Текст книги "Кровавое шоу"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Судя по всему, Княжин расстался с жизнью часов около восьми-девяти вечера. А в полночь, вернее слегка за полночь, на кухне кто-то спокойненько пил чай и лопал сливочный торт. Чайник был еще теплый, когда бригада сюда приехала. Температура воды около тридцати двух градусов! На чашке следы помады и четкие отпечатки пальцев. Расчески на подзеркальнике все чистенькие, но в одной несколько светло-русых, явно женских волос. На бутылке, из которой Княжин принял вино с наркотиками, нет даже его следов пальцев – вытерты. Смесь чрезвычайной аккуратности и полной безалаберности. Кроме того…

– Не перегружай меня деталями раньше времени, – сварливо остановил его Сорин. – Сделай вывод.

– Вывод простой. После убийцы сюда проникла девица с железными нервами, попила чайку с тортиком и исчезла.

– А картина самого убийства? – спросил Сорин, хотя при следах мощного наркотика в бутылке она была стандартной, до злобной скуки знакомой.

– Опоили наркотиком, – пожал плечами Седов. – Положили в кровать. Выстрелили в череп. Вложили в руку пистолет. Что с вами сегодня, Всеволод Иванович?

– Настроение поганое, – качнул головой Сорин. – А скверно то, что без причин. Характер портится, к старости дело идет.

– Не путайте меня! – дернулся Седов. – Ваши пятьдесят еще далеко не старость! Просто вас злит, что следствие по делу Княжина будет складываться не из будничной, спокойной и обдуманной работы, а пройдет в сопровождении газетных истерик, пресс-конференций, всяких запросов и прочей мутотени. Сообщения в прессе, которые выжмут из следствия журналисты, никому, кроме преступников, не помогут.

– И то правда. – Он передернул плечами, словно пытался взбодриться и вернуть себе боевую форму. – Так где там Володин? Попробуем устроить мозговую атаку.

Но майор сам появился в кабинете, предупредительно пропустив впереди себя пожилую женщину, на руках у которой сидел ушастый рыжий спаниель и вертел из стороны в сторону носом.

– Всеволод Иванович, – сказал Володин. – Судя по всему, мы имеем в лице Анны Николаевны первого и весьма толкового свидетеля.

– Это не я, это Джина, – улыбнулась женщина, и стало ясно, что спаниель – единственная отрада одинокой старости.

– Анна Николаевна, – с непривычной мягкостью и вежливостью обратился Володин к женщине. – Присядьте и спокойно, толково, так же, как вы рассказывали мне, перескажите свое сообщение Всеволоду Ивановичу. Он у нас главный.

Женщина присела, положила собаку на колени и заговорила ровно, толково, хорошим языком. Сорин подумал, что лет тридцать своей жизни она проработала в школе и вела там русскую литературу или историю.

– Мы живем на четвертом этаже. Мы на сегодняшний день – это, к сожалению, только я и Джина. Она хорошая собака, правда, слегка избалованная, но это не ее вина. Спит она у меня в прихожей, у самых дверей, а поскольку в генетический код ее заложен охотничий инстинкт, то она предельно чуткая.

– То есть реагирует на всех, кто идет по лестнице? – уточнил Сорин.

– Совершенно правильно. Люди в основном пользуются лифтом, не берегут свое здоровье, а на лифт Джина не реагирует. Но, стоит кому-либо в любое время суток пойти по лестнице, Джина это фиксирует как непорядок в жизненном укладе. Начинает тявкать и суетиться. Теперь я буду краткой, но вступление было необходимо.

– Ничего, Анна Николаевна, время у нас есть, – сказал Сорин, смекнув, что если эта внимательная женщина сообщит какую-нибудь вовсе незначительную, крошечную деталь, то она будет абсолютным фактом, а не выдумкой тех свидетелей, которым жуть как хочется быть в этой роли, хотя проснулись они через час после свершения преступления.

