Текст книги "Хан Узбек. Между империей и исламом"

Автор книги: Александр Юрченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

 
Если распространяются в мире чао,
Вечным будет великолепие царства.
 

Словом, в месяце зу-л-ка'да упомянутого года (сентябре 1294) в Тебризе были пущены в оборот бумажные деньги. Два-три дня торговцы были вынуждены вести [на бумажные деньги] торговлю, и группа тебризцев решила уехать, будучи не в силах терпеть такой убыток. Некоторые от страха хоть и открывали двери лавок, но ткани, товары, провизию и вина прятали, поэтому в пятницу простой народ поднял крик и начал поносить 'Изз-ад-дина Музаффара. Подонки и чернь устроили покушение на жизнь того злодея и, согласно преданию, отправили его в глубины преисподней. Эмиры и нойоны с Садр-и Джиханом доложили государю, что введение бумажных денег приводит к разорению страны, рассеиванию раийятов, к [тому, что] перестает поступать тамга^{108}, и, если это нововведение останется в силе ещё несколько дней, в государстве и финансах наступит полный беспорядок. Кайхату, выслушав эти речи, приказал уничтожить бумажные деньги. Те, что покинули было родину, возвратились в Тебриз, и этот город стал процветать по-прежнему» (Шараф-хан Бидлиси, с. 48–50). Деньги, несомненно, были уничтожены. Рашид-ад-дин мимоходом отметил это обстоятельство. К царевичу Газану «от Гейхату приехал Урду-Бука с несколькими харварами бумажных денег и принадлежностями для их изготовления, как то: белой бумагой и печатью, на что Газан заметил: „В Мазандеране и в этих краях от сильной сырости железные изделия и оружие недолговечны, как же бумага может быть долговечной“. И приказал все сжечь» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 158).

Горизонтальные хаотические структуры, способные на непредсказуемую самоорганизацию, сильнее имперских структур неподконтрольностью и неожиданно выделяемой социальной энергией.

8.4. Единственным историческим примером реализованного «двоеверия», абсолютно скандального с точки зрения мусульман, следует признать следующий случай. В 1334 г. при чагатайском хане Джанкши с одобрения буддийских жрецов в мечетях Уйгуристана появились изображения Будды. В сочинении персидского автора Му'ин ад-дина Натанзи «Мунтахаб ат-таварих» («Избранные истории») о Джанкши говорится следующее: «Воссел на ханский престол в 729 г.х. Имел большую склонность к богохульству и прегрешениям. Так, в [его] резиденции им были построены прекрасные пагоды. Во всех делах, в большом и малом, советовался с буддийскими монахами. С их одобрения приказал украсить все мечети Туркестана, Мавераннахра и Восточного Туркестана рисунками. Из развлечений и забав имел склонность к шахматам и охоте. После двухлетнего самостоятельного правления [однажды] вечером был убит [прямо] на троне»[330]330
  История Казахстана в персидских источниках. Т. V. Извлечения из сочинений XIII–XIX веков. Алматы, 2007. С. 58–59.


[Закрыть]. Совмещению буддийских и мусульманских символов в одном пространстве соответствует чеканка монет с изображением ваджры, сочетавшейся с мусульманскими легендами[331]331
  Петров П. Н. Ваджра на монетах Чагатаидского государства//Актуальные проблемы истории и культуры татарского народа. Казань, 2010. С. 123–141.


[Закрыть]. Вероятно, совмещение символов не было вызовом или недоразумением, скорее это была попытка объединить символы, собрать их в один узел. Потенциально такой сценарий содержался в монгольской политике равного внимания ко всем вероисповеданиям.

8.5. Вот как была выстроена иерархия смыслов в политике Хубилая, считавшего себя императором всего мира. По словам Марко Поло, во дворце великого хана отмечалась христианская Пасха. «Зная, что это один из наших главных праздников, созвал всех христиан и пожелал, чтобы они принесли ту книгу, где четыре Евангелия. Много раз с великим торжеством воскуряя ей, благоговейно целовал ее и приказывал всем баронам и князьям, бывшим там, делать то же. И то же он делал в главные праздники христиан, как в Пасху и в Рождество, а также в главные праздники сарацин, иудеев и идолопоклонников. А когда его спрашивали, зачем он это делает, великий хан отвечал: „Четыре пророка, которым молятся и которых почитают в мире. Христиане говорят, что Бог их Иисус Христос, сарацины – Мухаммед, иудеи – Моисей, идолопоклонники – Согомом-баркан (Шакьямуни-бурхан), первый бог идолов. Я молюсь и почитаю всех четырех, дабы тот из них, кто на небе старший воистину, помогал мне“» (Марко Поло, с. 281). Хубилай обошел вниманием пятого пророка, даоса Лао Цзы.

