Текст книги "Мы всякую жалость оставим в бою…"
Автор книги: Александр Авраменко
Соавторы: Борис Орлов
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)
Оберштурмфюрер Вилли Хенске. Мюлуз
После разгрома Франции основная работа выпала на долю наших лётчиков. Для наступления имелись в распоряжении следующие силы, объединенные во 2-й воздушный флот (командующий – фельдмаршал Кессельринг) и 3-й воздушный флот (командующий – фельдмаршал Шперрле): 14 эскадр бомбардировщиков, 9 эскадр одномоторных истребителей, 2 эскадры тяжелых двухмоторных истребителей. Это составляло примерно 1100 бомбардировщиков, 900 одномоторных истребителей, 120 тяжелых двухмоторных истребителей, то есть, включая пикирующие бомбардировщики, в общей сложности 2200 самолетов с опытным и хорошо обученным закалённым личным составом. Ещё четыре с половиной тысячи машин выделили русские, и около трёхсот итальянцы, отвлекаемые боевыми действиям в Африке, где англичане напали на их колонии. Огромная сила. Просто колоссальная.
Для ведения боевых действий против Англии наши авиационные соединения находились в весьма благоприятном положении. В результате завоевания Голландии, Бельгии и Франции базы приблизились к Англии и широкой дугой тесно охватили ее юго-восточную часть, что сильно увеличило глубину ударов авиации. Стали возможными концентрические действия, а благодаря небольшим расстояниям до целей наступления можно было совершать по несколько вылетов в день. Стратегическая же действовала вообще круглосуточно и безраздельно. Кроме того, широкое рассредоточение немецкой авиации в исходном районе затрудняло действия противника против ее аэродромов. План действия союзных военно-воздушных сил, сводился к следующему: сначала, уничтожая истребители противника в воздушных боях и на земле, разрушая их аэродромы, вытеснить их, по крайней мере, из Южной Англии, а затем соединениями бомбардировщиков, нанести удары по всем важнейшим объектам и добиться экономического краха страны. При этом с самого начала приоритетными целями были определены все промышленные предприятия и крупные города. Так что пока мой друг Макс со своим ребятами не давал англичанам спать, я со своими прибыл в Берлин. Где в связи с развёртыванием Тяжёлой Латной Дружинной дивизии «Александр Невский» до бригады должна была осуществлена передача техники моему пятьсот второму батальону СС. Что нам передавали я знал и ждал этого момента с нетерпением. Многие наши танкисты посидев в моём «ЗГ» и опробовав его, завидовали моей удаче и мечтали о таких же танках. И вот их мечты сбывались… Наши «Т-28» уехали в Африку, мы передали их итальянцам, а сами же прибыли поездом в пункт назначения… После прибытия нас рассадили по автобусам и повезли в лагеря рядом с городом, где мы должны были дожидаться своих новых машин. Там всех расселили по палаткам, благо стояло лето, и разрешили отдыхать. Часть ребят пошла купаться – Рейн протекал в пятистах метрах от лагеря, кто-то стал писать письма, кто-то просто спал. Я с четырьмя товарищами взял автомобиль начальника лагеря вместе с шофёром и переодевшись в парадную форму мы поехали в город. Нам хотелось поесть нормальной пищи, сходить в кино, просто немного отдохнуть от войны и расслабиться… Водитель быстро доставил нас до площади перед бывшей ратушей, где теперь размещалась комендатура и покинув машину мы двинулись на поиски какого-нибудь заведения. При виде наших чёрных мундиров прохожие освобождали нам проход, но мы искали ресторан, досадуя на себя за то, что не догадались расспросить шофёра. Наконец заметив долгожданную вывеску, устремились к ней чуть ли не бегом. В дверь, правда, уже нормально вошли, как полагается настоящим посетителям. Я вообще-то по ресторанам не часто гулял, некогда было, да и не на что. Жалованье у меня не очень-то было, поначалу. В молодости моей вообще… Молчу. А когда в чины выбился – опять же, занят оказался: то война, то учёба… Заходим, значит – там народ вовсю гуляет, веселье кипит. На сцене кордебалет ляжками тощими трясёт, оркестр надрывается, дым столбом клубиться табачный. Официанты носятся как наскипидаренные, пот с них градом. А главное – сидят одни черномундирники. Я вначале не понял: это что же, мой батальон в самоволку удрал в полном составе? Потом сообразил – соратники веселятся. Форма-то у нас одного цвета, чёрная. Даже покрой похож. Ну, осмотрелись мы – мест свободных нет… Приуныли мои орлы. Вдруг вижу – знакомая до боли физиономия средней степени алкогольного наполнения восседает в гордом одиночестве – Всеволод Львович! Мой друг и учитель. Недолго думая я фуражку поправил, ремень с портупеей – смотрят мои манны на меня, как на чокнутого, мол, с чего бы это их командир вдруг оправку обмундирования задумал в кабаке проводить, и строевым шагом к столику подлетаю, честь отдаю:
– Господин наставник! Курсант Хенске прибыл! Представляюсь по случаю нахождения в увольнении!
