Текст книги "Русский орден внутри КПСС. Помощник М.А. Суслова вспоминает"

Автор книги: Александр Байгушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

7. Расстрелянный и сожженный Верховный Совет

Согласно Теории Катастроф есть понятие критической массы, когда никакой ОМОН (свезенный со всей страны после предательского сигнала Зюганова!) уже не в силах сдержать толпу. В воскресенье 3-го октября с утра, казалось, весь город высыпал на улицу. День был прекрасный, теплый. Вдоль Садового кольца, по которому было назначено шествие, народ стоял сплошной стеной, флагов пока не было, их держали наготове, но свернутыми, чтобы не дразнить заранее гусей. А народу все прибывало и прибывало. Такого людского потока еще никогда не было. Было ясно: покатится девятый вал, накроет с головой ОМОН и все сметет.

Мы приехали вместе с ответственным секретарем Союза Русского Народа – извиняюсь, «Славянского Собора» Ларисой Андреевной Захаровой, моторной женщиной, смелой и прекрасным организатором – на Смоленскую площадь. Наши ребята уже стояли наготове. Накануне в субботу здесь была репетиция, стычка с ОМОНом обошлась без жертв. Теперь ОМОН жался в проулке возле метро. Мы выскочили на проезжую часть, пробуя перекрыть движение. Машины сразу встали, словно были заранее готовы к людской пробке. Но со стороны ОМОНа начали постреливать, в воздух. Атмосфера была раскалена до предела. Мы ушли с проезжей части. Было еще не время.

Сели в троллейбус, проехали до Зубовской площади. Здесь тоже были наши парни, и жался в проулке ОМОН. Та же стена народу. Та же молчаливая, приглушенная наэлектризованность на все готовой толпы.

Так, вылезая на каждой остановке и проверяя готовность, мы с Ларисой Андреевной добрались до Октябрьской площади.

Пора было начинать Шествие Гнева. Но народ все прибывал и прибывал. Вскоре уже само человеческое море разлилось на проезжую часть, запрудило все Садовое кольцо – и на Октябрьской, и перед парком Горького и дальше за мостом в сторону Зубовской было сплошное море людей. Только на самом мосту, перегораживая его проезжую часть, стоял островок ОМОНа со щитами и дубинками. Очень неудобно стоял – на виду. Стрелять – разорвут, скинут в реку. Их как-то само собой и скинули с моста, отобрав щиты и дубинки. Впрочем, они и не шибко сопротивлялись. Дали себя разоружить. Им «Всенародноизбранный» был уже тоже поперек горла. Они же, когда с работы приходят домой, – такие же люди, такую же всеобщую разруху вокруг себя видят.

Флаги развернули все разом – красные, «черносотенные» черно-злато-белые, православные хоругви и иконы, и бело-сине-красные флаги. Последних было немало. Многие демократические организации присоединились в общему шествию протеста. Всем здравомыслящим людям «Царь Борис» был поперек горла. В толпе черно шутили: «Самозванный царь Борис Годунов раскаялся, младенца зарезанного перед собой видел. – Этот не увидит, этот по-нашему, по-русски зенки зальет, – а мы будем с голоду дохнуть в разваливающейся стране. – Вот наградил нас аспидом Господь!»

Девятый вал повалил по Садовому в сторону Дома Советов – освобождать заложников-депутатов. Омоновцы бежали, бросая машины. На Смоленской была последняя стычка – смели заслон вполне профессионально. Когда мы повернули с Садового к Белому Дому, я шел в первом ряду – рядом с нашими крепкими русскими парнями и крупным фактурным евреем с красивой черной вьющейся бородой и в черной хасидской шляпе. Мне он сказал, что он из Свободных Демократов, из партии мадам Новодворской, но дома вот не усидел – «Царь Борис», мол, всех достал и тут, мол, несмотря на наши партийные разногласия, – дело общее, надо чистить авгиевы конюшни. Мы шли, а он все повторял: «От художеств “Царя Бориса” и, главное, от тоскливой нищей жизни, что он подавляющему большинству народа, вместо освобождения, принес, все одинаково устали. Обещал привилегии отменить – не отменил. Собственность народную бездумно и бесчестно, кому попало, раздал, кто ухватил тот и пан, а остальных – девяносто процентов в нищие. Страну развалил: «Берите суверенитета, сколько можете!» Обещал на рельсы лечь, если жизнь не наладится – не лег. Какая ж тут Свободная Демократия? Тут катастрофа! Вот потому мы все вместе протестуем!»

