Текст книги "Щит и Меч Сталинграда"
Автор книги: Александр Воронин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Глава восьмая
ОПЕРАЦИЯ «УРАН»
15 октября командующий группой армий «Б» фельдмаршал фон Вейхс отослал в ставку Гитлера очередное донесение:
«Запертые в рабочем поселке Спартановка советские соединения уничтожены».
Спустя пять суток начальник генерального штаба сухопутных войск поспешил доложить фюреру:
«Части 16-й танковой и 94-й пехотной дивизий проникли в западную часть Спартановки и заняли группу домов».
Одно сообщение противоречило другому. Если в одном говорилось, что в Спартановке «советские соединения уничтожены», то в другом, представленном позже, утверждалось: мы заняли в Спартановке группу домов!
В журнале боевых действий (он попал тоже в наши руки) командующий 4-м воздушным флотом Рихгофен записал накануне решающего наступления советских войск в районе Сталинграда:
«В Сталинграде – никакой ясности положения. Каждая дивизия сообщает по-разному. Атаки на Спартановку, севернее Сталинграда, захлебнулись. Командующий 7-м авиакорпусом генерал Фидиг в отчаянии, так как пехота не использует атаки его самолетов...»
Рихгофен справедливо упрекал Паулюса за то, что пехота 6-й армии не в силах пользоваться бомбовыми ударами люфтваффе, что авиация и наземные силы воюют разобщенно.
«Наши самолеты уже бомбят на расстоянии броска гранаты перед своей пехотой, а та ничего не может сделать с русскими!»
Заявление честное, откровенное, которое показывает, что враги воочию видели напрасность своих попыток перейти в наступление, взломать оборону Советской Армии. Но в Берлине этого не хотели понять. Мало того, в ставке не желали даже слышать о тщетности усилий 6-й армии. В очередной беседе с турецкими журналистами шеф «проми» Геббельс хвастливо заявил:
«Я, который всегда говорю взвешивая свои слова, я вам могу сказать с уверенностью, что до зимы русская армия не будет больше опасной для Германии! И говоря это, я убежден, как всегда, что события меня не обманут. Я вас прошу вспомнить об этих моих словах через несколько месяцев».
Геббельс верил победным письмам немецких солдат, которые еще не испытали сталинградского боя. В одном из таких писем лейтенант Г. Хеннес писал:
«Мы будем штурмовать Сталинград. Фюрер сказал: «Сталинград должен пасть»,– и мы ответили: «Он падет!» Сталинград скоро будет в наших руках. В этом году нашим зимним фронтом будет Волга...»
Наряду с подобными письмами были и совсем иные, которые задерживались военной цензурой и не доставлялись по адресу или попадали в наши руки:
«Сталинград – это ад на земле, Верден, Красный Верден с новым вооружением,– признался ефрейтор Вальтер Бест.– Мы атакуем ежедневно. Если нам удастся утром занять 20 метров, вечером русские отбрасывают нас назад... Специального сообщения о том, что Сталинград наш, тебе еще долго придется ждать. Русские не сдаются, они сражаются до последнего человека».
Ни ефрейтор Бест, ни лейтенант Хеннес, ни генерал-полковник Гальдер, ни Паулюс еще не знали, что пройдет совсем немного времени, наступят 19, а за ним 20 ноября 1942 года и в районе Сталинграда будут перемолоты некогда отборные немецкие войска, что потери Германии в живой силе и технике создадут кризис в ее вооруженных силах.
Гитлеровское командование не могло смириться с невозможностью полного овладения городом-крепостью у берегов Волги. Гитлер не желал слышать о переходе его 6-й армии к обороне. С пеной у рта фюрер требовал наступать и наступать. То, что он и его армии остановлены навсегда, он еще не знал.
Сообщения наших разведчиков подтвердили, что противник не собирается покидать город и усиленно, выполняя приказы из Берлина, готовит новый штурм Сталинграда. Но когда планируется этот штурм? До начала нашего контрнаступления или позже? Во второй декаде ноября это еще не было известно и стало ясно чуть позднее.
