Текст книги "Монограмма"

Автор книги: Александр Иванченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Воды в общежитии не было, но вахтерша тетя Маша грела им на всех небольшой бак и встречала их со смены с теплой водой. Так они все восемь человек и мылись одной водой в корыте по очереди, едва ополоснувшись из алюминиевого ковша. Поливала их в кухне тоже добрая тетя Марья. Потом сидели по комнатам, суша волосы, и пили чай с вкусными сайками, купленными на заводской проходной. Рабочих завода подкармливали.

Зимой было полегче, не так жарко, но жестокие зимние ветры поднимали пыльный смерч, и они почти вовсе не видели друг друга, глаз было не открыть. Стеклянные очки быстро мутнели от горячей пыли, работали почти вслепую. Худшим врагом был дождь: после него приходилось долго разбивать шлачные козлы ломами. И часто падали в горячую пыль от головокружения, тошноты, голода. Однажды одну из работниц, Веру Ципко, так и засыпало горячим шлаком: то ли упала, сбитая обрушившейся горой из люка, то ли просто потеряла сознание – ее, беременную на пятом месяце, часто бросало в обморок. Не заметили в туче пыли, как она исчезла. Хватились только в общежитии, когда пришли домой. Стали мыться, а ее нет (ее очередь была выносить воду). Почуяв недоброе, побежали, едва обсохнув, на пути и нашли ее, скатившуюся под откос, уже до костей испекшуюся, черную, как картошка. Огромные серые валенки еще шаяли на крохотных Вериных ножках, за голяшкой – оловянная, потекшая от жары ложка. В заводской столовой ложек не хватало, и они носили с собой свои.

Так и хоронили ее в мае в этих спекшихся с мясом валенках, в закрытом гробу. Родственников у Веры не оказалось, была она, как все они, высланная, и все обошлось без шума, хотя и потаскали их по кабинетам. Однако после этого случая женщин с этой работы убрали, а поставили на нее одних заключенных, привозимых в те годы сюда эшелонами. Баб же определили на пропитку шпал – работа тоже угрюмая, едкая, но, считалось, более женская и легкая.

Только стала привыкать к новой работе, вызывают ее повесткой в У., в НКВД. Девки ее уж перекрестили, уж на воле ее не числили, ночью слышала, как перешептывались, ее жалеючи. Все гадали, что бы это – или опять взялись за Веру Ципко? Оделась во что похуже, в рабочее, жалела в тюрьму нового, и поехала в соседний У. Сама не верила, что вернется. Одежду свою выходную, если что, наказывала подругам разобрать поровну. Уж они ее крестили, крестили. И крестом, и перстом, и снятым со стены вождем.

Барак НКВД, штукатуренный, приземистый, длинный, стоял разлапо на одной из центральных улиц У., обсаженный строго березами и елями. Сейчас на том месте двухэтажная белокирпичная школа с дудящим в гипсовый горн пионером перед фасадом.

В коридоре, перед глухо обтянутой дерматиновой дверью, Марина встретила перепуганную Оксану, свою старую подругу по шахте, ее тоже вызвали по повестке. Оксана была вся в пух разодета, в крепдешиновом, светящемся насквозь платье, носочках, танкеточках, платочек за ремешком часов. Пошептались. Марина рассказала о своих делах, Оксана о своих. Говорила, что живет со своим кузнецом неплохо, но его не любит, сейчас нашла себе нового ухажера, из офицеров, обещал увезти отсюда, только собралась на свидание, а тут повестка… Что будет?

Позвали сразу обеих. Молодой, затянутый в новенькие ремни оперуполномоченный спросил их, писали ли они в Москву.

– Писали, – прошелестели обе враз мертвыми губами.

Начальник оглядел их насмешливо и сказал:

– Да вы садитесь, барышни, вы пока не арестованы.

Помедлив еще и как следует насладившись их страхом, он наконец сказал им, что их просьба удовлетворена, что товарищ Крупская лично ходатайствовала и что они могут получить паспорта, вернее, только одна из них. Он опять выждал многозначительно, а затем достал из сейфа две заготовленные справки и протянул одну Марине.

– А вам, барышня, – обратился он к Оксане, – опять нельзя: вы ведь, кажется, вышли замуж за спецпереселенца?

