Текст книги "Кровавое шоу"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Часов в шесть Джина намарафетилась и отправилась в казино. Вернулась через час с бутылкой шампанского и нераспечатанной колодой игральных карт из Монте-Карло. Во всяком случае, на упаковке стояло такое клеймо.

– Презент за удачную игру! – весело объяснила Джина. – Вот так и надо жить, подруга Илия!

У Нади уже не было сил реагировать на все эти дикие подвиги. Она сосредоточивалась, потому что времени до теплохода «Любовь» от причала Южного порта оставалось немного.

– Тебя проводить? – спросила Джина.

– Если нетрудно, – ответила Надя. – Боюсь, что там меня тоже могут поджидать провожающие.

Джина не стала ни о чем спрашивать, а Надя не объясняла, что Николай и его компания могли вычислить ее действия и перехватить у трапа теплохода. Ничего сложного в такой схеме не было. Обнаружив ее исчезновение, смекнули, что выйти она могла лишь с ключами. Позвали хозяйку кабинета, та обнаружила пропажу ключей и пригласительного билета на теплоход.

Еще неделю назад Наде не пришло бы в голову столь далеко рассчитывать свои ходы, но теперь приходилось предугадывать любые последствия каждого шага.

– У меня есть «бобик» с мотором. Вызвать его, или сторгуем тачку от тротуара? – спросила Джина.

– Вызови «бобика».

Пока Джина возилась с телефоном, Надя, расчесав рыжий парик, натянула его, а из письменного стола Афанасия извлекла темные очки, маскировки достаточно, чтобы обмануть возможных преследователей.

«Бобиком» оказался колченогий пенсионер на ухоженных «жигулях» с ручным управлением. Подъехал точно в срок и быстро довез до порта. О чем они болтали с Джиной по дороге, Надя не прислушивалась, занятая мыслями о предстоящем штурме теплохода.

Многопалубный красавец ждал у причала, освещенный огнями, белый, как лебедь в темной ночи. С борта звучала музыка, а у трапа густо сновал народ. До отхода оставалось не больше четверти часа, Надя рассчитывала, что в последние минуты начнется неразбериха и суета.

Так и оказалось. А кроме того, как ни пытались организаторы круиза сохранить тайну, но на причале метались люди с телевизионными камерами, вспыхивали блицы фотовспышек. Таинственность события только подогревала интерес репортеров – это был их хлеб.

Девушки стояли поодаль от светового круга, вырывавшего из темноты подходы к трапу. Николая и Станислава Надя заметила почти сразу. Они тоже скромно стояли в сторонке, рядом топтался узкоплечий парень с небольшим чемоданчиком и светлым плащом через руку. Наблюдение они организовали неважное – проскочить мимо них незамеченной было несложно.

Теплоход дал короткий басовитый гудок. С палубы донесся хриплый неразборчивый голос, видимо, сейчас поднимут сходни.

– Спасибо, Джина. Иди. Все в порядке.

– Нет уж, я дождусь, пока ты отправишься. Наш «бобик» мотор на всякий случай не выключает. Надеюсь, стрелять не будут?

– Нет, – без особой уверенности ответила Надя. – Я пошла.

Они быстро расцеловались. Надя надела темные очки, пригнула голову, так что парик почти полностью закрыл лицо, и быстро пошла следом за широкоплечим мужчиной в шляпе, будто его спутница.

А он, как настоящий джентльмен, вдруг наиграл:

– Вам помочь, мадам? – и протянул руку к ее сумке.

– Спасибо, – Надя взяла его под руку, отчего джентльмен туг же растаял.

– Странно, что мы незнакомы.

– Все впереди.

Между Николаем и Надей оказалась шляпа мужчины и его широкая спина.

Контроль стоял у самою выхода с трапа на палубу, пригласительные билеты только что не просвечивали рентгеном.

К билету требовали документ! А Надя сдуру уже вписала в приглашение свои новые фальшивые позывные. Правда, было еще штук пятьдесят свеженьких визиток, но вряд ли они спасут положение…

– Господин Агафонский! – радостно приветствовал спутника Нади парень с забинтованным ухом. – Я уж боялся, что вы опоздаете. Прошу, прошу!