Сева сфокусировался на мне. Потом расцвёл – улыбка до ушей.
– Вольно, курсант. Присаживайтесь.
Ну, я ему:
– Спасибо, господин полковник, но я не один. Со мной мои товарищи…
– Уместимся?
– Конечно, господин полковник.
– Зови.
И вижу я что взгляд у него такой… Стеклянный немного. Но соображает ещё крепко. Помахал я кумпелям своим, подошли ребята, представились. Вижу, понравились они моему товарищу. Словом, сели, заказали пожрать, напитков всяких там, сидим. Гуляем. Я за Всеволодом Львовичем наблюдаю, странно он как-то пьёт: определённый градус набрал, а теперь процесс обратный начался, только глаза всё стекляннее. Орлы мои сидят, мясо жареное нахваливают, а нам с Севой смешно – сразу видно, что они за русским столом не сидели, настоящей еды не пробовали. Ну, мы как старшие товарищи помалкиваем, аппетит им не портим. А они наяривают, будто в армейской столовой, кто быстрее порцию свою съест, чтобы бачки не нести… Я под конец не выдержал, засмеялся, не поняли ребята, пришлось разъяснить, почему мне смешно. Да и Сева еле улыбку сдерживает. Засмущались мои орлы… Вдруг словно волна по залу прошла, мы раз, следом за всеми, и едва челюсти свои не потеряли: Марика Рекк в зал входит в сопровождении каких-то шпаков гражданских. Видать, кино снимают по заказу «бабельсбергского бычка» где-нибудь поблизости. Ребята мои сразу завздыхали, заохали: у нас же вся молодёжь в неё заочно влюблена. Сева так вдруг глянул на них, усмехнулся нехорошо и спрашивает:
– Что, панцеры, хорошая женщина?
Ну, ему в ответ только вздохи завистливые. Он им в ответ, значит:
– Учись, молодёжь, у старшего поколения…
Поднимается и спокойно шагает к дирижёру. Там так его пальчиком поманил, согнулся тот в поклоне, выслушал внимательно, затем вижу, расцвёл словно роза на солнце, купюру в карман прячет. Отлетел от подполковника, рукой махнул, конферансье подозвал. Прошептал ему на ухо, тот кивнул и со сцены: «Уважаемые дамы и господа! По просьбе нашего гостя, подполковника Соколова исполняется вальс Ивана Максимовича Дунаевского из кинофильма „Опрокинутый Мир“»! Тут дирижёр палочкой махнул, музыка заиграла, Сева прямо к Марике через весь зал. Подходит. Каблуками – щёлк, голову в поклоне склонил, мне бы такой шик! А мы смотрим – знаменитая актриса так, краснеет на глазах, потом поднимается. Ручку подполковнику нашему протягивает и закружились они в танце. Тишина гробовая, только музыка звучит, а они кружатся… Тут уж я как и мои ребята челюсть от удивления до пола уронил… А они тур закончили, к ней за стол. Киношники Севу по плечам хлопают, руку пожимают, чуть ли не обнимаются, словно старого знакомого встретили. Мы за своим столиком понять ничего не можем, тут смотрим, Сева Марику под ручку, и ауффидерзейн, геноссе! В дверь оба – нырк, и нет…
Утром мы его встретили только. Когда танки они нам передавали. Всеволод Львович в комбинезоне, когда над моторным отделением нагнулся, воротник немного отошёл. Ну, тут я на шее у него и увидал здоровый такой след от поцелуя, сразу по такому видно что женщина довольна кавалером осталась на все сто… Сева взгляд мой перехватил, усмехнулся, ворот поправил и продолжил лекцию читать. А мне потом сказал, когда мы одни остались:
– Ты, Вилли, послушай совета моего: знаю, что на «Змее Горыныче» повоевать успел. Но возьми лучше себе «Корнилова». Не в пример «ЗГ» машинка удобнее. Усёк, курсант?
