Текст книги "Монограмма"

Автор книги: Александр Иванченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Медитация на атрибутах Нирваны (Упасама-Ануссати) предписывается людям острого интеллекта, чей разум способен осознать высокие и бескачественные свойства (не-свойства) Необусловленного (Нирваны) и чей опыт уже подвигает на преодоление сансары. Тем не менее эта медитация может с успехом практиковаться всеми учениками Благородного Пути, независимо от степени продвинутости каждого, всеми, кто желает себе душевного мира и покоя. Ибо даже если человек только слышит о безмятежности Нирваны, его разум очищается и наполняется миром. Самая мысль о Ниббане наполняет сердце покоем.

Ученик должен созерцать эти свойства Нирваны с полным пониманием их значения, вникая во все оттенки смысла каждого; он должен размышлять о Нирване как в негативном, так и в позитивном аспектах (то есть о том, чем она является и чем не является, что она утверждает и что отрицает), осознанно повторяя – мысленно и устно – каждое определение Нирваны. Никакого механического повторения или ментального автоматического проговаривания этих определений истинный ученик не допускает в своей медитации.

При созерцании атрибутов Нирваны Пять препятствий к Просветлению (ниваран – чувственные желания; ненависть и гнев; лень и оцепенелость; беспокойство и тревога; сомнение) преодолеваются, и медитация протекает успешно. Жизненные токи успокаиваются, рассудок проясняется, и чувство приятности и легкости возникает у медитирующего.

Посвятивший себя этой медитации засыпает легко, спит спокойно, просыпается счастливым. Его чувства и разум умиротворены. Вожделение и ненависть пройдут мимо него. Он не знает заблуждения, наделен чувством стыда, доброжелателен, добросовестен. Он смирен, светел ликом и дружествен, уважаем и почитаем окружающими. Он не знает страха, всегда усерден; его воля не знает усталости, а постоянная склонность к возвышенному и величественному очищает его пути.

№ 59. Эту фотографию Лида любит больше всех. Бедная, в половиках, комната, кровать застелена белым покрывалом, кружева на тумбочке и комоде, затейливый подзор. Тяжелая застекленная картина над койкой (коровы, пастух, закат). Хозяйка, подруга Марины Васильевны Липа, сидит в уголочке и читает книгу. Простодушное одиночество девичества, чистота, порядок, ожидание; за окном, по-видимому, зима: так в доме прибрано и уютно. Отчего эта фотография так мила Лиде?

В этой комнате жила и мать Лиды. Что-то неуловимо выражает ее присутствие здесь, но еще больше присутствие ее, самой Лиды. Лида догадывается, она в этой комнате впервые начала быть.

Как они впервые, ее будущие мать и отец, встретились здесь? Какой повод уйти изобрела Липа? С каким вареньем пили чай? Что бормотало в тот момент радио (оно на комоде, тоже под кружевной накидкой)? Как отец впервые обнял мать – и как они при этом оба смутились? Нет сомнения, что тогда смущались по-иному, целомудреннее, что ли, проще, искреннее. И какая метель мела тогда за окном? И как, уже под утро, оба уже вместе, а не порознь счастливые, они рассчитывали свою будущую жизнь, все еще не принимая в расчет ее, Лиду, хотя она уже была, была.

Невыразимая тоска и жалость охватывает Лиду всякий раз, когда она смотрит на этот снимок. Мир до нас – это еще ужаснее, больнее, неотвратимее, чем мир после нас.

№ 60. Вот та же комната с видом на другую кровать, наверное мамину. Кровать – этот самый человечный из предметов, служащих человеку, почти живой, – уже безжизненна, мертва: матрац туго закатан в ноги, дверцы тумбочки открыты, половичок сбит. Подруги грустно стоят в прощальных слезах, в темных осенних пальто, чемодан у ног. Удивленные ходики с размашистым маятником недоуменно скосились на уезжающую. Мать, сильно беременная, на седьмом, должно быть, месяце (в белой роскошной шали, в модных тогда венгерках), заливается слезами, и Лида понимает, что это слезы и ее, Лиды, слезы сквозь нее, может быть, о ней. Вот-вот подъедет на полуторке отец и увезет их. Им дали квартиру. (А где была в этот момент Аля, ведь она уже была? Странно ее отсутствие всегда, везде, и в этот важный миг тоже – как ее отсутствие потом во всей жизни Лиды.)

