Текст книги "Хан Узбек. Между империей и исламом"
Автор книги: Александр Юрченко
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Глава 2.
Обращение Узбека (Д. Де Вииз){110}
Как мы уже отмечали, хотя ислам нашел своего первого царственного покровителя в Золотой Орде в лице хана Берке (1257–1266), он успешно и окончательно утвердился при дворе только в первой четверти XIV в. Решающий этап в исламизации Золотой Орды в местных преданиях племен улуса Джучи и в мусульманской историографии приписывается правлению хана Узбека (1313–1341); ногайская поговорка «din ózbekten qaldi'» («Религия досталась [нам] от Узбека»)[363]363
Усманов М. А. Этапы исламизации Джучиева Улуса: мусульманское духовенство в татарских ханствах XIII–XVI веков//Духовенство и политическая жизнь на Ближнем и Среднем Востоке в период феодализма. М., 1985. С. 179, также цитируется в: Усманов М. А. Татарские исторические источники XVII–XVIII вв. «Сборник летописей», «Дафтар-и Чингис-наме», «Таварих-и Булгария», Татарские шаджара. Казань, 1972; М. А. Усманов цитирует «Мустафад ал-ахбар фи ахвали Казан ва Булгар», труд Шихаб ад-дина Марджани (конец XIX в.), напечатанный в Казани в 1897 г., сокращенное издание кириллицей 1989 г. не содержит нужного отрывка. Приведенная Марджани ногайская пословица несколько выпадает из общего стиля его произведения, так как он придерживается «модернизированного» подхода к «исторической науке» и враждебно относится к «легендарным» и «фантастическим» элементам народной традиции.
[Закрыть] свидетельствует о том, что народы, входившие в состав Золотой Орды, осознавали, что прочное закрепление ислама восходит ко времени его правления, а исторические источники мусульманских стран единодушно сообщают об активной поддержке и покровительстве исламским институтам со стороны Узбека[364]364
О правлении и обращении Узбека в целом см.: Spuler В. Die Goldene Horde. Die Mongolen in RuBland 1223–1502. Wiesbaden, 19652. S. 85–99, 212–220; Сафаргалиев M. Г. Распад Золотой Орды / Ученые записки Мордовского гос. ун-та. Саранск, 1960. Вып. XI; Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950. С. 90–94; Hammer-Purgstall, Geschichte der Goldenen Horde, s. 281–304; Kafah, Altin Orda, p. 73–82; Howorth Sir H. H. History of the Mongols from the 9th to the 19th century. 4 vols. London; New York, 1876–1928. II. P. 148 ff. Следует отметить, что современные «исторические» оценки ислама Узбека распадаются на две главных группы: одни отрицают значимость его обращения, полагая, что это был шаг, обусловленный «просто» политическими соображениями, и настаивают на этом на основании приверженности Узбека монгольским обычаям и ввиду отсутствия «подлинно» мусульманских чувств в его отношениях с ильханами и византийцами (по таким критериям можно отрицать ислам многих мусульманских правителей); другие, наоборот, сожалеют о том, что Узбек отошел от «веротерпимости» своих предшественников-монголов и впал в мусульманский «фанатизм». В этом плане хорошей иллюстрацией для обоснования такой позиции, служит приводимая Груссе цитата из указа Узбека 1320 г., в котором он запрещает звонить в колокола в Судаке. Груссе воспринимает это как признак того, что Золотая Орда все больше отказывалась от монгольской веротерпимости в пользу «тоталитарного» мусульманского фанатизма (см.: Grousset R. L'Empire des Steppes: Attila, Gengis-Khan, Tamerlan. Paris, 1939 (19652) P. 405, 617).
[Закрыть]. И именно к правлению Узбека и, в частности, к обстоятельствам его восхождения на престол и сути его «обращения» мы должны обратиться, чтобы представить себе контекст, необходимый для правильной оценки этой прежде неизвестной версии.
Правление Узбека и установление ислама
Узбек стал ханом в начале 1313 г. после смерти своего дяди Токты (1291–1312) и последовавшей междоусобицы, и правил почти тридцать лет без каких-либо очевидных внутренних неурядиц до самой своей смерти в 1341 г. Его правление, самое продолжительное среди ханов Золотой Орды (а среди полновластных ханов монгольских государств его превзошел по длительности только Хубилай), почти единодушно признается высшей точкой политического развития улуса Джучи, эпохой относительной стабильности и прочной централизованной власти. Такой взгляд подкрепляется разительным контрастом с междоусобными войнами, предшествовавшими его правлению, включая борьбу между военачальником Ногаем и рядом ханов, которые поначалу не могли утвердить свою власть, а также с фактическим распадом Золотой Орды вследствие борьбы за престол, развернувшейся после смерти сына Узбека Джанибека (1341–1357). Картина стабильности, которую рисуют источники, конечно, может быть не вполне верной, а единодушные восторги, которые вызывало успешное утверждение Узбеком ханских прерогатив в противовес «центробежным силам», представленных интересами родовых предводителей, могут отражать скорее пристрастие историков к централизованной власти, чем взвешенную оценку политической ситуации при Узбеке. Как явствует из рассказов, которые мы обсудим ниже в связи с его обращением, восшествие Узбека на престол досталось ему в тяжелой борьбе и потребовало не только государственного переворота, который произвели его сторонники, но и широкомасштабных репрессий против его врагов, когда по самым скромным меркам было убито сто принцев-Чингизидов и представителей родовой аристократии[365]365
О значении восшествия Узбека на престол для правопреемничества в Золотой Орде см.: Федоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. М., 1973. С. 103–107.
