Текст книги "Всеволод Залесский. Дилогия"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)

– Как же, поменяешь тут позицию, – Севка сел на дно окопа и стащил за собой Костю. – А ты говоришь – танки. На хрена танки при грамотном командире? Они сейчас подойдут поближе под прикрытием своих пулеметов, позволят пушкам выбить наши пулеметы, а потом… Слушай, а какого беса в кино в атаку все идут в полный рост, закатав рукава, прут на пулемет и так красиво падают-падают-падают?.. Это нам такие умные достались, а всем остальным… И ладно, если бы какие-нибудь эсэсовцы, а то ведь румыны. Мамалыжники…

– Ага, – сказал Костя. – А румыны, понятное дело, воевать не умеют. Наши – умеют, немцы – тоже умеют, хуже, чем наши, но лучше, чем всякие там итальянцы с венграми… И как только они до Сталинграда все дошли? И Одессу, между прочим, румыны взяли, и в Севастополе, а так – да, не умеют воевать…

Несколько пуль ударили по брустверу, засыпали дно окопа комками сухой земли.

– А ведь мог сидеть у тебя дома, смотреть телевизор и жрать окорочка… – мечтательно произнес Костя, стряхивая землю с сапог. – Понесла меня нелегкая обратно на войну…

– Рот закрой, дошутишься сейчас… – Севка встал на колени и попытался выглянуть из окопа, но пуля, свистнув над самой головой, предупредила, что не стоит делать глупости. – Вот ведь… И что будем делать?

Снаряды начали рваться чаще, по четыре снаряда с двухсекундным интервалом.

– У них там батарея! – крикнул Костя, пытаясь перекричать взрывы. – Калибр около семидесяти пяти, но надолго их таким темпом не хватит. Сколько там они с собой в упряжках возят?

Рвануло над самым окопом, Костя пригнулся и замолчал.

– Они огонь переносят или мне кажется? – прислушался Костя. – Пули только свистят, я не слышу ударов. И рвануло на вершине…

Севка выглянул из окопа, схватил свой «МГ» и поставил его на бруствер. Поправил ленту и нажал на спуск.

Цепь румын приблизилась к высоте метров на пятьдесят. Или даже ближе. Спешенные кавалеристы теперь не шли – бежали, пригнувшись, чтобы поспеть за огненным валом. Молча бежали и не стреляя.

Очередь из «МГ» подсекла троих.

– Огонь! – заорал Севка, и, опередив его крик на долю секунды, ударили «максимы».

В два ствола, крест-накрест, на уровне груди. Румыны не успели лечь. И поэтому начали падать. Каким-то образом Игорешин перетащил-таки под обстрелом пулеметы на фланги, и теперь «максимы» заливали атакующих фланкирующим огнем.

Севка бил короткими очередями, пытаясь достать тех, кто был без винтовок и кто махал руками, призывая румын не ложиться, а броском преодолеть оставшееся расстояние до окопов. Двух или трех офицеров он срезал. Одного, похоже, только ранил, двое солдат подхватили его за руки и за ноги и понесли в тыл.

– А знаешь, что по поводу «максима» сказано в наставлении? – крикнул Костя.

– Что?

– А то, что станковый пулемет в открытом бою недоступен для пехоты противника, пока есть патроны и жив хотя бы один пулеметчик.

– Значит, у нас это ненадолго…

Атака захлебнулась, румыны побежали к высоткам, Севка, надсаживаясь, прокричал, чтобы прекратили огонь, чтобы экономили патроны, и тут пушки снова накрыли окопы.

Взрыв-взрыв-взрыв-взрыв…

Один снаряд ударил точно в один из окопов, взметнулся огонь, смешанный с землей, потом вылетел язык пламени, накрывший окоп по соседству. С криком из него выскочил горящий человек, бросился вверх по склону, но далеко убежать не смог – его срезала пулеметная очередь. Красноармеец упал метрах в десяти от окопа, в котором сидели Севка и Костя.