№ 1. Нет никакого тирана, деспота, палача, нет никакого страха перед тираном. Страх перед диктатором – это персонифицированный страх толпы перед собственным инстинктом уничтожения. Массы, не смея – или не умея – реализовать собственной жестокости, поручают этот инстинкт тирану, мысленно (ментально) дозволяют ему сделать все, чего не смеют сами. Отсюда – восторг, восхищение и поклонение тирану: они поклоняются себе, своей жестокости и влечению к убийству. Почему толпа так легко прощает ему горы трупов, моря крови? Потому что это ее трупы, ее моря. Ее чаяния, хотя и не ее деяния – достигшая осуществления не в ней, но ее цель.

Из записей Лиды. Бог – это проблема отнюдь не научная, интеллектуальная, но моральная, этическая, нравственная. Именно поэтому Его существование никогда не может быть ни опровергнуто, ни доказано: каждый разрешает эту проблему самостоятельно, в согласии с собственным опытом – и для одного себя. Найденная этическая истина индивидуальна и непередаваема, тогда как научная истина – соборна. Но и открытый нами однажды, Он не принадлежит нам раз и навсегда, и всякое наше падение сопровождается Его утратой: утрата Его и есть наше падение. Он открывается нами заново и заново, добывается кровью сердца с разрешением всякого сомнения, всякой нравственной проблемы, всякого морального вопроса, всякого духовного кризиса. Мы приближаемся к Нему ровно настолько, насколько удаляемся от зла. Мы удаляемся от Него ровно настолько, насколько удаляемся от добра. Мы предстоим Ему, и Он предстоит нам, лицо в лицо, глаза в глаза, и никого нет между нами. Его присутствие в нашей душе всегда сокровенно, и никто не может сделать своего Бога нашим и нашего Бога – своим. Потерявший Бога в своей душе отдает Его нам: утративший в Него веру не разрушает нашу веру, а укрепляет ее. Он возрастает, убывая; Он убывает, возрастая. Вот почему чем меньше, тем больше Бога в мире. Его существование в мире всемерно и в то же время тайно: зрящий Его в себе зрит Его везде: не видящий Его в себе не видит Его нигде. Никто не откроет Его нам, кроме нас самих; зато, открытого, никто не отнимет. Кто извне может повредить тебе, если в твоей душе Бог? Кто защитит тебя, если Его там нет?

Научные же истины открываются однажды – и для всех. Мы не сомневаемся в них, легко принимая их на веру, хотя бы и ничего не смыслили в них. С каким равнодушием мы позволяем им утверждаться в мире – хотя, бывает, от них зависит самая жизнь.

Любая же моральная истина всегда утверждается с кровью, ее утверждение всегда болезненно, потому что личностно, и болезненно потому, что сопряжено с бесконечностью, ибо носитель ее – Бог. Удивительно, что все, даже в науке, что соприкасается с идеей бесконечности, странным образом перетекает в проблему нравственную, то есть в проблему духовную, Божественную. Мир достигнет совершенства, если стремление к Богу и научный поиск совпадут. Не об этом ли сказано в Шветашватара упанишаде: «Когда люди свернут пространство, как кожу, тогда и без распознавания Бога наступит конец их страданиям». Бог и научное достижение (свертывание пространства) здесь примирены и приравнены друг к другу. Преодоление пространства означает постижение Бога, а достижение того и другого приравнивается к избавлению от страданий.

«Кем Он не понят, тем понят, кем понят, тот не знает Его. Он не распознан распознавшими, распознан нераспознавшими. Так слышали мы от древних, которые разъяснили нам это» (Кена упанишада).

