Текст книги "Жесть"

Автор книги: Александр Щеголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Среда, поздний вечер. БАНАНОВАЯ РЕСПУБЛИКА

Темная рогатая тварь неспешно направилась к ней.

Как в кошмарном сне…

Марина оцепенела. Сердце рвалось из груди. Ей бы рвануть назад – не сообразила. Молитву бы прочитать да перекреститься… так ведь не знала ни одной молитвы, даже «Отче наш…», а креститься ее никто не учил. Попыталась закричать – горло перехватило… Тварь остановилась, потрясла рогами. И тут Марину прорвало:

– А! – сказала она слабым голосом, похожим на плач. – А! А! А!

Ответ пришел незамедлительно.

– Ме-е-е…

Козел! Всего лишь козел…

Марина шумно выдохнула. Вот уж точно – у страха глаза велики, особенно, если страх иррациональный… Козел затрусил навстречу женщине.

– Ме-е-е!

Они встретились на перекрестке.

От основной дороги вбок уходила тощая улочка.

– Подожди-ка… подожди… – сказала Марина животному, подойдя ко врытому в землю столбу, оставшемуся от линии электропередач. К столбу была прибита жестяная табличка – с надписью, выполненной белой нитрокраской. Табличка проржавела и пошла винтом, однако надпись можно было разобрать. Луна светила ровно и ярко – вечный фонарь, который никогда не подведет. «Пальмовая», – прочитала Марина…

Пальмовая улица. Значит, следующая – Коралловая. Их пересекает Гибралтарская и Лабрадорская – там, в глубине. А еще дальше к Пальмовой примыкает Банановая. Вот такие островки местной экзотики… Почти дошла, подумала Марина, не испытав ничего. И что дальше? Зачем я искала эту их Банановую улицу?

Потому что Павел сюда хотел… Да, но кто он мне – Павел?..

Накопившаяся усталость, похоже, выходила за пределы допустимого.

Козел ткнулся ей в зад. Марина повернулась, присела на корточки:

– У… Хороший… Красавец какой… Угостить бы тебя чем-нибудь…

Животное было абсолютно согласно со всем сказанным, что и выразило в чувственном блеянии.

– Но – нет ничего… Извини, друг. Так что… Давай, давай… Беги отсюда.

Она встала и пошла по Пальмовой улице. Такой исход беседы козла явно не удовлетворил. Он догнал Марину и нетерпеливо поддел ее рогами.

– Домой! – сказала она. – Домой!

И продолжила путь. Козел долго смотрел на удалявшуюся женщину, о чем-то напряженно размышляя. Повернул набок морду и опять промекал – на сей раз с явной обидой. Марина обернулась. Козел рыл копытом землю… и вдруг побежал – быстро разгоняясь, выставив рога в боевую позицию.

Она тоже побежала. Он догнал и наподдал ей – так, что она споткнулась и упала на четвереньки. Он ждал, воинственно наклонив голову. Она схватила первое, что попало под руку (полено! как кстати!) – и швырнула в сбрендившее животное. Не попала, увы… Стальной прут не сохранила, дура, – как бы сейчас пригодился…

И все-таки козел дал Марине несколько секунд форы, позволив ей встать и побежать дальше – а может, просто готовил себе плацдарм для нового разбега? – так или иначе, она поняла, что дела плохи. С дороги надо уходить. Куда? Да куда угодно!

Она свернула в первую попавшуюся калитку, пробежала по участку, оглянулась. Темная рогатая фигура трусила следом. Марина перебежала на следующий участок и уперлась в забор, сделанный из вкопанных в землю труб с насаженными сверху пивными банками. Попыталась перелезть – сорвалась.

Козел уже не блеял, а трубил.

Она метнулась вбок, ища калитку – не нашла, снова уперлась в забор, на этот раз в виде сетки, натянутой между столбами. Полезла через него. Сломала каблук об столб, прокляв всё и вся. Сетка просела и позволила Марине перевалиться на ту сторону…

Она упала на куст одичавшей малины, оцарапав вдобавок руки и лицо. Рукава куртки были разодраны. Болел копчик. Таков был итог жестокой схватки.

До чего же глупо.

Козел сзади бесновался, хрипел и бил рогами в сетку.

