Текст книги "Всеволод Залесский. Дилогия"
Автор книги: Александр Золотько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)
Через десять минут Орлов вышел из кабинета, держа под мышкой картонную папку, с которой, кажется, входил Корелин.
– Андрей Николаевич, – Орлов улыбнулся, остановившись перед столом. – Не могли бы вы мне презентовать какой-нибудь портфель. Самый простенький. Если, конечно…
– Конечно. – Поскребышев достал из нижнего ящика стола свой старый парусиновый портфель. – Берите.
– Я его обязательно верну, – пообещал Орлов.
Сталин вызвал секретаря к себе.
– Товарищ Поскребышев, – сказал Сталин. – Пожалуйста, передайте в Сталинград… Сами решите, кому это нужно передать…
– Да, товарищ Сталин, – кивнул Поскребышев, не вынимая ни блокнота, ни ручки. Он привык полагаться на свою память. Александр Николаевич прекрасно знал, что записи погубили слишком многих, и не собирался рисковать. – Слушаю.
– Константин Игоревич Шведов, лейтенант. Всеволод Александрович Залесский, лейтенант… Юго-Восточный фронт. Или Сталинградский. Найти. Как можно быстрее.
15 августа. Малые Антильские острова
– Да, – сказал Орлов, усаживаясь на песок. – Вот не думал, что местность так влияет на сознание и поведение. Казалось, всего три дня вы в пиратских широтах, а такое вживание в образ! И что наиболее показательно – и пиратов еще толком нет. Ни пиратов, ни корсаров. Только испанские каравеллы… Или как там они на самом деле назывались… Но вы уже готовы требовать у капитана отчет. А некоторые даже за оружие норовят схватиться…
Орлов улыбнулся Никите:
– Ты не стесняйся, товарищ лейтенант, смело клади палец на спуск да поворачивай ствол в мою сторону, чего там…
Малышев и все остальные посмотрели на Никиту, тот смутился и убрал руку от «ППШ».
– Вот так… – засмеялся Орлов. – Боевой офицер… пардон, командир, и засмущался, как гимназистка перед первым поцелуем. Решил вести разговор с позиции силы – не жмись. Силы в разговоре много не бывает. Решительно так со мной, беспощадно. А то я все жду – ну когда же ты проявишь себя, когда перестанешь притворяться бездушным големом, извините за выражение.
Малышев не знал, кто такой или что такое голем, но, видимо, это было что-то оскорбительное – на лице Никиты появилось выражение злости, почти ненависти. Старший сержант удивился, как изменился всегда спокойный и доброжелательный лейтенант. Вот губы сжались в линию, на скулах играют желваки. Рука… Рука не потянулась снова к автомату, рука зачерпнула песок и сжалась в кулак.
– Значит, что тут у нас произошло? – Орлов обвел взглядом лица всех, собравшихся у кострища. – Значит, вы обнаружили захоронение, и всем стало интересно, не связаны ли эти покойнички с вами? Сразу отвечаю – связаны. И наверное, мне нужно было не самому подчищать для вас курортный остров, а заставить прибыть на место и своими руками этих аборигенов уничтожить. Тогда вы бы не стали делать такие трагические, озабоченные лица… Ты, Никита, никогда не убивал просто так, без ненависти и чувства мести? По приказу. Или по необходимости. Не убивал? Я могу напомнить, если что… А тут ты решил немного накрутить окружающих, подготовить бунт… Как в книге про пиратов. Черную метку не изготовил из страницы «Краткого курса истории ВКП(б)»? Ты Малышева уговаривал, я так понимаю? Уговаривал он тебя, Малышев?
– Нет, – с ходу, не задумываясь, ответил Малышев.
При всем уважении к товарищу Орлову на такие вопросы старший сержант Малышев уже давно был приучен отвечать однозначно и без пауз. Без сомнений и с выражением уверенности на лице. Его начальник особого отдела за такую способность очень не любил. Но придраться не мог.
– Нет, не уговаривал, – отчеканил еще раз Малышев, краем глаза следя за Ставровым, который вроде бы дремал, опершись спиной о ствол пальмы. Услышав Малышева, Леонид приоткрыл глаз, посмотрел на него, но ничего не сказал, молодец.
