Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 18

Сначала глухой удар выбитой двери, затем – короткие выстрелы, звон разбитого стекла, грохот падающей мебели и такой отборный, многоэтажный мат, что даже видавший виды Ярк поморщился.

– Прикройте уши, Аглая, – вежливо посоветовал он.

– Странно здесь оказаться вновь, – тихо сказала она, глядя на тёмные окна, за которыми когда-то держали её. – В прошлый раз я была пленницей. А теперь…

– А теперь ты часть карательной экспедиции, – закончил я. – Жизнь полна иронии, не находишь?

– Нечего было сбегать с кем попало! – проворчал Ярк, не глядя на неё. – Не пришлось бы теперь сидеть с дырой в плече и слушать всю эту стрельбу!

– Георгий Александрович! – возмутилась Аглая. – Как вы можете!

– Ладно-ладно, молчу, – он поднял руки в примирительном жесте. – Просто нервничаю.

Они препирались, как отец с дочерью-подростком. Мило. Но вся эта стрельба затягивалась. Долгоруков, очевидно, получал удовольствие. А мне нужен был результат. И как можно скорее. Время всё ещё работало против нас.

Пока снаружи гремела война в миниатюре, я решил лучше изучить своего новоиспечённого союзника. Аглая съёжилась в углу сиденья, стараясь не слушать выстрелы. Ярк смотрел на неё, и на его лице промелькнуло неприкрытое беспокойство.

– Вы печётесь об Аглае как родной отец, – заметил я. Это был не комплимент, а сухой факт.

Его суровое лицо, до этого напоминавшее гранитную маску, на мгновение дрогнуло. Плечи, всегда идеально прямые, чуть опустились. Он перевёл взгляд с тёмных окон на съёжившуюся девушку, и в его глазах мелькнуло что-то тёплое, почти отеческое.

– Ещё бы, – тихо ответил он. – Я её с пелёнок знаю. Мать её, графиня, при родах умерла. Осложнения. Говорили, магический дисбаланс какой-то… Граф тогда чуть с ума не сошёл от горя. Закрылся в кабинете на неделю, никого не пускал. А девчонка орёт, есть просит. Так мы с ним вдвоём и возились. Он – граф, аристократ, я – его начальник охраны. Два солдата. А тут – подгузники, бутылочки… ночами не спали, когда у неё первые зубки резались. И смех, и грех.

– Не ожидал, – признался я. – Вы не похожи на няньку.

– А что делать? – он пожал плечами. – Граф днями и ночами в министерстве, кормилицы меняются как перчатки, одна пьёт, другая ворует. Кто-то должен был быть постоянным. Помню, первые шаги когда делала, от графа – прямо ко мне побежала, вцепилась в штанину. «Дядя Гося» – это было её второе слово. Сразу после «папа».

Вот оно что. Вот он, истинный якорь его преданности. Не долг службы, не зарплата. А любовь. Суровый вояка с душой сентиментальной няньки.

Интереснейший экземпляр. Это объясняет его почти животную ярость, когда речь заходит о её безопасности. Он защищает не «объект». Он защищает своего ребёнка.

– Тяжело, наверное, видеть, как она взрослеет? – поинтересовался я.

– Тяжело видеть, как она связывается со всякой швалью вроде этого Волка, – Ярк снова помрачнел. – Но что поделаешь: молодость, гормоны, романтика. Все через это проходят. Я вот в её годы с дочкой цыганского барона сбежать хотел. Уже и коней украл.

– И что вас остановило? – спросил я с неподдельным любопытством.

– Отец. Армейским ремнём. По голой заднице. Неделю сидеть не мог, но любовь как рукой сняло.

Мы оба усмехнулись. Тихо, по-мужски.

Я посмотрел на него новыми глазами. Не просто инструмент. Не просто телохранитель. Отличный мужчина. Преданный, надёжный, с неожиданным чувством юмора и чётким пониманием жизни.

И, что самое важное, он искренне любит Аглаю, а не просто выполняет приказ. Это делает его в сто раз более надёжным, чем любой наёмник. С таким человеком можно иметь дело. С таким можно идти в бой.

Штурм закончился. Наконец!