Он только показал Оксане справку, дал расписаться – и тут же мелко порвал бумажку.

Оксана заплакала.

Вышли, сели тут же, под березой, на лавку. Оксана, зажав уши, положив локти на колени, все раскачивалась, причитала:

– Куда спешила? Куда, девка, спешила? И на кой он мне был, этот кузнец, да и не кузнец он вовсе, а скорняк, бедолага. Самоучкой выучился. Я его так жалела, жалела… Теперь бы вольная, как ты, вышла, домой поехала… Эх, Оксанка, куда гнала!

Марина не стала долго утешать подругу, а заторопилась домой, так ей хотелось поскорей остаться наедине со своим счастьем. Сердце прыгало аж до горла, чуть бегом не побежала на остановку, и Оксану забыла. Только свернула за угол, видит, тетка какая-то у ларька красными петухами на палках торгует. Забрала она у тетки весь пук – и ну с радости зубы ломать, счастье свое этими петухами заедать. Так все разом и перевела, сама не заметила. А радости – еще больше, ничуть не утишилось. Спохватилась, побежала назад к Оксане, та все на лавке, зажав уши, качается. Довела ее домой, успокоила, переночевала у них, утром домой отправилась. Приехала в общежитие, сияет, девки разочарованно:

– Верну-у-улась? – Было воскресенье. – А мы уж платья твои, девка, поделили, чулки с танкетками. Думали, не вернешься.

– Да бес с имя! – обрадовалась Марина. – Берите! Другие заработаю! Я теперь вольная! – И справку из-за пазухи – нате вам.

Девчата обступили ее, выхватили бумажку, жадно вчитываясь в чернильные буквы.

– А почему тебе одной, почему не нам? – роптали подруги, столпившись в коридоре. – Здесь какая-то ошибка!

– Да тише вы! Документ же! – в веселых сердцах прикрикнула на них Марина и отобрала справку. – Свою сперва получите, потом дергайте!

Всю бумажку облапошили, завидками захватали, затерхали. Насилу отняла у них бумагу и, любовно разгладив ее, обернув газеткой, заложила за коврик. Девки, хмурясь, разбрелись по комнатам, не глядя на нее. Только Дашутка Черемных с первого этажа и порадовалась вместе с ней, посидела на койке. Марина удивилась: казалось, ее радость – это их радость, она бы за них не пожалела, порадовалась. Даже немного расстроилась.

На следующий день сфотографировалась, через несколько дней получила трехмесячный паспорт, расчет, тут же собрала узелок – и на вокзал.

– Да куда ты? – удивилась Дашутка. – Поезд-то только завтра вечером.

– А, все быстрей, – тряхнула кудрями Марина. – Не могу больше тут с вами, сосланными!

Дашутка не обиделась, подарила ей на прощание губной карандаш и зеркальце. Марина пошла на вокзал и просила не провожать ее. Так целые сутки со своим узелком в обнимку и просидела на станции, перемогая свое неожиданное счастье. Узелок был маленький, невидный, почти все раздала подругам, не пожалела. Ей теперь легче. Взяла только с собой недавно пошитое зимнее пальто с лисой, жаль было оставлять. Завернула воротник вовнутрь, надела на себя – и на вокзал. Время и не заметила, как до утра пролетело. Утром взяла билет и поехала домой, на милую Украину, ощупывая то и дело под грудью свой дорогой документ.

