Текст книги "Мы всякую жалость оставим в бою…"

Автор книги: Александр Авраменко

Соавторы: Борис Орлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

– Кто командир?

Подходит невысокий штабс-капитан:

– Штабс-капитан Берг.

– Подполковник Соколов. Соратник, кто командует атакой из сеттльмента?

– Полковник Дегтярев и генерал Приколо. Они на НП, вон там, – артиллерист показывает рукой. – Только на танке туда лучше не соваться.

– Связь с ними есть?

– Да.

– Штабс-капитан, свяжитесь с полковником – (Стану я связываться с итальяшками, как же. Да я по Испании их помню!) – и скажите ему, что через пять минут мы поддержим его пехоту броней. Пусть поднимает всех, кто у него остался и идет за нами.

Берг козыряет и бежит к телефону. Ну, пора и нам…

– Я – Ворон. «Коробочки», идем в три линии. Первая линия – Суворин, вторая – я, третья – Фок. Вопросы?

Молчание.

– Ну, братцы, с Богом! Вернитесь сами!

Нашего появления макаки не ожидали. Мы идем медленно, стараясь не передавить своих. Но уже после первых танков я вижу, как начинают подниматься солдаты, вжимавшиеся до этого в землю-матушку. Так, а вон и пулеметное гнездо.

– Стой! Михаэль, сделаешь его с одного выстрела?

– Так точно, господин подполковник!

– Давай!

Айзенштайн наводит орудие. Б-А-А-У-М! Есть! Попал, родненький!

Дальше, дальше, дальше. С той стороны бросается к танкам группа людей с бамбуковыми шестами в руках. Смертники. Их поливают из пулеметов, но до двух танков они все же добегают. Встают огненные столбы взрывов. Отъездились, соратники.

– Вперед, ребята! Берегись смертников!

Подойдем чуть-чуть ближе, еще ближе. Вот он, ДОТ на две амбразуры. Айзенштайн долго целится… Выстрел и одновременно «тридцатка» содрогается от страшного удара. В нас попали! Тут же мой мехвод Рогатин басит:

– Господин подполковник, гусеницу сняли!

– Ну так чини, быстро!

А вот так мы не договаривались. К нашей машине бегут, торопясь и спотыкаясь… Так, теперь понятно, почему здесь пехота залегла.

– Внимание всем! Внимание всем! «Томми»! «Томми»!

К нам бегут гурки. Ну, держитесь, суки гималайские!

Я выпрыгиваю наружу и стреляю в ближайшего из своего «Лахти». Рядом Пивень лупит от пуза как из шланга из ППД. Что, милые, не нравится? Как там ваши ножички-то, кукри, кажись? Против пули не помогает, правда? Из башни Айзенштайн помогает нам из пулемета. Э-эх! Это кто ж мне на спину спрыгнул?! Горло сдавили твердые пальцы, а другая рука тянется к глазам… Еле-еле удается завести руку с пистолетом за спину. Выстрел. Слава Перуну, руки ослабли. Ну, и куда ты со своим ножом лезешь? А если я тебе ногой в то место, которым ты маленьких гурчиков делаешь? Оп! А теперь – рукояткой пистолета по темечку. Хрустнуло и чмокнуло что-то. «Эй, Пивень, сзади! Н-на! Что? Какая Мадонна? А, союзник… извини, родной, кто ж видел, что ты – итальянец? Ну вставай, вставай, а то на снегу простынешь… Ну-ну, без фамильярностей…» Хех!.. Больно-то как!.. С трудом разгибаюсь и еле успеваю отшатнуться. Перед глазами свистит широкое лезвие. Выстрел… Кто это визжит? Рогатин? Он пытается отбиться от троих гурков, отмахиваясь стальной выбивалкой и визжит дурным бабьим голосом, совершенно неожиданным для этого крепыша. «Братцы, на помощь! Мы ж одни не управимся!» Откуда-то сбоку выныривают мотострелки в коротких ватниках. Трещат очереди ППЛ и гурки откатываются. «Ну что, тебе, союзник? Ну я ж извинился, хотя тоже смотреть надо, куда лезешь. А если б я не кулаком, а пистолетом тебя саданул?»

– Grazia, segnore colonele.

Постой-постой, а форма-то у тебя… Черт возьми, это я что ж генералу Приколо наподдал? Господи, он хоть по-немецки понимает?