Ей хотелось смеяться. Однако она заплакала…

…Со скрипом отворилась дверь сарая. В полосе света возник дюжий мужик – в тельняшке и с топором в руке.

Пошел к Марине. Его заметно мотало.

Она напряглась, спешно продумывая варианты своих действий: все-таки топор…

– Чего шумите? – неприветливо бросил мужик.

Марина не ответила. Поскорее выбралась из малинника – на четвереньках.

– А ну, спокойно! Не рыпайся, топором забью.

– Я не рыпаюсь, – сказала Марина, тяжело дыша.

Она встала на колени. Абориген, нависавший над ней, был небрит и определенно нетрезв. И здоров, ох, здоров… От таких экземпляров многие бабы просто млеют.

– Чего ж ты здесь скачешь впотьмах, матрешка? В дом пошли.

Он сграбастал Марину за куртку и поволок к сараю. Оттуда вывалилась женщина – неопрятная, тоже нетрезвая, однако ж не успевшая еще пропить молодость и сексапильность.

– Чего там, Эдик вернулся?

– Ага. Вон твой Эдик – рога точит, зверюга. И бабу к нам привел…

Он втолкнул Марину внутрь.

…И ничего страшного. Люди как люди. Не интеллектуалы, конечно, не посетители светских раутов и клубных вечеринок, не голубая кровь и белая кость, а тот самый народ, что населяет одну шестую часть суши… И почему, собственно, бездомные? В настоящее время их дом – вот это. Выживают, как могут. Не колесят по дачным угодьям на «моцылях», выискивая очередную жертву, не отнимают чужие машины, избавляясь темными вечерами от трупов, – уже за это их можно уважать. Выпивают? Ну, так самое время, конец очередного дня…

В этом сарае и жили, и работали. Топчан, стол, нехитрая мебель – сгруппировались на одной половине, а вполне оборудованная мастерская – на другой. На подпорках из поленьев стоял скелет автомобиля, которым явно занимались: ремонтировали, вероятно. Были разбросаны крылья, дверцы, еще какое-то железо. На промасленной тряпке были разложены детали двигателя. На верстаке – аккуратно разложены инструменты. Имелось даже сварочное оборудование: трансформатор, держатель, электроды, маска.

Мужика звали Лютик. Что это означало, Марина не интересовалась. Лютик и Лютик. Вряд ли, название цветочка, скорее, краткий психологический портрет… в том смысле, что «лютый, но совсем ручной»… Мастер на все руки («Меха́нер», – скромно сказал он о себе). Более всего Марину поразило присутствие в сарае электричества: вовсю жарил обогреватель – мощный калорифер со снятым кожухом. На раскаленные спирали, намотанные на керамические изоляторы, даже смотреть было боязно, не то что приближаться. Маринино восхищение Лютик принял, как должное: «А, фигня… воткнулся на просеке. Там линию демонтировать не будут…» Под потолком болталась лампочка, но она не горела («Сдохла, – прокомментировал мужик. – Ничё, привезут».) Свет давала керосиновая лампа на столе… и правильно, так уютнее.

Женщину звали Зойка. Ничего примечательного в ней, кроме нарождавшейся хронической синюшности, не было. Пепельно-черные волосы и смуглая кожа говорили о том, что родом она, скорее всего, с южных широт.

Оказалось, Марина поспела как раз к ужину.

– Угощайся, матрешка, – разрешил хозяин, развалясь по-барски на стуле.

– Колбаса… – сказала она, сглотнув слюну. – Хлебушек…

Холод уползал из тела, сменяясь другим сильным чувством – голодом.

– Колбаса-то? Ну да… тоже привозят… добры молодцы.

– У, ты, зайчишка какая, – умилилась Зойка, глядя, как Марина уминает бутерброд.

– Ты поди с Эдиком разберись! – толкнул Лютик свою подругу. – Чего орет? – он неопределенно показал на дверь и смачно хохотнул. – Р-рогатый!

– Подожди, она ж продрогла вся. Ты…это… давай, примем что ли, – от души предложила Зойка Марине. – Прими, согреешься.

Лютик нахмурился.

– Я сказал – иди. Друг твой там с ума сходит.