№ 1. Наряду с другими философскими системами, в Индии существовала и весьма непопулярная у индийского народа материалистическая школа чарвака, или чарвака-локаята. В сознании народа термин «чарвака» всегда олицетворял собой нечто недостойное, аморальное, низменное. Гунаратна, комментатор Харибхадры, описавшего чарваку среди других традиционных философских систем Древней Индии, прямо производит название этой школы от глагола «чарв» – «жевать», «глотать», так как эта школа «проглотила» такие категории, как «нравственность», «добро», «зло», «Бог» и т. д. признаваемые другими школами. Харибхадра говорил, что для чарваков нет ни Бога, ни Освобождения, ни дхармы (добродетели, нравственного закона), ни адхармы (безнравственности, беззакония), ни добра, ни зла, ни кармического воздаяния за добро и зло. По утверждению локаяты, существует лишь мир, воспринимаемый чувствами, все остальное – выдумки философов. «О прекрасная, прекраснобедрая! Приди! Будем веселиться и наслаждаться, ибо прошлое не принадлежит нам, – возглашает поэт-чарвак. – Поистине прошлое не возвращается». Поэтому отказ от видимого ради невидимого чарваки считают глупостью и лицемерием этого мира. Сущность этого учения выражена одним героем в пьесе «Прабодхачандрадая»: «Локаята – это единственная в своем роде шастра (учение), авторитетными для которой являются только свидетельства чувств. Земля, вода, огонь, воздух – элементы природы, участвующие в наслаждении; богатство и удовольствие являются целью человеческого существования. Никакого другого мира и счастья нет. Смерть – конец всему».

Поскольку чувственное восприятие признается единственно верной формой познания, материя является для локаятиков абсолютной реальностью. Бога – нет, загробного мира – тоже, нет ни небес, ни ада, ни добра, ни зла, все сущее оценивается лишь в терминах гедонизма, даже страдание может быть наслаждением, если относиться к нему как к удовольствию. Религия, мораль, этика – глубокое заблуждение, болезнь разума. Бог лишь мешает объяснению мира, вовсе не необходим для концепции мироздания. Всякая апелляция человеческого духа к Абсолюту – свидетельство несостоятельности разума. Всякая вера в потустороннее и запредельное объявляется признаком лживости, бессилия, феминизма и малодушия. Добродетель является иллюзией, реально только чувственное удовольствие. Наслаждения духа – выдумки бессилия. Подавлять или обуздывать свои страсти – значит извращать свою человеческую природу. Всякое моральное установление имеет своей целью лишь ограничить наслаждение и поэтому противоестественно. Бессилие и ограничение – всегда рядом.

Неограниченный гедонизм является этическим идеалом чарваки. Все доброе, возвышенное, милосердное, чистое, совершенное, всякая мысль жалости и сострадания объявляются уловками бедных, богатой немощи или лицемерием власти, стремящейся наслаждаться в одиночку. Счастье – только здесь и только у сильных, и сильные должны охранять его от слабых. (Привет Ницше.)

Из записей Лиды. Если бы пракрити, природа, принадлежала самой себе всецело и не знала бы высшего над собой, то она бы, наверное, не допускала страдания, ее сущностью должно было быть тогда вечное счастье – ведь только удовольствием, только наслаждением, только блаженством она привязывает к себе – не болью, не страданием. Значит, именно дуккха (страдание) в ней – от Бога, и любовь к страданию – это любовь к Богу и высшему в Нем.

Или, может, страдание – ее лучшее наслаждение? И тогда природа лишь еще сильнее привязывает нас к наслаждению (то есть к себе) через боль, давая нам передохнуть, не утомляя нас ни тем ни другим, и единственным выходом было бы выпасть из круга – не знать ни того ни другого? Соединимость (единство) добра и зла – самое загадочное в природе и Боге.

МЕДИТАЦИЯ ЛИДЫ: АРИЯСАЧЧА. Четыре Благородные Истины (Ариясачча): Благородная Истина о существовании страдания (дуккха-ариясачча), Благородная Истина о происхождении страдания (самудая-ариясачча), Благородная Истина о прекращении страдания (ниродха-ариясачча), Благородная Истина о Пути, ведущем к прекращению страдания (магга-ариясачча), – составляют фундамент буддийской этики и философии, и все учение Будды разворачивается вокруг этих четырех истин. Благородные Истины были постигнуты Буддой в момент Просветления и провозглашены им затем в первой проповеди Дхаммы пяти брахманам, с которыми он практиковал ранее, до своего Просветления, строжайший тапас (аскетизм) в лесу Урувела и которые отреклись от него из-за того, что, как им казалось, Учитель изменил своему предназначению. Будда же отказывался лишь от крайностей неблагородного, изнурительного аскетизма и потворства страстям, крайностям мирской жизни. Это и есть Срединный Путь (маджджхима-патипада) Будды. Темой первой проповеди были эти Четыре Благородные Истины, зафиксированные затем в «Дхаммачаккаппаваттана-сутте» – «Приведении в движение Колеса Дхаммы». Истины называются «благородными» потому, что полностью они понимаются только «ариями», или «благородными» (учениками).