[Закрыть]; уже одно это может объяснять передышку от междоусобиц среди Чингизидов, а также между ханом и родовыми вождями, которая, по всей видимости, является отличительной особенностью времени правления Узбека.
В любом случае, эпоха Узбека на деле ознаменовалась повышением престижа Золотой Орды в международных отношениях и важными внутренними политическими и культурными изменениями. Узбек положил начало или сохранил дипломатические контакты с Византией и мамлюкским Египтом, в обоих случаях скрепив эти отношения политическими браками; он содействовал развитию торговых связей со Средиземноморским регионом с помощью генуэзских и венецианских факторий на побережье Черного моря; и он продолжил борьбу, шедшую к тому времени уже пол века, между улусом Джучи и ильханами за Азербайджан и Кавказ.
В последнем случае усилия Узбека были, очевидно, безуспешны. В 1315 г., угрожая вторжением, он сумел добиться небольших уступок от Улджэйту, когда тот согласился казнить принца-Джучида, бежавшего к ильхану после нападения на Хорезм (войска Узбека не могли отомстить за это нападение без помощи от одного из князей из рода Чагатая), но в целом Узбек так и не смог достичь каких-либо преимуществ в отношениях с ильханами. Он потерпел несколько поражений в ранних походах на Кавказ и Хорасан в 718–723/1318–1323 гг., в которых, по-видимому, он заручился поддержкой со стороны чагатайских князей[366]366
Ср. сообщения Ибн Дукмака, Ибн Халдуна и Бадр ад-дина ал-Айни (Тизенгаузен В. Г., 1884. Т. I. С. 326, 328, 387–388, 521).
[Закрыть], а мир с ильханом Абу Саидом в 1323 г. был заключен скорее из военной необходимости, обусловленной отчасти охлаждением отношений с мамлюками, чем исламом Абу Саида, как провозглашалось в официальной версии[367]367
Ср. Тизенгаузен В. Г., 1884. Т. I. С. 524–525.
[Закрыть]. В любом случае, смерть Абу Саида повлекла за собой новое вторжение армии Узбека, которое вновь провалилось, несмотря на усиливавшийся распад государства ильханов.
Сходным образом, несмотря на отсутствие сведений об отношениях Узбека с другими монгольскими государствами, все же мы находим отрывочные свидетельства о враждебном восприятии его воцарения или недовольстве его надежностью в роли союзника как со стороны великого хана на востоке, так и со стороны правителей улуса Чагатая[368]368
Ср. Тизенгаузен В. Г., 1884. Т. I. С. 243–244.
[Закрыть]. Внутренний курс правления Узбека известен еще меньше, по большей части из-за отсутствия источников, заинтересованных в освещении внутренних событий, за исключением вопросов престолонаследия. Мы знаем о его «административной» реформе, выразившейся в том, что он перенес «столицу» из старого центра Сарай-Бату вверх по Волге в Сарай-Берке, который также называется Сарай ал-Джадида, «Новый Сарай». В целом рост городской жизни в Золотой Орде, отчасти обусловленный широкомасштабным строительством, по сути, памятников ислама, связывают с правлением Узбека[369]369
Из сооружений, воздвигнутых при Узбеке, в Сарай-Берке не сохранилось ни одного, тогда как здания, сохранившиеся от этого времени в Ургенче, связываются с именем его наместника в Хорезме Кутлуг-Тимура. Единственное дошедшее до нас сооружение, датируемое правлением Узбека, – это комплекс мечеть-медресе, построенный в 1314 г. в Солхате в Крыму, на месте древнего города «Кирим», см.: Якобсон А. Л. Средневековый Крым. М.; Л., 1964. С. 106–108.
[Закрыть]. Однако с точки зрения внутренней политики мы можем лишь предполагать на основании доступных источников об административной подоплеке очевидной «отставки» или «удаления» и последующего отзыва главной фигуры правления Узбека, эмира Кутлуг-Тимура[370]370
Ср. Ибн Дукмак, Ибн Халдун и Бадр ад-дина ал-Айни (Тизенгаузен В. Г., 1884. Т. I. С. 328, 387–388, 522).
[Закрыть]. Сходным образом мы можем лишь строить гипотезы об административных реформах, которые подразумеваются перекройкой областей внутри улуса Джучи для кочевников и осложняются наслоением или сочетанием с административными структурами в городских областях (Хорезм, Крым и т. д.). Кроме того, мы обладаем крайне скудными сведениями о взаимоотношениях между Узбеком в качестве верховного правителя Золотой Орды и номинально автономными правителями восточного крыла улуса Джучи[371]371
Ср. Allsen Th. T. The Princes of the Left Hand: An Introduction to the History of the ulus of Orda in the Thirteenth and Early Fourteenth Centuries//Archivum Eurasiae medii aevi. 1987. № 5. P. 24–26. Хронология, принятая T. Оллсеном для правителей восточного крыла, остается весьма спорной, поскольку опирается на труд Му'ин ад-дина Натанзи, безнадежно перепутавшего хронологию улуса Джучи: так, он полагает, что отец Узбека был его предшественником на престоле, и приписывает ему годы правления 720/1320 – 737/1337, а самому Узбеку – годы 737–767; поэтому для установления хронологии правления исторических фигур восточного крыла, названных современниками Узбека, нет надежной датировки.
[Закрыть].