Мы размашисто шагали, почти бежали. Впереди замаячило оцепление вокруг Белого Дома. Но из оцепления не стреляли. Стрелять начали с крыши мэрии, что рядом, почти вплотную с Белым Домом. Еврей упал. Потом у нас болтали, якобы Кремль специально выписал группу снайперов из Израиля и рассадил на крышах вокруг Белого Дома. Странно: что же они не видели, что достают своего? Или своему ослушнику первому пуля?

Я подал еврею руку, он поднялся, его лишь, сбив шляпу, кроваво царапнуло.

Я закричал: – Вперед! в мертвую зону от выстрелов. Прижимаемся к зданию мэрии.

Мы побежали, что есть силы, и всей полуобезумевшей толпой, разбив стекла, вломились на первый этаж мэрии. Толпа хлынула вверх на ее этажи, выламывая двери, разбивая и ломая все подряд.

А с Садового кольца вал за валом валил и валил народ.

Оцепление вокруг Дома Советов побежало. В проходе между мэрией и Домом Советов стояли их машины, военные шоферы разбегались, оставив ключи зажигания. Машины захватывали, разворачивали:

– Едем брать «Тель-Авидение».

– Разворошим Гнездо Зла!

– Возьмем наш московский Тель-Авив!

– В Останкино! В Останкино!

– Народ, грузись в машины – поедем продажное тель-авидение сучить!

Приказов не было – была разбушевавшаяся святая стихия. Наши люди разве что чуть-чуть ее направляли, в нужные моменты оказываясь впереди и ведя толпу за собой.

Я прошел в Белый Дом, поднялся на внутренний балкон, выходивший во двор. На балконе стояли Руцкой, Константинрв и Макашов. Генерал Макашов все время делал какие-то распоряжения. Константинов вел непрерывный митинг, выступая перед защитниками Дома Советов, толпившимися во дворе.

Я подошел к Макашову, громко на весь балкон отрапортовал:

– Мой генерал! Задача выполнена! Блокада прорвана. Оцепления вокруг Белого Дома больше не существует. Разбежались. Попутно, мы не удержались и со страха, когда начали по нам стрелять, взяли с ходу мэрию. Там сейчас творится, черт знает что.

Стоявший рядом Руцкой засуетился:

– РНЕ? Где РНЕ? Скажите, что я приказал зачистить мэрию. Надо соблюдать порядок. Пусть наведут там порядок. Никаких бесчинств.

«Русское Национальное Единство» было единственной реальной военной силой, подчинявшейся не «Фронту Национального Спасения», не его «командарму» генералу Макашову, а непосредственно Хасбулатову и Руцкому. Мы Баркашова в «Соборе» отговаривали от опрометчивого шага завязываться на «Большого чечена». Но Хасбулатов для РНЕ особняк во дворе Дома Советов предоставил, и наш «Ефрейтор» (так мы его звали за симпатии к Гитлеру) поплыл. А тут ему еще Указом Верховного Совета звание полковника присвоили.

«Ефрейтору-полковнику» крикнули с балкона приказ Руцкого, и он отправился со своими чернорубашечниками чистить мэрию.

Макашов сказал «Летчику»:

– А толпа? Чем занять толпу? Может быть, выступишь?

Руцкой молчал. Макашов приказал мне:

– Гони сам в Останкино. Я сейчас приеду с «афганцами». А толпу? Что с толпой? Беги – разворачивай с Садового кольца прямо в Останкино. Тут и так народу хватает. «Оборона – смерть вооруженного восстания!» Действовать, действовать.