– Синьор генерал, прошу прощения за … э-э… неаккуратность…

Тут бой разъединяет нас, а через пять минут Рогатин рапортует, что гусеница в порядке. Тут же залезаем в танк, и обнаруживаем, что у нас надрывается радио.

– Я – Ворон. Прием.

В наушниках грохочет незнакомый голос:

– Я – Гранат. Полковник Дегтярев. Спасибо, Ворон. Теперь еще одно: доведи ребят чуть дальше, а то там гаубицы японские и, возможно, английские броневики. Очень тебя прошу, Ворон, доведи их.

– Понял, Гранат. Черт с тобой, доведу.

– Ворон, с меня – литр.

Придется вести пехоту дальше. Командую «Делай как я», и мы врезаемся в мешанину руин. Потратили еще пару снарядов, расстреляли предпоследний диск ДТ. Потеряли четыре машины… Зато в активе – гаубичная батарея, и разнесенный в пыль пехотный батальон. А что это, вы, братцы, опять залегать надумали? Сейчас, ребята, сейчас, мы вот только эту стеночку перевалим…

По ушам бьет дикий крик. Орет Пивень с унитаром в руках, орет Айзенштайн, рывком открывающий затвор, ору я, вцепившись в пулемет. Орем все, хором. Там, за стеночкой метрах в трехстах от нас – четыре зенитки «тип 88». Я вижу, как один ствол наводится на нас…

Удар потрясает всю машину. Что-то с силой бьет по ногам. Сзади спину обжигает огнем. Дико кричит Айзенштайн. Снизу выметывается язык пламени.

Рывком распахиваю люк. Пламя заполняет все внутренности машины и гудит, как в старой печи. Скорее наружу. Господи, как спину жжет.

Судя по всему, удар пришелся в лобовую плиту. Значит, Рогатина и радиста Прахова уже нет в живых. Скорее на землю…

Стоп! Айзенштайн! Мальчишка так и не вылез наружу. Господи Вседержитель, спаси и защити!

Ныряю внутрь башни. Жаром стягивает кожу на лице, и я буквально слышу, как трещит, обугливаясь, шлемофон. Хватаю Михаэля и тащу в боковой люк. С той стороны лежит Пивень. Я понимаю, что это Пивень, хотя узнать его невозможно – лица уже нет. Ну, мальчик, ну помоги же мне хоть немножко, я ж не вытащу тебя отсюда! А-а-а! Спина! Спина! Ну, мальчик, ну, родной!..

Я слышу, как хрустит кожа на комбинезоне Михаэля, и вот, наконец, мы снаружи. Я забрасываю Айзенштайна снегом, переворачиваю его на спину и прижимаю его к земле. Пламя, надо сбить пламя!

А-а-а! Голова! Голова горит! Снегу мне! Снегу! Почему все опять красное и темнеет? Господи, так больно ведь не бывает… Я так не хочу!..

Витторио Леоне. Запретный Город. Бэйпин

После упорных боёв в нашей экспедиционной бригаде осталось не так много людей, но те, что выжили, стали настоящими воинами. Это чувствовалось и по тому неподдельному уважению, которое выказывали нам окружающие нас русские товарищи. Да и сами берсальеры изменились не только внутренне, но и внешне. Выжили сильнейшие. Истинные потомки Древнего Рима. Да, они немного заразились и русским вольнодумством. Но в лучшую сторону: неоднократно я слышал очень даже грамотные высказывания не только офицеров. Но и рядовых солдат и капралов о том, что нам необходима коренная реорганизация армии. Вооружения. Да и много чего ещё. Мы уже не терялись в самом жестоком бою, массовые атаки китайско-японских частей не приводили солдат в состояние ступора. Наоборот! Теперь уже ОНИ боялись нас. Стоило им только услышать грохочущий из агитационной машины «Марш берсальеров», как из траншей частенько взмывали белые знамёна. Жаль, что это было не всегда. Но случалось. С тяжелейшими боями мы прорвались к Бэйпину и взяли его в кольцо. Самые тяжёлые потери были у русских танкистов, но и нам пришлось несладко. Очень несладко. Но всё-таки мы ворвались в город и были остановлены только у стен древней резиденции китайских императоров, у стен Запретного Города…

– Синьор генерал! Наши залегли! Гаубицы и броневики!