Женщина протянула Марине полстакана мутной желтоватой жидкости. Жидкость хранилась в трехлитровой банке, и там она казалась не желтоватой, а зеленоватой. Особенности стекла, вероятно… игры света… преломление лучей… Марина с ужасом смотрела на стакан. Это – пить?

– И ты прими, – распорядилась Зойка, разливая самогон еще на два стакана, Лютику и себе. – И я приму… Ну? Со свиданьицем.

Лютик и Зойка чокнулись и выпили. Так легко это у них вышло, что Марина тоже решилась.

Залпом, подумала она. Иначе не выдержу, соскочу. Залпом…

И это был нокаут!

Мир помутнел. Вдруг стало нечем дышать. Глаза наполнились слезами. Марина вскочила, опрокинув стул, сделала несколько беспорядочных шажков – к столу, к двери, – то ли хромая, то ли шатаясь… Лютик подхватил гостью за плечо. В руке ее оказался огрызок репы, а в центр расфокусировавшейся картинки вплыла Зойка:

– Погрызи, погрызи!.. Конечно, не в то горло с непривычки… Ничего – сейчас впитается. Отпустит…

Марина жадно куснула.

– Я и говорю, – торжествующе грянул Лютик. – Косорыловка! Черти, траванут нас когда-нибудь.

И правда, отпустило. Марина, сделав еще пару шагов, привалилась к кухонному стеллажу, разглядывая зажатый в кулаке турнепс (откуда взялся? а репа где?). Овощ подозрительно напоминал фаллос. Она хихикнула.

– Чего хромаешь-то? – добродушно спросила Зойка. – Больная?

– Каблук сломался.

Зойка наконец обратила внимание на Маринины сапоги. Глаза ее засияли. Зависть, восторг – всё было в ее взгляде, но, главное, пожалуй, – вожделение.

– Во, досада-то… А колеса – видные. Чинятся, поди…

Она даже на корточки присела и, не сдержавшись, погладила нежную кожу.

Хочу!!! – читалось на ее лице.

Хочу – и возьму…

– Размер какой?

– Семь с половиной, – автоматически ответила Марина, не задумываясь о подтексте вопроса. Сие не удивительно, потому как она только что встретилась взглядом с Лютиком. Тот, покачиваясь, неотрывно смотрел на Марину – влажно и очень по-домашнему. В его глазах светилось еще большее «хочу», чем у Зои, щупавшей чужие сапоги.

– Это чё за размер такой? Ты по-русски скажи.

– Ну, вы заладили, – рявкнул Лютик. Не сдержав нетерпения, он поднял Зойку за шиворот и развернул к себе: – Иди с козлом разберись, ну, ты! Сколько раз повторять? Колеса ей…

– Да чего ты, чего…

– А то уйдет совсем! Не нужна скотина?

Зойка с явной неохотой натянула ватник. Блуждающим взглядом окинула помещение. Решительно разлила еще по полстакана:

– Ну, давайте – стременную. А то… холод там…

Выпили стременную. То есть, пили Зойка с Лютиком, а Марина лишь крутила стакан в руках. Грохнув посуду на стол, Лютик выпихнул Зойку на улицу:

– Шагай, шагай, быстрее вернешься…

Он подпер дверь лопатой, подергал за ручку для верности, и вернулся к Марине.

– Чего не пьешь?

Не дожидаясь ответа, он силой влил в нее убойное пойло.

И все поплыло… Огонь керосиновой лампы, нестерпимо красные спирали обогревателя… Жаркий, пропитанный сивухой воздух… Фантасмагорические тени на стенах… Не сарай это был, а преисподняя!

Ад…

Косорыловка чертова! Мужики – твари!

Лютик, взревев, как медведь, завалил Марину на топчан и начал сдирать с нее одежду: свитерок, футболку. Конверт, подумала она. Письмо Львовского… Она прохрипела:

– Слушай, оставь меня.

– Ты чё? Она там с козлом… А ты моя будешь… козочка.

– Войдет.

– Я ж дверь подпер, чуня… Эх, полюбил же я тебя…

Бороться – не было сил. Всё, конец. Аут, ноль, минус… Конвертик благополучно затерялся: упал на пол вместе с футболкой, – хоть это утешало.

Ну и ладно, подумала Марина, когда Лютик принялся стаскивать с нее сначала сапоги, потом и брюки – вместе с трусиками. Пусть так! Никакой любви. Никакой симпатии и никаких чувств. И никакого удовольствия – какое, к чертям собачьим, в Аду удовольствие?!