– Сегодня ночью Джина поднимала меня дважды, – неторопливо продолжала Анна Николаевна и слегка засмущалась. – Видите ли, преступность у нас разгулялась, время тревожное, у меня ценностей больших нет, да и жизнь идет к закату, особенно за нее дрожать не приходится, но я привыкла к порядку. Просто к порядку и ничего более. Если Джина ночью лает, значит, на лестнице кто-то есть, значит, это беспорядок. Короче, в первый раз я выглянула на площадку после полуночи, было примерно двенадцать сорок, двенадцать пятьдесят. Ничего я не увидела, но мне показалось, что кто-то быстрым, легким, почти неслышным шагом взбежал наверх и стукнула дверь. Может, на шестом, может, на седьмом этаже, точно не скажу. Через час Джина снова заволновалась, я опять вышла на площадку и успела заметить, как ниже по лестнице спускается молодая девушка с чемоданом… Вам ведь нужен портрет? Боюсь, что помочь не смогу. Я видела ее сверху и со спины. Одета – джинсы, кроссовки, рубашка, куртеночка зеленовато-бежевого цвета. Огненно-рыжая! Просто пожар на голове. Чемодан – большой, какой-то нелепый, я бы сказала провинциальный. Я подумала, что она очень отважна – ночью появляться по нынешним временам с чемоданом на улицах Москвы, это, простите, надо иметь мужество и отвагу солдата или попасть в совершенно безвыходную, отчаянную ситуацию.

– Но, может быть, просто глупость? – улыбнулся Сорин.

– Да, – согласилась она. – Или незнание обстановки. Вот и все. Сколько бы вы мне еще вопросов ни задавали, ничего нового я не скажу.

– Подождите минутку, – сказал Сорин. – Я просто отпускать вас не хочу, мерзкие физиономии коллег так надоели, что пропадает всякое желание работать… Володин, вот что сделаем… Час ночи, девчонка с чемоданом на Мясницкой… Явление, скажем так, забавное.

– Понял, – подхватил майор. – Такая фигура могла привлечь патрульную машину. И вообще с этой дамой что-то могло произойти и даже наверняка произошло. Обзвоню ближайшие отделения милиции.

Он быстро прошел на кухню к телефону.

– Какого роста была девушка? Примерно?

– Высокая. Но не слишком. В баскетбольную команду ее бы не взяли. Думаю, где-то около метра семидесяти пяти. Ваши службы ее быстро найдут. Такой рыжей гривы в Москве не часто…

– Мог это быть парик? – прервал ее Сорин, и она засмеялась.

– Господи, какая я все же дура! И еще учила чему-то детей в школе двадцать восемь лет! Конечно же, парик! Отличный заграничный парик!

Внимательно слушавший ее Седов тут же подскочил к письменному столу, выгреб из ящика с полдюжины париков и вывалил их на ковер.

– Из таких?

– Пожалуй. Во всяком случае, из этой коллекции.

Совершенно очевидно, что она рассказала все, что видела, однако Сорин с тоской подумал, что придется расспрашивать ее в расширенном диапазоне, придется выжимать из нее информацию, поскольку она пока единственный свидетель, жилец этого дома и, судя по всему, многолетний. Вот и получалось, что человек пришел добровольно, из чувства гражданского долга, а сейчас его начнут допрашивать, вытягивать не только факты, но и предположения о жизни соседа. Сорин всегда ненавидел эту фазу расследования, когда методика дознания заставляла людей говорить то, что им совершенно не хотелось, не согласовывалось с понятием их совести и попросту порядочности. Но другого пути нет.

Чувствуя, как его корежит от собственных слов, Сорин спросил небрежно:

– Вы давно живете в этом доме, Анна Николаевна?

– Всю жизнь, – с готовностью ответила она.

– А Княжин?

– Лет тридцать из своих пятидесяти.

– Были знакомы?

– Не более того, как знакомы соседи. Чуть больше, быть может.

– Какой у него был круг знакомств?

Она засмеялась.

– Боже, о чем вы спрашиваете?! Человек в эстрадном мире! Порой у нас на дворе, можно сказать, были целые демонстрации! Весь эстрадный бомонд наведывался к нему в гости! Легендарная Алла, бессмертный Иосиф! Днем видишь их у нас внизу, а вечером – поют по телевизору. Про двор я говорю в том смысле, что выгуливаю собаку, ну и невольно вижу, кто приходит, кто уходит.

– Понимаю. В последнее время кто посещал Княжина… Как бы сказать, чаще всех?

