Текст книги "Кровавое шоу"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Держал, – кивнул Володин. – Но, видимо, устремлялся и в шоу-бизнес. Его в ресторане застрелили, при бандитских разборках. Все разбежались, а он остался под столом. Теперь – в земле.

– Кого-нибудь задержали? – спросил Сорин.

– Да. Всех. Народец-то был известный. Но все утверждают, что дальше драки дело не шло. Оружия действительно ни у кого не было. А стреляли от кухни ресторана. Пистолет нашли, отпечатки пальцев стерты. Ощущение такое, что драку спровоцировали и под ее шумок Тофика прикончили. Хотя…

– Хотя что? – недовольно спросил Сорин, поскольку терпеть не мог, когда Володин держал такие паузы, чтоб возбудить любопытство слушателей.

– Хотя когда мы начали проверять, кем был пущен слух о том, что за имя убийцы Княжина дадут сто тысяч баксов, то вышли на этого Тофика. Он был дружен с Княжиным и публично заявил, опять же в ресторане, об этой премии.

– Обычное хвастовство блатных, – фыркнул Седов.

– Может, и так, – согласился Володин. – Но ясно одно: Княжин умирать не собирался. От «Граммофона» его отодвинули, но он очень активно раскручивал несколько своих групп: «Мятежников», Анну Корецкую, латышку Сакту, знаменитую Викторию, «Железных парней», там сам черт не разберется. Пока установили только, что Анна Корецкая со своим ансамблем в день смерти Княжина была на гастролях в Самаре. Алиби, так сказать. Остальные крутились в Москве.

– Я знаю «Мятежников», – заметил Седов. – Единственные приличные ребята на эстраде. Во всяком случае, пострижены, побриты и не изображают на сцене полового акта.

– Ничего мы не знаем про эту эстраду, – в сердцах сказал Сорин. – Несколько лет назад известного певца чуть не на сцене застрелили, оказалось, что они там просто очередь выступлений не поделили! Для нормального человека это же чушь!

Седов возразил:

– А кто тебе сказал, Всеволод Иванович, что в их мире есть нормальные люди? Господь с тобой! Отсутствие нормы и есть главное условие для работы в шоу-делах! Зажарим вторую порцию шашлычков или оставим ее на воскресенье?

Кто-то кушал в воскресенье шашлычки на природе, а у кого-то к обеду не было и черствой корки хлеба. Таким обездоленным оказался Левка Гнутый. Его выпустили из милиции под расписку о невыезде, но он знал, что суд будет, что за нападение на сотрудников «Граммофона» он получит срок, каких бы адвокатов ни нанимал. И вряд ли срок будет условный, учитывая не первую судимость. Мелькнула мысль удариться в бега, но он ее отринул, ибо очередная ходка в зону увеличит его авторитет, а это куда важней, чем свобода в «бегах».

Но пожрать дома было нечего – в холодильнике хоть шаром покати, а до пенсии старушки мамы неделя. Но кушать-то надо!

Гнутый сел к телефону и обзвонил друзей. На бутылку его приглашали, но в этих компаниях почти не закусывают, да и пить по-черному ему было не с руки – до суда требовалось вести примерный образ жизни, где-то заработать характеристику поприличней, быть может, срок получит поменьше.

На обед его позвала сестра. Повеселевший Гнутый приоделся, запер квартиру. У блока почтовых ящиков он остановился, разглядев, что в его ящике сквозь дырки что-то белеет.

На письме без адреса от руки, печатными буквами было написано: «Льву Гнутому».

В конверте на пустом листе бумаги было накорябано: «Прогладить горячим утюгом».

Экая чертовщина, подумал Гнутый, вернулся домой я принялся гладить листочек. По мере его усилий на бумаге проступили неясные желтоватые буквы:

«Гнутый! Ты мой кровный должник! Есть возможность откупиться. Сегодня ночью предлагаю тебе забросить на ВТОРОЙ этаж фирмы «Тур Вселенная» две бутылки с бензином. Это называется «коктейль Молотова». Во дворе под сиденьем брошенного «запорожца» возьми конверт с авансом. После выполнения работы там же найдешь остальную часть. На этом мы с тобой в расчете, и мести не будет. Без шуток».

