Текст книги "Чувство Святости (СИ)"

К одной из разновидностей игры в пограничную ситуацию следует отнести и религиозную деятельность с оттенком диссидентства или откровенного сектантства. В этом случае сектант заручается не только оправданием голоса совести в том, что делает "правое дело" борьбы за истину, но также претендует на религиозную индульгенцию во всех своих поступках. Если диссидент в глазах окружающих людей – просто благородный герой, подобный Робину Гуду, то религиозный диссидент, готовый пойти на жертву и даже легко стать террористом и даже смертником – уподобляется классическому мученику, заочно и заранее оправданным или благословенным чуть ли не самим Богом.

В эмиграционных потоках двадцатого и двадцать первого веков оказались разные выходцы из России, в том числе и автор этих строк. Из многочисленных мемуаров, написанных самими эмигрантами, можно вынести то, что почти все испытали переход через некий рубеж и границу. Только некоторые, подлинно чистые духом люди, не превратили эту трансфигурацию в игру. Большинство же, с которым приходится сталкиваться на берегах "Нового Света", испытывают удовольствие ассимиляции: называют детей исключительно нерусскими именами, сами не выучив английского языка, разговаривают дома на смеси "нижегородского" с английским, а точнее на смеси американского с украинским или русским; чтобы получить моральное удоовлетворение и защититься от возможной ностальгии при каждой встрече с себе подобными ругают родину, вплоть до каждого последнего события, в которое вовлечены их бывшие власти; и что самое страшное, некоторые, особенно интеллектуальные, с высшим образованием и хорошим языком – активно сотрудничают с новыми властями в провокационной пропаганде против своей бывшей родины. Казалось бы, никто не тянет за язык. Тут много всякой возможности найти себе достойное занятие. Нет! Выбирают то, что щекочет нервы. Получают приток адреналина от откровенного предательства. "Нате! Я – за бугром! Меня не достать и не наказать! Я вас не боюсь!" Злопыхают этакие "Антимровы-Безмерные" на Face book'е забыв о совести, в угоду своему работодателю за хорошую зарплату. Это ли не социальная игра? Всё время в выигрыше! Полил грязью своё отечество – и вроде бы полегчало. Удивительно, что некоторые из таких людей были когда-то религиозными...

Духовность – не эволюция. Это – откровение. И если откровение забыто, потеряно, то наступает духовная деградация. Особенно легко она происходит в условиях материального изобилия. Происходит незаметная подмена ценностей, объективация субъективного, деперсонализация, духовный склероз.

В нашу классификацию мы должны включить и тех, кто оказался в пограничной ситуации не специально, а волей случая; – тех, с кем случилось горе, несчастье, беда, трагедия или... наоборот: радость, удача, счастье... Но такое состояние быстро проходит. И как правило, человек скоро выпадает из пограничной ситуации обратно в привычное течение обыденной жизни, зачастую не вынося из неё никакого положительного опыта. Это бывает в большинстве случаев. Но некоторые оказываются способными удержать в памяти то состояние, что было испытано, сублимировать новый опыт, реализовать его в дальнейшей жизни, очищенной от старых социальных игр. Так, кто-то даже пожелает остаться в пограничной ситуации, подобно герою фильма "Парад планет", где Олег Борисов сыграл роль астрофизика Костина, человека вырванного из реальности; или, по меньшей мере, удержаться на пороге, если сумеет найти в жизни такую роль, которая оставляла бы его всё время на краю пропасти, чтобы трезвить и не давать возможность забыться игорным развлечением. Так, например, скорее бессознательно, чем из понимания жажды быть ближе к подинной реальности, для создания искусственной пограничной ситуации, несколько похожей на ту, в которой пребывает солдат, молодые люди стремятся к героической аскезе и отправляются в путешествия, забираются в непроходимые пустыни и леса, поднимаются в горы или даже переплывают на плоту океан, подобно Вильяму Виллису, американскому мореплавотелю-одиночке (См. Книгу Анджея Урбанчика "В одиночку через океан. Сто лет одиночного мореплавания", Изд. "Прогресс", М. 1974). И это, несомненно, помогает им лучше понять себя.

