Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Молодой парень, лет двадцати. Грубые, мозолистые руки фабричного рабочего. Простое, немного грубоватое лицо, но живое. Благодаря мне.

Теперь оставалось только ждать. Ждать пробуждения. И ждать свою заслуженную награду.

Я сидел у его кровати, как коршун, охраняющий свою добычу. Неподвижно, терпеливо. Ждал. Ждал, когда он очнётся и скажет то самое, единственно важное для меня слово. «Спасибо».

Сосуд внутри меня гудел от нетерпения и предвкушения. Я сделал расчёт. Живы должно быть много. Спасение от верной, уже констатированной врачами смерти – это самый дорогой товар на этом рынке.

В сосуде сейчас было чуть меньше восьми процентов. Операция прошла удачно. Я действовал чужими руками и поэтому ничего не было потрачено.

Прошёл час. Я не двигался с места, лишь наблюдал, как медленно, но верно восстанавливаются потоки Живы в его теле после операции.

Наконец, веки парня дрогнули. Пальцы на его правой руке слабо шевельнулись. Он начинал выходить из глубокого наркоза. Он начинал просыпаться.

Я наклонился ближе, почти к самому его уху.

– Просыпайтесь, друг мой, – прошептал я. – У нас с вами есть одно незаконченное дело.

Его глаза медленно, с трудом открылись. Мутный, расфокусированный взгляд анестезии постепенно обретал осмысленность. Он смотрел на белый потолок, на капельницу, на меня.

Глаза парня медленно сфокусировались на моём лице. В них ещё плескались остатки наркотического тумана, боль, страх и тотальное недоумение.

– Где… я? – прохрипел он сквозь пересохшие, потрескавшиеся губы.

– В больнице, – ответил я, проверяя его пульс. Ровный, стабильный. – Городская больница номер один. Вы были при смерти.

– Вы… вы меня спасли? – в его голосе звучало детское, почти испуганное неверие.

– Да. Ножевое ранение в область сердца. Тампонада перикарда. Вам очень повезло, что я оказался рядом.

Парень попытался приподняться на локтях, однако я мягко, но твёрдо удержал его за плечо.

– Лежите. Вы только что перенесли сложную операцию.

– Спасибо… – слёзы, которые он, очевидно, не мог контролировать, потекли по его щекам, смешиваясь с грязью и потом. – Спасибо вам, доктор! Я… я думал, всё кончено. Там, на фабрике… эта драка… а потом темнота… холод…

Волна благодарности, чистой, беспримесной, накрыла меня тёплым потоком.

Я почувствовал, как Жива, словно густой, подогретый мёд, вливается в мой почти пустой Сосуд. Я на мгновение прикрыл глаза, смакуя это ощущение наполнения, возвращения сил.

Затем я мысленно проверил уровень.

Тридцать процентов.

Всего тридцать жалких процентов.

Я едва не выругался вслух прямо здесь, у постели пациента. За спасение от верной, уже констатированной смерти, за реанимацию человека, которого опытный врач списал в морг, я получил столько же, сколько за правильно поставленный диагноз аристократу с опухолью в голове!

Это было… несправедливо.

Почему? В чём логика этого проклятия?

Жизненная сила простого рабочего с фабрики менее концентрирована, чем у потомственного аристократа? Его благодарность «дешевле»?

Или… или проклятье снова удержало свою «комиссию» за то, что я использовал смешанную энергию при первой стабилизации? Я ведь влил в него импульс Живы, смешанный с частицами моей родной, некромантской силы.

Общий уровень в Сосуде теперь был тридцать восемь процентов. Неплохо, если не знать, какой ценой это досталось.

Этого хватит на десять, максимум двенадцать дней нормальной, спокойной работы. Это был не стратегический запас. Это была всего лишь отсрочка следующей казни.

Я получил ответ на один вопрос – как спасать людей в экстренной ситуации. Но теперь передо мной встал новый, куда более сложный: а стоит ли овчинка выделки?

– Как вас зовут? – спросил я, отчаянно пытаясь отвлечься от внутреннего подсчёта убытков.