Значение Благородных Истин трудно переоценить. В течение всех 45 лет своего учительства Будда неустанно возвращается к ним, убеждая своих последователей никогда не забывать о них. Даже на смертном одре его последними словами были: «И раньше, и даже теперь я говорю вам: страдание и освобождение от страдания. Все обусловленные вещи преходящи. Трудитесь усердно над своим спасением». И Просветленный учил: «Тот, кто видит страдание, видит также и причину страдания и видит также и Путь, ведущий к прекращению страдания» (Самьютта-Никая). В этих простых и вечных словах Учителя сосредоточен огромный смысл: мир страдает именно потому, что не видит, не распознает страдание как универсальный принцип бытия, а не видя зла, он не видит и Пути, на котором он может быть избавлен от зла. Со смирением и кротостью Учитель напоминает нам об этом, и мир внимает ему:

«И где бы он ни шел в мире, он знает, он видит Четыре Благородные Истины – Благородную Истину о страдании; Благородную Истину о происхождении страдания; Благородную Истину о прекращении страдания; Благородную истину о Пути, ведущем к прекращению страдания. Он знает, он видит: „Это – страдание“. Он знает, он видит: „Это – происхождение страдания“. Он знает, он видит: „Это – прекращение страдания“. Он знает, он видит: „Это – Путь, ведущий к прекращению страдания“.

И так он идет, свободный, не привязанный ни к чему в мире, и мир не касается его.

И вот, о бхиккху, Благородная Истина о страдании: рождение – страдание; старость – страдание; болезнь – страдание; смерть – страдание; отделение от приятного – страдание; соединение с неприятным – страдание; неполучение чего-либо желаемого – страдание; короче говоря, пять кхандх (агрегатов) схватывания (привязанности): рупа (кхандха формы, материи), ведана (кхандха ощущения), санкхара (кхандха ментальных склонностей и воли), саньня (кхандха восприятия), виньняна (кхандха сознания) – связаны со страданием. Это, о бхиккху. Благородная Истина о страдании.

И вот, о бхиккху, Благородная Истина о происхождении страдания. Это – страстная жажда (танха), ведущая к перерождению, соединенная с вожделением и страстью, ищущая удовлетворения там и тут, то есть жажда чувственных удовольствий, жажда существования (перерождения), жажда не-существования.

Но где, о бхиккху, эта жажда берет свое начало, где она обитает? В вещах этого мира, о бхиккху, которые являются приятными для нас, которые являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Какие вещи этого мира являются приятными для нас, какие вещи являются дорогими? Чувство зрения, чувство слуха, чувство обоняния, вкуса, осязания, представления – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Вещи видимые, вещи слышимые, вещи обоняемые, вкушаемые, осязаемые, вещи, разумом представляемые, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Мысли, которые возникают через чувство зрения, мысли, которые возникают через чувство слуха, мысли, которые возникают через чувство обоняния, вкуса, осязания, представления, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Соприкосновение чувства зрения, соприкосновение чувства слуха, соприкосновение чувства обоняния, вкуса, осязания, представления – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Ощущение, возникающее от соприкосновения чувства зрения, ощущение, возникающее от соприкосновения чувства слуха, ощущение, возникающее от соприкосновения чувства обоняния, вкуса, осязания, представления, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Восприятие вещей видимых, восприятие вещей слышимых, восприятие вещей обоняемых, вкушаемых, осязаемых, вещей, разумом представляемых, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Размышление о вещах видимых, размышление о вещах слышимых, размышление о вещах обоняемых, вкушаемых, осязаемых, вещах, разумом представляемых, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Озабоченность вещами видимыми, озабоченность вещами слышимыми, озабоченность вещами обоняемыми, вкушаемыми, осязаемыми, вещами, разумом представляемыми, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Намерения относительно вещей видимых, намерения относительно вещей слышимых, намерения относительно вещей обоняемых, вкушаемых, осязаемых, вещей, разумом представляемых, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Желание вещей видимых, желание вещей слышимых, желание вещей обоняемых, вкушаемых, осязаемых, вещей, разумом представляемых, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда берет свое начало, здесь она обитает.