Лежал и горел, пока следующий снаряд не смешал его с землей.

– Мать-мать-мать… – Севка сорвался в крик, закашлялся и замолчал, виновато оглянувшись на Костю. – А жить-то хочется…

– Что?

– Старая шутка… – Взрыв, свист осколков, крик. – А жить-то хочется, а ножки тонкие…

– Тонкие, – кивнул Костя. – И дрожат. Мы тут с тобой под обстрелом… – Костя посмотрел на часы. – Еще и часа нету, а уже хочется маму звать и, того и гляди, исподнее менять придется. А кто-то год в боях. И не в таком, как этот, а в настоящем. С танками и самолетами… Черт, напророчил, кажется…

Пушки замолчали, продолжали молотить пулеметы, но они не мешали слышать рев двигателей. Много двигателей, сильный рев…

Севка ощупал бутылки, стоявшие на дне окопа. Поправил тряпки, торчавшие из горлышек.

– У тебя спички есть? – спросил он у Кости.

– Газовая, одноразовая, – сказал Костя. – Не удержался, захватил…

– Вот удивятся поисковики, когда твою могилу раскопают, – пробурчал Севка.

– И тебе всего хорошего, – засмеялся Костя. – Сейчас наши орлы ка-ак побегут…

Танков было всего шесть штук. Покрашенные в три цвета, по немецкой методике, они напоминали ожившие кучи земли.

Ехали танки не торопясь, растягиваясь в цепь.

«Как там у классиков? – попытался вспомнить Севка. – Разворачивались в боевой веер?»

Имперские бронеходы, блин…

– Это бэтэшки! – крикнул Севке в ухо Костя. – Седьмые бэтэшки… Трофейные. Наши, мать их так…

Правофланговый танк выстрелил. Между окопов взметнулся султан взрыва. Потом выстрелил следующий танк. И через полминуты после него – следующий…

– Пристреливаются, суки… Друг другу чтобы не мешать… – Костя провел по лицу ладонью, размазывая грязь и копоть.

– И об этом тоже классик писал… – пробормотал Севка. – Кажется, «Хромая судьба»…

– Что? Какая судьба? – спросил Костя.

– Хромая.

– Хреновая! – крикнул Костя. – И у всех у нас одна-одинаковая… Понял? Нам бы хоть одно «ПТР»… Мы бы их отогнали… А так… И гранат нет, только бутылки… А с ними…

Кто-то выпрыгнул из первой линии окопов и, пригнувшись, побежал к танкам.

– Что ж он делает?.. – простонал Севка. – Почему не ползет?

– Может, не заметят? Надеется, что танкисты слишком увлечены стрельбой? – Костя взял «СВТ», прицелился. – Может, добежит? Если танкист высунется, то я…

Ближайший к бегущему бойцу танк повернул башню. Застрекотал спаренный пулемет, боец остановился на секунду и упал навзничь, выронив бутылку.

Танки продолжали пристрелку, не забывая время от времени задействовать пулеметы.

От высоток снова пошла цепочка румын.

– Сейчас подойдут поближе, и у нас будет потрясающий выбор – или открыть огонь и оказаться под танковыми пушками, или не стрелять и… и тоже погибнуть… – тихо сказал Костя. – Тебе как больше нравится?

– Мне больше понравится, если приедет сейчас какой-нибудь паршивый «Т-тридцать четыре» и разделает своих бывших старших товарищей…

Цепи поравнялись с танками, и те двинулись вперед, не прекращая пулеметного огня.

Один «максим» не выдержал, пулеметчик психанул, и длинная очередь хлестнула по танкам и по бегущим за ними солдатам. Без счета, не жалея патронов, понимая, что не успеет расстрелять всю ленту.

Упали несколько человек, танки выстрелили почти одновременно, и окоп с пулеметом исчез в разрывах. Пулемет замолчал.

– Не стрелять! – крикнул Игорешин. – Не стрелять! Приготовить бутылки! Приготовиться к атаке!

– Он что, с ума сошел? – спросил Севка.