– Так точно, господин полковник!
– То-то же. Старый вояка плохого не посоветует.
И подмигнул. А потом продолжил:
– Ты своих ребят учи так же, как я тебя учил – душу в них вкладывай. Смотрю, по значкам в обоих компаниях участвовал?
– Так точно, господин полковник!
– Ранения есть?
– Никак нет, господин полковник!
– Вот так и надо. Так что… Ну а прощаться с тобой надолго не буду, увидимся ещё. И скоро…
Пожали мы друг другу руки, обнялись по-русскому обычаю, он в машину сел и только пыль столбом… Уехал, ребята ко мне:
– Ну что? Как?! Неужто?!
Ничего я им не сказал, а только команду подал:
– Становись!..
* * *
А через месяц, мы едва успели наши танки освоить, нас в вагоны, и в Россию, под Царицын. Там огромные лагеря в степях были построены… Наш Союз готовился к решающим битвам с Англией, Японией, и Америкой, поэтому перед Объединённым Штабом Вооружённых Сил Союза стояла задача провести боевое слаживание вооружённых сил всех войск. Германских. Русских. Итальянских. Потому что воевать теперь нам придётся вместе. Там мы и пробыли до весны сорок первого. Правда, и в отпуска ездили, и вообще. Мирная жизнь, она штука хорошая…
Полковник Всеволод Соколов. Берлин, июнь 1940
Вместе с Танкистом я гуляю по Берлину. Делать-то особо нечего. Горничная, потрясенная моей перепиской с Рейхсфюрером СС, по собственной инициативе принесла мне поводок и шлейку для мопса. Свое подношение она объяснила так:
– Герр оберст, право гулять по Берлину Ваш кот заслужил в бою…
Похоже, что после посылки Гиммлеру, достопочтенная фрау представляет себе Танкиста, заряжающего орудие, или управляющего танком… Странно, но кот на поводке ведет себя исключительно спокойно и, я бы сказал, достойно. Он шествует по улице с гордой уверенностью, свойственной всем домашним котам, которых «добрые» хозяева догадались не кастрировать в детстве.
Навстречу нам шагает гауптман люфтваффе с овчаркой на поводке. Я напрягаюсь, готовясь защищать своего боевого товарища, но камерад берет своего пса за ошейник и козыряет, стараясь скрыть улыбку. Козыряю в ответ, но на всякий случай, все же поднимаю Танкиста на руки. Бог их разберет, этих овчарок, вырвется еще…
Однако, что же делать? О, идея! Что-то я давно в кино не был. Так, что у нас тут? «Фридрих Великий»? Интересно, интересно… А как же они показали наше участие в Семилетней войне? Пожалуй, стоит посмотреть…
Перед входом меня останавливает вежливый билетер:
– Прошу прощения, герр оберст, но Вашего питомца пропустить я не могу. – Он указывает на табличку: «Собакам и евреям вход воспрещен!»
– Я не понял: по-вашему, он собака? Или еврей? Могу поклясться: он не обрезан, и лаять тоже не умеет.
Сзади звучит короткий смешок. Оглядываюсь: там стоят трое штатских. Что-то подсказывает мне, что это соотечественники.
– Слава героям!
– России слава! – и уже к билетеру, – Мы можем подтвердить, что этот кот не собака и не еврей.
– Благодарю Вас, соратники, – у всех троих на лацканах пиджаков партийные значки, – Вы не из посольства?
– Нет, – они улыбаются, – мы здесь в командировке. Вот полдня свободных выдалось. А Вы, соратники?
– А мы, – я поднимаю лапу Танкиста, – на отдыхе, в краткосрочном отпуске.
Командировочные присоединяются ко мне, но не надолго. Пока они рассказывают, как прибыли по поручению Берии к рейхсминистру науки Русту, мне интересно. Но когда они начинают расписывать все сложности с поставками полиметаллических руд, сетовать на недостаточные мощности оборудования ионообменных процессов, прославлять и весьма изобретательно бранить каких-то неизвестных мне личностей (на слуху только фамилии Тиссен и Курчатов, но я, убей меня Перун, не имею ни малейшего понятия – в связи с чем их слышал), мне становится сперва скучно, а потом – тошно. Поэтому я под благовидным предлогом оставляю соратников выяснять дальше, кто виноват в том, что до сих пор не запустили какой-то котел, и что там нужно ускорять.