МЕДИТАЦИЯ ЛИДЫ: ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ. Глобальная цель буддийской медитации – очищение разума, всей ментальности человека. Разум является источником как блаженства, так и страдания и поэтому служит предметом постоянных забот адепта. Будда завещал своим последователям три основных принципа: не делать зла, делать добро, очищать разум. Сама Нирвана определяется лишь как состояние разума, свободного от нечистоты и заблуждения: это не какая-то внешняя цель, небеса или «рай» христианства, но божественный дар сердца. Ни зло, ни добро не имеют самостоятельной ценности в буддизме, та или иная мера участия нашего «я» в той или иной ситуации жизни (то есть степень загрязнения нашего разума) делают вещество жизни добром или злом. Самый мир преображается согласно состоянию нашего разума: он добр и счастлив, когда добры и счастливы мы сами, и он зол и несчастлив, когда злы и несчастливы мы. Только чистый разум отражает истину: смятенный и хаотический ум не видит вокруг себя ничего, кроме хаоса и смятения. Все усилия индивидуума должны быть направлены поэтому на достижение чистоты разума. Преодолеть зло в себе означает преодолеть зло мира.

Благодаря неведению (авиджджа, санскр. авидья) мы перерождаемся и страдаем, и страдаем, потому что отождествляем себя с обусловленными вещами, природа которых – вечная текучесть, изменчивость, преходящесть и становление. Мы относимся к ним так, как если бы то, что случается с ними, случалось с нами. В этом основной конфликт существования: мы жаждем вечного, неизменного и постоянного, а нас окружает лишь преходящее, обусловленное и изменчивое. Самая наша мысль о непреходящем – преходяща, самое наше желание вечного – невечно, ибо исходит из вечно становящегося разума.

Человек, ослепленный авидьей, сжигает себя огнем желания и поэтому не видит сущности феноменальных вещей, природа которых – вечное становление. В своем невежестве человек принимает вечное за невечное, чистое за нечистое, доброе за злое, и наоборот, и поэтому страдает. Других причин нет. Страдание будет сопровождать его до тех пор, пока он не изменит точки зрения, не переменит своих целей и не достигнет мудрости. Страдание и зло, таким образом, выступают как неизбежные атрибуты неведения (авидьи), постоянные спутники незнания, и даны нам как индивидуальный и коллективный опыт. Поскольку универсальность страдания не самоочевидна, является нам под покровом Майи (иллюзии) и люди склонны забывать его уроки, неустанные попытки разума осознать этот факт становятся необходимыми. Острое осознание этого достигается медитацией. Без каких-то проблесков мудрости, однако – и без необходимого опыта страдания, – самая мысль о медитации будет невозможной. С другой стороны, уже пробуждающаяся мудрость не получит развития, если не будет поддержана созерцанием. Будда говорит поэтому (Дхаммапада, пада 227): «Без дхьяны (медитации, созерцания) нет праджни (мудрости), без праджни нет дхьяны; но тот, у кого и дхьяна, и праджня, – близок к Нирване».

Шила. Самадхи (концентрация) как средство ментального очищения предполагает достижение моральной чистоты (шилы). Укрепление морали индивидуума в буддийской системе ментального воспитания является необходимым условием для духовного прогресса. Добродетели, моральному поведению, нравственности придается первостепенное значение, так как, будучи противоядием аморальности, они освобождают ученика от раскаяния и мук нечистой совести, которые были бы непреодолимой помехой для достижения концентрации. Совершенная нравственность избавляет ученика также от сомнений и колебаний, и его разум легко сосредоточивается. Нечистый же разум беспокоен, ибо нечистая совесть постоянно возвращается в прошлое, стремясь утвердить в нем моральный порядок. Однако всякая нечистота будет вскоре преодолена в сознании йогина, если не будет новых поводов для раскаяния. Незапятнанная шила (мораль) является поэтому основой самадхи (концентрации). Чистота тела, речи и разума – вот что такое истинная шила. Ни одной из ее составляющих пренебречь нельзя.

