Текст книги "Кровавое шоу"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Вон из зала! – завопила Вика. – Вон из зала, лизоблюд чернозадых! А вы, Евгений Андреевич, тоже не правы! Я впервые вышла на большую сцену с песней о белогвардейских офицерах, зал был набит коммунистами, и они хлопали мне, в те самые времена! А потом угрожали и письма анонимные писали!

Корецкая вскочила с места и закричала:

– Чем ты прославилась, мы знаем! Лапшу на уши можешь в другом месте вешать!

– Заткнись, кабацкое ничтожество! – бросила ей в лицо Виктория. – Из ресторанов выползла, туда и вернешься!

– Послушайте, бабы! – загремел из задних рядов молодой бас. – Мы пришли о деле говорить или полоскать ваше грязное белье? Мы же люди искусства, в конце концов, а не торгаши в «Луже»!

– Да при чем тут торгаши в «Луже»? – закричала Корецкая. – Торгаши с рынка просто детишки! Все мы прекрасно знаем, что среди нас распустила щупальца мафия! Наша шоу-мафия, которая все пытается контролировать. Наши записи на студиях, на телевидении, наши зарубежные гастроли! И эта мафия убила Акима Княжина! Она и сюда пробралась, хотя вы старались собрать только своих! Здесь они, и все это знают!

Агафонский решительно отодвинул от микрофона Викторию и прокричал сердито:

– Эти разговоры про мафию мне надоели! Все бездарности, неудачники и прочая мелкота в своих несчастьях принялись обвинять мафию! Тебе, Корецкая, стыдно это говорить, если ты так говоришь, то сама к мафии принадлежишь! Ни я, ни наша фирма с мафией не связаны, ни одного живого мафиози я не видел! Что же касается Княжина, неохота про покойного говорить дурное, но всем известно, что до шоу-бизнеса он вел уголовную жизнь, сидел за мошенничество и воровство. Если каждый из нас будет честен, то на мафию не будет ссылаться!

– А кто вашу фирму обстрелял из гранатомета? – захохотали в зале.

– Не мафия, успокойтесь! Мелкие завистники, не более того! Мафия, друзья мои, не пистолетиками-гранатами страшна, а финансовым захватом нашей эстрады! Финансовым и моральным давлением. До этого, прошу мне верить, еще достаточно далеко!

Скандал разгорался, а для Нади был полезным, открывая, «кто есть кто» в мире эстрады, здесь лучше всяких сфальсифицированных рейтингов была видна весомость каждого. Но не это было главным. С пугающей ясностью она вдруг поняла, как опасно ей находиться на теплоходе, что накричала сейчас много лишнего и с самого начала вела себя по меньшей мере глупо. Ее здесь выслеживают, ею интересуются несколько человек. Выслеживает человек, посланный Николаем, и при всем благодушии хирурга намерения у него могут быть самые решительные: Николай с братом ходили по лезвию бритвы. Нечего говорить про Корецкую и ее свирепую охрану. Вполне вероятно, что за Надей здесь следит милиция. Она с головой влезла в ловушку, и никакие попытки прикрыться выдуманным именем не спасут. Все эти люди, которые с такой легкостью расправились с Княжиным, вытащили из больницы Григория, теперь крайне заинтересованы, чтобы заткнуть рот ей, Наде. А она сама устроила крик на весь зал, сама обвинила Корецкую в смертных грехах.

Да мне же конец, с предельной ясностью поняла она, живой я отсюда не выберусь.

Она заставила себя успокоиться. Пока она в зале, на людях, ничто ей не угрожало.

Собрание перешло в более спокойную фазу. Агафонскому удалось усмирить самых обиженных и темпераментных, он объяснил, что новый альбом «Молодые голоса России» будет предоставлен своим, тем, кто поет на русском, татарском, чукчанском, в конце концов, все они – граждане России, что и записано в конституции.

Она почувствовала на своем затылке чье-то дыхание и не успела обернуться, как ее негромко и весело спросили:

– Скажите, девушка, а вас не Надей Казанской зовут?

Она повернулась. Вопрос задал Лева Новиков, а второй «мятежник», Дима Галиев, сумрачно улыбался, разглядывая Надю.

