Текст книги "Тревожные галсы"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Горячий, как уголь, я тогда был, – признался Скляров. – Сам знаешь, корабль не выставил минное заграждение. Ты ведь знаешь, такого не бывало. – Он помолчал. – А что, жена Гончара так и не ушла с траулера?

– Пока нет, – смягчился Леденев. – Вот и решил я сходить на «Горбушу», к Серову. Потолковать надо...

Скляров выглянул в иллюминатор и на палубе увидел какие-то ящики. Он встал, нажал кнопку звонка. Появился рассыльный.

– Старпома ко мне! Скажу тебе по секрету, – продолжал Скляров, – я чуть не схлопотал выговор за Гончара. Так-то. Поневоле будешь сердитым. И закончим на этом.

Прибыл Комаров.

– Роберт Баянович, что это у вас на полубаке? – спросил Скляров.

– Ночью прибыл груз для конструктора.

Скляров повеселел – ему хотелось, чтобы поскорее закончились испытания оружия. Надо было, думал он, проводить их на Черном море. Но Савчук приехал сюда, где постоянно лютуют штормы, холод, порой даже летом сыплет снег. Когда Скляров сказал об этом, Леденев заметил, что испытания лучше проводить в самых суровых условиях. Тогда можно быть твердо уверенным в надежности оружия.

Скляров насмешливо посмотрел на замполита:

– Вот что, поспешай на судно.

– А как быть с Грачевым?

– Как быть, как быть... – раздраженно проговорил Скляров. – Ты разве сам не можешь поговорить с ней?.. Грачев мне нужен, ему надо убыть в командировку.

До рыбного порта Леденев шел на катере. Над бухтой сгущались сумерки. С норда наплывал сизый туман. Леденев стоял на мостике рядом с рулевым, высоким белобрысым парнем. Ему было лет двадцать, и замполит не без удивления отметил про себя, что вел он катер, как по нитке – цепко держал штурвал. Мимо прошел сейнер, крутые волны побежали от его высоких бортов. Рулевой мигом переложил штурвал, и катер развернулся навстречу бежавшим волнам.

– А ты, вижу, руку набил, – не удержался от похвалы Леденев.

Парень сказал, что служил на флоте, был рулевым на эсминце. Теперь рыбачит. Неделю назад он ездил домой, вернулся, а траулер ушел на промысел. Далеко, к самому экватору. И его временно поставили на этот катер.

– Не скучно? – спросил Леденев.

– В океане веселее, но и тут кому-то надо работать.

Катер пристал к деревянному причалу, и Леденев спрыгнул на берег.

«Горбуша» готовилась к выходу в море. Вахтенный матрос, проверив документы, провел Леденева к каюте капитана.

– Боже, кого я вижу! – воскликнул Серов, встав из-за стола. – Вот не ждал! Да ты проходи, садись...

Капитан засуетился, подвинул к нему мягкое кресло.

– Прямо как с неба свалился.

– Считай, что с неба.

– Возгордился ты, брат, – шутливо посетовал Серов. – С тех пор как ушел я с флота, ни разу ко мне не заглянул. А как там Павел Сергеевич?

– Командует «Бодрым».

– Что командует, знаю. А вот как ты с ним, ладишь?

– А чего нам делить? Моря для всех хватит...

– Я не о том, – заметил Серов. – Помнишь, брали у нас воду, ну, там, в океане? Сильная волна, никак не могу подойти к борту корабля, а Скляров кричит в мегафон: ты что, мол, на дельфине сидишь или судном управляешь? Давай, говорит, поворачивай влево и сразу к борту. Умен Скляров, да нрав у него крутой.

Леденев, будто не слыша его, сказал:

– А ты, вижу, не изменился. Разве вот седины прибавилось...

Серов тряхнул головой.

– И ты, Федор, постарел. – Он закурил. – На всю жизнь я тебя запомнил. Крестный мой... Тогда, в сорок втором, вы спасли нашу подводную лодку. Со мной в отсеке было трое. С виду крепкие ребята, а сознание помутилось. У меня тоже голова кругом пошла, но не выдохся, силенка была... Да, вовремя вы подоспели...

Они беседовали по душам, вспоминая прошедшие годы, и каждому было приятно от мысли, что здесь, на море, пересеклись их судьбы.

– А как Надя? – спросил вдруг Леденев.

