Текст книги "Тревожные галсы"
Автор книги: Александр Золототрубов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
6
Корабль продолжал поиск.
Скляров настороженно вглядывался в темно-свинцовую воду. Ему казалось, будто вот-вот вспенится море и из его зеленых глубин всплывет лодка; и грустно было от мысли, что «противник» попался хитрый, изворотливый. И даже когда наступило холодное, мглистое утро и на светло-розовом горизонте заалело солнце, Скляров не покидал мостика, хотя чертовски хотелось забраться в теплую каюту и лечь спать. Забыть все – и море, и лодки, и корабль... Это были минуты, когда Скляров не чувствовал удовлетворения, хотя смятения не испытывал; не было в нем и растерянности, какая присуща людям, встретившим вдруг трудности на своем пути. Все мысли его сводились к подводным лодкам. Временами ему казалось, что в районе, где они плавают, их не было и нет, и он все больше втягивался в этот необычный поиск. Скляров радовался такому напряжению боя, когда нервы натянуты до предела, когда надо принять единственно правильное решение, когда, наконец, ничто не может тебе помочь, если сам ты не умеешь найти выход из сложившейся ситуации. В нем жила сильная, непреклонная вера в то дело, которое ему поручалось, в нем он находил вдохновение, черпал силы. И даже сейчас, страшно усталый – лицо серое, как тучи в небе, губы плотно сжаты, а в глазах задумчивость, он не терял надежды в успех поиска. «Мы чаще пленники моря, а не его властелины», – пришли ему на память слова старпома.
«Нет уж, Роберт Баянович, я не пленник!» – подумал Скляров.
Он зашел в рубку штурмана, взглянул на прокладку курса. Сколько еще миль придется пройти? Неожиданно радиометристы заметили низко летящую цель.
– Вертолет, товарищ командир. К нашему кораблю...
«Кто бы это?» – подумал Скляров.
Вертолет, вынырнув из бурой тучи, снизился над водой. Он появился над кораблем, запросил по радио разрешение на посадку. Однако на юте стояли тележки с минами. Посадка невозможна. Но пилот это и сам понял.
Вертолет завис над палубой. Из кабины выбросили веревочный трап, по нему стал кто-то спускаться. На нем был кожаный реглан, шапка. Ветер сильно раскачивал его.
Наконец гость ступил на палубу. Он расстегнул реглан, поправил воротник и коротко сказал:
– Я – посредник, контр-адмирал Рудин.
– Знаю вас,– с улыбкой ответил Скляров, но, увидев, как тот нахмурился, четко доложил: – Командир эсминца «Бодрый» капитан второго ранга Скляров!
– Вот теперь понял, кто вы, – Рудин пожал ему руку.
Скляров предложил адмиралу пройти в каюту, но тот отказался:
– Пойдемте на мостик. Вы, кажется, шестые сутки в этом районе? – спросил он на ходу.
– Так точно. – Скляров хотел было доложить обстановку, но Рудин опередил:
– Не надо. С обстановкой я знаком. Продолжайте действовать по плану.
Рудин почему-то долго был у штурмана, потом вышел из рубки, молча взял бинокль и стал разглядывать море. Он стоял на палубе, широко расставив ноги, стоял твердо, как будто врос в нее, и Склярову подумалось, что в этом человеке, прошедшем войну и отдавшем службе на море три десятка лет, еще столько энергии, что на троих хватит.
«Это что ж, выходит, я такой слабый, что другим завидую?» – упрекнул себя Скляров и скорее от стыда, нежели от робости, что рядом стоял адмирал, прикрыл разгоряченное на ветру лицо. Но вот странно, с той минуты, как посредник ступил на палубу «Бодрого», Скляровым овладела какая-то скованность. Команды стал отдавать осторожно, словно боялся допустить ошибку. Даже замполит это заметил. Шагнул к нему ближе, сказал тихо, чтобы не слышал адмирал:
– Делай свое дело спокойно, а то еще крен дашь.