– Н-ну, – заколебалась она. – Вообще-то правильно. Но на сцене у меня другое имя.

– Ага! – засмеялся Новиков. – Так мы вас знаем! И даже видели на сцене.

– Это… как?

– А очень просто! Аким Петрович Княжин показывал нам вашу кассету. Сказал, чтобы мы подумали, не взять ли вас солисткой в ансамбль.

– Правда? – едва выговорила Надя, и все ее страхи рассеялись.

– А зачем нам врать? – удивился Новиков. – Одна ваша песня была про гриб-мухомор, и подтанцовывали вы в красном платье с белыми пятнами, как этот гриб, а еще была хорошая песня про табун лошадей, скачущий на заре.

– Это моя песня. На мои слова, – проговорила Надя. – А где кассета, вы не знаете?

– Откуда же нам знать! Княжин показал и сказал, чтобы мы ждали вашего приезда! Что с ним случилось, вы знаете, да?

– Знаю…

– Прохиндей он был, – буркнул Галиев.

– Может быть, – ответила Надя. – Я приехала, а он умер, понимаете? Ни кассеты, ни знакомых, болтаюсь в Москве, просто совсем не за кого зацепиться!

– А как же вы сюда попали? – удивился Новиков. – Мы сами с трудом приглашение получили.

– Случайно! – беззаботно засмеялась Надя. – Так вы уже передумали меня в свой ансамбль брать?

– Видишь ли, в чем дело, – Новиков перегнулся к ней совсем близко. – Княжин ставил условие: мы поедем на зарубежные гастроли, если возьмем тебя солисткой. Уж не знаю, чем ты ему так понравилась, хотя, в общем, свое лицо у тебя есть. Но теперь эти гастроли провалились, сама понимаешь, без Княжина нам их не организовать.

– И солистка вам, значит, уже не нужна? – Надя попыталась засмеяться. Галиев сказал хмуро:

– У нас мужская компания. В принципе.

– Вот именно, – подхватил Новиков. – Мы тебе ничего не обещаем, но попробовать можно. Начать, во всяком случае.

– С чего начать? – подозрительно спросила Надя.

– Ну, сперва подтанцуешь у нас за спинами, потом в вокале попоешь.

Надя снисходительно засмеялась.

– Это я уже проходила. Те, кто на заднем плане начинают танцевать, никогда не поют соло у микрофона. Это вы, мальчики, другую дуру себе ищите.

– А что тебе Княжин обещал? – обидчиво спросил Новиков.

– А все! – отчаянно принялась врать Надя. – И сольные концерты, и на телевидении выступление, и гастроли за рубеж!

– Куда?

– А прямо в Америку! В Соединенные Штаты!

– В Штаты?

– Конечно! Сказал, что вместе с вами поеду! Вернее, вы со мной!

Она знала, что говорит не то, но остановиться не могла. Да и зачем? Слов Княжина не проверишь, а насчет гастролей он действительно наобещал ей еще в Челябинске, зимой. Правда, не об Америке шла речь, а о Болгарии или где-то того ближе, в каком-то ресторане, на летний период.

– В своей постели он тебе гастроли обещал! – мрачно сказал Галиев. Однако Новиков оборвал его:

– Ну а какая фирма тебя в Америку приглашала?

– А это, – решительно выпалила Надя, – коммерческая тайна!

– Логично, – кивнул Новиков, и Надя почувствовала, что ответила правильно. Незаметно для себя она усваивала первые законы ведения деловых переговоров – ничего конкретного, побольше многозначительного тумана и недоговоренности.

Виктория прокричала в микрофон, что определенный консенсус найден, что круиз только начинается, что она готова выслушать любого патриота в любое время. Она тут же испугалась своих слов и поправилась: ее интересует конкретный, разработанный проект, а не пустая болтовня.

В патриоты высокой пробы Надя не стремилась и приглашения Виктории решила не принимать, как бы ей певица ни нравилась. Нужно было продолжить и развить отношения с Агафонским, коль скоро он предложил их сам. Но шеф журнала «Русское шоу» исчез, едва кончилось сумбурное собрание. Прошел слух, что все «генералы» уединились в каюте, чтобы решать судьбы эстрадников мелкого калибра. А этот неунывающий народ оккупировал оба буфета и в ряды генералитета тоже не стремился.