Для того чтобы поддерживать в себе постоянное нравственное состояние, необходима, прежде всего, сдержанность чувств (индрия-самвара), или охрана «врат чувств». Постоянное самонаблюдение и самоотчет во всех входящих в разум впечатлениях – первая добродетель истинного буддиста. Мы должны научиться замечать (фиксировать) и исследовать всякое чувствование, которое, как враг, проникает в цитадель нашего разума, с тем, чтобы обезвредить или даже вовсе не допустить его. Полная же сдержанность чувств возможна только тогда, когда ученик отвлекает свои чувства от предметов чувств (чувственных объектов), «как черепаха (втягивает) свои члены под панцирь» (Бхагавадгита), удаляет их «как коров с пастбища». Следует заметить, однако, что для продвинутого ученика обуздание чувств не означает невосприятия, некоего насильственного подавления органа ощущения. Это означает лишь восприятие объекта в его истинном свете, подлинной безличной, а не мнимой личностной природе, то есть безотносительно к нашему «я», что не дает возникнуть желанию, а желанию уже возникшему превратиться в жажду. Для успешной практики индрия-самвары необходимы четыре правильных усилия (см. VI ступень Благородного Восьмеричного Пути). Необходимы также правильные (то есть праведные) средства к жизни, получение средств к существованию из чистых источников, не связанных с насилием, кровью, ложью, обманом, всеми видами аморальности и нечистоты. Чистота средств к жизни всегда существенна для успеха в медитации (см. V ступень Благородного Восьмеричного Пути).

Одежда. Одежда используется учеником только для того, чтобы прикрыть наготу тела и защитить его от жара, холода и насекомых. Цель одежды – не украшение тела, не привлечение полового партнера (эти стремления находят массу уловок и оправданий), но именно защита от крайностей климата и других внешних воздействий. Иные одежды ведут лишь к тщеславию и беспокойству тела и ума. Одна из ранних буддийских аскетических практик предписывает монаху одеваться в платье из лоскутьев, найденных на свалках и в местах погребения. Желтый (или шафрановый) цвет одежд буддийской Сангхи (общины) символизирует именно ветхость и бедность одеяния, смирение и непритязательность вкусов вставшего на Путь Освобождения. Удобство, чистота и простота – вот единственные требования к одежде.

Пища. Пища ученика Будды должна быть надлежащей и умеренной. Она принимается лишь один или два раза в день (не позже чем солнце выйдет из зенита) и в количестве, достаточном для поддержания здоровья (шесть-восемь наполнений рта – таков ежедневный объем пищи буддийского монаха). Пища не принимается ради развлечения – иные едят лишь для того, чтобы рассеять скуку, – ни ради наслаждения, ни ради чрезмерного насыщения, ни ради силы и красоты тела; она принимается лишь ради здоровья, служения долгу и сохранения жизни в чистоте. Бхагавадгита (гл. XVII) рассматривает три рода пищи: саттвическую (чистую, божественную, светлую), раджасическую (страстную), тамасическую (темную) и соответствующие им три типа темпераментов. «Пища, повышающая долголетие, крепость, силу, здоровье, бодрость, хорошее самочувствие, сочная, мягкая, маслянистая, укрепляющая, вкусная – дорогá саттвичным (светлым) людям. Острая, кислая, соленая, слишком горячая, возбуждающая, сухая, обжигающая, жгучая, пряная пища – приятна раджасическим (страстным) людям; причиняет страдание, старение, тяжесть, болезнь. Испорченная, безвкусная, нечистая, несвежая, переночевавшая, оставшаяся от трапезы пища, негодная для жертвы, – дорога тамасическим (темным) людям». Надлежащей пищей для йогина, таким образом, будет саттвическая пища, умиротворяющая чувства и разум. В этой связи следует подчеркнуть, что важнейшее качество пищи «саттвик» – ее нейтральность для вкуса. Саттвическая пища не привязывает, и принятие такой пищи уже само по себе является йогой.