Я ответил: – Захваченные у спецназа и внутренних войск машины уже пошли на Останкино. Каждая битком набита народом. Большая колонна. Едут через город с революционными песнями под красными и черно-злато-белыми знаменами. Все развивается стихийно, мой генерал. Стихия сама разворачивается, ее только чуть-чуть направить. В Останкино наши люди уже ждут, двери откроют. На охране Останкино сейчас всего 37 автоматов. Правда, они вызвали подкрепление. Ну, прибудет еще милиционеров двести. Наших будет больше и наши опытнее: «Днестр», афганцы, понюхавшие пороху. Но надо спешить – спецназ «Витязь» колеблется. Он расписан двигаться на Останкино в случае ЧП. Командир там не наш.

К Макашову подошел офицер, козырнул, что-то зашептал на ухо. Макашов жестко повернулся к Руцкому:

– «Всенародноизбранный» пропал. Отсиживается на даче. Ни слуху, ни духу не подает. Из Генштаба доложили, что тебя ждут. Надо принимать власть. Поезжай вместе с приднестровским отрядом.

– А если там западня?

– Когда восстание, то «если» не бывает. Приднестровцы тебя в обиду не дадут.

– Нет, нет, у нас не восстание. Я всенародноизбранный вице-президент и законно теперь вступил в должность Президента после импичмента «Царю Борису». Мы не штурмуем ни Кремль, ни резиденцию президентского аппарата на Старой площади, не занимаем банки. Все мы делаем только по закону. Мы не взяли в руки оружия!

– Это-то и ужасно-глупо. Сейчас «Царь Борис» растерялся, но завтра, если мы силой не возьмем всю власть сегодня, он просто хорошо, очень хорошо – банки ему деньги громадные дадут! – заплатит. Он выдаст внеочередную зарплату милиции, спецназу, армейским частям, и тех пригонят сюда. И из их массы, молча нам сочувствующей, всегда найдется кучка сволочей, которые за хорошие деньги будут палить по нам… Ладно, опять этот наш постоянный либеральный спор?! ты поедешь в Генштаб?

– Нет, поезжай ты! а я буду до конца руководить отсюда, из Дома Советов.

– Там уже один наш генерал есть. Столько же звезд, сколько у меня, на погонах. Но кто мы? Только генералы. Ты, а не мы, генералы, официально утвержден Верховным Советом на Президентство, вместо «Царя Бориса». Понимаешь, хоть нам и сочувствуют, и армия хоть пока и пальцем не пошевелила, и не двигается даже «Альфа». Но они живые люди. Им нужны гарантии. Они должны видеть нашу решимость.

– Категорически не поеду. Там может быть западня. Я летчик, и меня армейские генералы всегда недолюбливали. Считают выскочкой, продавшимся демократом. Они же все в душе советские, верны присяге. Они даже мою золотую звезду не оценили.

– Ты что, и на телевидение перед страной выступать не поедешь? Через два, максимум три часа мы возьмем Останкино.

– Нет, на телевидение поедешь ты и вот еще Константинов. Он руководитель «Фронта Национального Спасения». Ему и карты в руки.

Лучше бы я не присутствовал при этой жалкой беседе. Руцкой опять праздновал труса. Или, может быть, он воображал себя Ильичом, который отсиживался на конспиративной квартире в кособоком рыжем парике, пока его коллеги брали Зимний Дворец.

У нас было максимум три часа, пока люди определяются, и пока в стране полный паралич власти.

Да, Ельцин все еще на своей даче, все еще в шоке. Но он же очухается. У него в отличие от Руцкого есть характер. Он будет действовать. А люди колеблются, и чашу весов перетянет не тот, кто ждет, что власть ему сама упадет с неба, как перезревшая груша, а кто власти очень-очень хочет.

Я спустился с балкона во двор. Обнимался с заросшими щетиной, как бойцы Фиделя Кастро, защитниками Дома Советов. Несколько дней они были отрезаны от мира. Ночью грелись у костров, сменяя друг друга в охранении. Вооружения у них почти не было. Вилы и топоры, как в народной войне.

– С победой!

– С победой!

Мы целовались. Лица у них были счастливые. А я думал о тех на балконе, которые их практически уже предали.