Ударили жесточайшие морозы. Зимой 1942/43 г. на Нижней Волге в районе Сталинграда они доходили до 40 градусов.
В оперативной сводке УНКВД за 18 ноября 1942 года говорилось:
«Армия в течение дня отражала атаки противника на своем правом фланге...
Противник в течение дня неоднократно атаковал наши позиции в районе Рынок и зап. окр. Спартановка.
Потери противника: по неполным данным, в течение 18.11.42 г. противник потерял убитыми и ранеными 900 солдат и офицеров...»
Советское командование скрытно от врага продолжало сосредоточивать новые боевые силы. Переправы через Волгу работали круглосуточно. К воинам-сталинградцам прибывала новая боевая техника, невиданные еще нами ракетные артиллерийские установки, названные позже «катюшами». От сотрудников областного управления государственной безопасности требовалось поддерживать строгую секретность подходов к фронту свежих резервов, и с этим заданием чекисты справились с честью.
В ноябрьские дни мне доставили одну из листовок, которую сбросили с немецкого самолета. Листовка была отпечатана на отличной, чуть ли не мелованной бумаге крупным шрифтом:
«Фюрер станет считать дезертиром каждого красноармейца и командира, которые не сдадутся нам в плен и удерут на левый берег Волги!» – грозили захватчики.
Читать это было смешно. Как комментарий к этой стряпне геббельсовской пропаганды я приведу один документ– короткий протокол комсомольского собрания в одной из наших передовых частей:
«Слушали: О поведении комсомольцев в бою.
Постановили: В окопе лучше умереть, но не уйти с позором. И не только самому не уйти, но сделать так, чтобы и сосед не ушел.
Вопрос к докладчику: Существует ли уважительная причина ухода с огневой позиции?
Ответ: Из всех оправдательных причин только одна будет приниматься во внимание – смерть».
Фашистская листовка еще раз подтвердила, что, вопреки здравому рассудку, Гитлер и его ОКВ собирались овладеть Сталинградом во что бы то ни стало, не считаясь ни с чем – ни с фактами, ни с жертвами. Ведь попытки врагов с ходу овладеть нашим городом провалились еще в августе, хотя на Сталинград были брошены лучшая немецкая армия и лучший воздушный флот.
В сентябре гитлеровцы вновь безуспешно штурмовали город. Так же обстояло дело и в октябре. Гитлеровская гигантская военная машина буксовала на месте. 6-я армия вермахта теряла маневренность, ударную силу. Немецкие стратегия и тактика терпели крах. В том, что все резервы уже использованы, а новых взять негде, Гитлер не признавался даже самому себе. С упорством маньяка он требовал штурмовать крепость на Волге, закрывал глаза на кризисное положение германских вооруженных сил у берегов великой русской реки. Военный адъютант Гитлера майор Энгель в те дни записал в дневнике:
В годовщину «пивного путча» в Мюнхене Гитлер выступил с традиционной речью, в которой заверил:
«Я хотел выйти к Волге в определенном месте, у определенного города. По совпадению город этот благословлен именем Сталина... это необычайно важный город – здесь перехватывается транспортировка тридцати миллионов тонн грузов по реке, включая девять миллионов тонн нефти, сюда, к этому городу, следовало зерно плодородной Украины и Кубани, здесь переплавлялись руды цветных металлов. Это громадный транспортный узел. Его я хотел захватить, и вы знаете, мы скромны, но я скажу, мы взяли его! Остались только небольшие «карманы» сопротивления...»
Совершенно по-иному оценивало сложившуюся обстановку Советское командование.
Оно разработало крупнейший план контрнаступления в районе Сталинграда.
К 19 ноября наши войска были надежно укрыты в степи. Сделано это было в ночных маршах, при соблюдении маскировки. Переброска новых сил проходила так скрытно от противника, что он ничего не знал о подготовке защитников волжской крепости к наступлению. Отсутствие у штаба 6-й армии каких бы то ни было сведений о наращивании нами сил подтверждали круглосуточное прослушивание армейскими чекистами телефонных и радиоразговоров противника, работа звукометрической разведки, призванной выявлять вражеские артиллерийские и минометные батареи, систематическое фотографирование с воздуха расположения врага, в первую очередь тех районов, где наше командование намечало прорвать оборону.