В зрительном зале Танкист ведет себя удивительно деликатно. Он удобно располагается у меня на коленях и тут же начинает громко урчать как хороший мотор.
– Ах, какая прелестная киска! – восхищается молоденькая немочка, сидящая рядом со мной.
Она вежливо спрашивает разрешения погладить это рыжее чудовище, и чешет разомлевшего Танкиста за ухом. Между нами завязывается разговор о кошках, который, постепенно, переходит в разговор о людях. Через пять минут я знаю, что ее зовут Барбара Бендлер-Требиц и у меня имеется ее номер телефона, домашний адрес и искреннее приглашение заходить без стеснений в любое время. Стоит подумать: фройляйн мила, фигуриста, светловолоса и сероглаза. Ну, спасибо тебе, дружище Танкист – с помощью кота я с девушками еще не знакомился…
Гаснет свет и на экране появляется германский орел на фоне восходящего солнца – заставка журнала «Die Deutsche Wochenschau». Меня всегда удивляет странная особенность германской кинохроники – чрезвычайно бодрый голос диктора. Создается впечатление, что он сейчас захохочет в голос. Удивительным контрастом с этим является голос Левитана, который озвучивает нашу хронику и читает новости по нашему радио. Его голос, звучный, торжественный и несколько выспренный, точно призывает: посмотрите на наших Героев! Почувствуйте себя обязанными нашим Героям! Преклоните колени перед нашими Героями! И помните: наши Герои умирают ЗА ВАС!!!
Не знаю имени германского диктора, но мне кажется, что он как ребенок радуется: глядите, как ловко работает дивный механизм, изобретенный и разработанный Гениальным Механиком! Ах, как точно движутся рычажки, как шустро крутятся колесики, как красиво сжимаются и разжимаются пружинки! Конечно, это только мое мнение, но мне бы не понравилось, если бы меня изобразили бездушным винтиком огромной машины. Хотя, Макс, к примеру, не любит голос Левитана, говорит, что с таким голосом надо в опере петь, а не новости читать…
– Герр оберст, герр оберст! – страстный шепот соседки, – герр оберст, это – Вы?
А? Черт возьми, и правда – это мы! Вот Лавриненко, вот Бороздин, а это – это я? Ну, точно, я, вон и Танкист, высунул башку из-под комбеза… Диктор надрывается: «Наши славные союзники, танкисты русской тяжелой танковой бригады, разгромив французское механизированное соединение, отдыхают среди прекрасных пейзажей Большой Валлонии…» Так, а Большая Валлония – это у нас где? А, точно, это немцы так именуют северную часть Франции, которую теперь присоединят к Великой Германии…
– Господа, – визжит моя соседка, – Господа! Один из этих героев присутствует в зале! Он здесь, господа!
Показ прерван, свет в зале включен, все повскакали с мест. Зал гудит приветствиями. Приходится и мне встать. Танкист протестует против того, что его снимают с уютных колен, и, пытаясь удержаться, чувствительно выпускает когти. Дурень, нас же с тобой приветствуют, а ты еще и недоволен. В зал внесли шампанское, и протягивают мне бокал. Странно что никто не догадался прихватить еще и рюмку валерианки для кота… Добро, надо и нам отвечать.
– Спасибо, друзья. В Вашу честь и в честь Фюрера Германского народа, Адольфа Гитлера – ЗИГ ХАЙЛЬ!