Гнутый задумался. Он сразу понял, что тут не до шуток, только не мог сообразить – у кого он оказался в кровных должниках? Никому, кажись, гадостей в последнее время не делал, если не считать недавнего нападения на «граммофонцев» и отрезанного уха. Но, во-первых, не такой там народ, чтоб мстить, во-вторых, ухо отрезал не он, а Семка Ляк, который будет сидеть в СИЗО до суда.

Гнутый собрался перечитать письмо, но буквы исчезли! И сколько он ни гладил бумагу, ничего больше не проявилось.

Гнутый порадовался, что запомнил адрес фирмы «Тур Вселенная», почти в самом центре Москвы. Дело не из простых, но если предлагают аванс…

Он спустился во двор, миновал палисадник, в конце которого несколько лет валялся ржавый остов зеленого «запорожца»; даже детишкам он надоел, и они в нем не играли.

Гнутый огляделся, залез внутрь, пошарил под сиденьями и, к своему удивлению, нашел конверт, а в нем вполне приличную сумму. Настолько приличную, что к сестре на ее хилый обед и воспитательные разговоры не было никакой нужды ехать. Он сунул деньги в карман, решив, что стоит отработать и вторую половину.

Через сорок минут в центре Москвы он нашел агентство «Тур Вселенная». Шикарные двери, золотистые витрины, бронзовая вывеска. И все это на нешумной узкой улице недалеко от Большого театра.

Следовало составить план, четкий и безошибочный. Что такое «коктейль Молотова», Гнутый знал.

К вечеру он плотно поел в кафе возле своего дома, не выпивал, выпросил у соседа-автомобилиста литр бензина (якобы костюм почистить), перелил бензин в поллитровые бутылки и сунул их в маленькую сумку на ремне.

Будильник он поставил на два ночи.

Глуховатая мать Гнутого спала и не слышала, как в коридорчике он снял с гвоздя велосипед, надел спортивный костюм, перекинул через плечо сумку с бутылками и тихо вышел.

Пункт «подстраховка» в его плане значил: если его остановит милиция, он заявит, что тренируется к велосипедным гонкам, которые пройдут через пару недель в Подмосковье. Бензин везет для промывки велосипеда. На миг Гнутый засомневался, уж больно все хлипко и подозрительно. Но кушать-то надо! И деньги за пустяковую диверсию платят приличные.

Переулками, боковыми улицами он за час с небольшим добрался по ночной пустой столице до туристического агентства и поначалу медленно проехал мимо.

Улица была совершенно безлюдной, но Гнутый, наученный провалами своих великих планов, покрутился вокруг еще с четверть часа.

Шел уже четвертый час утра, больше тянуть нельзя.

Прислонив велосипед, с сумкой в руках он подошел к дверям, поставил бутылки на тротуар. Откупорил одну бутылку и полил бензином тряпки на горлышках. Потом убедился, что вокруг все так же тихо, бензиновой зажигалкой «Зиппо» поджег тряпки на бутылках, отскочил к краю тротуара и одну за другой швырнул бутылки в окна второго этажа.

Звякнуло стекло, послышался негромкий хлопок, и окно озарилось пламенем.

Гнутый быстро сел на велосипед и, не набирая панической скорости, принялся крутить педали.

В свой двор он вернулся, когда небо уже посветлело.

Подкатил на велосипеде прямо к остову «запорожца», закурил и полез внутрь разбитой машины.

Не обманули. Под сиденьем лежал пухлый конверт. На нем было написано:

«Молодец! Дело делать умеешь! Если не сядешь, то такие заказики получишь еще».

Может, тут «кукла», подумал было Гнутый и распечатал конверт. Нет, заказчик добросовестный, деньжонок оказалось даже побольше, чем в аванс.

Значит, за ним проследили, а потом, обогнав на машине, произвели окончательный расчет.

Это их проблемы, решил Гнутый, даже не пытаясь догадываться, кто такие «они». Он доехал на велосипеде до палатки у метро купил водки и коробку шоколадных вафель, дома выпил-закусил и грохнулся спать – с деньгами в кармане и в прекрасном настроении. В хмельной башке мелькнуло – примерно так свершаются заказные убийства и, может быть, из него, Гнутого, получится отличный киллер, говорят, им хорошо платят.