«Со времени своего первого знакомства с буддизмом, – полагает М. Россаби, – Хубилай в полной мере оценил его достоинства. На него произвела большое впечатление личность Хайюня, первого выдающегося чань-буддийского монаха, с которым свела его судьба. В одной из бесед с ним Хубилай спросил: "Какая из трех религий (буддизм, даосизм и конфуцианство) самая почтенная, самая справедливая и самая высшая?" Хайюнь отвечал: "Из всех мудрецов только буддийские монахи не прибегают к обману. Поэтому с древности буддизм всегда считался выше прочих. Поэтому, согласно указам предков-императоров, императрица-мать (Торэгэне) провозгласила, что буддийские монахи должны стоять впереди всех и что даос не должен стоять перед монахом". Подобными объяснениями Хайюнь пытался настроить Хубилая против даосов. Чаньский монах также познакомил Хубилая с Лю Бинчжуном, ставшим влиятельным советником и использовавшим, свое положение на благо буддистам. Однако Хубилай все больше склонялся к тибетскому буддизму. Поскольку секта Чань отличалась медитативной направленностью и квиетизмом, она не могла предложить своим последователям никаких сиюминутных выгод, а этим понижалась ее привлекательность в глазах прагматичных монгольских князей. Гораздо привлекательнее казались магические силы, которыми, по их собственным уверениям, обладали тибетские буддисты. Кроме того, поднаторевшие в политических делах ламы могли оказаться для Хубилая полезными политическими союзниками»[332]332
  Россаби М. Золотой век империи монголов. СПб., 2009. С. 75–76.


[Закрыть].

Ни праздники, ни ритуалы при дворе Хубилая не смешивались, наоборот, они имели четкие границы. Покровительство всем перечисленным религиям позволяло власти, в свою очередь, использовать идеологические ресурсы для поддержания социального равновесия в многоконфессиональной империи. Религиозная политика монгольского двора выглядит естественно в контексте китайской государственной культуры, и абсолютно противоестественно в исламском и христианском контекстах (с позиции религиозных адептов).

§ 9. Монгольский двор и духовенство

«Главным официальным языком ханской канцелярии эпохи расцвета Золотой Орды был монгольский, но имелись переводчики на тюркский, арабский, древнерусский и другие языки. В начале правления Токты, в 1291 г., в Сарае были отчеканены монеты, где имя хана и название города было дано уйгурским письмом[333]333
  Федоров-Давыдов Г. А. О начале монетной чеканки в Хорезме и Сарае в конце XIII в.//Эпиграфика Востока. 1961. XIV. С. 83.


[Закрыть]. Однако обычно монеты Золотой Орды чеканились с арабскими (в русских княжествах – с арабскими и славянскими) легендами на аверсе и реверсе. Постепенно в основной части Золотой Орды, в Белой и Синей Ордах арабский алфавит стал господствующим. Изучая взаимоотношения знаковых систем и «борьбу алфавитов», нельзя не прийти к выводу, что Золотая Орда как империя, представляла собой динамическую систему цивилизаций, в которой на центральное место выдвигалась исламская цивилизация в ее тюркском и ханафитском варианте»[334]334
  Кобищанов Ю. М. Империя Джучидов//Очерки истории распространения исламской цивилизации. Т. 2. Эпоха великих мусульманских империй и Каирского Аббасидского халифата (середина XIII – середина XVI вв.). М., 2002. С. 126.


[Закрыть]. Стоит ли вслед за Ю. М. Кобищановым полагать, что язык купцов и секретарей канцелярий стал господствующим в кочевой среде? Пользовалась ли арабским языком монгольская аристократия?

