Текст книги "Кровавое шоу"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Обе сразу? Под одеялом? – буркнула Надя.

– А это уж как пожелает! Он хороший парень, застенчивый, как жеребенок, женщин боится, ну, да без этой-то штуки жизнь для мужиков непереносимая. Он тебе, вообще, понравится, да и уезжает через три дня, так что у нас всего две рабочих ночи. Плюс полный холодильник!

– Да у меня рука в гипсе! – охнула Надя.

– Так ведь рука? Не бойся, не Бог весть какая работенка, немножко приобнимешь, немножко покричишь, постонешь, ему много не надо! Зато на все лето квартира! Комната большая и еще что-то вроде чулана, мы туда еще одну кровать-сексодром поставим! Хата в центре, телефон! Да к тому же телевизор японский. В общем, я вас завтра познакомлю.

Много претензий можно было предъявить к образу жизни и характеру Джины, но сказанное ею выполнялось всегда.

На следующий день Надю вызвали к посетителям. На улице у зеленого вездехода с надписью «геологическая» стояли Джина и рослый парень.

Надя пошла к ним навстречу, выставив загипсованную руку.

Спутник Джины смотрел весело, нисколько не смущаясь. Был он ладно скроен, горбонос, брови вразлет, глаза шальные и уверенные.

Он протянул Наде твердую ладонь и назвался:

– Афанасий!

– Какой «Афанасий»? – бойко спросила Надя. – Светлый или темный?

Он не сразу понял, в чем дело, а потом захохотал, скаля крупные желтоватые зубы.

– Про пиво говорить изволишь, подруга? Да нет, я просто Афанасий, человек веселый и всем в жизни довольный! А ты, похоже, своя в доску и экстерьер у тебя то, что надо! Жалко, черт побери, что я послезавтра отваливаю на свои буровые, бардзо хорошая компания у нас подбирается!

– Ясно, – мрачновато сказала Надя. – Я с врачом говорила, меня вечером могут отпустить домой на побывку, но завтра утром надо на проверку, как там мои кости срастаются.

– Да ладно, не торопись! – заржал Афанасий. – Мы с тобой успеем еще веселыми делами позаниматься! Куда ты мне, к чертям, однорукая нужна, не обнимешь как следует, не прижмешь!

Джина захохотала.

– Ладно, Надька, не торопись действительно! Эти дни мы с Афанасием вдвоем покувыркаемся. А ты лечись, набирай боевую форму! Мы тебе фруктов привезли.

Она полезла в зеленый вездеход, а Афанасий принялся откровенно разглядывать Надю, и хотя глаза его были нагловатыми, девушке такая мужская прямолинейность нравилась.

– Так сколько тебе годков, говоришь?

– Девятнадцать. Старовата для тебя?

– В самый раз! Большой опыт имеешь по постельной части?

– Пошел к черту. Попробуешь – узнаешь, – не смущаясь ответила Надя.

– Хорошо сказано! Априори ничего не определишь! Но, дамочки, я прошу, чтоб вы все-таки сохраняли приличия в мое отсутствие. Во всяком случае, без шумных бардаков в моей родной хате. Джине я не очень доверяю, а ты лично, Надежда, можешь гарантировать порядок?

– Да, – уверенно ответила Надя. – Я в Москву не веселиться приехала.

– Она баба строгая, Афоня! – закричала Джина, вытащив из машины большой пакет. – Да и я для тебя целомудрие хранить буду!

– Такой пошлости мне от вас не надо, но главное требование мое знаешь – никаких иностранцев, негров там, а то мы с вами еще СПИД подхватим.

– Мы обожаем только своих и из ближнего зарубежья! – заверила Джина.

Поболтав с полчаса, выкурив по сигаретке и распив бутылку сухого, они расстались. Надя поплелась назад, в осточертевшую палату.