Лучше омерзительный, похотливый «механер», одноразовый, как «тампакс», чем единственный в мире мужчина, которого ты обречена закопать…

Среда, поздний вечер. ВЕЧНЫЙ И БРЕННЫЙ

– Ваше высокоблагородие… – прохрипел Вечный. – Закон сохранения импульса – это твердыня механики… Вам не удастся его нарушить… Не все законы можно нарушить, выше высокобродь…

Полковник Лебедев, хакнув, ударил его монтировкой по ребрам. Что-то, ломаясь, хрустнуло; оказывается, там еще было чему ломаться. Висящее на «браслетах» тело качнулось. Изуродованный рот вновь задвигался:

– Зачем же лично… Система устойчивого равновесия возвращается в исходное положение… А вы опять время не засекли… Эксперимент впустую…

– Вы уверены, что он психически нормален? – бросил полковник в воздух.

– В больнице все считали его нормальным, – отозвался капитан ФСБ Серов. – Включая Конова. За это ручаюсь. А как на самом деле…

– Норма – это всего лишь средняя величина… – прокомментировал пленник. – Возможны отклонения… по интеллекту… по офицерской чести… вот, как у господина Фраермана…

Офицеры выслушали его с каменными лицами.

…Допрос проводили на станции техобслуживания – наглухо закрытой, естественно. Это была ближайшая к больнице «точка». Внешнее освещение отключили. Вокруг объекта – пустырь и лес; кричи, не кричи, никто не услышит.

Пленник почему-то не кричал.

Его подвесили на подъемнике – за одну руку, при помощи наручников. Вторую руку сломали, когда еще пытались говорить с ним не очень жестко. Тогда же раздробили пальцы на руках и на ногах.

Он был раздет. Он весь был фиолетово-синий, и синел все больше, – вряд ли от холода, на станции было тепло.

– Может, он боли не чувствует, – предположил кто-то из «пиджаков». – Я слышал, есть такой синдром.

– Ага, может, он еще и кайф ловит, – съязвил полковник Лебедев и в сердцах швырнул монтировку в яму. – Ну что ты геройствуешь? – сказал он Вечному. – Никто тебя не видит, не слышит, не оценит.

– Вы-то слышите… Вы оценивате…

– Уже оценили. На примитивные вопросы не знаешь ответов. Учитель, называется.

– Я… ученик…

– Хорошо, давай по новой. Кто твой учитель? Конов?

– Учат не люди… а силы…

– В каких ты отношениях с Коновым?

– В здоровых… подай, принеси…

– Это он поручил тебе напоить спецотделение?

– Федор Сергеич… у него не такое острое… чувство юмора…

– Тогда кто?

– Я сам…

– Только не надо лепить мне про день рождения, мы это уже проверили.

– Оттопырился… по полной… смешно…

– Где взял спирт?

– Украл где-то… не помню…

– Кто вытащил сына медсестры из армии? Конов?

– Федор Сергеич… благими делами… не грешит…

– Тогда кто?

– Давно было, ваше высокобродь… дымкой подернулось…

– Тьфу, опять по кругу! – сказал полковник. Замахнулся, посмотрел на свой кулак и передумал бить.

Подошел капитан Серов – с большой струбциной в руке.

–Попробуем? – спросил он.

– Валяйте.

В глазах капитана горел огонь. Шляпа его лежала на верстаке, открыв на всеобщее обозрение реденькие рыжеватые волосы.

Он все сделал лично: всунул коленный сустав пленника в струбцину и принялся медленно закручивать винт. Сухо затрещало – как хворост в костре.

– Кто организовал побег?! – взорвался воплем офицер ФСБ.

Приятно было посмотреть, как виртуозно он вошел в раж.

Однако результат был нулевым. Не издав ни звука, Вечный потерял сознание…

– …Так и не ясно – замешан Конов, не замешан? – сказал полковник Лебедев. – Что думаешь, капитан?

– Думаю, Вечный действовал по приказу Конова. Во всяком случае, освободить сына медсестры от армии мог только главврач, если смотреть реально.

– А на хрена?

– Чтобы его порученец заблаговременно втерся в доверие к медсестре.

