Текст книги "Жесть"

Автор книги: Александр Щеголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Вторник, первая половина дня. РОМ И НЕМНОГО РАБОТЫ

Редакция местного филиала «Комсомолки» размещалась в издательском комплексе «Иван Друкарь» и занимала там четверть этажа. Третьего, собственно, этажа. (Третий несравнимо престижнее, чем первый, но не столь крут, как седьмой, последний.)

Иван Друкарь – для тех, кто не в курсе, – это настоящее имя человека, более известного в России, как первопечатник 16-го века Иван Федоров. А казенное здание, названное в его честь, кого только не приютило на своих площадях! Бесчисленные редакции крупных и мелких периодических изданий, рекламные и пиар-агентства, несколько книжных издательств, а также фирмочки, занимавшиеся совсем уж подозрительными вещами. Здание кишело людьми, как муравейник. Работа кипела; творилось невидимое городу таинство, сравнимое по разрушительной мощи с деятельностью мэрии. На вахте стояла охрана, однако на окнах не было решеток. Возможно, зря: меньше бы дерьма в город попадало…

В кабинете шеф-редактора царили расслабленность и нега. Александр, хозяин кабинета, вольготно раскинулся на диване, одной рукой обнимая мягкую спинку, второй – не менее мягкую Викушу, юную звезду местечковой журналистики, переехавшую сюда из… ну, неважно. За столом шефа, расстегнувшись, где только позволяли приличия, отдыхал в кресле господин Мышелович, директор книжного издательства. Мышелович был соседом по этажу, по-приятельски забредшим сюда из другого крыла здания.

В приоткрытое окно вползало последнее тепло. Таяли последние относительно спокойные деньки перед осенней суетой.

– С завтрашнего дня обещали похолодание, – сообщила Викуша. – А ночью – заморозки.

Александр погладил ее за ушком.

– Не волнуйся, тебя есть кому согреть. Ночью.

– Не сомневаюсь…

Мужчины попивали белый ром «Bacardi», разбавляя его водой (разрешили себе отпустить вожжи – совсем на чуть-чуть!). Молодая звезда употребляла тоник. Она сидела, положив ноги на журнальный столик, и получала от этого кайф. Ибо юбочка у нее была чисто символическая – декоративный элемент одежды, никак не функциональный.

– Ну и? – спросил Александр у издателя. – Чем дело кончилось?

Тот медитировал на дамских трусиках (красного цвета), которые от него не скрывали, поэтому ответил не сразу… Трусики, к счастью, были на месте. А то могло и не быть, на работе всякое случается.

– Да чем кончилось? Позвонили и пригрозили. Из каждого издательства, из одного за другим. В один день, как сговорились…

Разговор шел о том, что Мышелович сумел уговорить трех популярных авторов – Головопустова, Лакуненко и Болтанина, – отдать в его серию новые повести. Между тем, упомянутые авторы давно и прочно числились за тремя крупнейшими московскими издательствами – каждый за своим. Они были в своем роде лицом этих издательств, визиткой. Ясное дело, незамеченной такая публикация остаться не могла.

– Чем пригрозили?

– Убить.

– Что, так прямо и сказали?

– А чего стесняться. Не прямо, конечно, но все же понятно… Звонили, кстати, мне на домашний, не сюда.

– За что убивать-то?

– Чтобы авторов не переманивал. Авторы прикормленные, а тут появляется шустрый веник… короче, сказали, если такое повторится – они меня предупредили…

Выпили еще. Ром уходил, как водка.

– Ну у вас и нравы, – искренне посочувствовал Александр. – Я думал, хоть в книжном бизнесе не как везде.

Мышелович деликатно отрыгнул.

– В книжном бизнесе не как везде. Везде через жопу, а у нас через… это… другие отверстия.

– В журналистике тоже, – мурлыкнула Викуша.

– Но-но, – сказал Александр.

Мышелович с трудом перевел взгляд на Викино лицо, посмотрел сквозь рюмку… потом посмотрел на фотографию Марины, стоявшую в рамочке на столе:

– Кстати, где твоя? Поссорились?

– Моя? – Александр тоже посмотрел на Вику. – Моя – в сумасшедшем доме.

– Соболезную… с виду была такая спокойная… может, ты слишком многого требуешь от сотрудниц?