Ближе к вечеру у нее разнылась сломанная рука и разболелась голова. За полночь она все еще уныло слонялась по пустым коридорам больницы, обдумывая свои планы, главным в них было два момента: первый, конечно, найти кассету, а второй пункт был более сложным, а может быть, даже и опасным. Тот факт, что восходящая звезда эстрады Анна Корецкая (Надя ее узнала) с неизвестной целью приходила на квартиру убитого со своим мордоворотом, надо было использовать, но как? Да чтобы еще раз не врезали. Но в любом случае реализацию планов приходилось отложить. И Надя, меряя сонные коридоры больницы, стонала не столько оттого, что ныла рука, сколько от угнетающей мысли, что с каждой секундой убывает даром проходящее время! Часы и дни уходили в пустоту, а Патрисия Каас уже в шестнадцать лет поимела всякие музыкальные призы, Эллу Фицджеральд в пятнадцать лет знал весь Нью-Орлеан, Надю, в ее почти двадцать, как певицу знает и ценит только ресторанный оркестр «Пельмени» города Челябинска.

В среду, в седьмом часу, на фирму «Граммофон XXI век» привезли зарплату. Денег было много, потому что персонал большой, предприятие процветало, почти уравнявшись даже с таким гигантом, как «Мелодия». Мешки с деньгами вытащили из бронированной машины, и кассир Лажечников быстро выдал жалованье истомившемуся коллективу студии. Событие требовалось отметить, тем более что подвернулось два повода. Во-первых, вчера утвердили выпуск альбома «Молодые звезды России», во-вторых, следовало по-человечески помянуть Акима Княжина, поскольку с его смерти минуло девять дней.

Первые три тоста подняли за процветание родной фирмы и запуск в производство новых компакт-дисков. Шеф фирмы Агафонский подчеркнул, что для «Граммофона» наступает новая эра. Эра XXI века.

Про Княжина вспомнил старик Пороховников, выпили в память покойного молча, не помянув ни добрым, ни злым словом, будто не усилиями Княжина создалась эта фирма, где все они – около двух дюжин молодых людей (кроме кассира и Пороховникова) – получили непыльную и хлебную работу с перспективой и возможными загранкомандировками.

Фирма занимала двухэтажный особняк в престижном районе Москвы, к девяти вечера весь дом засветился огнями, гремела музыка – маленький междусобойчик превратился в большой и веселый пир. О том, что буйное застолье посреди недели может привлечь окрестную шпану, деятели грамзаписи даже не подумали. Хотя каждый знал, что этот район нехороший, в уголовных хрониках фигурирует чуть не каждый день и до метро в сумерках надо ходить парами.

В десятом часу веселье плавно перешло в ожесточенный творческий спор. Первым завелся Пороховников – набурил себе полный стакан портвейна, вскочил на стул и провозгласил:

– А все-таки это позор и еще раз позор!

– Какой позор? – насторожился Агафонский.

– То, что по большому счету и мы, как все, лижем зад англоязычной эстраде! Все стараются провизжать на английском, представляю, как англичане и американцы хохочут над нашим тамбовским акцентом!

– Это всемирное явление, – заметил нехмелеющий Агафонский. – Сейчас лидирует англоязычная эстрада.

– Нет и нет! Итальянцы удерживаются на своем языке! А вот мелкая шелупонь, чехи всякие, шведы, венгры, финны – те на аглицком! Потому что нет национальной гордости! А нации-то мелкие и бездарные! А мы – великая страна с великим музыкальным языком! Позор!

– Это общая тенденция, – сказала красавица Нина Бескудная и чуть качнула головкой, чтобы заиграли длинные серьги под изумруд, а их огоньки отразились в ее зеленых глазах. – По-английски поет весь негритянский джаз.

– Еще нашла себе идеал! – презрительно обрезал Пороховников. – Негритянский джаз! Мы должны создавать свою музыку! Поддерживать российские направления, а на нашем вонючем телевидении, вы посмотрите, в конкурсах для детей и юношества, где участвуют почти совсем детишки, уже поют на английском! И эти сволочи из купленного жюри отдают предпочтение именно английскому исполнению!

– Для того их и покупали, – резонно заметил кассир Лажечников. – У нас пока, насколько я понимаю, средств, чтоб кого-нибудь купить, нет. Я про жюри с телевидения или музыкальную редакцию на радио и не говорю. Тут, считай, каждой самой мелкой сошке по ключам от лимузинов вручать надо, и то еще, как я понимаю, будет маловато.