Скляров усмехнулся и, воспользовавшись тем, что Рудин ушел на левое крыло мостика, заговорил:
– Ты знаешь, кто такой Рудин? Нет. А я знаю. Очень цепкий адмирал... – Повернулся, глянул, что адмирал все еще на левом крыле мостика, продолжал: – А я, комиссар, не хочу ударить в грязь лицом. Ты знаешь, человек я горячий, но не ради славы пекусь – слава, она, комиссар, горькая, если ты за нею гоняешься. А я хочу, чтобы она сама меня нашла. Ну это так, к слову. Знаешь, что меня пугает вот сейчас, в данную минуту?
– Ну?
– Как бы посредник не устроил нам баню. Нет, не за себя боюсь, – тут я тверд, любой приказ выполню, если даже придется нервишки пощекотать. За своих людей переживаю. А он обязательно что-нибудь для нас придумает...
Скляров хотел еще что-то сказать, но тут подошел к нему адмирал.
– Штурман давно плавает на «Бодром»? – спросил он.
Скляров ответил, что три года. Не преминул добавить, что дело свое Лысенков знает, правда, иногда тороплив, но грубых ошибок в кораблевождении не допускал, и он, командир, им вполне доволен.
– А что, товарищ адмирал?
– Вот, вот, торопится штурман. В прокладке курса неувязка была...
«Уже заметил!» – подумал Скляров и как-то некстати сказал:
– А лодки «противника» по-прежнему не дают о себе знать.
Адмирал поднес к глазам бинокль и словно бы невзначай обронил:
– Они ведут разведку, занимают позиции для нанесения ракетных ударов.
– Здесь? – насторожился Скляров.
– В океанах и морях, – уклонился от прямого ответа посредник.
И вот это еще больше насторожило командира «Бодрого». Он хотел было спросить, много ли лодок в этом районе, но тут же раздумал, потому что строгость адмирала ему мигом передалась, и он замялся. Почему-то подумалось, что там, на берегу, когда посредник станет докладывать начальству свои замечания по «Бодрому», он, должно быть, скажет и о неувязке с курсом... Ему казалось, что адмирал вот-вот станет давать вводные. Пусть дает, но только не сейчас: люди на боевых постах напряжены до предела, у каждого один и тот же вопрос: где лодки «синих»? С огорчением Скляров думал о том, что и эти шестые сутки поиска «противника», вероятно, пройдут безрезультатно.
Адмирал тем временем стал листать вахтенный журнал. Его заинтересовала короткая запись:
«В 03.45 обнаружен перископ подводной лодки».
Он закрыл журнал и с явной иронией в голосе спросил:
– Перископ?.. Странно, весьма странно. Перископ в районе, где корабль ведет поиск. Доложили об этом?
– Нет, товарищ адмирал. Не были уверены...
– В чем? – Рудин уставился на него своими карими, круглыми глазами, над которыми топорщились кустистые поседевшие брови.
Скляров обдумывал ответ.
– Я не был уверен в том, что это перископ, – наконец сказал он.
– Тогда зачем сделали запись в вахтенном журнале? – И опять адмирал уставился на него.
Скляров сказал, что начальник радиотехнической службы капитан-лейтенант Котапов, который стоит сейчас вахтенным офицером, ничуть не сомневается в том, что на экране был сигнал от перископа подводной лодки. Точка жирная, как клякса. Потому-то и появилась запись в вахтенном журнале.
– Ну, ну, – неопределенно молвил адмирал. – А доложить в штаб все же следовало. Как вы сказали, Котапов?
– Он самый.
– Я его знал еще лейтенантом, отличный мастер, ему вполне можно верить.
– Значит, был перископ? – улыбнулся Скляров.
Лицо адмирала стало вмиг хмурым. Он нехотя бросил:
– Вы уж тут сами разберитесь...
«Да, теперь можно не сомневаться, что то был перископ», – подумал Скляров. От этой мысли ему стало веселее, он почувствовал себя уже свободнее.
Корабль взял мористее. И вдруг послышался доклад акустика:
– Слышу шум винтов! Эхо по пеленгу сто двадцать! Предполагаю – лодка!
Эти слова, которых ждали пять суток, прозвучали, как взрыв.
Скляров, словно забыв о посреднике, схватил микрофон:
– Классифицировать цель! – И, обернувшись к вахтенному офицеру Котапову, приказал: – Сигнал боевой тревоги!