Люди Ярка профессионально выводили избитых и раненых Псов, пакуя их в фургоны. А впереди процессии, сияя, шёл Долгоруков. Он вёл под руку связанного Пашу Чёрного Пса.

Барон выглядел растрёпанным, но безумно довольным – рубашка была порвана на плече, на аристократической скуле наливался внушительный синяк, но глаза горели диким азартом.

– Пятнадцать минут! – гордо объявил он, подходя к нашей машине. – Рекорд моей гвардейской части по зачистке помещений!

– Впечатляет, – коротко кивнул Ярк. – Громко, но эффективно.

Они выглядели как два хищника, только что насытившихся кровью. Довольные и расслабленные. Прекрасно. Теперь они готовы к следующему этапу охоты. Долгоруков подвёл Пашу к нашему автомобилю.

Я спокойно вышел, как будто на вечернюю прогулку.

– Ты⁈ – Паша, увидев меня, дёрнулся так, что Долгорукову пришлось приложить усилие, чтобы его удержать. В его глазах была такая концентрированная ненависть, что воздух едва не заискрил. – Мы тебя по всему городу искали! Каждую дыру, каждую подворотню проверили!

– Видимо, не каждую, – я пожал плечами. – А то нашли бы. Я не особенно прятался.

– Подожди, я до тебя доберусь! – он снова дёрнулся. – Ты у меня попляшешь!

– Вряд ли. Танцы – не мой конёк. Видишь этих господ? – я кивнул на Ярка и Долгорукова, которые встали по обе стороны от меня, образуя непроницаемую стену. – Это не полиция. Это люди графа Ливенталя. Они узнали, что ты имел неосторожность похитить его дочь. Так что теперь тебе не то что плясать – дышать без разрешения не дадут.

Уверенность уличного короля на лице Паши сменилась ужасом человека, который понял, что перешёл дорогу не тем людям. Даже последняя шпана на Хитровке знала, что значит разозлить один из старейших аристократических родов Империи.

– Скажи, где сейчас прячутся Волки, – продолжил я, понизив голос. – И может быть, я что-то придумаю. Поговорю с графом. Уговорю его смягчить наказание. Лет двадцать каторги в северных рудниках вместо медленного подвешивания за рёбра. Как тебе такое предложение?

– Ничего не скажу! – заорал он, но в его голосе уже слышалась неуверенность.

Долгоруков, не говоря ни слова, шагнул вперёд и большим пальцем надавил ему на сонную артерию, в особую точку за ухом. Паша захрипел и согнулся, его лицо побагровело.

– Я всех твоих людей, которых мы сейчас упаковали, по одному перестреляю, – добавил Ярк таким будничным тоном, словно обсуждал погоду. – Начну с самого младшего и буду медленно подниматься по иерархии. А ты будешь смотреть. У нас много времени.

Паша сломался быстрее, чем сухая ветка под сапогом.

– Ладно! Ладно! Хватит! – захрипел он. – У нас война была! Последние две недели! Резня! Волков мы помяли, но и нам досталось! Половина моих людей в могиле!

– Где они сейчас? – я наклонился к нему.

– На старом складе… на Пресне. Бывший сахарный завод Арслановых. Там отсиживаются, зализывают раны.

– Точный адрес?

Паша, задыхаясь, назвал.

– Поехали, – скомандовал Ярк своим людям. – Этих всех упаковать и на базу Ливенталей. Потом разберёмся. Допросим обстоятельно.

– А со мной что? – заныл Паша, когда его поволокли к фургону.

– А ты молись, чтобы твоя информация оказалась точной, – я похлопал его по плечу. – Георгий Александрович – человек слова. И очень любит, когда ему предоставляется возможность сдержать обещание.

Я сел обратно в машину. Идеальная командная работа. «Добрый полицейский», «злой полицейский» и «очень злой полицейский». Классика, которая никогда не устаревает. Особенно когда «полицейские» – это потомственный аристократ и начальник охраны графа.

Охота продолжается.