– Дама впереди, – вежливо пропустил Агафонский Надю, она приняла из рук контролера свой билет (у нее, спутницы Агафонского, документа не потребовали!) и ступила на палубу, чувствуя, как в груди затрубили в серебряные трубы крылатые ангелы.

– Дайте, пожалуйста, сумку, – повернулась Надя к Агафонскому.

– Ну что вы, не лишайте меня счастья проводить вас до каюты!

– Спасибо. Но я хочу еще помахать своей маме.

– Ах, конечно, конечно! Ведь провожают пароходы, совсем не так, как поезда! Но мы все равно еще увидимся.

– Конечно, – улыбнулась Надя и сказала игриво: – Илия Казанова. Хабаровск.

– Прекрасно! Илия – это уже музыка! Агафонский Евгений Андреевич. А это Коля Колесников, моя правая рука, не обращайте внимания на его ухо, производственная травма. Увидимся.

К Агафонскому уже кто-то бежал, его окликали и с берега, и на борту.

Надя прошла по палубе, стараясь не попасть в полосы света. Джину она разглядела с краю от толпы. Надя скинула очки и сделала ей ручкой. Джина что-то крикнула на прощанье, пошла с причала.

Над головой через динамики загрохотал отвальный марш.

Надя увидела, как парень с плащом через руку, стоявший рядом с Николаем, метнулся к трапу, контролеры его пропустили.

Ну что ж, насмешливо подумала она, пусть ищет Надежду Казанскую, такой больше не существует, а есть Илия Казанова.

Надя оказалась права лишь наполовину. Рыжий парик, сопровождение Агафонского спасли ее от преследования Николая, но зато она наскочила на другого человека, который был куда опаснее.

Рыжий парик, высокую фигуру «срисовал» оперуполномоченный уголовного розыска, «выдающийся специалист наружного наблюдения», как он себя именовал, Виталий Штраус, или папа Штраус. Он не работал здесь прицельно на Надю, задание у него вообще было расплывчатым.

Утром его вызвал к себе майор Володин и сказал:

– Наш старый волк, Всеволод Иванович Сорин, родил новую, как всегда прекрасную, идею. Надо всерьез браться за этих деятелей из шоу-бизнеса. То у них кого-то прямо на сцене убивают, то грабят родимых, то офисы обстреливают. Мы решили так: пока начальство будет чухаться, создавать спецбригады в этой сфере или нет, мы потихоньку начнем дело сами. А начнешь его ты, Штраусенок! Хватит тебе по улицам топать, пора начинать серьезную карьеру. Сколько лет ты у нас в наружной службе?

– Седьмой год пошел, – обмирая, ответил Штраус.

– Достаточно. Вникай в шоу-бизнес. Лет через пять будешь начальником бригады или отдела по расследованию всех этих музыкальных афер. Ознакомься с теорией, вникни в практику. Музыку эту дурацкую, где они не столько поют, сколько задами и сиськами крутят, ты любишь, так что тебе и карты в руки.

– Понял, – сказал Штраус, скрыв, как он устал от каждодневной работы на улицах, от наблюдений и засад, что тяготился тем, что проститутки, мелкие спекулянты и всякая шпана принимают его за своего; его взбесило, что волей-неволей ему приходилось вступать с ними во внеслужебные отношения, заключать какие-то сделки. Хватит, пришел его час.

– Отвечать «понял» не спеши, – придержал его Володин. – Я еще сам ничего не понимаю. В полдень поговори со Всеволодом Ивановичем, получишь объемный инструктаж. А ночью поплывешь в круиз, не отдыхать, а работать. Мы полагаем, что это задание введет тебя сразу в курс дела. Присматривайся, не светись, чтобы тебя не приметили. Проституткам ты уже надоел, они тебя папой величают.

– Мною одиннадцать бандитов задержано, – обиженно буркнул Штраус.

– Похвально. Смотри, чтобы двенадцатый тебя не пристрелил. Ну что ты стоишь? Иди отдыхай на теплоход «Любовь», только возвращайся без триппера.

– Я с женой снова сошелся.

– Поздравляю и извини. Учти, что путевку на этот отдых мы тебе достали с неимоверным трудом. Без результатов не возвращайся. Набирай материал.

