Текст книги "Щит и Меч Сталинграда"

Автор книги: Александр Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава одиннадцатая

ВРАЖЕСКАЯ ПРОПАГАНДА О СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЕ

По долгу службы в дни великой битвы у Волги и после победного завершения Сталинградского сражения мне приходилось знакомиться с выдержками из различных немецких газет, записями передач берлинского радио. Было небесполезно и небезынтересно узнавать, что пишут о сражении у стен моего города писаки рейхсминистерства пропаганды, о чем стыдливо умалчивают, как оправдывают сокрушительное поражение фашистской Германии.

Один видный французский политик назвал печать артиллерией мысли. По этому принципу фашистскую печать следует именовать артиллерией лжи, так как с первого дня похода гитлеровских армий на Сталинград эта «артиллерия» усердно потчевала своих читателей ложью, которая оставляла след на всей пропаганде «новой» Европы.

24 августа 1942 года ведомство Геббельса громогласно объявило днем решительного штурма Сталинграда. Фашистские пропагандисты на разные голоса кричали о том, что к решающей атаке все готово, что город на Волге падет буквально через пару дней.

«58 немецких дивизий – 800 тысяч человек сосредоточены в излучине Дона, на фронте шириной в 100 километров,– сообщало радио.– Цель у доблестной германской 6-й армии – нанести молниеносный удар по укрепленной линии подступов к Сталинграду».

Геббельс со своими подручными пустили в ход сравнение Сталинградского фронта с «горлышком бутылки», которую нужно закупорить во что бы то ни стало. Бутылкой (по мнению германских пропагандистов) являлся весь Южный фронт вместе с Кавказом. В конце августа 1942 года Гитлер выступил с категорическим заявлением: «Сталинград будет взят в течение одной недели!»

26 августа того же 1942 года в рейхсминистерстве иностранных дел фон Риббентроп самонадеянно сообщил корреспондентам: «Наступление идет полным ходом, результатов следует ждать в ближайшие дни».

Фон Риббентроп забыл уточнить, каких надо ждать результатов.

А результаты наступления, как показали события, оказались для Германии весьма плачевными.

Прошло еще семь дней, наступил сентябрь 1942-го, и комментатор берлинского радио, некий лорд Хау-Хау, обрадовал слушателей сообщением: «Сталинград представляет собой море огня. В городе царит паника!»

В те же дни агентство Равас-Офи вынуждено было признать: «Перед Сталинградом сопротивление русских становится ожесточенным». А шведская газета «Дагенс Нюжетер» сообщала: «Если германские войска не смогут сломить сопротивление противника у Сталинграда, то это будет крупным успехом русских».

Немецкие радиослушатели уже ждали победной сводки со Сталинградского фронта, ждали салюта в честь победы 6-й армии, но вместо победной реляции берлинское радио неожиданно заявило: «Битва перед Сталинградом приняла характер позиционной войны», «взятие Сталинграда потребует еще некоторого времени».

Геббельс объявил Сталинград... грозной и неприступной крепостью, где «зловредные» большевики сумели на ровной, степной местности нежданно-негаданно воздвигнуть такие мощные укрепления, о которых германская армия даже не предполагала.

«А где были глаза и уши германской армии – абвер?» — вопрошали немецкие обыватели. И предвидя такие недоуменные вопросы, ведомство Геббельса многозначительно разъяснило:

«Сталинград является не только важной крепостью, как Севастополь. Его нельзя сравнить даже с Москвой и Ленинградом. Сталинград – это дословно город-крепость. Сталинград – это твердыня большевистской мощи».

Берлинское радио растолковывало слушателям, что Сталинград, дескать, окружен «линией Мажино в миниатюре», «прекрасно укреплен», но «положение защитников Сталинграда безнадежно: падение города можно ожидать в самое ближайшее время». «Сталинград неминуемо будет захвачен нашими войсками!» – настойчиво и раздраженно заявляло германское информационное агентство.

А между тем наступление б-й армии на Волге замирало. Бои в городе и на его подступах шли за каждый метр, за каждую пядь земли. И тогда германская пропаганда сделала финт, маневр.

«В Берлине считают,— возвестило для любителей календарных сроков информационное радио,– что дата падения Сталинграда не имеет значения, так как не решает исхода сражения...»

Военный корреспондент газеты «Кракауэр цайтунг» проговорился на страницах своего листка: «Враг довольно ясно дает понять, что путь на Сталинград – не военная прогулка».

