Текст книги "Тревожные галсы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Ромашов сидел на стуле-вертушке угрюмый, болела голова от бессонницы, от всего пережитого за эти десять суток учения. А тут еще предстоит разговор с адмиралом. «Ну и что, разве я виноват в том, что случилось? – спросил себя Ромашов и сам же ответил: – Ни я, ни штурман... У механизмов, как у человека, есть свой предел...»

– Связь установлена, – доложил Грачев и передал Ромашову трубку радиотелефона.

– Это кто, первый? Так, ясно... Докладывает пятый. Прошу вашего разрешения зайти в Ленинградскую военно-морскую базу... Да, да, крайне необходимо – вышел из строя гирокомпас. Только на один день... Вас понял: бросить якорь на рейде... Добро, товарищ первый, вас понял... – Ромашов легко вздохнул. – Кажется, адмирал не сердится.

«Гордый» бросил якорь на рейде. Был тихий вечер, солнце скатилось за горизонт, окрашивая края лохматых туч в бронзовый цвет. Ромашов долго разглядывал порт в бинокль, потом обернулся к старпому:

– Всегда волнуюсь, когда смотрю на Питер... – помолчав, добавил: – Дед мой тут на Путиловском заводе работал, сражался на баррикадах. А отец в Великую Отечественную оборонял Ленинград. Здесь и погиб. И сам я вырос в этом славном городе... Ну, а где штурман?

– Я тут, товарищ командир, – штурман показал бумаги. – Подпись ваша нужна и печать, а так все готово.

Они прошли в каюту.

– Хлебнули моря вдоволь, теперь бы отдохнуть, но что поделаешь? То одно, то другое... – сказал Ромашов, снимая реглан, на котором пятнами осела морская соль. – Да, старпом, где там наш командированный?

Грачев шагнул из-за двери:

– Слушаю вас, товарищ командир.

– Слушаешь, да? – усмехнулся Ромашов. – Ну так слушай... У тебя, кажется, кто-то есть в городе? – И он прищурил глаза. – Сутки будем стоять, можно сойти на берег. И вот еще что, тут у матроса Сергеева, радиометриста, мать в тяжелом состоянии. Когда уходили на учения, он никому не доложил об этом. А теперь вот сказал... Я решил отпустить его, так что проводите матроса в аэропорт, а уж потом – по своим делам. К утру быть, ясно? – Он взглянул на штурмана. – Может, и Грачев с вами пойдет?

– Не надо, товарищ командир, я сам все сделаю. Я ведь раньше служил здесь...

– Ну, ну, значит, вам и карты в руки. Ладно, пора вам, товарищи, катер у борта...

«Только бы Иру застать дома!» – обрадовался Петр. Матроса он посадил на самолет, а сам спешил к девушке.

...Комнату для Иры Серебряков снимал у матери сослуживца на Невском проспекте, в высоком старинном доме с балконами. Грачев нашел его быстро. Поднялся на третий этаж. Где-то слышалась музыка. Но вот она утихла, и Петр нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и он увидел седую женщину с черными живыми глазами. Она ласково спросила:

– Вам кого, молодой человек?

– Простите, Иру Серебрякову.

– Вы ее брат, из Севастополя?

– Нет, я с Севера. Я... – Петр замялся. – А вы Елизавета Петровна?

– Да, – Она улыбнулась. – Проходите, пожалуйста. Ира сейчас придет.

Петр снял шинель. Комната была уютной. На стене он заметил портрет капитана 1 ранга с командирским значком на груди. Хозяйка перехватила его взгляд.

– Сынок мой, – сказала она и глухо добавила: – А муж погиб в блокаду... Сын тогда плавал на Севере. Он у меня штурман...

Скрипнула дверь, и в комнату вошла Ира. Увидев Петра, вся встрепенулась, шагнула было к нему, но тут же замерла на месте.

– Вот радость-то, а? – наконец-то выдохнула она. – Здравствуй, Петя!

Петр смущенно пожал ее руку.

– Ты надолго?

– Утром уйдем...

– Как там отец?

– Жив, здоров. Все в морях...

– Я очень соскучилась по дому, – грустно сказала Ира.

Помолчали.

– А я ждал от тебя писем, – тихо обронил Петр.

Она встала, подошла к окну. Он услышал, как у нее хрустнули пальцы.