– Лишь бы со степлером на меня не кидались.

– Да, степлер – опасная штука, им запросто искалечить можно…

Вошел Илья, заместитель шефа. Александр тут же встал, покашливая.

Илья оглядел компанию блестящими от возбуждения глазами и объявил:

– Санек, интересные новости!

– Ну-ка, ребятки… Всё, всё! Работа! – шеф сделал несколько энергичных жестов: выметайтесь, мол.

Покидая кабинет, Викуша оглянулась:

– Кстати, у меня есть отличный степлер. Могу подарить.

– …Это насчет вчерашней стрельбы в Орехове, – сказал Илья. – Наш друг из ГУВД шепнул, что тот тип, Львовский, хоть и не состоял на психиатрическом учете, принимал нейролептики.

«Друзьями» здесь называли информаторов, сливавших за умеренную плату помои из всевозможных ведомств.

Александр уже занял привычное место – в кресле за столом.

– Нейролептики? Это что, успокаивающее?

– Ну, ты и серый, командир!

– Ага, как шиншилловая шуба. Ты к делу давай.

– Это препараты, подавляющие бред, ими шизофрению лечат. Типа аминазина, галоперидола, слыхал? Только Львовский какое-то импортное средство принимал, в таблетках. Дома у него найдены запасы лекарств. И в карманах одежды, в которой он приехал на дачу – точно такие же упаковки, и даже в бардачке машины.

– Получатся, он давно с катушек съехал?

– Интересно другое, Санек. Дома-то у этого психа лекарства нормальные, правильные. Зато на даче – и в одежде, и в машине – таблеточки оказались хитрые. По виду те же, но вместо действующего вещества эксперты обнаружили обычный глюконат кальция.

– Подожди, подожди… – не сразу врубился Александр. – Что же это…

– А то, – с ликованием подытожил Илья, – что подменили лекарство! Несколько дней Львовский не принимал свои нейролептики и сам об этом не знал!

– Подменили? На хрена! И кто?!

– Ну, не знаю… Копать надо. Главное, теперь ясно, с чего вдруг он в штопор вошел.

– Ко-пать… – задумчиво повторил Александр. – Черные археологи… И что ты собираешься с этой инфой делать?

– Как что? – Илья изумился. – Марине подарю. Будет мне крупно должна.

– Зачем?

– Что – зачем?

– Зачем Марине дарить?

Илья откинулся на спинку стула.

– Ну ты даешь, командир! Кто готовит этот материал? У кого право первой ночи? Кто, в конце концов, был ТАМ?

– У кого право первой ночи, решаю я, – отчеканил Александр. – Маруся занята важной и крайне срочной статьей. Про того маньяка из второй гимназии. Если она пронюхает, что с психом из Орехово дело нечисто – переключится на него и положит на всё остальное.

– «Положит», – фыркнул Илья. – Любопытно бы посмотреть, что она положит… и куда… Я не понял, чего ты предлагаешь?

– Продолжай копать. Сам. Один.

– Она меня убьет.

– Я тебя награжу посмертно.

– Нет, кроме шуток. Ну не скажу я ей про таблетки… Она ж все равно – что-нибудь, да напишет! Такая фишка – журналист в роли переговорщика! Вывела цель на снайпера… И кем я после этого буду – со своими раскопками?

– Если ты ее не возбудишь, она ничего не напишет. Даю гарантию. Могу в письменном виде.

– Тебе, конечно, виднее… Не знаю… Как-то дурно это пахнет…

Александр расхохотался:

– Кто бы говорил, Илюша! Хотя, конечно, если ты такой моральный, просто подожди, пока она мне маньяка добьет. Я тебя прошу.

– Начальство просит… Это серьезно.

– Короче, договорились?

Илья вздохнул:

– Деньги не пахнут, сказал император Тит Флавий Веспасиан, вводя налог на отхожие места…

– Иди, иди! Хфилософ.

… Когда заместитель очистил кабинет от своего присутствия, шеф неподвижно сидел минуту-другую. Потом ожесточенно наполнил рюмку, пролив половину. Разбавлять не стал. Выпил – одним глотком.