Это, о бхиккху, Благородная Истина о происхождении страдания. И вот, о бхиккху, Благородная Истина о прекращении страдания. Это – полное прекращение этой жажды (танхи), оставление ее, несоприкосновение с ней, отречение от нее, отделение себя от нее, освобождение от нее.

Но где, о бхиккху, эта жажда может быть оставлена, где она может быть прекращена? В вещах этого мира, которые являются приятными для нас, которые являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Какие вещи этого мира являются приятными для нас, какие вещи являются дорогими? Чувство зрения, чувство слуха, чувство обоняния, вкуса, осязания, представления – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Вещи видимые, вещи слышимые, вещи обоняемые, вкушаемые, осязаемые, вещи, разумом представляемые, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Мысли, которые возникают через чувство зрения, мысли, которые возникают через чувство слуха, мысли, которые возникают через чувство обоняния, вкуса, осязания, представления, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Соприкосновение чувства зрения, соприкосновение чувства слуха, соприкосновение чувства обоняния, вкуса, осязания, представления – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Ощущение, возникающее от соприкосновения чувства зрения, ощущение, возникающее от соприкосновения чувства слуха, ощущение, возникающее от соприкосновения чувства обоняния, вкуса, осязания, представления, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Восприятие вещей видимых, восприятие вещей слышимых, восприятие вещей обоняемых, вкушаемых, осязаемых, вещей, разумом представляемых, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Размышление о вещах видимых, размышление о вещах слышимых, размышление о вещах обоняемых, вкушаемых, осязаемых, вещах, разумом представляемых, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Озабоченность вещами видимыми, озабоченность вещами слышимыми, озабоченность вещами обоняемыми, вкушаемыми, осязаемыми, вещами, разумом представляемыми, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Намерения относительно вещей видимых, намерения относительно вещей слышимых, намерения относительно вещей обоняемых, вкушаемых, осязаемых, вещей, разумом представляемых, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Желание вещей видимых, желание вещей слышимых, желание вещей обоняемых, вкушаемых, осязаемых, вещей, разумом представляемых, – они являются приятными для нас, они являются дорогими. Здесь эта жажда может быть оставлена, здесь она может быть прекращена.

Это, о бхиккху, Благородная Истина о прекращении страдания.

И вот, о бхиккху, Благородная Истина о Пути, ведущем к прекращению страдания. Это – Благородный Восьмеричный Путь (ария аттхангика магга), то есть: правильное понимание (взгляд), правильное стремление (намерение), правильная речь, правильное действие, правильные средства к существованию, правильное усилие, правильная внимательность, правильное сосредоточение.

А что такое, о бхиккху, правильное понимание? Понимание Четырех Благородных Истин: понимание страдания, понимание происхождения страдания, понимание прекращения страдания, понимание Пути, ведущего к прекращению страдания, – это, о бхиккху, называется правильным пониманием.

А что такое, о бхиккху, правильное стремление? Стремление к отречению, стремление к благожелательности, стремление к невреждению, стремление к доброте, милосердию, состраданию – это, о бхиккху, называется правильным стремлением.

А что такое, о бхиккху, правильная речь? Воздержание от лживой речи; воздержание от злобной речи, воздержание от грубой речи, воздержание от праздной речи – это, о бхиккху, называется правильной речью.

А что такое, о бхиккху, правильное действие? Воздержание от убийства живых существ, воздержание от нанесения вреда, воздержание от присвоения чужого (воровства), употребления спиртного, потворства чувствам, прелюбодеяния – это, о бхиккху, называется правильным действием.

А что такое, о бхиккху, правильные средства к существованию? Получение средств к существованию чистыми путями – правдой, ненасилием, терпением, смирением, добротой – это, о бхиккху, называется правильными средствами к существованию.

А что такое, о бхиккху, правильное усилие? Усилие искоренить в себе злые мысли и состояния, которые уже возникли; усилие предупредить в себе возникновение злых мыслей и состояний, которые еще не возникли; усилие развить в себе до совершенства добрые мысли и состояния, которые уже возникли; усилие укоренить в себе добрые мысли и состояния, которые еще не возникли, – это, о бхиккху, называется правильным усилием.