Кортеж беззвучно тронулся с места. Мы ехали через промышленные районы Пресни – бесконечные заборы, серые стены складов и закопчённые трубы старых заводов. Долгоруков и Ярк молчали, каждый думал о своём. Первый, очевидно, предвкушал предстоящую битву. Второй – методично просчитывал план штурма. Я же просто смотрел в окно, позволяя своему разуму отдохнуть перед следующим этапом.

Через десять минут мы прибыли к цели. Бывший сахарный завод Арслановых представлял собой унылое зрелище – огромное, полуразрушенное здание из красного кирпича, окружённое ржавым забором. Наши машины остановились за квартал до него, чтобы не привлекать внимания.

Мы вышли втроём, оставив Аглаю в автомобиле, и дальше двинулись пешком. Люди Ливенталя тенями скользили по заброшенным улочкам следом.

Мы медленно двигались к массивной железной двери склада.

С каждым шагом атмосфера становилась тяжелее. Я активировал некро-зрение. Потоки Живы здесь были не просто слабыми. Они были искажены, разорваны в клочья. Словно что-то прошло по этому месту, как кислота, выжигая саму жизненную энергию из стен и воздуха.

Некромантия? Нет, не похоже. Почерк другой. Слишком хаотичный, слишком… голодный. Но что-то, определённо связанное со смертью, устроило здесь пир.

– Как-то тихо тут, – пробормотал Долгоруков, и его обычная бравада куда-то испарилась. Его голос прозвучал необычно глухо. – Даже крыс не слышно.

– Слишком тихо, – согласился я.

– Не нравится мне это, – добавил Ярк. Это был не страх. Это был диагноз. Ярк констатировал, что у «пациента» – этого места – очень плохой прогноз.

Дверь была приоткрыта. Из щели тянуло холодом и чем-то ещё – тем особенным, сладковатым запахом старой крови и отчаяния. Запахом, который бывает в местах, где смерть уже давно закончила свою работу и оставила свой автограф на стенах.

Ярк, не говоря ни слова, толкнул дверь ногой.

Комната внутри была почти пустой.

Только у дальней стены виднелась одинокая фигура. Она была застывшей, неестественной композицией. В комнате, привалившись к стене, сидел Алексей Волк-Ветров.

Поза его была неестественной – голова запрокинута под странным углом, руки безвольно лежат на коленях ладонями вверх. Глаза широко открыты и смотрят в пыльный потолок невидящим взглядом.

На его груди зияла огромная, рваная рана, словно кто-то вырвал кусок плоти вместе с рёбрами. Кровь давно засохла, превратившись в бурую, потрескавшуюся корку.

Вокруг него лежали его люди. Без признаков жизни.

Я подошёл ближе, присел на корточки, действуя как врач, а не как детектив. Я не искал улики, я констатировал смерть. Я проверил пульс на сонной артерии. Ничего. Прикоснулся к коже на его шее.

Холодная, уже началось трупное окоченение.

– Мёртв. Минимум сутки, – констатировал я ровным, клиническим тоном.

Я посмотрел на ошеломлённые лица Ярка и Долгорукова.

– Это катастрофа, господа, – продолжил я. – Наша задача только что стала на порядок сложнее.

Глава 19

– Что делать? Что нам теперь делать⁈ – Ярк метался по небольшому свободному пятачку. Его руки то сжимались в кулаки, то хватались за голову. – Алексей мёртв! Якорь! Аглая… Всё кончено! Мы опоздали! Граф меня убьёт…

– Успокойся, – Долгоруков с вальяжным видом присел на подлокотник чудом уцелевшего кресла, брезгливо разглядывая беспорядок. Его пальцы, однако, нервно постукивали по рукояти массивного револьвера. – Паника еще никому не помогала. Хотя признаю, ситуация та еще. Как в анекдоте про купца, который потерял товар, деньги и жену в один день. Только купцу хотя бы жену не жалко было.

Я проигнорировал их обоих.

Эмоции – это шум, помехи в эфире, которые мешают ставить точный диагноз. А мне сейчас требовалась именно точность. Натянув медицинские перчатки, которые всегда были при мне, я аккуратно приподнял голову Ветрова.

Я отпустил физический мир, позволяя ему расплыться, и активировал некро-зрение.