В обширной хронике историка из Флоренции Джованни Виллани (1274–1348) есть эпизод, где говорится о вторжении войска хана Узбека в Византию. Эпизод примечателен характеристикой кочевников: «В феврале 1323 года татары Хазарии и России с войском в триста тысяч всадников вторглись в Грецию и дошли до Константинополя, а потом на несколько дней пути дальше, разоряя и опустошая все, что попадалось им навстречу. Они оставались там до апреля и нанесли грекам огромный урон, перебив и уведя в рабство больше ста пятидесяти тысяч человек. Наконец из-за недостатка пищи и корма для своего скота они были вынуждены отправиться восвояси. Эти события лишний раз подтверждают, что на тех, кто недружен с Богом, он ниспосылает наказание в лице того, кто еще хуже. Пусть читателя не удивляет такое количество конницы, ведь все татары передвигаются верхом, кони их маленькие и неподкованные, уздечки на них без удил, а кормят их вместо овса травой и соломой. Сами татары едят полусырое мясо и рыбу, немного хлеба и молока, получаемого от скота, который водят за войском. Они всегда в поле и не имеют городов, замков и деревень, где живут только ремесленники» (Джованни Виллани. 9. 241). С точки зрения католика Джованни Виллани конное войско Узбека не было мусульманским воинством. Западная Европа не считала Улус Джучи мусульманским государством. В грамоте папы Иоанна XII (1325) татары и литовцы названы язычниками[335]335
  Шабульдо Ф. М. Земли Юго-Западной Руси в составе Великого княжества Литовского. Киев, 1987. С. 31–33.


[Закрыть].

Религиозный фактор имел определенное значение во внешней политике Улуса Джучи, поскольку осуществлялись контакты с мусульманским Египтом и католической Европой. Последние видели монгольского хана приверженцем истинных ценностей. Риторика папы Иоанна XXII не должна вводить нас в заблуждение. По мысли прелата хан Узбек, «не без наития, внушенного ему Господом, и отдавая дань уважения Христу Спасителю, предоставил привилегии христианам»[336]336
  Soranzo G. Il Papato, l'Еигора cristiana e i Tartari. Un secolo di pene-trazione occidentale in Asia. Milano, 1930. P. 549 (Publicazioni della Universe cattolica del Sacro Cuore. Ser. 5: scienze stiriche 12).


[Закрыть]. О каких привилегиях христианам могла бы идти речь, будь Улус Джучи при Узбеке мусульманским султанатом? Известно, что творилось в монгольском Иране с приходом к власти мусульманской партии – начались массовые гонения на несториан и евреев.

Принцип толерантности распространялся в равной степени на католиков и православных. Однако существует предположение, опирающееся на несохранившиеся ярлыки хана Узбека, что с принятием ислама в Улусе Джучи у русской церкви отняли некоторые экономические привилегии[337]337
  Плигузов А. Я., Хорошкевич А. Л. Русская церковь и антиордынская борьба в XIII–XV веках (по материалам краткого собрания ханских ярлыков русским митрополитам)//Церковь, общество и государство в феодальной России. М., 1990. С. 94.


[Закрыть].

Чингизиды в ответ на попытку их обращения в ту или иную веру, разъясняли миссионерам, что они представители «золотого рода», призванного Вечным Небом управлять миром. Эта доктрина не обещала покоренным народам ничего, кроме легитимации их подчинения вкупе со свободой вероисповедания. Понимали ли современники всю новизну ситуации? В сонме непонимающих были исключения. Ученый францисканец Роджер Бэкон (1219–1292) создал классификацию мировых религиозных учений, где монголы фигурируют вместе с буддистами, мусульманами, христианами, иудеями и язычниками. Он полагает, что монголы почитают единого всемогущего Бога. Стремятся же они к могуществу и господству, что отличает их учение от всех остальных: «Другие горят желанием повелевать, как тартары, поскольку их правитель говорит, что должен быть один господин на земле, так же, как на небе есть только один Бог, и этим господином должен быть провозглашен он сам»[338]338
  Юрченко А. Г. Историческая география политического мифа. Образ Чингис-хана в мировой литературе XIII–XV вв. СПб., 2006. С. 127.


[Закрыть]. Возможно, Роджер Бэкон единственный, кто понял, что идеология Чингизидов сродни мировым религиозным учениям (идея небесного мандата: власть дарована хану Вечным Небом). В представлении монголов эта идея не конкурировала с известными религиозными учениями. Напомню, казалось бы, поразительный факт. В 1258 г. Хулагу, прежде чем принять решение об осаде Багдада, затребовал у своего окружения астрологический прогноз, закончившийся диспутом между мусульманскими астрологами. В то же время буддисты-прорицатели были единодушны в благоприятном исходе дела. Прогноз преследовал единственную цель – дать возможность хану поступить в согласии с волей высших сил[339]339
  Юрченко А. Г. Книга Марко Поло: записки путешественника или имперская космография. СПб., 2007. С. 360; Роджер Бэкон. Избранное / Пер. с лат. М., 2005. С. 409.