– У него все время менялись те, кого он патронировал… В последнее время, – она слегка замялась. – Пожалуй, чаще других были люди из фирмы грамзаписи «Граммофон XXI век», руководит очень известный в Москве человек, Агафонский… Из ансамблей, насколько я понимаю, Аким Петрович ныне раскручивал… Мерзкое слово, правда, – раскручивал?

– Да уж. Механическое.

– Так вот, Княжин раскручивал «Мятежников», очень хорошие ребята. В отличие от других хотя бы пристойно выглядят на сцене. Не делают этих мерзких телодвижений… Месяц назад зачастила было Виктория, знаете, эта дива с черной гривой волос, чрезмерно патриотичная.

– Знаю, но плохо, – сознался Сорин.

– Еще приходила восходящая звезда из Прибалтики, как ее, – женщина неожиданно смутилась до легкого, светло-розового старческого румянца. – Видите ли, я, к сожалению, начинаю сплетничать. Аким Петрович был неуемен как… мужчина, вы меня понимаете? И часто невозможно было определить, приходят к нему девушки по работе или… В общем, эстрадный мир был его жизнью. Виктория не появляется уже с месяц, видимо, разругались, я даже слышала, что дело дошло до суда. Зато неделю назад чуть не каждый день приезжали ребята из ансамбля «Золотой колос», они поют в стиле кантри.

Сорин удивился:

– Вы хорошо знаете нашу эстраду?

– Да, – она снова смутилась. – Я только два года как на пенсии. А когда работала педагогом, то пыталась понять, чем живет сегодняшняя молодежь. Чтобы понять ребят, скажем, моего поколения, нужно было знать футбол, бокс, конечно, кино. Теперь, чтоб докопаться, чего сегодня хотят и чем живут юноши и девочки, надо знать эстраду. Я была излишне старательным педагогом и утонула в этом мире с головой. На концерты, конечно, не бегала, там ужасная атмосфера, но следила за эстрадными новостями достаточно внимательно. Княжин иногда помогал мне ориентироваться.

– Вы просто неоценимы для нас, – сказал Сорин, слегка улыбнувшись.

– Не думаю. Мои знания чисто формальные. А чем и как живут музыканты – это сложный, запутанный и порой жутковатый мир. Вы же слышали, многие употребляют наркотики, пьют, да и с моралью, с моей точки зрения, у них не все красиво.

– Простим им это. Профессиональная специфика, – заметил Сорин, а учительница вздохнула.

– На специфику профессии можно много что списать. Вы ведь, наверное, списываете со счетов совести, когда вам приходится убивать людей?

– Да, – ответил Сорин. – Списываю.

Он с неприязнью подумал, что многие из таких вот чистеньких, интеллигентных старушек уверены, что у каждого работника правоохранительных органов руки непременно в крови. Пусть так – не переубедишь.

Из кухни появился Володин, и по его сияющему лицу следователь понял, что у оперативника появились неожиданные и радостные новости. Сорин хотел подкинуть ему и свои, чтоб майор имел представление о фигурантах начального этапа расследования. Он громко и отчетливо, в расчете на Володина, подытожил:

– Итак, Анна Николаевна, если я вас правильно понял, то в последнее время наиболее частыми посетителями у Княжина были солистка Виктория, деятели фирмы «Граммофон XXI век» во главе с Агафонским, рок-ансамбль «Мятежники», группа «Золотой колос» и еще прибалтийка, как вы се назвали?

– Прибалтийка? Ах да, ансамбль «Сакта», и она тоже Сакта. Но, Всеволод Иванович, была масса и других людей, порой просто проходной двор! Так что иногда Княжин сбегал от них и месяцами жил на даче, адрес ее держал в секрете.

Сорин подумал, что про дачу им уже известно и сейчас там идет тщательный обыск под прокурорским надзором.

– Если нам еще понадобятся ваши знания эстрады, Анна Николаевна, вы не будете так любезны просветить темных милиционеров? – и тут же получил твердый отказ, который его смутил.

– Больше я не хочу с вами общаться, Всеволод Иванович. Я сообщила вам факты, которые должна была сообщить. А вы, со своей стороны, начали выпытывать сведения… как бы сказать, унизительного для меня свойства. Сейчас я чувствую себя этакой стукачкой. Простите, но мне неприятно.