Относительно малозначительное «внутреннее» событие царствования Узбека, тем не менее, получившее широкую известность благодаря его отражению в русских летописях, произошло в 1327 г., когда было подавлено восстание в Твери, главном сопернике Москвы. Подавив мятеж и тем самым ослабив Тверь в соперничестве с более лояльной Москвой, а также развязав руки московскому князю для расправы с мятежной Тверью, Узбек по сути предоставил Москве главенствующее положение среди русских городов, которое за ней и сохранилось в дальнейшем. Хан, закрепивший ислам в Золотой Орде, в большой мере ответственен и за возвышение Москвы, подчинившей остатки Золотой Орды спустя два столетия после смерти Узбека.
Обращение Узбека отражено в русских летописях без каких-либо подробностей; сообщается, что в 6821 (1313 г.) умер хан Токта, и престол занял новый хан Узбек, который «обесерменился»[372]372
ПСРЛ. Т. 18. СПб., 1913. С. 88; ПСРЛ. Т. 10. СПб., 1885. С. 178. Еще одним контекстом, в котором упоминается обращение Узбека, является рассказ о казни князя Михаила Тверского в ставке хана в 6826 или 6827 году (1318 или 1319 г.); в некоторых версиях этого рассказа сообщение о том, что Узбек «воиде в богомерскую веру срачинскую», и о его последующей безжалостной расправе с христианами служит прелюдией к «мученичеству» Михаила. ПСРЛ. Т. 25. М.; Л.; 1949. С. 161; ПСРЛ. Т. 34. М., 1978. С. 105; ПСРЛ. Т. 24. Птр., 1921. С. 108.
[Закрыть]. Русские летописцы и агиографы упоминают о религии Узбека, когда рисуют его отталкивающий образ, и эта враждебность сохранилась в народной памяти вне всякой связи с исламом{111}. Однако, вне всяких сомнений, можно утверждать, что возникшее отождествление монгольского правления с исламом, наложившее столь сильный отпечаток на отношение русских к мусульманскому миру, берет свое начало именно в правление Узбека.
Наконец, правление Узбека более всего известно именно благодаря решительной исламизации Золотой Орды. Это не следует понимать как «официальное» провозглашения ислама «государственной религией», хотя заявления, составленные именно в таком смысле, очевидно, отправлялись с посольствами ко дворам мусульманских правителей, как сообщают исторические источники мамлюкского и персидского происхождения, о которых речь пойдет ниже. Их, несомненно, следует понимать как декларации, предназначавшиеся для того, чтобы устранить всякие формальные причины, особенно при мамлюкском дворе, для религиозно мотивированного (или осмысленного в религиозном ключе) нежелания поддерживать отношения с Золотой Ордой. Предполагать на этом основании провозглашение ислама в качестве «государственной религии» было бы откровенным анахронизмом в целом и противоречило бы известной практике правления, принятой в монгольских государствах.
Связь Узбека с исламом скорее следует понимать как отражение открытого и искреннего обращения самого хана и возрастающего влияния мусульманских лиц и институтов во время его правления; в конечном итоге эта связь, несомненно, опирается на предания, которые драматизировали обращение Узбека; эти предания, собственно, и являются предметом нашего исследования. В любом случае, само собой разумеется, что обращение Узбека вряд ли повлекло за собой одноактное преобразование всей Золотой Орды или же мгновенное устранение или подавление «противников» ислама, хотя в преданиях представлена именно такая картина. Скорее, на первый взгляд, «работа» по исламизации на институциональном и социальном уровнях продолжалась еще долгое время после Узбека; его сын Джанибек явственно ассоциируется с большей поддержкой ислама, чем его отец{112}, а важные фигуры в истории Золотой Орды продолжают особо отмечаться за тесную связь с исламизацией до самого XV в., как мы увидим на примере Едигея.
Что же касается преследования врагов ислама, то этому трудно дать однозначную оценку. С одной стороны, мусульманские источники связывают уничтожение монгольских князей и эмиров, противившихся воцарению Узбека, с их упорным отказом обратиться в ислам и отречься от своей религии; по-видимому, под этой религией подразумеваются традиционные верования монголов и тюрков, но, вполне возможно, некоторые из них были буддистами, на что, вероятно, указывает термин bakhshi в отношении жертв Узбека. С другой стороны, несмотря на жалобы о преследовании христиан и на сообщения о монахах, принявших мученическую смерть{113}, Узбек неоднократно предоставлял особые привилегии христианским общинам в своей державе, как по торговым и дипломатическим{114}, так и по церковным делам. В частности, хорошо известны его ярлыки русскому православному духовенству[373]373
Приселков М. Д. Ханские ярлыки русским митрополитам//Записки Историко-филологического факультета Петроградского университета. СПб., 1916. Ч. СХХХIII; Соколов П. П. Подложный ярлык хана Узбека митрополиту Петру//Русский исторический журнал. 1918. Кн. 5. С. 70–85; Боровков А. К. Опыт филологического анализа тарханных ярлыков, выданных ханами Золотой Орды русским митрополитам//Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1966. Т. 25. Вып. 1. С. 13–24.