Эстрадный мир он знал не более, чем любитель, а теперь требовалось залезть в его кухню. Он верил, что справится с заданием; обладая быстрым и цепким умом, он невысоко оценивал себя, с него хватало и того, что Володин, при всей своей хамовитости, откровенно выделял его, то же делал Сорин. А этих людей он весьма почитал.

В отношении Нади у Штрауса сработал рефлекс. По какому-то уже подзабытому делу проходила ориентировка – провинциальная девушка высокого роста, плечи прямые, грудь небольшая, носик вздернутый, возможно, носит длинноволосый пышный рыжий парик, фамилия Казанская, имя Надежда. Имя и фамилию майор дал без особой уверенности, возможно, Володин поторопился рассматривать девушку, посетившую квартиру Княжина в день его смерти, и Надю Казанскую, сломавшую руку на похоронах рэкетира Тофика, как одно лицо.

Так или иначе, но рыжий парик и прямые плечи вкупе с русопятым носиком Штраус засек и повеселел. Работа принимала конкретные формы.

Он прошел к старшему помощнику капитана (единственному, кто знал на теплоходе статус Виталия) и попросил список пассажиров. Веселый старпом бодро сыпал фамилиями эстрадных звезд, но списка не было, якобы он у организаторов.

– Понимаешь, сыщик, судно мы сдали, так сказать, в тайм-чартер. Кого загрузят, зачем загрузят – нам наплевать. Деньги заплачены, наше дело привезти клиента, лишь бы никто не потонул, и выдержать график. И даже тут они хозяева. Прикажут стать на три дня посреди Волги – будем стоять.

– Бардак, – сказал Штраус.

– Зато веселый!

– А если кто вздумал взорвать твою лоханку да утопить всех звезд родной эстрады?

– Террористы на борту? Это их проблемы.

– Сам ведь тоже потонешь.

– Издержки профессии, – философски заметил старпом.

– Застрелят кого, вы тоже не отвечаете?

– Сообщим куда следует. Да ты не наводи паники, сыщик! Не видел, что ли, чуть фигура поизвестней, при ней пара мордоворотов охраны! Пусть они и отвечают. Нам бы лишь проследить, чтобы в пьяном виде за борт не падали!

– Значит, за это все-таки отвечаешь?

– В известной мере. А ты что – ответишь за любой эксцесс?

– В известной степени.

– Тогда меняться работой не будем, – засмеялся старпом.

– Хорошо, – встал Штраус. – Спокойной ночи.

– Спокойно не будет, заранее могу сказать.

– Что так?

– Так ведь ночью-то у них самая работа! Это днем они будут спать, к завтраку никто не выйдет, да и к обеду половина! Уж поверь, я не в первый раз певчих птичек вожу! Ты что, этой публики не знаешь? Она для нас страшней ядерной войны!

– Знаю я эту публику, – проворчал Штраус.

Списка пассажиров он нигде так и не достал, казалось, не было ни одного человека на судне, знавшего, в какой, собственно, компании он отплыл от московских берегов. Бардак, еще раз подытожил Штраус, уже без особой радости подумав, что в этой системе ему и придется работать в ближайшие годы.

…Парня с белым плащом на руке, скользнувшего следом за Надей на борт, звали Скалолаз, он действительно облазил все, что можно, от Красноярских столбов до заброшенных церквей в Подмосковье. На них-то скалолазы и тренировались. Но он был профессионал, после участия в ремонте шпиля Адмиралтейства в Санкт-Петербурге ему так и вписали в трудовую книжку: скалолаз. Отношения с врачебной практикой он прекратил давно, если не считать того, что примерно неделю назад по просьбе самого близкого друга спустил на двух фалах с крыши больницы этого друга с напарником до нужного им этажа.

Потом Николай, смущаясь, попросил о новой услуге, и Скалолаз с радостью откликнулся, потому что был обязан ему всем, в том числе и жизнью. Просьба была пустяковой: следом за девушкой по имени Надя Казанская подняться на теплоход «Любовь». Сначала предполагалось, что эту красавицу перехватят до посадки, но когда ее заметили на палубе – в маскарадном рыжем парике, – было поздно.