– Надя?.. Как дочь она мне... Она же сирота! Увез ее подальше от лимана, чтоб горе свое забыла. А теперь вот уходит с судна.

– Вот-вот, – подхватил Леденев. – За тем и пришел к тебе... Можно ее увидеть?

Серов сказал, что она уехала на Кубань за сыном.

– Вроде собирался ехать ее муж Костя Гончар, да его посадили на гауптвахту. Это она мне сказала, Надя...

– Да, так получилось... – Леденев с минуту помолчал. – Ну, и как же теперь?

– Я устрою ее на узел связи, – сказал Серов. – Там работа не трудная, сиди себе за радиоприемником и слушай эфир. А сына определим в наш детсад.

«Душевный человек, – подумал Леденев о капитане. – Пожалуй, надо ему сказать о Кесареве. Он должен понять, ведь Вера – его дочь...»

– Вы с нашим Кесаревым знакомы? – спросил Леденев.

Серов усмехнулся.

– Сережу Кесарева? Кто же из рыбаков его не знает, а? Минер каких на флоте мало.

– Я не о том, – смутился Леденев. – Ваша дочь Вера...

– Я вас понял, – прервал его Серов. – У меня был разговор с Верой. Она уезжает. Далеко уезжает. С мужем уезжает.

Они долго еще говорили, а в заключение Серов доверительно сказал:

– Ничего, все уладится...

Кесарев собирался на берег, когда ему принесли письмо. Он узнал почерк Наташи и, сам не зная почему, разволновался. Ему казалось, что вспышка ревности у Наташи угасла, и она по-прежнему будет для него ласковой и доброй. Но он ошибся, все оказалось очень серьезно.

Кесарев с нетерпением разорвал конверт.

«Сергей, к тебе я больше не вернусь, – писала Наташа. – И ты не жди. Не жить нам больше вместе. Я не придумываю, это – правда. Все кончено, ты женился на мне не по любви, а в отместку Вере. Я это давно поняла. У меня теперь одна радость – сын. Можешь не сомневаться, что я сумею воспитать его настоящим человеком. Я сделаю все, чтобы он забыл тебя, потому что ты оказался недостойным отцом.

Вышли, пожалуйста, все мои и сына вещи...»

Кесарев свернул листок, на душе стало холодно, будто льдинка туда попала.

– Сергей, ты разве не ушел в город?

Это в каюту заглянул Грачев.

– Нет, а вот теперь пойду. И знаешь куда? – Глаза у Кесарева засверкали. – К Вере. Не веришь? Она сказала, что когда мне тяжело, я могу к ней прийти, А мне сейчас очень тяжело...

– Глупости, – бросил Грачев. – Подумай о Наташе.

– Она сама о себе подумала...

– Напиши ей, объясни все, – Грачев добродушно улыбнулся. – Ну? Садись за стол и пиши.

Кесарев горько усмехнулся:

– Поздно. Не надо писать. Все кончено. Она уже не моя, Наташа...

В его руках Грачев увидел письмо. Спросил:

– От нее?

– Да.

– Что пишет? Дай прочесть...

– Зачем? Странно, весьма странно. – Кесарев встал, надел тужурку. – Я спешу на берег. Ты уже одно ее письмо читал, это – не лучше.

«Что ж, придется идти к замполиту», – подумал Грачев, глядя вслед Кесареву.

Был уже поздний вечер, когда Кесарев постучался к Вере. Она сразу открыла ему дверь.

– Сергей? – удивилась Вера, поправляя прическу. На ней был темно-зеленый халат. – Что случилось? Ты, кажется, пьян... Садись вот сюда, – она закрыла дверь и тоже присела рядом.

Сергей сказал, что он заходил к штурману и, по случаю дня рождения, выпил немного вина.

– Ждала? – Он смотрел ей в лицо.

Вера потупила глаза. Теперь только Кесарев заметил, что губы у нее накрашены, брови тоже...

– Зачем красишься? – сердито спросил он. – Ты и так хороша. – Скажи, ты ждала меня?

Вера смутилась, она хотела что-то сказать и все не решалась. Тогда Сергей достал из кармана письмо и протянул ей.

– Читай... Она ушла от меня. Сама ушла. Уехала в тот день, когда я ночевал у тебя. Она все знает, понимаешь? А я и не скрывал. Я сказал ей, что ты любишь меня. Ведь так?.. Ох и устал я... – Он зевнул, прилег на диван.

Вера молча прочла письмо, вернула его Сергею.