Когда поутру, в понедельник, Сорин шел на работу, он обратил внимание на почерневшие стекла второго этажа агентства «Тур Вселенная». Но ни пожарных, ни милиции уже не было, народ тоже не толпился, и Сорин подумал, что ночью произошел случайный незначительный пожар. В голове возникла связка – «Граммофон XXI век», нападение – Княжин – конкурс на пай Княжина – банки и агентство «Тур Вселенная». Но прочного сцепления в этой связке он не проследил, переключился на размышления о людоеде по кличке Маугли, кольцо вокруг которого сжималось, и Виталик Штраус заверял, что выследить каннибала – вопрос времени.

До Сорина не дошло сообщение, что этой же ночью в Свиблове начисто сгорел «мерседес» зампрезидента банка «Демпинг-Экстра» известной всей Москве Тамары Артаковны. Какой-то шпаненок облил машину бензином и поджег. Его видели из окна, но он убежал. На помойке в своем дворе малолеток под мусорным баком нашел конверт, в котором его подвиг был вознагражден безвестным анонимом премией в десять долларов.

Жалобно выла сигнализация, Тамара Артаковна глянула на горящий «мерседес» из окна, выругалась, засмеялась и пошла спать, заметив мужу, что это племянник Тофик, вернее, его дружки мстят ей за ее доброту, за то, что она мало любила Тофика. Но он уже в могиле и больше мешать жить не будет.

На работе Сорин нашел в еженедельнике запись: «Анна Николаевна Дворецкая – звонить». Судя по всему, он так ей и не позвонил, но хуже было то, что он не мог вспомнить, кто это такая.

От злости на свою память Сорин пошел в секретариат, выпросил у девчонок чашку крепкого кофе, обругал себя старцем, непригодным к работе, и тут же вспомнил, что Анна Николаевна – это милая учительница со спаниелем, соседка погибшего шоумена Княжина, и не звонить ей надо, а встречаться. Свидетельские показания учительницы казались неполными или слишком подробными, что вызывало равную степень сомнений.

Правильно, окончательно восстановил все в памяти Сорин, мы пришли к выводу, что она чего-то не договаривает. Придется позвонить и к вечеру опять ехать на Мясницкую, неудобно пожилую болезненную женщину выдергивать в прокуратуру.

Он выждал до десяти (кто знает, во сколько старушка просыпается) и набрал номер.

Трубку сняли сразу, послышался веселенький собачий лай, и Сорин вспомнил спаниеля, а потом напряженный молодой женский голос произнес официально:

– Квартира Дворецкой.

– Здравствуйте, – сказал Сорин. – Вот мне бы нужно Анну Николаевну.

– Кто спрашивает, извините?

Вышколенный, жесткий голос, девушка явно работала с телефоном на своей службе.

– Я следователь прокуратуры Сорин.

– Говорит дочь Анны Николаевны (пауза) Светлана Дмитриевна Локтева. К сожалению, гражданин следователь, позвать маму к телефону я не имею физической возможности.

О, черт! Да что же это за железная дочка у такой мягкой интеллигентной мамы? Сорин лихорадочно прикидывал, отвечать ли в таком же официозе или попытаться смягчить суровое сердце дочери.

– Видите ли, Светлана, – с фальшивой нежностью сказал Сорин. – Никакого серьезного вопроса к Анне Николаевне у меня нет. Я бы просто хотел поговорить с ней за жизнь, как говорят в Одессе.

– Ясно. Но вы, к сожалению, не поняли, что Анны Николаевны нет дома.

– Где она? – Сорин потерял терпение.

– По вашей милости у Анны Николаевны произошел сердечный приступ, и в настоящий момент она находится в больнице.

– Бог ты мой! – воскликнул Сорин. – Поверьте мне, Светлана, что разговор с вашей мамой шел в предельно доверительном тоне. Не было никакого допроса, и уж, во всяком случае, никто на нее не орал, не угрожал и голодом не морил.

Он понимал, что выбрал для разговора совершенно неверный тон, его корежило от собственных слов, а дочка прямо на глазах зверела.

– Не знаю характера вашей беседы с мамой, но после этого состояние здоровья ухудшилось.

– Насколько? – удрученно спросил Сорин, хотя больше ему хотелось бросить трубку.