Принимая пищу, как больной принимает лекарство, ученик не позволяет желанию и страсти проникнуть в его разум. Он принимает ее спокойно и сосредоточенно, свободный от всех негативных эмоций, не блуждая мыслями и чувствами. Он думает во время еды только о приятном, никакая мысль суеты, вожделения или ненависти не должна посещать йогина вообще и тем более во время принятия пищи. Так пища будет надлежащим образом очищена, усвоена, и действие ее будет благотворно. В противном случае вы проглотите ее вместе со своими страхом, завистью и злобой.

Умеренная и надлежащая пища уравновешивает разум. Сознание йогина просветляется, дремота и сонливость не преследуют его во время медитации, его воля крепка, разум всегда живой, внимательный и сосредоточенный.

Место. Для медитации рекомендуется уединенное, спокойное и хорошо защищенное место, в лесу (у подножия дерева), в пустом доме, в пещере или на вершине холма. В современных городских условиях лучше отдельная комната или хотя бы уголок в ней, который должен быть оберегаем как святыня. Никакие нечистые, суетливые и недостойные люди не должны допускаться на место медитации; более того, даже сам йогин, если он не чувствует в себе достаточной чистоты и мира, не должен приближаться к своему священному месту. Лучше преодолеть свою нечистоту и смятение в другом месте, а затем уже приступить к упражнениям.

Время. Лучшим временем медитации считается восход солнца, полдень и вечер. Время восхода признается лучшим из трех, божественным моментом (Брахма-мухуртой). Это период бодрости, решительной воли, твердости, интеллектуального и морального пробуждения. Этот факт иллюстрируется Просветлением Будды, достигнутым им на рассвете под деревом Бодхи. Утром ум свеж и спокоен, настоящее всецело принадлежит нам, будущее сияет, как незамутненное солнце, и все негативное, тревожащее и беспокоящее отделено сном и новой надеждой, отодвинуто в прошлое.

Поза. Лучшей позой признается так называемая поза лотоса, иначе – падмасана (также Буддхасана – «поза Будды», Ваджрасана – «алмазная поза» и т. п.) – положение со скрещенными ногами, подошвами вверх. Поскольку эта поза чрезвычайно трудна для начинающих, допускается любая удобная поза, не слишком, однако, расслабляющая, но и не слишком напряженная. Для успеха медитации существенны лишь прямая спина (шея и туловище на одной линии), твердая воля да чистая совесть, без которой никто не может даже и мечтать о медитации. Впрочем, воля и чистая совесть почти всегда связаны друг с другом, и отсутствие одной будет означать отсутствие другой. Взгляд фиксируется на кончике носа, глаза закрыты (или открыты, если объект медитации визуальный, а не ментальный).

Препятствия к самадхи. Буддхагхоша в своей «Висуддхимагге» перечисляет десять препятствий к самадхи (концентрации): неподходящее место медитации (вызывающее беспокойство, тревогу, полное суеты и привязанности, минувших страстей и т. п.); семья (излишняя привязанность и забота о ее благополучии); чрезмерная забота о необходимом: одежде, пище, питье, крове, лекарствах и т. п.; друзья или ученики, изучающие Дхамму, которые своими вопросами отвлекают от занятий медитацией; труды и заботы (разнообразная работа: ремонт дома, чистка, уборка и т. п.); чрезмерное телесное напряжение, которое нарушает спокойствие разума: путешествие (имеется в виду любой род длительного путешествия, связанного с новыми впечатлениями, возбуждением психики, переменой места медитации, что также препятствует самадхи); родственники и близкие (учитель, ученик, близкие и далекие родственники, друзья, всякий человек, чье здоровье и пошатнувшееся благополучие причиняют беспокойство и огорчение); болезнь (всякая болезнь тела и разума); изучение (подразумевается детальное и скрупулезное исследование Дхаммы – даже оно может быть препятствием в медитации); паранормальные силы – иддхи (ученик не должен соблазняться достижением психических сил, возникающих в результате успешной практики, в противном случае они становятся препятствием для дальнейшего прогресса). Буддхагхоша перечисляет также и некоторые малые препятствия: длинные волосы, ногти, нечистота тела и одежды и т. п.