Картина смерти была кристально ясной. Потоки Живы в его теле почти иссякли, превратившись в едва тлеющие угольки на фоне серого пепла. Разорванная, истрёпанная аура, как пробитое пулями знамя. Смерть наступила не мгновенно, он ещё несколько минут был в агонии.

Сфокусировавшись на ране, я увидел детали, недоступные обычному глазу. Судя по направлению перелома костей, удар был нанесён чуть под углом.

Нападавший был как минимум на голову выше Ветрова. Это сужает круг подозреваемых.

И главное. Я провёл рукой над его грудью, ища чужеродный энергетический след. Пустота. Полная, абсолютная пустота там, где должен был фонить артефакт. Убийца забрал его с собой.

Закончив осмотр, я медленно поднялся и стянул перчатки, бросив их на край чудом уцелевшего стола. Диагноз был поставлен. Пациент – мёртв. Прогноз для Аглаи – критический.

А вот анамнез этого дела становился всё более запутанным и интересным. Убийца, который не просто устраняет цель, но и забирает магический артефакт, – это уже не уличный бандит. Это противник иного уровня.

– Тот, кто убил Ветрова, забрал артефакт-якорь, – констатировал я. Мой голос прозвучал ровно и бесцветно в оглушительной тишине, наступившей после штурма. – Он мог даже не понять, что именно взял. Забрал брелок, портсигар, зажигалку… и тем самым подписал Аглае смертный приговор.

Проклятье не сработало бы, будь убийца обычной крысой. А значит… либо ему феноменально повезло, либо он прекрасно знал, что делает. Второй вариант мне нравился гораздо меньше.

– Это Псы! Точно они! – рявкнул Ярк, его лицо побагровело от ярости и бессилия. Он резко развернулся ко мне, словно я был виноват в случившемся. – Мы только что разворошили их гнездо! Это месть! Классика!

Примитивно. Эмоционально. И предсказуемо. Он ищет самого очевидного врага, потому что его мозг отказывается обрабатывать более сложную информацию.

– Глупости, – отмахнулся Долгоруков, извлекая из внутреннего кармана изящный серебряный портсигар. Он с лёгким щелчком открыл его, но сигарету брать не стал, просто задумчиво разглядывал ровные ряды. – Месть – блюдо для дикарей. А это бизнес.

– Пойду, позвоню своим, – сказал Ярк. – Пусть начинают прессовать всех пленных Псов. Вытрясут из них душу, но узнают, кто заказчик.

– А я поищу камеры наблюдения! – кивнул Долгоруков. – В таком заведении должны быть хоть какие-то средства слежения! Проконтролирую оцепление!

Они уходили, уверенные, что занимаются главным, оставляя меня одного с трупом.

Дверь захлопнулась. Суета схлынула, оставив после себя лишь запах крови и тишину. Пусть бегают. Пусть солдат ищет врага на поле боя, а начальник решает вопросы звонками. Они играют в свою игру, по своим правилам.

Они ищут улики в комнате, где главное доказательство нематериально. Драгоценные секунды утекают сквозь пальцы, а они занимаются… имитацией бурной деятельности.

Ноги сами понесли меня обратно к трупу. Врачебная привычка. Перепроверить диагноз, даже если пациент безнадёжен.

Профессиональная привычка заставила снова проверить пульс на сонной артерии – разумеется, безрезультатно. Я прикоснулся к его холодной коже, приподнял веко. Застывший, расширенный зрачок безразлично смотрел в потолок.

Я покосился на дверь. За ней, в бронированном автомобиле, ждала Аглая. Внутри неё живая бомба с часовым механизмом, запущенным в тот момент, когда убийца перешагнул порог этой комнаты.

Сколько у неё времени? День? Двенадцать часов? Шесть? С каждой минутой дыра в её душе становилась шире.

Я обратил взор внутрь себя. Восемьдесят девять процентов.

И тут в голове родилась мысль. Простая и абсолютно безумная. Мы ищем артефакт. Мы ищем убийцу. А что, если спросить у единственного, кто его видел? У того, кто лежит сейчас передо мной.

Воскрешение? Нет, слишком грубо, долго и энергозатратно. Да и незачем возвращать к жизни этого бандита. Но… допрос. Краткий, силовой, посмертный допрос.