– Да, – печально произнес Орлов. – Чувствуется разлагающее влияние Женечки Корелина. Его школа… Никита обучен работать с людьми. А ведь еще недавно товарищ Малышев смотрел на меня с немым обожанием и верил каждому слову. А сейчас? Верит товарищ Малышев моему слову?
Малышев промолчал.
– Вот, – Орлов поднял указательный палец правой руки. – Вот, товарищи и господа. Это молчание красноречивее сотен слов. Печально…
– Зачем вы их, товарищ старший лейтенант? – спросил Малышев. – Вы сказали – пацаны ведь?
– А это что-то меняет? Спроси у Таубе, менял что-нибудь возраст пацанов, которым вручали фаустпатроны и отправляли на убой? Что, Рихард? А ты, господин штурмбанфюрер, интересовался возрастом мальчишек, которых мешал с землей возле Эль-Аламейна и под Курском?
– Это была война, – сказал Таубе. – И я никогда не расстреливал. Не все в СС были палачами. Ваффен СС, если ты хочешь знать…
– Опять началось… – простонал Ставров. – А можно просто сказать, что произошло и почему это товарищ подполковник – кстати, поздравляю с повышением, – почему ты перестрелял этих мальчишек.
– Перестрелял… – сказал Орлов и одним рывком поднялся на ноги. – Все просто. Вам нужно было провести три дня на этом острове. Мирно – не получалось ни при каких обстоятельствах. Мальчишки были настроены на испытание, да и успели уже присмотреться к белым. Красные, как это ни странно, всегда не любят белых… Так что вы могли напороться в прямом смысле этого слова. Мальчики очень ловко умели обращаться с копьями и луками. Тут не нужно было вести переговоры – сразу убивать и убивать…
– Тебя спросили – зачем, – напомнил Чалый и усмехнулся.
Чалый стоял чуть в стороне, автомат небрежно висел на шее, но, как заметил Малышев, затвор был отведен назад, а указательный палец похлопывал по спусковой скобе, отбивая какой-то веселенький ритм.
Малышев посмотрел на свой «ППШ» и погрустнел. Автомат не взведен. И взвести его никак не успеть. Чалый хоть и почти старик, с точки зрения Малышева, но шустрый. Старший сержант видел Чалого в бою.
– Зачем? Так я и объясняю. Воронка, которая вывела вас сюда, могла пропустить только то, что пропустила. Пришлось экономить вес даже на оружии и припасах. Вторая воронка, через которую пришли мы, пропускала только двоих. Ну, еще немного патронов и пара бутылок водки, – Орлов подмигнул Малышеву, но тот шутку не поддержал. – То есть мне пришлось явиться сюда месяц назад, дождаться мальчиков во время высадки и провести операцию. Причем воронка открылась в воду в ста метрах от берега, ночью, так что у меня была возможность вполне насладиться ночным купанием. Но никого это, естественно, не волнует. И ладно, и правильно…
Орлов одернул гимнастерку.
– Завтра, после полудня, к острову придет корабль. Вот, в эту бухту, – Орлов указал пальцем. – Даже два корабля, но нас интересует один из них, тот, что станет на якорь возле скалы. Эти два корабля – все, что останется на плаву от небольшой, но ценной эскадры, перевозившей… перевозящей в настоящий момент добычу из Нового Света в Старый. На кораблях, которые утонули… утонут, было много чего ценного, но нас интересует груз того самого корабля, который будет возле скалы. Очень интересует. Так интересует, что лучше бы нам всем умереть, чем провалить эту операцию. Еще лучше, конечно, не умереть и победить, но тут уж как получится. Страшно узок наш круг… Да не смотрите вы на меня так, ну не мог я рисковать, играя в нежность и гуманизм с теми краснокожими мальчиками. Если вас это успокоит, то они и так были обречены. Жить им оставалось не больше месяца. Обряд бы закончился нормально, отцы увезли бы их домой, но к их острову пристанет испанский корабль. Одному из испанцев после длительного путешествия понравится местная девочка, и он, как бы это мягче выразиться… В общем, завяжется потасовка, которая плавно перейдет в драку и бой, а потом капитан испанского корабля в отместку и для устрашения вырежет всех, кого они найдут. Обычно такие зачистки не бывают стопроцентными, но в этом случае… В общем, мальчишки умерли рано, но гораздо более легкой смертью, чем должны были. Так что вмешательство в прошлое – минимально. Последствий не имеет.