– Глюконат… – с отвращением сказал он. – Глюки… Достали…

Посмотрел на фотографию Марины и добавил:

– У каждого – свой глюконат, дурища ты трахнутая…

Вторник, первая половина дня. ТРАНКВИЛИЗАТОР

…В белом халате (идеально чистом!) главврач выглядел столь же солидно, что и в уличной одежде. При галстуке; под халатом – темная шелковая рубашка. Всё те же очки в металлической оправе. Он не заставил себя долго ждать, пока переодевался в своем кабинете (Марина оставалась в коридоре). Вышел – и произнес бархатным голосом гипнотизера:

– Терпение у вас редкостное, дорогой мой человек. Я бы на вашем месте давно повышибал все стекла. Или головы бы всем пооткусывал.

На секунду Марина остолбенела. Это шутка?

В глазах главврача стояла вселенская скорбь. Очень выразительные у него были глаза, очень цепляющие… Он сморгнул. Краешки губ его дрогнули.

– Не обращайте внимания… Мариночка. После морга непросто переключиться на общение с живыми. Все живые вокруг кажутся ненастоящими, экспонатами из анатомички. Казалось бы, столько лет врачую, должен бы привыкнуть…

– Федор Сергеич! – позвал пациент с фамилией Вечный. – Какие еще будут распоряжения?

– Ступай с миром. Спасибо, что сохранил для меня очаровательную гостью… Прошу за мной, – кивнул он Марине и пошел к лифтам.

Она пристроилась рядом и сказала:

– Меня тоже иногда одолевает чувство, что вокруг одни мертвецы.

– Чувство – это хорошо… Любое чувство – здоровое, даже если это боль, страх… или ненависть…

– Вы вправду были в морге? Я думала, ваша заместительница ляпнула первое, что в голову пришло, лишь бы от меня отвязаться.

– Простите… – обернулся к ней Федор Сергеевич. – Что вы сказали?

Они постояли, глядя друг на друга. Марина прервала неуклюжую паузу.

– Я говорю: вы что, были в морге?

– А кто из нас там не был… если не по эту, так по ту сторону жизни… вы не хотите сменить тему?

Он говорил медленно и тихо, как будто от каждого произнесенного вслух слова зависело нечто важное. И глаза… печаль уходила из его глаз, сменяясь пугающим лихорадочным блеском.

Что за странный мужик, подумала Марина. Похоже, здесь собрались только шизики – от пациентов до врачей. Пациенты, слава Богу, попадаются «сохранные»… а врачи?

Наваждение, сразившее Марину при появлении главврача, бесследно сгинуло – почти сразу же. Тогда, в первое мгновение, господин Конов поразительным образом напомнил ей того студента с филфака, который… (Нет! Не думать, не вспоминать!)… в точности, как это было со вчерашним бедолагой, подстреленным снайпером… чушь, конечно! Даже если снять с главврача очки и омолодить лет на десять… да и то – лишь обладая больной фантазией… очень больной…

– Я с удовольствием сменю тему, – сказала Марина не без иронии. – Например, можно поговорить о ЧП, которое, заметьте, случилось вне территории больницы, но к которому больница имеет прямое отношение.

Сели в грузовой лифт и поехали вниз. Федор Сергеевич привычным движением достал из кармана халата «психоручку», держа ее наготове.

– Вы о том, что санитары у нас – садисты и насильники? – спокойно откликнулся он. – Да, попадаются всякие. Того психопата, любителя полакомиться ушами, о подвигах которого вы, судя по вопросу, уже наслышаны, я в свое время перевел в «трудотерапию» из отделения геронтопсихиатрии. А там, было дело, он по вечерам уводил пожилых женщин в процедурную, доставал из штанов свое мужское хозяйство и заставлял делать себе генитальный массаж. А до геронтопсихиатрии он работал в простой психиатрии, где откусил нос одному пациенту – тот случайно задел его шваброй, когда мыл пол в коридоре. Мало того, что травма серьезная, так у несчастного состояние обострилось – появился бред, связанный с мотивами из повести Гоголя «Нос»… Теперь-то, после вчерашнего, этого санитара придется уволить… к сожалению. И зря вы на меня так смотрите… Мариночка… вы попробуйте найти других! Нормальный персонал бежит табунами – от такой зарплаты и такой работы. Был у нас еще случай… санитар из паталого-анатомического отделения изуродовал труп пожарным топориком – ему показалось, что умерший на него не так посмотрел… вот его пришлось уволить сразу… хотя, он все равно потом к нам же и попал – в качестве пациента…

Марина не следила за дорогой. Интерьеры этого заведения давили – и на психику, и на тело, – хотелось сжаться, стать маленькой, незаметной.