– Спрячь... – Она встала и, заложив руки за спину, стала ходить по комнате. Он понял, что она разволновалась, но ему было уже все равно. Наташа бросила его, и Сергей теперь свободен.

– Она права, я никогда ее не любил, – Кесарев говорил тихо, будто боялся, что его услышат другие. – Я просто привык к ней, и если бы не сын, я бы давно бросил ее. Ты веришь?

Вера молчала.

– Голубка моя, – воскликнул Сергей, – да ты чем-то опечалена? Забудь все, теперь я рядом... Я, Верунчик, теперь твой. Навсегда. Так и скажу всем. Это ужасно, что не я, а она меня бросила. Ведь правда? Но я не хочу ей мстить. Ради сына не хочу. Я не хочу быть подлым. Я просто не люблю ее, и все... Я, может, давно бросил бы Наташу, но иногда мне ее жаль. А сын? В нем ведь течет моя кровь!

– Ну, ну, а еще что скажешь? – с вызовом спросила Вера.

– А то, что ты не была матерью и тебе не понять Наташу. – Сергей немного помолчал. – Может, и плохим я стал для нее, но подлым я никогда не буду. Нет. Я буду на сына платить алименты, а когда он вырастет, возьму его к себе на корабли. К этому времени у нас с тобой, Верунчик, будут свои дети. Скажи, ты любишь детишек? Молчишь, да? А я очень люблю. Без сына мне тут одному тошно. Нет, не подумай, что мне и с тобой тошно. С тобой мне весело, очень даже. Ты веселая, но... – Он умолк, подбирая нужные слова, а она вздрогнула, как чайка на воде, пристально уставилась на него. – Ты веселая, – повторил он, – но какая-то холодная ко мне. А может, ты по натуре такая? Я никогда с тобой не говорил так прямо, как теперь. Но я не могу иначе. – Он приподнялся на локтях, увидел в ее глазах туман. Протянул к ней руку. – Ты чего это?

Вера отдернула руку и отстранилась.

– Сережа, выслушай... Я тебя не люблю, – вдруг сказала она. – Да, романтик, не люблю. И не любила...

Кажется, теперь до его сознания дошел смысл ее слов. Он вскочил с дивана.

– Ты... ты... шутишь, да? – Он через силу улыбнулся, попытался обнять ее, но она отстранилась.

– У меня есть муж, Сережа. Ты разве не знаешь? – Она сделала паузу, как бы размышляя, что сказать еще. – Ты глупый... Поезжай к своей Наташе, покайся, и она тебя простит. А я... Нет, я не могу... Я скоро уезжаю в Ригу. Бориса переводят туда штурманом дальнего плавания. Дают квартиру. Я очень рада, Сергей. Я ведь родилась в Риге, там мой отчий край. А папа не хочет ехать с нами. Он сказал, что когда родится внук или внучка, тогда он приедет. И я рожу ему внука.

Кесареву не верилось, что все это говорит Вера, та самая Вера, которая еще недавно клялась ему в любви, жалела, что не вышла за него замуж. Ну и дурень он, что ходил к ней, верил ей. Теперь ему не хотелось видеть ее, смотреть в ее сияющие голубые глаза; нет, ее глаза сейчас не были голубыми, в них – чернота, как цвет неба глубокой темной ночью. Он так был растерян, что не знал, как дальше говорить с ней, да и о чем говорить? Может, одеться и молча уйти? Нет, так просто Сергей уйти не мог. Никак не мог.

– Но ведь ты... – начал было он и запнулся. – Ты говорила, что жить без меня не можешь?

Вера громко, надрывно захохотала.

– Эх ты, романтик! – И жестко добавила: – Не будь наивным, Сергей. Я просто жалела тебя... А Наташу твою ненавидела. Мне захотелось украсть у нее тебя, и я это сделала. Я украла... И теперь я довольна. Теперь я думаю о Борисе, о детях. Ты любишь детей. А я что – враг своему счастью? Нет, мой дорогой, хватит нам забавляться. У тебя своя дорога, у меня своя... И, пожалуйста, больше не приходи. Я дала слово... отцу.

Она стояла так близко, что Кесарев видел под глазами у нее черные крапушки. Она стояла, слегка склонив голову, на ее белой, слегка тронутой загаром шее, блестел медальон. Она смотрела на него с усмешкой, в ее глазах было столько равнодушия, что ему захотелось ударить ее, ударить так, чтобы она заплакала, чтобы из ее милых глаз полились слезы. Она всегда к нему была равнодушной, он просто не мог раньше этого заметить.