Тогда же «Фелькишер беобахтер» призналась: «Военная история знает другие города, за которые приходилось сражаться больше, но она знает немного городов, за которые приходилось столь ожесточенно бороться».

«Кто повинен, что наша армия топчется на месте? Минули все назначенные сроки, а этот город на Волге, носящий имя русского лидера, все не взят. В чем дело? Кто в этом повинен? – задавали себе бесчисленные вопросы жители Германии. И в одной газете нашли ответ: в неудаче германских войск на Волге повинна ...природа, русская природа. «Еще никогда за войну немецкий солдат не встречал такую враждебную природу, как под Сталинградом,– писала «Гамбургер фремденблат».– Здесь нет ни одного куста, ни одного дерева, под которыми можно было бы укрыться». А раз негде укрыться – значит нет и победы. Тем не менее, 17 сентября в берлинских газетах появилось заверение: «Мы меньше всего думаем о том, чтобы выпустить победу из наших рук»

В те же дни английское агентство Рейтер так охарактеризовало новую попытку немецко-фашистских войск штурмовать Сталинград:

«Германское командование бросило в бой ударные части из самых отчаянных головорезов, пообещав им большое денежное вознаграждение, длительный отпуск и разрешение беспрепятственно в течение пяти суток грабить город и его жителей, когда Сталинград будет взят».

Мне не пришлось читать приказ немецкого командования о тех привилегиях, которые ждут солдат 6-й армии в случае захвата ими Сталинграда. Не знаю, откуда агентство Рейтер черпало свои сведения, но о милостивом и щедром разрешении целых пять суток грабить наш город и его мирных жителей стоило задуматься.

Гитлеровская пропаганда буквально неистовствовала, стараясь всячески раздуть ход событий и увить лаврами потускневшую славу своего оружия.

«Заключительное коммюнике о битве за Сталинград ожидается с минуты на минуту»,— хвасталось в середине сентября агентство Равас-Офи, а румынское агентство Радор поспешило добавить: «В немецких компетентных кругах заявляют, что Сталинград занят германскими войсками. В Берлине ждут официального подтверждения этого сообщения».

Читать такое под грохот канонады было смешно.

В Германии ждут сообщения о падении нашего города? Пусть ждут. Не дождутся! Героические защитники Сталинграда развеяли в пух и прах эти вымыслы геббельсовской кухни,

Когда в Берлине (а затем в других странах-сателлитах) не дождались извещения о падении крепости на Волге, Гитлер глубокомысленно изрек: «Германское командование никогда не собиралось приносить в жертву людей и материалы для сохранения своего престижа. Я не собирался оправдываться за операцию под Сталинградом».

Выступление было плохо замаскированным свидетельством бессилия германской армии. Это поняли многие, в том числе и в самой Германии. И немецкая пропаганда кинулась спасать положение.

«Русские нарочно жертвуют большими городами, отчего с ними воевать трудно,– писал видный немецкий военный обозреватель подполковник Бенари.– Падение Сталинграда замедлилось, но не стало невозможным».

Наступил октябрь, героическое сопротивление врагу частей Красной Армии с каждым днем усиливалось. И, спасая пошатнувшийся престиж своей армии, геббельсовская пропаганда пустилась на новую хитрость – объявила Сталинград «никому не нужной грудой развалин»:

«Сталинград уже не имеет стратегического значения, ибо представляет собой одни развалины. Они страшны и давно находятся под германским контролем,– известило берлинское радио.– Командование считает излишним дальнейший штурм города. Оно предпочитает подвести тяжелую артиллерию и медленно, не спеша покончить с сопротивлением русских в Сталинграде».

Сменялись дни. Все туже затягивалась петля на шее 6-й армии, и «Дойче альгемейне» писала:

«Враг еще никогда так не мешал нашим успехам. От города приходится отламывать кусок за куском». И далее нелепейшее на фоне этих признаний сообщение: «Сталинград еще не созрел для того, чтобы его штурмовать. Город представляет собой Везувий из тысячи кратеров, повсюду извергающих огонь и смерть».

Это было написано в конце октября, когда судьба армии Паулюса была предрешена. Но фигляры фашистской пропагандистской машины продолжали паясничать перед читателями, радиослушателями, доказывая, что потеряно далеко не все. В кинотеатрах Берлина и других городов рейха демонстрировался состряпанный фильм о взятии германскими войсками Сталинграда. На монетном дворе были готовы тысячи новых медалей, которые должны были вручать солдатам 6-й армии за взятие Сталинграда. Был готов литографический камень с текстом о победе германского оружия на Волге. Оставалось только отпечатать с камня плакат с фотографией парада на главной площади города. Между тем, 6-я армия топталась на одном месте, замерзала в окопах, голодала.