– Мало, мало! – засмеялась Нина, сверкая изумрудами в ушках. Она пришла на фирму с телевидения и обычаи своих бывших коллег знала очень хорошо.

– Эх, рано, рано ушел от нас Княжин! Он бы все сумел сделать, – сокрушенно заметил Пороховников.

Звукорежиссер Коля Колесников нахмурился и сказал твердо:

– Вовремя ушел, пусть уж мне покойный простит греховные слова. Он уже гнал нас в болото, втравливал в махинации…

– Хватит! – оборвал Агафонский. – О мертвых либо плохо, либо ничего. И поменьше о болоте.

Дебаты, к счастью, не перешли в скандал или, упаси Бог, в потасовку (что в стенах «Граммофона» случалось), и около одиннадцати решили разойтись. Автомобиль был только у Агафонского, он позвал с собой Нину и Юлю. Нина благоразумно сняла свои серьги и положила в сумочку, но эта мера предосторожности в дальнейшем не помогла.

Во всем особняке выключили свет, поставили двери на сигнализацию, простились с охранником и пошли к дверям.

Никому из фирмачей и в голову не могло прийти, что погасший свет послужил сигналом хулиганской шайке Левки Гнутого к началу боевых действий.

Гнутый к своим двадцати четырем годам семь отсидел. Был он силен, сутул почти до горбатости (за что и получил свою кличку), свою кодлу в девять человек держал в зверином повиновении и мечтал о больших делах – ограблении банков, нападении на инкассаторов и прочих подвигах, которые должны были увековечить его имя в воровском мире. Именно ради этой славы (а не из-за корысти к презренному металлу) жил Гнутый. Но крупные дела не подворачивались, а любовь к выпивкам и лихим шалавам требовала денежек, да тут еще «травки» захотелось, и он перешел на «колеса». Так что в мечтах о великих свершениях приходилось перебиваться по мелочам.

Он первый из кодлы приметил, что в «Граммофон» на микроавтобусе привезли денежки. В серо-зеленых, хорошо знакомых Гнутому мешках. Первым же прикинул, что публика на фирме интеллигентная, хлипкая, к умелому сопротивлению не приспособленная, а охранник в дверях, хоть и с помповым ружьем, ничего серьезного из себя не представляет. По плану Гнутого, массовое изъятие зарплаты из карманов служащих «Граммофона» нужно было провести подальше от дверей фирмы.

За пятнадцать минут Гнутый провел разведку местности и разработал тактику нападения. Перед составлением таких планов Гнутого научили благоговеть еще в лагерях. Все уголовники, жалуясь на судьбу-злодейку, в один голос утверждали: «План не сработал! В плане оказался прокол! План дал сбой! Случайностей не учел!» План был залогом успеха, а не отвага и мощь исполнителей.

Правда, за последнее можно было не беспокоиться. Двое Володей – Кикин и Моршаков – были не по годам рослыми, здоровенными парнями с тем минимумом мозгов, который необходим мужественному человеку. Был еще маленький и злой Семка Ляк – не удержи его вовремя, так и ножом пырнет кого хошь. А главное, все они были спаяны грабежами коммерческих ларьков, трижды избили компанию гомосексуалистов (отняв у них деньги и украшения) и один раз напали на магазинчик, где, как подозревали, была «травка». Но в тот раз их постигла неудача. Хозяин ларька – вовсе бешеный азербайджанец – при первых же словах «за жизнь и за бизнес», выдернул из-под прилавка здоровенный газовый пистолет и всадил заряд дроби в задницу Вовы Кикина. А ствол пистолета, горько и страшно пахнущий порохом, сунул под нос Гнутому, так что тот разом закричал:

– Отбой, ребята! Прокол в плане!

Больше таких проколов Гнутый решил не допускать, чтобы не загреметь на лесоповал вместо всяких героических деяний.