– Настолько, что вчера она вызывала нотариуса составить завещание. Еще вопросы будут?

– Какие уж тут вопросы… Я…

Железная дочка бросила трубку. Было бы дело, говорила бы до вечера, а пустопорожние разговоры обрывала сразу. Сорин знал эту породу молодых, деловых русских женщин. Заседают в парламенте, ворочают миллионами, элегантные, красивые, бездушные, представить трудно, как кто-то набирается духу заниматься с ними любовными играми.

На дочку наплевать, с раздражением подумал Сорин, хуже с мамой. Сердечный приступ – не вина следствия, поскольку в беседе Дворецкая была спокойна, шутлива и ушла в благостном состоянии духа. А потом сердечный приступ! Значит, она хорошо разыграла беззаботность, а в душе была напряжена, быть может, перепугана, вот вам и причины приступа…

Но идти в больницу, пытать полумертвого человека, нет. Да и врачи не позволят.

А может, и это все домыслы – прихватил бабусю очередной сердечный приступ, а дочка, не желая по свирепости своего характера сидеть около мамочки, скинула ее в больницу, на попечение врачей.

Такая схема успокоила Сорина, настроение у него поднялось, и он окунулся в рутинные дела, с которых начинается понедельник.

Врач глянул на снимки, хмыкнул и повернулся к Наде:

– Слушай, красотка кабаре, ты какую руку под рентген подставила – которую не ломала?

Испуганная девушка утонченной медицинской шутки не поняла:

– Да, конечно, эту! Которая вот в гипсе!

– Ага! А где же твой перелом? Где его следы?

– Не знаю…

– А я знаю! Ты – не человек! Ты – пришелица с Марса или планеты Альфа Центавра! Сознавайся!

– Да что вы, в самом деле…

– У человека-землянина кости с такой скоростью не срастаются! – Врач засмеялся и закончил самодовольно: – Правда, если человеком не занимается хирург такого класса, как я! Сегодня сменим гипс, оставим от локтя до кисти, и, да будет на то воля Божья, через несколько дней я тебя отсюда выгоню!

– Вот здорово! – обрадовалась Надя. – Доктор, а почему вы меня красоткой кабаре называете?

– Вид у тебя эстрадной примадонны! – соврал врач, хотя он, как и все отделение, знал, что эта провинциальная девчонка спит и видит себя на эстраде. – Ты рождена для славы джазовой звезды!

Это называется психохирургия, дал определение своим глупостям врач, именно поэтому кости у нее срастаются с такой ненормальной скоростью. Автором нового метода лечения является, конечно, он.

Выйдя со свежим гипсом из процедурной, Надя решила сегодня же бежать из больницы. Кости срослись, до конца заживут сами по себе. А главное, можно приступить к реализации плана, намеченного в блокнотике.

Но оказалось, что такая простейшая затея, как побег пациента из больницы, совершенно невыполнима! Невозможно выскочить на волю, если у тебя нет автомата Калашникова, пары гранат, а у ворот тебя не поджидает друг-товарищ на танке!

Во-первых, как определила Надя, внизу, на центральном выходе, стоят двое рослых парней с дубинками. И не скрывают, что в шкафу у них висят автоматы.

Во-вторых, на первом и втором этажах окна была забраны решетками.

А у дверей палат второго этажа скучали милиционеры, тоже при оружии.

К обеду Надя уточнила то, что уже знала. Больница охраняется по целому ряду причин. В прошлом году наркоманы штурмовали ночью больничную аптеку и выгребли все лекарства. А на второй этаж привозят публику с огнестрельными и ножевыми ранениями, в позапрошлом году одного такого деятеля застрелили прямо в палате. Привезли с распоротым животом, а добили пулей в голову.

Помимо этих препятствий, были и мелкие помехи. Вместо черного балахона, в котором Надя красовалась на кладбище в качестве плакальщицы, ей выдали бурый халат выше колен и грубоватую ночную рубашку. Да и в безразмерных тапочках далеко не убежишь.

Побег явно откладывался.

Надя спустилась на первый этаж и из автомата дозвонилась Джине на их новую квартиру.