Послонявшись по палубам, буфетам и залам, заглянув в ресторан, она заметила, что публика группируется. Те, к примеру, кто уже пел на «большой» эстраде и не слезал с экрана телевизора, сторонились своих собратьев, зарабатывающих в ночных клубах. Съездившие на зарубежные гастроли держались спесиво и тоже образовали свою касту, словно были посвящены в высшее и тайное понимание профессии.

В четвертом часу ночи всех охватила некоторая усталость, но одновременно Надя почувствовала какое-то напряжение, словно все чего-то ожидали. На палубах стали появляться «великие» – маленькими группками, которые холодно сторонились общего веселья.

Теплоход неожиданно сбавил скорость, и, помимо ходовых огней, включились прожектора. Потом судно почти остановилось, раздался короткий басовитый гудок.

Минут через пять на черной глади канала показался катер – белый, приземистый, широкий, устойчивый, как корыто. По плавной дуге он приближался к теплоходу, Надя видела, как матросы поспешно спускают трап.

Надя, стоя на верхней палубе среди любопытных, хорошо видела катер и толпу генералитета эстрады, встречающую гостей. Что за люди! Просто не верилось, что в десятке метров от себя видишь их живьем! Ни один карнавал, ни один телевизионный праздник или концерт не собирал стольких сразу признанных прославленных любимцев, которые толпились сейчас у трапа.

Надя всмотрелась. На плоском, как у утки, носу катера стояли две женщины в длинных вечерних платьях и широкополых светлых шляпах. Одна мощная, грузноватая, вторая – элегантная, изящная, словно манекенщица хорошего стиля. Могучая дама показалась Наде знакомой, но вспомнить ее она не могла. С верхней палубы лица вновь прибывших было не различить даже при мощном свете прожектора: мешали экстравагантные шляпы. Снизу, с палубы, неожиданно грянуло – слаженно, с цыганским надрывом:

 
К нам приехали родные
Свет-Светлана и Тамар!
 

На борт катера полетели цветы. Женщины смеялись и кидали цветы обратно.

– Кто это? – спросила Надя, ни к кому не обращаясь.

– Таких персон надо узнавать в темноте, в пургу и в шторм, Илия.

Она повернулась, наткнулась на улыбчивое круглое лицо парня – росточком он вышел ей чуть выше плеча – и не сразу узнала его. Он напомнил:

– Вы подарили мне свой коктейль. Дрянь, надо сказать, изрядная, но я все равно ваш должник.

– Ай, бросьте! – засмеялась Надя. – Так кто это так торжественно приперся?

– Наши меценаты, организаторы всей оргии, если брать финансовую сторону вопроса, – ответил коротышка. – А меня зовут Гаррик Сакс. Сакс – это не фамилия, а кличка по моему любимому инструменту. Я саксофонист. Вас я знаю, вернее слышал, что вы Илия Казанова. Ох, как наши выскочки зашевелились. Вы посмотрите, только что пятки не лижут.

Надя глянула вниз. Действительно – пылкая публика встречала женщин с таким подобострастием, что вряд ли такого удостоился и сам папа римский.

– Крупные фигуры! – уважительно, с легкой долей иронии сказал Гаррик. – Рекламой они пренебрегают, это для них не по рангу, но… Толстуха – царица Тамара, в быту Тамара Артаковна, банкирша. Страстно обожает помогать безвестным талантам из провинции. А вторая дама – Светлана Дмитриевна Локтева-Дворецкая. Депутат Госдумы, наш ангел-хранитель, можно сказать. Пока еще по-настоящему наши интересы в Думе не отстаивала, но, полагаю, все впереди.

– А я знаю царицу Тамару! – вскрикнула Надя.

– Если и она тебя знает, считай, что весь мир у тебя в кармане.

Голова Нади закружилась. Стоило ли напомнить царице Тамаре о похоронах на Ваганькове или это ничего хорошего не принесет?

– Ты только посмотри, – язвительно засмеялся Гаррик. – Все наши спесивые корифеи и звезды ковриками перед ними стелются! Что значит сила Капитала и Власти! А что поделаешь? Всем звездам и звездочкам нужна поддержка! Одни хотят открыть свой театр или стриптиз-клуб с музыкой, другие сделать ударный клип, а третьи мечтают петь в кабаке третьего разряда.