[Закрыть].

Немецкий востоковед К. Коллмар-Пауленц разрабатывает тему религиозной идентичности у монголов XIII в., и хотя исследовательница не привлекает для анализа типологию Роджера Бэкона, их концепты во многом совпадают. «Мы считаем необходимым подчеркнуть, что определение mongghol и, соответственно, monggholjin использовалось в начале XIII в. для обозначения политической общности, которая в 1206 г. уже состояла из нескольких этнически и лингвистически различных групп. Кроме того, характерной чертой этой общности была искусственно созданная социально-военная структура»[340]340
  Коллмар-Пауленц К. Новый взгляд на религиозную идентичность монголов//Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 446.


[Закрыть]. Сохранилась ли эта структура в Улусе Джучи к началу XIV в., или, иными словами, какова была самоидентификация Узбека? Оставался ли он монгольским ханом или превратился в мусульманского султана? Ответ зависит от того, какие тексты привлекаются для анализа: монгольские или мусульманские[341]341
  В монографии Г. Г. Галиахметовой не упоминаются ни ярлыки, ни пайзца Узбека, который при такой выборке источников выглядит истинным мусульманином, см.: Галиахметова Г. Г. Ислам в Золотой Орде: традиции религиозного опыта. Казань, 2007. С. 56–57, 78.


[Закрыть]. Соответственно, существуют два образа Узбека, которые являются производными двух проекций реальности. Отдельной увлекательной задачей является исследование образа Узбека по материалам русских летописей и византийских сочинений[342]342
  Иванов С. А. Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина? М., 2003. С. 287.


[Закрыть].

Говоря о монгольской имперской доктрине, Роджер Бэкон очерчивает контуры феномена, абсолютно неприемлемого с мусульманской и христианской позиций. Это означает, что в текстах наблюдающих культур мы не обнаружим рефлексии на предмет, какой виделась монгольская имперская доктрина с точки зрения той или иной мировой религии. Возникает вопрос о степени доверия к текстам наблюдающих культур и историческим картинам, созданным на основе этих текстов. Результат неутешителен, ибо вместо драмы обнаруживаем запрограммированный итог и затушеванный конфликт. На деле же, между Ясой и Кораном, Тенгри и Аллахом не могло быть никакого компромисса. Доказательство тому, исчезнувший текст Ясы, сохранились лишь ее?аведомо искаженные пересказы[343]343
  Эгль Д. Великая Яса Чингис-хана, Монгольская империя, культура и шариат//Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 500.


[Закрыть]. В представленной перспективе фигура Узбека выглядит загадочно, но эта загадка мнимая. Самоидентификация Чингизидов не исключала привлечение ими дополнительных ресурсов власти. Содержательная сторона символических ресурсов определялась реальной религиозно-географической ситуацией. Для Узбека это был ислам, для Хубилая, правившего Китаем, – тибетский буддизм. Истинный вопрос: оставались ли они при этом Чингизидами?

В истории посвящения великого хана Хубилая в тантру Хеваджры – божества, особо чтимого школой Сакья, самый любопытный эпизод (для выявления структур повседневности) связан с препирательством учителя Пагба-ламы и его ученика на предмет, чей статус выше. Пагба-лама сказал Хубилаю, что в случае принятия посвящения он должен будет дать следующий обет: «Тот, кто принял посвящение, почитает учителя, как старшего: телом кланяется ему, языком говорит то, что тот повелел ему, а мыслями во всем согласен с ним». Хубилай ответил: «Это трудно и поэтому невозможно». Жена Хубилая предложила следующий компромисс: «Когда слушаешь Дхарму и людей немного, то пусть главенствует учитель. Когда же собирается много людей и присутствуют родственники хана и зятья, сановники, чиновники, то, поскольку необходимо требовать от людей повиновения, пусть тогда главенствует хан». Так излагают историю обращения Хубилая в буддизм тибетские источники. Как полагает

B. Л. Успенский, для Хубилая и 25 монголов из его ближайшего окружения посвящение было получением дополнительной власти и силы, ибо посвященный имел право отождествлять себя с соответствующим божеством. В качестве покровителя династии было принято грозное божество Махакала из разряда божеств-хранителей Дхармы[344]344
  Успенский В. Л. Монголы и буддизм в XIII веке//Буддизм и христианство в культурном наследии Центральной Азии. Материалы междунар. конф. Бишкек, 30 октября 2002 г. Бишкек, 2003. С. 168.