– Нет, он молодец. Он… – Костя взял со дна окопа две бутылки, протянул Севке. – Вот, будешь нести – держись за мной. В драку не лезь… Я все сделаю за нас двоих, а потом, когда опрокинем пехоту…

– Кавалеристов.

– Когда всех опрокинем, на их плечах – к танкам. И вот тогда…

– Думаешь, танкисты стрелять по своим не станут?

– А другие предложения есть?

Когда румыны подошли к самым окопам, танки выбросили клубы дыма и медленно поползли следом за цепями.

– В атаку! – крикнул Игорешин. – В атаку!

И поднялся из окопа с автоматом в руках. Длинная очередь опрокинула трех румын. Бойцы из других окопов стали подниматься, не одновременно, как в кино, но вставали-вставали-вставали…

И Севка встал. Смог заставить себя вылезти из окопа под выстрелы. И не было никакого упоения боем или боевого азарта, нужно было заставлять свое тело двигаться, оно дрожало, не хотело умирать, но все равно подчинялось.

Севка держал четыре бутылки, по две штуки в каждой руке – за горлышко, как пиво для приятелей. И похоже, собирался сделать приятелям сюрприз – держал бутылки за спиной. Надеялся, что так их пули не разобьют? Не хотел гореть перед смертью?

– Не спать, Жуков! – крикнул Севка, проходя мимо окопа.

Капитан вылез, бледный, с залитым кровью лицом, видно, не уберегся от осколка.

– Веселее, капитан! – проорал Севка. – Вперед! На Берлин! Это тебе не тылы загораживать!..

Над передней линией окопов завязалась рукопашная.

Румыны не ожидали контратаки, а тут еще два десятка «ППШ» ударили в упор и одновременно. Первая цепь атакующих умерла, вторая не успела открыть огонь, а танки – танки замерли, не решаясь двигаться вперед, в месиво из людей, пыли и огня… В танках еще не поняли, что происходит.

А потом стало поздно.

Севка бежал за Костей, стараясь не отставать. Костя взял с собой в атаку трофейный «МП» и короткими очередями расчищал дорогу к танкам себе и Севке.

Слева полыхнуло – кто-то добрался-таки до «БТ». И разбил бутылку там, где нужно, на двигательной решетке танка. Загорелся второй танк. Третий.

Уцелевшие попятились, но пока они переключали коробки скоростей на задний ход, загорелся еще один танк.

Вот теперь танкисты испугались по-настоящему.

Пулеметы ударили, не разбирая, где свои, а где чужие. Врагом был каждый пехотинец, каждый, кто пытался приблизиться к танкам.

Красноармеец в длинном выпаде достал румына штыком, румын схватился за его винтовку, попытался вырвать из своего живота сталь, но тут очередь из танка прошила обоих, бросила на землю и, не прерываясь, перебежала к сержанту Сидорову, набегавшему сбоку.

Пуля разбила бутылку, огонь по руке хлынул на голову сержанта, охватил все его тело, но сержант все еще бежал, даже не пытаясь сбить огонь, навалился на орущего от страха и злости румына, тот вырвался, стал сдирать с себя загоревшуюся одежду, а Сидоров упал и замер.

– Бутылки! – крикнул Костя.

Севка метнулся вперед, протягивая фитили бутылок к огню зажигалки в левой руке Кости.

Зажигая фитили по очереди, Костя хватал бутылку и бросал ее в танк. Первая – мимо. Вторая – разбилась о борт, огонь потек по гусенице, не причиняя танку ни малейшего вреда. Третья упала, наконец, куда нужно, за башню.

Последнюю Костя метнул в дальний танк, но бутылка не долетела – какая-то шальная пуля разбила ее в воздухе.

– Назад! – крикнул Костя. – Отходим в окопы…

Севка вытащил из-за пояса револьвер.

Костя толкнул его локтем, продолжая стрелять из автомата и кричать, чтобы все отходили, что все, что теперь нужно, – вернуться в окопы… Кто-то слышал и начинал пятиться, кто-то продолжал драться и стрелять.