Не поднимать тело, но вырвать его эхо, его астральный отпечаток, на несколько секунд. Ровно на столько, чтобы он ответил на один-единственный вопрос: «Кто тебя убил?».

Это было чудовищным нарушением всех мыслимых законов этого мира. И физических, и магических. Одно неверное движение – и я либо сожгу всю свою Живу, либо душа Ветрова рассыплется в прах, либо, что ещё хуже, застрянет здесь, превратившись в ещё одного мстительного призрака вроде того, что сидит у меня на кухне.

Риск огромен. Но альтернативы не было.

Безумная идея. Но других вариантов всё равно нет. Время вышло.

Дверь распахнулась без стука, и в помещение, словно порыв ураганного ветра, влетел Ярк. Он был взвинчен, лицо пошло красными пятнами, а в руке он сжимал телефон так, словно хотел раздавить его в порошок.

– Скоро будет результат! Мои люди уже работают с Псами! Вытрясем из них всё! – прокричал он.

Следом, с видом человека, только что проигравшего партию в карты, вошел Долгоруков. Он разочарованно покачал головой.

– Камер нет. Или очень хорошо спрятаны. Я облазил все углы, даже на чердаке посмотрел. Пусто. Профессиональная работа, – на выходе закончил он.

Они докладывали о своих «успехах», полные энергии, но это была энергия хаоса.

Они искали иголку в стоге сена. Допрашивали бандитов, которые будут врать из принципа. Искали камеры там, где профессиональный убийца первым делом проверил бы их наличие. Детский сад.

Я выпрямился. Это простое движение, завершающее мой осмотр, стало финальной точкой их бессмысленной суеты. Моё решение уже было принято, пока они бегали и звонили.

– Забираем тело. Везем в морг «Белого Покрова», – произнес я. Тон был ровным и ледяным, не терпящим возражений.

Оба мужчины замерли и уставились на меня, как на сумасшедшего. Их мир логики, состоящий из допросов и поисков улик, только что столкнулся с чем-то иррациональным.

Они ищут снаружи. А единственный свидетель – здесь, передо мной.

Холодный, молчаливый, но свидетель. И чтобы его разговорить, мне нужна моя территория. Моя лаборатория. Мой храм. Морг – единственное место в этой клинике, где я абсолютный хозяин, и где действуют мои законы, а не законы физики.

– Зачем⁈ – взорвался Ярк. – Он же мертв! Нам нужны живые убийцы, а не мёртвые жертвы!

– Делайте, что говорю, – мой ответ был коротким, жёстким, обрубающим любую дискуссию. Я не собирался им ничего объяснять. Они солдаты, их дело – выполнять приказы. – Времени мало.

Долгоруков пожал плечами, смиряясь с неизбежным. В его глазах мелькнула тень понимания – не логики, а скорее, признания того, что я играю в совершенно другую игру.

– Ну, мертвецу все равно, где лежать, – произнес он с лёгкой иронией. – Хотя странный выбор места для прогулки.

Они не понимают, но подчиняются. Страх, уважение, отчаяние… полезный коктейль из мотиваторов. Они ещё не знают, что самое странное в этой прогулке ждёт их впереди.

Люди Ярка, вызванные по рации, внесли носилки. Их движения были тихими и деловитыми. Тело Алексея Ветрова аккуратно переложили, накрыли белой простыней.

Мы двинулись к выходу – два вооружённых до зубов вояки, я, и между нами – тело на носилках. Мрачная и абсурдная процессия.

Они несли тело своего проваленного расследования. Я сопровождал главный источник информации. Каждый из нас видел в этих носилках своё.

Мы вышли из пыльного помещения на улицу, где нас ждал чёрный бронированный автомобиль. Дверь была приоткрыта.

Я увидел, как Аглая, сидевшая внутри, подалась вперёд. Её лицо, бледное в свете уличного фонаря, было полно тревожной надежды, которая мгновенно разбилась вдребезги, когда она увидела носилки, накрытые простынёй.

Она выскочила из машины, преграждая нам путь.

– Что с Алексеем? – её голос дрожал. – Это он?