– Ты как-то говорил, что корабль – это дом, живущий по своим особым законам.

– А что, разве это не так?

– Я о другом. – Она помолчала. – Жить по законам... А человека выбирают на всю жизнь. По каким законам выбирают? Да и выбирают ли? Понравился тебе, думаешь – добрый, любит. Вроде бы все по закону оформили, бумага с гербом и печатью есть. А разглядишь – не то, совсем не то...

Пока она говорила, Петр стоял неподвижно. Казалось, он думал о чем-то своем. И даже когда она умолкла, он не шевельнулся.

– Тебе здесь нравится? – тихо спросила Ира.

– Уютно и... – Петр запнулся, глядя на нее.

– И еще что?

– Ты рядом...

Помолчали, потом она сказала, что ей надо в институт, на собрание.

Петр с чувством обиды заметил:

– Ну что ж, иди...

Петр встал. Ира сказала ему, улыбнувшись:

– Жду тебя в парке к десяти часам.

Петр надел шинель.

...Он долго бродил в парке, поглядывая на часы. Моросил мелкий дождь, город окутывал туман. Было сыро и зябко, как в Заполярье. Петру не верилось, что совсем недавно его стегали в море штормы, норд-ост обжигал лицо. А в парке тихо, только капли дождя падали с деревьев и гулко стучали по спине. То там, то здесь прогуливались молодые пары. Гуляющих стало больше, когда перестал дождь и заиграла музыка.

«Разговор будет решительный, – размышлял Петр, ожидая Иру. – Пусть твердо скажет: да или нет».

– Ты уже здесь? – услышал он за спиной голос Иры.

Петр взял ее под руку, и они, зашагали по аллее. Он чувствовал ее локтем и боялся смотреть ей в глаза, потому что в эту минуту она была ему так близка. И чтобы хоть как-то унять волнение, он сказал:

– О том, что я здесь, у тебя, никто не знает.

Она подняла тонкие брови, усмехнулась:

– Даже комбриг Серебряков?

Петр с улыбкой повторил:

– Даже комбриг Серебряков, хотя он и послал меня на учения.

– Ах вот оно что, – Ира тоже улыбнулась. – Тогда завтра утром я позвоню папе и пожалуюсь на тебя.

Он долго молчал. Наконец сказал:

– Я должен с тобой поговорить... Ведь ты уезжаешь на практику?

– Уезжаю, – тихо отозвалась Ира, и в ее голосе он почувствовал грусть. – Надо, потому и еду.

– А когда к моей маме поедем? – спросил Петр. – Ведь она давно хочет видеть тебя?

Из-за тучи выглянул серп луны, выхватил из темноты лицо Иры; оно было серьезным и чуточку опечаленным.

– Вернусь и съездим, – тихо сказала она. – Ты жди меня и отпуск пока не бери, ладно?

– Подумаю...

Они вышли на набережную Невы. Река под луной была масляной и серебрилась.

– Ира... – с волнением в голосе заговорил Петр, – нам надо решать...

– Что решать?

– Ведь ты всегда со мной... – Он потупил взгляд, голос его дрожал. – И в море, и на берегу. Но это в мыслях. А я хочу, чтобы это было в действительности...

Она открыла дверь, и они вошли в комнату. Ира свет не зажгла.

– Садись... – Она подошла к нему вплотную, и Петр увидел в ее глазах странный блеск. Он затаил дыхание.

В окно заглянула луна, осветила его лицо.

– Ты... Ты любишь меня? – Голос у Иры дрогнул, она уткнулась ему в грудь.

– Очень...

– И я...

Она плакала. Петр целовал ее мокрые от слез щеки.

На рассвете он уходил на корабль. Ира не спала, она лежала в кровати, укрывшись розовым одеялом и молча наблюдала, как он одевался. В окно пробивался свет, и предметы в комнате приобретали яркие очертания. Теперь она ясно видела его лицо – уставшее, задумчивое и такое милое... Она задвигалась, и Петр услышал у себя за спиной не то вздох, не то стон.

– Ты чего это? – спросил он, наклонившись к ее изголовью. Глаза Иры горели как маленькие черные угольки.

– Ты уходишь, а я тут одна, – тихо отозвалась Ира, прижимая его голову к груди. – Может, еще побудешь?

– Нет, Ириша, не могу. Корабль скоро уходит. Суток через пять я вернусь к себе на Север.

