Текст книги "Всеволод Залесский. Дилогия"
Автор книги: Александр Золотько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)
Ударили часы, висевшие на стене. Раз, второй, третий, четвертый… Шесть раз.
Севка вздохнул, возвращая взгляд с циферблата на хозяина квартиры.
Вот и пригодилась заготовочка.
– А не засунете ли себе в задницу свою интеллигентность? – чуть подрагивающим голосом произнес Севка, глядя в переносицу старику. – И постарайтесь сделать это поглубже, уважаемый Евграф Павлович!
Севка заставил себя разжать кулаки. Заставил и положил руки на стол, ладонями кверху.
– Вот как? – Брови старика поползли вверх, бледный лоб собрался в морщины. – А позвольте поинтересоваться, отчего же поглубже?
– Чтобы туда вместились и ваши приятели, комиссар с лейтенантами. И чтобы место для покойничка-массажиста осталось, – пояснил Севка. – И нечего тут передо мной комедию ломать, господин генерал от геронтологии. В вашем возрасте уже в маразм пора, а не допросы проводить…
Генерал задумчиво потер кончик носа указательным пальцем. Медленно встал с дивана. Нижняя губа у него мелко дрожала, правый глаз еле заметно подергивался, но голос прозвучал сухо и четко.
– Позвольте попросить вас выйти вон! – отчеканил Евграф Павлович. – Немедленно.
Указательный палец правой руки старика описал в воздухе плавную кривую и указал в сторону двери.
– И пожалуйста! – Севка встал со стула и одернул гимнастерку. – С превеликим, так сказать…
Севка хотел сказать «удовольствием». Он его, естественно, не испытывал – ни великого, ни маленького. Злость – да, испытывал. Злость на себя, на этого старца, на все мироздание… Но не мог же он сказать «ухожу со злостью»? Так в книгах и фильмах никто не говорил. И в жизни не говорил.
Севка хотел сказать «удовольствием», но не успел. Лицо старика вдруг изменило выражение с яростного на удовлетворенное, а палец его, сухой и мосластый, указывавший направление движения, вдруг дернулся к Севке, а тот не успел отреагировать. Увидеть, что палец метнулся к его горлу, увидел, а меры принять не успел.
Палец ударил в ямочку под горлом.
И Севка замер. Потом стены комнаты качнулись и поплыли вверх, к потолку, который взметнулся к зениту и пропал, растаял в сером тумане.
Паркетный пол медленно поплыл навстречу Севке. Замер в нескольких сантиметрах от лица. Какая-то сила перевернула Севку на спину.
Затылок стукнул о пол.
Из сгустившихся сумерек вынырнуло благообразное лицо старика, приблизилось. Губы шевельнулись.
– …слышите? – разобрал наконец Севка.
– Что?
– Вы меня хорошо слышите? – повторил Евграф Павлович.
– Да.
– Сейчас вам будет очень больно, – сказал старик. – Так больно вам еще никогда не было…
Старик не соврал.
Время остановилось, воздух застыл.
Была боль, и если после общения с массажистом Севка решил, что знает о боли все, то сейчас понял, что ничего о ней толком не знает. Он даже кричать не мог – боль парализовала его полностью, от голосовых связок до пальцев ног.
Но и беспамятство тоже не приходило, Севка все видел, все понимал и ничего не мог поделать.
– А теперь вот так, – сказал старик, чуть коснулся шеи Севки, и боль… Нет, не ушла. Оставаясь всеобъемлющей и неотразимой, она стала совсем другой. Новой. Ненадеванной. – Вы еще слишком молоды, уважаемый Всеволод Александрович. – Старик поддернул брюки и присел возле Севки на корточки. – И вы еще не понимаете, что все свои мысли лучше держать при себе, складировать, систематизировать и препарировать. Вам показалось, что вы все поняли?
Севка попытался застонать хотя бы для того, чтобы убедиться – еще не умер, еще может хоть что-нибудь, кроме как испытывать эту проклятую боль. И с ужасом понял, что ничего и не может.
– Вас оставили в живых, юноша, потом наградили орденом, и вы решили, что зачем-то нужны. И подумали, что можете теперь демонстрировать характер. Это, наверное, логично. Если бы хотели убить – убили бы. Вы ведь так подумали? Да расслабьтесь вы!