– А корабли? – спросил молчавший все это время Дуглас. – Корабли будут иметь последствия? Ты же сам, Данила, говорил, что в прошлом нужно действовать осмотрительно. А тут…
– Эскадра из семи кораблей, нагруженных под завязку. В нашем времени… Ни один из кораблей в Кадис не прибыл. Все семь исчезли в морской пучине. Историки полагают, что вся эскадра погибла во время одного из многочисленных штормов, бушующих в этих местах в летне-осенний период. То, что два корабля будут перехвачены нами, ровным счетом ничего не меняет в будущем. Более того, если мы их не возьмем, существует вероятность, что они доберутся до Европы и тем самым историю изменят. Я доступно излагаю?
– Вполне, – не убирая пальца от спускового крючка, сказал Чалый. – Я – тебе верю. Остальные…
– Корабли так корабли, – Конвей хрустнул пальцами, сцепленными в замок.
Ставров молча поднял руку.
– Икрам? – спросил Орлов.
На смуглом лице Икрама появилась улыбка, несколько кривоватая из-за шрама, пересекавшего обе губы. Шрам начинался под правым глазом и уходил на левую сторону нижней челюсти. Когда Малышев впервые его увидел, то решил, что это шашкой. И, как оказалось, был прав. Икрама достал красный пограничник в сабельной схватке. А потом подобрал Орлов.
– Что ты, Иван Петрович?
– Я? – переспросил Малышев. – Куда ж я?.. Конечно… Хотя…
– Что – хотя? – Орлов присел на корточки перед старшим сержантом.
– С каких это пор в Красной армии приказы обсуждаются? – Малышев в упор посмотрел в глаза Орлову. – Митинг, может, еще устроим, как в семнадцатом? Мне дядька рассказывал, идут они, значит, в атаку, их немец пулеметным огнем к земле прижал, лежит цепь, а председатель солдатского комитета объявляет, что ставится на голосование вопрос о продолжении атаки. Есть предложение продолжить переползанием. Кто «за»? Кто «против»? «Воздержался», мать его так? И поползли дальше, пока новое предложение не поступит… Или мы все-таки не в Красной армии?
Орлов встал, не отвечая.
– Малышев дело спрашивает, командир! – сказал Никита. – Если это не Красная армия, то кто тебя старшим назначил? И получается, что лично я могу послать тебя подальше…
– Не можешь, – усмехнулся Чалый, уже открыто наводя на него «ППШ». – Нет, конечно, попытаться ты можешь…
– Не нужно, полковник, – Никита указал взглядом на револьвер в своей левой руке. – Всякое может получиться.
– Убрали стволы! – крикнул Орлов, становясь между Никитой и Чалым. – Стволы – убрали!
В руке Таубе оказался «вальтер» образца тридцать восьмого года, Икрам, вскочив на ноги, словно из воздуха выхватил изогнутый кинжал в локоть длиной, а Дуглас выставил руки ладонями вперед. Пустые руки.
Малышев, наконец, добрался до своего автомата и щелкнул затвором. Теперь он был готов стрелять, оставалось понять – в кого.
Старший сержант медленно встал с песка, держа автомат в опущенной руке, стволом книзу.
– Слышь, Никита! – позвал Ставров, единственный, кто никак не отреагировал на суету с оружием. – Ты знаешь, как отсюда выбраться, если, скажем, убьешь Орлова и Чалого?
– Как же, убьет… – буркнул Чалый. – Я ему вот как убью… Гэбист хренов, мать его так…
Чалый попытался обойти Орлова, чтобы тот не заслонял собой Никиту, но Орлов схватил его автомат за ствол и пригнул к песку.
– Мы ж не знаем, где откроется воронка, – спокойно сказал Ставров.
Леонид взял пачку, которую ему привез Чалый, открыл ее, достал сигарету.
– У кого есть огонь? – спросил Ставров. – Жуть как курить хочется…
Конвей бросил ему зажигалку, Ставров поймал, чиркнул колесиком, прикурил. Бросил зажигалку обратно.