«Красивая обманщица, – грустно сказал он себе. – Это ужасно, но это правда. Я чуть не плачу, а она совершенно спокойна. Даже артистка, играя роль влюбленной, волнуется. А она до жути спокойна. Она смеется надо мной. Она это умеет...»

Кесарев чувствовал себя так, как будто его бросили в глубокую пещеру, где темно, где нет ни одного живого существа и куда не попадает солнце. Слегка качаясь, он подошел к вешалке, взял фуражку.

– Ты подлая, Вера. Ты пиявка, понимаешь?

Она отбросила назад упавшие на лоб метелки волос:

– Не надо так, Сережа. Я тебя поцелую, только не надо так... – Она шагнула к нему.

– Прочь! – крикнул Кесарев. Он резко рванул на себя дверь и выскочил на улицу.

Бухта, где стоял «Бодрый», манила его яркими огнями.

17

Всю ночь лил густой дождь, но к утру распогодило, и хотя из-за туч выглянуло рыжее солнце, Скляров недовольно поморщился: на причале блестела огромная лужа. А сюда вот-вот должны приехать специалисты штаба. Он вызвал боцмана.

– Прошвабрить причал, – приказал Скляров. Боцман хмыкнул «есть», покрутил усы и тут же привел троих матросов; и они стали делать приборку.

– Шевелись, чадо! – прикрикнул боцман на матросов, увидев, что командир корабля то и дело поглядывает на часы.

Вскоре на берегу показалась грузовая машина. Она въехала на причал и остановилась у сходни «Бодрого». Из кабины вылез Савчук, поздоровался за руку со Скляровым.

– Теперь дело пойдет быстрее, – сказал он, закуривая. – Привезли все, что надо.

Матросы стали сгружать на палубу корабля длинные деревянные ящики. Савчук показывал, куда их ставить. Скляров подошел к нему, спросил:

– Когда вам планировать выход в море?

Савчук ответил: примерно недели через две, а может быть, и позже.

– А что вас волнует?

– Грачев уходит... – Скляров взглянул на Савчука. – Как вы? Мичман Крылов тоже отличный радист, и если потребуется переносная радиостанция, он все сделает.

Савчук задумался, не по душе ему пришлось сообщение Склярова, но он и виду не подал.

– Вы, Павел Сергеевич, командир – и вам тут все решать, – сказал он.

– Я бы не послал Грачева, но это приказ комбрига, – словно оправдываясь, ответил Скляров. – Впрочем, до начала испытаний он вернется.

У себя в каюте Скляров взял телефонную трубку, подождал, пока ему ответил дежурный по кораблю.

– Ко мне Грачева!

Каюта командира была чуть приоткрыта. Постучавшись в дверь, Грачев спросил:

– Разрешите?..

– Да, входите, я давно вас жду, – Скляров кивнул ему на стул. – Этой ночью «Гордый» уходит в дальний поход, на Балтику. Примет участие в учениях. А на корабле некому возглавить службу наблюдения и связи. Капитан второго ранга Ромашов попросил комбрига командировать вас, и тот дал свое согласие. Так что собирайтесь. А мичман Крылов и один тут справится.

– Я готов убыть, – сказал Петр.

– Об этом и речь. – Скляров потянулся к столу, взял командировочное предписание и отдал Грачеву. – Смотрите там... Поддерживать радиосвязь с берегом будет нелегко. К тому же последние дни Балтика штормит. Ни пуха ни пера вам, – добавил он.

– Разрешите идти?..

Петр тихо прикрыл за собой дверь.

Уже на палубе он чертыхнулся: «Ну и тип этот Ромашов, вечно кто-то ему нужен. А мне самому хочется дольше побыть с Савчуком...»

– Петр, посмотри, кто там, на причале? – сказал Кесарев, подходя.

Он сразу узнал ее. Это была Надя. Она стояла у самой кромки причала и неотрывно смотрела на корабль, у ее ног стоял чемодан. Сына она держала за руку. «Приехала, ну и молодчина, вот обрадуется Костя», – подумал Грачев. Он сошел на причал. Поздоровался с Надей за руку. Она улыбнулась, блестя белыми зубами:

– Где там наш отец?