– Извините, такова наша работа, – Сорин потерялся, хотя нередко сталкивался с подобной ситуацией. Доносительство – позор для российской интеллигенции еще больший, чем ябедничество в детской среде или стукачество среди уголовников.

– Ничего, – ответила учительница, подхватила свою собаку и поднялась с кресла. – Я сама виновата. Пришла без вашего зова, вот и окунулась в грязь. Ох, извините.

– Ничего, грязь – это наша работа. Мы в ней с удовольствием купаемся, – выдавил из себя улыбку следователь, хотя выражаться ему хотелось крайне неприличными словами.

Она ушла, и Сорин не мог понять своего отношения к Анне Николаевне Дворецкой, заслуженной, хорошей учительнице, любительнице современной эстрады.

Он повернулся к Володину, тот едва дождался, чтобы сообщить:

– Фантастическая удача, какая выпадает сыщику раз в жизни!

– Что такое? – подозрительно спросил Сорин.

– Мужики из Сокольнического отделения милиции засекли эту рыжую! Взяли ее в парке, где она грелась у костра! Взяли вместе с чемоданом, но потом она сбежала!

– Как сбежала? – удивился Сорин, а появившийся Седов захихикал от удовольствия – он наслаждался, как гурман, нелепыми проколами в работе коллег.

– А вот как! Попросилась в туалет и вместо туалета дернула на улицу. Не догнали.

– Так в чем же тут удача?

– Так чемодан в наших руках! Я велел его сюда везти! Сейчас прибудет.

– С чемоданом не ходят убивать, – сказал Сорин. – Ладно, покопаемся в чемодане, может, что и прояснится.

Утро Надя провела на Курском вокзале, умудрилась там приспнуть в кресле, ей приснилось, что за ней по улицам Москвы гонится окровавленный Княжин, а за ним целый отряд милиции. Когда она проснулась от громкого голоса вокзального информатора, то подумала, что сон ее весьма недалек от действительности. Княжин, понятно, гнаться за ней никак не мог, а вот про милицию этого не скажешь.

Но за что? – вдруг пришло в голову Наде, – за что, собственно? Княжина она не убивала. Сокольники не подожгла, а побег из милиции, в общем-то, не преступление! Она же сама и есть первая страдалица – имущество утеряно, дороги в будущее обрезаны (непутевый Княжин, нашел время стреляться!), ночлега нет, деньги на излете, даже зонтика нет, а ну как дождь по пойдет? Но самое безобразное, что не было видеокассеты, с которой можно было начинать хоть сколь разумные первые шаги. Показать ее на телевидении, найти спонсора, сходить, предположим, к землячке Анне Корецкой, певице уже с некоторым именем, – обе с Урала все-таки… Кассета – это Надино профессиональное лицо, которое можно предъявить разом! И ее, эту кассету, надо было во что бы то ни стало найти.

Надя купила пирожков в ларьке и, пока жевала, сообразила, что поиск в квартире Княжина она вчера устроила пустяковый, торопливый, слишком обрадовалась паспорту. А кассета наверняка там. Вернуться и поискать снова? Наплевать, что в спальне лежит Аким Петрович, он помешать никак не может.

Нет, вдруг пришла иная мысль, в квартире своей Аким Петрович отнюдь не одинок, там сейчас располным-полно милиции, поскольку эта дамочка, которую Надя ночью перепугала по телефону, наверняка навела шухер на всю московскую милицию, и сейчас они там вокруг Княжина колдуют.

А вот к вечеру труп увезут и милиция уберется восвояси!

Все это можно проверить, подумала Надя, телефон Княжина она помнила.

Чемодан привезли через час, его сфотографировали со всех сторон, словно красавицу фотомодель, и попытались сделать дактилоскопию, но это мероприятие оказалось безнадежным – весь он был заляпан стертыми, смазанными отпечатками. Потом за чемодан взялся эксперт Седов, и старик заурчал над своей добычей, словно кот, дорвавшийся до жареного куренка.

Он аккуратно принялся выкладывать на стол ничем не примечательное барахлишко. Обычные вещи, и если что-то и вызывало недоумение, то только три кирпича, обмотанных в газеты. Три здоровенных, серовато-желтых кирпича.