Следующей разновидностью социального проявления пограничной ситуации мы рассмотрим юродство. Этот вид пограничной ситуации, наверное, "благороднее" тех, что рассматривались выше. Ибо юродивый в своих поступках менее ориентирован на окружающих, нежели даже диссидент. Он ничего не ожидает, кроме насмешек и непонимания. Он абсолютно не ожидает никакого выигрыша из своей игры в юродивого. Скорее, его "игра" это – разрушительная антиигра, подобно литературному жанру антиутопии, занявшему своё особое место наряду с жанром утопии.

Юродивый не ищет одобрения в глазах окружающих. Он самоуничижает себя, вызывая лишь насмешки и презрение. Именно таким образом юродивый вводит себя в ту же самую пограничную ситуацию, что и солдат: лишая себя последнего, не имея ничего, кроме своего тела, уничижая тело и, таким образом, обнажая свою душу и очищаясь от всего лишнего, что мешает слиться с реальностью бытия.

Интересно обратить внимание на такое явление, как нищенство и бездомность – как на разновидность юродства. Может быть не все нищие оказываются на паперти, в подземных переходах или бездомными странниками только из нужды? Это может быть особой потребностью души, желающей ничего не иметь кроме "звёздного неба" над головой и нравственного закона внутри ("Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением... – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне", – писал Кант).

И тем не менее юродивый, как и религиозный диссидент, особенно уповает на одобрение своего поведения Богом. Впрочем, экзальтируя в созданной пограничной ситуации, юродивый не афиширует своих личных претензий, не претендует на звание классического мученика. Свидетелем и судиёй своего поведения он признаёт исключительно одного Бога.

Это и есть исключительный и крайний образец того, как следует жить тому, кто решится полностью оградить себя от всяких социальных игр, и крайность такой игры – это антиигра под названием "Юродство".

Из краткого обзора социальных игр (к более систематизированному подвергнутому подробному анализу отсылаем читателя к работам Эрика Берне) можно заключить, что внешняя жизнь своими многочистенными соблазнами, конечно, мешает духовной. Для того, кто рассчитывал на выигрыш и потерпел фиаско, открывается шанс переосмыслить ценности, начать жить подлинной жизнью. Поняв, что такое – подлинная жизнь, человек даже может специально привести себя в пограничную ситуацию по отношению к миру, и, нейтрализовав его таким образом, оказаться тем самым способным без помехи со стороны магического влияния окружающего обратить свой взор к подлинно реальному миру духовному, мистическому.

И чем более, находясь в такой пограничной ситуации он будет ощущать разницу между двумя мирами, тем острее будет способен продвигаться к расширяющимся перед ним горизонтами духовного мира.

"Память смертная" – чувство пограничной ситуации. Ведь смерть – это переход через последний рубеж, как и рождение, одна из самых немногочисленных и значительных пограничных ситуаций, что случаются с человеком в его земной жизни.

Видение различия и несовместимости двух миров в плане их противоречия в аспектах мистики и магии возможно лишь взором из мира духовного, который способен восстановить гармонию и снять всякие противоречия, разрушить иллюзии, разбудить от сна, в котором мы пребываем, находясь в полузабвенном состоянии привычного течения жизни. Но для того, чтобы проснуться, сначала нужно войти в духовный мир. Даже прибегая в сознательным потугам интеллектуальных костылей, без реального духовного опыта, мы будем продолжать пребывать в полу-сне.

Вхождение в мир духовного Откровения возможно посредством особой творческой молитвы, при которой происходит трансцендирование к горнему миру.

В состояниях молитвенного подъёма ощущение пограничной ситуации необходимо. Оно не цель и не средство. Оно – не юродство. Оно необходимо сопровождает нас на тех ступенях молитвы, которые мы будем здесь описывать. Никто не увидит меня кроме Бога во время моей молитвы. Моя молитва – это подлинная и реальная жизнь моей души в свободном соединении с божественным Духом.