Хорошо построен этот кинотеатр! Был бы построен похуже – крыша бы обвалилась, как пить дать! Последний раз подобный рев я слышал на футбольном матче «ЦСКА» Россия – «Рома» Италия. Все мужчины лезут пожать мне руку, все женщины – поцеловать, и все вместе, включая детей, тянутся погладить, потормошить Танкиста. Бедолага уже шипит, но я держу его крепко: не хватало только, чтоб ты союзников царапать начал…
Наконец, все кончилось, и можно снова смотреть журнал. Его начинают показывать снова, и на кадре со мной и Танкистом все снова орут «Хайль!» А хроника идет дальше. Бодрый голос диктора рассказывает о том, как героические союзники бьются на Дальнем востоке. Вот, под бравурный марш, небо прорезает добрая сотня бомбардировщиков. «Доблестные Люфтваффе демонстрируют свое боевое мастерство и беззаветную отвагу, свойственные арийской расе! Только что возвратившись после налета на японские острова, они снова поднимаются в воздух, неся грозное возмездие низшей расе!» Может быть там Макс? А это что такое?! Все тем же бодрым голосом диктор сообщает: «Скорбно и торжественно прошли похороны генерал-майора Анненкова, героически погибшего за дело торжества национал-социализма, патриотизма и фашизма во время операции по захвату Шанхая. Тело героя было доставлено в Москву, для торжественного захоронения у Кремлевской стены. Возлагает венок генерал-воевода Миллер. Генерал-фельдмаршал Браухич передает соболезнования и возлагает венок от Вермахта…» Как же так, Борис Владимирович, как же это так?!
Я встаю и иду к выходу. Кажется, Барбара что-то говорит мне… Плевать! Плевать на нее, плевать на кино, плевать на все, пойду и нарежусь до положения риз. Проклятые макаки, проклятые «томми», проклятая война…
Танкист, похоже, понимает, что мне не до него и затихает у меня на груди. В гостиницу, марш!
Как автомат я вхожу в гостиницу, поднимаюсь в свой номер. Горничная смотрит на меня с испугом, видно тоже чувствует, как кот.
– Фрау, прошу, мне в номер бутылку шнапса.
– У Вас что-то случилось, герр оберст? Какое-то горе?
Ах, эти участливые немки.
– Да фрау, горе.
Через пять минут у меня бутылка шнапса. Наливаю себе полный стакан, еще один – на помин души комдива «Князь Пожарский». Понеслась…
…Минут через сорок у меня нет шнапса, но нет и хмеля, а самое главное – нет больше желания пить в одиночку. Я вызываю горничную и прошу присмотреть за котом, пока я где-нибудь поужинаю. Заодно прошу назвать мне ресторан, откуда не выкидывают пьяных. По крайней мере – сразу. Помявшись, он рекомендует мне «Кабачок мамаши Хоффмайер». Она сообщает мне так же, что там имеются «эти девицы», и добавляет, что хотя она, лично, не одобряет подобное поведение, но считает, что для мужчин, особенно, если у них горе, которое нельзя залить водкой, «эти девицы» – весьма сильное лекарство. Спасибо тебе, добрая душа. Пойду в кабачок, авось, если там есть «эти девицы», там найдется и пара-тройка желающих выпить с офицером. Или дать офицеру в морду. Или получить от офицера по морде – как получится…
…Обстановка в кабачке вполне в духе чертовой свадьбы. Что-то громко и немелодично наяривает оркестр на эстраде. Дым сизыми клубами плавает под потолком. Несколько пар то ли танцуют, то ли бьются в падучей. За одним из столов поют, явно не то, что играет оркестр. Официанточка в чрезвычайно обтягивающем платье предлагает мне стол рядом с эстрадой. Нет, сегодня это не для меня. Вон тот, фройляйн, в углу. Благодарю.
Заглядываю в меню.
– Извините, фройляйн, а что значит «мясо по-русски»?
Она удивлена моим вопросом, безошибочно узнав во мне русского, но, как и положено вышколенной немецкой официантке, без запинки рапортует:
– Маринованное мясо, жаренное на вертеле. В качестве гарнира могу порекомендовать картофель пай и пикули.
Дивно. Значит, шашлык – это «мясо по-русски»? Ну-ну.
Я заказываю жаркое в горшочке, салат с ветчиной, сыр, и бутылку коньяку.
– И пока готовят заказ, фройляйн, не могли бы вы принести мне стакан русской водки?
– Конечно. Стакан русской водки и… – она выжидающе смотрит на меня.
– И еще один стакан. – Я усмехаюсь. – Уговорили, фройляйн.
Ей мой заказ кажется странным, но, видимо, она видывала и не такое. Через минуту у меня на столе два стакана водки. Залпом выпиваю один. Прислушиваюсь к ощущениям: не помогает. Будь оно все проклято, не помогает!..