Но странное дело – дель не перемещалась. Сначала Скляров подумал, что обнаружена не лодка, а какой-то металлический предмет, быть может, затонувшее судно, но потом вспомнил о шуме винтов. «Нет, Морозов не может ошибиться», – успокоился он.
Но вот цель сдвинулась с места. Лодка маневрировала, обходя «Бодрый» правым бортом.
– Эхо, пеленг сто шестьдесят!
– ...Пеленг сто пятьдесят!..
Заваливаясь на горбатой волне, корабль изменил курс.
Адмирал спокойно наблюдал за действиями командира. А Скляров нервничал: «Уходит под прикрытие скал. Уходит...» Резким, отрывистым голосом он скомандовал:
– Право руля, на румб сто сорок!..
Застыли в напряженном ожидании минеры и торпедисты.
– Эхо, пеленг сто сорок! – докладывал акустик.
«Еще минута – и атакую лодку», – подумал Скляров. И вдруг посредник сказал:
– Командир корабля «вышел из строя»!
У Склярова дрогнули брови, он даже не пошевелился. Ему показалось, что он ослышался.
– Я вас не понял, товарищ адмирал, я...
– Вы «убиты», ясно? – и взглянул на Комарова: – Старпом, ваши действия!
Скляров никак не ожидал, что в самое ответственное время адмирал даст вводную. На миг им и впрямь овладела растерянность, но сразу повеселел, когда старпом продублировал по радиотрансляции вводную посредника и принял командование кораблем. Момент атаки лодки все же был упущен, но старпом мигом увеличил ход. Корабль летел как на крыльях, но лодку еще не настиг. Послышался голос акустика:
– Есть контакт!
Скляров стоял в сторонке и мял в руках кожаные перчатки. Корабль резко скатился влево, и он боялся, что Комаров этого не заметит и начнет бомбометание. Не вытерпел, окликнул старпома и хотел подсказать но адмирал резко его одернул:
– Вас здесь нет, ясно? Прошу не вмешиваться...
Комаров сам успел исправить курс.
«Молодчина, не растерялся», – про себя похвалил его Скляров.
– Рулевой, право руля пять градусов, – приказал старпом.
Он ждал, когда корабль окажется над субмариной, чтобы произвести бомбометание. Комаров действовал решительно, пытаясь заставить лодку всплыть. Адмирал, однако, решил усложнить поединок с подводным «противником». Он дал новую вводную: старпом «ранен», вахтенному офицеру принять командование кораблем. Вот когда Скляров сдрейфил не на шутку. Он боялся, что Котапов не сможет завершить атаку.
Однако опасения Склярова были напрасны. Влас Котапов буквально преобразился.
– Корабль, слушай мою команду!.. – резко бросил он в микрофон и, как заправский командир, стал отдавать экипажу четкие приказания. Он запросил у штурмана курс лодки и тогда скомандовал рулевому: – Курс двести десять!
Скляров тяжко вздохнул: Котапов ошибся на десять градусов. Надо было взглянуть на прокладку.
«Не спеши, – мысленно сказал он ему, – посмотри на карту. Лодка уйдет... Она уже ушла...» И как бы в подтверждение его слов из поста акустики донеслось: контакт потерян!
«Вот видишь, поспешил, – огорчился Скляров. – Не теряй время. Разворачивай корабль...»
Но Котапов курса не менял. Он увеличил ход до полного, выдал акустикам сектор поиска, а сам заглянул к штурману.
– Она ушла от скал, и я там не буду ее искать, – сказал Котапов.
– Почему так решил? – спросил его Лысенков.
– Старпом прижал ее у скал, вот она и уходит на глубину, заметает следы...
Все словно замерли на своих местах. Казалось, один лишь адмирал равнодушен ко всему происходящему. Скляров от волнения закурил, но тут же смял папиросу.