[Закрыть]; францисканские источники также упоминают о подтверждении в 1314 г. прежнего ярлыка (дарованного, вероятно, Мунке-Тимуром) на привилегии, освобождающего францисканцев (sacerdotes latini ąui suo more fratres minores vocantur) от воинской повинности и провозглашающего ханскую защиту их церквей и монастырей{115}. Католические епископства и францисканские монастыри засвидетельствованы в городах улуса Джучи от Крыма до Сарая и даже до Ургенча и, возможно, Булгара[374]374
Richard J. La papautd et les missions catholiques en Orient au Moyen-Age//Mdlanges d'archdologie et d'histoire 58. Paris, 1941–1946. P. 157–163; Golubovich G. Biblioteca, II, p. 266–268; III, p. 197, 205; Yule H. Cathay, III, p. 84, n. 2,) где дается список десяти монастырей в округе Сарая (он упоминает, без названий, еще четыре монастыря в округе Газария, т. е. в Крыму); один из десяти – в Organae/Orgune, но Юл и Кордье высказывают сомнения в том, что. имеется в виду Ургенч, из-за «фанатичного мусульманства» жителей этого города.
[Закрыть]. Присутствие христиан в державе Узбека привело, в частности, к созданию знаменитого Codex Cumanicus – учебника кипчакского языка с переводами христианских гимнов и молитв[375]375
Von Gabain A. Die komanische Literatur//Philologiae Turcicae Fundamenta. II. Wiesbaden, 1964. S. 243–251; Golden P. B. The Codex Cumanicus//Central Asian Monuments / Ed. H. Paksoy. Istanbul, 1992. P. 33–63; Ligeti L. Prolegomena to the Codex Cumanicus//Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae. 35/1. Budapest, 1981. P. 1–54.
[Закрыть].
Впрочем, вполне вероятно, что, по крайней мере, францисканцы, которых, несомненно, тревожили переговоры Узбека с Константинополем и мамлюкским Египтом, действительно пользовались большим почетом при Токте, чем при Узбеке. Об этом говорится в сообщениях о множестве крещений, совершенных францисканцами, в том числе и среди придворных и членов правящего рода, а также военачальников и «баронов», очевидно, при Токте{116}, и об обращении самого «императора», который в этих источниках именутся «Coktoganus», его матери «Thodothelia», жены «Kerley» и трех сыновей «Georgio», «Curamas» и «Abusta»{117}; об обращении последнего есть отдельное упоминание, где он именуется как «Abuscan», сын «Cosogan» или «Cotogan»{118}. Неясно, кто есть «Coktoganus»[376]376
Для дискуссии см.: Pelliot P. Notes sur l'histoire de la Horde d'Or, p. 71; Richard J. La papautd et les missions catholiques, p. 157; Golubovich G. Biblioteca, III, p. 170–177.
[Закрыть], и как он связан, во-первых, с «Cathogonti», похороненным в Сарае и называемым братом татарского императора[377]377
Golubovich G. Biblioteca, II, p. 272, III, p. 171, где приводится францисканский источник конца XIV в.
[Закрыть]; во-вторых, с «императором татар» по имени «Иоанн», о котором говорится, что он был обращен францисканцами в христианство вместе с его матерью, и был перезахоронен через 30 или 35 лет после смерти{119}, и, в-третьих, с неназванным императором, о котором говорится, что он «недавно почил» христианской смертью и оставил трех сыновей-христиан, двое из которых отступили от истинной веры в напрасной попытке привлечь на свою сторону татарских князей и тем самым унаследовать престол[378]378
Эти события описаны в письме францисканцев, «странствующих братьев», из Золотой Орды, датированном 15 мая 1323 г., из Каффы, см.: Bihl М. et Moule А. С. De duabus epistolis fratrum Minorum Tartariae Aquilonaris an 1323//Archivum franciscanum historicum, XVI, 1923, p. 89–112.
[Закрыть].
Самым вероятным объяснением кажется то, что «Coktoganus» (обычная писцовая ошибка вместо «Toktoganus») на самом деле является Токтой{120}, у которого, по сообщениям некоторых мусульманских источников, было три сына (хотя их имена не соответствуют тем, которые приводит францисканский источник); таким образом, Токта якобы принял крещение и принял имя «Иоанн», а брата этого императора «Cathogonti», также обратившегося в христианство, вероятно, следует отождествлять с «Qoduqai» или «Qoduqan», которого Рашид-ад-дин называет братом или сводным братом Токты (или, допуская сходное смешение t и с в рукописной передаче, с его сводным братом «Тудекеном»)[379]379
Rashid al-Din. The Successors of Genghis Khan / trans. J. A. Boyle. New York, 1971. P. 109.
[Закрыть]. Сообщается, что «Coktoganus» был похоронен во францисканском пункте в местности, называемой «Святой Иоанн» (Sancto Johanne), то есть на том же кладбище, что и «Иоанн», которого позднее перезахоронили, как сказано выше; в одном из рассказов о перезахоронении Иоанна особо отмечается, что его перезахоронили вместе с его (неназванным) братом, чью могилу занял некий «демонический сарацин», и такую же историю рассказывали о могиле «Cathogonti», которого называют братом императора; а три сына неназванного по имени императора-христианина, обратившихся в христианство и упомянутых в письме от 1323 г., написанном францисканцами из Каффы, по-видимому, соответствуют трем сыновьям «Coktoganus».
Более того, в том же письме, где сообщается о некоем императоре, который умер христианином, также описываются события, развернувшиеся в ходе борьбы за престол, которые, по-видимому, отражают события, сопутствовавшие восшествию на престол Узбека. Как сказано выше, у императора-христианина было три сына, принявших христианство, двое из которых отреклись от веры «из-за притязаний на императорское достоинство»; тот, кто на самом деле стал императором, убил этих двоих, обвиненных в заговоре против него, и хотя новый император подтвердил привилегии, дарованные францисканцам, они жаловались на препятствия в их деятельности при этом правителе, который, как они пишут, одинаково относился ко «всем сектам и законам» и позволял «неверным» следовать той «секте», к которой принадлежали их родители[380]380
Bihl M. et Moule A. C. De duabus, p. 111.