Он был уверен (и основания к тому были), что деляги «Граммофона» имеют хорошую деньгу, видел, как они бегали закупать шампанское и дорогую немецкую водку в ларьках. По его прикидкам, гулянка затянется до сумерек, особняк на отшибе, прохожих мало, да и не полезут в нынешние времена прохожие ни в какие разборки. В худшем случае кто-то что-то увидит из окна да позвонит в милицию. И на это надо иметь смелость – в милиции телефоны с определителем номера, а поскольку все они там куплены – этот слушок Гнутый распространял и пестовал ежедневно по совету старших товарищей, – то звонить было опасно.

Получалось, что деятели «Граммофона» попадут в волчью засаду Гнутого обреченно и послушно, как барашки. Потрошить их следует без особого шума, тем более, как прикинул Гнутый, они будут пьяны и к настоящему сопротивлению не способны. Главное, не пропустить тех немногих, кто не струсит, может взбрыкнуть и своим примером увлечь остальных – робких, но жадных к своему имуществу. Такого деятеля надо вырубить сразу. В коллективную смелость Гнутый не верил, поскольку, будучи отчаянным трусом, был уверен, что и все остальные трусливы, когда не в кодле, когда на их стороне не трехкратный перевес в силе.

Все началось, как по нотам. Гнутого не обвинишь в дубовой тупости или незнании психологии подвыпивших людей после зарплаты. Около одиннадцати в особняке начал гаснуть свет, и еще минут через пятнадцать веселая компания вышла на крыльцо.

Охранник закрыл за ними дверь.

Вся компания двинулась в направлении метро.

И уже через минуту оказалась в тесном кольце шайки Гнутого.

– Тихо, дамы, тихо, господа! – принялся изгиляться Гнутый, со злорадной радостью увидев, как вспыхнул страх в глазах девушек, стоявших напротив него. – Барышням не визжать, кавалерам не дергаться!

При эти словах он повертел в пальцах (при перчатках, конечно!) широким лезвием опасной бритвы. Лезвие грозно сверкнуло, отразив в темноте свет далекого фонаря.

– Дамочки, сдавайте сумочки, кавалеры, вытаскивайте гаманки да бумажники!

– А ху-ху не хо-хо? – крикнул Коля Колесников и размахнулся, чтобы влепить Гнутому по зубам. Но завизжала и метнулась ему под руку Нина, удара не получилось, а Семка Ляк, ждавший этого момента, уже свирепый до пены на губах, крысой прыгнул на спину Коли, схватил за ухо и резанул по нему ножом. Ухо осталось в руках Семки, брызнула кровь. Может, от вида крови первой бы кинулась врассыпную шпана, но все испортила решительность и многоопытность шефа фирмы Агафонского.

– Тихо! – крикнул Агафонский. – Тихо, мужики! Мы согласны! Только без крови. Спокойно, девочки! Жизнь дороже.

– Правильные слова, – одобрил Гнутый, чувствуя, что еще бы мгновение, и он позорно обдулся в свои джинсы – так ему было страшно.

Властный голос Агафонского сработал. Трое сноровистых парнишек вклинились в ряды фирмачей, подставляя раскрытые спортивные сумки (технологию обираловки Гнутый тоже продумал), куда полетели бумажники, сумочки и кошельки. Кассир Лажечников самообладания не потерял, бросил кошелек, а большое, как у официанта, портмоне с зарплатой зажал, спустил в кальсоны, портмоне застряло у него где-то у колен. Хорошо, что носил подштанники по причине давних ревматических болей.

Нина Бескудная сунула в грязные руки шпаненка свою сумочку, порадовалась, что деньги в кармане кофты, а про серьги вспомнила не сразу.

Коля Колесников, заливаясь кровью, стоял на коленкахи держался обеими руками за правое ухо, стонал и скрипел зубами.

Нервишки у шайки Гнутого были все-таки слабенькими, подчистую обобрать восемь человек им, конечно, не удалось. Духа не хватило, чтобы хладнокровно снять со всех часы, кольца, проверить карманы. Да и сам Гнутый занервничал – отрезать кому-то уши он не собирался, Семка погорячился со своей самодеятельностью, и теперь получалось уже не ограбление, называлось это – вооруженный разбой! В случае неудачи пахло немалым сроком отсидки. Гнутый понимал, что еще несколько секунд, и люди, если даже не очухаются настолько, чтобы перейти к обороне и наступлению, то будут присматриваться и запоминать лица, а женщины вот-вот поймут, что у них отобрали деньги и золотые цацки, – заорут так, что деревья выдернутся из земли с корнем.