Как и предполагал Котапов, лодка спешила укрыться на глубине, там где был илистый грунт, где меньшая проходимость сигналов-посылок акустической станции. Но «Бодрый» успел настичь ее, и мичман Морозов легко «нащупал» субмарину, установил с ней контакт. У Склярова, хотя малость и отлегло от души, но нервное напряжение все еще держало его в каком-то странном оцепенении. Он всегда чувствовал себя скованным, когда проверялись его люди. В сущности, проверялся он, командир; и все то, чему научил он своих питомцев, было частью его нелегкой морской жизни. Но когда прозвучал твердый голос Котапова: «Серию бомб по первому поясу изготовить», ему стало легче. «Не спеши, Влас, – мысленно шептал Скляров Котапову, – все учитывай. Противник хитрит, маневрирует, тут каждая секунда на учете. Не оплошай, Влас!» На секунду Котапов замешкался, просяще взглянул на командира, будто спросить хотел что-то. Скляров ободряюще кивнул ему. «Думай, Влас, думай. Только не ошибись. У тебя есть опыт. Только все взвесь...»
Глубинные бомбы одна за другой падали за борт и глухо рвались, сотрясая воздух и поднимая кверху белые столбы воды. Все громыхало вокруг, слилось в едином звуке.
Адмирал молча наблюдал за действиями Котапова. Начальник радиотехнической службы не в пример другим офицерам его профессии, с которыми имел дело Рудин, действовал грамотно, как будто сам был командиром корабля. Правда, кое в чем он допустил промашки, но они настолько мизерны, что не могли затмить главного – умения офицера ориентироваться в сложной ситуации.
«Со временем это будет отличный командир корабля», – отметил про себя адмирал.
И как бы в подтверждение его мыслей на поверхности моря показалась рубка подводной лодки. И вот уже лодка всплыла. Она качалась на волнах неподалеку от «Бодрого». На мостике чернели фигуры людей. По условиям учения Скляров не имел права с лодкой устанавливать связь, он лишь с улыбкой сказал:
– Так-то, голубушка. А вот почему всплывала под перископ, не могу понять.
– Загадка, – откликнулся старпом. – Потому не вижу причины успокаиваться. Мы не знаем, где решили прорываться остальные лодки.
– Готовьте донесение, – сказал Скляров. – И наши подозрения изложите. Всем усилить бдительность.
Рудин стоял у правого крыла мостика и думал о чем-то своем. Скляров не хотел мешать ему. Возможно, посредник обдумывает новую вводную. И все же он был рад, что люди не подвели. Но вот адмирал подошел к нему и стал говорить о том, что атака лодки произведена успешно. Весьма успешно. Котапов действовал увереннее, чем Комаров, хотя ему было сложнее атаковать «противника».
– Подробный анализ сделаем, когда вернетесь в базу – учения по существу только начинаются, и кто знает, как они закончатся для вас. Не хотелось бы видеть просчетов, – добавил адмирал.
Вода вскипала под форштевнем, корабль брал мористее. Снег сменился дождем. Постепенно море и небо стали светлее.
Прошли еще сутки. Под вечер над кораблем появился вертолет.
– Это за мной, – сказал Рудин. – Я ведь должен быть на «Гордом», а я попал к вам.
Это Склярова удивило:
– Почему?
Рудин сказал, что адмирал Журавлев попросил его побывать на «Бодром». В то время корабль вел очень сложный поиск, и начальник штаба волновался. Он даже собирался послать на «Бодрый» комбрига Серебрякова, но в последнюю минуту раздумал.
– Серебряков на «Резвом», а я вот к вам заскочил. – Он сделал паузу. – Не исключено, что в районе, где вы патрулируете, обстановка может осложниться. Надо глядеть в оба... Ну, желаю новых удач!
– Спасибо, товарищ адмирал, – с чувством признательности ответил Скляров.
Рудин уже взялся руками за веревочный трап, но тут же обернулся и на ухо прокричал Склярову:
– Вам привет от Евгения Антоновича Савчука. Не забыли его?
– Конструктора? – улыбнулся Скляров. – Разве его забудешь? Я тогда весь извелся, пока испытали торпеду. Как он, доволен «Бодрым»?
– Очень даже. Собирается снова в эти края.
«Только бы не на мой корабль», – подумал Скляров, но об этом адмиралу не сказал.
Вертолет, сделав над кораблем круг, взял курс на север. Скляров, провожая задумчивым взглядом «стрекозу», грустно сказал:
– Да, толковый был у нас посредник. И моряк отменный – сутки не сходил с мостика...