– Не завидуй, – неприязненно ответила Надя, наблюдая, как обе дамы в окружении блестящей кавалькады шли по палубе.

– Я не завидую, – равнодушно ответил Гаррик, – я провинциальный талант. Делаю настоящую музыку, которую поймут после моей смерти.

– Мне все равно, что будет после того, как околею, – огрызнулась Надя. Она решила, что сегодня ее день, ее ночь, надо идти на любой риск, на самые отчаянные поступки, такой момент может никогда больше не повториться.

Катер между тем отвалил от борта теплохода, померк свет прожекторов, а блестящая компания внизу куда-то исчезла.

– Куда они делись? – спросила Надя.

– Как это куда? – подивился ее несмышлености Гаррик. – Полагаю, что капитан пригласил самых избранных на торжественный прием.

– Нам туда не попасть?

– Там обитают небожители эстрады! – засмеялся Гаррик. – Мне на ближайшие двадцать лет это не грозит. А тебе – не знаю. Поскольку, прости, бабам легче.

– Это как? – обидчиво спросила Надя.

– Да так. Ты ведь знакома с Агафонским, кажется? А он тоже, можно сказать, полубог.

Он продолжал что-то говорить насмешливо-ироническое, но Надя его не слушала. Агафонского ей сейчас в суматохе не зацепить – она для него фигура незначительная. Царица Тамара казалась более надежным вариантом. Но, с другой стороны, Тамара Артаковна наверняка знает о Наде и как о заложнице бандитов, которую разыскивает милиция. Ах, была не была!

– Гаррик, – оборвала она молодого человека, – ты можешь оказать мне услугу? Я в долгу не останусь.

– Попробую, – спокойно ответил он.

– Сможешь передать записку Тамаре Артаковне? Мы знакомы, и мне надо о себе напомнить.

– Разумно, – кивнул он. – Без карантина разом попадешь в рай.

Надя торопливо вырвала листок из блокнотика.

«Уважаемая Тамара Артаковна! Вы знаете меня как Надю, которая плакала на похоронах Тофика и сломала руку. Очень нужно поговорить с вами. Я приду в Вашу каюту завтра в 12 часов. У меня своя каюта № 32.

Надя-Илия Казанова».

Наиболее удачным в своем послании Надя посчитала упоминание об отдельной каюте. Она уже знала, что это признак высокого ранга: даже Анна Корецкая делила свою каюту с кем-то.

Еще раз нырнув в сумочку, она нашла визитку (похвалила себя за предусмотрительность) и приколола ее булавкой к записке.

– Гаррик, если у меня что получится, то я… Я возьму тебя в свой оркестр!

– Ага, – улыбнулся он и взял записку. – Каждые полчаса выходи на корму, на нижнюю палубу.

– А где это?

– Вон там, – он указал пальцем. – В самом заду нашего корыта.

Гаррик ушел, а Надя решила, что и ей не следует терять время в ожидании удачи, надо бы ненавязчиво прилепиться к какой-то компании в буфетах, на палубе, в залах. Наплевать, если одни примолкнут при ее появлении, а другие попросту пошлют к черту. Она равная среди равных – никого в каюту капитана на прием не пригласили. Взять бокал вина, сигарету в зубы, в конце концов, все мы оттягиваемся, чужих здесь нет. А завтра, если она пройдется по верхней палубе под руку с Тамарой Артаковной, с ней будут разговаривать по-другому.

Надя не подозревала, что беспредельно завистливый Гаррик, много лет бесплодно рвавшийся на Олимп музыкальной эстрады, прочитал ее записку, поразмышлял, принесет ли она ему какую-то пользу, и решил, что нет: когда бабенки дорываются до своего личного счастья, обо всех забывают. Он порвал записку и пил с друзьями до утра.

Грохоча музыкой на всю спящую округу, теплоход продолжал свое плавание. Ночь не кончалась. Надя купалась в атмосфере сбывшихся грез. «Мятежники» называли ее уже своей, и Новиков хватал за попку. Секс-символ эстрады прошлых лет знаменитый Боря зазывно ей улыбался, но Наде он не нравился.