[Закрыть]. Во время праздничных придворных церемоний, как их описывает Марко Поло, никто не сидел выше Хубилая. Реальная ситуация и ее идеальная проекция не совпадают. И еще, никому никогда не приходило в голову выдавать посвящение Хубилая за введение буддизма в роли государственной религии Китая.

А как выглядел юаньский император с позиции египетских бюрократов? Избранник Неба для мусульман был просто неверным. По сведениям Ибн Фадлаллах ал-'Умари, «он называется Великим Каном и Обладателем престола, владеет Сином (Китаем) и Хатайем, наследник престола Чингизханова. С ним [прежде] не переписывались вследствие его высокомерия, гордости, хвастовства славою предков своих. Потом стали приходить одно за другим известия о том, что он сделался мусульманином, уверовал в религию ислама и начертал формулу единства ("нет бога, кроме Аллаха") на верхушках знамен; если это верно, – а на это мы надеемся, – то вера мухаммеданская наполнит обе страны света, объяв Восток и Запад, раскинется от одного берега моря-океана до другого» (Сборник материалов. Т. I. C. 187). Идея Всемирного Халифата не предусматривала дискуссии с принципом небесного мандата. Тенгри и Аллах в силу своей универсальности взаимно игнорировали друг друга. Для ал-'Умари, государственного секретаря при мамлюкском султане ан-Насире, воображаемая исламская империя, объявшая земли от восхода и до заката солнца, единственно возможный сценарий мирового развития. Два мусульманских султана в Туране – это Тинибек, наследник Узбека, и Тармаширин.

Мы с интересом читаем исторические сочинения мусульманских писателей, не испытывая великого изумления. Их замыслы и приемы более менее понятны нам. Но если мы обратимся к повседневности Улуса Джучи, то неизбежно попадем в другой мир. У Узбека было четыре жены. Из рассказа Ибн Баттуты следует, что старшей и любимой женой была Тайдула. Она покровительствовала православию, русские летописцы считали ее «христианской заступницей». Ибн Баттута назвал Тайдулу самой скупой из ханских жен, а «одной из лучших, добрейших нравом и сострадательнейших» признавал другую жену Узбека – Ордуджу. По остроумному предположению А. П. Григорьева, между женами Узбека были распределены обязанности по части покровительства адептам той или иной религии[345]345
  Григорьев А. П. Сборник ханских ярлыков русским митрополитам. Источниковедческий анализ золотоордынских документов. СПб., 2004. С. 45.


[Закрыть]. Мусульманин Ибн Баттута получил богатые подарки из рук Ордуджу.

Отсутствие христиан на курултае летом 1334 г. – это не особенность праздника, а особенность нашего источника. Ибн Баттута умолчал о христианах в ставке Узбека. Это называется избирательностью наблюдателя, а если говорить о предмете, то мотивированностью источника. В 1336 г. францисканец Элемозина писал, что в стране Узбека «насаждена истинная церковь и здесь братья минориты учредили свои убежища в десяти местах: пять из них в городах, пять в боевых станах и в пастушеских таборах татарских… И среди татар, которые пасут свои стада, эти пять убежищ помещаются в войлочных юртах и передвигаются с места на место, по мере того как перекочевывают татары со стоянки на стоянку»[346]346
  После Марко Поло: Путешествия западных чужеземцев в страны Трех Индий / Пер. с лат. и староитал. яз., вступит, статья и прим. Я. М. Света. М., 1968. С. 119.


[Закрыть]. В свою очередь, францисканец не заметил шатровых мечетей, о которых повествует Ибн Баттута; Нежелание замечать оппонентов – признак ситуации, когда ни одна из конфессий не является доминирующей. Известно, что Узбек снарядил посольство к папе Бенедикту XII. Из ответного письма папы мы узнаем, что посланцы хана превозносили величие и могущество Узбека, его чувства любви и уважения к Бенедикту XII и католической вере. В подтверждение своих слов послы приводили конкретные примеры. Хан «милостиво и ласково» принял проходившее через его владения посольство, которое было отправлено папой к великому хану в Китай. Узбек снабдил папских легатов дорожными припасами до самого места назначения «не только не скудно, но даже с избытком и роскошно». Речь шла о посольстве, состоявшем из 32 францисканцев во главе с Джованни ди Мариньоли. Выступив из Авиньона в 1338 г., посланцы папы за четыре года дошли до Ханбалыка, где были торжественно приняты последним великим ханом Тогон-Тимуром (1333–1368)[347]347
  Lammens Р. Die Heidenmissionen in Spatmittelalter. Munster i. W. 1919. S. 73.