Он слышал, как она повернулась на бок; темнота в комнате какая-то тихая, тяжелая, кажется, прислушайся и услышишь, как глубоко и неровно дышит Ира, как гулко бьется ее сердце.

– Ты счастливый? – тихо спросила она.

– Очень... – Петр поцеловал ее в теплые губы.

– Передай папе, что у меня все хорошо, скоро уеду на практику.

– Скажу...

– А еще что скажешь? – она улыбнулась, зарыла пальцы в его густой чуб.

– Что теперь ты – моя жена.

– Ну, ни пуха тебе, ни пера, – Ира обняла его на прощание. – Береги себя...

Через пять суток «Гордый» вошел в бухту и ошвартовался. Еще издали Грачев увидел на причале Серебрякова, он стоял с флагманским штурманом и о чем-то разговаривал.

«Только бы меня не трогал», – вздохнул Петр. Все эти дни, после встречи с Ирой, он не находил себе места – Ира стояла у него перед глазами; будто наяву он видел ее милое лицо, слышал тихий ласковый голос: «Береги себя...»

– Разрешите убыть на «Бодрый»? – спросил Грачев Ромашова, когда тот сошел с ходового мостика на палубу.

– Да, конечно, – Ромашов улыбнулся, пожал ему руку. – Спасибо за помощь. Я доложу комбригу, что на учении вы действовали отлично. Еще раз – спасибо...

Серебряков все еще стоял с флагманским штурманом, и Грачев решил проскочить на причал незаметно. Но комбриг увидел его, подозвал к себе:

– Здравствуй, романтик, – необычно весело сказал он и протянул ему руку. Флагштурман ушел на «Гордый», и Грачеву стало легче.

– Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга, – сдержанно ответил Петр, неуклюже опустив руки вдоль туловища.

– Ну, как вы там?

– На учении? – спросил Грачев.

– Разумеется... – замялся Серебряков.

– Все хорошо...

– Что, «Гордый» заходил в базу?

Грачев сказал, кто корабль стоял там сутки, пока штурман получал на береговом складе электромотор для гирокомпаса.

– На Балтике тоже штормило... – добавил он, не зная, о чем еще сказать Серебрякову.

Они шли вдоль берега к причалу, где стоял «Бодрый». Серебряков шагал не торопясь, о чем-то размышляя. Грачев чувствовал, что комбриг хочет о чем-то спросить, да все не решается. Наконец у причала он остановился, посмотрел Грачеву в лицо.

– Устал небось?

– Есть малость...

– Знаешь, о чем я подумал? – на ты перешел Серебряков. – Мог бы проведать Иру...

Грачев улыбнулся:

– Я был у нее. Вам привет...

Серебряков лукаво повел бровью.

– А как она себя чувствует?

– Моя жена здорова.

– Кто? – насторожился Серебряков.

– Моя жена, – повторил Грачев. – Мы с Ирой уже все решили... Извините, но мы так решили. Она собирается на практику, а вернется в августе. Она вам кланялась, Василий Максимович. И Надежде Федотовне привет...

– Она уехала, – гулко вздохнул Серебряков, и Грачев вдруг понял: случилось что-то непредвиденное. Он мог бы и не спрашивать, что именно случилось, но ему не терпелось знать.

– К Ире уехала?

– Нет, – Серебряков взглянул ему в лицо. – К твоей маме уехала...

Грачев вмиг побледнел.

– Что с ней?

Серебряков не без чувства горечи сообщил о том, что на другой день после ухода «Гордого», на его имя пришла телеграмма о том, что мать положили в больницу.

– Теперь она уже поправляется, и ты не волнуйся, – Серебряков тронул его за плечо. – Я лично разговаривал по телефону с врачом районной больницы. У твоей мамы были почечные колики. Теперь ей уже легче – камень вышел. Днями выписывается из больницы... – Он сделал паузу. – Надежда Федотовна сама поехала. Я хотел тебя отозвать, но «Гордый» был уже далеко... Вот она и поехала. Может, тебе дать отпуск?

– А как же испытания?

– Они еще не начались.

– Нет, не поеду, – возразил Петр. – Я поеду с Ирой. Мать очень просила. Если теперь у нее со здоровьем все хорошо, я поеду с Ирой. А вам, Василий Максимович, большое спасибо за заботу. – И неожиданно он добавил: – За Иру не волнуйтесь. Я очень ее люблю. И никогда не обижу. Слово офицера... – Голос у него сорвался.