– Версия, похожая на правду… Но все равно – мотива нет. Конов что, уже три месяца назад замыслил эту комбинацию? В мае? Да наш клиент только в апреле поступил к нему! Не очевидно, капитан.

– А у кого в этой богадельне есть мотив? Они там все психи, все до единого. Может, у главврача тоже… это… в голове замкнуло.

– Скорее, замкнуло как раз у Вечного. Очень хочется надеяться. Потому что если главврач такие коленца танцует… ты хоть понимаешь, что это значит?

Несколько секунд висела трагическая пауза. Офицеры, не сговариваясь, посмотрели на пленника, – вероятно, среагировали на слово «коленца». Того уже положили на бетонный пол и сняли струбцину с сустава.

Капитан Серов предложил:

– Заказать «правдодел»? Через полчасика привезут.

– Боюсь, только добро переведем. Черт его знает, какая там психохимия у него в крови.

– Может не сработать и без посторонней психохимии. Если в коре головного мозга есть очаговые процессы…

– Не умничай, Серов. Кто мне вкручивал, что этот мышонок запищит от одного вида моих клыков? Короче, не будем усложнять. На тебе – сын медсестры. Выясни, какие шестеренки были задействованы и кто их крутанул. Желательно, к утру.

– Сделаю.

– Ну, лады. А за Коновым мы сами присмотрим.

– С его стороны есть какие-нибудь движения?

– Какие там движения! Уехал из больницы рано – и прямиком в областной Главк. Общался со следаками. Вернулся домой, никуда не заезжая… Хотя, мы сейчас спросим.

Полковник Лебедев снял с пояса трубку:

– Это «примул». Что нового?.. Так… Продолжайте наблюдение. Отбой… Ничего, – сказал он капитану. – Конов весь вечер сидит дома, никто к нему не приходил, никаких телефонных звонков. Телевизор смотрит.

– Товарищ полковник, он очухался, – кликнул боец, занимавшийся пленным.

Офицеры подошли к телу и присели на корточки. Глаза у психа были закрыты, но веки подрагивали.

– Вечный, – позвал полковник.

– Где? – шепотом отозвался тот.

– Не юродствуй, мышонок. Ты понимаешь, что если ничего нам не скажешь, тебя убьют?

Вечный приоткрыл один глаз и попытался улыбнуться.

– Я видел… ваши лица… плюс запомнил место… сами показали, ваше… благородие.

– И что?

– Вы знали с самого начала… что меня убьете… и я знал…

– Если знал, зачем позволил себя мучить? – изумился полковник. – Наплел бы с три короба, мы ж все равно проверить не смогли бы.

– Я вам… правду говорил… и плюс к тому…

– Что – плюс?

– Пожить чуть-чуть… хотелось…

Полковник Лебедев встал. Капитан тоже встал.

– Тебе есть еще что сказать, Вечный? Хоть что-нибудь?

Пленник закрыл глаз.

Полковник недолго подождал и распорядился:

– Унесите и закопайте.

– Живьем? – деловито уточнил бритоголовый «пиджак».

– Мы что, звери? Сначала кончите, само собой. На свежем воздухе. «Точку» мне не загадьте.

Он пошел к дверце в воротах.

– Я! – вызвался капитан Серов. – Я кончу!

В глазах офицера вновь разгорелось пламя. Шляпа по-прежнему лежала на верстаке.

– Ну, развлекись, если хочешь. Сними стресс…

Через несколько минут минивэн начальника исчез в ночи.

Темные фигуры вытащили тело из гаражных ворот и поволокли его прочь от станции, освещая себе путь фонариками.

Потом со стороны леса раздались три характерных хлопка. Похоже, «макарыч» бьет, определил бы знаток. К счастью, никого поблизости не оказалось: ни знатоков, ни дилетантов.

Потом в землю вонзились лопаты… потом фонарики тронулись в обратный путь… и наконец – все стоявшие возле «точки» машины разъехались…

Место погребения не нашли. Да и мудрено это – ни холмика, ни крестика; разве что бродячие собаки раскопали бы.

Не раскопали.

А душа мученика вернулась домой, в больничные корпуса «кащенки», – влилась в многотысячную семью призраков, обитавших в этом странном месте. Душа мученика впервые была действительно свободна…

Среда, поздний вечер. ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ СЕКС

В дверь заколотили, когда Лютик, оторвавшись на минуту от полураздетого женского тела, занялся собой.