Все смотрели на них так, будто в кирпичах таилась разгадка если не мироздания, то тайна смерти Княжина.

– Что это? – спросил Сорин.

– Кирпичи, Всеволод Иванович, – хихикнул Седов.

– Вижу, что кирпичи! – разозлился Сорин. – Но зачем ими чемодан набивать?! Я выйду на улицу и дюжину таких найду!

– Не сердись, Юпитер, – улыбнулся Седов. – Вопрос предельно ясен. Имеем багаж девчонки-провинциалки. Дешевое белье, зонтик, плащ – приехала покорять Москву. Документы, деньги, видать, таскает на животе или в лифчике.

– А кирпичи? – обиделся Сорин. – Это зачем?

– А! Кирпичи?! – Седов зашелся в самодовольном смешке. – Кирпичи, я полагаю, ей подсунули провожающие. В шутку или от зависти перед ее прекрасным московским будущим. Чтоб не забывала родные края. Вот и все. Иного объяснения нет.

– Икона ценная? – буркнул Сорин, ни на кого не глядя.

Седов взял кончиками пальцев икону, повернул ее к свету.

– Нет. Конец прошлого века, ничего выдающегося, – он положил икону на стол. – Но в вещах чего-то не хватает. Да! Одно приличное платье и хорошие туфли должны быть! Без этого в Москву провинциал не едет!

На письменном столе мелодично прозвенел телефон, все переглянулись, и Сорин взял трубку.

– Слушаю, – сказал он.

– Это милиция? – прозвучал напористый девичий голос.

– Это квартира Княжина, – осторожно ответил Сорин. – Вам Акима Петровича? Что ему передать?

– Ай, перестаньте лапшу на уши вешать! Ему уже ничего не передашь! Это милиция, да?

Сорин напрягся. Он заметил, как майор скользнул из комнаты и тут же за ним захлопнулась дверь. Следовало хотя бы тянуть разговор, если из него ничего нельзя было получить существенного.

– Да. В общем, это милиция…

– Вы уже приехали, да? А вы мою кассету не нашли?

– Если вы скажете, какую кассету, то мы поищем, – мягко и неторопливо ответил Сорин. – Найдем и тут же вручим вам.

– Да вы увидите, как поставите на видик, там одна девушка песни поет и танцует. Мне очень, очень нужна эта кассета!

– Тогда приезжайте… Мы поищем вместе.

– Нет… – ответила собеседница неуверенно. – Я так не хочу. Если кассеты еще нет, то я не хочу. Опасно с вами дело иметь. Вы меня в тюрьму посадите, знаю.

– Послушайте, знать вы ничего не можете, а помочь нам – это в ваших силах. А мы поможем вам.

– Ой, какой хитренький! Это все только разговоры милицейские! Говорите со мной сейчас, а сами небось рыщете изо всех сил, по какому телефону я звоню! Знаю я ваши закиндончики!

Девчонка угадала – именно за тем и вылетел из кабинета Володин.

– Так нашли кассету или нет?

– Какие-то кассеты нашли. Но мы не знаем, что вам надо.

– Значит, не нашли! Мою бы вы запомнили. Ну, тогда…

– Послушайте, это очень важно, – заторопился Сорин. – Когда вы вошли в квартиру, дверь была закрыта или открыта? Свет горел?

– Что вы из меня дуру делаете? Я с вами болтаю, а ваши гончаки уже сюда мчатся, чтоб меня схватить! Прощевайте!

– Подождите! – крикнул Сорин. – Вы хотите получить свою кассету или нет?

– Хочу…

– Тогда запишите мой телефон. Сорин Всеволод Иванович.

– Говорите, я запомню. И быстрее, брошу трубку и убегу.

Сорин продиктовал телефон, стараясь придумать, чем еще придержать девчонку у телефона. Но она бросила коротко:

– Спасибо, буду звонить. Поищите кассету, мне без нее здесь зарез.

И связь оборвалась.

– Засекли! – влетел в кабинет Володин. – Блок телефонов– автоматов у Большого театра. Патрульных там полно, должны взять.