Я жестом остановил людей с носилками прямо перед ней. Посмотрел ей в глаза, полные зарождающегося ужаса.

– Его больше нет, – сказал я абсолютно спокойно. – Но, возможно, еще появится.

Говорить ей правду о посмертном допросе? Бессмысленно и жестоко.

Это вызовет истерику, которая нам сейчас не нужна. Нужно было дать ей короткий, парадоксальный ответ, который заморозит её сознание, не дав скатиться в панику.

Дать иррациональную надежду, которая заставит её замолчать и подчиниться. Психологическая анестезия.

Сработало.

Она растерянно моргала, пытаясь осознать смысл сказанного. Ярк, стоявший рядом, бросил на меня хмурый, непонимающий взгляд. Долгоруков, опиравшийся на капот, едва заметно усмехнулся.

– Поехали, – скомандовал я, не давая никому времени на вопросы и мягко усаживая оцепеневшую Аглаю обратно в машину.

Чёрный бронированный автомобиль Ярка разрезал ночную Москву, как скальпель мёртвую плоть.

Фонари мелькали за тонированными окнами. Я сидел в этой герметичной капсуле, наблюдая за своими спутниками.

Аглая, съёжившись, прижалась к холодной стали двери, её плечи мелко дрожали от беззвучных всхлипов.

Ярк был похож на пружину, сжатую до предела. Он сидел идеально прямо, вцепившись в телефон, его желваки ходили ходуном. Исследование человеческих реакций на стресс. Занимательно, но бесполезно.

Резкая, пронзительная трель телефона заставила Аглаю вздрогнуть. Ярк мгновенно поднёс трубку к уху.

– Ярк слушает… Статус?.. – его лицо, до этого бывшее маской напряжения, на мгновение посветлело от надежды, а затем снова окаменело. – Что значит «не сознаются»⁈ Я приказал вам вывернуть их наизнанку!

Он пытался говорить тихо, но голос срывался на рык.

– Как это «возможно, кто-то из павших»⁈ Мне не нужны ваши догадки, мне нужен факт! Имя!

Они пытаются выжать воду из камня. Допрашивают пешек, которые видели лишь тень, но не лицо убийцы. Они думают, что давление и боль могут сотворить чудо и родить знание из неведения. Наивно. Они просто теряют время. Драгоценное время Аглаи.

– Работайте лучше! – рявкнул Ярк в трубку и с силой нажал на отбой.

– Только не перестарайтесь, – негромко заметил я. Мой голос на фоне его ярости прозвучал почти равнодушно. – Хотя всё равно ничего не добьётесь. Убийца слишком осторожен.

Аглая подняла на меня заплаканные, покрасневшие глаза. В них была последняя, отчаянная надежда. Она обращалась ко мне, как к последней инстанции.

– Ты же что-то придумаешь? – прошептала она. – Ты же всегда находишь выход?

– Мы делаем всё возможное, – уклончиво ответил я. Интонация была твёрдой – она не обещала, но и не позволяла усомниться.

И даже невозможное.

Она смотрит на меня с верой. Они – с надеждой на свои примитивные методы. И никто из них не понимает простой истины: время вышло.

Их расследования, допросы, поиски – это всё агония, предсмертные судороги провалившегося плана. Убийца не оставил следов. Он растворился в ночи, и у нас нет ни единой ниточки.

Можно бесконечно перебирать подозреваемых, тыкать пальцем в небо. Но нам нужно точное имя. А чтобы получить его, придётся сделать то, чего не должен делать ни один здравомыслящий человек в этом мире.

Придётся спросить у мёртвого.

Автомобиль плавно свернул с проспекта и влетел в знакомый, освещённый мягким светом двор «Белого Покрова».

Добро пожаловать домой.

Носилки с телом быстро выгрузили. Люди Ярка действовали слаженно и бесшумно, как хорошо отлаженный механизм. Они передавали мне тело. Свой главный провал. А я принимал свой главный инструмент.

У служебного входа в морг нас уже ждал Семеныч. Его лысый череп блестел в свете одинокой, тусклой лампы над дверью, а водянистые, усталые глаза с безразличным любопытством разглядывали нашу странную процессию.