16 ноября Гитлер во всеуслышание вновь заявил, что Сталинград взят. Но вместо этой «победы» пришел роковой для гитлеровцев день 19 ноября, когда началось победное наступление наших войск, когда кольцо окружения начало сжиматься.

Накануне начала нашего наступления агентство «Трансцеан» вновь запустило в эфир поток лжи:

«Операции под Сталинградом можно Считать законченными. В городе установлено затишье. Наши наступательные операции нужны были до тех пор, пока не был образован твердый фронт на линии Дон. Теперь роли переменились: теперь наступать вынуждены русские. Захват самого города не имеет значения. Сталинград сейчас рассматривается не как город, а как пространственное понятие... Мы допускаем, что наши войска, находящиеся в излучине Дона, утратили контакт с основной частью немецких войск. Произошло это ввиду отступления, произведенного высшим командованием вермахта по стратегическим соображениям».

В спешном порядке германская пропаганда своих вчерашних «победителей» перекрашивала в мучеников. Сражение под Сталинградом сравнивалось борзописцами Геббельса с древними спартанцами, с испанскими кадетами, отражавшими атаки республиканцев в замке Альказар в 1937 году.

В день десятилетия фашистского режима, 30 января 1943 года, Гитлер изменил своей привычке и не выступил по радио. Но в Германии никто не забыл, как ровно год тому назад Гитлер уверял германский народ:

«Мы перешли к осуществлению нашего собственного стратегического плана по организации широкого наступления на юго-восток России! Что касается Сталинграда, то, будьте уверены, мы его возьмем в ближайшие дни».

200 дней и 200 ночей пыталась изо всех сил немецкая армия воплотить в жизнь «стратегический план» фюрера. К чему это привело – ответила Советская Армия, наш непобедимый народ. Фридрих Паулюс и с ним группа его генералов пребывали в советском плену. Остатки б-й армии, чудом выжившие в битве, не замерзшие, не умершие от голода солдаты немецкой армии отогревались, отъедались, залечивали раны в лагерях военнопленных, а германская пропаганда, ее печатные органы, кинохроника, радиостанции всячески старались ввести в заблуждение мировое общественное мнение, маскируя свое сокрушительное поражение.

«Сталинград будет символом борьбы Европы за свое освобождение!» — крикливо заявил Риббентроп. Ему истерически вторил Геббельс: «Сталинград должен стать сторожевым постом Европы против СССР».

Немецкие пропагандисты не подозревали, что не «форпостом» и не «символом» во веки веков станет наш гордый непобедимый Сталинград. Город-герой окажется огромной могилой несбывшихся надежд фашистов, невиданным по величине кладбищем планов германских вооруженных сил. Средства массовой информации Германии ни словом не обмолвились (видимо, был наложен строгий запрет) о том, что же на самом деле случилось с армией Паулюса и самим фельдмаршалом. Стремясь скрыть истину даже перед собой, Геббельс занес в личный дневник: «Мы восторжествовали в борьбе за спасение от гибели на Востоке». Рядом рейхсминистр записал слова по-прежнему бахвалившегося Гитлера. «Сейчас меня беспокоит,— сказал фюрер,– только состояние моего здоровья...»

Я перечитывал переводы статей германских газет, записи передач берлинского радио, делал на полях пометки и откровенно смеялся над самоуверенностью врага, его демагогией.

ВЫПОЛНЯЯ ДОЛГ

Кропотливая работа с военнопленными в Сталинграде помогла выявить среди них более девяноста сотрудников различных подгрупп абвера. Допросы недавних немецких разведчиков и контрразведчиков уточнили для чекистов методы вербовки и подготовки в немецких шпионско-диверсионных школах агентов для их последующей заброски на нашу территорию.

По-разному вели себя на допросах офицеры абвера. Одни замыкались в себе, отказывались что-либо рассказывать, ссылаясь на данную ими присягу, другие, напротив, весьма охотно выкладывали все, что знали.

В допросах военнопленные порой бывали очень откровенны. Вспоминается лейтенант 53-й истребительной эскадрильи «Удет», который в беседе с сотрудниками Сталинградского УНКВД заявил:

«Мы не верили и сейчас не верим в возможность открытия второго фронта. Основной задачей германского руководства на ближайшее время был захват Кавказа и выход к Волге. Здесь планировалось закрепиться, построить мощную систему укреплений по образцу линии Зигфрида. Что же касается второго фронта, то его не будет, во-первых, потому, что англичане любят действовать наверняка, во-вторых, потому, что у них сейчас много хлопот в Африке. Среди пленных найдутся лишь единицы, кто еще верит в победу Германии. Мы проиграли в этой большой игре...»