Для того, чтобы находиться в пограничной ситуации вовсе не обязательно быть воином, диссидентом, террористом-смертником или юродивым. В молитве, подобно воину, мы имеем "память смертную". В духовной аскезе, свободной от игр и оценки окружающими нас людьми мы способны добиться того, на что не способен ни диссидент в своей игре, ни юродивый в его анти-игре. В творчестве мы можем осуществить общественно-полезное дело, чтобы наша жизнь не осталась без следа для потомков и чтобы материальный мир стал немного лучше и более духовным после нас. Творя молитву в тайне, в сокровенной глубине сердца, мы посвятим её исключительно Богу, не находясь на поводу у мнения людей. И наше исцеление от заблуждений пройдёт вместе с любой депрессией, а последующая жизнерадостность передастся нашим близким и дальним, и хотя бы через это мир станет немного лучше....

68.

Пограничные ситуации имеют весьма широкий диапазон, узкий спектр которого мы найдём, если обратимся к психологическому механизму художественного самопознания в творчестве. В творчестве, так же как и в рассмотренных выше случаях, человек познаёт свою сущность. Но творчеству, на которое, конечно, способен не всякий, должен предшествовать непростой путь художественного самовоспитания.

"Большое значение для познания себя имеет знакомство человека с художественной литературой и восприятие искусства в разнообразных формах – театр, кино, живопись и т. д. Можно высказать вполне вероятно предположение, что за потребностью человека в восприятии произведений искусства, художественной литературы лежит не всегда чётко осознаваемая потребность в самопознании. Здесь человек включается в мир других людей, причём если внутренний мир других людей при непосредственном общении раскрывается постепенно, в процессе длительных взаимоотношений, то в данном случае писатель, художник, режиссёр с помощью художественных средств вводят нас сразу во внутренний мир своих персонажей и дают возможность свободно сопереживать их чувства, настроения, устремления и т. д. (...). Таким образом, помимо общего познавательного значения, художественная литература и искусство, выступают и как источник самопознания личности, значительно его обогащающий." (Чеснокова И.И. Проблема самосознания в психологии. М. 1977, с.103).

69.

Пока нам непонятно какое-либо явление природы и вся причинно-следственная связь процесса, мы сосредотачиваем своё внимание на самом явлении или процессе. К примеру, древний человек не знал, что он дышит кислородом, и что углекислый газ, попадая в лёгкие вместе с воздухом, вызывает их сокращение без участия сознания. Современный же человек верует в научное объяснение любых явлений и, полагаясь на незыблемость научных законов, в отличие от древнего человека, уже совсем перестаёт замечать процесс своего дыхания, как перестаёт удивляться и многим другим вещам.

Он привычно едет в автомобиле, механически и бессознательно управляя необходимыми техническими приспособлениями; летит в самолёте; читает газету; отворачивает кран с горячей водой; разговаривает по мобильному телефону; настраивает радиоприёмник на далёкие радиостанции; совершает информативный поиск по Интернету, – принимая все эти действия и ответные реакции за норму, не задумываясь о том, что совершается в двигателе автомобиля, когда он поворачивает ключ зажигания, как происходит навигация самолёта, в котором он летит и читает свеже-напечатанную газету, откуда приходит горячая вода из крана, какие сложные процессы происходят в его мобильном телефоне и спутниках, которые пропускают через себя сигналы, когда он пользуется Интернетом...

Вместо того, чтобы заметить в себе астральное тело, современный человек создал для себя дополнительные материальные тела и пользуется ими так же, как пользуется своими руками, ногами, глазами... Он так же привычно ощущает себя, находящимся где-то между грудью и спиной, как и за ними – в корпусе автомобиля, подчиняющегося его воле через его глаза, руки и ноги.

Только некоторые люди или дети способны иногда удивляться и задавать вопросы подобные этим: "Почему я – живой?" или "Что это такое?" Почему так, а не иначе устроен мир?"