Пропуск-приглашение на теплоход у Скалолаза имелся, был у него и пистолет – газовый, с лицензией на право владения. А вот лицензии на патроны с боевым нервно-паралитическим газом не было. Пользоваться оружием было разрешено в самом крайнем случае: если обнаружится, что через пять минут Надю арестует милиция… В целом же задание было простым: не спускать глаз с означенной Казанской, а по прибытии в Углич, где якобы намечался «бал голых дикарей на берегу», любым путем (вплоть до силового) отсечь девушку от коллектива и доставить к машине, которая будет их ждать. За рулем будет Станислав с приятелями, силы достаточные, чтобы справиться с одной девчонкой. Дальнейшая судьба девушки Скалолаза не касалась. Бить Надю запрещалось, да Скалолаз и не умел бить женщин, хотя по натуре был жестоким и авантюрным человеком.

Он нашел свою двухместную каюту, там уже спал молоденький пухлый парень. На столе лежала записка:

«Сосед, кто б ты ни был, извини! Я нажрался по пути из Таганрога сюда. Когда начнется тусовка, не жалей меня, бей ногами, лей на голову воду, пока не проснусь. Уважающий тебя саксофонист, трубач и кларнетист

Ю. Поздняков».

Скалолаз по неопытности решил, что час поздний и никакой тусовки до утра не будет, но едва судно плавно пошло по водной глади, как в каюте заревела трансляция:

– Засранцы! Мы наконец собрались! Все свои, и нет никаких мерзких говнюков! Если сюда проник газетчик или тому подобная сволочь – смерть ему! Его выбросят за борт!

Этот призыв оборвался под хохот и крики людей, завладевших радиорубкой. Через минуту твердый, уверенный мужской голос произнес:

– Добрый вечер, дамы и господа. Говорит Евгений Агафонский. Поздравляю всех, наш долгожданный круиз начался. Первое и последнее казенное мероприятие: прошу всех без исключения пройти в малый кинозал и отметить, то есть зарегистрировать свое присутствие. Это личная просьба капитана, и не будем его обижать. Для нашей же пользы, господа, мы должны знать, кто среди нас и где располагается. Заодно выявим и проникшие нежелательные элементы, всех чужих, к моему сожалению, действительно пригласим прыгнуть за борт. Благодарю, леди и джентльмены.

Скалолаз подошел к соседу и ладонью накрыл спящему нос и рот. Тот замычал, задыхаясь, и тут же проснулся.

– Велено всем отметиться, если не можешь встать, дай мне свой пригласительный, я тебя отмечу.

– Ага, ага! – пьяно заторопился саксофонист-кларнетист, сунул Скалолазу свой билет и рухнул на койку, так и не проснувшись по-настоящему.

Скалолаз нашел кинозал, отметил и себя и соседа, указал каюту и стал в сторонке ждать Надю. Он узнал ее сразу, хотя парика не было, а облачена она была в короткую юбчонку и тоненький белый свитер. Он услышал, как она громко сказал:

– Илия Казанова. Каюта тридцать два!

Новое имя девушки его не смутило. У Скалолаза было подробное описание ее внешности, кроме того, он разглядел ее на палубе в рыжем парике, а малоподвижная левая рука довершила его убежденность, что это та самая девушка. Славная девчонка, жаль, если придется вязать ей руки или, упаси Бог, стрелять в лицо парализующим газом, который еще неизвестно, как действует, может, от него во веки веков не прочухаешься.

…Вскоре после того, как Скалолаз убедился, что нашел Надю, и принялся ее издали опекать, в каюту певицы Анны Корецкой без стука вошел ее телохранитель Крикун – такова была его фамилия.

– Ты, сука подколодная! – заорала исполнительница трогательных лирических песен. – Достал ты меня за два месяца! Блевать охота! Когда научишься стучаться? Видишь, я голая стою!

– Мне до фонаря, – не смущаясь, ответил гомосексуалист Крикун, брезгующий одетыми и нагими женщинами. – Дело погано, здесь эта лоханка объявилась, которой я промеж глаз на кухне Княжина врезал. Она меня признала. Спросила, в какой ты каюте. Видать, и тебя запомнила.