18

На рассвете корабль отдал швартовы и направился в район полигона.

Под вечер прибыли в заданный район. Косые солнечные лучи дробились на палубе и надстройках. Море тихо плескалось у борта. Серебряков поднялся на мостик, поднес к глазам бинокль. Справа у острова на якоре стоял «Гордый», рядом с ним – «Витязь».

– Подходите поближе к острову, – сказал Склярову комбриг.

Зазвонил телефон. Грачев докладывал, что установил связь с вертолетом.

– Запрашивают, когда вылетать.

– Пусть ждут сигнала.

Корабль взял курс к острову. Савчук стоял на правом крыле мостика и молча смотрел на клочок суши. А когда корабль встал на якорь, он попросил Серебрякова передать по радио командиру «Гордого», чтобы с группой обеспечения прибыл на борт «Бодрого».

– Инструктаж начнем через полчаса, – сказал Савчук комбригу и устало спустился с мостика.

К борту «Бодрого» пристал катер. По трапу на палубу поднялись Ромашов и капитан вспомогательного судна «Витязь». Поздоровались.

– Как плавалось? – спросил Ромашов.

– Хорошо, – усмехнулся Скляров. – Почему не отвечал на мои радиосигналы.

Ромашов сказал, что по тревоге его вызвали в штаб, приказали взять на борт группу специалистов и – в море. Адмирал строго предупредил, что как только корабль прибудет к острову, бросить якорь и никаких радиопередач не вести.

– Вот я и затаился как краб в норе, потому и не отвечал, – усмехнулся Ромашов. – И потом ты же знаешь, «Гордый» неделю назад вернулся из дальнего похода. Я мог бы и не принимать участия в испытаниях, но я не стал возражать комбригу. Не знаешь, долго тут простоим?

– Меня это не волнует, – сухо отозвался Скляров. – Все зависит от конструктора. Как он решит, так и будет. Да, а что там у тебя в походе случилось?

Ромашов нахмурился:

– Гирокомпас вышел из строя, пришлось заходить в базу. Но адмирал не ругал, хотя у меня на душе кошки скребли. – Он глянул куда-то в сторону острова, где неподалеку на волнах колыхался «Гордый». – Я-то почему хотел послать сюда старпома? Молодой он, практики маловато, а волна крутая...

Инструктаж проводился в кают-компании. Серебряков объяснил, зачем сюда прибыли корабли, что надлежит делать, а потом предоставил слово Савчуку. Конструктор встал, оглядел присутствующих.

– Товарищи, – взволнованно сказал он, – испытания на стадии завершения. Сегодня произведем взрыв. Хочу обратить ваше внимание на точность в исполнении команд. Когда будет дан сигнал по радио, вы, капитан «Витязя», берите людей и – на катер. Взрыв будет сильный, и надо успеть уйти на безопасное расстояние...

Капитан первого ранга Серебряков подвел итоги совещания.

– Все ясно, товарищи? – спросил он в заключение. – Тогда прошу на свои корабли...

У острова «Бодрый» уменьшил ход. Моряки выкатили тележку на корму, и теперь мину тщательно осматривал конструктор. Кесарев стоял рядом.

– Какая глубина? – спросил конструктор. Кесарев назвал цифру.

– Маловато. Добавим метров пять – десять... – И тут же Савчук сам сделал все, что требовалось.

На корабле прозвучала боевая тревога, и «Бодрый» вернулся к острову. Птицы в испуге поднялись с насиженных мест, оглашая всю окрестность пронзительным криком.

Мину прямо с тележки выбросили в море. Она закачалась на воде и исчезла в пучине. Поднявшись на мостик, Савчук вызвал на связь «Витязя».

– У нас все готово, – сказал он капитану. – Начинайте движение. Курс – сто градусов. Повторяю: курс – сто градусов.

– «Нептун», я – «Орбита». Вас понял. Курс – сто градусов. Даю ход...

Там, где выставили мину, на воде прыгал красный металлический буй. Он словно манил к себе судно: «Иди сюда, я здесь!» Неподалеку от опасной зоны «Витязь» застопорил ход; к нему подошел катер и взял на борт команду судна. Теперь «Витязь» будет управляться по радио непосредственно с мостика «Бодрого».