– А я кайф ловлю! – бодро сообщила Джина и засмеялась. – Хожу голой по нашей хате, переставляю мебель и каждые полчаса лезу в ванну! Жара несусветная!

– Одна ходишь голая?

– Пока одна! – хихикнула Джина.

– У меня к тебе дело будет…

– Я вечером подскочу!

– Подожди, не надо. Еще несколько дней, и я выйду отсюда. Найди, пожалуйста, телефон или адрес эстрадной певицы Анны Корецкой. Где хочешь ищи, мне это позарез нужно.

– Корецкой? – переспросила Джина. – Не Бог весть какая звезда, я ее терпеть не могу. Может, я с Мадонной связи налажу?

– Сделай, что тебя просят! – разозлилась Надя.

– Сделаю, сделаю! Ты знаешь, на нашего Афанасия ты произвела сильное впечатление! Он все время о тебе расспрашивал!

– Ага. Когда с тобой в постели лежал?

– И до, и после! Но это пустяки! Главное, что он вернется не раньше декабря!

– Главное, найди Корецкую! – крикнула Надя.

– О'кей. Завтра у тебя будут ее адреса и телефоны.

После ужина Надя немного посмотрела телевизор на четвертом этаже, а потом спустилась в свою палату.

Три ее соседки находились в том полусонном, полубредовом состоянии, когда человека мучает боль, когда он прикован к постели, беспомощен и теряет всякое ощущение времени. Старушка в углу, например, потребовала вчера ночью, чтобы ей подали обед…

Надя изнывала от безнадежной, удушающей атмосферы палаты, а тут еще эта жара, неожиданная жара в начале лета. Предстояла бессонная ночь, о которой Надя думала с ужасом.

На тумбочке соседки она утром приметила целый набор снотворных. Надя снотворным не пользовалась, вообще боялась любой химии, но сейчас решила, что лучше отравиться, нельзя же третью ночь вертеться на горячей, влажной от пота простыне, слышать хрипы и стоны соседок и каждый час ходить в туалет.

Около полуночи она закрыла журнал, который читала, не понимая смысла, так как думала о своих делах, убедилась, что соседки ее затихли, отсыпала несколько пилюль с чужой тумбочки и проглотила.

Вода в графине была теплой, Надя скинула облитую на груди рубашку (прохладней от этого не стало) и голой упала на койку, надеясь тотчас заснуть.

Сквозь дрему она услышала, что кто-то осторожно скребется в стекло, будто пытается открыть окно. Причем делает это с улицы!

Для такого циркового номера, сонно подумала Надя, нужна пожарная лестница, чтобы подняться на третий этаж.

Она с томным стоном лениво повернулась к окну и, не подымая голову от подушки, открыла глаза.

Так и есть. На едва высвеченном фоне окна, с той стороны рамы, шевелился темный силуэт, напоминающий лягушку. Во дает, подумала Надя с веселым безразличием, словно ее это вовсе не касалось, а она в самом деле сидит в цирке и любуется работой акробатов под куполом.

Человек болтался за окном, делал судорожные движения, совал руку в открытую форточку, наконец до Нади дошло, что он висит на веревке.

Цирк продолжался: рядом с первым силуэтом появилась вторая пляшущая фигура, но более изящной комплекции и половчее. Этот эквилибрист тоже пытался приладиться к форточке и дотянуться до шпингалета, фиксирующего раму. Верхний шпингалет они уже открыли, а нижний хотели подцепить проволочным крючком.

Вот ведь дураки ненормальные! – подивилась этим фокусам Надя. В ее сознании, каком-то размягченно-зыбком, вся эта картинка становилась все более забавной. Она даже услышала, как один из акробатов сказал огорченно:

– Блин! Придется стекло бить!

Надя встала с койки, подошла к окну, привстала на цыпочки и негромко спросила:

– Чего надо-то, мужики?

Если бы кто-нибудь спросил ее сейчас, как она понимает происходящее, Надя поведала бы следующее: двое парней лезут в женское отделение, ошиблись палатой, нужна им совсем другая, где их ждут с бутылкой подружки… Лежат и ждут своих любовников для этих самых дел. Именно так оценивал ситуацию затуманенный мозг Нади.