– Отходим! – закричал Севка. – Все – назад!

Один танк все-таки уцелел. Пять костров полыхали перед окопами на склоне холма, но один танк медленно отползал, расстреливая всех, кто стоял на ногах. Румыны уже отступили, теперь танк бил не переставая, длинными очередями. Бил точно.

И было понятно, что теперь его не достать. Что теперь бой проигран, второй раз поймать румын на контратаке не получится и даже одного танка хватит, чтобы перемолоть защитников Трехозерья, как бы они ни пытались танк остановить.

Лейтенант Игорешин плакал от обиды, стрелял в танк из пистолета и плакал, а танк даже не обращал на него внимания, танк убивал бойцов, которых Игорешин поднял в атаку.

Уцелевшие румыны открыли огонь, прикрывая танк. Теперь они двинулись обратно, к холму. Их гнали вперед офицеры, размахивая пистолетами, и гнала злость, обида за свой испуг и бегство.

Пули рвали тела бойцов.

Краем глаза Севка заметил, как упал сержант Акопян, как скорчился, схватившись за грудь, пожилой сапер, который вообще не должен был находиться в окопах и тем более подниматься в атаку.

– Севка, прикрывай! – крикнул Костя, начиная стрелять из автомата. – Прикрывай!

Севка метнулся вперед, подхватил с земли винтовку.

И увидел, кого нужно прикрывать.

Капитан Жуков, пригнувшись к самой земле и опираясь о нее еще и левой рукой, двигался к последнему румынскому танку. Черный дым от горящих танков стелился над самой землей, и капитан вместе с его клубами двигался вперед.

В зубах – папироса. В правой руке – бутылка с горючим.

Севка выстрелил в румына, бросившегося наперерез капитану. Костя свалил второго. И еще одного. Потом – снова выстрелил Севка. Снова вскинул к плечу трехлинейку, но выстрела не последовало – закончились патроны.

Пуля сбила капитана на землю, и показалось, что он убит, но через секунду Жуков поднялся и сделал несколько шагов вперед, к танку, который все еще его не видел.

И еще одна пуля попала в Жукова. И еще…

Капитан продолжал идти. И даже не выпустил изо рта горящую папиросу. Остановился – и это позволило еще одной пуле настичь его. В руку. В левую.

Жуков поднес фитиль бутылки к папиросе, затянулся. Пропитанная бензином тряпка загорелась, капитан взмахнул рукой…

Его, наконец, заметили с танка и даже всадили в грудь несколько пуль. Только поздно. Бутылка описала плавную дугу и разбилась о моторную решетку. Вспышка.

Танкисты стали выпрыгивать из башни, но Костя сбил их одной очередью.

Румыны побежали.

– Давай в окоп, – сказал Костя. – Сейчас снова начнется…

Они успели вернуться в свой окоп до того, как орудия снова стали перемешивать людей с землей. Пушки, похоже, подтянули поближе, снаряды падали чаще и точнее. И пулеметы перепахивали склон холма, не переставая, и было очень трудно от них увернуться.

Очередной снаряд выворотил из земли последний «максим» и лейтенанта Игорешина. Тело застыло на изуродованном пулемете, как сломанная игрушка. От близкого разрыва снаряда Севка оглох, и теперь взрывы поднимались из земли совершенно бесшумно, и пули бесшумно поднимали фонтанчики у самого Севкиного лица, а Севка продолжал стрелять из пулемета, а когда закончились патроны, стал стрелять из «СВТ».

А когда закончились патроны к винтовке, стрелял из своего нагана.

Румыны подходили все ближе, окопы еще стреляли, но редко, очень редко. И спешенные кавалеристы уже не обращали внимания на этот огонь.

Щелкнул опустевший револьвер.

Севка поднялся из окопа.

Он не мог ждать, пока румыны подойдут и убьют его. Он не хотел умирать вот так просто, как на бойне.