– Кончай базар! Уходим! – крикнул он.

И только когда они, как тараканы, брызнули в разные стороны, Агафонский да и Пороховников поняли, что стали жертвой нападения дрянной, сопливой шпаны под руководством единственного бандита, причем малоопытного. Что стоило скомандовать женщинам разом, во все горло устроить дикий визг, а мужчинам попереть грудью – эти крысята порскнули бы по своим щелям. Не в пустыне живем, в конце концов, в окна бы люди закричали, глядишь, милиция появилась бы! Но… Страх общества в период смуты и становления российского, хмельное состояние, неподготовленность моральная к подобного рода свинству – что теперь говорить, уделали их, как маленьких, а единственный человек, показавший себя мужчиной, Коля Колесников, стоит на коленях, держа в руках окровавленное ухо.

Агафонский быстро пришел в себя и с этого момента действовал быстро и толково. Вернул своих подчиненных на фирму, позвонил дежурному по городу, в МУР, и только потом – в районную милицию. Такова у него была шкала доверия. Еще совсем пьяненький Пороховников (он весело сдал бандитам все: деньги, часы, проездной в метро, документы и авторучку «паркер») тем не менее вызвал «скорую». Коле перевязали голову прямо на ходу, санитар пообещал, что есть шанс спасти ухо.

Коля к этому моменту вновь обрел свое мужество и, кисло улыбнувшись, сказал:

– На ухо-то, как таковое, наплевать. Лишь бы слух не потерять.

Коллеги проводили Колю, но не расходились, объединенные переживаниями, страхом и ожиданием милиции. И совершенно не обратили внимания, как из темноты выкатилась иномарка, заднее боковое стекло у нее опустилось, машина притормозила, из окна показалась какая-то трубка с раструбом, как у граммофона. Вдруг из этой трубы вырвалось пламя, и над головой послышался удар, грохот взрыва, посыпались стекла.

– Ложись! – отчаянно крикнул Агафонский и на сей раз скомандовал правильно, ибо через секунду выстрелили снова, опять по второму, пустому и темному этажу.

Иномарка тут же рванула в темноту.

Насколько повезло в данный момент кодле Гнутого, настолько страшно не повезло гранатометчикам из темно-синей «мазды». Не успели они отъехать и полуста метров, как навстречу им с перекрестка вылетел «УАЗ» районной милиции, «мазде» пришлось забирать вправо, тормозить и отчаянно разворачиваться.

С другой стороны улицы, сверкая красно-синими огнями и воя, летела «волга» уголовного розыска, набитая оперативниками во главе с Володиным, оказавшимся в этот час дежурным по городу.

Володин с одного взгляда на полыхающий особняк (плюс телефонное сообщение о нападении грабителей) оценил обстановку и принял решение.

– Стой! – заорал он. – Машину поперек улицы, все на землю, не остановятся – открывать огонь на поражение!

Водитель ударил по тормозам. Парни с автоматами выпрыгнули из «волги» и растянулись на земле, ловя на мушку виляющую «мазду».

Водитель японской машины свое дело знал, и, быть может, ей удалось бы уйти, если бы у какого-то дурня в «мазде» не сдали нервы. Он разбил заднее стекло и дал очередь по догоняющему «УАЗу» районной милиции. У того брызнули стекла и потухли фары. В соответствии с законом на автоматный огонь можно отвечать тем же.

– Огонь! – азартно крикнул Володин, приладился к своему «Макарову» и начал стрелять.

Три автомата бойцов ОМОНа заговорили дружно. Короткие прицельные очереди рвали поначалу покрышки «мазды», потом посыпались стекла, и, когда автомобиль уже врезался в стену, пули начали пронзать жесть кузова.

Но из иномарки еще кто-то стрелял себе на горе, и потому гранатометчики получили полную порцию свинца, пока не стихли.