– …А я, знаете ли, даже рад, что младший медперсонал уходит, – говорил главврач. – Когда не останется ни одного санитара, ни одной нянечки, – они там зашевелятся, – он ткнул пальцем вверх. – Вот поднимут зарплату нянечкам, тогда придется и врачам больше платить. Не может же санитар получать больше зав. отделением?.. Но, я подозреваю, все эти подробности вам не слишком интересны. Вы ведь за другим сюда пришли… не так ли?

– К кому мы идем, Федор Сергеевич? – быстро спросила Марина.

– Вы ждете чего-то необычного?

– Ну, мне намекали…

– Уверяю вас, с клинической точки зрения – случай заурядный.

– Ничего себе, «заурядный»…

– Заурядный, заурядный. Паранойяльный синдром. Интерпретативный бред, он же бред толкования – великолепно систематизированный, тесно связанный по фабуле с содержанием сверхценного бреда. Политематический, с галлюцинозом…Видите ли, пациент вообразил, что гимназия, в которой он учительствовал, – это частица Рая, вокруг которой кружат демоны и ведьмы. Он взял на себя труд защищать свою территорию, убивая нечисть, и освобождать души детей, сожранные тварями. А сейчас он уверен, что проиграл битву и попал в Ад…

– Подождите, подождите, – перебила Марина психиатра. – Не далее, как вчера, я слышала что-то подобное от одного человека – про кусочек Рая, про ангелов… он взял в заложники свою семью, и его застрелили. Это что, действительно так обычно – убивать во имя Рая… или, там, Ада?

Собеседник некоторое время шагал молча, кивая каким-то своим мыслям. Наконец соизволил ответить:

– Ну да, ну да… убивать. Вы правы, это не вполне обычно… Религиозный бред, мой друг, встречается настолько часто, что церковь… все основные концессии… я думаю, давно должны ощущать тревогу. Что касается нашего частного случая, то диагноз серьезно отягощен. Пациент подвержен сумеречным состояниям – с аффектом страха и злобы. Вдобавок ко всему – у него гомицидомания, то есть болезненное влечение к убийству. Вот такой нюанс.

– А что же дети? Я слышала, он кружок вел…

– Не кружок, а психологические тренинги. Якобы тренинги. Всестороннее, понимаешь, развитие личности. Советы ученикам давал, как жить надо… проповедник… юродивый с окровавленной пилой в портфеле… собственно, мы пришли.

Главврач остановился возле двери с табличкой: «НАБЛЮДАТЕЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ» и позвонил в звонок.

На стене рядом хорошо была видна процарапанная надпись, которую тщетно пытались заштукатурить и закрасить:

«Оставь надежду всяк сюда входящий».

Жутковатого вида медсестра поливала цветочки в горшках; была она крутоплечая, широкая, под метр девяносто. Морда увесистая, как кирпич. За сестринским постом расположились два «шкафчика» в милицейской форме – эти азартно резались в нарды. (Любопытно, какого формата здесь санитары, мельком усмехнулась Марина.) Милиционеры, покосившись на главврача, нехотя встали.

– Лидуся, как обстановочка? – бросил тот на ходу.

– Пятый что-то беспокойный, – повернулась медсестра.

– Пятый? Это ваш, – сказал доктор Марине. – Где Валентина Степановна?

– На конференции, – сказала медсестра.

– Ладно, сами справимся. Вася и Кузя?

– В комнате отдыха.

– Кликни, пожалуйста…

Очень странно пахло; Марина непроизвольно поморщилась. Федор Сергеевич это заметил:

– Галоперидол. Специфический запах.

– Слишком уж специфический.

Они двигались по коридору – вдоль ряда дверей. Большинство дверей было обито железом. Если в обычных отделениях разворачивали всего лишь две-три так называемые наблюдательные палаты, то здесь, собственно, других и не было. Запертые в них душевнобольные не имели свободы даже в границах отделения.

– Я думала, у вас тут крики, вопли, – сказала Марина. – А у вас тишина.

– Конечно, тишина. Какой персонал будет это всё так терпеть…

Сзади нарастало мощное топанье – гостей догоняли два подозрительных субъекта (небритые, в несвежих халатах). Санитары, надо полагать. Вася и Кузя.