– Не знаешь ты, Никита. И никто не знает, кроме Орлова, случайно это у него получилось или специально. Так что, если будем решать, кого слушаться, а кого нет, то я, пожалуй, проголосую за старшего лейтенанта. То есть, простите, за подполковника. А ты, Никита? У нас какой век на дворе, Данила Ефимович? Пиратов, говоришь, еще нет?
– Шестнадцатый, – сказал Орлов. – Могу точнее…
– Зачем? Шестнадцатый век меня никогда не привлекал. Испанцам я здесь на фиг не нужен, чужих они, как я слышал, не жаловали в своей половине земного шара. Добираться домой… В Киеве было невесело в это время. Да и нигде не весело. Я, пожалуй, лучше к себе домой. Или на Базу. А ты как, Никита? Хочешь стать этим, как его, «попаданцем» в прошлое? Восстание индейцев поднимешь, империю сколотишь. Тут пока еще может получиться, испанцев мало, индейцев много – пока. А тут ты – умный, красивый, с автоматом и приемами самбо. И лошадей не боишься опять-таки… Историю изменишь, Никита? Или заткнешь свои вопросы и сомнения себе же в задницу, замолчишь и дотерпишь до окончания операции. А потом… Думаю, потом Орлов не станет тебя насильно удерживать. Энергетически это невыгодно, как мне кажется, насильно заставлять путешествовать во времени.
– Что скажешь, товарищ лейтенант? – спросил Орлов.
Никита с сомнением посмотрел вокруг.
– Значит, все готовы меня порвать за отца, командира и вождя! – констатировал Никита. – И значит, мне остается только именно заткнуть свое самомнение в то самое место…
Никита осторожно спустил курок нагана, отложил автомат.
Таубе облегченно вздохнул и поставил «вальтер» на предохранитель.
– Один только вопрос не влезает мне в задницу, товарищи путешественники во времени, – спокойно, почти ласково произнес Никита. – Один махонький вопрос. Причем не к Орлову, а к остальным. Можно я его задам?
– Да пошел ты… – начал Чалый, но Орлов кивнул:
– Давай спрашивай.
– Как полагаете, сколько человек может быть на двух парусниках шестнадцатого века? – самым невинным тоном спросил Никита. – Кто попробует угадать?
Все переглянулись, посмотрели на Орлова.
– Ответь им, товарищ подполковник, – улыбнулся ободряюще Никита. – Ты же знаешь?
– Знаю, – сказал Орлов.
– И?
– Полторы сотни на корабль, – сказал Орлов. – Они много народу потеряли на материке. А так могло быть до трехсот на борту.
– То есть нам еще и повезло… – радостно, очень радостно сообщил остальным Никита. – И если опустить этические и моральные моменты – в конце концов, чего их, агрессоров и империалистов, жалеть? Все равно ведь до Кадиса не доплыли… Так если все это опустить, то все равно остается вопрос: трех автоматов, пяти пистолетов, кинжала и – да – двух бутылок водки хватит на три сотни вооруженных до зубов испанцев? Кто как думает?
– Мать твою… – пробормотал Малышев.
Орлов взглянул на свои наручные часы, покачал головой.
– У меня есть предложение, дорогие пираты, – сказал Орлов. – Предлагаю сделать перерыв до вечера.
– А что так?
– Через час, – зловещим голосом произнес Орлов, – тот из вас, кто останется в живых, позавидует мертвым.
Глава 6
23 февраля 2011 года, Харьков
Севка не сразу сообразил, что его мобильник трезвонит уже пару минут. Собственно, он бы вообще не обратил внимания на старания телефона, если бы Богдан не сказал: «Твой сотовый».
Это хорошо, подумал Севка, отходя в сторону и доставая телефон из внутреннего кармана. Есть повод не отвечать с ходу на вопрос Богдана, можно вообще после короткого разговора помахать ему рукой и сказать, что вот срочно, что прямо бегом нужно на встречу. Девушка ждет, например. И что бы там вдогонку Богдан ни кричал, можно не оглядываться. На ходу звякнуть Косте, чтобы догонял, а потом уже вместе с ним решать, как быть дальше и как выкручиваться из этой ситуации.
Нет, можно, конечно, сказать Богдану всю правду, тем более что…
Номер высветился незнакомый.