Комаров согласно качнул головой:
– Глаз у него острый. Второпях я забыл сказать, по какому поясу бросать бомбы, и он взял это на карандаш. Котапов на три градуса увел корабль в сторону, он и это заметил...
Скляров между тем размышлял о другом – почему адмирал поспешил на «Бодрый»? Из головы не выходили его слова: «Серебряков на «Резвом», а я вот к вам заскочил». Припомнился Склярову и разговор с флагманским штурманом, с которым учился в морском училище. Он пять лет служил под началом Рудина, который тогда еще не был адмиралом. «Ты знаешь, какой Рудин? – спрашивал его флагштурман. – С закрытыми глазами читает карту, проведет корабль там, где едва шлюпка пройдет. Моряк дотошный, все он видит, все знает. Где он бывает, там всегда достается командиру. Помнишь Федорова на «Стерегущем»? По предложению Рудина он был снят с должности командира. А знаешь за что? Ни он сам, ни старпом не сумели ночью вывести корабль к Черным скалам. Там ведь местами малые глубины, камни...»
«Похвалил нас, а у командующего на подведении итогов небось все припомнит – и растерянность старпома, и те три градуса, которые второпях не заметил Котапов, – Скляров чертыхнулся в душе. – Ладно, поживем – увидим. А Котапова я все же похвалю – есть за что». Он подозвал капитан-лейтенанта. Тот подошел, щурясь от внезапно выглянувшего из-за туч солнца.
– Ты молодцом, Влас Лукич, – Скляров добродушно толкнул его в плечо. – Цепкий, а? Молодцом! Старпом тоже не лыком шит, да зазевался, и лодка ему хвост показала.
7
Учения продолжались.
«Бодрый» острым форштевнем резал крутые волны. Теперь он находился в отдаленном от берега районе, и моряки по-прежнему настороженно несли вахту.
После ужина Скляров оставил за себя на мостике старпома, а сам спустился в каюту отдохнуть. Он лежал с открытыми глазами, а в голове была одна и та же мысль. Неужели замысел «противника» сводился к тому, чтобы демаскировать себя? Но ведь лодка пыталась уйти?.. И почему она казалась вблизи берега? Где находятся остальные лодки «синих», и есть ли они в этом районе? Обычно в таких случаях Скляров старался на свое место поставить «противника», сопоставлял собственные действия с его действиями, и это помогало находить верное решение. Но сейчас до решения еще далеко. Мучила неопределенность, и даже успешная атака его нисколько не утешала. Скляров мысленно представил себе, как Журавлев, получив его донесение, сейчас над картой анализирует ход выполнения замысла учения. «Ему ясна вся картина на море – где наши корабли, где «противник», – размышлял Скляров. – Я же лишь один из сотен командиров, хотя и от меня кое-что зависит». Скляров повернулся на другой бок, потянулся рукой к телефону и набрал номер радиорубки. Кто-то ответил ему, кажется, Грачев. Да, это он, голос звонкий, что натянутая струна.
– Что-нибудь есть «Бодрому»?
– Нет, товарищ командир, – ответила трубка.
– А сводка?
Грачев доложил, что воздушные ракетоносцы нанесли внезапный удар по морскому десанту «синих». В районе острова Белого нашим противолодочным кораблям удалось обнаружить две подводные лодки «противника». Корабли вызвали гидросамолеты, и те обложили лодки радиобуями. Сброшено пять торпед, две из них поразили подводного «противника».
Скляров выключил в каюте свет. Неожиданно возникла мысль: а не попытаются ли лодки «синих» именно здесь форсировать противолодочный рубеж? Ведь в этом районе один «Бодрый»... Он устало зевнул. Под гул работающих турбин и грохот моря Скляров задремал. Очнулся, почувствовал чье-то прикосновение к плечу. В темноте разглядел лицо Петра Грачева:
– Товарищ командир, радиограмма...
Скляров включил свет и пробежал текст глазами. Штаб флота приказывал незамедлительно выставить минное заграждение в районе, где была обнаружена подводная лодка. Радиограмму подписал Журавлев. Скляров понял, что это неспроста, времени терять нельзя. Он взял с вешалки шинель и поспешил на ходовой мостик.