– Вон там изолятор, – показал Федор Сергеевич в торец коридора. – А это – палаты. В основном, двух или трехместные, но ваш персонаж, разумеется, в одиночке. Вот здесь…

Он подождал, пока санитары встанут рядом, потянулся к двери трехгранным ключом… и вдруг застыл.

Дверь ощутимо содрогнулась.

– ДА-А-А!!! Я ЗДЕСЬ!!! – пришел изнутри вопль, мало похожий на человеческий. – ЗДЕСЬ СМЕРТЬ! ОТКРОЙ И СДОХНИ!

Слышались гулкие металлические удары.

– Я – СМЕРТЬ! ОГНЯ ДАЙТЕ! УМЕРЕТЬ ДАЙТЕ, НЕНАВИЖУ ВАС, СВИНЕЙ!

– Судном по стене лупит, – озабочено переговаривались санитары.

– Какая сволочь судно оставила?

– Лишь бы опять «парашу» не опрокинул.

– Что, и «парашу» не вынесли?!

– НЕ-НА-ВИ-ЖУ-У-У-У!!!

Федор Сергеевич отступил назад, открыл дверь напротив и сделал приглашающий жест:

– Мариночка, подождите пока здесь. Пожалуйста. Это ненадолго…

– У-У-У!!!

Она послушно вошла. Дверь за нею закрылась. Она рванулась назад в испуге… открыто, слава Богу! Запирать ее не собирались… пока не собирались, усмехнулась она.

Помещение являло собой что-то вроде мини-ординаторской. Три стола, на одном компьютер. Шкафчик – створка приоткрыта: видна тарелка и кипятильник. Сейф. Распахнутое окно… Марина подошла к окну, оперлась руками о подоконник и посмотрела сквозь решетку. Второй этаж…

Была видна часть больничного двора. На длиннющей веревке, натянутой между несколькими ржавыми шестами, сохли гнилые матрацы и драные простыни. Работали больные – кто-то сгребал граблями мусор на газоне, кто-то подметал дорожку.

Несколько пациентов играли в футбол. Среди играющих Марина заметила ту самую четверку парней, которые попались ей с начмедихой на лестнице.

Впрочем, нет, – никто уже не играл.

Ничего себе, физкультура! – подумала Марина, с округлившимися глазами наблюдая за происходящим…

– Ты что заснул?!

Парень, симулировавший отсутствие сна, и вправду заснул. Натурально. Прислонился ко вкопанному в землю столбу, заменявшему штангу, и на несколько мгновений отключился – стоя. Этого хватило, чтобы пропустить решающий гол.

– С вас – проста́ва! – радовались двое, игравшие в другой команде.

Перед игрой четверка приятелей разделилась по командам: тот, кто не спал, и тот, о чьем диагнозе неловко говорить, оказались в одной связке. Тот, кто писался по ночам, составил пару тому, кто настаивал на своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Такой расклад. Играли на пиво: пара проигравших должна была купить и пронести в больницу четыре банки (на всех). Ставки высоки!

Всего же игроков было восемь. Четверо на четверо. Остальные пациенты – заметно старше; они гоняли мячик просто, чтобы скоротать время.

– Вообще-то у вас рука была, – спокойно сказал тот, что с непроизносимым диагнозом. – Чего раскудахтались?

Двое победителей чуть не поперхнулись возмущением. Игрок с недержанием мочи опомнился первым:

– Ну, ты, мутный! Чего гонишь? Какая рука?

– Рука, рука, – с абсолютной убежденностью подтвердил тот, что заснул на воротах. – Гол не считается, а мы вам пендаль бьем.

– Пендаль?! У тебя уже глюки, соня!

– Орать не надо, зассыха. Рука – значит, пендаль. Пошли девять метров считать.

– Пенальти – только если рука была в штрафной! – обиженно заорал квази-гомосексуалист[9]9
  Квази – как бы (лат.)


[Закрыть]. – Не в атаке же!

– А ты вообще молчи, педик. Здесь тебе не большой футбол. Рука считается по всему полю, всегда так было.