Подошел сопредседатель «Славянского Собора» и его неизменный лидер Станислав Карпов. Мотор «Собора». Бывший заместитель погубленного лидера «Памяти» незабвенного Смирнова-Осташвили, этот тридцатилетний энергичный парень – инженер с «Электрозавода» нашел себя в политике. Крепкий красивый блондин с открытым русским лицом и обаятельной широкой улыбкой, он оказался прирожденным собирателем русских душ – от Бога. И стал душой и сердцем «Славянского Собора». Сумел объединить рабочих и видных писателей, маститых академиков, рядовых православных подвижников и епископов, ветеранов Отечественной войны, солдат и генералов. Мотался по городам России и по братским республикам, в славянские страны, сражался в Югославии и других горячих точках. Вырос в прекрасного оратора, а как организатору цены ему не было.

– Ну, что, Стас, туго пришлось? Наших балбесов по постам расставлять, небось, труднее, чем сербов?

– Да ничего! Оружия мало! Запас новехоньких автоматов в Доме Советов лежит большой. Но Руцкой не разрешает его использовать.

– Руцкой не сегодня-завтра нас сдаст.

– Типун тебе на язык. Хотя… Хотя мы тут, когда ночью у костров сидели, тоже всякое думали.

– Боюсь, что за кулисой уже договорились. Все уже очень на специально разыгрываемый театр для нас, дураков, смахивает. Чтобы советскую власть в стране окончательно прикрыть, «им» надо Советы депутатов трудящихся разогнать. Царскую Думу восстановить.

– Ну, ты Думу не хай! у нас в Соборе ведь всем вершит Дума Собора – исконное русское учреждение Дума.

– Вот они тебе Государственную Думу и подкинут, чтобы ты наживку проглотил.

– Неужели все так плохо?

– Хуже некуда. Вот тебе самая свежая информация. Руцкой ехать с нами брать телевидение отказался. Посылает генерала Макашова и «Кочегара». А мы договаривались с русскими ребятами на телевидении, что двери откроют именно Руцкому. Как новому законному Президенту! План летит. Кровь сегодня в Останкино почти неизбежна. А завтра кровь и здесь, в Доме Советов. Завтра – рабочий день. Второй раз критическую массу восставшего народа мы на улицы уже не поднимем. Так что, как оценишь обстановку и поймешь, что проигрываем, что Дом Советов вот-вот падет, выводи наших через подземные коллекторы. Особенно РНЕ. Их выводи в первую очередь. Их не пощадят.

– «Ефрейтор» закусил удила, он же теперь полковник! я с ним замучился.

– Скажи ему от меня, что точно известно, что в Свято-Даниловом монастыре на переговорах о примирении под эгидой Патриарха за кулисой Кремль, уговаривая «Большого чечена» смириться, пообещал: суда не будет – почетно арестуют, подержат в Лефортово и будут тянуть следствие до взаимной амнистии и провозглашения всеобщего мира и согласия. В Кремле лучше нашего понимают, что идти на открытый суд – это дать трибуну для оппонентов и проиграть с треском ближайшие выборы. А крайними сделают чернорубашечников из «Русского Национального Единства»: мол, русские фашисты и их черный ефрейтер-полковник всех других смутили. Уж это-то иудеи Черкизовы и Сванидзе на «тель-авидении» раскрутят. Поэтому не себя Баркашов должен спасать и даже не своих молодых ребят, а идею. РНЕ, как вы почувствуете, что Руцкой сдается, сразу выводите через коллекторы и на конспиративные квартиры. Ни в коем случае не выходить с поднятыми руками – чернорубашечников всех расстреляют на месте, даже девушек.

Я попрощался со Стасом, как прощаются перед последним решающим боем. Вышел со двора Дома Советов на улицу. Вокруг бушевало людское море. Садовое кольцо было по-прежнему под завязку залито народом. Гудя, проезжали сквозь толпу, грузовики, с которых махали красными и черно-злато-белыми флагами. Везли восставший народ брать Останкино.

8. Кровавый Новый Тель-Авив

Когда я приехал в Останкино, площадь между двумя зданиями телевидения – Техническим Центром, что возле Башни, и громадным Административным корпусом напротив – была полна народу. Знамена красные и черно-злато-белые, православные хоругви, иконы, кресты в руках. Привалило и немало «демократов», они жались отдельной кучей под бело-сине-красными флагами. Но столкновений в толпе не было. Баркашов выстраивал своих бойцов из «Русского Национального Единства» в две шеренги перед длиннющим фасадом Административного корпуса. Сотни четыре молодых ребят и девушек, все в черной форме с новенькими автоматами. Таки выдал оружие Летчик!