– Георгий, – ответил парень. – Георгий Воронов. Работаю на ткацкой фабрике Голубевых.

– Что ж, Георгий, вам нужен покой. Спите. Утром вас, возможно, переведут в палату получше.

Я встал, чувствуя, как свинцовая усталость наваливается на плечи. Ночная охота, казавшаяся такой перспективной, забрала все силы и почти ничего не принесла взамен.

Выйдя из удушающей атмосферы больницы, я поймал ночного таксиста.

– В район Пресни, – бросил я, забираясь в автомобиль и откидываясь на мягкое сиденье.

Предрассветная Москва была пуста и гулка.

Редкие фонари отбрасывали дрожащие жёлтые круги света на мокрую от утренней росы мостовую.

Где-то вдалеке тоскливо залаял пёс. Город ещё спал, не зная, какие драмы разыгрывались в его больницах, какие чудеса и проклятия творились под покровом ночи.

Дома меня встретил Костомар. Он стоял у двери в своей классической позе идеального дворецкого, терпеливо ожидая возвращения хозяина.

– Я ем грунт? – вопросительно произнёс он. В переводе: «Как прошла охота, милорд?»

– Живой, – буркнул я, проходя мимо. – Но толку от этой охоты мало. Иди отдыхай.

Костомар молча кивнул и побрёл в свой угол – тёмную нишу за шкафом, где он обычно проводил дневные часы в неподвижности, экономя энергию.

Я рухнул на кровать прямо в одежде, не удосужившись даже снять ботинки.

Сон накрыл мгновенно, тяжёлый, вязкий, без сновидений. Но он не принёс отдыха. Он принёс лишь тревожные, рваные видения.

Утро в «Белом Покрове» началось как обычно – с утренней планёрки и последующего обхода пациентов. Я двигался по палатам на автомате, проверяя пульс, слушая лёгкие, делая назначения в планшете.

Рутина. Механические, отработанные до автоматизма действия помогали не думать о тикающем внутри меня таймере, о Сосуде, который неумолимо пустел.

Граф Ливенталь готовился к завтрашней операции. Мужчина заметно нервничал – теребил край одеяла, то и дело бросал тревожные взгляды на дверь – но держался с аристократическим достоинством. Аглая была рядом с ним, но я слишком торопился, чтобы хоть словом перекинуться с ней.

Акропольский восстанавливался после лимбического энцефалита с поразительной скоростью. Огромные дозы стероидов сделали своё дело. Он уже не лежал в кровати, а сидел в кресле, диктуя что-то своему секретарю. Купец вернулся к делам.

Но главный сюрприз ждал меня в палате поручика Свиридова.

Он сидел в кровати, бодро перелистывая свежую «Имперскую Газету». Не лежал, измождённый после сложнейшей операции на душе. Не дремал под действием седативных препаратов.

Сидел с идеально прямой спиной, с лёгким румянцем на щеках, словно только что вернулся с утренней конной прогулки.

– Доброе утро, доктор! – приветствовал он меня с широкой, почти голливудской улыбкой. – Прекрасный день, не правда ли?

Я замер на пороге, изучая его. Слишком хорошо он выглядел. Неестественно, пугающе хорошо для человека, который вчера был клинически мёртв.

– Как самочувствие? – спросил я, медленно подходя к кровати и доставая стетоскоп.

– Превосходно! Никогда в жизни не чувствовал себя лучше! – его голос звенел от энергии. – Никакой слабости, голова ясная, как никогда. Даже старые раны, полученные на учениях, перестали ныть.

Я проверил его пульс.

Шестьдесят ударов в минуту. Идеальный, ровный, мощный ритм тренированного атлета. Давление – сто двадцать на восемьдесят. Как в учебнике по физиологии. Послушал лёгкие – чистое, глубокое, спокойное дыхание.

Взял с тумбочки карту с результатами утренних анализов. Все показатели были не просто в норме. Они были идеальны. Гемоглобин, лейкоциты, тромбоциты, биохимия – всё как у образцового гвардейца, готовящегося к параду.

Я активировал некро-зрение.