Еще более существенными препятствиями в практике являются пять ментальных препятствий к самадхи, так называемых ниваран (см. VII ступень Восьмеричного Благородного Пути), преодолению которых в системе духовного воспитания ученика отводится особое место. Эти пять препятствий: камаччханда (чувственные желания); вьяпада (гнев, ненависть, недоброжелательство, злоба); тхина-миддха (лень и оцепенелость, апатия); уддхаччакуккучча (беспокойство и тревога); вичикиччха (сомнения) – называются ниваранами (помехами, препятствиями) потому, что они препятствуют развитию (бхавана) самадхи (концентрации) и випассаны (инсайта, мудрости), окутывая разум плотным покровом апатии и неведения. Без их преодоления невозможно достичь самадхи и випассаны, без которых недостижима Нирвана. Они становятся причинами слепоты и невежества, совлекающими ученика с истинного пути.

«Камаччханда» означает чувственное желание, вызванное любым из пяти чувств. Привязанность к объектам чувств – образам, звукам, запахам, вкусам, вещам осязаемым – рассматривается как рабство у феноменального мира, один из родов уз, привязывающих человека к колесу сансары. Следующие шесть дхамм (условий) ведут к искоренению камаччханды: созерцание десяти «нечистых» (см. Асубха-Бхавана) и распознавание отвратительной сути объекта; постоянная медитация на отвратительности материального; охрана врат чувств, самообуздание (индрия-самвара); умеренность в пище; дружба с достойными и добрыми людьми на Пути; полезные разговоры (то есть разговоры о смирении, простоте, удовлетворенности, Дхамме и т. п.).

Вьяпада (гнев, злоба, ненависть, отвращение). Желательный объект ведет к привязанности, тогда как нежелательный – к ненависти и отвращению. Привязанность и отвращение – два великих огня, которые сжигают мир. Вместе с неведением (авидьей) они становятся причиной всякого страдания в мире. Следующие шесть дхамм ведут к искоренению въяпады: восприятие всякого объекта с мыслями о добре; предвосхищающая всякое движение ненависти дружественность – постоянная медитация на любви-доброте ко всему живому (см. Майтри-Бхавана); размышление о том, что карма каждого живого существа является следствием его добрых и злых деяний, и поэтому всякое проявление его жизни почти всегда предопределено его кармой; дальнейшее, более глубокое, проникновение в закон кармы и размышление о ее неотвратимости; дружба с достойными и добрыми людьми; полезные разговоры.

Тхина-миддха (лень и оцепенелость, апатия). Имеются в виду прежде всего ментальные леность и апатия, которые парализуют волю и снижают энергию. Следующие шесть дхамм ведут к искоренению тхина-миддхи: размышление о том, что чрезмерная еда становится причиной лени и апатии, а умеренная, напротив, продуцирует волю и энергию; изменение позы, которая вызывает лень и оцепенелость, на другую, более динамичную; созерцание источника света (яркой звезды, полной луны, лампы, светильника, солнца, сокрытого облаком): продолжительное пребывание на открытом пространстве, в открытых местах; дружба с добрыми, живыми и энергичными людьми; полезные разговоры.