[Закрыть]. В этом рассказе о заговоре против наследника, о гибели членов семьи предыдущего хана, о подтверждении привилегий и о менее благоприятных условиях для францисканцев мы с полным основанием можем усмотреть отголоски событий, сопровождавших восшествие Узбека на престол, в том виде, в каком они описаны в мусульманских источниках, тем самым подкрепляя отождествление «Коктогана» с Токтой. Вряд ли можно сомневаться в том, что император, о воцарении которого говорится в этом письме, имея в виду дату его написания, – не кто иной, как Узбек; и если францисканцы и правда снискали особый статус благодаря их роли в обращении Токты и его семьи, то утрата императорского благоволения, неизбежно последовавшая за воцарением Узбека, вполне могла вызвать повсеместное ухудшение положения францисканцев в Золотой Орде.
В любом случае, полагаю, ислам Узбека и его отношение к прочим конфессиям не нужно рассматривать в рамках избитой теории о «религиозной веротерпимости» монголов, от которой якобы отошел Узбек (и другие монголы, обратившиеся в ислам). Скорее следует говорить не об отказе от «веротерпимости», а о смене одного политического курса другим, причем оба этих курса опирались на социальную основу и религиозные установления{121}.
Впрочем, нас, прежде всего, интересует не столько подлинное историческое положение ислама при Узбеке, в том числе и по отношению к прочим конфессиям, а скорее, устные рассказы о его мусульманстве.
Глава 3.
Историзм в легенде об обращении Узбека в ислам (В. П. Костюков){122}
Свидетельства распространения буддизма в Улусе Джучи значительно более многочисленны и разнообразны, чем принято считать[381]381
Костюков В. П. Буддизм в культуре Золотой Орды//Тюркологический сборник 2007–2008: История и культура тюркских народов России и сопредельных стран. М., 2009. С. 189–236.
[Закрыть]. Они не ограничиваются упоминаниями в источниках бакши и лам, указаниями на ту исключительную роль, которую должны были играть в аппарате управления уйгуры. Помимо уйгуров золотоордынская племенная номенклатура включала немало других потенциальных приверженцев буддийской веры, приведенных Джучидами из центральноазиатского региона, например, кунгиратов, найманов, киданей, тангутов. На широкое, выходящее за пределы верхних социальных слоев присутствие буддизма в Золотой Орде указывают некоторые тексты «Codex Comanicus»{123}. Среди погребений, исследованных в кочевнических могильниках и в городских некрополях, встречаются комплексы с характерными признаками буддийской погребальной обрядности. К их числу принадлежат такие встречающиеся в различных комбинациях между собой признаки, как помещение в рот умершему монеты или иной драгоценности, южная ориентировка погребенного, остатки кремации и иные следы огня в могиле. Известны также находки вещей с буддийской символикой. М. Г. Крамаровский, в частности, пишет: «Буддийские символы уже до принятия ламаизма вошли в систему декора монгольских чаш или кубков в азиатских владениях Чингизидов. Наиболее показательна в этом случае – чаша с буддийской надписью, найденная в составе клада с джучидскими серебряными кубками близ с. Чердатское Томской губернии. Внутри чаши, на донце, письмом брахми вычеканено начало буддийской формулы „Ом мани падме хум“»[382]382
Крамаровский М. Г. Pax Mongolica и восточное серебро XIII–XIV вв.//Эрмитажные чтения памяти Б. Б. Пиотровского. СПб., 2000. С. 29–30. См. также: Смирнов Я. И. Восточное серебро. Атлас древней серебряной и золотой посуды восточного происхождения, найденной преимущественно в пределах Российской империи. СПб., 1909. № 215–219.
[Закрыть]. На карте Фра Мауро 1459 г., возможно, зафиксировано местоположение буддийского культового центра, находившегося в непосредственной близости от Сарая{124}. Глубокая укоренелость буддизма в культурном ландшафте Улуса Джучи убедительно засвидетельствована в начале XV в. Иоганном Шильтбергером: заключая рассказ о храмах уйгуров в «стране Сибирь», в которых легко узнаются буддийские кумирни, он замечает, что «в Татарии встречается вообще много людей этой веры»[383]383
Алексеев М. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей XIII–XVII вв. / Введение, тексты и комментарий. Новосибирск, 2006. С. 46. Буддийские мотивы заметны также в совершавшихся подобно свадьбе похоронах молодых людей, которые Иоганн Шильтбергер наблюдал в Сибири.
[Закрыть].