– А мне до этого какое дело? – завизжала певица и только минут через пять, заполненных отборной матерщиной, спросила вразумительно: – Она что, тоже отирается о пол шоу-эстрады?

– Бес ее знает. Илия Казанова. Тридцать вторая каюта.

– Раз ты сам наклал кучу, велику и вонючу, то сам и разбирайся!

– Обождем маленько.

– Я тебе, гнида, два месяца не за то башли плачу, чтобы ты ждал маленько, а за полный покой своего тела и души! Телохранитель говенный, тебя вместо чучела попугая только держать! Черт нас дернул пидоров в охрану нанимать!

Тут в каюту (не постучавшись!) вошел стилист Корецкой, и разговоры перешли на иные темы: в каком одеянии предстать завтра на «балу оборванцев», в чем появляться в ресторане к утреннему кофе.

Надя вернулась в свою каюту, уловив деловой настрой компании, все рассчитывали вернуться через три дня на берег, обогащенными если не конкретными предложениями, то хотя бы призрачными перспективами.

Правда, самые ослепительные звезды придерживались тактики высокомерной самоизоляции, ни на палубе, ни на регистрации их не было – спесиво держали марку и подобно опереточным примадоннам собирались долго томить публику, а потом объявиться в полном блеске своей славы и под туш оркестра.

Надя чувствовала, что сегодня-завтра что-то должно произойти, спать сейчас глупо. Это могла позволить себе легендарная и великая Алла, могла спать и Виктория или неувядающий Иосиф, но Наде в настоящий момент уготована деловая бессонница – бегай и на всех палубах, во всех углах отыскивай хвост своей удачи, ибо такого момента может не повториться. Где-то на этом теплоходе ее ждала Судьба, которая посидит-посидит за столиком с бутылкой, а завтра сойдет на берег и унесет с собой Надино будущее.

Она решила одеться сейчас нейтрально, чтобы соответствовать и изысканной, утонченной компании, и хипповатым лабухам, скажем, из нахрапистой рок-группы «Железные парни», солистка у которых недавно уехала в Америку, работает там посудомойкой, но возвращаться не собирается. Так сообщил журнал «Русское шоу».

Заскрипевший динамик разрешил все сомнения Нади. Низкий голос Виктории решительно проговорил:

– Всем, кто не спит! Всем, кому дорога наша русская эстрада! Всем, кто поет только по-русски, а не лижет задницу англичанам, французикам и прочим итальяшкам! Собирайтесь, ребята, через десять минут в большом кинозале! Тех, кто выдрючивается и ползает на карачках перед неграми, кто думает, что поет на английском, просим не беспокоить! Соберемся, мальчики и девочки, чтобы решить наши проблемы, а не тусоваться! Квас и пиво в буфете – бесплатно!

Надо идти, решила Надя. Она сменила свитерок на открытую легкую кофточку и огорчилась, обнаружив, что ее плоская коричневая сумочка не очень подходила к наряду, но в ней документы, деньги, визитки. Основной свой капитал Надя припрятала от Джины на квартире, ибо за три дня Надиного отсутствия та непременно размотает свои денежки в том же казино или еще где. Так что оставлять в каюте свое богатство Надя не решилась и взяла вульгарную сумочку с собой. Обойдется.

Скалолаз тоже услышал объявление по трансляции. Он любил бардовские, туристические песни под гитару у костра. Любая из них, при самом непритязательном тексте и в слабеньком исполнении напоминала ему о многом. О скоротечной и яркой туристической любви в палатке, под звездами. О двух друзьях, сорвавшихся с альпийских вершин, – одного так и не подняли из расщелины. Кроме того, он много лет собирал песни Фрэнка Синатры, а вообще-то был всеяден, была бы в музыке мелодия, а не голый ритм. Он решил сходить на собрание, узнать, будут ли там петь что-нибудь новенькое или обойдутся одной трепотней.