Может, кто-то из группы решил предупредить, что заходил куратор и обещал нерадивого студента Залесского выпереть из университета за прогулы. Хотя Севка все телефоны девок из группы знал. Тогда, может, кто-то из ментовки. Очнулся, решил кое-что уточнить…
– Да, – сказал Севка, поднося трубку к уху.
– Здравствуйте, Всеволод Александрович, – голос в телефоне был знакомый, но кому он мог принадлежать, вот так с ходу Севка не сообразил.
Точно – не Чалый. У того низкий, утробный баритон, а здесь – хрипловатый тенор. Не то, чтобы старческий, но и не мальчика. И что-то такое в интонациях…
– Вам привет от Александра Федоровича.
– Кого? – не понял Севка.
У него вроде не было знакомых с таким именем-отчеством. Во всяком случае, в оперативной памяти такие не содержались.
– Керенского Александра Федоровича, – произнес голос в трубке. – Главы Временного правительства.
Шутки подобного рода позволял себе обычно Богдан, но сейчас он стоял возле Кости и о чем-то спорил, размахивая руками. Облачка пара вырывались у него изо рта и таяли в холодном воздухе. Это он надумал что-то рассказать Косте о войне и решил, что тот недостаточно знаком с реалиями военного времени? Будет смешно.
– Кто это говорит? – спросил Севка.
– Ваш давний… очень давний знакомый, – слова «очень давний» были выделены особо, произнесены так, что сразу стало понятно – означают они не год, не два и даже не десять. Очень давно.
Ладонь Севки, несмотря на мороз, вспотела.
– Я мог бы позвонить Константину, – сказал голос, – но было решено возложить груз ответственности на вас, Всеволод Александрович. Груз принятия решения…
Севка сглотнул, оглянулся на Костю.
К его спору с Богданом подключились трое мужиков в военной форме, теперь и до Севки стали долетать отдельные слова. Еще немного – и начнется драка.
– Я вас слушаю, – хрипло сказал Севка. – Я…
– Не нужно так волноваться, – посоветовал телефон. – Ничего особо страшного. Просто нужно убить четырех человек.
– Пошел ты…
– Раньше вы предлагали не устраивающие вас вещи и понятия засунуть в задницу. Собеседнику, естественно. Но насколько я помню, ничем хорошим для вас тот наш разговор не закончился.
– Кто это говорит? – Севкин голос сорвался на крик.
– Спокойнее, молодой человек, спокойнее. Во-первых, вы должны Александру Федоровичу Чалому. И он ваш долг передал мне.
– Чалый?.. – упавшим голосом переспросил Севка.
– Я неразборчиво говорю? – поинтересовался телефон. – А вот я вас прекрасно слышу. Восторга в ваших словах не улавливаю, а так, каждое слово – отчетливо и однозначно. Не нужно кричать, а то люди начнут обращать на вас внимание…
– Вы… Это Орлов?
– Да… в смысле – нет, это не Орлов. Орлов занят, все остальные тоже заняты. Поэтому беседу с вами поручили мне.
– Либо вы сейчас называете себя, либо…
– Нервы, Всеволод, нервы… Так в наши игры не играют. Вы теряете возможность получить информацию, которая, может быть, позволит принять единственно верное решение. А вы…
– А я – дома, если вы не в курсе, – закипая, выпалил Севка. – Я дома, я счастлив, мне никого не нужно убивать и, что самое главное, меня никто не хочет убивать. Во всяком случае, пока.
– Вот. Совершенно верная оговорка – пока.
– Это угроза?
– Нет, конечно. Я угрожаю только в самых крайних случаях, когда это необходимо и является единственным способом получить нужный результат. Сейчас же в угрозах нет необходимости… Пока.
Севка снова оглянулся на Костю. Спор продолжался, драка не началась.
Пока, мысленно сказал Севка. И вздохнул.
– Не нужно все время оглядываться на Константина, он все равно вам ничего не посоветует. Константин – очень дисциплинированный человек. Услышав от меня о четверых, которых нужно убить, он только уточнил бы время и место. Но без вас он, пожалуй, не справится. Так что, решать будете вы.