[Закрыть]. В ответ на последующие призывы папы Узбек предоставил католикам, проживавшим в Улусе Джучи, свободу по прежнему обычаю строить церкви, а епископам и духовенству более низкого ранга проповедовать «слово божие» и совершать церковные обряды. В кратком отчете о деятельности Ордена францисканцев на Востоке, составленном не позднее 1329 г., указаны точные места расположения семнадцати миссий в Северной Татарской Викарии (на территории Золотой Орды)[348]348
  Малышев А. Б. Сообщение анонимного минорита о миссионерских пунктах францисканцев в Золотой Орде в XIV в.//Археология Восточно-Европейской степи. Саратов, 2006. Вып. 4. С. 184–189.


[Закрыть]. Такая ситуация была возможна лишь при единственном условии – отсутствии ислама в статусе государственной религии.

Структуры повседневности Улуса Джучи (календарь, праздники, ритуалы, униформа, символы власти) не несут на себе заметной печати ислама. Тогда как поздние мусульманские источники рисуют поразительную картину. В известном смысле, они создают идеальное прошлое. И в этом их безусловная ценность. Они принадлежат миру культуры, а не истории. Только здесь монгольский хан выглядит мусульманским султаном. Все монгольское, то есть имперское, связанное с идеей Вечного Неба, изгоняется из текстов. Абу-л-Махасин Йусуф ибн Тагрибирди (ум. в 1470) в своей летописи «Звезды, сверкающие по части царей Египта и Каира», говоря о смерти Узбека, прибавляет к характеристике его следующее известие: «После принятия ислама Узбек-хан не надевал [более] колпаков [татарских], стал надевать булатный пояс и говорил: мужчинам неприлично носить золото» (Сборник материалов. Т. I. С. 380). Сообщение Ибн Тагрибирди не выдерживает критики. «"Свидетельство" по поводу отрицания Узбеком традиционного монгольского костюма и шапки орбелге („колпаков татарских“), а равно и золота (сам хан якобы сменил традиционный золотой пояс на булатный) абсолютно неправдоподобно, – пишет М. Г. Крамаровский, – Ретроспективная актуализация тезиса „мужчинам неприлично носить золото“ для времени Узбека – не больше, чем благое пожелание правоверного чужестранца, поскольку сама норма ношения золотых и серебряных парадных воинских поясов осталась в Золотой Орде незыблемой и в XV в.»[349]349
  Золотая Орда. История и культура. Автор концепции выставки М. Г. Крамаровский. СПб., 2005. С. 66.


[Закрыть].

В системе символов власти парадным поясам соответствовало отнюдь не скромное убранство приемного шатра Узбека. По свидетельству Ибн Баттуты, «одна из привычек его [та], что в пятницу, после молитвы, он садится в шатер, называемый золотым шатром, разукрашенный и диковинный. Он [состоит] из деревянных прутьев, обтянутых золотыми листками. Посредине его – деревянный престол, обложенный серебряными позолоченными листками; ножки его – из серебра, а верх его усыпан драгоценными камнями» (Сборник материалов. Т. I. С. 217–218). К этой ситуации вполне приложимо замечание Жака Ле Гоффа: «Средневековая культура была культурой жестов»[350]350
  Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 333.


[Закрыть]. Я бы уточнил, мир монголов был миром жестов, а записанное слово было уделом мусульман. Вопрос лишь в том, что мы изучаем, первое или второе, структуры повседневности или их искаженное словесное отражение? Ситуация намного хуже, чем представляется, ибо отражения принимаются за действительность.

Ритуалы и пиршества, охота и сражения, одежда и прически, рождение и смерть, одним словом, все многообразие культуры Улуса Джучи, доступное взору современников, для нас является тайной за семью печатями, поскольку не сохранилось собственно джучидских источников XIV в.: ни миниатюр, ни текстов, прославляющих жизнь элиты. Корпус свидетельств об Улусе Джучи, созданный египетскими и сирийскими историками, в силу названного обстоятельства, превратился сегодня из второстепенного источника в основной. Привлеченные выше для анализа надпись на пайцзе и текст ярлыка Узбека являются косвенными источниками, хотя их историческая значимость несомненна на фоне дипломатических отчетов и агиографических сочинений. Это подлинные документы кочевой ставки. Когда забывают о глубокой мотивированности мусульманских текстов, происходит подмена мифом истории.