«Зассыха» вдруг подскочил к «соне», сорвал с его безрукавки горсть значков и зашвырнул их на газон. Это были гербы городов из серии «Серебряного кольца». Ценная подборка. «Соня», ни слова не говоря, сорвался с места и зайцем поскакал собирать свои сокровища.

Зассыха и Педик подступили к оставшемуся.

– Говоришь, мутный, рука была?

Глаза у того забегали. Он попятился – и тут же получил удар под дых…

Два санитара, призванные следить за порядком, грелись неподалеку на солнышке. Разморенные, они ни во что не вмешивались. Пациенты-мужики сгрудились в кучу – потерянно смотрели на раздухарившихся пацанов. Зассыха с Педиком, развивая успех, схватили Мутного за передние конечности (один – за левую, второй – за правую), протащили его пару-другую метров и с размаху воткнули в штангу ворот.

Санитары дружно поднялись.

– Эй, психи! Чего творите?

Кто-то из нормальных пациентов не выдержал: заколыхался, прижав руки к груди, и давай монотонно повторять:

– Надо прекратить… Надо прекратить…

Другой побежал кругами по двору, оглашая воздух радостными воплями:

– Война!.. Война!..

Из раскрытого окна второго этажа какая-то женщина закричала:

– Остановите их! Ну, кто-нибудь!..

Если бы пацаны вгляделись повнимательнее, они опознали бы в кричащей ту самую красотку, которую совсем недавно прочили во врачи и мечтали трахнуть. Однако не до того им было. Зассыха и Педик, азартно всхрапывая, пинали Мутного ногами. Соня, плюнув на потерянные значки, примчался назад и с ходу засадил Педику в затылок – обоими кулаками сразу. Тот пролетел несколько метров и упал лицом в асфальтовую дорожку. Два последних бойца сцепились, потеряв остатки разума. Соня мгновенно провел изумительную по исполнению подсечку, оседлал поверженного Зассыху и принялся месить кулаками беззащитную плоть.

Тут и санитары подоспели…

– Может это и к лучшему, – говорил Федор Сергеевич по пути назад. – Он сейчас крайне неадекватен. Помрачение сознания – зрелище не из легких… Такой выплеск возбуждения… Боюсь, придется увеличивать дозы. А то в следующий раз он вас примет за ангела или за адского паука, выползшего из бездны.

– Лучше за паука. Ангелов мне вчера хватило.

– Ангелов ей хватило… Простите. Вы упоминали про какого-то душевнобольного, который взял в заложники семью. Речь об этом?

– Да, трагедия в Орехове.

– Я слышал, вы лично в этом участвовали. Репортаж будете писать?

– Пока не решила. Слишком это… тяжело.

– Рассказать можете?

– А чего рассказывать? Застрелили человека… несчастного, совсем не злодея… его лечить надо было, а не выбивать ему мозги. Как закрою глаза, так вижу эту картину…

– Наверное, бывают ситуации, когда и пуля – лекарство. Знаете что… Если вам для статьи или репортажа понадобится комментарий профессионального психиатра – прошу.

– Спасибо, я подумаю.

Курить хотелось нестерпимо…

Проходили мимо окон. Опять стал виден больничный двор, правда, чуть с иного ракурса. Марина непроизвольно замедлила шаг, приостановилась. Двор был пуст, только асфальт в нескольких местах украшали неестественно красные пятна. Она содрогнулась.

Федор Сергеевич встал рядом.

– Да… Я вас такой себе и представлял, – с непонятной интонацией произнес он.

– Какой именно?

– Ну, мне рекомендовали вас… дескать, талантливая, смелая… добрая, ироничная…

– Господи, кто ж такое сказал-то? – обернулась к нему Марина.

– А так и есть… – он осторожно заглянул спутнице в глаза. – Идемте… Мариночка… Не смотрите туда, вам и без того хватает тяжелых зрелищ. А вы ведь плохо спите.

– Так плохо выгляжу, да? – спросила она, испытав внезапный укол раздражения.

– Нет, выглядите вы чудесно, а вот, эмоциональный фон у вас, похоже, гуляет…

Она пошла вперед, звонко впечатывая каблуки в паркет. Черт, черт, черт, думала она. Ну и неделя! Мало того, что сплошные неудачи, так еще каждый встречный норовит в душу забраться. Продезинфицированными пальцами. «Эмоциональный фон гуляет…» Нам про свои заморочки и самим все известно – и про поломанный сон, и про тоску эту поганую, и про… про все остальное…

– Здесь, простите, направо, – догнал Марину главврач.