Виталия Штрауса позвало на это сборище чувство долга. Среду, где предстояло специализироваться и которая будет приносить ему хлеб насущный, звездочки на погоны, а может, профессиональную славу, следовало серьезно изучать. Он уже купил в киоске у ресторана журнал «Русское шоу» за этот год и собрался изучать его до утра. Но журнал – теория, засушенный материал розыскной работы. А Штраус предпочитал работать со своими клиентами и их окружением в живом виде. Он надел очки с простыми стеклами вместо линз, зачесал волосы на затылок и скрепил их резинкой в косичку. Потом сменил пиджак на куртку, теперь его не узнает ни один из тех, кто мельком видел его на борту теплохода. Нам не до фальшивых бород и усов – оставим это сыщикам начала века, достаточно знать основы искусства гримировки. Свою небольшую наличность он взял с собой, а оружия у него не было, он вообще не любил все то, что стреляет и режет, это для ловкачей из отряда захвата, а настоящего сыскаря вооружают мозг, острый глаз и быстрые ноги.

Анну Корецкую призыв Виктории по трансляции взбесил до истерики. Анна второй год долбила английский, люто ненавидела его, но уже несколько раз, на провинциальных гастролях, пыталась петь на английском. Полгода назад, во время ее гастролей в городе Моршанске за кулисы пришел седой человек профессорского вида, сказал, что родился в Англии, немного учился в Оксфорде, преподает язык, короче, Анне лучше бы позаботиться о хорошем русском произношении на своих концертах, а о московско-английском творчестве следует позабыть, дабы не позориться. Анна ответила ему столь изящно, что профессор едва не упал в обморок – языки-то он знал, но даже не подозревал о таких безмерных глубинах русских ругательств, их выразительности и многообразии, которые продемонстрировала ему Анна.

Поразмыслив, Анна поначалу решила не участвовать в посиделках Виктории. Яростная Виктория могла прослышать про попытки Анны изменить отечеству своим английским пением и при всех растоптать ее.

Но, с другой стороны, Виктория была всего на полшага впереди Анны по уровню популярности, по этому дурацкому рейтингу опросов, который печатался в нескольких газетах каждый месяц. (Над рейтингом смеялись, презирали его, но втайне ревниво следили за ним.) Давать Виктории хоть какую-то фору где бы то ни было нельзя. Анна грохнула кулаком в переборку, сообщив так своей охране, что выходит из каюты минут через пять.

Телохранитель Крикун хотел спать, но двинулся на собрание за своим телом (Анной Корецкой). Серьезной опасности для охраняемой фигуры на теплоходе Крикун не предполагал – разве что кто даст Анне по морде в ходе скандала, который она сама же и спровоцирует. Драки не будет, все свои и бить по-настоящему никого нельзя, следует только разнимать, вернее – растаскивать по углам визжащих и царапающихся баб. А Крикун очень любил драться, драться по-настоящему, с хрустом переламываемых костей, кровью и стонами. К его чести нужно сказать, что в удалых схватках ему даже нравилось, когда кто-то ловко проводил сильный удар в его собственное лицо или корпус. Он считал себя немножко мазохистом, но скорее был глубоким ценителем и знатоком мордобоя. Пистолет за пазухой он таскал на всякий случай, более всего обожал в драке использовать перчатки для горнолыжников – из жесткой кожи, закрытые с внешней стороны каждого пальца толстой шиной, чтоб ни одна косточка, ни один сустав при ударе не переломились.

Он поплелся в кинозал следом за Анной, равнодушно глядя, как под прозрачным платьем певицы мелькают ее длинные, стройные ноги, а на правой ягодице играет пикантная родинка. Эти сексуальные ухищрения Крикуна решительно не завлекали.

Проходя мимо буфета, Крикун определил – пьют водку, коньяк, кто-то курит анашу. Сам он не пил и не курил уже много лет.

– Возьми мне чего-нибудь выпить, – почти не оборачиваясь, бросила Анна. – Не прокисшего Викиного кваса, конечно.

Просторный кинозал был полон наполовину, а в буфетах не протолкнешься. Кваса не пил, кажется, никто, даровое пиво пользовалось средним успехом, народ в основном покупал всякие коктейли.

Надя тоже решила слегка взбодриться, но неожиданно перед ней возник Агафонский, подал высокий стакан с буроватой жидкостью и все так же галантно сказал:

– Прошу, Илия. Это квас с водкой. Коктейль «Виктория». Пояснения нужны?