А что такое, о бхиккху, правильная внимательность? Внимательность к телу, внимательность к ощущениям, внимательность к состояниям разума, внимательность к дхаммам (ментальным объектам) – это, о бхиккху, называется правильной внимательностью.

А что такое, о бхиккху, правильное сосредоточение? Здесь, о бхиккху, бхиккху, освободившись от чувственных склонностей и злых мыслей, вступает в Первую джхану и пребывает в ней: витакка (первоначальное размышление, приложение мысли к объекту), вичара (устойчивое размышление, непрерывная мысль, сосредоточенная на объекте), радость (восторг), блаженство, однонаправленность – Первая джхана. Преодолев витакку и вичару, бхиккху вступает во Вторую джхану и пребывает в ней: радость, блаженство, однонаправленность – Вторая джхана. Преодолев радость, он вступает в Третью джхану и пребывает в ней: блаженство и однонаправленность – Третья джхана. Преодолев блаженство, он вступает в Четвертую джхану и пребывает в ней: однонаправленность, полный покой отъединения, чистота внимательности благодаря невозмутимости – Четвертая джхана. Это, о бхиккху, называется правильным сосредоточением.

Это, о бхиккху, Благородная Истина о Пути, ведущем к прекращению страдания.

И где бы он ни шел в мире, он знает, он видит эти Четыре Благородные Истины: Благородную Истину о страдании, Благородную Истину о происхождении страдания, Благородную Истину о прекращении страдания, Благородную Истину о Пути, ведущем к прекращению страдания. Он знает, он видит: „Это – страдание“; он знает, он видит: „Это – происхождение страдания“; он знает, он видит: „Это – прекращение страдания“; он знает, он видит: „Это – Путь, ведущий к прекращению страдания“».

И так он идет, свободный, не привязанный ни к чему, в мире, и мир не касается его.

Итак, Благородный Восьмеричный Путь Будды: правильное понимание (или взгляд, самма-диттхи), правильное стремление (или намерение, самма-санкаппа), правильная речь (самма-вача), правильное действие (или поведение, самма-камманта), правильные средства к существованию (самма-аджива), правильное усилие (самма-ваяма), правильная внимательность (самма-сати), правильное сосредоточение (или созерцание, самма-самадхи) – составляют Четвертую Благородную Истину буддизма (ариясачча). Некоторые ступени этого Пути нуждаются в пояснении.

III. Правильная речь (самма-вача). Правильной речи отводится важное место в этике и психологии буддизма, ибо мысль, слово и действие формируют карму живых существ. Речь (слово) есть выражение побуждений разума, через речь разум приводится в смятение или успокаивается. Дурная, грубая, праздная речь сокрушает прежде всего самого говорящего, а уже потом других (ср. христианское: «Не входящее в уста оскверняет человека, а выходящее из уст, ибо выходящее из уст выходит из сердца»). Следует поэтому говорить должное и в должное время, в согласии с действительным, а не в противоречии с ним. Не следует возвышать себя и унижать других. Нет преступления, которого бы не совершил человек, говорящий обдуманную ложь. И т. д. В сутрах как раннего, так и позднего буддизма (Тхеравады и Махаяны) приводится 32 вида бесполезных разговоров, которые лишь смущают разум и не ведут к чистоте и успокоению. Приводим их по Поттхапада-сутте (сутра № 9 Дигха-Никаи): «Разговоры о царях, разбойниках, министрах; о войне, ужасах, истязаниях; о пище и питье, одежде и постелях, украшениях и благовониях; разговоры о друзьях и близких; о колесницах, деревнях и городах; столицах и странах; о женщинах и героях; болтовня у источников и на перекрестках; предания о богах и духах; пустые разговоры обо всем на свете; домыслы о происхождении земли и моря; спекуляции о существовании и не-существовании» и т. п. О том, кто действительно идет по Пути, Будда сказал: «Он говорит истину, предан истине… Он никогда сознательно не говорит лжи, ни ради собственной выгоды, ни ради выгоды другого, ни ради выгоды своей и другого. Что он услышал здесь, он не передает там, чтобы не вызвать спора, чтобы не вызвать обиды… Он соединяет разъединенных, укрепляет соединенных; мир и согласие радуют его, он наслаждается в согласии, радуется в согласии. Он избегает грубой речи и говорит такие слова, которые нежны и мягки, добры, кротки, смиренны, проникают в сердце, дороги и приятны многим. Он избегает праздных разговоров, говорит праведное и в правильное время, говорит должное, полезное и благотворное. Он говорит о Дхамме (Учении) и Винае (Кодексе дисциплины), его речь подобна сокровищу, всегда умеренна, доказательна и полна смысла. Это называют правильной речью» (Ангуттара-Никая, V). Будда учил: «Когда вы собираетесь вместе, о ученики, то должны говорить лишь о Дхамме или сохранять благородное молчание. Но даже о Дхамме не следует говорить слишком много».