Изрядно обалдели и оба злоумышленника, увидевшие за окном голую девицу с загипсованной рукой, которая как ни в чем не бывало пытает незваных гостей об их заботах. Они качались на веревках и разглядывали Надю, лица у них были какие-то непривычные, но Надя еще не сообразила, в чем тут дело.

– Открой окно, – тихо сказал один из них, и Надя увидела в его руке большой пистолет с длиннющим дулом. С таким же успехом на нее могли наставить сейчас автомат или десятидюймовое жерло морского орудия – ей было все равно.

Она радостно сорвала шпингалет, распахнула окно и тут окончательно развеселилась, обнаружив, что оба гостя напялили карнавальные маски. Один представился зайцем, другой волком! Надо же!

– Да тише ты, дура! – зарычал Заяц. – А то вот пущу тебе пулю в голое брюхо! Одевайся!

– Одевайся! – с надменным презрением повторила Надя. – Это, извините, не мужская команда! Я привыкла наоборот.

– Да ты пьяная, что ли? – Заяц схватил ее за волосы и попытался заглянуть в глаза.

– Оставь, – мягко сказал Волк. – Тем лучше. Одевайся, ангел мой. Так надо.

– Что надо? – с той же фанаберией спросила Надя.

Заяц снова зарычал и больно сунул Наде под ребра пистолетом, а Волк, сообразив, что словами девушку не проймешь, оглянулся, подхватил со спинки кровати рубашку и с ловкостью портнихи надел ее.

Оба они уже отцепили карабины от веревок, тянувшихся в окно. Заяц дважды подергал их, и они уплыли куда-то в небо.

– Вот и порядок, ангел мой, – тем же заботливым, почти материнским тоном сказал Волк. – Пошли.

– Пошли, – согласилась Надя и опять же без всякого страха или удивления отметила, что в руках Зайца дергался здоровенный ковбойский пистолетище, а через плечо Волка висел автомат.

– Израильский «узи»? – ткнула она в него пальцем.

– Нет, мой ангел, – возразил Волк. – Эта штука посовременней. Тебе лучше не знать, какая. Вообще, лучше ничего не запоминай, делай, что тебе говорят, и все у тебя будет распрекрасно. Идем.

Они вывели ее в коридор, Волк держал ее под руку, вернее, придерживал, словно джентльмен обожаемую даму.

Надя этой дамой себя и ощутила. По коридору пошла между двух мужчин легко, вскинув голову, только босые ноги по линолеуму некрасиво шлепали.

Боковой лестницей они спустились на второй этаж и остановились у стеклянных дверей в коридор.

Шагах в десяти от дверей, спиной к ним, у открытого окна курил милиционер. Дверь палаты, которую ему было положено охранять, была приоткрыта.

– Начали! – тихо сказал Волк, сжал локоть Нади покрепче, распахнул двери и быстро вошел в коридор. Заяц метнулся за ними.

Надя почувствовала, как пистолет уперся ей в челюсть, отжимая голову, а под ребра вонзился ствол автомата.

– Не двигайся, мент! – негромко, но очень четко сказал Волк.

Милиционер повернулся и выронил сигарету.

– Шевельнешься или крикнешь, сам ляжешь и девчонку угробим.

Милиционер медленно поднял ладони рук на уровень плеч. Заяц стремительно шагнул к нему и вырвал из кобуры его пистолет.

– В палату! – негромко приказал Волк.

Милиционер повернулся, ногой открыл дверь палаты и вошел.

Надю протолкнули следом.

Под потолком вспыхнула люстра.

Надя увидела, что на единственной койке лежал молодой парень с нелепо торчащей в сторону загипсованной рукой. Он пытался приподняться, с ужасом глядя на вошедших, рот его дергался в безуспешной попытке крикнуть.

– Тихо, Гришенька, это мы, – сказал Волк.

Но парень на койке не узнал Волка и судорожно выдавил:

– Кончать меня пришли, да? Так мочите разом!

– Нет же, нет, – Волк наклонился над ним и скинул маску. – Это я, твой родной брат Николай. Здравствуй, Гришаня.

Лицо Гриши исказила судорога, здоровой рукой он обхватил Волка за плечи и заплакал.

– Ничего, Гришаня, ничего. Все будет хорошо, – срывающимся голосом сказал Волк, вновь напяливая маску. – Еще немножко приключений, и ты будешь дома.