– Я все удивляюсь, как кстати у вашего маньяка случилось буйство, – сварливо сказала она. – Стоило только появиться журналисту. Это странное совпадение, к вашему сведению, катастрофически подействовало на мой эмоциональный фон.

– Не ищите всюду заговор, это не ваши симптомы, – сказал господин Конов.

– А какие – мои симптомы?

– Извольте. Мы можем поговорить и об этом… если хотите.

– Что?! – Марина опять остановилась.

– То печальное обстоятельство, что вам нужна помощь, лично мне очевидно.

Помощь… Забавный поворот.

Ну и начальники попадаются в отдельно взятых психушках! Этот чудаковатый Федор Сергеевич, совершенно посторонний человек… что, между прочим, как раз и ценно… к тому же – известный врач, профессор… почему, собственно, нет?

Но хочу ли я? – спросила себя Марина.

Что ею двигало – любопытство или глубоко запрятанная надежда, – неважно. Повинуясь импульсу, она кокетливо осведомилась:

– Сколько вы берете за консультацию, профессор?

– Да пустяки. Душу.

Федор Сергеевич улыбнулся – впервые за все это время. Светлой улыбкой психиатра.

Кабинет главного врача был продолжением своего хозяина. На первый взгляд – стандартно-солидный, как у людей, но при этом – с явной претензией на эксклюзивность. Солидность и стандартность проявлялись в паркетном ламинате, устилавшем пол, в наличии современного стола, глубоких кожаных кресел и полированной «стенки». Претензия на «что-то этакое» была развешана по стенам. Картины.

Картин насчитывалось ровно десять, и были они настолько же странны, насколько роскошны. В дорогущих рамах. По сюжетам – казалось бы, рафинированная абстракция: яркие контрастные кляксы и ничего больше. Однако ж если начать смотреть на любую из них, отчетливо виделось что-то живое – звери, птицы, люди… Марина не выдержала, поинтересовалась, что это. «Пятна Роршаха, – ответил Федор Сергеевич. – Классический тест из психиатрии. Один пациент подарил». Марина так и выпала в осадок. Живописные пятна Роршаха, да еще в итальянских багетах! Это был такой прикол! Такая фишка, вся глубина которой осознавалась далеко не сразу…

…Она доверила врачу свою историю – коротко, путано, стесняясь. Он молча выслушал, сняв очки. Когда она закончила, он вернул очки на место и сказал:

– Теперь становится понятной та сдержанность, с которой вы отнеслись ко вчерашней смерти.

– В каком смысле?

– Ну… вы видели, как мужчине прострелили голову. Стояли рядом…

– Сидела на кровати.

– Обычный человек в такой ситуации плохо бы спал, утром не пошел бы на работу… а если пошел, то вряд ли был работоспособен. И уж точно не поехал бы в психушку к черту на рога. Вы же отделались только «картинкой перед глазами».

Марина пожала плечами.

– Я бывала в горячих точках. Всякое видела.

– Ах, вот оно что… Теперь о ваших страхах. Вам ведь тридцать один год?

– Да.

– А мне, стыдно выговорить, сорок девять. И все эти годы я, как и вы, живу в страхе.

– Это как? – изумилась Марина.

– Я боюсь сойти с ума. Не верите? Честно признаюсь – боюсь этого панически… боюсь, что даже не замечу перемен в себе, а еще больше пугаюсь, когда мне вдруг чудится, что вот оно, началось… Только это строго между нами. Молчок, хорошо? Открою еще тайну – все нормальные люди чего-то боятся. Дети, взрослые, старики. Нет ни одного человека, у которого нельзя было бы продиагностировать ту или иную скрытую фобию. Так что сами по себе страхи нормальны. Другое дело, когда они вмешиваются в поведение, в образ мыслей… как в вашем случае. Тогда речь идет о неврозе или психозе.

– Так я больна?

– Не волнуйтесь, у вас всего лишь невроз. Это болезнь здоровых людей. Разрешите вопрос. Вам ведь не помогает тот антидепрессант, который вы сами себе назначили?

– От… откуда вы знаете? – выдавила Марина.

– Откуда я знаю, что вы занимаетесь самолечением? Тоже мне, логарифмы. Да по вам всё видно… простите за резкость. Какой препарат?