– По-моему, она просто дура, – заметил Володин. – Дремучая дура из глубинки. Кассету ей надо! Ну, ясное дело, приехала к Княжину, чтоб он сделал из нее эстрадную звезду. Поначалу к нему под одеяло, а потом к микрофону и заливайся соловьем на весь мир!

Через час сообщили, что задержать указанную рыжую девушку у Большого театра и прилегающих улицах не удалось.

– Как же так? – уныло изумился Сорин. – Там же столько нашего народу понатыкано. Считай, каждый второй – наш человек, плюс те, кто в форме.

Седов снова захихикал – ни черта не умеют работать нынешние молодые!

Надя вышла из-под козырька телефона-автомата, поколебалась и решила навестить Красную площадь. Вбили ей в голову, что коль скоро русский человек прибыл в Москву, так первым делом положено свершить поясный поклон у Кремля. Либо на колокольню Ивана Великого, либо на Мавзолей Ленина – это уж каждому по его вере, по его убеждениям. Строго говоря, у Нади ни веры, ни убеждений не было, но слова учительницы застряли в голове прочно. Чтоб приманить удачу, свершение священного обряда не помешает.

Она пошагала мимо неработающего фонтана, на ходу сняв парик и куртенку. Она не демаскировалась – такая разумная мысль ей и в голову не пришла. Просто было уже жарко, волосы под париком даже повлажнели, а куртенка была слишком убогой для яркого, праздничного центра столицы. Чтобы выглядеть независимой и красивой, девушка сменила кроссовки на туфли с высоким каблуком и направилась к святым местам, уверенная, стройная, хотя и голодная – кроме торта с чаем в квартире убитого, она так ничего и не ела.

Милиция засекла Надю дважды – возле гостиницы «Москва» и на Красной площади, но в обоих случаях оперативники наружного наблюдения выпустили ее из зоны контроля беспрепятственно, потому что ориентировались на четкую наводку – рослая ярко-рыжая девушка в блеклой бежево-зеленой куртенке и джинсах. На ногах кроссовки, возможен парик. Поскольку по другой ориентировке на Красную площадь ждали визита неизвестного чеченца – якобы с бомбой в кармане, то основное внимание наружное наблюдение уделяло всем усатым, носатым, в папахах и кепках-аэродромах.

Чеченец не явился – ни с бомбой, ни без. Взяли для проверки четырех грузин, одного осетина и пятерых армян. Вся компания оказалась ангельски невинной. К вечеру отпустили.

Тело Княжина увезли, бригада криминалистов до обработки данных пока не дала следствию никакой зацепки. В бумагах покойного тоже не было ничего интересного, зато из Подмосковья позвонил капитан Симонов и сказал, что в сейфе на даче Княжина полно ценностей, чековые книжки и наличные деньги. Значит, московскую квартиру Княжин содержал только для встреч. Дача под охраной, примет ограбления нигде не наблюдалось. Вообще, никаких конкретных следов не замечалось.

Сорин почувствовал легкое возбуждение, не проходившее с годами: дело начато с пустого места, шагай по любой дороге, быть может, ты уже видел или знаешь убийцу, но пока он лишь темная фигура без имени и лица.

– Займемся рутиной, коллеги, – сказал он. – Будем искать фигурантов из окружения Княжина последних дней и столетней давности. Володин, ты с эстрадным миром знаком?

– Не очень, – заколебался майор.

– Я тоже. Но связи Княжина искать надо. Начнем с фирм «Граммофон XXI век»… Групп «Мятежники» и «Золотой колос», Виктории, Сакты из Прибалтики… Короче, проверить его повседневное окружение.

– Викторию я знаю, – сказал Володин. – Черногривая кобылка. Поет про белогвардейцев и прочую царскую Россию.

Знание эстрады у старика Седова ограничивалось артистами, мелькавшими в телевизоре, да и тех он путал.

– Но шуму, братцы, будет много, – заметил опытный эксперт. – Княжин – человек известный, по всем прикидкам можно предположить, что он контролировал значительную часть эстрадного бизнеса. Там и вляпался.

– Заказное убийство? – спросил Сорин.

– Не исключено. И уж больно чистенько, аккуратно выполнено. Опоили наркотиком, уложили в кровать, инсценировали самоубийство. И никаких следов борьбы, сопротивления. Выходит, он доверял тому, кто пришел к нему с последним визитом. С этим сливочным тортом.