– Мадонна! Дьявол! Где же помощь?! Где танки?!!

– На подходе, синьор генерал!

– Витторио, за мной!

Я подхватываю верный русский «ДП» и мы вместе с генералом Приколо пригибаясь от визжащих пуль мчимся навстречу русским «БТ». Проклятие!!! Они попадают под удар замаскированной батареи. Как не вовремя разбило рацию шальным осколком! Вспыхивает первый танк. За ним окутывается чадным пламенем второй, рассыпает звеньями гусеницу третий. Из последнего вываливаются чумазые танкисты в промасленных комбезах и бросаются ремонтировать гусеницу, один из них прикрывает остальных. Мадонна! Слышен уже знакомый звериный вой и откуда-то появляются маленькие фигуры в оливковой форме с обнажёнными ножами. Гурхи! А, сволочи! На тебе! Пулемёт в моих руках дергается, и веер от живота сразу сбивает с ног нескольких. Наиболее близко приблизившихся к танкистам. Генерал сбивает с ног автоматчика, спасая от метко запущенного в него кукри, тот, не разобравшись, приветствует его чисто русским крюком в челюсть! Мне нет дела до их знакомства: диск кончился, а сменить его я не успеваю, на меня бегут сразу четверо. Мадонна! Спаси и сохрани! Непонятно откуда взявшаяся кувалда сносит с ног первого «томми», тот валится под ноги остальным и все летят в кучу. Пока они шевелятся и пытаются распутаться, я меняю диск и пришпиливаю их щедрой очередью. Летят в разные стороны комья промёрзшей земли, брызжет яркая кровь, на лёгком морозце начинающая сразу парить. Выстрел! Мимо! Но я падаю на землю и уйдя перекатом от второй пули бью с колена. Попал! Тяжёлая винтовочная пуля «ДП» выносит щуплого, но жилистого гурха метра на два от места нашей драки. Ф-фу! Наконец-то! Пехота-матушка подоспела. Усталые солдаты огнём своих «лахти» и «ППД» отгоняют англичан. Короткая передышка. Так… где мой диск? Торопливо набиваю его патронами. Меняю, дополняю второй боезапасом. Между тем танкист и генерал выясняют отношения, но вроде всё обошлось. В бою чего не бывает? Тем временем гусеница вновь натянута и танкисты трогаются вперёд. Я подхожу к сеньору Джузеппе, тот держится за распухшую челюсть и машет мне рукой, мол, давай, веди ребят. Кое-как выясняю, что это остатки пехотной роты. Командира убило, за ним на смертника нарвался комиссар в компании с бригад-иерархом. Одним словом, офицеров на роте не осталось. И от роты всего двадцать человек. Быстро договариваемся, что я старший. Странно. Но языковой барьер куда-то исчез. Я прекрасно понимаю их, они меня. Генерал отцепляет от пояса последнюю гранату и отдаёт мне. Один из солдат подхватывает гуркский кукри и затыкает себе за пояс. Идея хорошая! Но у нас на Сицилии предпочитают работать двумя ножами, поэтому я снимаю с винтовки убитого штык. Мой кинжал у меня всегда в ножнах на поясе. Мадонна!!! Едва русский танк развалил стену, как вспыхивает! Выворачивается люк водителя, одна из створок с воем проносится у меня над головой. Невольно приседаю, но ноги уже на автомате несут меня к осевшему танку. За мной мчаться солдаты. Батарея! Зенитки! С рёвом бессильной ненависти вжимаю спусковой крючок пулемёта. Тот дёргается и рвётся у меня из рук, но это ему не удаётся. Высекая искры из металла, пули визжат и рвут тела не прикрытой стальным щитом прислуги. Всё-таки зенитка – это не пушка. Мгновенно вся прислуга превращена в мелкий фарш. В этот момент в горящем танке медленно-медленно откидывается люк и из него появляется пламя. Я не верю своим глазам: горящий танкист ещё жив. Но почему он так двигается? Ранен?! Мои ребята бросаются ему на помощь. Выволакивают из люка, с ним второго, сбивают пламя ватниками. Какими-то тряпками. Двигается? Мадонна! Жив! Посылаю четверых отнести раненых в тыл, в этот момент «томми» начинают густо садить по нам из пулемётов, затем сквозь грохот доноситься характерное завывание моторов и в дыму и пыли проявляются силуэты броневиков. А у нас на всех одна граната… Ошалело озираемся, потом доходит: мы же на БАТАРЕЕ! Принцип действия всех пушек одинаковый, а уж эта пушка мне очень хорошо знакома! Не раз с ней сталкивались. Лихорадочно киваю бойцам на снаряды, те соображают, и уже в раскрытый затвор с лязганьем входит снаряд. Клацает затвор! Бешено кручу маховик горизонтальной наводки, разворачивая ствол. БА-БАНГ! Выстрел больно бьёт по ушам, раздувая в разные стороны остатки деревянного щита, прикрывавшего пушку с тыла. Дзынь – клац! БА-БАНГ! Второй снаряд точно входит в тупую морду первого «Даймлер Динго». Взрыв! Взлетает к небесам гранёная башня, парят в вышине колёса. Одно из них отлетая, бьёт прямо по стволу идущего сбоку броневика и сбивает наводку башни. От неожиданности видимо тот огрызается короткой очередью и прошивает глинобитную стену стоящего сбоку полуразрушенного здания. Огонь! Огонь! Огонь! Горят, красавчики! Ещё как горят! Мы вам покажем! Меня трясут за плечо, отлипаю от панорамы – передо мной знакомый камуфляж.