– Нельзя мне домой, нельзя, Коля! – горячо зашептал раненый. – Папу возьмут, маму, бандит я! А вас всех кончат!

– Разберемся, разберемся, Гришаня. Со всеми справимся. Ты ходить можешь? Ты должен ходить, как мы узнали.

– Да, да, могу.

– Ну так вставай, ангел мой.

– Это я, извините, ангел! – ляпнула Надя. – Не путайте! Что это еще за безобразие такое?

– Ах, да. Извините! – бросил через плечо Волк, приподнимая Гришу за плечи.

Между тем Заяц уложил милиционера на пол, широким пластырем заклеил ему рот, заломил руки и сцепил их наручниками, поблескивающими золотистым металлом. Ноги скрутил белым шнуром. Потом повернулся к Наде, но она заявила:

– Не смей меня вязать, меня нельзя! У меня рука сломана!

Волк тихо засмеялся.

– Вас мы не будем вязать. Вам придется совершить с нами небольшую прогулку. Через двадцать минут, обещаю вам, вы будете в палате на своей коечке. Может быть, мы вас когда-нибудь встретим и возместим вам моральный ущерб.

– А я обратно в палату не желаю! – спесиво ответила Надя.

Заяц повернулся к Волку:

– Николай, по-моему, она сумасшедшая.

– Что ж, по-твоему, мы больницы перепутали и в дурдом попали? – В голосе Волка слышалась улыбка. – Нет, она просто наркоманка. Наелась наркотиков и ни черта не соображает. Мильтон твой блокирован?

– Да, – ответил Заяц нервно.

– Тогда тронулись потихонечку. И запомни, Станислав, говорю тебе, наверное, в пятый, но теперь действительно в последний раз – стрелять только в самом крайнем случае. Стрелять только в тех, у кого в руках оружие. Если ослушаешься, я тебе верну каждую выпущенную тобой пулю.

– Я понял.

Они закрыли за собой дверь палаты и всей компанией снова вернулись к лестнице.

Волк, судя по всему, хорошо ориентировался в больнице.

Они спустились в подвал, снова поднялись на первый этаж и боковым коридором прошли к центральному холлу.

Весь этот путь Надя проделала улыбаясь, ощущая вежливую руку Волка на своем локте. Заяц придерживал Гришу – тот шел неровно, чуть покачиваясь.

Они остановились за углом (стеклянные двери выхода уже были видны), и Волк сказал едва слышно:

– Так. Повторяем ту же сцену, – он тронул Надю за плечо. – Ангел мой, если изобразишь на лице ужас и боль, то это нам не помешает, а тебе зачтется.

Надя кивнула, хотя ничего не понимала.

Волк мягко вытолкнул ее в холл.

Два охранника в пятнистой форме сидели у журнального столика и играли в карты. Автомат одного лежал поперек столика, второй держал оружие на коленях. Оба повернулись только на голос Волка.

– Внимание, господа. Это похищение. Перед вами заложница, и если вы шевельнетесь, я ее тут же застрелю.

– Убивают! – в полный голос заорала Надя.

– Тихо! – испуганно сказал Волк. – Господа, оружие оставить на столе, там же – ключи от выхода, а сами – к стене и в обычную знакомую вам стойку: ноги врозь и шире, руки на стенку. Стреляю на любое ваше резкое движение, и чтобы я все время видел ваши руки.

– Я что-то не то сделала? – капризно спросила Надя.

– Все по высшему классу, – одобрительно заверил Волк.

В действиях охранников чувствовалось напряжение и готовность броситься в схватку. Они смотрели друг на друга и медленно вставали из-за столика. Автомат, лежавший на коленях, с грохотом упал на пол.

– Не поднимать! – чуть громче прежнего сказал Волк. – Достаньте ключи.

Один из охранников сорвал с пояса ключи и бросил их на журнальный столик.

– К стене! – В голосе Волка зазвучала прежняя уверенность.

Охранники повернулись и в несколько шагов достигли стены. По опущенным плечам было видно, что они сдались. У стенки встали по правилам – далеко от нее, широко расставив ноги и под острым углом опершись о стенку ладонями: в таком положении невозможно сделать бросок или гибко отскочить в сторону.

