Но Ладислав всегда убирал в ножны меч, даже тренировочный. Юный наследник был в поместье за главного, пока отец в отъезде. Важно, чтобы слуги и – он соблюдает правила даже в мелочах.

А сейчас Ладислав по-настоящему стал за главного. И от этого было ещё страшнее. Власть давила, и любое неверное распоряжение могло вызвать катастрофу.

А может, отец не умер? Всю ли правду рассказал ему пастор?

Ладислав попытался это рассчитать. Сам Оксанд учил его логике. Но сколько он не размышлял, на ум ничего не шло. Конечно, пастор Оксанд мог что-нибудь перепутать. Но расспрашивать других жителей замка и окрестных деревень бесполезно – они знают ещё меньше, чем он. И даже если сама новость – неправда, он всё равно не найдёт в замке никого, кто знал бы об этом деле больше Оксанда.

Кто знает, до чего бы он дошёл, если по дороге через сад не наткнулся на Олессу. Она как раз подрезала яблоню, но при виде молодого господина отложила нож и подошла ближе. На лице – скорбное выражение, а глаза смотрели так понимающе…

Сейчас Олесса ждёт его – в зелёном, с синей оторочкой платье, которое он подарил перед отъездом. И теперь она стала ещё прекрасней, чем когда он её встретил в саду.

Он почувствовал непривычное тепло на щеках. Потрогал пальцами свободной руки и понял, что это слёзы.

– Почему ты плачёшь? – спросил железный голос Гервёр.

– Я… вспомнил…

– Расскажи мне, о чём ты вспомнил.

У Ладислава не был сил на сопротивление. И он начал рассказывать – очень кратко, чтобы она не заметила, как он всхлипывает.

И вот он дошёл до сцены в саду и затих окончательно.

– Так что она тебе сделала? – поинтересовалась Гервёр.

– Ничего особенного.

– Ничего особенного, кроме того, что позвала к себе в постель?

– Ничего подобного! Она взяла меня за рукоять меча. Положила пальцы, понимаешь? Это было так мило, путь даже меч тренировочный. Я сразу понял, на что она намекает. Я был не один против своих проблем! В ту ночь я был не один!

– И той ночью вы стали любовниками?

– Нет! Она была не такой!

– А как вы стали любовниками?

– Я объяснился ей в любви. Мы всё обсудили. Что возможно, что невозможно. Назначили время для встреч, когда никто не заподозрит. Когда ты за главного, это легче.

– И вы ещё вместе.

– Да. И я собираюсь быть с ней всегда.

– Неплохо справляетесь.

– Любовь – это сложная вещь, важная. Как война.

– А ты был на войне? – вдруг спросила девушка.

– Пока ещё нет.

– Я думаю, – теперь Гервёр смотрела в потолок, – на войне этот опыт тебе пригодится. А война у нас скоро. Ещё как скоро!

29. Арад-Нинкилим, привратник

Внутри таможенной башни курился можжевельник, разгоняя злых духов. А Арад-Нинкилим и стражники стояли за ней, прижатые тесными улочками. Стражники пялились на редких служанок, что проходили мимо них за водой.

Арад-Нинкилим был занят устранением бед, что остался от сгинувших поклонников ЗаБога. Следов и значков на воротах быть недолжно.

Сначала он подтачивал линии специальным ножиком, а затем покрывал пахучей белой красной. Прошло совсем немного времени – и вот башня стала как новая. Осталось только закрыть крышкой бочонок с побелкой.

– Время возвращаться, – сказал Арад-Нинкилим.

Засов внутренних ворот отошёл, теперь можно было открыть дверцу в правой створке. Арад-Нинкилим вступил внутрь башни первым и сразу увидел, что во внутреннем дворике, прямо посередине мозаичного пола, кто-то стоит в ароматном сизом облаке можжевелового дыма.

Стражники заходили вслед за юным привратником. Было заметно, что они тоже ничего не понимают – но надеются, что юный жрец всё объяснит и уладит.

Арад-Нинкилим пригляделся получше и опознал пришельца.

– Многочтимый Кити-Лишар!

– Он самый, – старик улыбнулся.

Арад-Нинкилим подошёл ближе и спросил уже вполголоса:

– Но как вы здесь оказались?

– Это не больше, чем знание, мой мальчик. Не больше, чем знание.