Твою мать, пробормотал Севка, с трудом подавляя желание посмотреть по сторонам. Если этот гад увидел, как Севка оглянулся на Костю, то стоит он, значит, сейчас где-то неподалеку и смотрит, ухмыляясь. Но так стоит, что сразу его и не заметишь. Зачем тогда, спрашивается, выглядеть смешным?
Бесило то, что Севка никак не мог вспомнить, кому принадлежит голос. Кому-то, кто знает Орлова и Чалого, кто знает все о Севке, кто хорошо ориентируется в вопросах воронок. И у кого очень специфическая манера общаться с людьми. И кого наверняка знает Севка. Должен знать, но не может вспомнить.
– Мы можем встретиться, – сказал после паузы Севка.
– Уже лучше, – одобрил голос. – Значительно лучше. Теперь называйте время и место.
– Здесь и сейчас.
– Смешно, – сказал голос. – Вы полагаете, что я у вас за спиной?
– Ну, не за спиной, но где-то рядом.
– Ошибаетесь, – прозвучало над самым ухом у Севки. – Я – как раз за спиной.
Севка шарахнулся в сторону, нога поехала по льду, но равновесие удержать удалось. Севка медленно повернулся.
– Здравствуйте, Всеволод Александрович, – сказал Евграф Павлович, приглаживая седой клинышек бородки. – Рад вас видеть. Искренне рад.
Гарнитура сотового телефона очень забавно смотрелась на генерале царской армии.
Для человека, погибшего в сорок первом году, Евграф Павлович выглядел очень живо. И даже бодро.
– Вы… – Севка откашлялся. – Вы – живы?
– Вы сами-то себя слышите? – ворчливо осведомился Евграф Павлович. – Вы полагаете, что я могу ответить: нет? Я не жив, я мертв, убит бомбой и сгорел в последовавшем за взрывом пожаре.
– И похоронен с воинскими почестями, – пробормотал Севка. – В закрытом гробу.
– Красивые получились похороны, – улыбнулся Евграф Павлович. – Несколько скомканные, но тем не менее трогательные. Ты очень хорошо сказал…
– Урод.
– Я?
– Вы.
– Не слишком вежливо, но я вас прощаю. Спишем на шок. Если честно, я надеялся, что вы меня узнаете по голосу. И даже намекнул вам, вставил цитату из нашего с вами первого разговора…
– Про задницу? Тогда можете не просто засунуть туда что-то, а и сами…
– Здравствуйте, Евграф Павлович, – сказал Костя. – Хорошо выглядите.
Генерал стащил с руки перчатку, пожал Косте руку.
– А я смотрю – вроде бы вы. Полгода не виделись. У вас все нормально? Как там, в штабе Орлова?
– Ты… – Севка задохнулся от обиды. – Ты знал, что Евграф Павлович жив?..
– Конечно. Я вывозил его библиотеку с архивами, я же подбросил в квартиру труп на подмену, – в лице Кости ничего не изменилось, легкая улыбка смотрелась очень естественно и искренне. – Ты же сам предупредил о дате гибели. А тебя Орлов. Думаешь, Дед настолько впал в маразм, что решил бы умереть вместе со своими книгами после предупреждения?
– Но я…
– А вы, Всеволод Александрович, очень естественно смотрелись на кладбище. И возле руин дома, когда пытались раскапывать битый кирпич. И вам нечего было скрывать на допросах, между прочим. А ведь все могло случиться. Вас бы поймали на неискренности, копнули бы глубже, вы бы потекли, и пришлось бы вас или сдавать, или выводить, или, что вероятнее, просто убирать, – генерал говорил спокойно, как о чем-то отвлеченном и к присутствующим касательства не имеющем. – А сейчас предлагаю укрыться в каком-нибудь теплом месте и продолжить разговор.
– Давайте, – сказал Костя.
– А не хочу, – выпалил Севка. – Не желаю. Все. Я вам уже говорил – дома я. Дома. Мне здесь хорошо, тепло и уютно. И никого я не хочу убивать. Все, я пришел с войны. Хотите стрелять и дальше – без меня. И ты, Костя, можешь сваливать с дедушкой куда угодно и в когда угодно. А я…
– Сева, ты долго еще? – спросил Богдан. – Через десять минут встреча…
– Вот, – сказал Севка. – У меня через десять минут встреча. И я пойду водку пить… И…
– И убьете человека, – вежливо улыбнулся Евграф Павлович.