V. Правильные средства к существованию (самма-аджива). Благородные избегают неправильных средств к существованию, ибо такие средства лишают ученика самого основания нравственной жизни. Мораль же (шила) наряду с сосредоточением (самадхи) и мудростью (паньней) образуют тройственный фундамент Освобождения (Нирваны). В более узком психологическом смысле мораль есть фундамент самадхи (концентрации), ибо без нее нельзя достичь сосредоточенности. Аморальный, безнравственный, нечистый человек не обладает сосредоточенностью, его разум вечно смятен. Под «неправильными» средствами к жизни понимается не только воровство, присвоение чужого, но также обман, вымогательство, насильственный захват, спекуляция и даже случайно найденная вещь. В одной из сутт Самьютта Никаи рассказывается, как некий проходящий мимо благоухающего сада монах был обвинен своим собратом в воровстве, ибо наслаждался ароматом цветов! Тогда как обязанностью монаха было преодоление чувственности, в чем бы она ни выражалась. Производство оружия, спиртного, наркотиков, ядов, противозачаточных средств, равно как и торговля ими, причастность к производству и торговле порнографией, мясом и рыбой, украшениями и благовониями, лживым и недостойным словом, а также всякая эксплуатация человека человеком рассматриваются как неправильные средства к существованию.

VII. Правильная внимательность (самма-сати). Седьмая ступень Благородного Восьмеричного Пути занимает особое место не только в самом Благородном Пути, но и во всей психологии и этике буддизма. Термин «сати» (санскр. смрити) буквально можно перевести как «память», «памятование», «воспоминание». Эта часть Пути охватывает всю сферу наблюдения над ментальной и физиологической жизнью индивидуума. Каждый миг своего существования ученик должен сознавать и фиксировать всякое свое ощущение, всякую мысль, состояние, положение тела и т. д. Самма-сати распадается на четыре сферы, четыре области приложения внимательности (сатипаттхана).

1. Внимательность к телу и всем проявлениям тела: дыханию, позам, жестам, поглощению, выделению и т. п.

2. Внимательность к ощущениям, то есть созерцание возникновения, протекания и исчезновения чувств и эмоций. Ученик просто смотрит на них, как привратник, стоящий у чужого дома, внимательно, но без привязанности глядя на всех входящих и выходящих. Важно именно зафиксировать начало ощущения, его середину (то есть его протекание) и его исчезновение. С практикой ученик начинает ясно сознавать возникновение и прекращение всех испытываемых ощущений. Вместе с этим он непосредственно и остро начинает понимать все непостоянство и мучительность бытия. Осознанное и осознаваемое чувство легко удерживается под контролем, что препятствует возбуждению разума. Лишь когда ощущения и эмоции застают нас, так сказать, врасплох, есть опасность, что они овладеют нами, то есть перейдут в желание (которое уже трудно контролировать), а затем – в действие. Как только ощущение зафиксировано разумом, оно теряет свою смертоносную силу и не может уже больше господствовать над нами. Продлить и сделать осознанной паузу между ощущением и реакцией на него – задача сатипаттханы. Осознав непостоянную, текучую природу чувств и ощущений, искатель вместе с тем и сознает, что нет никакого так называемого «я», «эго», «души» в этих чувствах и ощущениях, с которыми «я», «душа», «личность», как правило, отождествляются.