Надя дважды выбегала на корму, но Гаррик не появлялся. И она возвращалась в те компании, где ее уже принимали, и незаметно, бочком подваливалась к тем, с кем хотела познакомиться. При этом приходилось выпивать и курить без остановки.

Ах, эта сладкая мелодия профессиональной тусовки! Свое арго, свои моды, свои кумиры и касты. Главные идолы для каждого – Хит и Клип! Сольный Концерт и Зарубежные Гастроли! Высокое место в Хит-параде – предел мечтаний, хотя относились к этому публичному распределению по рангам с презрением. Ударный клип – дорога в бессмертие! Пара песен в программе ТВ – за это отдается душа и тело! И не в способностях твоих, не в талантах дело, а в чем-то другом! Ибо в прошлом году лучший клип исполнял театральный актер с хриплым надсадным голосом хорошо выпивающего человека. А лучший женский клип по всем хитам завоевала певица вообще без голоса, но зато при заднице, как у слонихи. Здесь действовали свои тайные законы, управляли свои кумиры. А над всеми ними незримо витал Супер-Бог, и был он многолик и всесилен – «бабки – башли – баксы – фанеры – деньги – доллары – пиастры – зеленые – хрусты» – вот как звали этого Супер-Бога! Именно он выставлял по ранжиру своих апостолов, клипмейстеров, попсушниц, фенов и фанов, солистов и хористов, архангелов, ангелов и шлюх. Но, к чести этого Сверх-Божества и к счастью, он иногда задремывал, и в эту бесконтрольную паузу очень редко проскакивали в ранг сияющих звезд по-настоящему одаренные люди.

Рассвет еще не занимался. Надя в третий раз побежала на корму. Пока шла вдоль борта, мимо нее вдруг сверху что-то плюхнулось в воду. Наверху гомерически заржали, а потом послышался возмущенный голос:

– Эй, мужики, стулья-то зачем за борт бросать? Разгулялись купчики!

В ответ раздался хохот, и в воду плюхнулся еще один стул. Надя захихикала – метание стульев за борт ей понравилось.

Она слегка заблудилась, отыскивая корму, на которой должен был ждать ее Гаррик. Выскочила совсем не в том месте, палуба была пуста, и в этом сравнительно укромном уголке, у поручней, она вдруг увидела две обнявшиеся женские фигуры. Одна из них была Анна Корецкая, а вторую Надя узнала по элегантной шляпе – Локтева, которую Гаррик оценил очень высоко. Слегка подвыпившая, возлюбившая в эту дивную ночь весь мир, Надя вдруг решила пойти с Корецкой на мировую, а для этого надо было непринужденно пошутить.

– А вот я вас обеих и застукала! Слушай, Аня, давай мириться, я ведь тебе ничего плохого…

– Гадина! – пронзительно завизжала Корецкая, из громадных глаз выплеснулась беспредельная ненависть. – Гадина, чего тебе от меня надо? Чего? Денег хочешь, да?

Надя попятилась. Она видела, как вторая женщина шагнула к ней, сузив красивые небольшие глаза, и едва слышно проговорила:

– Убирайся отсюда, мерзавка, еще раз мне попадешься, мертвецу позавидуешь!

Ошарашенная, Надя, пятясь, добралась до трапа, кубарем скатилась вниз и долго приходила в себя. Она никак не могла понять, что ее больше перепугало – истеричный вопль Корецкой или тихие, процеженные сквозь зубы слова другой женщина. А впрочем, черт с ними! Надо заниматься своими делами и любить того, кто любит тебя.

Она добралась до кормы. Гаррик запаздывал. Она решила немного подождать его и собраться с мыслями.

Девушка остановилась у борта и засмотрелась, как за кормой тянется в ночной реке белый, фосфоресцирующий след. Берега проплывали мимо темными, почти неразличимыми, с редкими огнями по обеим сторонам.

Начало положено неплохое, подумала Надя, есть неплохие знакомства, нашлись и конкретные ориентиры…

За спиной послышался шорох, она подумала, что это Гаррик, обернулась, но никого не разглядела. Девушка вновь стала смотреть на воду; Гаррик все равно никуда не денется, и звезды все здесь. Она даже тихо засмеялась от счастья…

Вдруг Надя почувствовала, как ее подхватили под коленки, оторвали от палубы, и в следующий миг она летела навстречу стремительно приближающейся темной воде!