Уддхаччакуккучча (ментальные беспокойство и тревога). Это ментальное состояние связано со всеми видами неморального сознания, сопутствует нечистой совести. Как правило, зло совершается с тревогой и беспокойством, во всяком случае, они всегда следуют за злом. Беспокойство – это предчувствие раскаяния за совершаемое зло, тогда как тревога – само раскаяние о содеянном и сожаление о несовершенном добре. Следующие шесть дхамм ведут к искоренению уддхаччакуккуччи: приобретение великой учености (в Дхамме, учении Будды); постоянное вопрошание о том, что должно и что не должно; обсуждение и понимание природы Винаи (свод моральных и дисциплинарных наставлений буддийской Сангхи) и следование ее предписаниям; связь со старшими и почтенными бхиккху (тхера), искушенными в вопросах Дхаммы; дружба с достойными и добрыми людьми, следующими наставлениям Винаи; полезные разговоры.

Вичикиччха (нерешительность, сомнение). Сомнение приравнивается к отсутствию мудрости. Имеется в виду не только сомнение в Будде и его учении, но и всякое сомнение, сопровождающее то или иное действие и его результат. Такой сомневающийся не может решить ничего определенно, не в состоянии совершить выбор и вечно колеблется. Шесть следующих дхамм ведут к искоренению вичикиччхи: приобретение великой учености в Дхамме, знание Дхаммы и Винаи; обдумывание и вопрошание, обсуждение со сведущими различных вопросов, касающихся Трех Сокровищ, или Трех Драгоценностей буддизма (Тиратаны) – Будды, Дхаммы и Сангхи; понимание природы Винаи; возбуждение в себе решительности и воли, веры в Три Сокровища; дружба с добрыми и достойными людьми, склонными к вере; полезные разговоры (относительно выдающихся свойств Будды, Дхаммы и Сангхи).

Таким образом, мораль (шила), контроль чувств (индрия-самвара), умеренность в пище, чистота места и средств к существованию вместе с четырьмя правильными усилиями и преодолением ниваран составляют необходимые условия для достижения самадхи. Пренебрежение хотя бы одним из этих условий ведет к поражению ученика.

В Кхуддака-Никайе (последнем, пятом, разделе Сутта-Питаки Палийского канона) утверждается, что зрелость разума – еще одно условие, необходимое для достижения Просветления. В противном случае все попытки в медитации будут безуспешными, и разум медитирующего, не готовый адекватно воспринять даже целей медитации, будет сокрушен страхом, ненавистью и вожделением. Не входя в детальное обсуждение этого вопроса, мы лишь скажем, что необходимая зрелость разума всецело является плодом кармы, и никто не может приблизиться к цели раньше, чем этот плод созреет. Учитель лишь осторожно направляет ученика в сторону света, только указывая Путь, по которому ученик должен пройти вместе со своей кармой сам. Учитель и ученик в духовной практике древних индусов составляют неразрывное единство.

Все одиннадцать медитаций Лида распределяет для ежедневной регулярной практики в следующем порядке:

Ежедневно утром: 1. Майтри-Бхавана и 2. Ариясачча.

Ежедневно в полдень: Медитация на Защитном круге.

Ежедневно вечером —

Понедельник: 1. Асубха-Бхавана и 2. Анапанасати.

Вторник: 1. Каягатасати и 2. Анапанасати.

Среда: 1. Ахаре Патикула Саньня и 2. Анапанасати.

Четверг: 1. Марана-Ануссати и 2. Анапанасати.

Пятница: 1. Шила-Ануссати и 2. Анапанасати.

Суббота: 1. Буддха-Ануссати и 2. Анапанасати.

Воскресенье: 1. Упасама-Ануссати и 2. Анапанасати.

Эти одиннадцать медитаций охватывают всю полноту ментального воспитания ученика, все типологии характеров и темпераментов и будут полезны всякому, вставшему на Путь, ищущему добра и света.