– Осторожней! – кричал Володин. – Не пробейте бак, а то сгорят вещдоки и свидетели с концами!

Он ринулся к растерзанной машине, прекрасно зная, что она может взорваться.

Не взорвалась. Володин распахнул дверцу и выдернул из машины водителя. Сразу увидел, что тот уже никаких показаний не даст.

Парни его группы вытащили еще двоих, и тот, кто все еще сжимал в руках автомат «скорпион», стонал и мычал, когда Володин разорвал на нем куртку с рубахой и убедился, что опасных ранений нет, голова цела. Будет жить, будет говорить, никуда не денется.

Володин оставил убитых и раненых на попечение товарищей, а сам побежал на крыльцо, где испуганно жались служащие фирмы «Граммофон XXI век».

В лихорадке захвата и стремлении по горячим следам раскрыть преступление Володин сделал ошибку: он связал оба происшествия. В его разгоряченной голове сложилась ложная картина – сперва напали и ограбили, а потом выстрелили из гранатомета, чтобы испугать вконец. Одна банда, одна шайка работает по единому коварному плану.

Но быстрый беглый опрос пострадавших все же заставил Володина засомневаться в правильности своих первых выводов. Ограбление было хулиганским, дешевым, плохо подготовленным, по-наглому нахрапистым, а стрельба по фирме – отлично спланированная, на высоком техническом уровне акция. И закончилась она так неудачно для гранатометчиков только по роковой случайности. Или все же из-за полной несогласованности с первой группой?

Володин продолжал действовать так, как наметил поначалу.

Он ринулся в районное отделение милиции, ворвался в дежурку и гаркнул:

– Отмечены у вас на схеме вашего района притоны? Блат-хаты с девками и выпивками?

Молодой капитан, знавший Володина, молча подал ему схему, майор списал адреса и ринулся искать, взяв проводником сержанта из отделения.

По опыту он знал, что мелкая шпана, сорвавшая хороший куш, не утерпит сегодня же отметить свой успех. А праздник по случаю лихой воровской удачи проходит по неизменному сценарию – бутылка и к девкам!

Володин успел крикнуть своему помощнику, чтобы тот поспрашивал у пострадавших, не отняли ли у них чего-нибудь приметного – дорогих золотых часов, браслетов, колец, портсигара.

В первой квартире просто спали – муж, жена и ребенок. Муж поначалу послал Володина, а потом рассказал, что въехал сюда четыре дня назад, еле-еле очистил хату от тараканов и клопов, поклеил новые обои, выпил с женой по паре пивка и теперь желает заслуженно отдыхать. А про прочую славу своей новой квартиры еще ничего и не знает.

Во второй блат-квартире тоже спали. Две пары. Спали после тяжкой многодневной пьянки, Володину было ясно, что к сегодняшним подвигам эти два трясущихся мужика отношения не имеют.

В третьем притоне играли в карты, публика оказалась солидной, выпивающей по маленькой, хорошо одетой, и сержант местного отделения сказал, что шума здесь никогда не бывает, только хозяин квартиры (по словам соседей) уж очень много закупает дорогого иностранного алкоголя. Ясно, что непьющие соседи позавидовали роскошествам и стукнули.

Повезло с пятого захода. На первом этаже «хрущевки» в трехкомнатной квартире, замызганной и заплеванной до состояния вокзального сортира, обнаружилась в дым пьяная, визгливая и истерично веселая компания молодежи.

Впрочем, определение «молодежь» относилось только к мужественной части пирующих – четверка дамочек, как одна, были в бальзаковском возрасте.

– А, ну-ка, мужички, – начал шипеть Володин, а потом заорал, – к стене! Руки на стену, ноги шире!

Парни послушно выполнили команду. Двое изображали гангстерское презрение к полиции и двигались с небрежением, но двое других (возрастом помоложе) откровенно струхнули, и Володин понял, что, может быть, на этот раз они взяли горячий след.