– Крылов, включайте! – скомандовал Грачев, видя, что Савчук махнул ему рукой.

Судно двинулось, и все замерли в ожидании, когда оно окажется в зоне действия мины. Стоявший рядом с комбригом офицер из Главного морского штаба включил съемочную камеру, фиксируя движение корабля. Ему надлежало заснять весь процесс. Позже, там, в конструкторском бюро, эти уникальные кадры будут тщательно изучены.

Савчук взял микрофон и торжественно-важным голосом попросил моряков соблюдать все меры безопасности.

– Товарищи, находиться у борта опасно, прошу вас отойти. Могут задеть осколки от мины. Да, да, могут задеть. Прошу отойти...

Грачев стоял неподалеку от Савчука и видел его лицо; оно было серым, каким-то настороженным, в карих задумчивых глазах тоже затаилась настороженность. И Петр подумал о том, чтоб испытания прошли успешно – ведь столько труда вложил конструктор в свое детище!

– Я, кажется, волнуюсь, – шепнул Грачеву Кесарев. – И какое-то оцепенение взяло, такое чувство испытывал еще мичманом, когда на берегу разоружал немецкую «эску». Уже начал отдавать пробку электрозапала, как неожиданно что-то зловеще зашипело. Застыл как вкопанный. Ну, думаю, конец... Видишь вот седину? – И он рукой тронул клочок волос у виска. – Тогда это и случилось... Гляди, – кивнул он в сторону судна, – сейчас рванет...

Лицо Савчука оставалось напряженным. Вот он вновь включил микрофон:

– Товсь!

Судно вошло в опасную зону. Савчук скомандовал:

– Ноль!..

Взгляды всех устремились на ярко-красный буй, выставленный над миной. Но что это? Судно проскочило зону действия, а взрыва не последовало. На мостике стояла гнетущая тишина. Все смотрели на бегущее в сторону островка судно. Савчук растерянно сжимал потной ладонью плашку микрофона. Серебряков первым нарушил тишину.

– Щепки остались при судне, – засмеялся он.

Савчук, казалось, не слышал его. Он стал расхаживать по мостику, стараясь унять охватившее его волнение, строил различные догадки, но так ни к чему и не пришел. Схема взрывателя сработала четко, а взрыва не последовало. Значит, запал? Да, запал. А вдруг не запал? Тогда что? Нет, только запал. Впрочем, надо все проверить.

– Евгений Антонович, может, вам связаться со штабом? – предложил Скляров, которому также передалось волнение конструктора.

– Нет, пока связь не нужна, – возразил Савчук. – Ценю вашу оперативность, но пока связь не нужна. – Он улыбнулся краешками губ. – Не пойму, в чем дело. И так разбирал, и этак. В чем закавыка? Не иначе, какая-то деталь не сработала. – Савчук обернулся к капитану первого ранга Серебрякову. – Как вы сказали? Ах да – щепки, однако, остались при судне. Да-да пока остались. Но судно мы уничтожим, и это сделает мина.

Серебряков добродушно улыбнулся:

– И я в это верю!..

...Корабли оставались на своих местах.

Савчук, забравшись в каюту, колдовал над чертежами. Он мысленно представил себе весь процесс. Мину сбросили с корабля, она встала на якорь на заданной глубине. Едва судно вошло в зону, как сработал миниатюрный прибор-автомат, но мина не взорвалась.

– Что скажешь, Сергей? – Савчук посмотрел на Кесарева. – Видишь вот этот блок? – Конструктор карандашом пометил кружочек.

– Я уже догадался: это система защиты, так?

– Да, – Савчук присел на стул.

Кесарев склонился над схемой. Мина Савчука была непростой, и не легко было вникнуть в ее устройство. Кесарев чертил один узел за другим. Но прежде чем высказать свое мнение, он спросил Савчука, в каких случаях срабатывает система защиты мины.

– Во многих, – усмехнулся конструктор, – Скажем, кто-то решил выловить мину, узнать ее секрет. Тронул гайку, и она взорвалась.

– А вот это что? – указал Кесарев на черный крестик, изображающий какой-то важный прибор; от него проводки шли в разные стороны, огибая запал мины, они примыкали к взрывному устройству.

– Это прибор выбора цели, – Савчук поправил очки. – Очень важное и сложное устройство. Оно контактирует не только с системой защиты мины, но наводит ее на противника.