Потоки Живы в его теле циркулировали с невероятной, почти сверхчеловеческой скоростью и эффективностью. Но в них было что-то ещё.

Тонкие, почти невидимые чёрные прожилки, вплетённые в золотистые струи жизненной энергии, как тёмные нити в дорогом гобелене. Остатки моего некромантского каркаса.

Но они не мешали. Они не вызывали отторжения. Наоборот. Они словно оптимизировали всю систему, укрепляли её, делали более совершенной.

Я не просто починил его. Я его модернизировал. Улучшил.

Некромантский каркас не отторгался. Он стал неотъемлемой частью его энергетической системы. Симбиоз. Противоестественный, невозможный симбиоз жизни и смерти.

– Что ж, поручик, – сказал я вслух, скрывая своё внутреннее смятение за маской профессионализма. – Дела идут на поправку. Думаю, ещё пара дней наблюдения, и можно будет говорить о выписке.

– Отлично! – Свиридов с энтузиазмом хлопнул в ладоши. – Как раз успею собрать вещи.

– Какие вещи? – не понял я.

– Ну как же? – он улыбнулся. – Для переезда, конечно.

– Переезда… куда?

Свиридов посмотрел на меня как на ребёнка, задавшего очевидно глупый вопрос.

– К вам, разумеется. Вы же не думали, что я вас теперь оставлю?

Я сделал вид, что заканчиваю осмотр, делая ничего не значащие пометки в его электронной карте. Нужно было срочно обдумать это странное заявление Свиридова, но не здесь, не сейчас.

– Ладно, отдыхайте, – сказал я, направляясь к двери. – У меня другие пациенты.

Не успел я сделать и двух шагов, как услышал за спиной тихий шорох простыней.

Я обернулся. Свиридов уже стоял возле своей кровати, в больничной пижаме.

– Я с вами, – заявил он с той же сияющей улыбкой.

– Куда со мной? У меня работа. Обход пациентов.

– Отлично. Буду рядом. На всякий случай.

– Поручик, это уже переходит все границы, – я начал терять терпение. – Я ценю вашу… благодарность. Но вам нужно лежать в постели и восстанавливаться.

– Вы не понимаете, доктор, – его голос вдруг стал серьёзным, почти торжественным. Улыбка исчезла с его лица. – Вы вернули меня из ниоткуда. Я был там, на той стороне. Я видел пустоту. Холод. Бесконечную, липкую темноту. И вдруг – свет. Ваши руки, вытаскивающие меня обратно.

Он шагнул ближе, и я увидел в его глазах что-то пугающее. Что-то, похожее на религиозный, фанатичный экстаз.

– Моя жизнь теперь принадлежит вам. Моя честь, мой меч, моя душа – всё ваше. Я буду вашей тенью, вашим щитом. Никто и никогда не причинит вам вреда, пока я жив. Это моя клятва. Клятва офицера.

– Свиридов, это классический посттравматический синдром, – попытался я воззвать к остаткам его разума. – Вам нужен хороший психолог, а не…

– Нет! – он сделал ещё шаг и встал между мной и дверью, преграждая мне путь. – Я не могу отпустить вас одного в эти коридоры. Не могу и не буду.

Его взгляд был фанатичным, но при этом абсолютно ясным и осмысленным. Это не было безумием, которое можно было бы купировать уколом галоперидола. Это было хуже.

Я снова активировал некромантское зрение. На полную, предельную мощность, вливая в него остатки своих сил. Должны быть какие-то изменения. Но сколько ни смотрел – ничего не увидел.

Это было странно. А быть может, попробовать так?

– То есть вы теперь будете повсюду за мной ходить, верно? – задал наводящий вопрос я.

– Конечно, – удовлетворительно заявил Свиридов и добавил: – Я ем грунт!

Глава 3

– Что ты сказал? – нахмурился я.

– Что? – не понял Свиридов. – Ничего. Я ем грунт. Люблю. Иногда. Слабость у меня такая. Сразу предупреждаю.

Свиридов стоял передо мной, вытянувшись по стойке смирно, с пустым, кукольным взглядом. Только что он произнёс абсолютно невозможную для него фразу – «я ем грунт» – с точными, скрипучими интонациями моего костяного слуги.