– Вы чего тут делаете? – удивился он, переводя взгляд с носилок на вооружённых до зубов людей Ярка. – Рабочий день давно закончился.

– Эксперимент, – коротко пояснил я. – Нужен морг.

Семеныч с пониманием почесал лысину. В этом месте слово «эксперимент» могло означать что угодно, и он, очевидно, давно научился не задавать лишних вопросов.

– Ну, раз надо… Только осторожнее там. Мёртвый-то наш уже к своим ушёл. Погостить. Говорит, устал от мертвых.

Я открыл тяжёлую стальную дверь, пропуская процессию внутрь.

– Кстати, а ты что не дома? – спросил я, задерживаясь на пороге. – Поздно уже.

– Работа – она еще больший отдых, чем дом, – философски заметил санитар, закуривая дешёвую папиросу. – Жена-то дома пилит, а тут тишина. Покойники не ругаются.

Он находит покой среди мёртвых, спасаясь от живых. В этом мы с ним странно похожи. Хотя его мотивация куда более приземлённая. И они ещё называют меня странным.

– Ладно, иди отдыхай. Мы тут сами, – сказал я и закрыл за собой дверь.

В приёмной морга, маленьком предбаннике с жёсткими казёнными стульями, я остановил процессию.

– Вы остаётесь здесь, – сказал я, обращаясь к Аглае и Долгорукову. – Дальше пойду только я. И он, – я кивнул на Ярка.

Аглая испуганно, но покорно кивнула, кутаясь в плед, который ей дал один из людей Ярка.

Долгоруков выглядел откровенно разочарованным, что его не пускают на самое интересное, но промолчал, лишь пожав плечами.

Их мир суеты, звонков и эмоций заканчивается здесь. Дальше начинается моя работа. Она не для них.

Я и Ярк покатили каталку по гулкому, выложенному кафелем коридору. Я был спокоен, как дома. Ярк, напротив, был напряжён. Он держался за ручку каталки так, словно это было оружие, а не медицинское оборудование.

Его взгляд профессионально сканировал тени по углам. Солдат, привыкший к смерти горячей и быстрой, оказался в царстве смерти холодной и вечной. Ему здесь было неуютно.

Мы вошли в главный зал.

Холодный кафельный пол отражал резкий, безжалостный свет люминесцентных ламп. Стальные столы для вскрытий тускло поблёскивали, вычищенные до стерильного блеска.

И стены, уставленные рядами пронумерованных ячеек – аккуратный, упорядоченный каталог тех, кто закончил свой путь. Здесь не было хаоса смерти. Здесь царила её безупречная логика.

Я остановил каталку точно в центре зала.

– Спасибо, что помог. Мне нужно остаться одному, – сказал я. Это был не просто вердикт. Это было установление границы.

Ярк скептически приподнял бровь. Его рука инстинктивно легла на рукоять пистолета.

– Что ты задумал? Какую ещё чертовщину?

– Мне нужны только мертвые, – ответил я, глядя ему прямо в глаза. – Живым здесь не место.

Моя фраза не была оскорблением. Это была констатация научного факта. Она просто определяла его место – за пределами этого мира, за пределами моего поля деятельности.

Он несколько секунд буравил меня взглядом. Это была немая битва воль.

Он – профессиональный телохранитель, чей инстинкт кричал: «Не оставляй цель!».

Я – Архилич, чья воля способна подчинять легионы. Он мог бы выстрелить в меня, но не мог ослушаться этого взгляда. Потому что в глубине души, своим животным чутьём солдата, он понимал – я здесь не гость. Я здесь хозяин.

Он развернулся. Резко, по-военному. Не говоря ни слова, он пошёл к выходу.

Тяжёлая дверь за ним захлопнулась с громким, протестующим лязгом. Это был его единственный способ выразить протест.

Я подошёл к двери и повернул тяжёлый засов. Он со скрежетом вошёл в паз. Щёлк. Этот звук отрезал меня от мира живых. Представление окончено. Начинается работа.

– Нюхль, – позвал я негромко.

Воздух рядом со мной задрожал, сгущаясь в знакомую полупрозрачную фигурку. Маленький дух материализовался на моём плече, его костяное тело слабо светилось в стерильном полумраке морга.