– Зачем вы пришли сюда.

– Кое-что посмотреть, кое-что проверить.

– И что вы увидели?

– То, что собирался увидеть.

Арад-Нинкилим замолчал, подбирая слова. Стражники тем временем расходились по своим местам. Раз разговаривают – значит всё в порядке, и нечего мешать образованным людям.

Наконец, Арад-Нинкилим решился.

– Я хотел обсудить с вами одну вещь. Где вас можно найти? Вы же не всегда в библиотеке.

– Ты хочешь поговорить со мной прямо сейчас?

– Сейчас – да. Но не здесь.

– Боишься, что услышат духи с той стороны ворот.

– Это тайное. Слишком тайное. Про такое говорят наедине.

– Ты что, влюбился?

– Нет.

– Ты нашёл какие-то новые подлинные имена?

– Нет.

– И правда, что-то загадочное. Пойдём со мной, – Кити-Лишар двинулся в сторону внутренних ворот, – Там, куда я отправляюсь, мы сможем поговорить по-настоящему… А печати снимешь, когда вернёшься. Без нашего приказа, – он повернулся к стражникам, – из города никого не впускать и не выпускать! А если мы погибнем, то до назначения нового привратника вами распоряжается жреческое собрание. Всё, мы ушли.

Они шли знакомой боковой улочкой, что поднималась на храмовый холм. Как всегда в полдень, она была пуста – люди попрятались от густого, как речной ил, жара.

Арад-Нинкилим пытался угадать, куда они направляются. Но не получилось. В той стороне жили все боги их города.

– Сегодня прибудут рабы, – сказал старик, – открой им ворота, прими и запиши, как учили. Передай стражникам и сам пропусти. Печати поставишь обратно. Охранников развлечёшь.

– Я исполню.

– Нам нужно не меньше рабов, а они пришлют два десятка. Мало, очень мало. Города, что ниже по течению, забирают себе лучших работников.

– Но зачем нам столько рабов? У нас мало стражи, не хватает ни панцирей, ни даже копий, – а мы рабов покупаем!

Вдруг Кити-Лишар с проворством, которого не ждёшь от его возраста, свернул в боковую, едва заметную арку. Они прошли по ступенькам и вышли к старой плотине.

Ремонт шёл полным ходом. Два десятка рабов под палящим солнцем, несмотря на полуденную жару, таскали извёстку и битый камень, чтобы укрепить подножье стены, достаточно широкой, чтобы на её гребне росла аккуратная аллея финиковых пальм..

– Мы носим белые и мягкие одежды, пока они работают, – поияснил старый жрец, – Если они закончатся. А человек на такой работе кончается быстро… Если с этими что-то случится – горожанам придётся всё делать самим. Ты учил, ты помнишь?

– Помню, – сказал Арад-Нинкилим и добавил на языке богов:– “Корзины богов – носить человеку”.

– Но мы – не боги. Мы не можем вылепить из красной глины столько рабов, сколько нам нужно. Даже нашей магии для этого недостаточно.

– Тогда почему не закупят ещё больше? Если эти будут отдыхать, они дольше прослужат.

– Мало хорошего товара на рынке. На Малорн была надежда, но мятеж быстро скис. Скоро что-то начнётся в Уккаре. Надеюсь, боги встанут на нашу сторону и продлят Уккарскую распрю подольше. Чтобы процветать, нам нужна война. Чужая война.

– Но война уже идёт! Царь царей уже взял первый город.

– Три города, – тихо произнёс Кити-Лишар.

Арад-Нинкилим почувствовал, как похолодела спина. И похолодела не от ветра – от страха.

– Война идёт, а мы ещё не дошли. Молчи.

Старый жрец направился прямо через проход на платине. Арад-Нинкилим последовал за ним.

Рабы тащились мимо них, даже не поворачивая голов. Они смотрели перед собой, с такими отрешённым выражениями лиц, словно это был домашний скот, превращённый за какую-то вину в человека..

Их кожу покрыли белёсая известь и соль, так что трудно было разобрать и алую печать на лице, и такую же татуировку на правой руке выше локтя. А вместо одежды – настоящие лохмотья.

Клубилась в разогретом воздухе. Было трудно дышать. Они обошли дамбу и вышли к баням, что за храмом богини любви.