Из записей Лиды. Если все проявленное, мир, сансара – иллюзия и обман, то как же иначе это может быть постигнуто, как не через предательство друзей, измену близких, крушение надежд, муку, разочарование, страдание? Мы все друг для друга – мука, мы все друг для друга – разочарование, причем свойство этого обмана таково, что каждый считает причиной своего страдания другого, а не жизнь или самого себя. Помыслить о зле и страдании как о всепроникающем принципе существования и, стало быть, как о муке и страдании каждого (с чего и начинается, собственно, человек) – значит уравняться в жизнеощущении со всеми. А это уже значит прорвать сеть Майи, выйти в иные пределы, и разве мы не должны поэтому броситься на шею предавшему нас, посмотреть с любовью на собственного убийцу, на собственных детей, обманувших наши надежды, – на все, что завершит здание нашего опыта и положит последний камень в наше отчаяние – уже перерастающее на наших глазах в несокрушимое благо?

№ 1. Боги и асуры, и те и другие, рожденные от Праджапати, прародителя существ, пришли разделить наследство своего отца, то есть речь, а именно: истинное и неистинное, речь истинную и речь неистинную. Они, боги и асуры, говорили сначала одинаковое: и истинное и неистинное, и поэтому, говоря одинаковое, они были одинаковыми.

Затем боги отказались от неистинного, удержав истинное, асуры же отказались от истинного, удержав неистинное.

Истинное, что оставалось в асурах, увидело это и сказало: «Поистине боги отказались от неистинного и удержали истинное. Пойду я лучше туда!» Так истинное перешло к богам.

Неистинное же, что оставалось в богах, увидело это и сказало: «Поистине асуры отказались от истинного и удержали неистинное. Пойду я лучше туда!» Так неистинное перешло к асурам.

С тех пор боги говорили все истинное, а асуры – все неистинное. Говоря различное, они были различными.

Боги, говоря истинное, были как бы слабее, как бы беднее. Поэтому тот, кто говорит истинное, становится как бы слабее, как бы беднее. Однако в конце он, несомненно, восторжествует, ибо боги поистине восторжествовали.

Асуры, говоря неистинное, были сильны, как солончак, были как бы богатыми. Поэтому тот, кто говорит неистинное, силен, как солончак, становится как бы богатым. Однако в конце он, несомненно, падет, ибо асуры поистине пали (Шатапатха-Брахмана).

Вот что следует знать о богах и асурах.

ШЕСТАЯ ЛИНИЯ ОБОРОНЫ: БХАВАЧАКРА.

Шестую линию обороны составляло изображение Колеса жизни, или Колеса становления (Колеса сансары, как оно называется в буддийской метафизике). Изображение Колеса жизни можно встретить почти в каждом буддийском храме или монастыре. Бхавачакра (бхава – «становление», чакра (чакка) – «колесо») символизирует сансару, нескончаемый круговорот профанического существования, мир непостоянства, страдания и зла. Лида выполнила этот круг на холсте маслом, с тщательной проработкой деталей, и заключила затем в тяжелую бронзовую оправу, вытащив из нее круглое отсыревшее зеркало. Зеркало сразу же разбилось.

Круг висит на стене напротив шестого ряда стеллажей и надолго задерживает возле себя зрителя. Точность и мастерство письма почти безупречны, и назвать картину шедевром мешает разве что некая окончательность настроения, герметизм замысла, ригоризм мазка, не оставляющие почти никакого пространства для эмоционального маневра, что, впрочем, может быть отнесено на счет мыслителя, а не живописца: Лида здесь скорее философ, чем художник. (Любопытно, что мучительная, всю жизнь преследовавшая Лиду тяга к кисти здесь исчерпалась вполне, и больше она к этой теме своей жизни не возвращалась.)

Круг разделен на шесть секторов, шесть областей существования (лок), в которых перерождаются существа: мир богов (девов) – дева-лока; мир титанов, демонов, падших богов (асуров) – асура-лока; мир страждущих духов, призраков и привидений (претов) – прета-лока; адские миры и чистилища – нарака-лока; мир животных – тирьяк-лока; человеческий мир – нара-лока. Все формы и состояния сансарического бытия, несмотря на призрачное счастье в некоторых из них, – состояния страдания, и до тех пор, пока существа не осознают этого, Колесо рождений и смертей будет вращаться для них непрерывно.