По рассказам пленных, крах расчетов фашистской Германии заставил абвер расширить фронт «тайной войны», вести ее не только в прифронтовых зонах, но и в глубоком советском тылу. Для этой цели центральный штаб гитлеровских разведслужб (так называемое главное управление имперской безопасности – РСХА) создал специальный разведывательно-диверсионный орган под условным названием «Цеппелин». Группы этого органа чекисты уже встречали и успешно задерживали в Калмыкии, Астрахани, пресекая их враждебную деятельность по инспирированию антисоветского подполья, совершение диверсий на оборонных объектах и железнодорожных магистралях. Среди арестованных было немало националистов из созданных фашистами так называемых «национальных» комитетов – татарского, калмыцкого, туркестанского, грузинского и др.

Допросы военнопленных помогли еще раз удостовериться в чудовищной бесчеловечности фашистской разведки. Оказывается, абвер стал привлекать для диверсионной работы... советских детей! Вывезенные гитлеровскими извергами в Германию подростки 12—15 лет, которые прежде воспитывались в детских домах, направлялись на учебу в диверсионные школы. Затем под видом бездомных, разыскивающих родителей дети оставлялись в освобожденных нашими войсками районах с приказом выводить из строя паровозы, устраивать крушения воинских эшелонов. Весной 1943 года в наше управление НКВД пришли первые подростки, которые поведали о своих мытарствах в фашистской неволе и сдали врученную им офицерами абвера взрывчатку.

Война с врагом продолжалась и в полностью освобожденных районах Сталинградской области. В некоторых районах остались вооруженные банды, которые пытались бесчинствовать в нашем тылу, заниматься убийствами советских людей, терроризировать и грабить местное население.

Банды, как правило, состояли из бывших карателей, полицейских и иных фашистских пособников, преступления которых перед советским народом закрывали им путь к добровольной сдаче в плен. Банды укрывались в лесах, в заброшенных фронтовых землянках и глухих, покинутых жителями хуторах.

Поиски оставленной врагом агентуры, а также предателей и фашистских карателей (не успевших бежать с гитлеровцами и рассчитывавших замести следы своих преступлений перед советским народом) были усложнены тем, что ряды наших чекистов заметно поредели после Сталинградской битвы: одни погибли в сражениях, другие находились на излечении в госпиталях, третьи служили в действующей Советской Армии. Несмотря на это, за несколько месяцев после полного освобождения от фашистов Сталинградской области все оставшиеся группы немецко-фашистской разведки были разоблачены. Абвер и предатели Родины вновь терпели полное поражение.

В Калачевском районе ранней весной 1943 года непродолжительное время действовала группа изменников во главе с Тимофеем Поттиховым, родившемся неподалеку от Калача-на-Дону в селе Малая Лучка. В свое время Поттихов дезертировал из рядов Красной Армии, вернулся в родное село, а когда в Малые Лучки пришли оккупанты, предложил им свои услуги, стал полицейским, карателем.

В январе, после освобождения района от оккупантов, Поттихов вместе с двумя такими же, как и он, отщепенцами скрылся в займище. Чтобы не умереть от голода, бандиты занимались грабежами, воровством. Наглели день ото дня: в хутора начали приходить уже не ночью, а днем. Однажды задержали сотрудника РО НКВД (он был не в форме, а в лицо бандиты его не знали) и заставили искать для них в озере затонувший автомат. Затем бандиты стали уговаривать:

– Приставай к нам – не пожалеешь. В золоте станешь купаться! У нас всяких дензнаков завались. А марок – не сосчитать. Кто сам будешь?

– От призыва в армию скрываюсь,— нашелся наш сотрудник.– Не желаю голову под пулю класть. Жить охота.

Бандиты расхохотались, поверили лжи и... приняли новичка в банду.

Вскоре внедрившийся в банду сотрудник Сталинградского УНКВД сообщил в райотдел, что в ближайшую ночь некто Антюфеев навестит в хуторе свою мать.

Двое суток ждали чекисты в засаде бандита, но он не явился.

– Или товарищ Николай дал неточные сведения, или же мы прозевали Антюфеева,— предположил член опергруппы Ершов.