Дети задают такие вопросы потому что ещё ни к чему не привыкли настолько, чтобы перестать обращать внимание на самую суть явлений, потому что они ещё живо интересуются окружающим миром и остро чувствуют своё бытие.

То, что человек не знает, с чем он сталкивается впервые, что не может подвести под понятие в ряду подобных явлений, вызывает живой интерес.

Ребёнок не перестаёт удивляться жизни. Поэтому он счастлив. Перед ним открыты все горизонты мира. Удивляться – очень важно в жизни. Мы теряем счастье, потому что перестаём удивляться, полагая, что всё уже узнали. Вот почему мы становимся печальными от этой большой "премудрости". Чистое "я" ребёнка, ещё не заполненное догмами житейского и научного знания, открыто для восприятия мира иным образом. Ребёнок не испытывает депрессии, у него не возникает мысли о "бессмыленности существования", он не способен быть циником, потому что ещё не успел разочароваться в своих способностях, потому что жизнь ещё не успела его ударить раз, затем другой и третий... Он ещё полон надежд...

Наше знание (а точнее, не знание, а знание о том, что мы уже что-то знаем) делает нас несчастными, закрывая нам способность видеть иным способом кроме как через знание. Перекрывается духовный канал, и как только это происходит, кончается детство – мы чувствуем отчуждение от своего собственного "я". Это "взросление" может произойти резко, неожиданно. Человек обнаруживает себя как бы в чуждой ему грубой действительности, в рабстве. Добрые лица окружающих его до этого момента родных и близких ему существ вдруг превращаются в страшные маски. И повзрослевшему ребёнку ничего не остаётся делать как забыть своё детство и тоже надеть соответствующую обстоятельствам маску. Затем маска незаметно срастается с кожей лица, и толстокожий обыватель становится ещё одним пугалом для других детей.

Наше познание мира не даёт нам удовлетворения и духовной радости. Нужно найти выход из того состояния, в котором мы оказались, возложив упование на иное знание. Чтобы снять маску со своего лица, нужно научиться "умудрённому неведению" (doctu ignorantia), которое возможно обрести, если мы сумеем найти переход из состояния "малого сознания" в "большое" через синхронизацию полушарий головного мозга и медитацию, способную вернуть нам то неперегруженное рационализмом состояние души, которое открывает духовные каналы для восприятия Духа Божия.

Есть явления, которые невозможно подвести под понятия в силу их единичности.

"Лишь то сообщение, которое содержит что-то новое, отличное от того, что было известно раньше, содержит информацию" (Спиркин А.Г. Сознание и самосознание. Изд. Полит. лит. М. 1972, с. 48).

Такое утверждение не относится к художественному восприятию. Можно, конечно, картину пейзажа расчленить на отдельные элементы (деревья, река, лес, дорога и т. д.), подводимые под общие понятия. Какой-нибудь врач может даже явления рождения и смерти рассматривать как типичные, привыкнув наблюдать их по роду своей професии. Однако, никакой врач не будет рассматривать свою смерть как типичную, но будет вынужден пережить её как собственную судьбу.

В том случае, когда неповторимое расчленяется на элементы, привлекающие блудливый рассудок, чтобы заострить на них своё внимание, несомненно мы приближается к болезненной границе, когда наступает утрата целостного восприятия художественного полотна. Именно таким расчленённым дакардиаолизовыанным восприятием страдает современный человек, утративший способность к художественному мышлению в угоду аналитическому. В лучшем случае он способен лишь натуралистически воспринять подобное полотно. Он скажет, что не видел ранее таких красок, таких художественных приёмов, мастрства исполнения, сочетаемости элементов, ассиметрической симметрии и.т.п. При всех потугах такой специалист-аналитик, художественный критик или редактор, отравленный рационалистической ориентацией своего сознания, не будет способен даже близко приблизиться в той грани восприятия мира, когда вступает в действие образное иррациональное мышление.

Подобно роботу, такой реципиент действительности имеющий глаза видеть и уши слышать, не будет ни видеть и ни слышать те неповторимые полотна художников, пейзажи самой природы, произведения композиторов..