Медленно, по-немецки, выцеживаю сквозь зубы второй стакан. На столе появляется мой заказ. Я принимаюсь за еду и коньяк. Еда хороша и коньяк не плох, но это я отмечаю как-то отрешенно, что ли. Сейчас у меня такое настроение, что если бы я пил самый поганый самогон и заедал его старой автопокрышкой, мне было бы все равно. Я не пьян, но сознание медленно подергивается какой-то белесой дымкой. Все мне чудится, что вот сейчас подойдет Борис Владимирович и скажет…
– Здравия желаю, господин штабс-капитан. Осмелюсь доложить: курсант Хенске находится в увольнении!
Я резко встаю и оборачиваюсь. Стоящий передо мной молодцеватый … э-э как тебя… оберштурмфюрер было отшатывается от моей драконьей внешности, но быстро берет себя в руки. Я знаю его. Вилли Хенске, мой курсант из Камы. Хороший парень и курсант толковый. Помнится, командиром отделения был… Это – вовремя. А то я один тут совсем в алкоголика превращусь…
– Какими судьбами, дружище?! Присаживайся! Рассказывай!
Он несколько смущен:
– Герр оберст, я не один. Со мной товарищи.
Пытаюсь разглядеть тех, о ком он говорит, но глаза что-то отказывают.
– Уместимся?
– Так точно!
– Так тащи их сюда, курсант. – Взмахом руки я подзываю официантку. – Фройляйн, мясо по-русски на всех, пару бутылок коньяка и пару бутылок водки. Холодную закуску из расчета на… – я быстро пересчитываю всех подошедших к столу эсэсманов, – на пятерых пьющих офицеров.
Подошедшие представляются. Оказывается, это мои недавние соседи по фронту. За это надо выпить.
Вилли смотри на наполненную рюмку, накрытую куском хлеба.
– Герр оберст, извините, но кого Вы поминаете? Мы его знаем?
Хорошие ребята, душевные.
– Вряд ли знаете, но слышать – слышали. Моего прежнего комдива, генерал-майора Анненкова. – Я встаю. – Вечная память павшим героям!
– Вечная память, – отзываются эсэсманы…
Офицерская пьянка набирает обороты. Хорошо, когда встречаешь друзей или, хотя бы, хороших товарищей. Из немцев я бы хотел сейчас видеть Макса, но и Вилли со товарищи годится.
Мы приканчиваем шашлык, и теперь заказываем свиные ноги. Тоже очень хорошая закуска. Минут пять тому назад мы с большим чувством допели «Мы – кайзерова конница», а теперь, с не меньшим воодушевлением выводим:
Тихо вокруг.
Сопки покрыты мглой.
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой.
Белеют кресты.
Это герои спят.
Прошлого тени кружатся вновь,
О жертвах боев твердят.
Не все из сидящих за нашим столом знают русский в достаточной мере, чтобы петь песни, но энтузиазм и количество выпитого с лихвой восполняют пробелы языкознания.
Эт-то что за новости?! Это кому там не нравится наша песня?! Да ты у меня сейчас сам эту песню десять раз пропоешь, причем стоя на голове, шпак несчастный! Да не надо, Вилли, не утруждай себя, я и один ему растолкую… Не может быть! За столиком вместе с невежей сидит… Точно, она! Марика Рекк, та самая, с которой я познакомился еще в Крыму, в то, памятное, последнее мирное лето, когда добывал для Шрамма госпожу Серову. Она мне тогда так понравилась, что я даже, грешным делом, пожалел, что вместе с женой отдыхаю… А, ну-ка…
– Фройляйн, скажите, у вас есть цветы? – обращаюсь я к проходящей мимо официантке.
Она кивает.
– Какой бы цветок Вам хотелось, герр оберст?
– Розу, белую.
– В петлицу? – уточняет официантка.
– Да нет, обычную, на длинной ножке.
– Сию минуту, – она торопится уходить, но я останавливаю ее.
– Момент, фройляйн. Пришлите-ка мне кого-нибудь из оркестра.
Официантка быстро исполняет заказ. На столе лежит пышная белая роза, а около меня стоит огромный, расплывшийся дирижер. Интересуюсь, знает ли он вальс из фильма «Опрокинутый мир»? О, да, конечно, он знает. Протягиваю ему пятьдесят марок.
– Сыграйте мне этот вальс, но начнете в тот момент, когда я подойду во-он к тому столику, понятно?
О, да, ему понятно. Правда, он считает своим долгом предупредить, что фройляйн Рекк очень разборчива в знакомствах, и может отказаться, но я твердо сообщаю ему, что это – мое дело. Кивнув, он уходит к оркестру.