Он медленно пятился на холм, и рядом с ним пятился Костя, сжимая в руке пустой револьвер. И отступали вместе с ними медленно оставшиеся в живых бойцы. С саперными лопатками в руках, направляя на приближающегося врага штыки пустых винтовок.

И румыны не стреляли, словно загипнотизированные безмолвным отступлением красноармейцев.

Перевалив вершину, Севка оглянулся – пусто. До самых озер, до самого прохода между озерами – никого нет.

Сколько их осталось? Сотня? Меньше?

– Отходим к озерам, – приказал Севка.

Они успели дойти до озер, когда первые румыны показались на вершине холма и двинулись вниз.

Все ниже и ниже.

Севка огляделся по сторонам.

– Вот и все, – сказал он. – Вот и все…

За спиной у него вдруг загрохотало, и сотни огненных шмелей устремились к вершине холма, перемалывая замерших от неожиданности румын. Пули трех крупнокалиберных пулеметов рвали плоть, перерубали винтовки и автоматы, разносили в кровавые клочья людей…

Севка оглянулся и замер – посреди озера стоял корабль. Парусник, избитый, с измочаленной до щепок передней надстройкой, но самый настоящий, на таких, наверное, плавали конкистадоры и пираты.

Две мачты были сломаны, веревки и обломки рей свисали с бортов, но из проломов, из мешанины веревок и парусины били, не останавливаясь, три «ДШК». И еще два пулемета калибром поменьше вели огонь с кормовой надстройки.

Через две минуты на холме не осталось ни одного живого румына.

И пулеметы замолчали.

Севка побежал к холму, подхватил румынский карабин, небрежно стряхнул с его ложа что-то липкое и красное, щелкнул затвором.

Справа и слева от него шли бойцы. Они шли в атаку, поднимая чужое уцелевшее оружие. Шли плотной стеной, плечом к плечу. И казалось, готовы были, не останавливаясь, идти дальше, к высотам, занятым румынами, к их пушкам и пулеметам, сквозь разрывы и веер пуль.

Шли молча, добивая штыками румын, которые смогли спрятаться от пуль в воронках и окопах.

– Стой! – крикнул Севка у самой вершины холма.

Бойцы остановились.

Севка осторожно поднялся наверх. Румыны отступили. Кто, естественно, уцелел. Кто просто не успел пройти на обратный склон холма до появления корабля. Немного, десятка полтора серых фигурок бежали по степи, вдогонку за солнцем, которое уже до половины скрылось за высотками.

Даже румынские пулеметы молчали, словно потрясенные мгновенной гибелью двух или трех сотен солдат, которые только что скрылись за вершиной проклятого холма – и пропали. Сгинули все до единого.

Севка опустился на землю, положив рядом с собой винтовку. Рядом сел Костя.

– Нужно бы раненых посмотреть, – тихо, словно лишившись сил, сказал Костя.

– Нужно, – согласился Севка.

Он попытался встать, но не смог. Его бойцы сидели и лежали вокруг, тоже не в силах подняться.

– Нужно собрать раненых, – сказал Костя и встал. – Нужно помочь… Может, кто еще жив…

Бойцы начали подниматься. Многие из них были окровавлены, перевязаны почерневшими от крови обрывками гимнастерок.

От озер бежали бабы, с криками бросались к бойцам, что-то спрашивали, протягивали крынки с водой и молоком. Несколько побежали на холм, Севка хотел их остановить, но промолчал – они все равно бы его не послушали. Да и румыны, наверное, не станут стрелять. Им тоже не до того.

Сколько их легло сегодня возле холма? Пять сотен? Шесть? Десять? Ради чего? Ради скота? Ради еды для дивизии? Ну, так, значит, у румын сегодня все равно экономия… на столько ртов меньше.

Вдоль озера бежали какие-то люди. Это те, кого Игорешин отправил перед боем на фланги. Еще сорок человек.

Это хорошо, подумал Севка. Это значит, что завтра утром мы сможем встретить новую атаку, если наши задержатся.