Не успел Грачев ответить, как пятилетний малыш дернул его за край кителя и шепеляво спросил:

– Это твой корабль или моего папки?

– И мой, и твоего папки, – засмеялся Грачев, ущипнув малыша за ухо. – А ты уже большой.

– Так наш отец на корабле? – вновь спросила Надя.

– Сейчас, одну минутку...

Грачев вошел в радиорубку. Матрос Гончар менял в радиоприемнике лампы.

– Иди, Костя, она там, – тихо сказал Петр.

– Кто? – На лице матроса застыло недоумение.

– Твоя жена...

Гончар рванул дверь так, что задрожала вся переборка. Увидел жену и сына, и будто что-то в груди оборвалось.

– Надюша, Наденька, – прошептал он.

Он обнимал ее, целовал, не стесняясь нахлынувших чувств; кто-то шутливо крикнул с корабля: «Поостынь, Костя, а то еще сгоришь!» А он все целовал жену...

Утро выдалось сырым. Над водой густо стлался зябкий туман. Море штормило. Но для Грачева это было привычным. Его озадачило другое – корабль входил в зону слабого прохождения радиосигналов. Это тот самый район, о котором предупреждал его Скляров. «Надо открыть дополнительную вахту», – решил Петр. Он поднялся на ходовой мостик. Ромашов стоял с биноклем в руках и, казалось, не обратил на него внимания. Петр громко кашлянул, и капитан 2 ранга обернулся:

– Слушаю вас.

Грачев доложил свои соображения.

– Что ж, пожалуй, вы правы, надо открыть. – Ромашов откатил ворот реглана. – Кого поставите на вахту? Ах, Серина! Не возражаю. Это мой лучший радист.

Ромашов добавил, что к вечеру покажется остров Ледяной. Там кораблю надлежит обеспечивать торпедные стрельбы подводных лодок. А позже «Гордый» вольется в отряд противолодочных кораблей «красных». Поэтому связь с берегом должна быть устойчивой. Тяжело будет.

– Это меня не пугает, – улыбнулся Грачев. – Если надо, то сам сяду за радиоприемник. Кстати, где ваш командир боевой части?

Ромашов нахмурился, глядя на черное, свинцовое море, оно дымилось, белогривые волны глухо ударяли в борт корабля, ветер подхватывал брызги и бросал их на палубу.

– Пришлось списать с корабля...

Ромашов признался, что ему не везет с командиром боевой части службы наблюдения и связи. В начале года прислали старшего лейтенанта. Тот раньше плавал на малом охотнике. Но на «Гордом» не справился со своими обязанностями. Дважды корабль, находясь в океане, терял связь. Хуже того: связист был слаб к спиртному.

– Мне такие «герои» не нужны, – в голосе Ромашова прозвучало раздражение. Он посмотрел в сторону судна, появившегося на горизонте, и неожиданно спросил Грачева: – Может, вы переведетесь к нам?

Грачеву так и хотелось спросить, чего это он, Ромашов, командир передового корабля переманивает к себе офицеров с «Бодрого»? То Кесарева просил к себе, то начальника радиотехнической службы Котапова. Негоже так поступать. Но он лишь сухо, не глядя на Ромашова, сказал:

– Мне на «Бодром» неплохо. – И, помолчав, добавил: – У меня с именем этого корабля многое связано... Нет, мне и на «Бодром» неплохо.

– А у нас, может, будет еще лучше. – Ромашов стряхнул с реглана капли воды. – Есть ветер в парусах? Идите ко мне, не пожалеете. Послужите год-два – на учебу поедете. Или продвижение по службе получите. Бывший мой старпом – ныне слушатель академии, а штурман недавно принял в бригаде новый корабль. У меня все растут. Сколько вы уже на «Бодром», лет пять?

– Кажется, пять.

– Учиться пора. – Ромашов свел брови к переносью, о чем-то задумался, потом поднес к глазам бинокль. На горизонте показался остров. Глядя на него, Ромашов сказал, что придется пробыть здесь несколько дней. – А пока разрешаю вам поспать. Всю ночь из радиорубки не выходили.

– Пришлось... Рябов, ваш радист, слабо натренирован.

Передав приказание мичману открыть дополнительную вахту, Грачев пошел в каюту. Несмотря на усталость, ему не спалось. Вспомнилась Ира. Будто наяву Петр увидел яркий, солнечный день, заснеженные горы Севера, лыжников. Ира тогда раскраснелась на ресницах повисли снежинки; неожиданно для себя Петр обнял ее и поцеловал. «Не надо, Петя, – тихо сказала она. – Не надо спешить...»