Неповторима и уникальна человеческая личность.

Неповторим Сам Бог. Именно по этой причине Он непостижим для разума.

Именно поэтому Он закрыт для большинства.

Современный человек, привыкший к логическим обобщениям, разучился видеть и ценить индивидуальное, разучился воспринимать единичное, прекрасное и неповторимое. Поэтому он проходит мимо полотен художников, мимо красот природы. Для него все люди становятся похожи друг на друга. И Бога для него нет. Он просто не способен Его узреть. Он настолько болезненно и неизлечимо слеп своим рассудком, что никакие аргументы и накакие жизненные ситуации не способны раскрыть ему его глаза.

Он не способен созерцать мир глазами художника. Потому что любой художник – это творец. А современный больной человек – потребитель, "типический герой в типических обстоятельствах". Не видя неповторимой прелести жизни, он не улавливает в ней первозданной красоты и мистической непостижимой для разума, таинственной связи её с Творцом.

Даже само мышление человека делается как бы абстрактным, лишённым всяких эмоций. Сам для себя он становится абстрактной фигурой. Его тело ходит, ест, дышит, а ему нет дела до этих процессов: он занят своими мыслями. Его рассудок холоден и бессердечен.

70.

Жить без веры в Единого Бога всё равно что жить без рук. Подобно тому, как человек, попавший в тёмную комнату, обшаривает руками окружающие его предметы, чтобы случайно на них не натолкнуться, точно так же и человек без веры находится в постоянном мраке и вынужден своим собственным рассудком классифицировать всё, с чем сталкивается в жизни, обобщать, расставлять в нужном ему порядке. При этом он всёравно остаётся в тёмной комнате и не знает, как из неё выбраться. Несмотря на все его интеллектуальные потуги, неизбежно наступает час, когда смерть выносит его из этой комнаты, отнюдь не вперёд головой. Никакие знания не спасают от смерти.

Смерть непостижима для рассудка. Как и рождение в этот мир, она случается однажды и переживается индивидуально.

Вера в отличие от знания не даёт заблудиться, запнуться, упасть в темноте, даёт способность принять оптимальное решение в любом жизненном вопросе – согласно моральным установкам и божественным требованиям. Она является светом в окружающем мраке и той рукой Бога, которую Он всякому протягивает для спасения. Для верующего не бывает безвыходной ситуации. Достаточно обратить взор на божественные принципы нравственности – и будет получен ответ на любой вопрос: что мне следует делать или не делать, соглашаться с тем, что требуют обстоятельства жизни, или действовать вопреки обстоятельствам, согласно божественному знанию. В этом смысле знание и вера сливаются воедино. Мистический гностицизм выше всякой веры. Верующий может усомниться, и потерять веру. Видящий воочию и знающий – никогда. В этом смысле Фома-неверующий святее Савла, ставшего по вере Павлом. Впрочем, откровение Христа Савлу, ослепившее его и преобразовавшего в апостола и исповедника Павла, – тоже знание. Воочию он видел свет, который его ослепил. Он вовсе не верил в Христа до того момента. Значит, мистический гнозис сильнее всякой веры. И в этом Павел точно такой же, как и Фома.

Одержимый бесконечными заботами, зачатую человек не способен обдумать свои поступки, посмотреть на себя со стороны и увидеть то, к чему они могут привести. Он живёт узким кругом своего сознания, не способным мыслить широко в силу отсутствия гармонии между сердечным и рациональным. Большинство людей не задаёт себе даже вопроса: в чём смысл жизни. И если спросить такого человека об этом, то он стушуется и постарается перевести разговор на другую тему, а тебя примет за асоциального или психически нездорового. Такому человеку некогда думать над подобными вопросами, никак не связанными с его каждодневными заботами. Такой вопрос для него – слишком абстрактен. Вся его предшествовавшая жизнь не давала ему повода задуматься над чем-либо выходящим за рамки обывательского мироощущения. Каждый день и каждый момент для него всегда важнее что-то другое. И он не замечает, что сегодня дла него важно то, что завтра его совсем уже не интересует. И так далее... И так всю жизнь. Всю жизнь он живёт безо всякого самосознания. Жизнь протекает между пальцев, и он не успевает даже спохватиться, умирая по дороге домой с работы в подземном переходе метро.