– Снарядов нет!

– Мадонна!

Правда, и мишеней больше нет. Полыхают остатки бронемашин, клубится чёрный дым, жутко воняет палёным мясом. Нас, оказывается, чуть не накрыли немцы. Подкрались с тыла, но вовремя сообразили, что пушка ведёт огонь по британцам. Да и форма наша оказалась знакомой. Самое страшное, что у них тоже нет офицера… И эсэсовцев тоже только десять человек… Итого, вместе со мной двадцать семь. Но приказ никто не отменял. Вперёд! Слышен знакомый вопль гурков. Опять атака. Да что они не успокоятся! Сволочи! Приятно командовать опытными бойцами – все уже рассосались по укрытиям и ждут только команды. Вот они, гады. Крадутся. А чего орать тогда было! Огонь!!!..

…Вот тут я и понял, что означает подмести улицу огнём: только брызги в разные стороны полетели. Ещё бы – два пулемёта и автоматы в упор! Самое жуткое, конечно, пулемёты. Мой и одного здоровенного эсэсмана. В упор. На весь боезапас! Рвало их в клочья. На такой дистанции одна пуля двоих-троих прошивает. Всего-то метров пятьдесят, а то и меньше. Главное, чтобы нервы выдержали. Мне рассказывали, когда русские в дотах на оборонительной линии сидели, кое-кто с катушек съезжал: стволы уже плавятся, а жёлтые всё лезут и лезут. Так вот и у нас вышло. Целая груда тел уже дорогу перегородила баррикадой, а гурки по ним карабкаются и лезут, лезут… нам только успевают ленты подавать. Сколько мы их там покрошили – жуть просто. И опять прут. Внезапно передо мной возникает клуб вязкого даже на взгляд огня. Смрадный запах палёной человечины. Дикий вопль! Кому-то не повезло. Я отшатываюсь. Опять клуб огня. Гад! Огнемётчик! Высунуться не даёт, сволочь! И, как на зло, никуда не деться. Сейчас он меня поджарит… Но что это? До меня доноситься отборная немецкая ругань. Высовываюсь. Прямо передо мной сцепились двое – гурх и немец. Наш оторвал раструб огнемета, и теперь огнесмесь брызжет на обоих, покрывая их чёрными пятнами. Наконец удар ноги отшвыривает британца прочь, и тут же в него летит, нет, не граната и не камень! Горящая зажигалка! Вой прямо резанул по ушам, страшный вой горящего заживо. Эсэсман перекатывается и оказавшись за полуразрушенным ровиком лихорадочно сдёргивает с себя пропитанную огнесмесью одежду. С разных сторон к нему летят ватники, шапка, даже чьи-то брюки. Слышу его ругань, ещё бы! На дворе далеко не майская жара! Но нам жарко. Пышут пылом раскалённые стволы. Полыхает всё вокруг, нам не холодно. Ой, как не холодно! Оставаться здесь – верная гибель. Потихоньку мы начинаем прорываться вперёд. Небольшими перебежками. Уже виднеется каменная серо-зелёная стена со шлемовидными зубцами. Там нас встречает опять яростный огонь. Но мы слишком опытны, чтобы попасться на эту уловку. Вновь мы с немцем выдвигаемся вперёд и открываем огонь. Остальные идут в обход, прикрываясь здоровенными черепахами из камня. Правда, то, что это черепахи узнаю уже после боя… наконец слышу яростные крики «Ура!» и «Хох!». Бешеная стрельба, вопли, стоны. Кто-то из наших машет нам с немцем, и под прикрытием наших ребят мы вдвоём быстро перебегаем площадку перед Городом. Возле импровизированной баррикады перед воротами груда тел. И, самое главное, ящик гранат и патроны. Замечаю у нескольких мертвецов неизвестные мне ранее автоматы с большими дисками. Калибр внушает доверие. Похоже, что нам крупно повезло. Что меня больше всего радует, так это то, что за стеной стоит американское чудо: крупнокалиберный «браунинг». Не успели ребятишки его дотащить до нашего прихода. Чем мы немедленно и пользуемся. Подхватываю на ходу автомат неизвестной системы, и мы на территории китайских дворцов. Прямо перед нами здоровенная лестница. Главное, держать темп. Ребята подхватывают пулемёт. Я – ящик с патронами. Остальные боеприпасы разбирают немцы. Навьюченные ящиками мы мчимся что есть силы. Кажется, что наше хриплое дыхание перекрывает грохот близкого боя. Ужасно хочется пить. Наконец мы вваливаемся под прикрытие колонн. Забыл сказать, что всё здание представляет собой увеличенный храм весталок в Риме, только китайского образца, с загнутой крышей. Внутри – пусто. Но что это? Откуда ни возьмись валит толпа японцев. Из-под земли они что ли вылезли… Мадонна миа! Они же перекрыли ворота, что делать? Ладно, пока посидим, потом посмотрим. Так, надо пока позицию подготовить. Четверых на левый фланг, двое – справа. Четверо в тылу. Остальные – фронт держим. Пулемёт пока назад. Так, что у нас есть? О, да поможет нам святой Януарий! Патронов-то у нас полно, но вот не те. Хотя к тем автоматам есть. Ладно, пока диски набьём тем, что есть. Ещё немного гранат. И, сидим, тихо, ребята. Ждём, пока помощь подойдёт…