Старик прикоснулся к Севке, и боль исчезла. Разом. Вот только что распирала тело и мозг Севки – и вдруг пропала. А мозг Севки и тело разом сдулись и обмякли. И лежал Севка на полу сплющенный, словно лопнувший воздушный шарик.
– Вы лежите, не вставайте, – посоветовал Евграф Павлович, возвращаясь на диван. – Подняться сами вы еще минут двадцать не сможете, а я вам помогать не намерен. И, если честно, просто не смогу – вы тяжелый, а я старенький. Слабенький. Как вы там сказали? Генерал от геронтологии? Очень забавно сказали, молодец. Замысловатую фигуру построили. И что? Это вам как-то помогло? Может, хоть моральное удовлетворение сейчас испытываете?
Севка застонал и обрадовался, что может хотя бы стонать.
– Вы решили, что все поняли. Что раз вы не умерли там, на даче, то и в дальнейшем… Решили? Отвечайте, не прикидывайтесь, молодой человек.
– Да… – просипел Севка.
– Вот. И ошиблись. Как вы полагаете, за каким чертом Евгений решил наградить вас орденом?
– Не… не знаю…
– Вы на самом деле решили, что договориться о награждении человека орденом можно за несколько часов? Нет, наверное, можно это сделать на передовой или еще где, но вот так, в Москве, да еще в присутствии корреспондентов… И корреспондент отчего-то именно к вам обратился за снимком и интервью… Надеюсь, вы хотя бы сейчас поняли, что журналист знал о вас заранее и был нацелен на вас?
– Понял.
– С вами приятно беседовать, – вежливо улыбнулся старик. – Вот так всегда – стоит правильно расположить собеседника, и беседа становится гораздо продуктивнее.
– Козел, – сказал Севка.
– Это эмоции, батенька. Эмоции. А эмоции меня давно не впечатляют. Я давно научился вызывать определенные эмоции у своих собеседников. Итак, делаем промежуточный вывод. Ваше награждение планировалось заранее, за несколько дней до. И что это значит?
– Пошел ты…
– Я настаиваю, Всеволод Александрович, на вежливости. На взаимной вежливости. И требую, чтобы в дальнейшем вы строили свои заявления исходя из этой самой вежливости и правил хорошего тона. Не пошел ты, а пошли вы…
– Козлы… – сказал Севка.
Старик помолчал задумчиво.
– Нет, вот тут можно было и в единственном числе. Козел, но на «вы».
– Вы все – козлы! – повысил голос Севка.
Он уже начал ощущать свое тело, смог несколько раз сжать и разжать кулаки.
– Слишком общо, – печально покачал головой Евграф Павлович. – Ну да ладно, какие ваши годы. Значит, из того, что ваше награждение было подготовлено заранее, следует, что фраза Евгения Афанасьевича о том, что вас собирались награждать посмертно, не соответствует действительности. Вам соврали, а вы проглотили это вранье, даже не задумавшись. Вот поразите старика, сами придумайте, зачем это вас награждали да еще с такой помпой. Ну, не разочаровывайте генерала от геронтологии.
Севка снова собрался послать уважаемого генерала в задницу. Потом решил, что раз уж так вышло, раз уж все равно не получается встать и оторвать дедушке башку, то можно воспользоваться моментом и подумать.
Тем более что дедуля не врет. Похоже, что не врет. И зачем-то ему нужно, чтобы Севка сам допер до глубинного смысла происходящего.
Итак, Севке было сказано, что его помиловали в последний момент, что именно убийство массажиста с немецким именем заставило комиссара пересмотреть свое решение. То есть генерал со звездами в петлицах ждал на сцене, корреспондент топтался возле подмостков, сгорая от нетерпения увековечить героя и разместить его фото…
Фото.
«Блин», – подумал Севка. В завтрашнем номере этой самой «Красной звезды» появится не только приказ о награждении и заметка с именем Севки и фамилией, но и его фотография. Значит, им нужно было, чтобы фотография появилась и чтобы Севку увидели люди… Посмертно этот номер не получился бы, ясное дело.