Строгая секретность в наращивании наших сил привела к тому, что советское командование сумело за короткое время создать значительное превосходство как в живой силе, так и в технике. Лишь на участках прорыва Юго-Западного и Донского фронтов было сосредоточено 3500 орудий и минометов, в том числе «катюш».
К началу контрнаступления советских войск под Сталинградом соотношение сил и средств сторон было следующим:
по количеству людей – 1:1
орудий и минометов – 1,3:1
танков – 1,3:1
самолетов – 1:1
В предшествующие нашему наступлению дни гитлеровцы бросили в бой свои последние силы для захвата завода «Красный Октябрь», считая его последним советским опорным пунктом.
К середине ноября подготовка к контрнаступлению в основном завершилась. Войска Юго-Западного фронта были развернуты на рубеже Верхний Мамон—Клетская, войска Донского фронта – Клетская – Ерзовка. На участке Рынок – Сарпинские озера встали войска Сталинградского фронта.
К 12 часам ночи 18 ноября на узле связи по аппарату «Бодо» передали долгожданный приказ: утром – наступление!
Утро девятнадцатого ноября 1942 года выдалось в Сталинграде туманным: город, Волга словно тонули в густом молоке.
Я был в штабе Сталинградского фронта, когда в 7 часов 20 минут советские орудия и минометы привели в боевую готовность и спустя десять минут прозвучала команда открыть огонь. Тонны металла и взрывчатых веществ обрушились на позиции противника, рождая среди него панику и ужас.
Целый час велся огонь на разрушение и еще двадцать минут на подавление живой силы. Такой сокрушительный мощный удар наши войска наносили по врагу впервые.
Стоило умолкнуть артиллерии, как в атаку поднялись войны дивизий 5-й и 21-й армий.
В прорыв был введен и 8-й кавалерийский корпус.
Сталинградский фронт пошел в наступление двадцатого ноября.
Связь штаба работала с полной нагрузкой. Одно за другим с разных участков фронта поступали сообщения о том, что Советская Армия неудержимо теснит врага, демонстрируя превосходство советского военного искусства над хвалебным военным искусством гитлеровской армии.
К утру 20 ноября танкисты генерала А. Г. Родина уничтожили 1-ю румынскую танковую дивизию и освободили хутор Перелазовский, где с ходу разгромили штаб 5-го румынского армейского корпуса. В плен попало много солдат, офицеров. Ночью был захвачен мост в районе Калача. Соединения 26-го танкового корпуса переправились через Дон. Бой разгорелся у Калача.
В эти же часы 21-я армия под командованием генерала И. М. Чистякова пошла в прорыв в районе Советского, чтобы соединиться с частями Сталинградского фронта.
Вот что писал Ганс Деер в своей книге «Поход на Сталинград» об историческом и радостном для всех сталинградцев дне:
«6-я армия в тот день не чувствовала еще непосредственной угрозы, и поэтому ее командование не считало нужным принять решительные меры. В 18 часов командование армии сообщило, что на 20 ноября оно намечает в Сталинграде продолжать действия разведывательных подразделений». [18] [18] Деер Г. Поход на Сталинград (оперативный обзор). М., 1957.
[Закрыть]
Да, немецкое командование еще не придавало значения советскому наступлению. Тревога в 6-й армии возникла позже, когда советские войска создали сплошной внутренний фронт окружения вражеской группировки и спешили сузить кольцо, чтобы подготовить все условия для полной ликвидации врага.
Следом за созданием внутреннего фронта был образован внешний фронт. Пока он был не везде сплошным и недостаточно плотным. Но кольцо неудержимо сжималось...
Штабные документы 6-й армии, которые позже попали в наши руки, рассказывали, что пытались предпринять Паулюс со своим штабом.