– Прозевать не прозевали,— ответил чекист Григорий Кривоножкин.– Но, думается, что бандит опередил нас и сейчас в хуторе прячется.

Решили обыскать двор и дом Антюфеева. Один из чекистов остался в засаде, двое пошли в хутор Кумовка.

В дом, где хозяйка готовила обед, вошли неслышно. Тщательно осмотрели сени, погреб. Внимание привлекла свежая побелка русской печи, заложенная кирпичом загнетка.

Хозяйка перехватила взгляд нашего сотрудника, прижалась к стене и в испуге закрыла ладонью рот.

Кривоножкин ударил носком сапога в загнетку. Кирпичи рассыпались, и все услыхали сдавленный, идущий словно из-под земли голос:

– Не стреляйте... Я сам все расскажу...

Пришлось помочь бандиту вылезти из его убежища, взломать кирпичную кладку.

Антюфеев предстал мятый, обросший. Безропотно отдал пистолет, кинжал с эсэсовской-эмблемой. У бандита изъяли несколько бланков паспортов и истертый клочок бумаги с текстом на немецком языке.

– Пропуск это,— угрюмо и безысходно сказал арестованный.– Ежели немца встречу – ему в нос суну. Чтоб понял, что я не чужой...

Короткий допрос выявил, что главарь небольшой банды собирается также наведаться в хутор.

– Зазноба тут у него проживает. К ней и ходит. Но осторожничает наш Тимоха: коли в хуторе все спокойно – его мать возле колодца с ведрами встречает. Увидит Тимоха, что ведра белым платком покрыты – смело идет. А нет белого платка – назад в лес вертается...

Усадьба, в которой проживала мать главаря банды, находилась в центре Малой Лучки.

Чекисты под командованием оперработника Калачевского райотдела УНКВД Г. М. Кривоножкина прятались в укрытии.

Один занял место возле плетня, другой остался в овраге, третий укрылся в глубокой траншее, вырытой еще в дни обороны нашими частями.

Миновала ночь, забрезжил рассвет.

Рындич дал знак: «Внимание!»

Спустя несколько минут из усадьбы вышла старуха с ведром, накрытым полотенцем. Закрыв калитку, хозяйка медленным шагом двинулась через огород.

У плетня воровато оглянулась, приподняла хворост и пролезла в образовавшийся лаз.

– Здравствуй, сыночек...— донесся до чекистов тихий голос.– Исхудал-то как – прямо жалость берет. И лицом почернел. Повинился бы перед властями, авось простили бы они тебе все...

– Как же – простят! — усмехнулся Тимофей, забирая у матери ведро.– К стенке они меня поставят! Мне прощения нет. Крови на мне много. Я на свою жизнь рукой махнул. Другого ничего не остается, как только стрелять поодиночке товарищей большевиков.

Обрез главарь банды положил на бугорок, сам жадно глотал куски хлеба.

Медлить было нельзя, и Кривоножкин направил взведенный автомат на бандита,

– Руки вверх! Стрелять буду!

Тимофей отпрянул, выронил краюху хлеба, оглянулся и увидел позади себя еще одного чекиста.

– Сдаюсь...— выдохнул бандит и поднял трясущиеся руки

Чекисты связали Поттихова и повели в дом.

– Упокой, господи, душу раба твоего Тимофея! — запричитала мать бандита.

На первом же допросе Поттихов рассказал о деятельности своей банды.

– А Антонова в камышах найдете. Один он там. Как волк один. Заговариваться последнее время стал, кажется, умом тронулся...

То, что последний бандит прячется неподалеку от совхоза «Победа Октября», подтвердили мальчишки:

– На рыбалку надумали пойти. Глядим, а в зарослях камыша кто-то хоронится.

– Узнаешь Антонова? — спросил Кривоножкин у Николая, который вновь надел форму.

– Узнаю,— ответил Николай.– Верно арестованный сказал: не в своем Антонов уме. С автоматом ни на минуту не расстается. Чуть что – готов стрелять.

Засада на бандита была устроена в камышах. По пояс в холодной воде чекисты простояли не шелохнувшись целую ночь.

На рассвете послышался плеск, шуршание камыша. Антонов шел прямо на чекистов, крепко прижимая к себе «шмайсер».

– Бросай оружие! — приказал Кривоножкин.

В ответ хлестнула автоматная очередь, которая скосила над головами чекистов верхушки камыша.

Одновременно прозвучали два пистолетных выстрела.

И Антонов пошатнулся, выронил автомат.