Нужно было проверить. Проверить глубину этого контроля. Понять, насколько далеко зашло это… порабощение.

– Поручик, три шага вперёд, – приказал я тихо.

Свиридов сделал ровно три шага. Не два с половиной, не четыре. Три механически точных, выверенных шага, как заводной солдат на плацу.

– Повернись кругом. Теперь прыгни на левой ноге.

Разворот был идеальным – ровно сто восемьдесят градусов, без малейшего покачивания. Прыжок – точный, бесшумный, с идеальным балансом.

Человек, вчера переживший клиническую смерть и операцию на душе, не должен был двигаться с такой сверхчеловеческой точностью.

– Подними правую руку и держи ровно минуту.

Рука поднялась и застыла в воздухе, как у статуи.

Я достал свой планшет, включил секундомер и стал наблюдать. Ни малейшей дрожи в мышцах. Ни признака усталости. Статуя из плоти и крови, ожидающая следующего приказа.

Интересно. Насколько далеко распространяется этот контроль? Могу ли я заставить его не просто действовать, но и чувствовать? Унизиться?

– Скажи «я дурак».

– Я дурак, – монотонно, без всякого выражения произнёс Свиридов.

– А теперь скажи это с чувством. С искренним энтузиазмом.

– Я дурак! – воскликнул он с таким воодушевлением и сияющей улыбкой, будто только что сообщил о величайшем открытии в своей жизни.

Достаточно. Не люблю такие эксперименты, но они необходимы, чтобы понять степень послушания.

Дальнейшие исследования можно будет продолжить позже, в более уединённой обстановке. Сейчас было важнее скрыть произошедшее.

Это новое оружие было слишком ценным и слишком опасным, чтобы демонстрировать его кому бы то ни было.

– Слушай мои приказы, – произнёс я чётко, глядя ему прямо в пустые глаза. – Вернись в кровать. Ляг и жди дальнейших распоряжений. Ни с кем не говори о том, что здесь произошло. Для всех ты – обычный пациент, который восстанавливается после тяжёлого шока. Когда я щёлкну пальцами, ты вернёшься в своё нормальное состояние, но в глубине твоего подсознания останется знание: я твой хозяин, и моя воля – закон. Понял?

– Понял, – механически ответил Свиридов.

Я щёлкнул пальцами. Звук получился сухим и резким в тишине палаты.

Взгляд поручика мгновенно обрёл осмысленность. Он моргнул, словно выныривая из-под воды, и слегка покачнулся.

– Что… что произошло? – растерянно спросил он, оглядываясь по сторонам. – Я, кажется…

– У вас был небольшой обморок, – не моргнув и глазом, солгал я. – Последствия травмы. Ваша нервная система всё ещё нестабильна. Ложитесь, вам нужно отдыхать.

– Да, доктор, – покорно кивнул он, безропотно забираясь обратно в кровать. – Простите, если доставил вам неудобства.

Я вышел в пустой коридор и прислонился спиной к холодной стене. Нужно было перевести дух. Нужно было осмыслить случившееся.

Некромантская энергия, которой я сшивал его разорванные каналы Живы, не просто починила их. Она стала их частью.

Смешалась с его собственной жизненной силой, с его душой. Создала нечто невозможное. Противоестественное.

Живую нежить. Химеру.

Он был жив. Его сердце билось, кровь текла по венам, мозг работал. Но в самой его основе, в фундаменте его души теперь лежал мёртвый, некротический каркас. Мой каркас.

В прошлой жизни, будучи полноценным некромантом, я мог создавать либо бездумных зомби – ходячие трупы без воли и разума – либо могущественных личей, разумных, но лишённых плоти и человеческих эмоций существ.

Подчинить себе живого человека, сохранив при этом его тело, его разум, его личность, было невозможно. Это был фундаментальный закон магии. Душа живого всегда сопротивлялась некромантскому контролю, сгорая в процессе, но не покоряясь.

Но моё проклятье, моя вынужденная, противоестественная связь с Живой, очевидно, изменила сами правила игры.