«Что требуется, хозяин?» – с таким выражением он посмотрел на меня.

– Открой все ячейки. Мне нужен доступ к телам. Ничто не должно мешать потокам.

Нюхль с любопытством, сменившимся деловитой тревогой, соскользнул с моего плеча и бесшумной тенью заметался по помещению.

Металлические дверцы холодильных камер начали открываться одна за другой с сухим, характерным лязгом, который эхом разносился по залу. Из некоторых ячеек показались края белых простыней, укрывающих покойников.

Подготовка завершена. Все двери открыты. Идеальная изоляция. Мой личный склеп готов к эксперименту.

Я подошёл к каталке и одним резким движением стащил простынь с тела Алексея Ветрова. Белая ткань упала на кафельный пол, обнажив бледную, восковую плоть.

Я принялся расстёгивать пуговицы на его рубашке. Мёртвая плоть была холодной и неподатливой, как глина. Холод сковывал пальцы.

Я освободил его грудь, открывая доступ к сердцу, к тому месту, куда сейчас будет направлена вся моя сила.

Безумие. Я собирался нарушить главный закон этого мира, границу между жизнью и смертью. Но другого выхода не было. Ветров мёртв, и только я могу заставить его говорить.

Я встал в центре зала, между каталкой и открытыми ячейками, раскинув руки в стороны. Нюхль, закончивший свою работу, вернулся и устроился у меня на плече, с тревогой наблюдая за приготовлениями.

Я закрыл глаза.

Энергия в Сосуде забурлила, как вода перед штормом.

Тёплый, золотой поток лекарской Живы, который я с таким трудом копил, подчинился моей воле. Я начал медленно конвертировать её.

Это была не привычная трансформация в целительную энергию. Это было нечто тёмное. Запретное. Это было не исцеление, а его тёмная, голодная противоположность.

Некромантия. Моя стихия.

Воздух в морге загустел, стал тяжёлым и вязким. Температура упала ещё на несколько градусов, по коже пробежали мурашки.

Люминесцентные лампы под потолком замигали, затрещали и одна за другой погасли, погрузив помещение в абсолютную, звенящую тьму. Только слабое свечение исходило от меня самого.

Тонкие, почти невидимые тёмные щупальца силы потянулись от моих ладоней ко всем телам в морге. Мёртвая плоть в ячейках откликалась на зов, слабо вибрируя в унисон с моей волей.

Но я, игнорируя их, направил всю энергию, всю свою концентрацию в одну точку – в неподвижное тело Алексея Ветрова на стальном столе.

Сосуд начал опустошаться с пугающей скоростью.

Семьдесят девять процентов. Семьдесят. Шестьдесят. Каждая потерянная десятка отдавалась волной головокружения.

Нюхль вцепился когтями в мою рубашку. Его маленькое тело дрожало от первобытного ужаса.

Я ничего не мог сказать. Вся моя воля была сфокусирована на том, чтобы пробить барьер смерти, влить энергию в мёртвые нейроны, заставить застывшую кровь вспомнить о движении.

Пятьдесят процентов. Сорок. Тридцать. В глазах потемнело.

Тело Алексея лежало неподвижно.

Двадцать процентов. Десять.

Тишина. Ни малейшего движения.

Пять процентов.

Предел. Я почувствовал, как связь обрывается. Силы кончились.

Мир, до этого бывший лишь точкой концентрации, с рёвом обрушился на меня. Весь зал морга завращался перед глазами, как безумная карусель. Ноги подкосились, и я рухнул на колени, тяжело дыша.

Холодный кафель обжёг кожу. Нюхль соскочил с плеча и испуганно забегал вокруг, отчаянно попискивая от тревоги.

На каталке лежало всё то же мертвое тело. Неподвижное. Безжизненное.

Всё впустую? Я сжёг почти весь свой запас ради чего?

– Ну же! – прохрипел я, глядя на труп сквозь мутную пелену, застилавшую глаза. Мой голос был слабым, сорванным. – Вставай давай!

Долгую минуту я смотрел на холодное, неподвижное тело. Но в последний миг Алексей открыл глаза. Мертвенно-бледные.