То есть, так или иначе, Севку вывели бы в зал, наградили и сфотографировали. Как? Очень просто. Даже Севка, лежащий на полу и остро переживающий унижение, смог быстро составить краткий конспектик несостоявшегося разговора в подвале.
Севка, конечно, орет под умелыми прикосновениями массажиста, открывается дверь, и входит комиссар. Видит непотребство, возмущается и говорит, что хватит, что не нужно, что тот самый Талалихин таки протаранил немца ночью под Москвой, и это значит, что Севочка не врет, что хватит делать ему бо-бо, нужно отмыть, накормить и наградить. Что все классно, что теперь Севку будут любить, холить и лелеять, выспрашивая у него информацию о будущем по капельке да по граммулечке… А если он откажется, то его, как проституток в Париже, будут стимулировать. И поверил бы Севка? Конечно, поверил бы. Ведь и на самом деле поверил, решил, что за убийство и за волю к победе получил приз зрительских симпатий.
«Ну и зачем меня награждали?» – подумал Севка, глядя вверх, туда, где в сумраке прятался потолок. За окном потихоньку вечереет, шторы к тому же задернуты. Севка уже и старика толком не видит, слышит его дыхание, ровное, четкое, но самого не видит. Только движения чего-то темного на еще более темном фоне. Ага, кожа обивки дивана немного отблескивает, а силуэт генерала – нет.
«А в бок давит кобура», – отстраненно подумал Севка. Еще немного, станет совсем темно, можно будет осторожно дотянуться до нее, расстегнуть, достать револьвер и влупить все семь пуль в этот кусок неблестящей темноты.
И что потом?
Ты ведь не знаешь даже, сколько стоит проезд в трамвае. И нужен ли ночной пропуск командиру-орденоносцу. Похоже, что нужен, а его у тебя нет. И зачем, спрашивается, уходить? И убивать? Если ему так спокойно списали одного покойника, из обслуги, то за дедушку порежут на мелкие кусочки. Вот Никита и порежет.
Он чего-то невзлюбил Севку и не скрывал этого. Второй летеха, Костя, поглядывал на Севку при общении равнодушно. Без любви, но и без ненависти. А Никита…
Старик все молчал, все ждал терпеливо, когда Севка, наконец, сообразит, чего от него ждут, и выдаст правильный ответ.
– Можно я встану с пола? – спросил Севка.
– А драться не будете? – поинтересовался Евграф Павлович.
– Вот еще… руки марать. – Севка решил расценить фразу старика как разрешение и встал. Отряхнулся и сел на стул.
– Чего вы от меня ждете? – спросил наконец у старика.
– Я хочу, чтобы вы предложили свою версию происходящего и указали свое место во всем этом. И значение. Прошу, – самым академическим тоном проговорил Евграф Павлович. – Вот представьте себе, что от этого на самом деле зависит ваша драгоценная жизнь.
– Я не знаю, – сказал Севка и почувствовал, как сжимается что-то у него внутри.
Ведь со старика станется достать откуда-то из кармана костюма пистолет и пристрелить молодого тупого наглеца. Фотография уже есть, в газете она появится, это значит, что кто-то заинтересованный, тот же старший лейтенант Орлов, который, сука, никакой не старший лейтенант, век воли не видать… Что Данила, славный парень, несколько раз спасший Севку и столько же раз его подставивший, может узнать, что все прошло успешно, что Севка прибыл на место и…
Блин.
Выходит, что Севку специально двигали сюда, к комиссару. Во всяком случае, комиссар и дедушка так могли все воспринять и так должны реагировать. Им послали посылку в виде Всеволода Залесского, и теперь нужно отправить квитанцию о получении неизвестному отправителю.
А еще, со все возрастающим ужасом подумал Севка, получается, что комиссар и дедушка могли решить, что Севку совершенно сознательно вынули из его двадцать первого века и сунули голого и дурного в самый конец июля сорок первого года. И, что было самым страшным, Севка почему-то и сам начинал в это верить.
Вытащили и отправили. И Орлова отправили, снабдив картой, на которой помимо топографических сведений было обозначено время, когда что будет происходить, для ориентировки, значит.