За бортом угрюмо плескалось море. Хрипло стучал вентилятор, нагнетая в каюту свежий воздух. Петр уже дремал, когда вдруг заголосили корабельные звонки:

– Боевая тревога!..

Петр схватил шинель и побежал на мостик. Лил густой дождь, и косые струи стегали по спине. Неподалеку от корабля всплыла подводная лодка.

– Дайте мне связь с лодкой, – сказал Ромашов.

Грачев включил аппаратуру, мигом сделал настройку и, вызвав на переговоры командира, подал Ромашову микрофон. Тот взял:

– «Орел», я – «Чайка». Когда начнете?

Щелкнула трубка, и Ромашов услышал басовитый голос:

– «Чайка», я – «Орел». Ухожу на глубину...

Подводная лодка погрузилась, и там, где скрылась ее рубка, буруном кипела вода.

– Теперь глядеть в оба, – сказал старпому Ромашов.

А море бесилось и рычало. Небо закрыто тучами, и Ромашов боялся, что если не распогодится, то нелегко будет обнаружить торпеды. Но, к счастью, дождь вскоре перестал, и лодка произвела атаку по кораблю. Одна торпеда прошла под днищем и всплыла, а две другие торпеды промелькнули в стороне от «Гордого» и где-то затерялись.

Корабль сделал несколько галсов, но торпед не обнаружили.

Ромашов решил искать у острова – возможно, их отнесло течением.

...Поиск длился уже сутки. Ромашов не выпускал из рук бинокля, страшно переживал, но старался не выдавать себя. Служба научила его быть сдержанным, не терять бодрости духа в любой обстановке. Когда показался остров, он приказал усилить наблюдение.

– Сектор поиска круговой...

Грачев, заступивший вахтенным офицером, так и не отдохнул: старпом приказал ему принять вахту вместо начальника радиотехнической службы. «Ему искать торпеды, так что пусть настраивает свою аппаратуру», – сказал старпом, когда Грачев попытался было возразить. Тогда Грачев обратился к Ромашову. Тот удивился:

– Да вы что, голубчик? Нам надо найти торпеды, если даже придется неделю бороздить море. Нет, нет, офицер вы опытный и, я надеюсь, править службой умеете не хуже моих орлов.

«Ну и хитер!» – подумал о Ромашове Грачев. Он неотступно всматривался в черное кипящее море. «Гордый», весь содрогаясь, грудью резал упругие серо-зеленые валы.

«А хорошо, что приехала Надя, видно, сильно любит Гончара», – неожиданно подумал Петр.

– На румбе! – послышался зычный голос Ромашова.

– Сто десять!

– Так держать!..

Снова пошел дождь, но теперь со снегом. Небо будто опустилось, вода почернела, белые гребешки волн светились узорчатым кружевом.

– Где тут заметишь торпеду? – пробурчал старпом. – Корабли и те не разглядишь.

Ромашов покосился на него:

– Обязаны найти, Федор Андреевич.

Старпом неловко взялся за околыш фуражки.

– Пашем море без толку, надо бы сообщить в штаб, – предложил он.

– Да, сообщить, пожалуй, надо, – согласился Ромашов.

Ответ пришел быстро. Адмирал приказывал продолжать поиски. В телеграмме были такие слова:

«Искать, среди торпед есть одна экспериментальная».

– Полный ход! – Ромашов спрятал радиограмму в карман.

Грачев до боли в глазах всматривался в белесую пелену моря. Корабль изменил галс, и теперь ветер дул в лицо. У Петра стали слезиться глаза. Он вытер их платком и снова взял бинокль. И вдруг... Что это? На волне замельтешила красная головка торпеды. Нырнула, потом опять появилась на гребне волны.

– Торпеда! Вижу торпеду!.. – почти закричал Грачев.

Корабль резко изменил курс.

Когда торпеду выловили, Ромашов повеселел.

– A y вас, Петр Васильевич, глаз зоркий, – сказал он, стряхивая с фуражки капли воды. – Видите, на теле торпеды черный треугольник? Это значит – экспериментальная.

– Мне повезло, – улыбнулся Грачев.

Прошли еще сутки.

Корабль утюжил зыбкое море.