Собственно, он в темпе приспускал штаны. Лифчик с Марины он снимать не стал, – точно так же, как не собирался снимать с себя тельняшку. Зачем тратить время на бессмыслицу? Любят другими частями тела, он знал это точно – как настоящий механик. Ведь любовь – чисто механический процесс: работа силы трения. Если б ему сказали, что есть чудаки, которые любят головой, он долго и потрясенно пытался бы вообразить себе это чудовищное извращение.

Итак, Марина лежала почти полностью раздетая (в одном лифчике); Лютик, приподнявшись над ней, сражался со своими спортивными штанами, действуя одной рукой. Штаны трогательно пузырились в коленях, но настоящей любви это помешать не могло. Именно тогда Зойка и обнаружила, что ее не пускают в сарай. Парочка заперлась! Для чего? Что за идиотский вопрос!

– Кобель! – завыла она. – И ты, сука! Убью!

Дверь содрогнулась.

– Куда? – схватил Лютик Марину. – Лежи!

– Так ведь…

– Да пусть! Даже интереснее!

Его стеклянные глаза на секунду прояснились, и в них полыхнул нехороший огонь.

– Этот… как его… экскрементальный секс, во!

Марина захохотала. В дверь били чем-то тяжелым.

– Слушай, я так не могу… – сказала она.

– Ты, главное, кричи громче, когда кайф словишь. Пусть слышит, бестия… Словишь, словишь, гарантирую… у меня все бабы ловят…

– Это неприлично.

– Черт, да помоги же мне их снять!

Тренировки у мужика застряли. Наверное, за что-то зацепились. Марина совсем зашлась смехом.

Настала тишина. Неужели Зойка смирилась? Да никогда! Пауза длилась не больше минуты – от удара, потрясшего дверь, заходил ходуном уже весь сарай. Это был УДАР. Странно загремело железом.

– Тележкой бьет, – озабоченно сказал Лютик. Он принялся возвращать штаны на место. – Сейчас, погодь… все будет путем…

Новый удар! Лопата, державшая дверь, отлетела метра на два. Зойка с победным воплем ворвалась в павшую крепость и ринулась к топчану, подхватив инструмент по пути. Она атаковала с марша, приложив Лютика лопатой по спине. Совковая, между прочим, этак и убить недолго.

Лютик, впрочем, выжил. Отпустив Марину, он угрожающе поднялся.

– Ты чего? Сука… по хребту, падла…

И тут же получил тычок в грудь, от которого упал, споткнувшись об угол топчана.

Он не успокоился:

– Ну, я сейчас…

Его грузная фигура медленно восставала над столом – чтобы получить удар совком уже наотмашь. Только тогда Лютик окончательно скопытился и затих где-то в углу.

Марина, пока шла эта короткая битва, скатилась с чужого ложа, торопясь одеться. Вытащила трусы из брюк… Нет, не успеть. Обувь, хотя бы обувь!..

Сапоги она надела. А темпераментная южанка, покончив с сожителем, уже бросилась на его полюбовницу.

– Ну, ты и паскудина!

Марина вскочила, плюнув на одежду. Зойка отбросила лопату и попыталась вцепиться сопернице в лицо. Марина перехватила ее руки.

– Слушай, я не при чем!

– Да я те за него… Я рожу твою поганую…

Опять приходилось драться за свою жизнь. И опять – в момент, когда совершенно этого не ждешь. И опять она ни в чем не виновата. Когда же это кончится?.. Странная была драка – детская возня да и только. Женщины обычно не бьют и не совершают бросков (если специально не обучены) – стараются оцарапать, ткнуть куда-нибудь, укусить в конце концов. Ничего этого не было. Соперницы крутились по сараю, отпихивая друг друга, пыхтя и меряясь взглядами. Одна – голая, но в лифчике; вторая – в уличной одежде, включая ватник. Пьеса абсурда… Наконец Зойке удалось вывернуть свои руки – так, что Марина, не удержав равновесия, упала на стул. Зойка, ни мгновения не медля, с неожиданной силой и сноровкой затолкала этот стул вместе с Мариной в нишу между стеллажом и холодильником – и задвинула ее там массивным обеденным столом.