Целительная энергия, которую я вливал в него, стала своего рода «троянским конём». Она усыпила бдительность его души, позволила моим тёмным «швам» проникнуть внутрь и не быть отторгнутыми.

Я получил новую, чудовищную в своём потенциале силу – способность подавлять чужую волю, не убивая и даже не калеча носителя.

Этическая сторона вопроса была… сложной. И важной для меня.

Поднимать мертвецов – одно дело, им, по большому счёту, уже всё равно. Их души давно покинули этот мир, остались лишь пустые оболочки, глина для работы. Но порабощать живых, превращать их в послушных марионеток, сохраняя при этом иллюзию их собственной воли… Это было против моих принципов.

С другой стороны – какой инструмент!

Свиридов сейчас – человек, которому можно доверять. Абсолютно.

Который не предаст, не продаст, не усомнится, не подведёт. Мои глаза, уши и руки в этом мире, где я был так одинок. Мой первый верный солдат. Пускай он получился случайно. И в будущем неизвестно, буду ли я ещё производить таких. Сейчас он у меня был.

Теперь понятно, почему не было благодарности с его стороны. Он теперь навсегда привязан ко мне.

Я смотрел на Свиридова, который покорно лежал в своей кровати, и холодный расчёт Архилича вытеснил все ненужные рефлексии.

Пока я буду просто наблюдать. Изучать этот феномен. Понять его границы, его слабости, его побочные эффекты. И использовать только в самом крайнем случае.

В конце концов, я врач. А не работорговец.

От размышлений о новообретённой власти и её потенциале пришлось отвлечься.

В этом мире, помимо великих открытий, существовала и рутина. У меня были другие, более приземлённые дела – например, телефон Кирилла Красникова, того самого парня из приёмного покоя, который всё ещё лежал в коме и которого я спас пару дней назад.

Телефон, который мой верный Нюхль добыл для меня почти неделю назад из сейфа главной медсестры, так и не был взломан, хотя я регулярно напоминал о нём айтишнику.

Пришло время нанести личный визит.

Подвальный кабинет IT-отдела встретил меня привычным запахом горелого пластика, канифоли и дешёвого, но крепкого кофе.

Местный компьютерный гений, тощий парень лет двадцати пяти с толстыми линзами очков и вечно взъерошенными волосами, сидел, сгорбившись, над вскрытым системным блоком, напоминая хирурга, проводящего сложную операцию на мозге.

Вокруг него на столах, полках и даже на полу громоздились горы разобранных компьютеров, мотки проводов, платы и прочая техническая требуха.

– Гена, – окликнул я его. – Как продвигается мой заказ? Телефон пациента Красникова.

Айтишник вздрогнул, как от удара током, и, выронив паяльник, резко обернулся. На его лице отразилась чистая, незамутнённая паника.

– Ой, доктор Пирогов! Здравствуйте! Я… э… столько дел навалилось, вы не представляете…

– Ты забыл? – мой голос был спокойным, почти дружелюбным, но я вложил в него ровно столько холода, чтобы он почувствовал угрозу.

– Не то чтобы совсем забыл! – замахал он руками. – Просто… приоритеты, вы же понимаете? Главврач Морозов требовал срочные отчёты по расходу магических кристаллов, потом главный сервер бухгалтерии полетел…

Я медленно подошёл к его столу и положил руку ему на плечо. Через кончики пальцев я пустил в него микроскопическую толику моей родной, некромантской энергии.

Совсем чуть-чуть. Как щепотку яда в бокал с вином. Ледяной холод мгновенно просочился сквозь тонкую ткань его рубашки.

– Гена, – произнёс я тихо, почти ласково, но от этого тона у него, кажется, волосы на затылке встали дыбом. – Послушай меня очень, очень внимательно. В этом телефоне, возможно, единственная ниточка к семье парня, который лежит у нас в коме. Его родные, скорее всего, не знают, где он. Может быть, уже похоронили пустое место на кладбище. И если ты к вечеру не взломаешь этот проклятый телефон и не дашь мне список его последних звонков, я лично прослежу, чтобы твой «синдром компьютерной шеи», на который ты постоянно жалуешься, перешёл в стадию полного, необратимого паралича. А если справишься, то больше никаких жалоб на шею у тебя до конца жизни не будет. Ты меня понял?