* * *

Сидели, пока темнеть не начало. Вокруг вроде немного подзатихло. Только жёлтые бегают, оборону готовят. С нашей стороны постреливают изредка. Мы-то наверху сидим, город хорошо видно. Там – пожар, тут – уже не пожар. Нечему гореть. Бойцы мои от скуки давай по дворцу шастать, смотрю – бегут, да шепчутся так возбуждённо, и тащат что-то. Я как глянул – меч! Настоящий, не подделка! Да ещё прямой, европейского типа. И показывают, что там, мол, комнатушка, а в ней этого добра полно. Разобрало меня, пошёл смотреть. Действительно, понавешено всего… Кривые, прямые. Старые, поновее… Мечи и копья, кинжалы, даже глаза разгорелись. Выбрал себе по руке один агрегат, оставить себе что ли, на память? Да тут в брюхе как заурчит, шутка ли: целый день не емши! Пошёл к своим. Поделили мы смены. Да решили отдохнуть, благо уже порешили всё. Утром проснулись, окоченели как неаполитанское мороженое. Помечтали, кто о чём: немцы – о кофе, русские – о чае. А я – о горячем вине… Вдруг часовые машут: началось! Мы позиции позанимали, точно! Забегали гады, засуетились! Глядим, пушку волокут противотанковую. Быстро её установили, а мы бдим. БА-БАХ! И султан взрыва на площади! Потом скрежет, рёв, и как шандарахнуло там! Везде огненные столбы, в воздухе настоящий стон стоит, осколки просто кишат, а у нас одна забота, чтоб свои не зацепили. Залегли эти гады, но потом, когда всё прекратилось, видим, что досталось им не плохо. Хорошо покрошили. И тут первый танк на площади показался, наш «БТ». И на него эти сволочи свою «тридцатисемимиллиметровку» наводят. Тут уж не помню, что я заорал, только открыли мы огонь… Грохот от этого «Браунинга» неимоверный! Зато и эффект сногсшибающий: только конечности в разные стороны полетели! Ну, руки там, ноги, куски от голов, каски… Причесали мы их жестоко, да тут наше охранение с тыла заорало, и мы, все, кроме пулемётчиков к ним бросились. А там – рукопашная! Все в куче, перемешались, стрелять нельзя… Визг стоит, мат! Я почему-то заметил, что русские ругательства – наиболее охотно перенимаемая команда всеми нашими командирами, независимо от национальности. Мозг, он ведь штука странная… И тут смотрю, мне в лицо винтовка летит, с примкнутым штыком. Как уклонился – не знаю! Потом заорал что-то, и в свалку! Мне потом русские говорят, что про такое только в былинах читали да сказках! Подхватил я свой автомат и пошёл прикладом крушить! Рост-то у меня под метр восемьдесят. И что гурки эти, что японцы мне в пупок дышат. Да ещё нашло на меня… Затмение какое-то. Только хряск стоит, да брызги летят. Так и идём, вышибаем гадов из здания. Когда офицера завалил, не выдержали сволочи, побежали, тут я им в спину весь диск и выпустил. Ох и классная же машина! Так и полетели кто куда!.. Потом