На верхней палубе было свежо, Скляров на ходу застегивал на шинели пуговицы. Море черное, как и небо. Вода холодная, тяжелая. Волны глухо ударяли в борта.
«Я переживал, что останусь в стороне от боевых дел, и напрасно, – размышлял Скляров, поднимаясь на ходовой мостик по скользкому трапу. Трап весь в воде, даже сюда попадали брызги. – Кто же это придумал – ставить мины? Видно, комбриг Серебряков, но только не адмирал. Ему предложили мой корабль, и он росчерком пера все узаконил. Что ж, я доволен. Я не собираюсь отступать. Пройдет некоторое время, и мины будут выставлены, они преградят субмарине курс. Только бы не потерять время. Тут важна каждая минута...»
На мостике старпом и штурман Лысенков при свете ночного фонаря что-то разглядывали на карте.
– Что вы там гадаете? – спросил Скляров, подходя.
Комаров не замедлил сказать, что район постановки мин выбран весьма удачно. Но его смущает одно – есть ли там «противник»? А если все это впустую?
– Вы же знаете, что я человек осторожный и не в моей натуре лезть напролом, – добавил Комаров, смахнув с лица капли воды.
Склярову явно не по душе пришлись его слова, подумалось – неужели старпом считает, что постановка мин в указанном адмиралом районе – дело пустяковое, которое нисколько не отразится на общем ходе учений? Да, поход с каждым днем для «Бодрого» все тяжелее. Но разве в море бывает легко? Вряд ли, во всяком случае, для Склярова – а об этом он судил на собственном опыте – любое учение было своего рода ступенькой к вершинам командирского мастерства, и то, что море порой до слез избивало в походе, не угнетало его, а по-хорошему злило. Да, он, Скляров, не терпел холостых миль, не мог смириться с тем, если поставленная перед кораблем задача решалась не так, как надо, появлялись издержки, и тогда он сердился и на себя, и на старпома, и все ворчал: Кормить нас не следует, мы плохо сегодня работали в море». Но так бывало редко – у командира одна забота – как бы лучше выполнить поставленную перед экипажем задачу. Теперь это была постановка мин, дело с виду хотя и простое, но требующее четкости всех звеньев сложного корабельного организма.
– А если все это впустую? – вновь повторил старпом, полагая, что над этим задумался и командир.
– Что? – в голосе Склярова послышались сердитые ноты. – Роберт Баянович, не каркайте. И потом начальнику штаба флота, к которому сходятся все нити учений, виднее, куда нас бросить. Вы, надеюсь, поняли замысел адмирала? Умно придумано, с учетом создавшейся обстановки.
– Выходит, так...
Скляров приказал объявить боевую тревогу.
– Корабль к постановке мин изготовить!..
Колокола громкого боя взорвали тишину. До сигнала в кубриках и каютах все моряки, кроме вахтенных, отдыхали. В считанные секунды все были на боевых постах. Ожили ракетные установки. Мины находились на исходных, готовые к сбросу за борт. Жерла реактивных бомбометов уставились в темное ледяное море. На мостик поступали отрывистые доклады с постов:
– К бою готов!..
– К бою готов!..
Скляров смотрел на часы и не мог не чувствовать удовлетворения. Прежде, еще в училище, ему казалось, что сколотить десятки людей в единый коллектив легко. На практике оказалось не так просто. Ему пришлось много и кропотливо работать, чтобы добиться от всех мгновенной реакции по сигналам, четких, синхронных действий на постах. Сейчас он подумал о том, что поставить мины надо до рассвета. Он это хорошо понимал, теперь это должны понять все.
Когда старпом доложил о готовности корабля к бою, Скляров выдал рулевому новый курс – сто десять градусов, а сам подумал о том, что надо как можно скорее прибыть в заданный район. И тут же его озадачила новая мысль – как дела у Кесарева? Но, увидев на юте тележки с минами, успокоился.
– Роберт Баянович, – окликнул он стоявшего у телеграфа старпома, – помогите штурману определить район постановки мин.
– Есть!