То есть Орлов мог знать, до скольких именно немцы в поселке будут спать без задних ног и носа не высунут на улицу. Поэтому и вел группу по дороге без спешки и без опаски. У него ж на карте все было написано. И про то, что приехавшая машина была с диверсантами, он тоже знал. А все приметы, которые он излагал Севке и старшему сержанту, были да, настоящими, но исходили уже от точного знания обстоятельств.
– У вас изменился ритм дыхания, – тихо сказал Евграф Павлович. – Вам пришла в голову неприятная мысль. Или вы сделали некое открытие.
– Вы думаете, что меня сюда прислали специально? – спросил Севка, сообразил, что сказал это почти беззвучно, и повторил громче.
– Не знаю, – не задумываясь ответил старик. – Очень трудно в такое поверить, но, с другой стороны, никакой другой непротиворечивой версии мы придумать не смогли. Хотя думали серьезно и старательно.
– Вы хотите ловить на меня, как на живца?
– Может быть. И в свете этого нам, возможно, есть смысл оставить вас в живых.
– Зачем?
– Ну… например, для того, чтобы обозначить вами место, где мы хотим встретиться с теми, кто вас прислал. Выслушать их, наконец… Люди, кстати, с некоторым чувством юмора и литературным вкусом. Вы рассказывали, что вас… э… э… ударили и вы очнулись в прошлом?
– Да.
– А вам самому не пришло в голову, что это слишком уж похоже на начало романа американского писателя Марка Твена. «Янки из Коннектикута при дворе». Не читали?
– Читал. В детстве.
– Вот. И не обратили внимания на сходство?
– Он там был одет, – сказал Севка.
А ведь Севке это в голову не пришло, тут старик его уел. Хотя найти сходство между забавным романом и нелепой ситуацией на дороге участнику этой самой ситуации было довольно сложно.
– И какая восхитительная ирония, – продолжил Евграф Павлович. – Если у Твена в прошлое попадает толковый мастеровой, способный своими талантами и знаниями изменить мир, то в вашем случае, вы уж извините, все с точностью до наоборот. Бездарь, почти полный нуль, склонный впадать в истерику и панику.
Безжалостный старичок. Лупит, не стесняясь и не пытаясь даже жалеть недоумка.
– Продолжая общую мысль, мы должны сделать предположение, что вас выбрали из-за каких-то личностных качеств. Или их отсутствия.
– Вам бы Богдана, тот бы вам все, вплоть до расположения дивизий, рассказал…
– Вот, но прислали вас. Отчего?
– Да, может, само собой получилось, – не веря самому себе, сказал Севка. Просто так сказал, чтобы возразить хоть что-то.
– Не может, Всеволод Александрович, не может. Уж вы мне поверьте… – Старик поцокал задумчиво языком. – И дело даже не в вашей тупости или неинформированности. Дело тут…
– В Орлове?
– И в нем тоже. По вашему описанию это тот самый Данила Ефимович Орлов, которого Евгений Афанасьевич и ваш покорный слуга знали очень хорошо… Слишком хорошо.
– И… – не выдержал паузы Севка.
– Только тот был тысяча восемьсот девяносто восьмого года рождения.
– Привет из прошлого, – пробормотал Севка.
– Вот именно. И этот привет из прошлого заставил нас серьезно отнестись к вашей истории. Два человека, один из которых утверждает, что родится только через сорок восемь лет, и второй, который должен… – Старик вздохнул. – В общем, либо кто-то очень заботливо подготовил легенду, или кто-то действительно играет со временем. И что следует из этого?
– Я даже думать не собираюсь, – взорвался Севка. – Не собираюсь! Я…
– Успокойтесь, Всеволод. Не нужно этих брызг! Я, в принципе, поддерживаю вашу точку зрения. Я понимаю, что вы не можете нам ничего сказать, ничем помочь тоже не можете… Я еще третьего дня предложил вас просто убить…
В комнате залегла тишина.
Кажется, снова пробили часы. Или это грохотало в ушах Севки?
Дедушка предлагал его убить. Но не убил. Пока? Ведь мог придавить где-то пальчиком лежащего Севку. Хрусь – нет героя.