Я слегка сжал его плечо. Некромантский холод, который до этого был лишь лёгким морозцем, пробрался глубже, касаясь самых нервных окончаний.

Гена побелел как полотно. Его глаза за толстыми линзами очков расширились от ужаса.

– К-конечно, доктор! Всё понял! К вечеру всё будет! Обещаю! Клянусь мамой!

– Вот и славно, – я убрал руку и улыбнулся своей самой ободряющей, врачебной улыбкой. – Я знал, что на тебя всегда можно положиться.

Оставив айтишника, который теперь трясущимися руками пытался подключить телефон к какому-то сложному устройству, я поднялся наверх, в палату интенсивной терапии.

Кирилл Красников лежал всё так же. Без изменений. Бледный, худой, опутанный проводами. В коме. Это уже было не просто последствием его недуга, который я предотвратил. Здесь было что-то ещё. Что-то, что удерживало его сознание в этой серой, безвременной зоне.

Показатели на мониторе, которые должны были быть ровными и скучными, теперь жили своей собственной, тревожной жизнью. Пульс то падал, то необъяснимо взлетал.

Периодически тело парня сотрясала мелкая, судорожная дрожь. И, что самое тревожное, его кожа приобрела странный, восково-жёлтый оттенок, которого я точно не помнил.

Я активировал некро-зрение.

Потоки Живы в его теле были… странными. Тусклыми, вялыми.

Словно что-то высасывало их, истощало изнутри. Это не был блок, как при тромбе, который можно было бы увидеть. Не была и утечка, как при аневризме.

Это было похоже на то, как если бы в его энергетическую систему внедрили крошечного, ненасытного паразита, который медленно, клетка за клеткой выпивал саму жизнь из его тела. Не болезнь, которую я бы увидел как очаг воспаления или некроза. Это было медленное, методичное отравление.

Я посмотрел на его неподвижное, почти безмятежное лицо.

– Что же ты скрываешь, Кирилл Красников? – пробормотал я, делая пометки в его электронной карте. – Какие тёмные тайны прячутся в твоём теле?

Я достал планшет.

Мои пальцы быстро забегали по сенсорному экрану, внося новые назначения с пометкой «Срочно!» Полный токсикологический скрининг. Анализ крови на тяжёлые металлы. МРТ всего тела в режиме контрастирования. И, наконец, биопсия печени. Если это отравление, я найду его источник.

Это была уже не просто кома после несчастного случая. Это было медленное, хорошо замаскированное убийство.

Начиналась новая охота. Новая медицинская загадка, которую нужно было разгадать.

И ключ к ней, возможно, лежал не в пробирках и не в сканерах. А в том самом телефоне, который сейчас потными от страха руками взламывал перепуганный Гена.

Возвращаясь в ординаторскую после визита к Красникову, я услышал крики ещё из коридора. Женские голоса – взвинченные, злые, с неприятными, визгливыми нотками.

Прекрасно. Очередной балаган.

Я открыл дверь и увидел классическую картину из жизни террариума. Ольга Полякова и Варвара стояли друг напротив друга, как два разъярённых петуха перед дракой. Лицо Варвары пошло красными пятнами, она яростно тыкала пальцем в Ольгу. Та была бледной, но не сдавалась, отбивая атаки с упрямым видом.

Между ними, как беспомощный рефери, которого никто не слушает, метался молодой человек лет двадцати пяти с красивым, но грустным лицом.

Пётр Поляков, брат Ольги.

А вот и ты, Петенька!

Мир на мгновение сузился, сфокусировавшись на его фигуре. Брат Ольги. Член той самой золотой компании с выпускного. И, что самое важное, один из главных участников той ночи, когда умер предыдущий владелец этого тела.

Наконец-то. Я так долго ждал возможности поговорить с тобой по душам. Да всё было не до тебя. То бандиты, то вассалы.

– Ты опять подменила мои назначения! За моей спиной! – кричала Варвара.