Она не успела ни вскрикнуть, ни что-либо понять. Полет был краток и закончился оглушающим ударом о воду. От пронзившего холода зашлось дыхание, но самое страшное – Надя почувствовала, что ее крутит, подбрасывает и уносит в глубину какая-то необоримая сила. От страха она не могла сообразить, как выбираться из этой сплошной круговерти холодной воды, пены и адского грохота в собственной голове. Сопротивляться ударам воды было бесполезно, туфли сорвало, Надя скрючилась, прижав к груди сумочку. Внезапно все успокоилось, удары прекратились, она почувствовала, что медленно всплывает, хотя дышать было нечем, перед глазами поплыли зеленые круги.

Гибнешь, Надька, спокойно сказала она себе, гибнешь, и никто тебе не поможет, так что уж лучше не кричи. Почему нельзя кричать, она не осознавала. Но почему-то делать этого было нельзя.

Воздух вместе с брызгами ворвался в легкие, Надя легла на спину, вытянула ноги и сделала несколько движений ногами – как ножницами.

Небо над головой было высоким, светло-черным с тусклыми мелкими звездами.

Дураки, подумала Надя, меня эдак не потопишь, я однажды на спор переплыла Миасс со связанными руками, а Миасс все-таки река, а не ваш канал имени Москвы.

Она глубоко вздохнула и посмотрела вслед теплоходу. За несколько минут, пока Надю крутило в бурунах из-под винта, пока она всплывала, теплоход успел порядочно уйти, или это так казалось в темноте. Огни его, голоса, приглушенная музыка беззаботно удалялись, оставляя Надю в одиночестве, в холодной воде. Уплывающую мечту было не догнать, а если и догонишь, то результаты могут оказаться еще более плачевные. Поначалу Надя думала, что покачнулась, у нее закружилась голова, и она упала за борт. Однако то ли от холода, то ли от злости она вспомнила, как ее приподняли и ловко перекинули через борт. Кто это был, неизвестно, запомнился лишь характерный запах заграничного мужского одеколона. Кто из мужиков на теплоходе не прыскает на себя этим дорогим французским одеколоном? Но сейчас надо было понять, к какому берегу прибиваться.

От холода заныла левая покалеченная рука. Надя взяла в зубы сумочку, перевернулась на живот и поплыла к левому берегу, он казался ближе, и там светились огни.

Девушка заплакала от страха и горя, только выбравшись на берег, потеряв последние силы, она упала на грядки с огурцами. Надя не пыталась понять, кто ее выбросил с теплохода, зло казалось не конкретным, а всеобъемлющим. С первого ее шага на вокзале в Москве все злые силы обрушились на нее и били со всех сторон без пощады. Никакого просвета. Кроме Джины. Безалаберной, плюющей на все на свете Джины, которая тоже не понимает, да и не хочет понять никого вокруг себя, живет одним днем. Всякая удача обрывается для Нади на первом полушаге, и преломить злую судьбу нет сил.

Принялся накрапывать дождь. Надя чувствовала на своем лице и плечах теплые капли, но ей становилось все холодней, оплакивать свою судьбу на грядках глупо и бессмысленно. Она села и оглянулась.

Куда теперь занесло?

В сумерках дождливого рассвета едва проглядывались какие-то строения, где-то в стороне, по невидимому шоссе прорычала тяжелая машина, и все стихло.

Надя встала, шагнула к низкому сараю, дверь оказалась открытой. Внутри чувствовался сильный запах нагретого чистого дерева, кваса, распаренной березы. Давно не топленная баня. Она села на лавку, все тело била дрожь, не было сил открыть сумочку, в которой были размокшие деньги. Что от них толку – грязной, босой, полумертвой? Но прятаться здесь тоже нельзя: сквозь маленькое оконце все сильнее пробивался рассвет.

Немного передохну и пойду, решила Надя, приваливаясь к стене. Через секунду она провалилась в забытье, где не было горьких обид, холода, мокрой, облепившей тело одежды, коченеющих босых ног.