Встаю и иду к столику. Мне остается сделать последний шаг, как с эстрады звучат первые такты вальса. Кладу перед «королевой чардаша» свою розу и щелкаю каблуками:
– Позвольте пригласить Вас, фройляйн Рекк, на тур вальса.
Один из мужчин, сидящих за ее столиком, хочет возразить, но я пристально смотрю на него, и он замолкает. Еще бы: такая рожа да еще и при оружии…
Марика встает и, совершенно спокойно взглянув на мою крокодилью физиономию, ясным голоском отвечает:
– Охотно, герр оберст, благодарю Вас.
Естественно, она танцует лучше меня, но я тоже кое-что могу. Мы кружим по залу.
– Вы были во Франции, герр оберст?
– Да, фройляйн.
Она ждет продолжения, но я молчу. Черт возьми, я просто потрясен тем, как она выглядит вблизи.
Она внимательно смотрит на меня и вдруг спрашивает:
– Скажите: почему у меня такое ощущение, что мы виделись прежде? Я Вас знаю?
– Думаю, что знаете, хотя и вряд ли помните, фройляйн Рекк, – я усмехаюсь. – Особенно, если учесть, что со времен нашего знакомства я несколько изменился…
Она вдруг резко останавливается и в упор разглядывает меня. Затем сделав шажок назад тихо спрашивает:
– Крым, съемки, Ваш друг летчик – это были ВЫ?!
С ума сойти! Вот что значит профессиональная память актрисы!
– Да, фройляйн, это был я.
Секунду она молчит, потом подходит ко мне поближе, и ласково прикасается рукой к моему лицу.
– Господи, Сефолотт, где же это Вас так?
– В Манчжурии. Понимаете, фройляйн…
Она зажимает мне рот рукой:
– Марика. Для Вас – Марика.
– Хорошо. Понимаете, Марика, танк загорелся, а мне нужно было обязательно вытащить одного парня, который мог сгореть в башне. Вот я немного и поджарился…
Танец кончился. Я провожаю ее к столу.
– Большое спасибо за доставленное удовольствие. Честь имею, господа!
Я возвращаюсь к своему столу. Парни только что рты не пооткрывали. Наконец Вилли выдавливает из себя:
– Фантастика, герр оберст! Марика Рекк, и вдруг вальс с офицером? Фантастика…
Он не успевает договорить. С эстрады раздается:
– Дамы и господа. Наша очаровательная гостья, госпожа Марика Рекк, исполнит песню «На сопках Манчжурии», которую она посвящает своему старому другу, оберсту Соколоффу!
Впору и самому рот раскрыть. Чудны дела твои, Господи!
…Тихо вокруг.
Ветер туман унес.
На сопках маньчжурских воины спят
И русских не слышат слез.
Плачет, плачет мать родная,
Плачет молодая жена,
Плачут все, как один человек,
Свой рок и судьбу кляня!
Она поет с легким акцентом, но это даже прибавляет прелести ее исполнению. Боже мой, она идет к нашему столику…
Пусть гаолян
Вам навевает сны.
Спите герои русской земли
Отчизны родной сыны!
Она подошла к нам и поднимает меня со стула. Она что, хочет, чтобы я пел с ней? А давай!
Вы пали за Русь!
Погибли Вы за Отчизну!
Поверьте, мы за Вас отомстим
И справим мы славную тризну!
Марика Рекк стоит предо мной и улыбается:
– Сефолотт, Вы представите меня Вашим друзьям?
– Охотно, Марика.
Через минуту она уже сидит рядом со мной и весело щебечет, выпивая бокал за бокалом принесенное шампанское. Эсэсманы пребывают в состоянии полного непонимания с выражением на лице «этого-не-может-быть-но-раз-это-происходит-то-мы-вероятно-спим-или-мир-перевернулся»!
А еще через час мы с Марикой отправляемся ко мне в гостиницу. Мое прибытие в обнимку с фройляйн Рекк окончательно добивает метрдотеля, который теперь, видимо, не шелохнется, даже если завтра я влечу в свой номер на самолете, который будет пилотировать лично рейхсмаршал.
– О, у тебя здесь прекрасный коньяк! Налей мне, только немного. Ах, какая прелесть, очаровательный котик. Кис-кис-кис. Милый, ты не поможешь мне расстегнуть эту безобразно тугую застежку?..