Но даже не реакция перетрусивших парнишек его порадовала, он приметил в ушах неряшливой, жирной, нечесаной бабы длинные изящные серьги, мерцающие зелеными искрами. Про серьги Нины Бескудиной Володин еще ничего не знал, но они явно были крадеными.

– Ты, жиртрест! – гаркнул толстухе Володин. – Быстро! Кто из них тебе сережки сейчас подарил?

Женщина молча, одними глазами указала на крайнего у стены парня, мягким кошачьим движением вытащила из ушей серьги, обтерла их неожиданно чистым белым платком и аккуратно положила на стол.

Володин плюхнулся на стул и перевел дух. Дело сделано, дальше уже заботы дознавательной техники. Однако ясно и другое – никто из этих сопляков и помыслить не мог о такой диверсии, как стрельба из гранатомета! Это просто совпадение! Между событиями прошло около получаса, гранатометчики подкатывали к зданию, когда, по их расчетам, там никого не было, и нападение не было связано с ограблением служащих. У диверсантов в отличие от грабителей были совершенно другие задачи, и если первые довольствовались кушем на пару бутылок с закусками, то масштабы вторых исчислялись другими суммами и другими задачами.

Фирма грамзаписи «Граммофон», отметил про себя Володин. К ее созданию приложил свои шаловливые ручки покойный Княжин, вот так-то получается: на первый взгляд будто бы из могилы он мстил «Граммофону» за какие-то неувязки в общем бизнесе. Чушь, решил Володин.

В отделении милиции Нина Бескудная тут же опознала свои зеленые серьги, смущаясь, сказала, что это подделка, а вот гендиректор «Граммофона» Агафонский заявил, что предъявленные ему часы – из настоящего золота, то есть его родные часы, похищенные грабителями.

Под тяжестью предъявленных улик во втором часу ночи Левка Гнутый, залившись злыми слезами, выдал своих подельщиков, заявив, что ухо отрезал Семка Ляк, хотя такого задания он, Гнутый, не отдавал.

Разгоряченный удачной гонкой по свежим следам, Володин около трех ночи помчался в Лефортово, в больницу, куда отвезли раненого автоматчика, стрелявшего в милиционеров из «мазды».

Парнишке уже сделали операцию – извлекли из плеча и ключицы несколько пуль, он очнулся от наркоза и мычал, бессмысленно глядя на Володина. Преступнику не было и двадцати лет – симпатичный, интеллигентный парень, измученный операцией, перепуганный, но упрямый. Врачи пустили к нему Володина на несколько минут и разрешили задать не больше трех вопросов. Молодой веселый хирург торчал рядом. Майор решил допроса не устраивать, парень никуда не денется, через день-другой попадет под жестокий пресс настоящего допроса и расскажет все, что знает. Если что-нибудь знает.

– Ты откуда? Не москвич ведь?

– Издалека. Ничего не скажу.

– Ну и не надо, – уступчиво согласился Володин. – Учти только, что за участие в теракте ты наказание получишь. Так что подумай, как себя вести. Колись, да не судим будешь.

Володин понимал, что парнишка был участником группы по заказному делу, как всякий исполнитель, знает мало и на заказчиков вывести следствие не сможет.

Майор распорядился поставить здесь милицейский пост, а поскольку азарт гонки не покидал, он вернулся в студию грамзаписи «Граммофон» и уже совсем под утро попытался узнать мысли по поводу погрома на фирме у ее генерального директора. Мнение Агафонского оказалось в высшей степени странным. Он изложил его на бумаге, и Володин прихватил ее с собой.

На следующий день, в субботу, старик Седов чуть не силком затащил Володина и Сорина на свою дачу, обещал накормить шашлыками из импортной баранины, поставить к ним отечественную водку.

Дачей жалкую развалюху Седова можно было назвать с большой натяжкой. От дождя не спасала прогнившая крыша, от сквозняков не уберегало присутствие дверей.

– Зато у меня нет волнений, потому что нечего красть! – гордился Седов и уносил садово-огородный инвентарь на хранение к соседям.