Ряд летописных сообщений о событиях конца XIII – начала XIV в. позволяет сделать вывод, что в правление хана Токты буддистская община превратилась в наиболее влиятельную в Сарае конфессию. Причина тому – благоприятная для укрепления буддизма внутри– и внешнеполитическая конъюнктура. Начать следует с того, что после смерти Менгу-Тимура в 1282 г. формирование внешней политики государства перешло в руки крупнейших улусных владетелей – Коничи (Куинджи) и Ногая. Новый курс предусматривал восстановление единства империи{125}, но при этом Коничи и Ногай, похоже, руководствовались, в первую очередь, личными интересами. Первый, будучи наследственным главой Кок-Орды, стремился возродить ее изначальный статус. Этот статус трудно определить в привычных категориях – как широкую автономию или de facto независимость от Улуса Джучи. Более важно, что выделение в составе Улуса Джучи крупного владения Орду, соседствующего с доменом Великих ханов, давало последним дополнительный рычаг воздействия на Бату и его преемников. Орду, обойденный при назначении главы Улуса Джучи, и его потомки при известных обстоятельствах могли претендовать на главенство в Улусе Джучи или на полное обособление от него и прямое подчинение каану, а имперский центр был готов такие претензии поддерживать[384]384
Костюков В. П. Улус Джучи и Синдром федерализма//Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. Уральск, 2007. Вып. 1. С. 169–207. Лояльность Коничи к Хубилаю имела материальный аспект. В 1236 г. Угедей, одаривая чингизидских принцев землями в Северном Китае, долю Джучидов в провинции Шаньси записал на имена Орду и Бату: «…князья и ханские родственники получили: Ордо и Бату Пьхинян; Джагатай Тхай-юань-фу…» (Бичурин Н. История первых четырех ханов из дома Чингисова//История монголов. М., 2005. С. 182); «Wo-lu-tu und Pa-tu sollten P'ing-yang-fu erhal-ten, Ch'a-ho-tai T'ai-yilan-fu…» (Abramowski W. Die chinesischen Annalen von Ogedei und Guyuk: Uberzetzung des 2. Kapitels des Yuan-shi//Zentraasiatische Studien des Seminars filr Sprach– und Kulturwissenschaft Zentralasiens der Universitat Bonn. Wiesbaden, 1976. № 10. S. 132); между тем, во всех других случаях в этом акте упоминаются только индивидуальные главы улусов (Allsen Th.T. The Princes of the Left Hand: An Introduction to the History of the ulus of Orda in the Thirteenth and Early Fourteenth Centuries//Archivum Eurasiae medii aevi. 1987. № 5. P. 15). Коничи как наследник Орду имел право на получение доходов с джучидского ленного владения в Китае. Примечательно, что в юаньской табели о рангах Коничи и Токта были наделены равным титулом: Ning tu wang (Bretschneider E. The Mediaeval Researches from Eastern Asiatic Sources. London, 1910. Vol. II. P. 15).
[Закрыть]. Подобные же устремления к обособлению и его легитимации проявлял и Ногай, многолетними трудами существенно расширивший и укрепивший свой улус и, несомненно, тяготившийся зависимостью от Батуидов. Но указанных целей Коничи и Ногай могли достичь только с согласия и при поддержке Великого хана, поэтому должны, были выступать как активные сторонники признания главенства, Хубилая и примирения с Ильханами. Сразу следует сказать, что результаты их усилий (во многом из-за противодействия Хайду) оказались весьма скромными, тем не менее, сепаратистские, с точки зрения золотоордынской государственности, маневры Коничи и Ногая в источниках зафиксированы с достаточной наглядностью.
Учитывая, что монголы юаньского Китая и хулагуидского Ирана в религиозной сфере отдавали предпочтение буддизму{126}, было бы удивительно, если бы джучидские сторонники возрождения целостности империи не попытались использовать для налаживания и укрепления связей с Толуидами конфессиональный ресурс. Деятельность Коничи в этом направлении в источниках не отразилась, но как отмечено выше, еще в начале XV в. исповедание буддизма оставалось одной из достопримечательностей восточной части Улуса Джучи. Ногай, политик исключительно расчетливый и прагматичный, вероятно, принял ислам в правление Берке (в 1270 г. он извещал об этом султана Байбарса). Однако в 1287 г., надо полагать, с его одобрения, если не по его инициативе, от власти был отрешен мусульманин Туда-Менгу, а в 1288 г. послы Ногая доставили Аргуну в качестве дара шариль – буддийскую святыню столь ценную и высокочтимую, что «Аргун-хан вышел навстречу, его осыпали деньгами, ликовали и несколько дней предавались пиршествам и увеселениям» (Рашид-ад-дин. Т. II. С. 117–118). В 1291 г. Ногай пошел еще дальше: «вручил царство» буддисту Токтеь, а некоторое время спустя почел за благо породниться с семейством воспитателя Токты, Салджидая. Многие хлопоты во славу буддизма и единства империи должны были поднять рейтинг Ногая в общеимперском масштабе, но к несчастью для его планов в 1294 г. умер Хубилай. Смерть Хубилая незамедлительно сказалась на положении буддизма, позволив Газану, захватившему в 1295 г. власть в Ильханате, безнаказанно отвергнуть буддизм ради ислама и обязать единоверцев последовать его примеру.
В новой ситуации Ногай, политическое будущее которого во многом определялось прямыми контактами с Ильханатом, переориентировался и попытался оттеснить от престола чрезмерно усилившуюся партию буддистов. Нежелание Токты выполнить ультимативные требования Ногая и выдать на расправу Салджидая перевело конфликт в военную плоскость. Хотя Ногаю удалось создать против Токты широкую коалицию (в частности, среди его союзников были некоторые огланы из рода Ордуидов), он все же потерпел поражение. Любопытно, что Газан, у которого Ногай искал поддержки{127}, отказался вмешиваться в джучидскую усобицу, но фактически поддержал Токту, демонстративно откочевав на зимовку в район Багдада. Но в сентябре 1300 г. Газан, выступив из Тебриза в поход на Сирию, очевидно, получил известие о поражении и смерти Ногая и, не будучи уверенным в миролюбии Токты, приказал эмиру Нурин-аге вернуться и расположиться в Арране (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 186).