– Ладиомил.

– Впрочем, это неважно. От него все равно придется отказываться. Я о другом хотел сказать. Если вы принимаете такой сильный препарат, значит, считаете, что дело плохо. Но при этом, если до сих пор, за столько лет, не обратились к специалисту… я ведь угадал? Вы сторонитесь любых консультаций? Ни разу даже не пробовали постучать в кабинет психотерапевта?

– Да… – упавшим голосом подтвердила Марина.

– Значит, либо считаете, что ваши проблемы – не болезнь, а что-то иное, проходящее по иному ведомству, либо попросту не надеетесь на улучшение. Оба варианта – ошибка.

– И что делать?

– Подождите. Что делать – надо решать только после того, как поймешь, что происходит. От той череды смертей и несчастий, из которых складывается ваша жизнь, оторопь берет, ей-богу. Многовато совпадений для одного человека. Я ставлю себя на ваше место… это ж с ума можно сойти! Натурально! Какой там невроз – острый психоз и клиника! Большинство женщин сломались бы на такой цепочке… Но с практической точки зрения – то нагромождение ужасов, которое ваш разум называет Роком, для вашей души является просто цепью психотравм. Каждый следующий случай закреплял психотравму, полученную от предыдущего. Понять это – гораздо важнее.

– Да я понимаю!

– Умница, все понимаете. В вашей головке беспрерывно крутится одна и та же мысль: что же это в жизни происходит?! А все получаемые душой психотравмы ваш разум превращает в вывод о вашей виновности. Ложный, прямо скажем, вывод.

– Но… – дернулась Марина.

– Ложный, ложный! Из-за сниженной самооценки вы не можете взглянуть на ситуацию с другой стороны. А самооценка у вас снижена просто катастрофически, не спорьте. Ваша раздвоенность – уже не черта характера. Вы – такая активная, настырная, всюду пролезете… почему же вы настолько не верите в себя? – Федор Сергеевич посмотрел на часы. – Теперь к вопросу «что делать»…

Зазвонил телефон. Чертыхнувшись, хозяин кабинета снял трубку.

– Конов.

Слушал несколько секунд, твердея лицом, – и вдруг сорвался:

– Ах, вы решили проблему?! Я скажу вам в чем настоящая проблема!!! Почему МНЕ не сообщили?! Почему МЕНЯ не позвали?! – он привстал над столом. – А я думаю – нарочно! Вы хоть понимаете, что вы натворили? Если бы я вмешался – НИЧЕГО БЫ ЭТОГО НЕ БЫЛО!

Пугающая была метаморфоза. Из приветливого, хитроватого и где-то эксцентричного душки-доктора – в разъяренного зверя. Даже внешне человек изменился: лицо заострилось, глаза превратились в щелки… на миг Марине показалось, будто не зубы во рту у главврача, а клыки, будто пальцы, царапающие стол, оканчиваются крючковатыми когтями… с клыков капает слюна… он так шваркнул телефонную трубку о базу, что пластмасса треснула; тогда он схватил весь аппарат, размахнулся, выдрав провод из разъема… и медленно поставил на место.

Медленно, очень медленно Федор Сергеевич сел.

– Извините… – прошептал он.

Марина не знала, куда деться. Она отозвалась нейтрально:

– Я, наверное, не вовремя…

– Оставьте, Марина Петровна, вы для меня всегда вовремя. Итак… Что нам с вами делать. Первое. Ладиомил отменяем. Слезайте с него. Только ни в коем случае не сразу, постепенно уменьшайте дозу, доведя ее до нулевой. В течение месяца, не меньше.

– Я же тогда спать перестану.

– Вот чтобы этого не случилось, у меня второе предложение. Не хотели бы госпитализироваться? Нет, не сюда, Боже упаси. В клинику неврозов, в Бехтерева.

– Зачем?

– Вам нужен точный диагноз, иначе лечение невозможно. Для этого вас нужно тщательно протестировать, чтобы составить подробный психологический портрет… например, с использованием детектора лжи – очень эффективно во врачебной практике, зря морщитесь. Подбирать препарат и дозировку – тоже целая история. Вспомним также о приступах депрессии и нарушенном сне… В этот период вам лучше находиться под постоянным наблюдением специалиста.