И если румыны еще не напились собственной крови досыта.

А ведь шли они, мамалыжники, в огонь. На смерть шли, но не побежали. До последней минуты – не побежали. Что там говорил Богдан? Второй сорт? Ну, так попробовал бы этот второй сорт на вкус…

Если увидимся, пообещал Севка, я тебе расскажу, как оно бывает на самом деле… Если бы не Летучий Голландец, то…

– Севка, смотри, – сказал Костя и указал рукой на озеро.

Пальцы у него дрожали, но Костя этого не стеснялся.

– Смотри, – повторил Костя.

От озер к ним шел Орлов. И комиссар. И старший сержант Малышев, люди из Центра – инструктора и техники. Чалый. И еще кто-то, Севке незнакомый.

– Привет! – сказал Орлов, улыбаясь. – Вы хреново выглядите.

– Мы не нашли людей из твоего списка, – сказал Севка.

– И бог с ними, – отмахнулся Орлов. – Я рад, что вы живы…

– Так что, людей… никого не было? – спросил Севка.

– Как это не было? А четыре с лишним тысячи женщин и стариков – тебе мало?

– И ты из-за них нас сюда послал, из-за четырех тысяч человек?

– Ну… Мне нужна была пересадочная станция… Не было прямой воронки от острова на Базу. Вот и пришлось…

– А если бы я сюда не пошел? – спросил Севка. – Двинулся бы прямо на Базу?

– Ты? С твоим характером? Да еще после всего, что с тобой случилось за последний месяц? После того, что ты услышал о себе от Деда? И после того, как убил людей уже в своем времени… ну, почти в своем времени? Ты не мог не прийти сюда, чтобы спасти людей. Чтобы искупить придуманную тобой самим вину… Ты очень предсказуемый и управляемый мальчик…

– Он золото вывозит, – сказал Корелин. – Две тонны. А сотня жизней там, сотня здесь – его теперь не волнует.

– У меня в револьвере патроны кончились, – сказал Севка, глядя в глаза Орлову. – А винтовку я поднять не могу. Может, сам застрелишься?

Не было сил даже ненавидеть. Орлов снова всех обманул? И Деда тоже? Да нет, Дед тут мудрил вместе с этой сволочью… Тоже захотел богатства? Или что за всем этим?..

– Товарищ комиссар третьего ранга, – прозвучало сбоку, все оглянулись: лейтенант, командир флангового охранения, вытянулся по стойке «смирно». – Разрешите обратиться к товарищу лейтенанту?

– Обращайтесь, – сказал Корелин и отошел в сторону.

– Товарищ лейтенант…

– Помоги собрать раненых и оружие с боеприпасами, – сказал Севка. – И пошли своих к раненым в лагерь – может, кто-то в силах держать оружие? На тот скат не лезьте, не нужно раздражать румын… У тебя водки нет?

– Нет, – растерянно пробормотал лейтенант.

– Жаль. Ладно, выполняй…

– А капитан Жуков?

– Смертью храбрых, – сказал Севка. – На самом деле, без дураков – смертью храбрых. Игорешин – тоже… Их бы к орденам представить… Иди уже, сил нет с тобой разговаривать…

Лейтенант опасливо взглянул на петлицы Орлова и пошел к своим бойцам.

– Значит, золото… – Севка сжал свое лицо ладонями изо всех сил. – Там, дома, – деньги. Здесь – золото. Зачем вам столько, Орлов? И ради этого…

– А что, ты совершил что-то плохое по моей указке? – Орлов присел на корточки. – Ты сподличал, предал? Ты спас людей… Те, кого ты привел из степи, сколько из них, думаешь, выжило бы без тебя? Думаешь, все бы вышли к красным? Я могу тебе точно сказать: почти треть сдалась бы в плен, а половина из сдавшихся стала бы сотрудничать с немцами… А заградотряд погиб бы полностью. Две трети в бою, а остальные… Их бы расстреляли, в лучшем случае. Что я сделал не так? Спас несколько тысяч жизней? Это плохо? Или я виноват в том, что это проклятое золото… эти чертовы ритуальные побрякушки кому-то нужны? Нет, ты мне ответь – что я сделал не так? Я не переоделся предварительно в костюм святого Николая? Я не раздавал детям конфеты? Я убил тех, кто бы и так погиб. Я… ты спас в результате несколько тысяч жизней… Это плохо? Да, через смерти. Да, через кровь, но ведь кто-то это должен делать? Кто-то должен разгребать грязь, не так ли?