– Может быть, – согласился Сорин.

– На бабах погорел, – заявил Володин, придерживаясь своей версии. – Заразил кого-нибудь СПИДом, вот с ним и расправились.

– Может быть, – вновь согласился Сорин.

– А у тебя есть версия, Всеволод? – подозрительно спросил Седов.

– Может быть, – ответил Сорин. Предположения коллег не убеждали. Княжин был столь многогранной фигурой, что убить ею могли по десятку разнообразных причин: может, в карты проигрался и долгов не отдал, а может, шпионил в пользу княжества Занзибар и его ликвидировали, ибо он «засветился».

В конце рабочего дня оказалось, что такого же мнения придерживается и заместитель Генерального прокурора России Шорохов. Он смотрел на Сорина через огромный стол в своем кабинете и говорил так, словно превозмогал зубную боль.

– Княжин, Всеволод Иванович, жулик международного масштаба.

– Отрадно, – сказал Сорин.

– Чего тут отрадного?

Следователь пожал плечами.

– За нацию свою отрадно. Уж если воровать, так добиваться международною признания.

– Я чувства национальной гордости при этом не испытываю. – нахмурился Шорохов. – Час назад я заявил парочке настырных журналистов, что Княжин покончил жизнь самоубийством.

– Какова реакция борзописцев? – с интересом спросил Сорин, хотя предугадывал ответ.

– Меня подняли на смех, – сознался Шорохов. – По мнению людей, знающих Княжина, на такой подвиг он был не способен. После него, насколько я понимаю, осталась если не целая империя бизнеса, то небольшое княжество. Как это ни грустно, в него входили всеми любимые певцы и оркестры.

Подыграть начальству или не надо? – размышлял Сорин. Он, как и все, знал, что провинциальный Шорохов, призванный в столицу из тьмутаракани, в молодости занимался следственной работой, не снискал в ней лавров, а потому считал себя великим сыщиком. За исключением этой слабости, мужик он был умный и дельный. Относительная молодость позволяла надеяться на блестящую карьеру. Сорин решил, что молодых надо поддерживать.

– У вас есть конкретные данные об этом княжестве? Я, простите, еще не в курсе всех этих дел.

Шорохов отвел глаза.

– Я прикинул кое-что… Посмотрите мой список. Эти люди так или иначе связаны с Княжиным. Высоким искусством и, к сожалению, бизнесом, который не всегда честен.

Сорин взял список и вернулся в свой кабинет.

По заметкам заместителя генпрокурора, Княжин был повязан делами с фирмой «Граммофон XXI век», несколькими программами на ТВ, создал и запустил на орбиту рок-группу «Мятежники», певицу Анну Корецкую, курировал группу «Золотой колос», помогал в свое время приобрести популярность Виктории, был связан с крупнейшими зарубежными фирмами грамзаписи и музыкального шоу. Пытался даже пробраться в святая святых – организовать гастроли Ростроповича и Спивакова, но там, видать, почуяли душок и от услуг отказались.

В сумерках майского вечера Сорин по дороге домой думал о том, что следствие с самого начала допустило ошибку – работу надо было поручить молодому следователю, тщеславному удальцу, хорошо знающему и любящему современную эстраду. Сорин же больше всего любил мужественную, ясную и простую музыку духового оркестра, но где ее теперь послушаешь?

Наступили сумерки, ласковые, почти, как в деревне. Надя так умоталась по столице, что ног под собой не чуяла. Пришлось на бульваре снова переобуться в кроссовки, да и вообще подумать, что делать дальше.

Неподалеку от Нади о жизни думал застывший на постаменте Александр Сергеевич Пушкин, а народ гомозился у его ног, поспешал кто в кинотеатр, кто во всякие увеселительные места, а Надя и Пушкин размышляли о будущем.

Нужно было составить хоть какой-то приблизительный сценарий ближайших дней, решила Надя. Со смертью Княжина она утеряла всякую ориентировку и не знала даже первого шага навстречу славе и победам. Москва для нее была абсолютной пустыней. При всем ее многолюдии и бурлении жизни девушке надо было отыскать на асфальте города те оазисы, с которых следовало стартовать.