71.

Поток наших мысленных забот следует останавливать мыслями о Боге или молитвой. И если даже не сразу удастся почувствовать достаточное сосредоточение на Боге, то несмотря на это, мы тем не менее можем получить положительный результат в решении многих наших проблем, зачастую не чувствуя это сразу, но осознавая это впоследствии. Как ни странно, не имея специальной заданности решать актуальные вопросы во время молитвы, мы очень часто получаем на них ответы именно после неё. Эти ответы выходят из-под сознания.

В течение дня, в течение жизни, мы не успеваем осознать множество проблем в их взаимосвязи и взаимозависимости. Чаще всего они остаются нерешёнными, не выведенными в область рационального актуального сознания, не связанными с совестью. Они могут даже мучать, давить своей проблематикой и кажущейся безвыходностью, и, не выведенные на рациональный уровень, подавлять и искажать личность изнутри, из-под сознания, доводить до клинической болезни, депрессии.

Больной человек замыкает свой взор на себе, раздражается и не ведает причины своего недуга, который заключается в оторванности его подсознания от сознания, его сокровенного от обыкновенного, его души и сердца, в которых он не сумел обнаружить Духа Божия, – от его рационального рассудка.

Таким путём и начинается раздвоение личности, болезнь, уродство души.

Многие считают, что психическая болезнь – это, будто, вирус. И пытаются лечить медикаментами, как антибиотиками, вакцинами или прививками, и не понимают того, что какая бы ни была причина, она уже не столь важна, по сравнению с результатом, который выражается в уродстве души. Причину надо было искать раньше. Теперь следует забыть о давно прошедшем и утонувшем в болоте несостоявшейся вовремя психоаналитической терапии. Если дело зашло слишком далеко, то даже экзорцизм не поможет. Помочь сможет только сила Духа Божия.

"Род сей изгоняется только молитвой и постом".

Когда же, наконец, больной душевно человек соскучится по родине? Когда он зайдёт в такую даль, на тот край своего оторванного от сердца рассудка, где останется или падение в пропасть, или лихорадочное забытье в заботах мира сего, или же... наступит возвращение в то состояние души, в котором не отравленная рационализмом детская душа когда-то живо ощущала в своей жизни Божественное присутствие? Появится ли ностальгия у блудного сына по Царству Небесному? Трудно ответить на этот вопрос. Ибо течение жизни заурядного человека стремит устроить всё так, чтобы он не услыхал тихого голоса: "Се стою у дверей и стучу..."

72.

Высшей ступенью самосознания, как уже говорилось, выступает творчество. В творчестве происходит процесс объективации самого сокровенного – того стержня, который сформирован предшествовавшим процессом самопознания. При этой объективации наступает процесс ещё большего углубления и формирования некоего внутреннего ядра. Художник обращает свой взор к вопросам, которые являются для него животрепещущими, жизненно важными. Творческий процесс неразрывен с жизнью по существу, и жизнь художника ищет творческий подход и во всех сферах жизни. В творчестве сбрасывается всё внешнее. Художник становится предельно искренним. Он раскрывает своё сердце и «выплёскивает» его наружу. Впрочем, бывает творчество рассудочное, сухое, даже бессердечное. Такое творчество напоминает игру ума и оно изначально неискренно. Подлинное же творчество можно отнести к разряду причин, посредством которых человек может оказаться в пограничной ситуации. Перевоплощаясь в образах, художник освобождается от всего ложнного в себе. Он забывает, кто он – в реальной жизни. Он проявляет свою истиную сущность, и проявляя её, как бы обнаруживает и раскрывает её в первую очередь для себя. Открыв однажды Прекрасное, он попытается в своей жизни следовать по тому пути, который открыл. В этом смысле творчество ко многому обязывает. Узнав новый мир, подлинный художник уже не способен повернуть обратно. Новая глубина бытия завораживает, вызывает чувство благоговения и вдохнновенного экстаза, испытав который однажды становишься подвержен зависимости от новой реальности, ищешь новые пути её обретения, которые возможны через новое вдохновение на творчество.