Юаньский император Олджайту-Тимур, судя по записи в «Юань ши» от 1301 г., был на стороне утвержденного им правителя Улуса Джучи, т. е. Токты, и оказал ему материальную помощь. «[Период правления] Да-дэ, 5-й год, 2-й месяц [1301 г.]…предоставить Токте 10 000 коней» (Юань ши, гл. 21)[385]385
Цит. по: Беляев B. A., Сидорович С. В. Ставка Великого хана и улусы по нумизматическим данным//Труды Международных нумизматических конференций. Монеты и денежное обращение в Монгольских государствах XIII–XV веков. М., 2008. С. 203). В. А. Беляев и С. В. Сидорович видят в этом распоряжении Темура-Олждайту попытку сгладить последствия неурожая, постигавшего Золотую Орду в течение трех лет. Такое объяснение кажется малоубедительным. В ряд мер по спасению голодающего населения Золотой Орды они по очевидному недоразумению включают еще одно сообщение из той же главы «Юань ши»: «[Период правления] Да-дэ, 7-й год, 6-й месяц [1303 г.]…ввиду бедности кипчакских тысячедворок пожаловать 37 800 дин ассигнациями».
[Закрыть]. По всей видимости, Олджайту-Тимур обещал Токте решить давнюю проблему в отношениях между Джучидами и Толуидами, о чем свидетельствует необыкновенно пышное посольство, направленное в 702 г.х. (26.08.1302 – 14.08.1303) Токтой к Газану. Несмотря на то, что Токте не удалось добиться от Газана признания прав Джучидов на Арран и Азербайджан[386]386
Сборник материалов относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. М.; Л., 1941. С. 82–84.
[Закрыть], он воздержался от применения силы{128} и, уж тем более, не отказался от подчинения Ханбалыку. Токта, по меньшей мере, дважды оказывал имперскому правительству военную поддержку в его борьбе с непокорными Угэдэидами и Чагатаидами. В 702 г.х. послы Баяна к Газану сообщали: «Положение же таково: мы в этом году выступаем войной против Чапара и Дувы; Токта с нами в союзе и согласии и посылает войско, он уже послал два тумана на соединение с войском каана в Дереу» (Рашид-ад-дин. Т. II. С. 68). Информатор ал-'Умари Шейх Ала-ад-дин, отвечая на вопрос о численности золотоордынских ратей, в качестве примера привел эпизод из царствования Токты: «…однажды, когда против него (хана Кипчакского) и против Великого Кана восстал Исенбога, султан Мавераннахра, одержал верх и разбойничал, говоря: „я имею больше прав на царство, чем они оба“, грабил путешественников и отказался от повиновения Кану, то Кан написал Токте, чтобы он сразился с ним. Он (Токта) отрядил против него из каждого десятка (людей) по одному человеку и число отряженных дошло до 250 000…Он (Токта) напал на Исенбогу, разбил его и одержал над ним блистательную победу, а затем вернулся торжествующим и победителем» (Сборник материалов, 1884. Т. I. С. 240).
Единство империи формально было восстановлено после смерти Газана. Летом 1305 г. ильхан Улджэйту извещал короля Франции о долгожданном примирении Чингизидов: «(Мы) потомки Чингиз-хана, в течение сорока пяти лет вплоть до настоящего времени потворствовали взаимным обвинениям, но теперь, покровительствуемые Небом, все мы, старшие и младшие братья, достигли взаимного согласия и от страны Китай, где солнце встает из-за пределов мира, мы объединили наши страны и связали их почтовыми станциями»[387]387
Цит. по: Синор Д. Монголы на Западе//Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 6. Золотоордынское время. Сб. науч. работ. Донецк, 2008. С. 377.
[Закрыть]. Для реального примирения между Джучидами и Толуидами были необходимы политические компромиссы и желательно религиозное согласие. В связь с возможными территориальными уступками Джучидам можно было бы поставить перенос Улджэйту своей столицы из Тебриза вглубь Ильханата – в Султанию, строительство которой было начато еще Аргуном. Что касается религиозного согласия, то следует обратить внимание на засвидетельствованную источниками попытку вернуть ильхана Улджэйту в лоно буддизма[388]388
Spuler В. Die Mongolen in Iran. Berlin, 1985. S. 159.
[Закрыть]. Учитывая радикальный характер религиозной реформы, проведенной Газаном, следует предположить, что эта попытка осуществлялась не «оставшимися» в Ильханате буддийскими священниками, а миссионерами, прибывшими с имперским посольством.
Исповедание Токтой буддизма, даже в условиях политики веротерпимости, которой он, по-видимому, следовал, должно было повысить роль буддистов при дворе хана, а его тесные связи с Ханбалыком, несомненно, превратили буддийскую общину в силу, способную оказывать существенное влияние на государственные дела. После смерти Токты находившиеся под его покровительством и поддерживавшие его буддисты, по-видимому, сделали попытку сохранить господствующее положение. Она отразилась в записанной Утемиш-хаджи легенде о захвате власти аталыком покойного хана Баджир Ток-Бугой. Баджир Ток-Буга происходил из «омака уйгур», который Утемиш-хаджи характеризует как «эль с многочисленными [и] сильными родами [и] племенами». Воспользовавшись отсутствием у Токты прямого наследника, Баджир Ток-Буга провозгласил себя ханом и «подчинил себе весь народ», однако эмиры Исатай и Алатай не поддержали столь возмутительное нарушение порядка престолонаследия, убили узурпатора и возвели на трон Узбека (Утемиш-хаджи, с. 103–104). Термины «уйгур» и «аталык» в этом контексте, как представляется, с достаточной определенностью указывают на принадлежность Баджир Ток-Буги к буддистской конфессии.