Как всегда на подобного рода уик-эндах, клятвенно заложились – о служебных делах не говорить, и действительно, пока жарили шашлыки, деловито обсуждали планы Седова, как они втроем, начиная с этого лета, отстроят на участке парники, будут выращивать дыни, ананасы и манго, отчего безмерно обогатятся и покинут опостылевшую службу, которая не дает умереть с голоду, но кормит весьма скудно. Не в пример полиции Америки, не говоря уж про английский Скотленд-Ярд.

Шашлыки прожарились на славу, хотя Сорин подозревал, что импортная баранина скорее была какой-то козлятиной. Мясо рвали зубами прямо с шампуров, как то и положено.

– А что там за погром был фирмы «Граммофон»? – небрежно спросил Сорин. – Это не имеет отношения к Княжину?

Володин тоже сделал вид, что за шашлыками и водочкой запамятовал о договоренности, вытер руки и полез в свой портфель.

– Может, имеет, а может, нет. – Он достал папку, из папки лист бумаги и протянул Сорину. – Это заявление гендиректора «Граммофона» господина Агафонского, мужчины пылкого и неглупого. Однако написал он, на мой взгляд, чепуху.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Я, генеральный директор студии «Граммофон XXI век», по существу нападения на нашу фирму официально не могу заявить ничего. Не могу утверждать ничего конкретно, не могу под присягой доказать свои слова. Однако в порядке предположения считаю, что ночное нападение на наш офис организовал покойный Княжин А. П. Полагаю, что исполнители или еще не знали о смерти Княжина, или им было уже заплачено за работу.

Пояснение. А. П. Княжин вместе со мной и рядом других бизнесменов стоял у истоков создания студии «Граммофон XXI век». Его пай, вложенный в дело, был достаточно внушительный – до 40 % общего капитала. Однако в дальнейшем А. П. Княжин стал навязывать фирме такие рекомендации в работе и предлагал такие финансовые операции, что на общем собрании учредителей было решено А. П. Княжина из правления изгнать. Что было сделано. Финансовый пай Княжина был ему возвращен. Он остался крайне недоволен происшедшим, откровенно и прилюдно произносил угрозы (есть достаточно много свидетелей) и требовал своего участия в делах фирмы. Клялся, что пересмотрит стиль своей работы, однако мы знали, что никакого иного стиля, кроме жульнического, Княжин не знает и попросту не признает. Грешно обвинять в преступлении покойного, но никаких других догадок у меня нет.

Дополнение. По поводу ограбления в ту же ночь наших сотрудников наглой шпаной сказать вообще нечего, поскольку вопрос этот совершенно ясен и закрыт. Почти все наши ценности возвращены.

Е. Агафонский

Сорин прочитал заявление, хмыкнул, но промолчал. Седов после прочтения бумаги захихикал и сказал:

– Агафонский врет! Если они вернули Княжину сорок процентов от основного капитала, то фирма должна была либо обанкротиться, либо оказаться в очень тяжелом положении. У них в бюджете образовалась дыра, это наверняка. В эту дыру ринулись заинтересованные люди, и началась конкурсная борьба, я так понимаю. И кто-то кого-то отодвинул в этой борьбе, показал Агафонскому зубы, чтобы тот был покладистей.

Сорин повернулся к майору:

– Ты рассматривал подобный вариант?

– Не один Седов нас тонкий мыслитель, – усмехнулся Володин. – Виталик Штраус за полчаса по моему указанию узнал, что недели полторы назад «граммофонцы» объявили нечто вроде конкурса на место Княжина. Участие в нем приняла целая куча фирм. Банк ЛФД, банк «Демпинг-Экстра», туристическое агентство «Тур Вселенная», еще какие-то фирмачи без фирмы.

– «Тур Вселенная»? – спросил Сорин. – Я каждый день хожу мимо их офиса на работу. Красивую контору себе отгрохали. Во всяком случае, снаружи.

– Не знаю. Могу добавить, – Володин положил недоеденный шампур на горячий мангал, чтобы мясо не остывало, пока он примет рюмашку, – что один из участников конкурса на место Княжина был застрелен. Некий Тофик, которого я и хоронил на Ваганькове.

– Как застрелен? – заторопился Седов. – Я его знал! Он держал под контролем гостиничный бизнес якобы?