– То есть… – опешил Севка.
У Богдана на лице образовалось удивление, близкое к потрясению. Он подошел поближе.
– Все очень просто – вы идете на эту вечеринку, все поначалу протекает нормально, но потом появляются еще парни, которые, как бы это… не настолько трепетно относятся к праху павших героев, как компания Богдана. Слово за слово, вы вспылите почему-то, вас пошлют, вы врежете негодяю по лицу, его друзья вступятся… Их выкинут из дома, но когда вы отправитесь к себе, окажется, что те парни решили вас дождаться и поучить. Они собрались поучить, понадеялись на численное превосходство, а вы… вы решили компенсировать это самое превосходство в численности решительностью действий. Отобрали у одного из них немецкий штык и пробили бедняге горло, гортань, верхнюю челюсть. Снизу вверх, до мозга, – Евграф Павлович говорил спокойно, мило улыбаясь. – Вас задержат, но потом – отпустят. Оправдают. И будете вы жить дальше.
Севка посмотрел на удивленного Богдана. Вот уж кто сейчас пребывает в изумлении, так это он. Только-только уличил своего приятеля в странности, поймал на удивительном совпадении, а тут еще и дедушка несет чушь с самым серьезным видом. И какую чушь! Качественную, с претензией на шизофрению.
– Вы так спокойно предупреждаете меня об этом? И не боитесь, что так изменится история?
Затеял генерал щекотливый разговор при постороннем – пожалуйста, чего стесняться? Тут скоро и ребята Богдана подтянутся, придется дедушке, если что, валить обратно к себе, в логово путешественников по времени.
– Не боюсь. Парни, с которыми вы повздорите, переживут своего приятеля Магнума (глаза Богдана удивленно расширились, он не ожидал, наверное, что старик знает этих ребят поименно) всего на три дня. В другом варианте истории. Что-то там будут делать со взрывчаткой и взлетят на воздух вместе с сараем. В одном варианте – втроем, в другом – вчетвером, с Магнумом. Линия истории сделает небольшой зигзаг и снова вернется на свое место.
– Ты бы шел, Богдан… – сказал Севка обреченно, понимая, что теперь Богдан никуда не уйдет, вцепится в Деда и будет задавать идиотские вопросы. – Не стоит тебе это слушать.
– Ничего-ничего, – Евграф Павлович похлопал Богдана по плечу. – Уже поздно прятаться. Вы, Всеволод Александрович, уже успели провести подготовительную работу. Так что информацией больше – информацией меньше…
– Вы еще ему предложите убить тех четверых… – Севка резко замолчал, увидев, как сузились зрачки в светлых глазах генерала.
– Что? – спросил Богдан.
– Та-ак… – Евграф Павлович вздохнул. – А не поехать ли нам к вам домой, Всеволод Александрович? Разговор предстоит живой и наполненный животрепещущими подробностями. Ваши ребята смогут попить водки без вас, Богдан Семенович?
– Смогут, – уверенно сказал Богдан, даже не удивившись, что и его незнакомый старик знает по имени-отчеству. С другой стороны, это не самая странная вещь, которую Богдан услышал за последнее время. – Я им позвоню.
– Тогда из такси и позвоните, – решительно подвел черту Дед.
Пока Богдан и Костя ловили такси, Севка тихо попросил старика оставить Богдана в покое.
– Уже не могу, – так же тихо сказал Дед. – Вы довели ситуацию до такого момента, что обратной дороги, пожалуй, нет… Попытайтесь себе представить собственную реакцию на месте Богдана. Вы узнаете нечто, что в корне меняет ваше представление об окружающем мире. Рушатся причинно-следственные связи. Вы слышите об убийстве. Вы бы смогли остаться спокойным и не броситься на выручку своему другу? Я могу поспорить, что ваш Богдан не просто даст отбой приятелям, а попросит его подстраховать, на всякий случай. И к вашему дому приедет несколько решительных молодых людей, прихвативших с собой сувениры, которые они этим летом выкопали на местах боев…
– Вы это знаете?
– Нет, я это предполагаю.