– Я полагал… и полагаю, что вы несете в себе опасность для всего, извините за высокий стиль, человечества. Для истории и Вселенной. Вы сами это понимаете?
Севка сцепил зубы и глухо застонал.
– Нет, не своими знаниями – нет у вас никаких знаний. Разве что намеки, которые нужно из вашей несвязной болтовни выловить, расшифровать и развернуть…
– Откуда вы…
– Я слушал записи ваших разговоров. В вашем времени что, нет звукозаписывающих устройств?
– У нас есть, я забыл, что и у вас…
– У нас тоже есть. Так вот, ваши рассказы как источник информации – ерунда. Но опасность исходит не от них, а от вас лично. От вашего существования. – Евграф Павлович встал с дивана и прошелся по комнате. – Вы – доказательство того, что мы выиграли эту войну. Пусть с кровью, с потерей двадцати пяти миллионов человек – безумная цифра, невероятная, но бог с ней, пусть именно столько придется заплатить за победу… Но мы точно победим. Точно. Девятого мая сорок пятого года будет подписана капитуляция, которую Гитлер…
– Не Гитлер, Гитлер покончит с собой раньше. В апреле, кажется…
– Да пусть Гимлер или Геринг, но ведь подпишут. И это значит, что все предопределено, что так или иначе, но это произойдет… хотя бы потому, что уже произошло для вас… Понимаете меня? И кто-то, зная об этой неизбежной победе, не так испугается при очередном прорыве немцев, будет не настолько безжалостным, чтобы расстрелять сотню паникеров для спасения десятков тысяч людей… И история пойдет по-другому. Совсем по-другому. Вы можете гарантировать, что это невозможно?
– Не могу. О такой возможности писали фантасты…
– Фантасты… Я не сразу принял марксизм, молодой человек. Знаете почему?
– Я и марксизма-то не знаю…
– Это неважно. Важно совсем другое… В нем самом заложена угроза для его существования. Заложена мина, и я не могу понять, отчего это только я ее заметил. Я говорил об этом с Лениным. С Троцким тоже об этом говорил. Я даже со Сталиным пытался обсудить эту мысль…
– Со Сталиным? – удивился Севка. – И он вас не того…
– Что «того»? Не приказал расстрелять? – Евграф Павлович, кажется, вернулся на диван, Севка его не видел, но услышал, как скрипнули пружины. – Ерунда какая… Мы спорили, я пытался если не убедить, то хотя бы породить сомнения, но… Понимаете, в чем дело… Коммунизм должен победить, это закономерно. Это естественное развитие общества, иначе и быть не может… Так?
– Может, – упрямо возразил Севка. – У нас социалистическими остались только Куба, Северная Корея и Китай.
– Не путайте меня. То, что случилось у вас, вполне может быть временным отступлением… Или доказательством моей правоты, между прочим. Зачем строить коммунизм, зачем отказываться от прав личности в пользу общества, зачем надрываться, если все все равно придет к коммунизму? Так или иначе, ведь это определено развитием общества, социальными законами и тому подобными категоричными вещами… – Старик замолчал.
Севку это выступление не потрясло. Может, потому, что по сравнению с возможной гибелью Севки все коммунизмы и капитализмы на свете казались мелкими и ничтожными.
– То есть вас нельзя никому показывать. И это значит, что лучше убить.
Севка шмыгнул носом.
– Но Евгений решил повременить. И выдвинул один очень забавный аргумент… – Старик еле слышно засмеялся. – Такой хитрый довод… Если мы, сказал он, поверим в то, что вы действительно попали к нам из будущего, и если вы действительно настолько опасны для всего хода истории, то вам нужно сохранить жизнь для того, чтобы научиться выявлять других посланцев в прошлое…
– Попаданцев, – сказал Севка.
– Простите?
– Попаданцев. У нас их так называют.
– У вас знают, что люди попадают в прошлое? – удивился Евграф Павлович.
– Нет, у нас много про это пишут. Книги. Фантастические. Наши в прошлом называются попаданцами.