Вечером 20 ноября на стол командующего германской армией легло сообщение о полном разгроме румынских и немецких частей резерва. Неизвестно, о чем думал Паулюс, читая такое траурное сообщение. Известно другое: Фридрих Паулюс спешно сменил местонахождение своего командного пункта, но спустя сутки и там почувствовал себя неуютно и начал искать более безопасное и спокойное место.
«Из Голубинской немецкое командование бежало в район Гумрака»,— проинформировали сталинградские чекисты командование советских войск.
20 ноября на совещании Паулюс впервые заговорил о серьезной опасности, которая грозила его армии, о критическом положении, в которое попали его солдаты и офицеры.
21 ноября советские радисты перехватили срочную радиограмму за подписью Гитлера, адресованную радиостанции 6-й армии, которая базировалась в Нижне-Чирской станице.
Радиограмма была в адрес Паулюса:
«Командующему армией со штабом направиться в Сталинград. 6-й армии занять круговую оборону и ждать дальнейших указаний».
Перехваченная и быстро расшифрованная нами радиограмма фюрера доказывала, что в далеком от Сталинграда Берлине еще тешили себя уверенностью в непобедимости 6-й армии.
– Немецкая радиостанция вновь заработала,— доложили с узла связи.
Это радировал уже Паулюс. Чтобы опустить фюрера с небес на землю, командующий попавшей в кольцо германской армией сообщал суровую правду:
«Армия окружена... Запасы горючего кончаются, танки и тяжелые орудия в этом случае будут неподвижны. Положение с боеприпасами критическое. Продовольствия хватит на шесть дней...»
Радиограмма была короткой. И чтобы подробнее обрисовать создавшееся положение, Паулюс следом послал новую, на этот раз с грифом «Совершенно секретно»:
«Мой фюрер!
С момента поступления вашей радиограммы, переданной вечером 22.11., события развивались стремительно.
Замкнуть котел на юго-западе и западе (противнику – А. В.) не удалось. Здесь вырисовываются предстоящие вклинения противника.
Боеприпасы и горючее на исходе. Многие батареи и противотанковые орудия израсходовали весь боезапас. Своевременное достаточное снабжение исключено.
Армии в самое ближайшее время грозит уничтожение, если путем концентрации всех сил противнику, наступающему с юга и запада, не будет нанесен уничтожающий удар.
Для этого необходим немедленный отвод всех дивизий из Сталинграда и крупных сил с северного участка фронта. Неотвратимым следствием должен явиться затем прорыв на юго-запад, ибо при таких слабых силах восточный и северный участки фронта удерживать более невозможно.
При этом мы потеряем много материально-технических средств, однако сохраним большинство ценных бойцов и хотя бы часть техники.
В полной мере неся ответственность за все это весьма серьезное донесение, докладываю вместе с тем, что командиры корпусов генералы Хайтц, Штреккер, Хубе и Йеннике оценивают обстановку таким же образом.
Исходя из сложившейся обстановки, еще раз прошу свободы действий.
Хайль, мой фюрер! Паулюс».
На эту очень здраво оценивающую обстановку просьбу Паулюса Гитлер ответил отказом:
«6-й армии занять круговую оборону и выжидать деблокирующего наступления извне».
Между тем операция советского командования под кодовым названием «Уран» успешно продолжалась: 23 ноября кольцо окружения вражеской группировки замкнулось. 64-я и 57-я армии Сталинградского фронта заняли рубеж на речке Червленая, отчего 6-я германская армия потеряла последнюю возможность отступить на юг. Что касается отступления на запад, то и этот путь врагу надежно закрыли передовые дивизии 21-й армии Юго-Западного фронта. Тесно взаимодействуя между собой, войска трех наших фронтов к исходу 23 ноября полностью выполнили поставленную перед ними задачу.