Грачев, сидя в рубке за радиоприемником, принял прогноз погоды. Ветер усилился до восьми баллов. «Тряхнет нас крепко», – подумал он, делая запись в журнале. Зазвонил корабельный телефон, и в трубке послышался голос Ромашова:

– Прошу вас на мостик!

«Видно, что-то стряслось», – подумал Петр.

Он вышел на палубу. Шторм не ослабевал. Держась за стальные леера, с трудом пробирался на мостик. Ночь – темная, ни единой звездочки на небе, все вокруг затянуло тучами. У полубака белопенная волна накрыла Грачева, завертела и потянула за собой. Чудом успел ухватиться за железную стойку трапа.

Поднялся на мостик весь мокрый. В лице – ни кровинки. Ромашов даже испугался:

– Что с вами?

– Малость ушибло...

– Вот что, милейший... – шутливым тоном заговорил Ромашов, но тут же посерьезнел: – Час назад я должен был получить условный сигнал. А что, эфир пуст?

– В наш адрес пока ничего нет...

Ромашов недоумевал: в чем же дело? Если в план учения внесены поправки, то ему, командиру, дали бы знать. Он предупредил Грачева: радиограмма очень важная.

– Вы глядите там...

Недобро заныло сердце у Грачева. Вернувшись в радиорубку, он взял со стола кипу радиограмм и стал снова просматривать их. Вот донесение от самолета-разведчика, вот – от надводного ракетоносца, вот – от противолодочного крейсера, который находится где-то в Атлантике, а вот – от берегового поста.

– А вот – от подводной лодки, – вахтенный радист протянул ему листок. – Только принял, но с большими пропусками.

Радиограмма номер один. Не о ней ли говорил сейчас Ромашов?

– Как же вы, а? – спросил Грачев радиста.

Матрос сказал, что как только лодка вызвала «Гордый» на связь, на той же волне заработала какая-то станция и создала сильные помехи.

Грачев задумался. Лодка вела передачу, а кто-то пытался помешать ей. Но кто? И почему радиограмма помечена учебной? Не в целях ли маскировки?

– Вот позывные, я успел их записать, – добавил матрос.

Петр, глянув в журнал, понял: радиограмма адресовалась «Гордому». Запрашивать лодку было бесполезно, поскольку для радиопередачи она подвсплыла, а теперь находится где-то на большой глубине..

– Как обстановка, нет ли радиограммы? – вновь запросил Ромашов.

– Есть, товарищ командир!..

Грачев доложил, что старшина не смог записать весь текст – очень большие пропуски. Ромашов попросил Грачева что-нибудь предпринять.

– Вы же специалист, думайте...

Запросы на другие корабли ничего не дали, и Грачев ходил по рубке, покусывая губы.

Раздался пронзительный звонок. Это снова Ромашов:

– Не получается? Надо, чтоб получилось. Поймите, это не то, что «Бодрый» не выставил мины. Мы сорвем всю операцию! Вы слышите?

«Бодрый»! И как Петр раньше не подумал о своем корабле. Он включил передатчик, нажал ключ, и чуткие стрелки приборов заплясали на своих шкалах. Петр передал текст, который гласил:

«Бодрый», прошу срочно отрепетовать радиограмму номер один...»

Грачев мигом переключился на прием. Эфир заполнен хаосом сигналов. Музыка, пение.

– «Венера», я – «Радуга», передаю прогноз погоды... – доносилось откуда-то с северных широт.

А вот это – рация рыболовецкого сейнера. Там что-то случилось, капитан просит срочно выслать спасатель. Петр чуть повернул ручку настройки и услышал позывные «Бодрого»:

– Передаю радиограмму номер один...

Но едва начали передачу, как вдруг на волне появился треск. Чья-то радиостанция создавала помехи. «Неужели снова будут пропуски?» – встревожился Петр. Он то уменьшал громкость, то изменял чуть настройку. Наконец «Бодрый» умолк. Петр посчитал количество слов. Пропущенными оказались два. Их Грачев восстановил по ранее принятой радиограмме. Потом поднялся на ходовой мостик.

– Товарищ командир, все в порядке! – И Петр протянул ему злополучную радиограмму.

Ромашов волновался не зря – в ней предписывалось командиру «Гордого» совместно с торпедными катерами отвлечь главные противолодочные силы «синих», чтобы дать возможность подводным лодкам прорваться к ракетному крейсеру и «нанести» удар.