– Чего ты их на выглазку выстроил?

– Для демонстрации силы.

– Брать-то надо Технический центр. Там кнопки, отключающие вещание.

– Знаю. Но генерал Макашов приказал тут перед Административным корпусом пошуметь, чтобы силы противника все сюда отвлечь.

– Наших ребят, значит, как пушечное мясо.

– Да нет, он сказал, что перед самым-самым, он меня заберет. Он молодых необстрелянных ребят в бой бросать не будет. Мы только демонстрируем.

– Ну, демонстрируй-демонстрируй. Ты так и рвешься, чтобы на нас, националистов, потом всех собак повесили.

Подъехали Макашов и Константинов. Из машин скрытно, прячась за толпу со знаменами, выгружались приднестровцы и «афганцы» с автоматами, пулеметами и гранатометами.

Макашов и Константинов подошли к дверям Административного корпуса – с правой стороны, как было договорено. Им открыли. Но они топтались у входа, вели какие-то переговоры, почему-то не входили. Я пожалел, что я не с ними. Не хотел засвечиваться. А эти теперь мялись. Уступали друг другу, кто первый войдет. Их вовсю снимали иностранные корреспонденты. Но это им и нравилось. А пока они мялись, их встречавшие, видимо, разобрались, что нового законного президента Руцкого в прибывшей делегации нет, и двери захлопнулись. Я-то бы сразу вошел. Сколько лет на телевидении проработал. Привычно. «Ну, вот теперь придется гранатометы пускать в бой», – я нещадно корил себя. Теперь вариант «Б» – штурм и отключение телевещания – уже стал неизбежен.

Начали передислокацию на Технический центр. Обложили по всему периметру, готовясь проломить гранатометами двери и стены. Но надо было как-то оттянуть толпу, чтобы можно было применить гранатометы.

Быстро темнело. Макашов и Константинов, демонстративно попрощавшись у всех на виду, уехали в Дом Советов, демонстративно забрав с собой Баркашова и его ребят из «Русского Национального Единства». Они нам уже не были нужны, мы собирались воевать, а не демонстрировать. Тут нужны только крепко понюхавшие пороху.

Со стороны ВДНХ появились, светя ярко желтыми прожекторами, три бронетранспортера «Витязя» под красными флагами. Толпа охнула: «Наши! Помощь пришла!» но «помощь» ударила по толпе из пулеметов. Бронетранспортеры беспорядочно стреляли во все стороны – первые пули попали в толпу «демократов» под бело-сине-красными флагами, потом по стеклам обоих зданий ТВ, потом по красным и черно-злато-белым флагам, по иконам, хоругвям и крестам. Бронетранспортеры на большой скорости промчались через площадь и скрылись.

Разом по периметру здания, проламывая двери и стены, ударили гранатометы. Толпа ворвалась в Технический Центр. Мы были уже на четвертом этаже, с нами были русские инженеры с ТВ.

На голубом экране крутили трогательную и вещую песню композитора Леонида Тимошенко на слова поэта Валерия Хатюшина «Две жизни»:

 
Две смерти – не найдешь,
Две жизни – проглядишь,
В одной из них – бредешь,
В другой – летишь!..
 

Мы дослушали песню. Странно, но уже тогда у нас было ощущение, что эта песня разорвала две эпохи. Кончилось советское время и начинается какое-то неведомое новое.

Кнопка щелкнула. Телевещание на страну прекратилось. «Гадина замолчала!» – кричали в толпе. Мы могли включить кнопку и выйти в оперативную Студию. Но надо ли было? Дело сделано. Весь мир увидел, что Останкинский наркотический шприц обломан. А передавать власть чечену Хасбулатову, таскать ему каштаны из огня желания у нас не было никакого. Да и кто будет выступать? От чьего имени? я пожалел, что не взял с собой Станислава Карпова. Он бы сумел выступить от Союза Русского Народа – опять извиняюсь, от «Славянского Собора». Молодое красивое, открытое русское лицо! Призыв после Смутного времени собраться всем сословиям на Собор Всего Русского Народа! Какая идея!!