Строгая секретность при подготовке разгрома немецко-фашистских войск продолжалась и в решающие дни наступления. Требовалось соблюдать тайну передвижения прибывших резервов и боевой техники. Помимо офицеров тыла фронта, в соблюдении этой тайны принимала участие большая группа сотрудников нашего УНКВД, районных отделов: Средне-Ахтубинского, Ленинского, Владимирского, Палласовского, Гмелинского. Оперативные группы чекистов помогали продвижению транспортов. Десятки составов с боеприпасами и боевой техникой были вовремя и скрытно от врага поданы к станциям разгрузки, откуда ночью вывезены армейскими машинами к переднему краю.
Ценные сведения о противнике и его оборонительных рубежах продолжали поступать от разведчиц Марии Васильевны Букиной, Любови Павловны Абашевой, Анны Васильевны Пурновой. Воспитанник 80-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал генерал Демин, юный сталинградец Костя Зимин, сын рабочего завода «Красный Октябрь», за выполнение сложных заданий в тылу противника был удостоен боевых наград.
В конце ноября—начале декабря 1942 года враг предпринял попытку освободить окруженные под Сталинградом войска 6-й армии. Однако все атаки противника были отражены с большими для него потерями. Лишь в районе Нижне-Чирской станицы ему удалось прорваться к Дону. Продвинуться дальше врагу не позволили бойцы Красной Армии.
Потерпев очередную неудачу в попытке вызволить свои окруженные войска, немецко-фашистское командование стало спешно создавать новую группу армий «Дон».
«...Армия может быть убеждена в том, что я сделаю все для того, чтобы соответствующим образом обеспечить ее и своевременно деблокировать,– успокаивал в радиограмме Гитлер.– Я знаю храбрую 6-ю армию к ее командующего и уверен, что она выполнит свой долг».
В состав нового формирования – группу армий «Дон» – включили смешанную румыно-немецкую группу «Холлидт», изрядно уже потрепанную в боях 3-ю румынскую и армейскую группу «Гот». Группу армий «Дон» поддерживал 4-й воздушный флот – около пятисот самолетов. Командовал новой группировкой генерал-фельдмаршал Манштейн.
ТИСКИ СОМКНУЛИСЬ
В нашем Генеральном штабе предвидели планы вермахта деблокировать свои окруженные дивизии, сильным ударом извне прорвать кольцо окружения, соединиться с 6-й армией и вернуть немецким войскам то положение, которое они занимали на Дону и на Волге до контрнаступления Советской Армии.
«Гитлеровцы в самом срочном порядке, безусловно, примут все меры к тому, чтобы при максимальной помощи извне выручить свой войска, окруженные под Сталинградом»,– докладывал в Ставку начальнику Генштаба Р. Я. Малиновский. Далее он передал, что «войска всех трех фронтов, находящиеся во внутреннем фронте окружения, с утра 24 ноября без какой-либо существенной перегруппировки и дополнительной подготовки продолжают действия по ликвидации окруженного противника».
Инициатива в районе Сталинграда была в руках советских войск.
Перед ними стояла задача – быстрее разгромить окруженную вражескую группировку и развить наступление на Ростов, чтобы тем самым отрезать кавказскую группировку врага.
План наступательной операции был разработан по указанию Ставки командованием Юго-Западного и Воронежского фронтов и получил название «Сатурн».
Ликвидация армии Паулюса возлагалась на войска Донского и Сталинградского фронтов. Было необходимо в кратчайший срок высвободить под Сталинградом советские войска и использовать их для усиления ударов по отступающему к Чиру и Дону врагу. Кроме того, надо было освободить железнодорожный узел в Сталинграде, что позволило бы значительно улучшить снабжение наших войск.
Советское Верховное Главнокомандование приказало всем трем нашим фронтам расширить кольцо окружения до 150—200 километров на запад.
Для успешного осуществления «Сатурна» чекистам Сталинграда поручили сложную задачу: установить, какое количество вражеских солдат и офицеров 6-й армии попало в окружение.
– Хорошо, если бы ваши чекисты помогли нам захватить в плен хотя бы одного фашистского генерала,— сказал мне Василий Иванович Чуйков.– Очень бы удружили этим! Пока лишь офицеров в плен берем. А хочется чинов повыше. Согласен даже на генерала медицинской службы или генерал-интенданта!