К тому же опять хотелось есть.

Надя сунулась было в несколько ларьков, но цена за какой-нибудь пирожок оказалась такая, что в Челябинске за такую можно было пообедать до отвала.

Вместо пищи телесной она озаботилась духовной, купила в киоске дешевый блокнотик, шариковый карандаш у нее был, вернулась на скамейку неподалеку от Пушкина и вновь призадумалась.

Ах, была бы с собой ее кассета, как бы все было просто! Позвонила, представилась, пришла, поставила на видик кассету, и кто бы там ни был – сразу увидит, на что она, Надя, способна.

Минут через сорок в блокнотике Нади вырисовывался пронумерованный список лиц и мест, где надо было войти в контакт любыми путями с тем, кого никак не минуешь. Писала Надя коротко, чтобы было понятно лишь ей.

1. Дворец молодежи.

2. Алла и ее муж, болгарин.

3. Театр эстрады.

4. Останкино – телевидение.

5. Анна Корецкая – землячка.

6. Радио? Фирма грамзаписи «Граммофон XXI век»?

7. Великий Иосиф.

8. Ансамбль «Мятежники».

9. Искать кассету!!! Милиция?

10. Спонсор-покровитель и «раскрутка»?

11. Жилье?

12. Деньги на пожрать?

13. Где и как сделать свой клип?

Вскоре Надя пришла к выводу, что некоторые пункты ее глобальной программы просто невыполнимы. О клипе нечего было и мечтать. Добраться, скажем, до легендарной Аллы и попросить ее участия не было никакой возможности, так же, как поговорить с бессмертным во все эпохи Иосифом. Принципиально существовала цепочка знакомств, по которой можно выйти на этих корифеев, но у Нади в Москве не было ни единого знакомого, даже в ранге дворника.

Анна Корецкая, восходящая звезда, по слухам, была родом с Урала, как и Надя. Могла бы и помочь землячке. Но вряд ли поможет, сообразила Надя, каждый за себя, а дьявол за всех. Но все же добраться до нее было попроще, хотя бы расспросить, с чего начинать? С какой взятки, с чьей постели? Можно бы познакомиться и с молодыми парнями из группы «Мятежники» – был слух в Челябинске, что они ищут солистку.

Пушкину торопиться некуда, у него впереди вечность, а вот у нее, Нади, времени нет. Но спешить тоже не следовало, во всяком случае, до наступления темноты.

Темнело неспешно. Часов до одиннадцати Надя крутилась вокруг Мясницкой, ноги у нее гудели, и очень хотелось есть.

А может, мильтоны оставили торт, подумала она. И вообще, продукты из холодильника они вряд ли унесли?

Ближе к полуночи терпение ее лопнуло, она решительно вышла на Мясницкую, прошла знакомой подворотней, набрала по памяти код, ступила в подъезд. Лифт поджидал ее внизу.

На площадке седьмого этажа она остановилась у знакомой двери с табличкой, хотя хозяин здесь уже не жил и жить никогда не будет.

Надя вытащила ключи, быстро открыла все замки, бесшумно скользнула в темную прихожую и притворила дверь.

Еще не включив свет, она почувствовала, что в квартире что-то изменилось, потом сообразила, что вместо тонкого запаха изысканных одеколонов и духов теперь смердило густым ароматом дешевых сигарет и каким-то еще казенным духом присутственного места.

Но в остальном все было по-прежнему. В прихожей и на кухне все стояло на тех же местах. Только сливочного торта на столе не было. Сожрали-таки его мильтоны, огорчилась Надя, и распахнули холодильник. Найдя пачку пельменей в морозилке, она поставила на огонь кастрюльку и присела к столу.

Тяжесть невыносимой усталости опустилась ей на плечи. Девушка почувствовала, что вот-вот заснет, и потому как во сне видела, что в кухню легко и беззвучно прошел высокий широкоплечий человек в черных очках, медленно поднял правый кулак в черной перчатке (в этот момент за его плечом мелькнуло тонкое лицо с огромными испуганными глазами), а потом Надя ощутила мгновенную обжигающую боль над переносицей и словно взлетела в воздух; от удара затылком об стенку сознание померкло.