– Она сама его придумала? – засмеялась Надя.

– Рецепту тысяча лет, но она считает себя первооткрывательницей. Пусть потешит свою русофильскую душу. Прекрасная певица, но, как всякий фанатик идеи, тупеет и заклинивается. Но все же… Я нигде не мог вас слышать, Илия?

В глазах Агафонского светился интерес, но, к сожалению, далеко не профессионального свойства.

– Не знаю, – заколебалась Надя. – Мне обещал помочь Княжин Аким Петрович…

– Княжин? – густые седеющие брови Агафонского вздернулись.

– Да. Он не передавал вам моей кассеты? Шесть песен и танцы.

– Не помню. У нас тысячи кассет. Хотя подождите! Он что-то говорил про какую-то девочку с Урала. Из Челябинска, если мне не изменяет память.

– Это я, – задохнулась Надя. – У него была кассета! Три песни я сочинила сама. Может, помните, одна такая. – Надя попыталась напеть: – «Когда пришел рассвет, мы были как шальные…»

– Нет, – покачал головой Агафонский, – не припоминаю. Но надо посмотреть в картотеке. Быть может, мы еще вашу кассету не прослушивали…

Агафонский не хотел огорчать эту девчонку с наивными горящими глазами и потому не сказал, что во время нападения на фирму одна из гранат угодила в хранилище кассет. Взрыв разнес в клочки половину содержимого, искать там что-либо было напрасным занятием.

По радиотрансляции, совершенно не ко времени, зазвенел голос Виктории:

– Через минуту двери зала закрываем! Всякие инородцы могут жрать виски хоть до утра! Своих прошу в зал.

Агафонский улыбнулся и залпом допил свой коктейль.

– Наша патриотка перебирает. Но надо идти, а то она устроит настоящий скандал. Увидимся, не правда ли?

– Да, конечно, – ответила Надя.

Квас с водкой ей не понравился, от него несло протухшей мочалкой. Из буфета шумно устремились «мятежники», едва не сбив с ног низкорослого парнишку, озабоченно пересчитывающего деньги.

– Хочешь? – Надя протянула ему свой бокал. – В меня не лезет.

– Но…

– Не стесняйся, все свои.

Он хотел что-то сказать, заволновался. Надя, поняв, что парнишка тоже из провинции (а такие ее не интересовали), улыбнулась и пошла из буфета.

Зал заполнился. Присмотревшись, Надя увидела Анну Корецкую в серединке, рядом с ней свободных мест не было, можно было устроиться лишь за ее голой спиной, что Надя и сделала. Та что-то шептала на ухо своей соседке, но, кроме матерщины, Надя ничего не расслышала.

– Начнем, заединьщики! – весело крикнула в микрофон Виктория и тряхнула длинной гривой черных и блестящих, как антрацит, волос. – Надеюсь, что любители американской похлебки, холуи при черномазой эстраде сюда не пришли!

– Полегче все же, Виктория! – негромко и благодушно сказал из первых рядов Агафонский.

– Ладно, Евгений Андреевич, ваш гнилой либерализм мы знаем! Вы лучше объясните, почему в свой новый альбом «Певцы России» включили разных узбечек, латышек, эстонок. Они и так заполонили нашу эстраду! Пусть поют у себя! Какого черта? Вопят, что они «заграница», а жиреют на русских хлебах! Многие из нас ездили в последний год куда-нибудь в Среднюю Азию или Прибалтику, я спрашиваю?

Вопрос оказался болезненным. В зале зашумели, а Надя наклонилась к уху певицы:

– Корецкая, отдай мою кассету.

Та дернулась, словно ее ударили, и пружинисто развернулась.

– Какую кассету? Ты кто такая?!

– Знаешь, кто такая. Отдай кассету.

– Ты пьяная, что ли, надралась? – с вызовом спросила Корецкая, но в громадных глазах ее мелькнул страх. Надя поняла, что ершистая певица узнала ее.

– Напомнить, где встречались? – спросила Надя.

– Будет тут всякая пузатая мелочь мне что-то напоминать!

– Тогда в другом месте поговорим, – едва слышно прошептала Надя.