Я смотрел через разбитое окно на улицу. Через всю площадь, переливаясь цветными огнями, как в праздничный салют, летели трассирующие очереди. Стреляли из здания в здание. Кто в кого уже не разобрать.

Я спустился на первый этаж, выполз на площадь. Полз между трупами по лужам крови. «Гадина замолчала!» Вся страна, весь мир узнал о Второй Октябрьской революции в России. Задача была выполнена. Теперь «Царь Борис» может сколько угодно кричать, что он Всенародно-избранный. Но против Всенародно-избранного не восстает собственный народ. Не льется кровь при демократической власти. А сколько еще будет юродствовать этот учинитель русской смуты – новый «Борис Годунов» на залитом кровью престоле, – это уже решать провидению. Я был абсолютно уверен: долго не протянет – свои же уберут, поставят более толерантного. И вот потом уже будет наша победа. Трагическая победа, но, в конечном счете, все-таки победа. Наверняка, вместо Бориса придет кто-нибудь из КГБ – другого народ просто не примет, другому народ уже просто ни за что не поверит. Во всей стране осталась одна единственная организация, которая под завязку не обюрократилась, не проворовалась, не погрязла насквозь в коммерции, не оберегает только личный карман. По крайней мере, народ так о ней все еще думает. Начинали перестройку и гласность с того, что скидывали с диким шумом и воплями памятник Дзержинского с Лубянки, а придем опять на Лубянку – с поклоном: «Спаси нас!»

Спаси нас и верни нам Имперскую идею, на которой Россия сформировалась как духовная общность многих народов, занимающих евразийское пространство и сумевших выжить и превратиться в великое государство благодаря русскому Народу-Объединителю! мы, русские, никогда не думали только о себе. Всегда о себе только с младшими братьями – вместе с другими народами России! Сталин при всех его грехах это-то понял. А потому и выиграл Отечественную войну и смог создать Великую Советскую Империю. Горбачев и Ельцин Империю сдали. Выродилась при них Империя, превратилась в жалкую Московию, которой все надо начинать сначала.

Кто бы ты ни был – тот, кто, сменив Ельцина, начнет снова по камешку, по кирпичику складывать нашу Российскую Империю! Сегодня восставший народ, заполнивший Садовое кольцо и освободивший Дом Советов, затем пришедший сюда в Останкино и заткнувший пасть телевизионной гадине, уже заранее сказал тебе громкое «Да!».

А «Царь Борис» с сегодняшнего дня, как Борис Годунов Второй, – живой мертвец на троне. Может быть, он еще и проагонизирует даже второй срок. Еще помучает свой народ. Но исторически над ним сегодня уже совершен приговор – его публичное аутодафе уже состоялось, и голова его отсечена народным палачом, валяется на плахе. Так думал я тогда лежа на площади в крови под свистящими пулями. Наивно. Но что было еще мне думать? Как оправдать себя?!

Переползая площадь, я сам не заметил, как оказался среди «демократов». Кто-то дернул меня за ногу. Рядом с лужей крови, глазами в небо, лежал тот мужик-еврей от Новодворской, с которым мы шагали в колонне демонстрантов, прорвавшихся к Верховному Совету. Глаза у него были остановившиеся. – Вот мы и встретились, как на Голанских высотах!

4 октября 1994 года все утро операторы западных телеканалов расставляли свои камеры на крышах и на балконах прилегающих к Белому Дому зданий. Телесеть CNN наладила прямую трансляцию картинки Верховного Совета России на весь мир. Запад был предупрежден и жадно готовился смотреть черный театр абсурда из варварской России.

На мост через Москва-реку выползли танки. Жерла разворачивались, целясь прямой наводкой бить по Дому Советов.

На баррикады перед Домом Советов вышел весь в черном православный исихаст Отец Виктор. Он воздел руки к Господу, потрясая большим золотым православным крестом. Очередь из БТР сняла священника. Он замертво упал, заливаясь кровью.