– Вот оно что, – легко вздохнул Ромашов и обернулся к Грачеву: – Спасибо, Петр Васильевич, выручил. Спасибо...

Корабли «красных» легли на боевой курс. Неожиданно над ними появились бомбардировщики «синих».

Ракеты «Гордого» прочертили огненные трассы и где-то далеко-далеко на фоне посветлевшего неба взорвались.

Залп. Еще залп.

Потом «Гордый» лег на новый курс.

Лютый шторм вконец измотал море. Оно притихло, заголубело и зыбко дышало, стеклом сверкая на солнце. Корабли, однако, продолжали идти боевыми курсами. Шли десятые сутки учения.

Рано утром, когда едва забрезжил рассвет, всю ночь простоявший на вахте Ромашов собрался отдохнуть, но тут на мостик поднялся штурман, он был бледный, растерянный.

– Товарищ командир, вышел из строя гирокомпас.

– Как? – едва не ругнулся Ромашов.

Штурман пояснил: сгорела обмотка электромотора.

– Причина?

– Произошло короткое замыкание. Надо заменить электромотор, а запасного у нас нет.

– Что же будем делать? – Ромашов старался говорить спокойно, но голос его дрожал, и все, кто был на мостике, поняли: случившееся вывело командира из себя. – Где мы находимся?

Штурман заспешил в рубку. Ромашов направился следом за ним, взглянул на карту. «Гордый» бороздил море милях в ста от Ленинграда.

– Сто пятнадцать миль, – уточнил штурман.

«Пока будем пользоваться магнитным компасом, а как только закончатся учения, придется зайти в Ленинград», – решил Ромашов. Об этом он сказал штурману. Тот повеселел.

– Я схожу на склад и получу электромотор, – заверил он командира.

Ромашова огорчило случившееся. Придется ему запрашивать адмирала Журавлева, а тот может и не разрешить заход корабля в порт. «Что ж, тогда будем работать с магнитным компасом, хотя это и сопряжено с большими трудностями, – размышлял Ромашов. – Я мог бы взыскать со штурмана, но вины его в этом нет. Механизмы не вечны, они, как и люди, выходят из строя. Только бы дали нам электромотор в базе. Только бы дали...» Он подошел к локатору станции кругового обзора. На темном экране вспыхнула зеленая точка.

– Рыбаки, – доложил вахтенный радиометрист. – Я давно обнаружил их судно, – и, помолчав, матрос спросил: – Товарищ командир, мы еще долго пробудем в море?

Ромашова удивил, как ему казалось, дерзкий вопрос, он подошел к матросу ближе.

– А что вас волнует?

Матрос смутился, в его черных глазах затаилась печаль.

– Я слушаю.

– Беда случилась, товарищ командир. Перед выходом в море я получил телеграмму. Мать положили в больницу. А тут – учения... – Он с надеждой посмотрел на командира. – Боюсь, как бы не потерять ее...

«Его я мог бы отпустить, – подумал Ромашов. – Отменно несет вахту, торпеды помог обнаружить».

– Потерпите еще денек, что-то придумаем, – пообещал Ромашов. И, сам не зная почему, добавил: – Мать надо беречь. Я тоже берегу свою маму...

Зазвонил телефон. Ромашов взял трубку и услышал голос Грачева: старший лейтенант докладывал о том, что принят сигнал «Вега».

– Наконец-то, – вздохнул Ромашов, положив трубку на рычажок. – Старпом, вы слышите? Учения закончились. Теперь – домой, на Север.

– А гирокомпас?

– Это меня и волнует, – Ромашов подозвал к себе штурмана. – Пишите заявку, укажите в ней все, что надо. Я думаю, что адмирал Журавлев даст нам добро...

– А если не даст? – сощурил глаза старпом. – На одном магнитном компасе рискованно идти штормовым морем.

– Если что, я постараюсь убедить адмирала.

Ромашов сошел с мостика и направился в радиорубку. Дверь была чуть открыта, за столом сидел Грачев. Он что-то старательно чертил на бумаге, разложив ее на квадратном столике. Увидев командира, он встал и доложил о том, что готовит тексты для тренировки радистов.

– Вот что, Грачев, мне нужна связь с начальником штаба флота. Срочно...

– Есть!.. – Грачев тут же стал настраивать радиоаппаратуру. То, что командир не вызвал его на мостик, а сам пришел в радиорубку, ему польстило, и он старался как можно скорее наладить связь.