– В каком?

– В милиции, где же еще?

Тяжелая рука легла на плечо Нади, потом скользнула к шее, железные горячие пальцы сдавили затылок.

Она едва сумела повернуться.

– У тебя, сучка, между глаз уже не свербит? Мало ты получила? – Крикун почти прижался к щекам Нади, ласково улыбался, а в глазах его читалось наслаждение, которое он испытывал, когда причинял человеку боль.

– Отпусти, гад. Я заору.

– Ори. Это будет последний твой крик.

Сообразив, что время решительных действий не наступило, а место выбрано и вовсе неудачно, он ослабил хватку.

Корецкая проговорила, едва разжимая рот:

– Кто из нас милиции боится, это еще надо подумать, соплюха. Но не здесь эти вопросы решать. Нашла время! – Она отвернулась и зааплодировала очередной хулиганской выходке Виктории.

Тень кровожадного наслаждения в глазах Крикуна потухла, он сказал приветливо:

– Мы, дорогая, стараемся решать проблемы мирно. Особенно на пароходе, здесь ведь чуть поскользнулся и за борт полетел.

– Не пугай, урод, – ответила Надя. – Пуганая. Я за борт полечу, а ты получишь вышку!

Неуловимым движением Крикун сунул руку под короткую юбку Нади, и она громко вскрикнула от острой боли. Забыв об осторожности, она локтем заехала Крикуну в лицо и зашипела яростно:

– Вы Княжина убили, вы, вы, вы! Мою кассету украли, я знаю! Я вас застукала. Ты, урод, лапы не распускай, на них скоро наручники наденут! Я вас всех запомнила, кто на кухне у Акима Петровича был!

Из передних рядов оглянулись, а сзади кто-то громко сказал:

– Эй там, решайте свои проблемы в коридоре!

Почему-то это справедливое замечание разозлило Надю еще больше, чем сидевший рядом мерзавец. Она круто повернулась: ей укоризненно улыбались Лева Новиков и Дима Галиев из «Мятежников». Лева повторил:

– В коридоре место для разговоров, девушка.

– Извини, Лева, – с трудом Надя заставила себя улыбнуться и взглянула на Крикуна.

Тот озабоченно потирал ладошкой ушибленный нос, расплывался в благодушной и снисходительной улыбке и едва слышно шептал:

– Даром тебе это не пройдет.

– Тебе тоже, – заверила Надя.

Виктория у микрофона уже завелась и кричала, словно на базаре:

– Я не понимаю, кстати сказать, почему это наш журнал «Русское шоу» в каждом номере почти все страницы отдает рассуждениям и сообщениям об иностранной эстраде? Здесь я вижу тех, кто делает журнал! Объясните мне – свои, русские, для вас не интересны? Или вам долларами платят за то, что вы про всяких негров и японцев пишете? Если вас купили со всеми потрохами, так и скажите! Мы скинемся и сделаем свой журнал, только вашу прожженную шайку к нему уже не подпустим!

– Виктория, Виктория! Это уже слишком! – улыбаясь и широко разводя руками, к ней подошел Агафонский. – Ты все время норовишь перевести дела искусства, высокого искусства, я подчеркиваю, в политический аспект. А политика – дело грязное! Ты сама себя унижаешь, Виктория, дорогая! Будь выше этого! Ты уже переросла такие мелочи! Кто тебя зажимает?

– Меня уже не зажмешь! – рявкнула Виктория. – Но думать надо не только о себе, а о наших делах в целом! Я за границей не была и не поеду туда никогда, хотя меня калачом мани! Я русская певица и свою карьеру буду делать в отечестве!

– Виктория, милая, у каждого свой путь к успеху, почему же ты не даешь молодежи искать свои дороги?

– Да не о том же я говорю, Евгений Андреевич! Не о нашем успехе и карьере! Вы сейчас еще о деньгах мурлыкаете! Я говорю о том, что мы несем нашему зрителю и слушателю! Всякие французские шансонетки, итальянскую слезливую «дольче вита» и негритянские блюзы?

– Мы должны нести зрителю все! – заорал за спиной Нади Лева Новиков. – Всю волну могучей джазовой культуры!