– Понятно. Пусть – попаданцев. Если вы не один такой? Если таких, как вы, – много? И вас подставили Евгению специально для того, чтобы потом шантажировать? Что тогда? Они ведь могут быть куда более информированными и подготовленными, чем вы… Могут быть обучены скрываться. Кстати, в двадцатых довелось мне читать некоего Берроуза, из фантастов. Так у него герой переносится на Марс в голом виде. Может, и во времени можно путешествовать только голышом? Вы как полагаете?
– Орлов был одет.
– К моменту вашего прибытия – да. Откуда он взял форму и оружие, вы не знаете. Он мог снять ее с убитого. Отобрать. Попросить…
– Мне нужна твоя одежда, – хмыкнул Севка.
– Да, нужна одежда. Потом он прибыл за вами, но не успел вам открыться… Хотя да, вам он отчего-то решил не представляться… И тут… – Старик замолчал, на этот раз минут на пять.
Севка молчал, таращась в темноту.
– Интересная мысль мелькнула, – сказал Евграф Павлович. – Забавная. И даже не просто фантастическая, а еще и детективная.
– Поделитесь?
– Потом. Обсужу эту мысль с Евгением, и мы решим…
– Убивать меня в свете новых открытий или нет? – осведомился Севка.
– Может быть, и это, – прозвучало со стороны двери.
– Евгений! – радостно воскликнул старик, вставая с дивана. – Ты здесь давно?
– И весьма. Когда я вошел, молодой человек все еще лежал на полу, вы с ним беседовали, учили уму-разуму, и я решил не вмешиваться. Вы свет не включили специально? Пытаетесь испугать товарища Залесского темнотой?
– Не хочу морочить голову с затемнением, – пояснил Евграф Павлович.
Комиссар прошел мимо Севки, повозился с полминуты возле окна, позвякивая кольцами шторы на карнизе. Вернулся к двери и щелкнул выключателем.
Лампа под абажуром была не слишком яркой, но Севка зажмурился и даже прикрыл глаза рукой.
– На чем он вас расколол? – спросил комиссар, усаживаясь за обеденный стол напротив Севки.
– Расколол – сильно сказано. – Старик сел справа от Севки. – Мы не подумали, что нужно снять фотографии со стены. А он, нужно отдать ему должное, их не только заметил, но и рассмотрел. Так что образ болтливого старичка пришлось свернуть почти сразу. Не соответствует как-то фотокарточкам.
Комиссар внимательно посмотрел на Севку, встал со стула и подошел к фотографиям. Остановился, заложив руки за спину и раскачиваясь с носка на пятку.
– Что вас особо заинтересовало, Всеволод Александрович? – не оборачиваясь, спросил комиссар.
– Та, где вы с парнем, моим одногодком, – ответил Севка, глядя на скатерть не отрываясь. – Понятно, что мы с ним похожи…
– И что еще понятно?
– Понятно, почему вы тогда в меня не выстрелили, в блиндаже, – сказал Севка. – Рука не поднялась?
– Вы полагаете, я мог успеть выстрелить? – Комиссар повернулся на каблуках, сделал шаг и остановился перед Севкой.
– В момент, когда я влетел в блиндаж, – нет, наверное. Но потом, сразу после моего выстрела… Вы так ловко достали пистолет. Когда услышали об Орлове. Бац – и ствол у вас в руке…
Пистолет вдруг оказался в руке комиссара, напротив Севкиного лица.
– Вот так, – даже не вздрогнув, сказал Севка.
Комиссар спрятал пистолет в карман кителя. Улыбнулся невесело.
– Это правда. Я успел рассмотреть ваше лицо. В последний момент, нужно сказать.
– А мне Орлов сказал: кричи и лицо показывай начальнику. Как-то так и сказал. Наверное, на это рассчитывал.
– Может быть, – задумчиво кивнул комиссар. – Очень может быть…
– Я чаю приготовлю, – предложил Евграф Павлович.
– Никита приготовит, вы дайте ему команду. Мы же с ним одновременно приехали. Он пошел на кухню, а я устроился в коридоре, на табурете. И, кстати, какую идею вы хотели со мной обсудить?
– Никита! – позвал Евграф Павлович, выглянув в коридор.
– Да, Евграф Павлович, – ответил Никита и возник в дверном проеме, как чертик из коробочки.
– Вы не могли бы озаботиться ужином на… – Старик оглянулся на комиссара. – Петрович тоже здесь? Или в машине?