Кесарев озадаченно покачал головой, размышляя над тем, как мине удается выбрать нужную цель? Савчук, уловив его взгляд, сказал:

– Да, выбор цели миной зависит от этого миниатюрного прибора. Он – ее мозг. Скажем, «противник» решил впереди конвоя боевых кораблей послать обыкновенную самоходную баржу, чтобы предотвратить их гибель. Но мина не взорвется, ибо ей не нужна побочная цель, ей нужен крейсер-ракетоносец.

Кесарев задумчиво спросил:

– Взрыва не последовало после того, как был подан импульс на взрыватель. Так?

– Разумеется, – подтвердил Савчук, все еще не понимая, к чему клонит Кесарев. – Вы хотите сказать о запале?

– Да! – воскликнул Кесарев. – Не сработал запал! У меня однажды было такое. Немецкую «эску» разоружал, ловушку не заметил. Чудом уцелел тогда...

На мостике Савчука ждали с нетерпением. Капитан 1 ранга Серебряков задумчиво курил у прожектора. Его не покидало чувство неудовлетворенности, и все же он верил, что исход испытаний будет успешным.

– Как бы не пришлось мину осматривать, – сказал Скляров. – А это дело рисковое, к тому же испытания затянутся.

Солнце куталось в тучи. Повеяло холодом.

Наконец появился Савчук. Вид у него был усталый, лицо серое, как от бессонницы. Он поднял глаза на Серебрякова:

– Случилась зацепка... – угрюмо сказал он. – Теперь даже не знаю, как быть... – Он вздохнул, глянув на часы. – Хотя время у нас пока рабочее...

– Я это предвидел, – раздраженно бросил Скляров, он смотрел на море, хотя вмиг почувствовал на себе осуждающий взгляд Савчука. Поспешил добавить: – Вы думаете, что для меня все это – кость в горло? Нет, Евгений Антонович, я весь в вашем распоряжении. Я сочувствую вам, от души сочувствую, но согласитесь, если мина далека от совершенства, то вряд ли целесообразно выводить в полигон корабли. Вряд ли...

Савчук промолчал, а Серебряков, задетый словами Склярова, сказал с едва заметным укором:

– У вас есть конкретное предложение?

– Нет, Василий Максимович, – Скляров ответил громко, словно хотел, чтобы его услышали другие. – У каждого в жизни есть свое дело...

– А вот у меня есть предложение, – заговорил Савчук. Он сказал, что мину надо выловить из воды и осмотреть, хотя это и сопряжено с риском.

– Что ж, дадим знать на берег, – сказал комбриг.

Связались со штабом флота. Серебряков доложил адмиралу Журавлеву обстановку. А через час на связь Савчука пригласил командующий флотом.

– Когда намерены продолжать испытания? – запрашивал командующий.

– Начнем утром, – Савчук говорил в микрофон спокойно. – Мину катером отбуксируем к острову, я высажусь туда... Что-что, товарищ командующий? Ах, передать Склярову, чтобы подключил своих минеров? Нет, на это я не пойду. Тут своего рода этика... Да, товарищ командующий, ни один конструктор не бросит свое детище, пока не найдет, чем оно «заболело». Как, как? Я вас не понял... Нет, я не самолюбив... Да, Кесарева я знаю, он помогает мне, но мину осматривать буду сам...

«Упрямый, риск ведь немалый, Кесарев помоложе, проворнее, мог бы помочь, а он не хочет», – подумал Скляров, и когда Савчук закончил свой разговор с командующим, он сказал:

– Прежде чем буксировать мину, надо вынуть запал, чтобы обезвредить ее. – Не так ли?

– Разумеется.

– Кесареву это поручим.

Однако Савчук категорически возразил:

– Я сделаю это сам. Я ценю вашу заботу, но запал выну сам. Там есть одна сложность, я ее придумал, мне и дело с миной иметь.

– Смотрите, мое дело предложить, – угрюмо отозвался Скляров.

Уже давно над морем спустилась густая ночь. Ветер стих, и небо было чистым. Его бездонная чаша была усыпана звездами. Они светили холодным блеском. Казалось, что это бриллианты разбросаны на огромном куске бархата. Савчук стоял на палубе и курил. К нему подошел Скляров:

– Сигареты есть?