– Они были неправильными! – огрызалась Ольга. – Ты бы убила пациента! У него почечная недостаточность, а ты назначила ему такие дозы нефротоксичного антибиотика!

– Кто дал тебе право решать за меня⁈ Я его лечащий врач!

– Здравый смысл и базовое медицинское образование, которого у тебя, видимо, нет!

– Девушки, пожалуйста, успокойтесь! Давайте не будем ссориться на рабочем месте! – умолял Пётр, тщетно пытаясь положить руки им на плечи, но они обе его стряхнули.

Они выносили свой грязный конфликт на всеобщее обозрение, превращая ординаторскую в базарную площадь. Пора было заканчивать этот цирк.

Я не стал повышать голос. Я просто подошёл и тихо, но отчётливо закрыл дверь ординаторской на ключ. Щелчок замка в наступившей тишине прозвучал как выстрел.

Все трое замерли и уставились на меня.

– Надеюсь, я не помешал? – спросил я с самой вежливой и ледяной улыбкой, на какую был способен. – Коллеги, – произнёс я спокойно, но достаточно громко, чтобы они услышали. – Что за шум? Не мешайте работать. Если у вас есть профессиональные разногласия по тактике лечения, их принято обсуждать спокойно, как подобает врачам, а не базарным торговкам.

Обе девушки резко обернулись ко мне.

Варвара открыла было рот, чтобы выдать очередную гневную тираду, очевидно, переключив агрессию на меня, но Ольга вдруг побледнела. Резко, страшно, словно вся кровь разом отлила от её лица.

– Что-то… что-то не так… – прошептала она и схватилась за живот.

Её лицо исказилось от внезапной, острой боли. Она вскрикнула – коротко, сдавленно, как будто её ударили под дых – и согнулась пополам.

– Ольга! – Варвара мгновенно забыла о своей ссоре, её гнев сменился испугом. – Что с тобой?

– Сестра! – Пётр бросился к ней. – Оля, держись! Что болит⁈

Но Ольга уже падала.

Я оказался ближе и быстрее. Успел подхватить её, не давая удариться головой о пол, и осторожно опустил на ковёр.

Холодный пот выступил у неё на лбу. Дыхание стало частым, судорожным, прерывистым. Пульс на запястье был едва ощутим – нитевидный, аритмичный.

Все мои мысли о расследованиях, о тайнах прошлого, о Петре как о ключе к разгадке – всё это в одно мгновение вылетело из головы. Передо мной был не источник информации, не участник интриг.

Передо мной был пациент. В критическом состоянии.

– Отойдите! – крикнул я, грубо расталкивая оцепеневших Петра и Варвару. – Загораживаете свет!

Я опустился на колени рядом с ней.

Мои пальцы легли на сонную артерию. Пульс – частый, нитевидный, едва ощутимый, как трепетание крыльев пойманной птицы. Кожа была холодной и липкой от пота. Зрачки расширены, почти не реагировали на свет из окна.

Классическая картина коллапса. Но причина… причина была абсолютно неясна.

Я прикрыл глаза. Активировал некро-зрение.

И увидел то, что даже меня заставило напрячься.

В области её живота, там, где она держалась руками, пульсировал узел абсолютной, чужеродной тьмы.

Это не было похоже на хаотичное разрастание раковой опухоли, которое я видел сотни раз. Не было это и гневным, красным очагом инфекции.

Оно было… живым. Паразитом. Оно не просто находилось внутри неё, оно активно пожирало свет её собственной Живы, втягивая его в себя, как чёрная дыра.

– Что, во имя всех забытых преисподних, с тобой случилось, Ольга? – прошептал я, уже инстинктивно готовя импульс Живы для экстренной стабилизации.

В этот момент Ольга открыла глаза. Она смотрела не на меня, а куда-то внутрь себя, с выражением чистого, животного ужаса.

Это был не обычный приступ аппендицита, не прободная язва и не внематочная беременность. Это было что-то гораздо, гораздо хуже.

Её слова стали последним, леденящим подтверждением.

– Святослав… – прохрипела она, её губы едва шевелились. – Что-то… внутри… и оно… растёт…