– Я его отпустил пока.
– Значит, ужин на четверых, – сказал старик. – Там что-то из продуктов есть в кладовке… кажется.
– Я привез продукты с базы. – Никита глянул хмуро на Севку через плечо старика и ушел на кухню.
– И что там у нас за идея? – спросил комиссар.
– Простая идея. Очень простая. Отчего мы с тобой решили, что Орлов и этот молодой человек заодно? – Евграф Павлович вернулся к столу и остановился, положив руки на спинку стула.
– Не знаю… Оба имеют, возможно, какое-то отношение к путешествиям во времени…
– Может. Только один ни черта о нашем времени не знает, а второй…
– Если это вообще он, – напомнил комиссар, садясь на диван. – Если это вообще Данила. Возраст…
– Шрам. Всеволод вспомнил о шраме.
– И что? Мы с вами и не такие фокусы проделывали. Последний раз я видел Орлова в двадцать первом. И ему было двадцать пять лет. Как и мне, кстати. А сейчас…
– Мы же договорились, что фактор путешествия во времени мы будем принимать во внимание. – Старик потер руки. – Иначе все наши разговоры превращаются в ничто. В фикцию, в романы господина Стокера о вампирах.
– Договорились.
– А если договорились, то давай подумаем о том, что Орлов мог преподнести нам Всеволода как подарок, как предупреждение о том, что существует такая вот угроза. – Евграф Павлович указал на Севку.
И тому вдруг стало обидно. Он уже и не человек вовсе! Он угроза, объект обсуждения, неодушевленный предмет, который нужно правильно расположить на полке, чтобы картинка получилась законченная.
И делать было нечего. Оставалось только сидеть и ждать решения своей судьбы. И она, судьба, могла вполне подразумевать простую немудрящую сцену: старик после философских размышлизмов говорит, что в свете всего этого Севка и не нужен вовсе, согласен, не нужен, отвечает комиссар, пистолет оказывается в его руке, палец нажимает на спуск, и пуля бьет в голову неодушевленному предмету, объекту обсуждения и угрозе.
– Забавно, – сказал комиссар.
Севка вздрогнул и только потом сообразил, что комиссару забавными показались рассуждения старика об Орлове, а не мысли Севки о пуле в лоб.
– Забавно, – повторил комиссар. – Но есть еще один момент. Орлов не знал… не мог знать о Володе. Наташа родила в двадцатом, в Питере. В это время и я, и Данил были на юге. Нет, он мог знать, что у меня есть сын, мог даже выяснить его имя… Но ведь…
Комиссар указал на Севку:
– Но ведь Орлов не мог быть знаком с Володей, когда он стал похож на… На Всеволода Александровича.
– Он мог следить за тобой, за ним… – неуверенно произнес старик. – Ты ведь не можешь гарантировать, что за все эти годы не проморгал наблюдения.
– Евграф Павлович… – печально улыбнулся комиссар. – Не могли меня так плотно пасти. Не могли.
– Ну да, – кивнул старик. – И пропасть тогда из той рощицы Данила никуда не мог. Ты же сам многократно мне рассказывал, что все было перекрыто… Ведь не мог он уйти?
– Не мог. Я потом и собаку пускал по следу, и сам все носом рыл – следы заканчивались прямо по центру поляны. Там и рощицы той было двадцать шагов на пятнадцать, и полянка была площадью метра в четыре. А он исчез. Долго отстреливался, надеялся, наверное, продержаться до темноты, а потом ускользнуть…
– Как он это умел, – вставил Евграф Павлович.
– Как вы его научили, господин генерал, – сказал комиссар. – Но у него не хватило патронов. Он положил шестерых ребят из моего отряда и прострелил мне кубанку…
– Странно… – улыбнулся старик, а Севке показалось, что и эта улыбка, и слово «странно» воспроизводились генералом неоднократно.
– Странно, – кивнул комиссар. – Должен был попасть мне в лоб, но ограничился головным убором. Потом перестал отстреливаться. Я уже практически подставился, причем дважды, мой заместитель в полный рост встал, а он так и не выстрелил. Еще через пятнадцать минут мы решились проверить рощицу и ничего там не нашли, кроме примятой травы и гильз от «маузера».