– Наберитесь терпения,— ответил я командующему 62-й армии.– Придет время – будет вам генерал, а может, и не один.
– Вашими бы устами да мед пить! — засмеялся Василий Иванович.– Ладно, подожду. А известно, где сейчас прячется Паулюс со своим штабом?
– В районе аэродрома, в Гумраке,— ответил я.– Охрана штаба – сорок пять младших офицеров. Но, думаю, в Гумраке Паулюс со своим штабом пробудут недолго. Привыкли менять местожительство чуть ли не каждую неделю.
Наш разговор я припомнил В. И. Чуйкову позже, в последний день января 1943 года:
– Вы просили у меня одного генерала, а сейчас у нас в плену целых двадцать четыре, не считая самого Паулюса!
Оказавшаяся в плотном кольце советских войск 6-я армия испытывала растерянность. Вот что писал после войны немецкий офицер-разведчик штаба 8-го армейского корпуса Видер:
«Ошеломленные, растерянные, мы не сводили глаз с наших штабных карт – нанесенные на них жирные красные линии и стрелы обозначали направление многочисленных ударов противника, его обходные маневры, участки прорывов. При всех наших предчувствиях мы и в мыслях не допускали такой катастрофы! Штабные схемы очень скоро обрели плоть и кровь в рассказах и донесениях непосредственных участников событий. С севера и запада в Песковатку – еще недавно тихую степную балку, где размещался наш штаб, вливался захлестнувший нас поток беспорядочно отступавших с севера и запада частей...»
Наши радисты перехватывали, записывали, а сотрудники УНКВД и военной контрразведки расшифровывали ежедневно по нескольку панических радиопризывов из штаба Паулюса в штаб армий «Б», в «волчье логово» в Восточной Пруссии и Бергоф, где находились ставки Гитлера и ОКВ. Паулюс со своим штабом крайне тревожился создавшимся положением, просил помощи, в том числе и помощи военно-воздушных сил Германии.
«Вам налажено снабжение по воздуху»,— ответил в «котел» начальник штаба люфтваффе генерал Яшонек после заверений Геринга, что его авиация сумеет обеспечить армию Паулюса всем необходимым и ежедневно будет доставлять в «котел» до 500 тонн грузов.
Обещание Геринга доставлять воздухом окруженной группировке все необходимое, в первую очередь продукты питания и боеприпасы с горючим, оставалось благодаря смелым и решительным действиям советской авиации лишь пустым обещанием.
В дни, предшествующие победному завершению великой битвы на Волге, мне приходилось участвовать в допросах многих, пленных. В ноябре—декабре 1942 года пленные были иными, нежели спустя месяц, в конце января 1943 года. На допросах они вели себя еще не виновато-униженно и не отрешенно.
Помню офицера вермахта, члена нацистской партии с 1936 года. На вопросы чекистов он отвечал без помощи переводчика, так как довольно сносно владел русским языком.
– Русский язык мне почти родной,— чуть скривившись и держа на весу обмороженную руку, сказал пленный.– Да, не удивляйтесь. Я родился в Запорожской области, откуда уехал в Германию еще в 1929 году. Записывайте: мне нечего скрывать, особенно сейчас... Служил зондерфюрером отдела при штабе 71-го моторизованного гренадерского полка 29-й дивизии, которая, как вам известно, входит в состав 6-й армии,– он помолчал, косо посмотрел на сотрудника нашего управления, который вел протокол допроса.– Удивлены моей откровенностью? Она объясняется просто: после войны мои близкие, быть может, узнают, как кончил счеты с жизнью их Генрих. Ведь я буду расстрелян, так?
– Это решаем не мы, а военный трибунал, суд,— ответили пленному.
– Но наши газеты не устают повторять, что русские расстреливают всех пленных без разбора и без суда!
– В лживости геббельсовской пропаганды вы сможете удостовериться на собственной судьбе. Повторяю: мы не расстреливаем пленных. Виновных в злодеяниях передаем строгому суду. Если вы не принимали участия в расправах над советскими пленными и мирными жителями, то будете дожидаться конца войны в лагере для военнопленных.