Севка оглянулся на Костю, сидевшего рядом.

– Как это ты говорил, Костя? Если ты возьмешь на себя убийство какого-нибудь гада, то кто-то сможет не марать руки? Так? – спросил Севка.

– Что-то вроде…

– А эта версия твоего прекрасного заявления тебе нравится? Не тошнит?

Костя не ответил.

– Подавись ты своей правдой, – сказал Севка. – Золотом своим захлебнись… И деньгами, которые мы добыли для Деда…

– Я…

– Заткнись, Орлов! У тебя на лайбе есть патроны? Ты отдай мне «ДШК» и патроны. И что там у тебя еще есть?

– Отдам. Гранаты отдам, два миномета, два «ПТР»… Я оставлю все бойцам. А ты… Поехали, Севка. Нам нужно на Базу. И нужно решить, что тебе делать дальше…

– Пошел ты, Орлов, знаешь куда? – усмехнулся Севка. – Через сколько минут у тебя открывается воронка?

– Через час, – немного растерянно сказал Орлов.

– Значит, все выгрузите и убирайтесь отсюда ко всем чертям. С золотом и злым своим добром…

– Патронов много? – спросил Костя.

– Да, я специально…

– Это хорошо, – кивнул Костя.

– Хоть ты не сходи с ума! – почти выкрикнул Орлов. – А ты совершил свой настоящий подвиг. Все, ты себе доказал… И мне тоже доказал! Нужно уходить, дольше ты здесь не выживешь… Тебя никто больше не будет прикрывать… Вам нельзя здесь оставаться. Комиссар уходит отсюда на Базу. Он увел всех, кто захотел уйти…

– Значит, и мы не хотим…

– Сталин… – Орлов понизил голос. – Сталин знает, что ты из будущего.

– О! – поднял указательный палец Севка. – Сам товарищ Сталин… А ты со мной так невежливо разговариваешь.

– Тебя выжмут досуха, и твои первые разговоры с Корелиным покажутся детскими играми…

– Да, Всеволод. Вам нельзя оставаться здесь, – вмешался Корелин. – Хозяин сказал, что всех, кто прибудет из будущего, нужно уничтожать. И я уверен, что он вас уже ищет. И найдет. Не хотите идти на Базу – я вас понимаю. Вернитесь в свое время…

Севка молча покачал головой, глядя между Орловым и Корелиным на корабль посреди озера.

– Сука ты, Орлов, – тихо сказал Севка. – Кораблик покалечил… Твоя ведь работа, сволочь? Ненавижу…

– Да ненавидь ты меня сколько угодно! – крикнул Орлов. – Так и нужно, чтобы ты меня ненавидел! Так нужно для всех! Так правильно! Я… Я не могу ничего объяснить… не могу… Но ты должен уйти отсюда. Ты должен пойти с нами на Базу и там все решать, увидев, как все выглядит на самом деле, и…

– А я не хочу. Просто – не хочу. Помнишь, я говорил тебе, что хочу понять, как обычные люди из стада, из толпы превращаются вдруг в солдат? В героев. Помнишь?

– И ты узнал?

– Нет, – хрипло засмеялся Севка. – Я не узнал. Этого нельзя понять этим…

Севка прикоснулся к своему лбу, как это делал Дед.

– Это можно понять только этим, уж извини за патетику, – Севка приложил руку к сердцу. – И этого нельзя объяснить. Так что…

Я остаюсь, сказал Севка.

Я остаюсь.

Конец