Джина проснулась от настырного телефонного звона. Поначалу она прокляла всех мужиков, которым не спится в глухую ночь, подавай им утехи и веселье. Потом Джина вспомнила, что телефон этой квартиры никому не давался, звонить могли только самые близкие люди. К тому же звонки междугородные, может быть, даже международные, значит, Станислав Павлович наконец добрался до Парижа и решил пригласить туда Джину.

Она метнулась к телефону:

– Джина! Кому не спится в час ночи?

– Джина! Это я! – раздался слабый, едва слышный голос. – Я, Афанасий!

– Какой еще, к черту, Афанасий?

– Да я же, Джина, Афанасий! Дорвался наконец до телефона и звоню! Как вы там?

– Да как все приличные люди, во втором часу ночи спим! – крикнула она, покосившись на часы. – В хате твоей полный порядок! Мужиков не водим, промышляем этим делом на стороне!

– Да ладно, не о том речь! А Надя, она тоже спит?

– Нет твоей Нади! – засмеялась Джина. – Позавчера ночью уплыла на белом теплоходе!

– Совсем уплыла? – ужаснулся Афанасий.

– Да нет, на днях вернется! Что у тебя-то?

– Жалко, что ее нет. Ну да ладно. Джина, у меня намечаются перемены, может быть, я через месяц вернусь.

– А, чтоб тебя! – в сердцах выпалила Джина. – Мы ж рассчитывали на хату до зимы!

– Ничего, как-нибудь уместимся!

– Ну да, уместимся! Как монахи в монастыре? Точно скажи, когда тебя ждать?

– Зачем?

– Как зачем? Оркестр тебе для встречи приготовим! Баню истопим! Нам же нужно позаботиться о новой крыше!

– Да я приеду и уеду!

– Так бы и сказал! Навел страху, я уж решила полы помыть!

– Значит, Нади нет?

– Да поспит она с тобой, поспит, раз обещала! – громко засмеялась Джина.

– Хорошо! Тогда я перед приездом еще позвоню!

– Правильно! Из командировки неожиданно только дураки-мужья приезжают! Будь здоров!

– До свидания.

Джина бросила трубку, нелепый звонок хозяина квартиры разбил ей весь сон. Можно, конечно, слетать в казино, час-другой там еще будет весело, но на игру сегодня настроения не было, удачи не будет. Оставалось лечь и попытаться заснуть.

Но тут телефон зазвонил снова.

– Слушаю, – крикнула Джина и прислушалась, потому что ответ прозвучал как из подземелья.

– Джина, это я.

– Илия? Плохо слышу! Ты со своего парохода?

– Нет… Я больная, босая, голодная и умираю.

– Подожди, подохнуть успеешь! Где ты, скажи ясно!

– Не знаю где. Я на платформе, станция Икша.

– Икша? Знаю, это ж километров сто от Москвы! Во занесло дурынду! Ты можешь сесть на электричку?

– Меня заберут, я же сказала…

– Стой! Помолчи. По перрону не таскайся, спрячься в сторонке. Часа за полтора, за два я до тебя доберусь, выйду с поезда, ты меня увидишь. Все, не торчи на перроне, нарвешься на гадости. А почему ты босая? А, черт, не отвечай! Жди меня!

– Я жду…

Опять приключения! – радостно подумала Джина и позвонила своему «бобику». К счастью, трубку поднял он сам, а не его старуха. Инвалид поскрипел, постонал, потом проснулся, обозвал Джину нехорошими словами, но, когда узнал, что надо ехать выручать Надю, заторопился и занервничал.

– Ну, если ее, то ладно. Жди, сейчас подъеду.

– Жду, Борис Борисович! Оплата тройная, не волнуйся.

Она бросила трубку и весело принялась одеваться. Какие-нибудь запланированные мероприятия – сколько бы они ни обещали радости – никогда не нравились Джине с ее мятущейся, беззаботной душой. А вот такое, с бухты-барахты было в ее стиле. Она и жила в постоянном ожидании случая, обжигалась десятки раз, но никаких выводов не делала. И если что ее и огорчало этой ночью, так это звонок размазни Афанасия, а потом Илия-Надя, а вовсе не Станислав Павлович, который, подлец эдакий, добрался-таки до Парижа, загулял там, видать, с француженками и совершенно забыл, что обещал выдернуть свою Джину из Москвы, чего бы это ни стоило. Верь после этого мужикам, когда они дают клятвы под одеялом.