где-то с час тихо было, только гремело всё ближе и ближе, да столбы дыма приближались потихоньку. Танк, тот, кстати, отступил в развалины. И то хорошо, что не сожгли, не дали мы им. У нас один боец решил знак подать, шапкой помахать из-за колонны, раз махнул, а на второй от него только мозги брызнули: снайпер оказался. Правда, вычислили мы того и из крупнокалиберного рассчитались. Ещё часа четыре мы так держались. Те на нас, мы им в ответ. Опять на нас – опять свинца отсыпем. Как то по-дурному всё, тупо: прут и прут в лобовую, словно ничего другого не умеют… мы даже перекусить смогли: когда ребята мертвецов в поисках патронов обыскивали, о и галет нашли, и водички. У офицера даже коньяк обнаружился, в плоской такой фляжечке. Самое плохое потом случилось, когда патроны к концу подошли, и мы врукопашную сцепились: мне тогда какой-то гад мечом руку развалил, ну а я, пока он мечом второй раз замахивался, успел под челюсть свой нож вогнать, итальянский. Ещё запомнилось, как какой-то жёлтый в воздух прыгнул, и нашему ногой! Да тот русский оказался: пока японец в воздухе болтался, присел и со всей мочи правой, да между ног! Как тот заорал, мне даже понравилось! И немец тот. Здоровенный, эсэсовец. Его сразу за ногу ухватил, раскрутил вокруг себя и в толпу! Те так и повалились! Отбились, одним словом… Тут слышим, моторы гудят – опять самолёты. Хотел уже команду «Воздух» подавать, да вовремя спохватился, это наши «Штуки» прилетели. Но, народ. Чего я и врагу не пожелаю, так это под бомбёжкой побывать. Хоть лупили и не по нам, но слишком уж близко подобрались «томми», и швыряло нас, и катало. И песенки от осколков слушали, и дерьмо всякое на нас сыпалось, одного не пойму – как это летуны нас с англичанами не попутали? Ведь отбомбились ювелирно! Самая близкая фугаска в ста метрах рванула… Когда в ушах звенеть перестало – высунулся: вокруг тихо, спокойно. Только воронки да развалины. Красота! От баррикады, которую мы из англичан вместе с ребятами нагромоздили, одни ошмётки. Видать, бомба прямо в кучу и угодила. Месиво, если одним словом выразиться. Груда мяса, внутренностей и того дерьма, которым их перед боем кормили. А тут и опять танки подошли и вперёд. Резерв командования. И подмога из пехотинцев. Да ещё монгольская конница мимо пронеслась. Мы было дёрнулись за ними, только по лестнице спустились, да из подъехавшего броника высунулся офицер в немалых чинах и велел нам ждать на месте. А кого, чего, так и не объяснил. Вот и сидели, ждали, пока сам командующий Малиновский не подъехал вместе с Джихар-ханом. Вылезли они, посмотрели на нас, потом велели своим адъютантам награды принести. Идут вдоль строя, вручают, а Джихар-Хан шепчет:

– Всё, что могу, ребята, всё, что могу.

И лицо такое, виноватое…