Пленный смотрел на следователя не отрываясь. Ему, видимо, очень хотелось поверить услышанным словам. Но глубоко вкоренившаяся в его сознание нацистская пропаганда не давала этого сделать.
– Продолжайте!
– Повторяю: из вашей страны я уехал довольно давно. Вместе со мной уехала и семья моего тестя, бывшего директора иностранной концессии в Советской России, представителя «Союза немцев, выходцев из СССР». В Германии мы открыли контору по пересылке посылок в вашу страну для немцев-колонистов на Волге и близ Одессы. Наш союз «Фербен дер Русланд Дойчлан» был призван помогать немцам, проживавшим у вас, сохранить немецкую культуру вдали от родины...
– И распространять в СССР национал-социалистическую пропаганду! — добавил я.
* * *
Известие о том, что на станции Котельниково находится немецкий эшелон со стратегическим оружием, а также оставленные врагом при спешном отступлении склады с продуктами питания, было неожиданным.
– Не удивляйтесь,— сказал мне представитель Ставки Верховного Главнокомандования.– Наш бросок был столь сильным и мощным, что враги бежали в панике, забыв не только о своих складах. Хорошо бы все это своевременно взять под охрану.
Морозным декабрьским утром водитель «эмки» Михаил Шевченко доложил, что машина готова.
Вместе со мной выехали Петраков и Грошев.
Машина шла по изрытой гусеницами и воронками дороге, то и дело подскакивала на ухабах, проваливалась в ямы, утопала в снежных заносах. Мой бессменный и верный водитель машины вел «эмку» мастерски, лишь изредка чертыхаясь, когда мы въезжали в очередную яму.
– Еще пара часов, и в Котельниково прибудем,— сказал он.
Вокруг лежала степь без конца и края, кое-где перерезанная балками. То и дело на обочине встречалась брошенная врагами при отступлении техника – автомашины, танки, подводы, разбитые пушки. Всюду виднелись закоченевшие трупы в запушенных снегом грязнозеленых шинелях.
Светлело медленно. Небо было низким, свинцовым. Михаил Шевченко внимательно всматривался в разорванный светом фар полумрак.
– Позавтракать успели? — спросил я товарищей.
– Перекусил,— ответил Грошев.
– Некогда было,— добавил Петраков.– Приедем в Котельниково, там поем. Захватил кое-что из «помощи союзников».
Говоря о «помощи союзников», Иван Тимофеевич имел в виду яичный порошок, который американцы присылали нам из-за океана.
– Свет впереди,— доложил Шевченко.
– Значит, уже прибыли.
– Да нет,— сказал водитель.– До Котельниково еще километров пять, не меньше. Не похоже, что это огни домов. К тому же не может быть в домах электричества А это именно электрический свет. Похоже на огни фар автомашины.
– Ну и зрение у тебя, Миша! — похвалил я водителя, всматриваясь в непроглядный серый сумрак.– Лично я ничего не вижу.
Но минуло несколько минут, и все пассажиры нашей «эмки» удостоверились в Мишиной правоте: впереди действительно показались огни, которые, как иглы, рассекали полумрак.
– Стой! — приказал я Шевченко, но и не дожидаясь приказа, наш водитель затормозил.
Из молочной пелены впереди выплыла машина с высокими бортами. Мотор ее гудел натужно.
Неожиданно нас качнуло. Это Михаил Шевченко резко повел машину вбок и стал разворачиваться.
– Ты чего?
– Немцы! — выдохнул Шевченко.– Напоролись! Еще чуть-чуть, и прямо к ним в лапы попали бы!
Шевченко погнал «эмку» в степь. Машина шла целиной, по бездорожью.
– А не ошибся? — спросил я Мишу.
– У меня глаза, как у кошки, и в темноте все видят. Наметанный, как говорится, глаз. Не то немцы, не то румыны: точно сказать не берусь, ошибиться боюсь...