Заяц схватил ключи и метнулся сначала к пульту с кнопками и рычажками, расположенному рядом с дверьми. Он щелкнул несколькими тумблерами, что-то пискнуло, и на пульте погасло несколько ламп. Заяц бросился к дверям. Знал ли он, какой ключ к какому замку подходил, или ему просто повезло, но оба замка он отомкнул за несколько секунд.

Неожиданно над дверями замигала красная лампа и прерывисто завыла сирена.

– Сигнал тревоги! – сдавленно крикнул Гриша. – Конец, все сорвалось, беги, братушка! Беги!

Волк заметил спокойно:

– Чего-то не учли. Бывает. Вы, ангел мой, к сожалению, все еще с нами. – Он повернулся и сказал в спину замершим у стены охранникам: – Учтите, господа, начнете стрелять в спину, заложнице разнесу череп. По инструкции вы не имеете права стрелять.

Он направил Надю к дверям, а она спросила жеманно:

– А кто это тут такая, заложница?

– К сожалению, вы, – ответил Волк и бросил брату: – Гришенька, не отставай, последнее усилие.

Заяц стоял в дверях, не сводя пистолета с охранников.

– Идите, я прикрою.

– Помни! – строго сказал Волк, и они вышли: свежий ночной воздух ласковой волной накрыл Надю, и она глубоко вздохнула.

– Идем быстро, но не бежим, – буднично сказал Волк.

Сирена внезапно замолкла, потух пульсирующий свет.

Ворота больницы неожиданно открылись, во двор, пятясь, въехал темно-синий микроавтобус, кто-то внутри услужливо распахнул дверцы.

Они дошли до автобуса, и Надя почувствовала, как локоть ее отпустили.

– Вот ваше приключение и кончилось, ангел мой. Может быть, мы…

За спиной послышался громкий крик и ударил глухой выстрел, потом второй.

Надя обернулась.

От крыльца больницы к ним мчался Заяц, размахивая пистолетом.

Из-за угла здания блеснул огонек третьего выстрела.

Заяц подпрыгнул, упал, тут же вскочил и первых три шага сделал, прихрамывая, но потом снова побежал с прежней резвостью.

За стеклом парадного входа в больницу заметались фигуры охранников.

Грохнул следующий выстрел, опять из-за угла дома, пуля чиркнула по корпусу автобуса.

– Садимся! Отрыв! – быстро сказал Волк, не повышая голоса.

Не раздумывая, Надя прыгнула в распахнутые двери машины и упала грудью на мягкие сиденья.

Чьи-то руки подхватили ее.

– Осторожней, девушка, не ушибись.

Заяц прыгнул в салон рыбкой, угодил между кресел, но не шевелился, чтобы не мешать остальным.

Волк захлопнул за собой дверцу машины.

– Ходу, ребята!

Автобус с места набрал скорость, пересек улицу. По темным дворам, не включая фар, микроавтобус метался около получаса. На самом деле он двигался строго выверенным, запуганным для погони маршрутом.

Не вставая с полу, Заяц задрал ногу и сказал с веселой злостью:

– Зацепил-таки мне ногу! Кусок мяса пуля вырвала!

– Посмотрим потом. А ты стрелял? – тихо спросил Волк.

– Проверь обойму! Ни разу не пальнул! Какой-то хер из другого корпуса, что ли, на сигнал прибежал, я так и не пойму, откуда взялся.

Волк сказал задумчиво и тихо:

– Да, сколько ни рассчитывай, но всего до конца такие любители, как мы, учесть не могут. Не люблю что-то делать непрофессионально, а постигать эту науку не желаю… Слышишь, Гриша?

– Прости меня, братан. – Гришу укладывали на кресла поудобней.

Заяц вскарабкался на кресло и удивленно уставился на Надю.

– А эта шмонька что тут делает? Она тут с какой стати, Николай?

Волк снял маску и улыбнулся. Ему было уже за тридцать. Лицо у него было круглым, мягким, с тоненькой полоской усов.

– А нам теперь ее девать некуда, разве что убить и закопать. Нас она знает поименно, всех в лицо видела. Выкидывать сейчас в одной рубашке на улицу тоже нельзя.

– Куда это еще на улицу? – возмутилась Надя. – Да я же босиком!