Скляров был весь собран, напружинен, усталости как не бывало. «Надо перекрыть узкость минами, чтобы ни одна лодка «противника» не смогла проскочить, – размышлял он. – Мы это сделаем быстро. Лодки не пройдут. Скорее я дам себе отрубить палец, чем пропустить хоть одну субмарину». И Скляров уже пожалел о том, что с корабля ушел посредник адмирал Рудин. Убедился бы еще раз в безупречной выучке экипажа «Бодрого».
– Товарищ командир, мы в точке! – доложил штурман, выглянув из своей крохотной рубки.
Скляров в уме прикинул – шли два часа, значит, «Бодрый» сейчас находится где-то милях в пяти-шести от судоходного фарватера, по которому днем и ночью шли не только боевые корабли, но и рыболовецкие суда.
– Фарватер далеко?
– В пяти милях, – тут же отозвался штурман и весело добавил: – Я загадал на звезду в небе – если упадет, значит, постановка мин пройдет успешно. И звезда упала.
– Как раз вовремя, – засмеялся Скляров. Старпом, однако, съязвил:
– Упала звезда – это плохо. Да, да, товарищ командир, плохо. А схватить звезду нельзя – небо высоко и глубоко.
«Ишь ты, философ», – чертыхнулся в душе Скляров. Не любил он, когда кто-либо не вовремя острил. Он включил микрофон, и корабельное радио мигом разнесло его голос по каютам и кубрикам:
– Начать минную постановку!
Когда в море была сброшена первая мина и Кесарев сообщил об этом по громкоговорящей связи, Скляров почувствовал внутреннее удовлетворение. Вторая мина, третья, четвертая... И вдруг замолчал. Наступила зловещая тишина. Скляров замер в недоумении. Но вот в динамике послышалось:
– Товарищ командир, матрос Черняк упал за борт!
– Что? – вскричал Скляров и, не запрашивая больше Кесарева, приказал в микрофон: – Прекратить постановку мин! Человек за бортом! Катер к спуску!..
В следующее мгновение он подскочил к телеграфу и рванул его на себя.
– Право на борт! Включить прожектора!
Лучи осветили корму. Там суетились, что-то кричали моряки, показывая куда-то за борт.
– Старпом, бегом на ют! – крикнул Скляров. А в голове забилась тревожная мысль: «Мины не выставил, сорвал задачу...»
Корабль развернулся, подошел к тому месту, где свалился за борт матрос. На волнах лишь зыбко качался спасательный круг. У Склярова заныло сердце. О минах теперь он не думал. Где матрос? Неужели он ударился о железные леера и утонул? Он гнал от себя эту проклятую мысль, а она, точно бумеранг, возвращалась к нему, больно раня душу. Нет, нет, только не это... Корабль развернулся, сделал один галс, другой...
– Справа пятнадцать, человек! – услышал Скляров чей-то голос.
Черняка подняли на борт обессилевшим. Он посинел весь, дрожал от холода. Что-то силился сказать, но губы не слушались.
– В лазарет! – коротко бросил Скляров, хмуря брови; взгляд его упал на стоявшего у борта старпома; Комаров силился уложить спасательный круг, прижать его к палубе, но у него ничего не получалось. Но вот подошел боцман и вмиг все сделал.
– Ну и денек выдался, – чертыхнулся старпом.
– Упала звезда, – усмехнулся Скляров. – Только не с неба, а с палубы корабля. Звезда живая, с двумя ногами. – Капитан второго ранга снял фуражку, поправил волосы на голове и снова надел ее. – А вы, Роберт Баянович, провидец. Как есть угадали. Да, а где это Кесарев? – обернулся Скляров к вахтенному офицеру. – Вызовите его сюда...
«А все же Черняк крепким парнем оказался, – подумал Скляров о матросе. – Не растерялся, хватило силенок продержаться на воде, пока нашли его».
Кесарев поднялся на мостик угрюмый; он весь промок, без шинели, в кителе да сапогах. Он начал было докладывать командиру о своем прибытии, но Скляров резко прервал его и голосом, в котором зазвучала тяжкая обида, спросил:
– Как это случилось?
Кесарев, Медленно приходя в себя, начал докладывать подробности. Оказывается, Черняк во время сбрасывания мины оступился и свалился в воду.