Главное же в этом то, что художник в процессе творчества раскрывает в себе глубинное "я", более кардианальное по отношению к его обыденному рассудку, и в этом откровении самосознания происходит глубинное духовное самопознание.

При этом не обязательно быть гением и не обязательно создавать непревзойдённые произведения исскуства. Художником может быть всякий человек, почувствовавший однажды целительную силу творчества. Даже ремесленник, изготавливающий деталь, и угольщик, мечтающий о том, чтобы на его куче угля однажды распустились цветы (А. Грин "Алые паруса"), по своему имеют право считать себя творческими натурами. К сожалению, большинство людей прожигают свою жизнь в рутине эгоистической потребительской тоски...

В творчестве происходит процесс кардиаолизации сознания. Если ранее у человека в силу каких-либо причин произошёл разрыв связи сознания с сердцем, то сама судьба велит ему стать художником – для того, чтобы вернуть прежнюю гармонию. Вот почему творчество, в отличие от философии, оторванной от жизни, имеет силу исцеляющую, а не просто познавательную или развивающую рассудок и самосознание. Это естественное лекарство, к которому каждый может прибегнуть, как только сумел достаточно глубоко проникнуться этой мыслью, чтобы, согласно теории романтиков Гейдельбергской школы переключиться из состояния эгоистического потребительства к новому образу жизни творческого энтузиазма.

Творчество, несомненно, неразрывно связано с художественным восприятием. Если художник однажды перестанет наполнять себя, то он быстро погибнет как хужожник или, как говорят про писателей, "испишется". Именно творческий подход к жизни важен не только при создании произведения, но прежде всего в процессе восприятия как мира искусства, так и мира действительности, – самой жизни. Ибо в процессе восприятия происходит дифференциация полученной художественной (образной) информации и преобразование её в систему, подчинённую ценностной шкале того ядра личности, которое состовляет сердцевину уже сформированного в той или иной мере самосознания.

Человек нетворческий, не способный к ообъективации, к перевоплощению в образ, всегда будет плохо понимать других. Ему будет трудно встать на чужую точку зрения, в силу того, что всякая нетворческая личность – эгоцентрична. Можно быть либо "горячим" или "холодным". А всякий "тёплый" или равнодушный может быть только эгоистом.

Эгоист не может быть подлинно свободным. Стремление к эгоизму – это умервщление себя как духовного существа, замыкание в своей собственной самости. Дух же не может ограничиваться лишь самим собою. Свободный дух вбирает в себя другие объекты и миры, духовно растворяясь с ними и любя их, и становясь таким образом "всем и вся"...

73.

В творческом процессе, объективируясь, художник превращает объект в субъект, как бы перевоплощается всем своим существом в него, делая его собою, вбирая в себя, обогащаясь тем самым и этим окрашивая неживой объект своей любви и делая его для себя особенно притягательным, единственным в своём роде.

В отличие от художника "эгоист" (здесь и далее – в терминологии романтической гейдельбергской школы), напротив, уподобляется неодушевлённому предмету, у которого нет того инструмента, которым можно познавать мир, себя самого, которым можно любить мир, интересоваться окружающим, то есть активно его воспринимать. Подобно неодушевлённому предмету "эгоист" тяготеет к замкнутости на самом себе. В отличие от него "энтузиаст" раскрывается, и по словам Гёте: "Над силой той, что естветство преобразует, себя преодолевший торжествует",– жертвуя своим сиеминутным сознанием в акте творческой объективации, наполняет его и, вместо того, чтобы (как кажется "эгоисту"), потерять, – как раз именно в силу природы духовных законов, он, напротив, приобретает нечто новое, дополняющее.