– А теперь он появляется где-то рядом, приводит к тебе почти двойника твоего погибшего сына…
– Пропавшего без вести, – серым, картонным голосом ответил комиссар. – Никто не видел тела.
– Ладно, твоего пропавшего без вести сына. И если верить показаниям свидетелей, на вид ему было все те же двадцать пять.
– Ну, может, чуть больше, – не выдержал Севка. – Я особо не рассматривал, документов не видел, а он сам не говорил. На вид – да, лет двадцать шесть – двадцать семь.
– Пусть двадцать восемь, – задумчиво произнес комиссар. – Даже тридцать. Но не сорок пять?
– Нет. Не сорок пять. На вид он вам, простите, в сыновья годится.
– Но у него есть шрам от левого глаза к виску…
– Есть. Старый.
– Черт, – сказал комиссар, отворачиваясь к зашторенному окну.
На кухне что-то загремело.
– А пожалуй, я пойду и помогу Никите, – спохватился Евграф Павлович. – Удивительное сочетание боевой ловкости с бытовой неуклюжестью у мальчика…
Генерал торопливо вышел.
– А кто этот Орлов? – спросил Севка.
– Преступник. Главарь белогвардейской банды. Ученик Евграфа Павловича. Брат моей покойной жены – выберите любое определение. Или пользуйтесь новым – человек, спасший мне жизнь. – Комиссар вернулся к столу.
– Вы о диверсанте?
– Нет. О диверсанте я в данном случае не думаю, – невесело улыбнулся комиссар. – От диверсанта меня спасли вы. В смысле – убили диверсанта. Никита вам, наверное, этого никогда не простит.
– Что я вам спас жизнь?
– Что вы успели выстрелить в присутствии Никиты. Его обязанность – охрана моей особы в таких вот ситуациях. Он как раз собирался вырубать подозрительного капитана…
– Так вы того немца срисовали?
– Да, срисовали, как вы изволили выразиться. Нет, мысль о том, что он диверсант, Никите в голову прийти не успела. Он зафиксировал движение рук, поворот корпуса, работу мышц правого плеча и предплечья… Капитан собирался стрелять, а Никита собирался ему этого не позволить. А тут влетаете вы и с ходу стреляете, да еще и в моем направлении… И ладно, если бы вы впоследствии оказались подготовленным оперативником или просто бывалым человеком, которому и проиграть нестыдно. А то ведь… – Комиссар посмотрел в лицо Севке, еле заметно улыбнулся и фразу не окончил.
– Да, – сказал Севка.
– Что да? – спросил комиссар.
– Вам не позавидуешь, товарищ комиссар. Мне понятно – нужно выжить, уговорить вас, чтобы не убивали, пообещать вспомнить еще чего-нибудь… – Севка подергал свою портупею. – Уговорить вас отправить меня куда-нибудь в Сибирь, но не в лагерь, если возможно…
– Почему в Сибирь?
– А там не будет войны. Туда немцы не доберутся. Я не помню, какие именно они тут города займут, но точно помню, что до Урала они не дошли. Не дойдут. Вот мне бы там и отсидеться… А вам гораздо хуже, чем мне.
– Почему?
– Как почему? Вам нужно что-то делать, что-то предпринимать, реагировать. Какие-то уроды научились путешествовать по времени, не сегодня так завтра начнут менять историю… Нужно меры принимать. С меня взятки гладки…
– Нет, извините, в этом смысле вы нам как раз очень полезны. Можете быть очень полезны. Ваша манера говорить, ваша жестикуляция, лексика, простите, построение фраз… Это признаки, по которым мы можем опознавать ваших современников…
– Орлова же не опознали. И я не понял, что он на самом деле не ваш… Хотя да, я бы его в последнюю очередь определил. Может, он и на самом деле не все правильно говорил или вел себя как-то не так… Но ведь зачем-то меня сюда притащили. – Севка ударил кулаком по столу. – Притащили, притащили, притащили… Зачем-то все это было нужно… Не затем ведь только, чтобы привлечь ваше внимание. Какой-то смысл в этом был… Ведь был же!