Борис Борисович приехал минут через двадцать и попросил по телефону не называть его имени-отчества, а только «бобик», он сразу поймет, с кем разговаривает, а главное – как ему самому разговаривать.

– А ты со всеми по-разному разговариваешь? – удивилась Джина.

– А то как же! С каждым человеком надо знать свой стиль! Что там с твоей подругой случилось, что за сто верст от Москвы заслуженному инвалиду машину ночью гонять надо?

– А не знаю! Говорит, босая и больная.

– Тогда ничего особенного, – успокоился инвалид. – Все как обычно, а то я уж волноваться начал.

Скалолаз спустился с борта теплохода «Любовь» в Угличе, как это и предполагалось. Чтобы его исчезновение не вызвало пересудов (всех уже лихорадило после исчезновения певицы из Хабаровска), он сказал своему соседу, трубачу и флейтисту, что срочные дела требуют его возвращения в Москву. Подумав, Скалолаз на всякий случай доложился старшему помощнику капитана. Тот вычеркнул его из списка пассажиров. Работники речной милиции, вторые сутки метавшиеся на борту теплохода в поисках хоть каких-то следов исчезнувшей девушки, личностью Скалолаза не заинтересовались: уже был определен круг людей, с которыми певица из Хабаровска (рок-группа «Торнадо») по имени Илия входила в контакт.

Не приглядываясь к тихим улицам города, Скалолаз добрался до главпочтамта.

Он просидел на скамье около почты полтора часа, но никто на оговоренную встречу не явился. Скалолаз сходил на местный рынок, перекусил, выпил две поллитровые банки пива, вернулся к почте и подождал еще около часа. Вероятней всего, случилось что-то экстраординарное. Николай всегда был предельно пунктуален. Прикинув все варианты, Скалолаз зашел на почту, потолкался там, поболтал с почтарками, чтобы его запомнили, а Николай мог убедиться, что Скалолаз здесь был и ждал его полдня.

После этого он пошел на вокзал и уехал в Москву. Скалолаз не мог знать, что его ожидание могло продлиться годы.

Он не знал, что прошлым вечером в процедурном кабинете частного психоневрологического заведения зазвонил телефон.

Николай, Станислав и Гриша переглянулись – никто не знал их тайного убежища. Но телефон продолжал надрываться. Николай вздохнул и снял трубку.

– Слушаю, – сказал он настороженно.

– Вот и хорошо, что слушаете, – прозвучал ровный, спокойный голос. – С вами, дорогой вы мой, разговаривает майор уголовного розыска Володин.

– Ясно, – так же без нервов ответил Николай.

– Ясно, да не совсем, – коротко хохотнул Володин. – Вы окружены, здание блокировано. Мои люди на крышах, в подвалах, так что ваши навыки в альпинизме не спасут. Предъявлять условия ультиматума?

– Предъявите, – безнадежно ответил Николай.

– В одних рубашках, без курток и пиджаков, оружие в руках, все трое спускаетесь на лифте. Лифт открывается, оружие выкидывается наружу, руки за голову, один за другим, с интервалом в пять секунд выходите из лифта и останавливаетесь посреди холла. Дальше уж наше дело. Заложница ваша от вас сбежала?

– Сбежала. Нам надо подумать. Десять минут, – хрипло сказал Николай.

– Не дури. Тебе не подумать надо, – устало возразил Володин. – Вы хотите договориться, как вести себя на следствии и в суде. Глупо это.

– Иначе мы будем сопротивляться, – упрямо сказал Николай.

– Тогда накрутите себе лишних лет пять. Зачем?

– Мы просто хотим попрощаться.

– Ладно. Пять минут. Включаю секундомер. – Володин оборвал разговор.

Николай положил трубку и сказал, с трудом улыбнувшись:

– Вот и конец нашим приключениям. Террористов из нас не вышло, чего и следовало ожидать. Гриша, на следствии говори, что знаешь. Много о нападении на грамфирму ты не знаешь и знать не можешь. Только не путайся и не ври. Станислав, скажешь, что слепо подчинялся мне. Делал это потому, что я, как хирург, спас твоей матери жизнь. Больше никого не называть.