На пол посыпалась еда и посуда. Банка с косорыловкой тоже чуть было не опрокинулась, но победительница схватила ее – и любовно поставила на место.

Борьба закончилась.

Зойка сняла с гвоздика кухонный тесак и нашла Марину взглядом. Плохой это был взгляд, примеривающийся. И огроме́нный нож в ее руке хмельно плясал, готовый к употреблению.

– Сейчас вам… трибунал будет!

Однако вид у Марины был настолько затравленный, настолько несчастный, что сердце южанки смягчилось. Зойка была их тех женщин, которые вспыльчивы и готовы на все… особенно по пьяни… но при этом отходчивы – когда чуть протрезвеют.

Она села на топчан, держа нож на виду у гостьи. Вдруг заглянула под стол и спросила:

– Так какого размера у тебя колеса?

Козел Эдик насмешливо блеял по ту сторону двери…

Зойка утерла подолом кровь с лица Лютика. Взяв за волосы, изучающее посмотрела на него.

– Ну что, наигрался? Котик мой…

Голова Лютика бессильно упала на грудь.

– Ну, отдохни, отдохни…

Пока хозяйка занималась своим мужиком, она милостиво разрешила Марине одеться. Сгребла, не глядя, все ее тряпки в охапку – и кинула на стол перед гостьей. Конвертик затерялся в скомканном свитере и футболке. Одеваться сидя, да еще зажатой между столом и стеной, было неудобно, но хозяйка постоянно приглядывала за Мариной, очень выразительно показывая нож.

Обиходив сожителя, Зойка встала. Последний разок посмотрела на сопящее тело… и пнула его – ногой в полосатых носках и полукедах.

Некоторое время она слонялась по сараю, не расставаясь с ножом. Затем махом подсела к Марине. Глаза ее сверкали, грудь бурно колыхалась. Все-таки не просто ей было – избыть в себе ярое бешенство.

– Слушай, я, правда… – начала Марина.

– Не виноватая, да? – осведомилась Зойка со злым сарказмом. Она подалась вперед, навалившись пышной грудью на стол. – Да он на тебя смотрит – уже вина!

Она резко двинула ножом в сторону Марины. Та вскрикнула и отшатнулась, чувствительно стукнувшись затылком. Зойка довольно усмехнулась:

– А он мой! Ясно? Мой!

Для пущего эффекта она с размаху воткнула нож в стол. Попала в узкий стык между досками. Лезвие почти полностью ушло в столешницу.

Марина тяжело вздохнула.

– Да твой, конечно, твой. Я то здесь при чем?

– Никому его не отдам!

– Да и хорошо… Очень хорошо, когда люди любят друг друга…

– Никому!!!

– Я ж у тебя его и не прошу.

– Еще б ты попросила!

Южная женщина опять схватилась за нож. Но лезвие прочно засело в щели. Марина, пользуясь моментом, попыталась было привстать, сдвинуть преграду… нет, не прошел номер. Попытка побега была замечена и пресечена: Зойка грубо толкнула ее свободной рукой в грудь.

– Сядь и не рыпайся!

Зойка схватилась за рукоятку обеими руками, работая всем корпусом.

– А кувыркалась с ним! И хохотала, и верещала… думаешь, я не слышала? Как сладко! Еще бы – он жарко кроет!

– Да не было ничего! – закричала Марина.

– Не было… Как припрешь вас – не готовы отвечать?!

Нож вырвался из стола. Зойку по инерции отбросило назад. Она замерла. С ножом, зажатым в высоко поднятых руках – подобно жрице перед ритуальным жертвоприношением.

Марина забегала глазами вокруг. Как, как защититься? На столе – кастрюля, керосиновая лампа, банка с сивухой… Не до чего не дотянуться…

– Слушай, я готова ответить. Но… правда – было бы за что!

Зойка покачивалась. Глаза ее были налиты кровью, пышные губы играли багрянцем. Она произнесла со слезой:

– Вот и то-то оно… Готовы они ответить! А много ты любила, медуза?

Марина опустила взгляд.

– Пять раз. Насчет шестого не знаю… не уверена…

Предательская слеза тоже сломала ее голос. Врать перед лицом смерти? Зачем?