– Как так? – Скляров смотрел на Кесарева не мигая.
– Очень просто, – Кесарев отвел глаза в сторону. – Вслед за миной бухнулся за борт. Я, товарищ командир, и глазом-то моргнуть не успел...
– Ну и ротозей! – вырвалось у Склярова.
Кесарев поддакнул:
– Истина, товарищ командир. И потом... – он замялся.
– Что?
Кесарев объяснил, что Черняк не закрепил себя страхующим концом, как это положено делать.
– Молодых минеров я проверил, все ли так, как инструкция требует. А его не стал проверять – ведь не новичок он! – Кесарев передохнул. – Хорошо, что вы мигом застопорили ход корабля, а то могла случиться беда. Застыл бы Черняк в воде как ледяшка...
Скляров долго молчал, о чем-то размышляя; то, что случилось на корабле, его буквально потрясло, и теперь он был не просто раздражен, нет, он злился и на себя, что передоверился Кесареву, и на матроса, что тот допустил лихачество. «Корабль не выполнил поставленную задачу!» – эта мысль до боли жгла ему душу, она держала его в напряжении, он чувствовал, как у него горело лицо, как будто он натер его полотенцем.
– Вот вы как-то распинались о личной, так сказать, персональной ответственности, – наконец сухо заговорил Скляров. – Где же она у вас, Кесарев? А я скажу – нет у вас любви к своему кораблю, никак нет. А ведь корабль – это частица нашей Родины, а флаг – его знамя. И все мы от командира до рядового матроса служим своей Отчизне под этим флагом, преданы ей до последнего вздоха. Да, Сергей, корабль – это святыня, ему сердце свое отдай сполна, потому что в нем, в его стальных отсеках и в его оружии – мудрость рабочего класса, его любовь к нам, защитникам Родины. Так разве можно служить так, с прохладцей? Нет, никак нельзя.
– А я и не спорю, что корабль – святыня. Но не только для вас он святыня, товарищ командир, – сдержанно возразил Кесарев. – И не один вы привязаны к морю. Может, меня тоже море держит. Вот я когда у рыбаков разоружал мину, то думал не о себе, могу в этом дать слово офицера, а о вас думал, Павел Сергеевич, чтоб все знали: подчиненный командира «Бодрого» капитан-лейтенант Кесарев сделал все на совесть... Мой отец был летчиком, и всегда твердил, что у человека должна быть в жизни своя высота. Вот и вы как-то говорили о высоте. А по-моему, батя ошибся – не высота, а глубина мысли, знаний. Я и стараюсь больше знать, чтобы все делать один раз и надежно, чтоб не краснеть...
– Да, да, я знаю, человек вы честный, – прервал его Скляров. – А где честность, там рядом и смелость. Но человек иногда переоценивает себя, допускает изъяны в своем деле. Так и с вами случилось. Вы обязаны были все проверить, а вы этого не сделали, – жестко добавил Скляров.
– Может, и так, я не проверил, – Кесарев отвел глаза в сторону. – Я осматривал мины. Это я считал важным. Я еле успел мины проверить. Я и так устал, не знал, за что взяться...
В голосе Кесарева Скляров уловил раздражение, и ему стало не по себе – как можно говорить об усталости, если едва не потеряли человека? Ему казалось, что Кесарев ничуть не переживает, ни за матроса Черняка, ни за срыв задачи. И вид у него был как у боксера, выигравшего поединок. Скляров почувствовал, что в нем неожиданно нарастает гнев.
– Матрос едва не погиб, и в этом есть ваша вина, – резко сказал Скляров. – Да, товарищ Кесарев, есть ваша вина.
Кесарев так и впился глазами в его лицо. Потом глухим, надтреснутым голосом возразил:
– Черняк – не ребенок, и я ему не нянька, чтоб ходить по пятам. Я еле успел мины проверить. Я чертовски устал...
– Тяжело, да? – Скляров смотрел на Кесарева в упор. – Так, так. А может, вам в тягость боевая часть, может, подыскать службу полегче? Я это могу сделать – росчерк пера – и вы будете на берегу.
В его голосе было столько злости, что Кесарев не выдержал:
