Текст книги "Кровавое шоу"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Не надо врачей. Дайте телефон. Я позвоню сестре. – И тут же завопила: – Телефон дайте! Мне страшно! Меня сейчас убьют! Каждый день наезжает мафия, каждый день!

Что с ее рассудком, Володин выяснять не стал. Ясно было, что Крикуна здесь нет. Он сообщил на службу, что сегодня не приедет, и узнал, что его четыре часа дожидается в коридоре Крикун Леонид Михайлович, по профессии – телохранитель. Володин принялся ругаться так, что смутился даже его бывалый водитель. Отругавшись, майор связался по радиотелефону с Сориным и сказал, что Крикуна взял, повязал и доставил на Петровку, 38, после погони с перестрелкой.

– Хорошо, – ответил Сорин. – Потоми его часок, я приеду.

Приехать сразу Сорин не мог, потому что к этому времени в его кабинете уже сидели парни из ансамбля «Мятежники» – Лева Новиков, Дима Галиев и Витя Романюк. Все трое наперебой заявляли, что с Княжиным дела не имели с апреля, об убийстве услышали на концерте в Театре эстрады. Но чем больше волновались Новиков с Галиевым, тем суровей становился их главный партнер Витя Романюк. Во время паузы он процедил сквозь зубы:

– Я вам всегда говорил – не путайтесь с шушерой!

– А Княжин был шушерой? – неторопливо спросил Сорин.

– Да! – с вызовом сказал Романюк. – Он обещал им златые горы, гастроли по всему свету, но я с такой публикой путаться не желаю!

Сорин понял, что двое остальных боятся своего руководителя, быть может, больше всей прокуратуры. Боятся по той причине, что шумные «Мятежники» держались на тихом и неприметном Романюке. Сорин понял стиль отношений в группе и сказал:

– Хорошо, Романюк, вы идите домой. До свиданья.

– А ребят… Вы арестуете?

– Да нет! Нет. Они к вам присоединятся через часок.

Романюк ушел, по лицам оставшихся Сорин увидел, что им стало свободней.

– Итак, ребятки, во сколько вы пришли к Княжину в тот вечер, когда он умер?

Новиков взглянул на приятеля, опустил голову и сказал:

– Около десяти часов. Чуть позже. Торт купили сливочный.

Галиев задергался было, но Новиков вскинулся:

– Да ладно, Дима! Что нам в конце концов, только запутаемся, да еще невесть во что влипнем! Были мы у Княжина! Надо было выяснить, организовал он нам гастроли за рубеж или за нос водит!

– Куда гастроли?

– Да по Штатам! Он нас на крючке держал! Сказал, что фирма есть, залы там есть и все путем! Контракт почти готов! А мы узнали, что он то же самое Аньке Корецкой обещает, те же гастроли! Вот и пошли объясняться!

– Так. Пришли, – кивнул Сорин. – Он вам открыл двери…

– Ну да, – подтвердил Новиков.

– Подожди! – встрял Галиев. – Если ты уж запел, так будь точен! А то ведь сгорим! Не мог он дверь открыть! Мы звонили, а он уж того, трупиком был! Мы сами открыли.

– Как сами? – поднял брови Сорин.

– Да так, – поежился Новиков. – Опять не в нашу пользу будет, но, знаете, у Княжина привычка была: он когда дела начинал, то в виде уважения ключ от своей квартиры давал, приходи, мол, и жди, я тебе доверяю.

– Опять не то! – резко оборвал Галиев. – Эту систему он для своих телок вообще-то придумал. Приходи, мол, и сразу ложись в кровать! Похвалялся, что домой возвращается, а у него в постели уже новенькая телка лежит! Таких ключей по Москве он, быть может, с дюжину раздал!

– И не боялся, что ограбят? – удивился Сорин.

– Все ценное, говорят, на даче держал, а где дача, никто не знал. А во-вторых, грабить его опасно…

– Понятно. Итак, вы позвонили, постучали и вошли в квартиру. Дальше что?

– Ну, в квартире пусто было, тихо, мы решили, что Княжина еще нет. Пошли на кухню, чайник поставили, торт разрезали, и тут я решил пойти взглянуть в спальню. – Новиков сглотнул, голос у него переменился. – Заглянул, а он лежит, и башка кровью залита. Бокал в руке. Короче, я не рассматривал, бросился на кухню. Димку схватил, мы и деру.

– Торт оставили?

– Какой там торт! Мы его из коробки уже вынули, Димка разрезал, да не до торта было! Дверь заперли и деру.

– Поднимались на лифте? – спросил Сорин.

– Не пешком же на седьмой этаж пехать!

– Нет, – ответил Новиков, а Галиев нахмурился, подумал и сказал:

– Была какая-то бабка. По-моему, со спаниелем. Рыжая собака, ушастая.

– Правильно, – кивнул Сорин. – Эта собака вас сейчас и спасает. Вернее сказать, заставляет меня вам верить. Когда убегали, из квартиры Княжина ничего не взяли?

– Мы что, мародеры? – обиделся Новиков. – Даже торт со страху оставили.

– Я на всякий случай. Шляпа там пропала, белая, с пером, широкополая. Не примечали такую?

– А черт ее знает. У нас свои стетсоны есть для песен в ковбойском стиле. Я не видел, – ответил Новиков.

Галиев подумал и пожал плечами:

– Да нет. Не помню. Хотя что-то белое около зеркала висело. Может, и шляпа.

Этой шляпы не было в описи всего, что осталось в квартире Княжина после его смерти. А переписано все было с протокольной тщательностью. Не видно было ничего похожего на шляпу и на фотографиях квартиры Княжина, хотя аккуратный фотограф снял все углы.

А девчонка Надя-Илия утверждала, что белая шляпа с длинным пером павлина была, и она ее даже примеряла. Женщинам в таких случаях больше веры.

– Локтеву-Дворецкую знаете? – быстро спросил Сорин.

– Кто ж ее не знает? – удивился Новиков. – Депутат Думы! Концерты помогает организовывать. На теплоходе вот недавно… На эстраде Локтеву знают. И вообще, из спонсоров-любителей.

– Но близко незнакомы?

– Были бы знакомы, сейчас бы играли в каком круизе! Для какой-нибудь телевизионной программы, про музыку в океане! Или еще что…

Спрашивать их в лоб, почему Локтева-Дворецкая подставляла их в качестве возможных убийц, Сорин не стал. Откуда они могли знать?

– Значит, с контрактом на гастроли в Соединенные Штаты Княжин вас обманул?

– Получается так… Нет нигде контракта, а с какими фирмами он в Америке договаривался, это коммерческая тайна, – сказал Новиков.

– Не тайна! – сердито поправил Галиев. – А та самая приманка, на которую все эти менеджеры и продюсеры нас покупают. У них и связи, и деньги, а у нас только талант. Я думаю, что контракт он этот Корецкой Анне оформил за ее заслуги.

– Что ты имеешь в виду под заслугами? – спросил Сорин.

– Да что там! Я не удивлюсь, если и у Аньки Корецкой ключ от его квартиры, а вернее, от его кровати был! Каждый по-своему свою дорогу торит. Один через талант, другой через койку.

– Догадки или факты? – строго спросил Сорин.

– Догадки! – в один голос ответили «Мятежники».

Они проговорили еще с полчаса, пока Сорин не обнаружил, что утерял нить разговора и начинает повторяться. Он уже хотел отпустить парней, но вдруг вспомнил еще об одном деле.

– Вы ведь были на теплоходе «Любовь» на той неделе?

– Понятно! – засмеялся Новиков. – Тусовка была что надо! Я за три стула заплатил! Разгорячился, понимаете, довели меня гады, и я стулья за борт кидал!

– Так. Это ваше дело. А девушка там за борт упала…

– Говорят, утонула! – так же легко подхватил Новиков. – Забавная девчонка! Мы уже говорили с милицией по этому поводу. Откуда-то из Хабаровска она, кажется. Провинциальная певичка, мы ее песенки случайно видели в «Граммофоне».

– На студии грамзаписи? – насторожился Сорин.

– Да. Они там к конкурсу готовились, просматривали кассеты, которые им присылали. Мы смотрели кассеты от нечего делать перед своей записью и ее видели. Одну песню запомнили, про гриб-мухомор, а вторая про табун, который на заре скачет. Мы эту девчонку в зале встретили, а потом она пропала.

– Значит, ее кассета в «Граммофоне»?

– Наверное. Но у них там после стрельбы этой, из гранатомета, слышали, конечно? Так вот, они никак порядка не наведут! Вы там у Коли Колесникова спросите, у него ухо в ту ночь отрезали. Может быть, он знает.

– Спрошу, – сказал Сорин, отпустил ребят и поехал на Петровку.

Крикун Леонид Михайлович чувствовал себя в кабинете Володина уверенно. Не дожидаясь никаких вопросов, говорил сам и по мере своего доклада переводил взгляд с майора на Сорина, словно учитель на не очень понятливых учеников.

– Утром мы вернулись с гастролей из Самары, а тут нам по голове – Княжин убит! Как убит, почему убит? Никто не знает. А он же Анне обещал в Америку гастроли! Клялся, что уже маршрут с фирмами согласован, и залы готовы, и все в общем тип-топ! Целый месяц нас за нос водил, а ничего, кроме ключа от квартиры, Анне не дал.

– Ключ от своей квартиры Княжин дал? На Мясницкой? – уточнил Сорин.

– Ну да. Приходите, значит, в любое время.

– Анна к нему приходила? Без вас?

– Нет, – уверенно ответил Крикун. – Я ж при ней неотрывно. Квартира у нас общая, но я живу в своей комнате. Меня ее дела не интересуют. Я телохранитель. Специальную школу кончал.

– Ты точнее, Леня, выражайся, – улыбнулся Володин. – Ты – гомосексуалист, поэтому она тебя и не интересует. Я про тебя много знаю. Изучил твою биографию.

– А мне скрывать нечего! – с вызовом ответил Крикун. – Княжина убили, и почему-то слух пошел, будто я это сделал!

– А вы его не опровергали, Крикун! Слух этот! – вставил Сорин. – Он вам значительности и гордости придавал? А сейчас жареным запахло, и вы сами к нам прибежали?

– А что же мне в виноватых ходить, за чужой грех отвечать? – изобразил возмущение Крикун.

– Крикун! – засмеялся Володин. – Ведь сам же пустил слух, что убил Княжина! Сам! Авторитет свой повысить хотел!

– Хорошо, – остановил его Сорин. – Приехали вы утром из Самары, узнали, что Княжин мертв. Дальше.

– А дальше мы решили, что надо поискать у Княжина наш американский контракт! Он же говорил, что готов, что с фирмами связался, все подписано и печати стоят. Мы и пришли, ключ у нее был… Ну, сознаюсь, на дверях какая-то печать висела, я ее аккуратненько снял, стали искать, а не найдя, ушли.

– Так и ушли? И ничего больше?

– Ладно. Я ведь сам пришел, чтобы подозрения с меня снять. Девка там какая-то на кухне торчала. Дал я ей в лоб и ушел.

– И больше ее никогда не видели?

Он явно заколебался.

– Сам себя я топлю, но уж раз пришел… Короче, эта зараза на теплоходе нарисовалась. Начала к Анне приставать. Мы решили, что она нас шантажировать будет, так и оказалось. Там, на теплоходе, поорали, а сегодня она опять к нам явилась.

– Вот теперь все понятно, – сказал Сорин. – И чтобы эту девушку обогнать, ты побежал к нам сам, так?

– А то? Вдруг она меня перед вами убийцей нарисует!

– А хочешь, Крикун, – медленно сказал Сорин, – я теперь тебе расскажу, как по-настоящему дело было? Устроился ты к Корецкой два месяца назад телохранителем. Потому, что больше у тебя никакой профессии нет. Вцепился в денежное место при певице. И чтобы это место за собой закрепить, ты каждый день, каждый час запугивал свою хозяйку. Врал ей, что вокруг нее мафия, что убийцы ей глаз хотят выколоть, лицо кислотой облить, что мафии платить надо, и даже, как я подозреваю, драл со своей хозяйки деньги на эту выдуманную тобою мафию.

– Никакой мафии я не выдумывал! Она есть! Не знаете, а говорите! – Крикун даже привстал от возмущения.

– Быть может, и есть, – согласился Сорин. – Но не думаю, чтобы на тебя она наехала. А вот запугать истеричную молодую женщину тебе было выгодно. Именно за тем, но не за документами, ты потащил ночью Корецкую в квартиру убитого Княжина. Ты-то знал, а она не знала, что после убийства из квартиры все серьезные документы изымают. И потому она через день нам писала заявление об этом контракте. Но у нас никаких контрактов тоже нет. Врал вам всем Княжин. Не было у него связей с заграничными фирмами. А если были, то очень хилые. – Сорин презрительно засмеялся. – На тебя кто, покойный Арончик наехал? В этом ты Корецкую убеждал?

Крикун не ответил, уставившись в стенку, толстая шея его побагровела.

– Так вот, Крикун, используя общую обстановку, запугал ты свою хозяйку насмерть! Так много ей наврал, такого туману напустил, что испугался – а ну как все поверят, что ты убийца?

Володин посмотрел на Крикуна и сказал с ненавистью:

– И пока ты, мерзавец, здесь сидишь и отмываешься, хозяйку твою в больницу отправили с нервным срывом, вот до чего ты ее довел.

Крикун молчал и с шеи багровые пятна переплыли на его лицо.

– И вот в таком раскладе, Крикун, все у нас сходится, – закончил Сорин. – Для этого вы и Арончика из могилы подняли, чтоб на Корецкую страх наводить. Корецкая – женщина истеричная, наивная, жизнь у нее нелегкая, на эстраде утвердиться непросто…

– Утвердилась бы она со своим голосишком на эстраде, если бы не сестра! – пренебрежительно покривился Крикун. – Таких, как Анька, певичек – на копейку дюжина! Сестра ее толкает.

– Какая сестра? – спросил Сорин просто так, для уточнения любого возникающего факта.

– Да сестра ее, Локтева-Дворецкая, в Госдуме заседает!

Вот так номер!

– Подождите! Светлана Дмитриевна Локтева-Дворецкая – сестра Корецкой?

– Да ясное дело! Они всю легенду придумали! Вместо Дворецкой стала Корецкой! И будто бы она с Урала сюда приехала! А она просто в психушке долго лечилась, а потом петь захотела! Это многие делают! Одни для понту рисуются, что в лагерях сидели, те под блатных на сцене поют, другие из себя изображают, что они французы или в Америке родились – эти по-английски распевают. Из Сибири появиться очень модно. У певца на эстраде имидж должен быть. Это правило такое – чем больше пыли да скандалу – тем лучше!

– Поговори с ним, – бросил Сорин майору. – Мне по делам выйти надо.

Володин понял и с мрачным видом достал из стола лист бумаги – будто собрался писать протокол. А может, действительно, решил окончательно добить зарвавшегося телохранителя.

Сорину требовалось остаться одному, чтобы продумать цепочку внезапно выстроившихся фактов. Локтева-Дворецкая – сестра Корецкой. Княжин убит в день, когда Корецкая была в Самаре. Локтева настолько знала Княжина, что якобы воспитывалась у него на коленках. Можно предположить, что своим письмом (якобы написанным мамой) Локтева прикрывала… Кого – сестру или себя? Информации для вывода не хватало.

Он вернулся в кабинет и от дверей прервал вопросы Володина.

– Крикун, когда начала свою эстрадную карьеру Корецкая?

– Два года назад. Побольше немного. Болела она, лечилась по санаториям. Никто ее здесь не знал. Потом вышла, захотела петь. Сестра поначалу была против как будто бы, потом составили эту легенду, и, чтобы никто не придирался, они скрывают свое родство. И про уральское происхождение придумали.

– А Княжин стал работать с Корецкой когда?

– Да в апреле! Считайте, месяц назад. Сам ей предложил, Анне. Гастроли в Америке пообещал.

– И ключ от своей квартиры в знак доверия дал?

– Ясное дело.

– А сестра об этом знала? Что Анна начала работать с Княжиным?

Лобик Крикуна избороздили морщины.

– Сначала, пожалуй, не знала. Сначала даже я не знал.

– Локтева много помогала сестре?

– Много… Втихую, но много. Эти гастроли в Самару, к примеру, она организовала.

– В Самару?

– Я ж говорил! Это ж мое алиби, что я Княжина не убивал!

Потом Крикун нехотя признал, что девчонка, которой он врезал «промеж рогов» на квартире Княжина, достала Корецкую на теплоходе. Требовала какую-то кассету и намекала на шантаж. И Крикун объявил для Корецкой, что эта девка из могучей мафии, из банды Арончика. Но куда она неожиданно делась с теплохода, он, Крикун, не знает. Утром сообщили, что какая-то красотка спьяну упала за борт. Трое свидетелей, трое уважаемых мужчин, с которыми Крикун провел ночь, полную любви и неги, подтвердят его алиби.

– Пидор, шантажист и вообще мразь, – подвел итог его портрету Володин. – Пшел вон отсюда. Пусть с тобой твои хозяева разбираются, а нам ты больше не нужен.

Крикун выскочил на ночную улицу, не зная, радоваться ли ему столь легкому освобождению или горевать, поскольку самые большие неприятности, вполне вероятно, впереди. Когда он побежал каяться в милицию, то предполагал, что задержится там как минимум суток на трое, а то и побольше. За это время ситуация утрясется, и он вернется на свободу чуть ли не героем, сочинит для своих работодателей красивую легенду, расскажет, как мастерски обманул всех мильтонов, и за деяния эти потребует повышения ставки. Теперь ситуация изменилась.

Озабоченный всем этим, он сел в свою машину, не проверив секретных контролек, установленных, чтобы знать, залезал ли кто в его авто…

Он посидел с минуту за рулем, не включая мотора и тупо гладя на пустой пролет улочки. Следовало ехать и каяться теперь уже другим. Предварительно можно было поговорить по телефону из машины, но такой звонок может быть расценен как спекулятивная торговля, лучше было открыто и искренне нести свою покаянную голову на плаху.

Он включил мотор. Вдруг сквозь мягкий звук двигателя он услышал ритмичное попискивание, словно спутник из поднебесья подавал ритмичный сигнал.

На мгновение Крикун оледенел, потом торопливо выключил мотор. Двигатель стих, а сигнал продолжал звучать, отмеряя секунды! Крикун понял, что это последние секунды его жизни. Он рванул ручку двери, навалился на нее плечом – дверь оказалось намертво заблокированной. Он перевалился через сиденье к задним дверям, но и те не открывались. В полном отчаянии и панике Крикун ударил кулаком в ветровое стекло и тут же вспомнил, что сам же неделю назад настоял на установке бронированных стекол.

Насмешливый сигнал продолжал звучать. Крикун метался в машине, словно мышь в консервной банке. Это конец, ни воплями, ни стонами делу не поможешь.

Как за последнюю соломинку он схватился за телефонную трубку и нажал на кнопку памяти аппарата. Через секунду прозвучал сигнал соединения, а потом ясный женский голос произнес:

– Слушаю.

– Хозяйка! – завопил Крикун. – Прости меня, прости! Я ж, как собака, у вас на привязи. Я же так, пошутил просто!

– Пошутил, гаденыш? – Голос был лишен окраски, и даже бранные слова звучали холодно и без напряжения. – Значит, ты пошутил, а Анна опять в психушку отправится? Тебя два месяца назад для этого на работу взяли?

Крикун зарыдал, а надо было что-то складно говорить, потому что неторопливый сигнал из-под капота продолжал отмеривать последние мгновения его жизни.

– Прости, хозяйка! – завыл Крикун. – Я для вас все сделаю, кого хоть зарежу, задушу, в огонь прыгну!

– В милиции много натрепал?

– Нет, нет! Только о своих делах! Только про свои подлости! Ни про кого больше не говорил!

Крикун цеплялся за свою жизнь и даже не понимал, продолжает ли он по привычке врать или говорит правду.

– Я у вас бесплатно до конца работать буду, рабом буду!

В трубке молчали секунд десять, которые показались Крикуну вечностью.

– Ладно, стервец. Будем считать, что урок ты получил. Включи магнитофон и вылезай через правую боковую дверь. Может быть, успеешь.

Крикун включил магнитофон, рявкнула музыка, щелкнул разблокированный замок в двери, Крикун плюхнулся на тротуар, вскочил и побежал, не оглядываясь.

Врыв прозвучал секунд через пять. Крикун упал не от удара взрывной волны, а от страха. Он лежал на тротуаре плашмя, и упавшее рядом колесо Крикуна не задело. Привстав на четвереньки, Крикун добрался до ближайших дверей, притулился в уголке, сжался в комок дрожащей плоти и так сидел долго, пока на улице не началась суета.

Ему и в голову не пришло идти и признавать машину своей, домогаться компенсаций. Неприметной тенью он исчез из переулка, на метро доехал до родительского дома, ничего не объясняя близким, забрался в свою комнатушку, впервые в жизни выпил поллитра водки и тут же отключился. Последнее, о чем он успел подумать перед тем, как вырубился, была мысль о том, что он остался не только без машины, но и без работы, его никто теперь не возьмет охранником, а в грузчиках и дворниках ему не позволяла трудиться фанаберия. Оставалось одно – ползти на карачках к своим хозяевам, лизать сапоги и умолять их оставить у себя на самой ничтожной должности.

В десять часов утра на всех трех этажах особняка, занимаемого фирмой «Граммофон XXI век», включилась внутренняя трансляция и непривычно строгий, напряженный голос Агафонского произнес:

– Господа! Говорит генеральный директор фирмы Агафонский. Прошу прослушать сообщение. Где-то в архивах нашей фирмы, быть может, в чьем-то столе или портфеле, на складе или в видеотеке находится кассета с записью шести песен с танцами провинциальной безвестной певицы. Кассету необходимо срочно найти, либо нам грозит очень серьезными неприятностями такая солидная и могучая организация, как Московский уголовный розыск. Со своей стороны гарантирую нашедшему кассету премию в размере ста долларов США. Кассета может быть маркирована именем Надежды Казанской или Илии Казановой, но это необязательно, быть может, вообще без маркировки. Уточняю – кассету работает девушка лет двадцати, высокая, русая, с приятным русопятым лицом, кассету передал на фирму покойный Княжин. Все текущие дела отставить.

Сообщение Агафонского Анна Корецкая и Сакта услышали в кафе фирмы.

– Опять эта сука прыгает поперек дороги! – воскликнула Корецкая. – У меня через полчаса запись нового альбома, а теперь за эти сто баксов все они ринутся искать эту гребаную кассету. Жалко, что эту стерву не потопили тогда на теплоходе!

Сакта ответила равнодушно:

– Опять ты психуешь. По-моему, она тут ни при чем. Это копают дела Княжина. И жил, как мерзавец, и умереть не мог так, чтобы оставить людей в покое.

Звукорежиссер фирмы Коля Колесников услышал сообщение своего шефа, когда стоял перед зеркалом в кабинете и зачесывал волосы на ухо, которое уже зажило, но от ушной раковины осталась только половина. Он знал, что из-за этого его уже прозвали на фирме «Корноухим», но не обижался. За его отважные действия Агафонский выдал ему премию, а красавица Нина Бескудная прилюдно назвала его «единственным на фирме настоящим мужчиной». Он припомнил, что какая-то кассета в шесть песен с танцами рослой и немного нескладной девчонки месяца два-три назад была. Что ее принес Княжин. Сто баксов есть сто баксов, и в жизни они никогда не помешают.

Коля спустился на второй этаж в кабинет, где взорвалась граната. Следы от взрыва еще оставались. Окна были забиты деревянными щитами, порядка в кабинете почти не наводили. Из шкафа, где хранились кассеты, все вывалилось на пол – пластинки, компакт– диски, кассеты. За месяц ни у кого не дошли руки навести порядок. Коля вздохнул и принялся разбираться в пыльном хламе.

В полдень на студию приехали шумные «Мятежники», сперва устроили скандал по поводу того, что им было назначено прослушивание, а теперь из-за какой-то ерунды отменяется. Но, узнав, в чем суть дела, Новиков и Галиев подтвердили, что такую кассету они видели и слышали здесь, в стенах фирмы.

Агафонский поднял стоимость призового фонда до двухсот долларов.

В конце рабочего дня Коля Колесников из общего хлама в разбитом кабинете нашел и отобрал четыре немаркированных видеокассеты. В своем кабинете он принялся запускать их одну за другой на видеомагнитофоне. На первой работал совершенно бездарный ансамбль – исполнял популярные мелодии на ложках, бутылках, пилах и прочих бытовых предметах. Вторая кассета выдала изображение мужчины за сорок лет, который игриво исполнял молодежные песни. Третья кассета имела титры: «Город Челябинск. Оркестр «Пельмени», солистка Надежда Казанская». После титров пошло шесть песен с танцами.

Колесников отнес кассету Агафонскому, и тот, забыв выплатить приз, помчался к следователю прокуратуры Сорину. Вместе с ним они приехали на телевидение в Останкино и после длительных переговоров, стонов и взаимных оскорблений удалось договориться, что одну песню из кассеты вставят в субботнюю передачу «Утренняя почта», другую, тоже в субботу, в программу «Молодая эстрада России», а третью песню с трудом воткнули в уже собранную передачу «От самодеятельности к профессии» на воскресенье, в полдень. Руководители всех трех программ сказали Сорину, что его протеже, хоть и обладает определенными способностями, но демонстрировать ее по Российскому телевидению еще рано. Сорин, в свою очередь, весьма прозрачно намекнул им, что он вовсе не пробивает и не раскручивает означенную певицу, а дело это связано с убийством на прошлой неделе крупнейшего банкира. Фамилия банкира на телевизионщиков произвела сильное впечатление, и они примолкли.

Авральное состояние на фирме «Граммофон XXI век» было отменено, Коле Колесникову была торжественно вручена премия. Агафонский сказал при этом, что пора наводить в делах порядок, иначе они запутаются насмерть в талантах и бездарностях, отчего последние прорвутся к незаслуженной славе, а скромные таланты останутся на задворках.

В пятницу Володин вызвал к себе Штрауса, почесал себе макушку и сказал:

– Ты в прошлые воскресенье и субботу отдыхал?

– Нет, – ответил Штраус.

– В эти выходные тоже не передохнешь. С полудня субботы и до вечера воскресенья, а может быть и много позже, придется нести службу в фирме «Граммофон». Девчонка кинется за своей кассетой. Скромно, без всякого шума, возьмешь ее и привезешь сюда. В помощь тебе, на подсмену, два человека. Ночью там торчать не надо. Девчонку ты знаешь. На телевидении, она может туда кинуться, тоже будет человек.

– Но, может, она и не увидит передачи? – озаботился Штраус.

– Может быть. Но Всеволод Иванович считает, что увидит. Он же считает, что злонамеренные люди могут вести за Казанской опасную охоту.

В эту же пятницу, но уже вечером профессиональный убийца – он любил, когда его называли Киллером, – получил заказ на очередную работу. Таких заказов он не любил – срочно, без подготовки, без конкретного определения объекта. Наводка на цель тоже была довольно неопределенной. Но Киллер крупно проигрался в казино, настолько, что пришлось продавать автомобиль. При всем риске Киллера успокоили, что цель не охраняема, не вооружена, нападения не подозревает.

Киллер знал, что заказ получил по цепочке через третьи руки, если не через четвертые. Дело ему не нравилось, но гонорар предлагали очень высокий.

Он поужинал в кругу семьи, сказал жене, что дела требуют его присутствия в Москве, поскольку они – строители – поговорить с начальством из министерства спокойно могут только по выходным. Вечером он вылетел в Москву.

Его встретили во Внуково, и серенький невзрачный человек уточнил задание. После уточнения Киллер хотел отказаться от работы на месте. Ни фотографии цели, ни точного времени не указали. От полудня субботы до вечера воскресенья требовалось ожидать цель в указанном месте. Киллер бы отказался, но ему тут же выдали аванс, и сил не было отвести руку с пачкой зеленых, хрустящих купюр. Киллер принял аванс и револьвер с глушителем.

Около полудня он без труда нашел особняк, который занимала фирма грамзаписи «Граммофон XXI век». Он знал, что ждать ему, быть может, придется долго, но он был очень терпелив. Велено было занять позицию возле бюро пропусков. Если явится девушка и будет требовать пропуска на имя Казанской Надежды (возможно – Казановой Илии), если будет утверждать, что ей нужно срочно пройти, выждать момент и выполнить свою работу. Его предупредили, что девушка может и не прийти, аванс остается за ним. Этот вариант Киллера устраивал больше. Задание не нравилось ему своей неконкретностью и тем, что выполнять его, судя по всему, придется среди толпы. Но у него и специализация была такая – делать свое дело не в подворотнях и парадных, а на улице, в ресторанах, в поездах, среди людей. При этом он чаще использовал холодное оружие, которым владел в совершенстве.

Джина проснулась около десяти утра, долго потягивалась на кровати, издавая сладостные стоны, потом принялась делать то, что она называла утренней зарядкой, и только после душа обнаружила, что Нади дома нет. На столе лежала записка.

«Джина! Я вдруг вспомнила, что я скверная дочь. Пошла на рынок и на почту, чтобы отправить матери какую-нибудь посылку, у нее на этой неделе день рождения. К обеду приду, сообрази что-нибудь особенное.

Илия».

Джина автоматически включила телевизор, без фона которого и жить не могла, побродила голой по квартире, прикинула, чего бы сообразить к обеду «эдакого», но ничего лучшего, чем отправиться обедать в ресторан, не придумала. Благо денег, хоть и маловато, но все же оставалось, на обед в кабаке хватит, а там Бог даст день, Бог даст хлеб.

И оказалось, что Бог ее молитвы услышал. В дверях прозвучал энергичный звонок, Джина нырнула в халат, метнулась в прихожую, распахнула дверь. Афанасий, загоревший, бодрый, веселый, ввалился в квартиру.

– Привет, дорогуша! – заорал он. – А ты почти голенькая, к работе готова! Молодец, сейчас и разомнемся! А где Надя?

Джина завизжала, кинулась ему на шею – от Афанасия пахло дымом костров, ружейным порохом и кровью, как то и положено путешественнику.

– Пошли в койку! – взвизгнула Джина. – А Надька сейчас придет! Никуда не денется.

Афанасий сбросил на пол с плеч здоровенный потертый рюкзак, схватил Джину на руки и понес в комнату. Но когда он брякнул ее на диван, из динамиков телевизора вдруг зазвучал знакомый голос с чуть искусственной хрипотцой.

Джина дернулась и повернулась к экрану.

На экране пела, слегка пританцовывая, Надя Казанская, а может, уже Илия Казанова.

– Надька! – заорала Джина. – Ты посмотри!

– Вот это да! – поразился Афанасий. – Так она сейчас на студии?

– Да нет, это запись! Кассета ее чертова нашлась! Ну, теперь Надежда полезет в гору! Вот уж сюрприз так сюрприз!

– Кому сюрприз, а кому слезы, – заметил Афанасий, не скрывая завистливого огорчения. – Теперь я ее под одеяло ни хрена не заволоку! Другого полета птица получилась. Кусай, Афанасий, локти, соси морковку.

– Подожди, подожди, она своего слова не нарушает, свое получишь.

Джина внимательно дослушала программу до конца и выяснила, что всех певцов сегодня представляла фирма «Граммофон XXI век».

– Идея, Афоня! – закричала ока. – Сделаем Надьке подарок! Сделаем девочке уважение! Узнаем, как туда кассета попала, и добудем ей эту кассету! Без нее у Надьки просто жизни нет. От такого подарка она, Афоня, просто с копыт упадет.

– В кроватку? – с надеждой спросил Афанасий.

– Да хоть в кроватку! Помчались!

На всякий случай Джина отыскала паспорт Надежды, и они выскочили на улицу. Машину они подхватили сразу. Правда, Джина не знала, где находится фирма «Граммофон», но водитель оказался джазовым фанатом.

Минут через двадцать остановились у солидного особняка, правда, окна второго этажа была забраны фанерными щитами.

– Держись уверенно! – приказала Джина Афанасию. – Надька с ума сойдет от счастья! Столько из-за этих кассет натерпелась! Иди за мной.

Почти бегом они ворвались в холл студии, и Джина закричала:

– Я – Казанская! Отдайте мою кассету! Сейчас по телевизору показывали! Вы у меня ее украли, я на вас в суд подам!

– Вас ждет в своем кабинете генеральный директор, – вежливо сказал проинструктированный дежурный. – Прямо по коридору, по лестнице на второй этаж, там его кабинет. Наш босс, Агафонский Евгений Андреевич.