Обескураженная абсолютной искренностью, а еще более – чужой тоской, вдруг вырвавшейся на волю, Зойка расслабилась и опустила нож. Посмотрела на соперницу уже без гнева – просто со злым пренебрежением:

– Не уверена она… Пять раз – значит ни одного! Моль ты холодная! У тебя ж глаза белые… Кому тебя надо?

Марина кивнула. Все правильно, никому она не нужна. Зойка кинула нож на стол – на другой конец, – и в сердцах плеснула себе самогона.

– Фу! Мараться только… На тебя, на голую, смотреть-то противно было. Мутная, как это пойло… тощая, как цыпленок… вот и берут тебя – токмо под водку.

Кто бы мычал, подумала Марина, однако снова кивнула.

Зойка-то была в теле – крепкая, как хорошо пропеченная булка. Жаль, без единой изюминки. Даже без дохлого таракана, который сошел бы за изюминку… Она уткнулась в стакан, посидела так некоторое время, потом взглянула на Марину не то чтобы трезвым, но вполне ясным взглядом:

– Ладно, сильно бухой он… На всех лезет, даже на таких… Прощаю тебя.

…Лютик с тупым рычанием заворочался, задел ногами садовый инвентарь (лязгнула упавшая тяпка), – и снова замер. Зойка налила Марине тоже – чтобы не отставала.

– Давай, еще по одной – и спать.

– Да я посижу. Как рассветет – пойду, наверное…

– Давай, давай, прими. Положу тебя там вон… Куда ты пойдешь? Сейчас не надо ходить, плохое время. Отоспимся – вместе все пойдем. А то еще на таких шатунов нарвешься…

– На шатунов?

– Всякие по ночам шастают. Больше, правда, блатота мелкая… А вот Терминатор наскочит – мало не покажется. А он как раз под утро больше лютует.

Марина посмотрела непонимающе. Зойка объяснила:

– Прызрак бродит… Терминатор… Вроде демона…

– Мне кажется, я его видела, – сказала Марина.

– Чего ты видела? – вскинулась Зойка.

– Ну, такой – большой, черный, на лошади…

– Ну и чего?

– Да я не знаю, он мимо проезжал. Я спряталась.

Зойка непроизвольно содрогнулась.

– Вот это повезло! Кто его встречает – мало чего рассказать может… Ревут белугами… – на всякий случай она выпила еще.

Марина смотрела на нее зачарованно. Какое-то время молчали. Стало вдруг жутковато – обеим.

– А ты, вообще, здесь хорошо все знаешь? – спросила Марина.

– Да мы вот, как и ты – забрели… ночку, понимаешь, скоротать… вот, уже третий месяц вылезти не можем. Лютик с Севера приехал, я с Юга. А как встретились – так и закружило нас пургой судьбы… – она разлила еще.

– Я Банановую улицу искала. Это ведь где-то рядом?

– А, вон туда, – Зойка махнула рукой. – Метров двести.

– Длинная улица?

– Домов двадцать. Где жить можно – всего пара-тройка. Только…

– Что – только?

– Один занят. Второй от краю. Туда иногда хозяин наезжает… а сегодня какой-то тип вломился… люди говорят – странный. Взгляд был, как у загнанного волка. Не люблю я волков, навидалась их – во как! И целый день из той хаты звуки – будто рубят чего… или кого… Но ты не боись, хату мы тебе подыщем…

Под журчание нетрезвых речей Марину все сильнее клонило в сон. Бороться было невозможно. «…На Лабрадорской есть хата, сами думали туда въехать. Бери, не жалко. Ты нормальная. Вокруг так мало нормальных…» Сарай потихоньку начал крутиться… а не настал ли, наконец, удобный момент, когда можно попросить, чтобы меня выпустили из этого медвежьего угла, подумала Марина… хотя, зачем? Здесь тепло… мягкая подушка под щекой… подходит Павел, гладит ее по голове и говорит: «Что ж ты меня не узнала, козочка, я же твой Вадим…»

Тревожное блеянье Эдика вернуло ее к реальности. Она оторвала голову от стола.

Из-за двери слышались музыка и гогот. Потом дверь, жалко скрипнув, распахнулась…

Вошли два мужика. Те самые, что прятали покойника в пруду. Берия и Валя.