Савчук протянул ему пачку.

Скляров закурил.

– Мину будете разоружать?

– Непременно.

– Этого еще не хватало. Ведь до беды недалеко... И море вас измотало... – заметил Скляров.

– Пойду отдохну... – сказал Савчук.

Он спустился в каюту и устало присел: так разволновался, что не мог больше быть на людях.

Вскоре все стихло. Где-то на острове закричала чайка. Снова – тишина. Савчуку хотелось, чтобы скорее наступил рассвет. Не раздеваясь, он прилег на диван и забылся тяжелым сном.

Утром его разбудил Кесарев.

Савчук легко встал с дивана. В иллюминаторе сияло солнце, и он понял, что уже давно наступило утро. Быстро привел себя в порядок и вышел на палубу.

Корабли-спасатели встали на якоря неподалеку от «Бодрого», и, пока готовили к спуску водолазов, Савчук решил на катере сходить на островок, где ему предстояло осмотреть мину.

– Я всего на час, не больше, – сказал он Склярову. – Прошу отпустить со мной Грачева. Давно обещал ему показать этот остров.

Через несколько минут командирский катер отошел от борта корабля. Савчук стоял на палубе и задумчиво смотрел на остров. Черный пятак земли, та же зубчатая скала, у которой он бывал еще в годы войны, тот же глухой прибой волн. Казалось, со времен войны ничего на острове не изменилось, разве что камни еще больше почернели от штормов да студеных ветров, обросли мхом.

– Сколько лет я здесь не был... – прошептал Савчук. – Небось надпись на скале не сохранилась.

Катер пристал к замшелому валуну, издали похожему на огромную белугу с отрубленным хвостом. Савчук спрыгнул на землю, передохнул и только тогда позвал Грачева:

– Петя, давай сюда.

Савчук неторопливо подошел к серому валуну и остановился. На стороне, обращенной к морю, были выдолблены корявые буквы. Они тоже заросли мхом, и не все слова можно было разобрать:

«Лодка Грачева погибла... районе... Савчук...»

– Кто это написал? – спросил, подходя, Петр.

– Я, – отозвался Савчук. – Ножом я, понимаешь... – Голос у Савчука дрогнул. Он как-то неуклюже присел на край камня. – И ты садись. Тут я, Петька, помирал. Правая рука не слушалась, левой буквы долбил...

Грачев уже слышал от Серебрякова, что Савчука выловили из воды рыбаки, но не знал, что их судно у острова торпедировала немецкая подводная лодка. Рыбаки успели спустить шлюпку, и трое во главе с капитаном сели в нее. Савчука тоже взяли. Не знали они, что рядом остров, – ночью дело было, и поплыли по течению. Лишь на рассвете увидели остров. Поплыли обратно, да не повезло им: откуда ни возьмись – фашистские самолеты. Низко спустились над водой и открыли по шлюпке огонь из пулеметов.

– Меня в руку ранило, кое-как добрался до острова. А вскоре всплыла немецкая субмарина. Фашисты на резиновой лодке высадились на остров. Видимо, искали, нет ли здесь кого из экипажа советского корабля. Я притаился у валуна, в расщелине, за кустами можжевельника. Ну, думаю, если заметят, ударюсь головой о камень – и знай наших. Нет, не заметили меня. Взяли с собой рыбаков и убрались на лодку, а я тут еще три дня и три ночи кровью истекал... – Савчук умолк, как бы собираясь с мыслями, а Грачев нетерпеливо спросил:

– А дальше, что было дальше?

– На четвертые сутки я совсем обессилел.. Не знаю, как хватило силенок доползти до воды. Жажда мучила, понимаешь... Боли уже не чувствовал, какой-то дурман в голове. Очнулся на катере. Оказывается, мимо острова проходил наш корабль и сигнальщики заметили меня. Потом – госпиталь.

Долго молчали, каждый думал о своем. Наконец Грачев спросил:

– Куда мину отбуксируем?

– А вот туда, на песок. – И Савчук кивнул головой в сторону валуна.

Катер весело бежал к «Бодрому». За его кормой пузырилась белая полоса, резко выделявшаяся на темной воде, будто на огромный черный холст положили узкую полоску белого кружева. Ветер немного ослабел, и сквозь бурые тучи прорезалось желтое, холодное солнце. На палубе Савчука встретил Скляров.