Миша Шевченко работал на моей машине с первого дня Сталинградской битвы. Водителем он был умелым, машину любил. Миша не ошибся: по дороге навстречу нам двигались румынские части. Шли они на Сталинград. Об этом мы узнали позже, когда благополучно вернулись к нашему командному пункту.
– Неужели были в Котельниково? — встретили нас недоуменными вопросами.
– Почти,— ответил я.
– Но в Котельниково вступил Манштейн! Обстановка изменилась: нам пришлось отступить.
Оказывается, в соответствии с указанием германского верховного командования для деблокирования армии Паулюса фельдмаршал Манштейн создал ударную группировку в районе Котельниково и Тормосино. Для усиления группы армий «Дон» из Франции и с различных участков советско-германского фронта к Волге было переброшено около десяти танковых и пехотных дивизий. В их числе были 6-я (одна из лучших в германских вооруженных силах), 23-я и 17-я танковые дивизии, отдельный танковый батальон, две румынские кавалерийские дивизии.
Манштейн спешил. И чтобы ускорить события, чтобы скорее прийти на помощь Паулюсу с его окруженной армией, он начал операцию силами одной котельниковской группировки, которая имела 200 танков (в том числе тяжелых «тигров») и много самоходных орудий.
Несколько дней Манштейн со своей группой армий «Дон» неудержимо и упорно двигался к Сталинграду, стремясь ударом извне прорвать кольцо окружения и соединиться с армией Паулюса. До окруженной 6-й армии его отделяло не более 40—50 километров.
«Передовые части 57-го танкового корпуса,– вспоминал после войны Манштейн,– уже могли видеть на горизонте зарево огня Сталинградского фронта».
По радио Манштейн отдал приказ Паулюсу приступить к прорыву кольца навстречу своей котельниковской группировке.
Чтобы сорвать планы врага и удерживать кольцо окружения, советское командование на время отложило ликвидацию 6-й германской армии и бросило 2-ю гвардейскую армию навстречу рвущемуся к Сталинграду Манштейну. Одновременно Ставка внесла изменения в план операции «Сатурн». Свой главный удар советские войска перенесли на юго-восток, чтобы разгромить врага на Среднем Дону и выйти в тыл тормосинской группировке врага. Вынужденная принять бой, тормосинская группировка врага начала терять свою ударную силу.
С 23 на 24 декабря наши танкисты скрытно вышли к немецкой фронтовой базе в Тацинской, где находился большой вражеский аэродром и должны были стартовать боевые тяжелые транспортные самолеты в район Сталинграда. Налет танковой бригады был неожиданным и стремительным. Советские танки разбивали хвостовые части самолетов, стрелки тем временем били из пулеметов по моторам.
Вот что писал спустя десятилетие один из уцелевших в тот день в Тацинском немецких асов:
«Утро 24 декабря. На востоке брезжит слабый рассвет, освещающий серый горизонт. В тот момент советские танки, ведя огонь, внезапно врываются в деревню и на наш аэродром. Самолеты сразу вспыхивают как факелы. Всюду бушует пламя. Рвутся снаряды, взлетают в воздух боеприпасы. Мечутся грузовики, а между ними бегают отчаянно кричащие люди. Кто же даст приказ, куда направиться пилотам, пытающимся вырваться из этого ада?.. Начинается безумие... Со всех сторон выезжают на стартовую площадку самолеты. Все это происходит под огнем и в свете пожаров. Небо распростерлось багровым колоколом над тысячами погибающих, лица которых выражают безумие. Вот один «Ю-52», не успев подняться, врезается в танк, и оба взрываются со страшным грохотом в огромном облаке пламени. Вот уже в воздухе сталкиваются «юнкерс» и «хейнкель» и разлетаются на мелкие кусочки вместе со своими пассажирами. Рев танков и авиамоторов смешивается со взрывами, орудийным огнем и пулеметными очередями в чудовищную симфонию. Все это создает картину настоящей преисподней».
В итоге на аэродроме было захвачено и раздавлено гусеницами до 350 самолетов противника, в наши руки попали огромные запасы продовольствия и горюче-смазочных материалов, артсклады.