В. П. Юдин, комментируя сомнения Утемиш-хаджи относительно личности Баджир Ток-Буги, замечает, что «этноним» нутин применительно к Баджир Ток-Буге «может быть искаженным написанием буддийского термина тойын/тойун 'буддийский монах'»[389]389
Юдин В. П. Переход власти к племенным биям и неизвестной династии Тукатимуридов в Казахских степях в XIV в. (К проблеме восточных письменных источников, степной устной историографии и предыстории Казахского ханства)//Утемиш-хаджи. Чингис-наме. Алма-Ата, 1992. С. 69.
[Закрыть]. Любопытно, что в «Юань ши» в списке правителей Улуса Джучи после имен Ти-Ги и Kuansa, в которых Е. Бретшнейдер и Г. Ховорс с достаточным основанием видели Токту и Коничи, следует имя Bo-hu с титулом ta wang (великий князь), а уже за этим последним – имя Узбека (Yue-dsi-bie) с тем же титулом ta wang[390]390
Bretschneider Е. The Mediaeval Researches from Eastern Asiatic Sources. London, 1910. Vol. II. P. 15.
[Закрыть]. Упоминание Bo-hu в «Юань ши» означает, что Буянту официально признал его главою Улуса Джучи. В качестве наиболее вероятного кандидата на роль преемника Токты резонно предполагать одного из его сыновей. Согласно персидским источникам у Токты было три сына: Ябарыш, Иксар, Тугел-Бука (Рашид-ад-дин. Т. II. С. 73); Тукал-Бука, Балуш, Илсар[391]391
«Му'изз ал-ансаб» / История Казахстана в персидских источниках. Алматы, 2006. Т. III. С. 41.
[Закрыть]. В арабских источниках упоминаются два сына Токты: Тулук-буга и Илбасар (вар: Букул-буга и Ирбысар; Менгли-буга и Ильбасар) (Сборник материалов, 1884. Т. I. С. 117, 161, 384). Те же арабские источники сообщают, что Илбасар, якобы являвшийся наследником престола, умер прежде своего отца (Сборник материалов, 1884. Т. I. С. 123, 162, 17? 384). Однако в «Истории Шейх-Увейса» сообщается, что Илбасар (Илбасмыш) погиб после смерти Токты, став жертвой заговора Узбека и эмира Кутлуг-Тимура: «В Дешт-и Кипчаке в том же году (703 г.х./15.VIII.1303 – 3.VIII.1304) скончался Токтай. У него был сын по имени Ильбасмыш и старший эмир Кадак, который желал после Газана (чит.: Токтая) посадить на престол Ильбасмыша. Узбек, сын Туличи, в Хорезме сговорился с Кутлуг-Тимуром; под предлогом выражения своей скорби [о смерти] государя они отправились в орду и в это время [аудиенции] Узбек вонзил нож в Ильбасмыша, а Кутлуг-Тимур ударил ножом Кадака, и они обоих убили» (Сборник материалов, 1941. Т. II. С. 100). О том, что Узбек занял престол вопреки завещанию Токты, пишет также ал-Бирзали: «Был у него [Тохты – В. К.] сын, красивее которого [никто] не видал; он был привержен к исламу, любил слушать чтение Корана великого, хотя и не понимал его, и предполагал, когда сделается царем [этой] страны, не оставит в царстве своем никакой другой религии, кроме мусульманской. Но он умер [уже] при жизни отца, оставив сына. Когда он умер, то отец его (Токтай) назначил наследником [престола] сына упомянутого сына своего, однако же ему не привелось повелевать, так как после него (Токтая) царством овладел сын брата его, Узбек-хан» (Сборник материалов, 1941. Т. II. С. 174). Рассказ автора «Истории Шейх-Увейса», несомненно, является реальной событийной основой, которая препарирована легендой, переданной Утемиш-хаджи. Цель легенды очевидна – оправдать захват власти Узбеком. Но если Ильбасмыш, назначенный Токтой наследником престола, действительно, умер раньше отца, резонно предположить, что в «Чингис-наме» под именем уйгура Баджир Ток-Буги выведен другой сын Токты – Тукал-Бука (Тукул-буга). В. П. Юдин допускал, что формант баджир/банкир в имени Ток-Буги может означать его принадлежность к племени башкир[392]392
Юдин В. П. Переход власти к племенным биям, с. 69.
[Закрыть], но, имея в виду весьма вероятное буддийское вероисповедание Ток-Буги (Тукал-Буки, Тукул-Буги), можно предложить другу версию: баджир/банкир = бахши.
Рассказ Утемиш-хаджи о Баджир Ток-Буге в известной степени коррелирует с известиями арабских источников о преследовании Узбеком буддистов. Как рассказывает ал-Бирзали, «…после него (Токтайа) царством овладел сын брата его, Узбекхан…Он умертвил нескольких эмиров и вельмож, умертвил большое количество Уйгуров, т. е. лам и волшебников, и провозгласил исповедание ислама» (Сборник материалов, 1884. Т. I. С. 174).