– Ну как, можно туда буксировать мину? – спросил он.

– Можно, – сухо отозвался Савчук.

Буй зыбко прыгал на волне. Катер подошел к нему с подветренной стороны и застопорил ход. Сняв шинель, Кесарев перегнулся через борт, зацепил крючком стальной тросик и стал его выбирать. Савчук хотел было помочь ему, но минер возразил:

– Я сам, вы уж извините...

Кесарев без особого труда зажал стальные концы соединительной скобой.

– Можно буксировать. Катер дал ход.

Все ближе остров. Савчук задумчиво стоял у борта. Никак он не мог понять, почему не взорвалась мина; то ли не сработали контакты цепи запала, то ли неисправен сам гидростат, то ли при сжатой пружине на заданном углублении высота контактов оказалась меньше нормы. Мог оказаться неисправным и мостик запала.

«Я не разрешу Кесареву быть рядом со мной, – твердо решил Савчук. – Он будет проситься, но я не разрешу ему».

Катер тихо пристал к изломанному штормами берегу. Мину осторожно вытащили на песок. Савчук, вытирая платком вспотевший лоб, коротко бросил:

– Всем на катер. Я один остаюсь...

– И я тоже... – сказал Кесарев.

– Нет, – резко повторил Савчук. – Я ведь уже сказал. Ну, что ешь меня глазами?..

Кесарев молча направился к катеру.

Савчук подошел к мине. Она лежала на песке, похожая на огромную тыкву. С виду – ничего опасного, но он-то знал ее силу. С чего ему начинать? Ах да, сначала узнать, в каком положении находятся контакты цепи запала. А потом? Потом видно будет... Савчук с трудом дотянулся рукой до горловины. В этот момент в мине что-то щелкнуло, и Савчука пронизал холод. Рука так и застыла на черном корпусе. «Ты что, старина, струсил, да? – упрекнул себя Савчук, чувствуя, как затомило сердце. – Ты ведь не то уже делал. Крепись...» Он перевел дыхание и вновь взялся за крышку горловины, открыл ее и тут увидел, что гидростат разомкнул контакты запала.

– Вот так, а ты засомневался, – сказал он вслух. – Теперь бы отключить источник питания от цепи запала.

Савчук просунул руку внутрь мины, ощутив холод ее металла. Ага, вот и аккумуляторная батарея. Легко отсоединил проводок, вынул запальный стакан.

За спиной послышался шорох. Он обернулся – у валуна стоял Кесарев. Остался все-таки!.. Вот тип, а? Савчук ругнулся.

– Так я на всякий случай, – отозвался капитан-лейтенант.

– Не дури, понял? – кольнул его взглядом Савчук. – Ладно уж... Давай сюда прибор.

Стрелка неподвижно стояла на нуле. Все ясно, обрыв цепи мостика.

– Это моя вина, тут все сделали на совесть, но я нечаянно оборвал... – сердито сказал Савчук. – Потеряем еще сутки...

Разряженную мину отбуксировали к кораблю и подняли на палубу. Скляров посмотрел на часы. Неужто к вечеру не успеют завершить испытания? К его удивлению, конструктор сделал все, что требовалось.

– А что, Паша, быстро управился? – Он подмигнул Склярову. – То-то, милейший. Ну, ладно, я пойду на ют.

Скляров был рад за Савчука, хотя в душе огорчился, что испытания затянулись, теперь, видно, выход «Бодрого» в океан задержится. Замполит Леденев, заметив грусть на его лице, спросил:

– Что, не веришь в мину?

– Почему же? Верю. Да, – спохватился капитан второго ранга, – можешь поздравить старпома. Получил повышение. Уходит командиром «Гордого». Только сейчас узнал от комбрига.

– А Ромашов?

– Назначен на Балтику командиром крейсера. – Скляров сказал это с оттенком задумчивости, но тут же повеселел: – Ромашов способный, не боится риска, влюблен в море. И честный – никогда не пойдет на сделку с совестью, скорее даст себе палец отрубить...

– Спроси у меня, какая черта в характере Ромашова самая существенная, и я не отвечу тебе, – продолжал Скляров. – Гордость? Нет, гордость часто побуждает нас к зависти, а завистливых людей он не терпит. Скромность? Да! Потому что скромным присуще мужество, та самая черта, без которой не сделаешь рывок в решающую минуту.