Остановилось такси, Евграф Павлович, Костя и Севка сели в машину, а Богдан, извинившись, отошел в сторону и быстро переговорил со своими парнями по телефону.
Стоял он спиной к автомобилю и лицом к ветру.
– Ну? – осведомился Евграф Павлович у Севки с многозначительным видом.
Севка не ответил.
Богдан спрятал телефон в карман и сел на переднее сиденье машины.
Севка назвал адрес.
До самой квартиры молчали.
– А не соблаговолит ли хозяин угостить пришельцев чем-нибудь горячим? – спросил Евграф Павлович, переступив порог. – Только я вас умоляю, не растворимым кофе и не чаем в этих… пакетиках…
– Ничего другого не имеем, – со злорадством в голосе сообщил Севка. – Мы не графья, мы…
– Тогда будьте уж до конца вежливыми, – генерал снял дубленку, аккуратно повесил ее на вешалку в коридоре. – Сходите, пожалуйста, в магазин, и купите… например, кофе в зернах. Или, если у вас нет кофемолки, чай. Только листовой. Если для вас это слишком дорого – могу ссудить деньгами.
– Хорошо, – сказал Севка. – Я схожу.
И вышел, хлопнув дверью.
– Я на кухне, – сказал Костя, быстро глянув на Богдана. – Посмотрю что-нибудь из еды…
Они завтракали совсем недавно, но, судя по всему, Дед хотел поболтать с Богданом наедине.
– Присядем? – предложил Евграф Павлович, садясь на диван и указывая Богдану на кресло напротив. – Полагаю, Всеволод обернется быстро, а вы, судя по всему, очень хотите задать мне вопрос. Я по глазам вижу – с самой площади хотите. И то, что вы не задали его при Всеволоде, наполняет меня невыразимым уважением к вашей особе. Задавайте.
Богдан сел в кресло, оно привычно хрустнуло, словно вот сию секунду собиралось развалиться.
– Я ведь говорил Севке, сколько раз говорил – смени мебель. Или хотя бы склей, а он… – пожаловался Богдан.
– Время, – сказал старик. – Я отвожу Всеволоду десять минут на весь бросок в магазин и обратно.
– Почему вы соврали Севке? – спросил Богдан.
– Это вы о чем?
– О том, что Магнум с компанией может через три дня взорваться.
– Почему?
– Потому что неделю назад взорвались. Послезавтра девять дней будем отмечать.
– Правда? – без удивления спросил Евграф Павлович. – Как же это я запамятовал?
– Да прекрасно вы все помнили, уважаемый, – отмахнулся Богдан. – Вы бы при мне не стали рассказывать чего-нибудь такого, что потом могло бы изменить будущее.
– Даже так? Вы с ходу поверили в то, что я…
– Не знаю… И не с чего вроде верить, и… Севка с этим орденом меня насторожил. Я как информацию получил, сразу вспоминать начал, прикидывать. Костя ранен пулей из трехлинейки. Не помнит ни адреса, ни подробностей, только имя и фамилию. А я не поленился, кроме подробностей о Севкином однофамильце с орденом, еще и Шведовым Константином поинтересовался. Мне потом это все стоить будет совершенно безумных ответных услуг… Оказалось, что Залесский и Шведов в сорок первом как-то были связаны с тем самым Корелиным, о котором Севка просил узнать подробности. Когда все это ко мне пришло, я не сразу ему все рассказал, зашел в гости поболтать и все на него смотрел, изучал. Он ведь изменился. Шрам на лице небольшой – не было его всего два месяца назад. Мы на моем дне рождения фоткались – я по снимкам глянул. Не было. И загар. Я ведь его видел… Девятнадцатого января мы общались. А потом – двадцатого…
– У вас хорошая память, – заметил Евграф Павлович.
– А еще я не дурак. Он мне двадцатого вечером позвонил, спрашивал, что будет с парнем, который не имеет документов и потерял память. Я тут неподалеку был, зашел, и в глаза бросился загар Севкин. Вначале загар, потом мне показалось, что он вроде бы похудел. Обветрился, что ли. Тогда сразу я заметил, но в подробности вникать не стал. А потом, когда информация пришла по ордену и тому комиссару, сложил все до купы… Ну, и ваш с Севкой разговор.
