Текст книги "Жесть"

Автор книги: Александр Щеголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

ВНЕ ВРЕМЕНИ

…Когда в тамбуре жутко громыхнуло, он вскочил.

Не он один – весь вагон словно подбрасывает.

– Мальчишки балуются, – успокаивает его сидящая напротив бабка. – Садись, милок, садись…

– Петарду рванули, – добавляет мужик в ватнике и плешивой ушанке.

Откуда мальчишки взяли петарду?

Да вот откуда – продавец с коробкой пиротехники идет по проходу, назойливо предлагая свой товар.

Пассажир садится. Пассажир смотрит в спину уходящему продавцу и напряженно размышляет…

Нет, понять-то он сразу все понял – едва улеглись страсти от взрыва в тамбуре. Тот, кто сейчас пробирается меж сиденьями – НЕ ЧЕЛОВЕК. Бес. Это мелкий бес, продающий детям оружие. И размышляет пассажир только о том, что же делать?!

Алкоголем детей спаивают, охальными картинками развращают… И все мало им! Теперь, вот, до оружия очередь дошла. Детям – оружие…

Как остановить эту тварь?

Для воина – такие вопросы смешны.

Демон приближается к концу вагона, собираясь перейти в следующий, и тогда пассажир решительно поднимается со своего места, чтобы пойти следом…

…Они бродят, словно связанные невидимой нитью, – из электрички на платформу, с платформы – в другую электричку. Один час, второй третий. Продавец оружия, как нарочно, не вылезает на мелких безлюдных станциях, делает пересадки только на крупных или на вокзале, – осторожная тварь. То ли боится, что ограбят, то ли вообще – боится. Воин следит, стараясь остаться незамеченным…

Зима. Конец декабря, канун Нового года.

Уже стемнело.

Похоже, это был последний рейс. Демон заходит на вокзале в камеру хранения, оставляет у приемщика свою гигантскую сумку и отдает все деньги. Зачем?

Очень скоро эта тайна проясняется – продавец садится в электричку на Зеленогорск и уезжает. Ага, понятно: рабочий день закончен. Торговец, похоже, едет домой… наконец-то. Не хочет поздним вечером таскать с собой всю дневную выручку, потому и отдал деньги на хранение. Наверное, приемщик – то ли его родственник, то ли просто в доле… Воин сидит в том же вагоне, подальше от врага, и делает вид, что дремлет. Нож он давно переложил из портфеля во внутренний карман дубленки.

Станция Репино.

Враг выходит; воин, выждав до последнего, тоже выскакивает на платформу – через другие двери.

С платформы они идут направо, удаляясь от залива. Все остальные пассажиры направляются в другую сторону, к заливу, Какая удача! Слева от путей – сразу дома, а справа, чтобы дойти до поселка, нужно преодолеть полосу леса. Практически в темноте, в одиночестве. Поселок – сплошь государственные дачи, зимой пустующие. Договорился он с кем-то или залез куда без спросу? Неважно. К домам ведет асфальтированная дорожка, освещенная лишь полной луной. Враг торопится, нервно оглядывается. Когда воин ускоряет шаг – он вдруг срывается на бег. Поздно: догнать его – дело нескольких секунд. В последний момент демон оборачивается, с воплем пытается защититься… чудак! Кто же хватает лезвие рукой, пусть даже в шерстяной перчаточке? Достаточно одного умелого движения, чтобы отрезанные пальцы посыпались на асфальт. И больше ничего не мешает нанести настоящий удар. Нож, проткнув нейлон и двойной синтипон, почти по рукоять входит в поганое подобие человеческого тела – в районе солнечного сплетения…

Крик превращается в хрип.

На губах твари – кровавая пена.

Воин оттаскивает еще живого демона с дорожки в лес. Снегу – по колено. Дальше, дальше, навстречу Луне… Кладет тело в сугроб и всаживает клинок врагу в шею. И вдруг понимает, что отрезать голову нельзя – нет условий. Перепачкаешься так, что возвращение станет опасным. Даже нож нужно вынимать из раны очень осторожно, чтобы кровь не попала на одежду…

…Что за кошмар?!

Было ли все это на самом деле? – думает человек, неотрывно глядя в потолок. Если было, то с кем? Неужели со мной? Я убийца… я душевнобольной… а значит – я недостоин жить…

Но если это было не со мной, то почему я так хорошо все помню?

Тот, Который…

Тот, Который Помог Вспомнить…

Это же, наверное, лечащий врач, понимает человек. Надо с ним поговорить. Надо с ним немедленно поговорить! Если он подтвердит, что мои видения – это не галлюцинации, а воспоминания из реальной жизни… из моей жизни… тогда лучше – покончить… взять, и разом покончить со всем этим.

Видений, собственно, уже никаких не было. Равно как и снов (человек давно не спал). Те ужасы, что ему услужливо подбрасывала память, воспринимались рассудком отстраненно – с полным осознанием того печального факта, что человек в данный момент находится в больнице.

Рассудком???

Рассудок – при мне!!!

Секунды острейшего счастья сменяются столь же пронзительным горем. Если это не галлюцинации, значит, воспоминания.

Покончить с собой… как? Каким образом?

Что-то срабатывает в голове пациента – как сигнал будильника, как пусковое реле. А может, это сыграли трубы Судного Дня? Он рывком садится на постели и спускает ноги. Комната несколько секунд кружится, после чего застывает в неподвижности. Человек осматривается…

Видит окно, защищенное изнутри металлической сеткой, а снаружи забранное решеткой с толстыми прутьями. Видит дверь, обитую железом. Стальная койка, на которой он сидит, привинчена к полу… Образ большой консервной банки, мучивший его столько времени, до боли похож на реальность.

Линолеум холодит ступни. Человек нашаривают тапки, надевает их и встает. Ноги – ватные, слушаются с трудом. Дырявые шлепанцы норовят соскочить.

Из-под кровати выглядывает судно. Оказывается, он справлял здесь естественные надобности, но совершенно этого не помнит…

Что теперь, спрашивает себя человек.

И опять в его голове что-то включается. В приступе внезапной ярости он сбрасывает на пол одеяло, подушку, драную простыню. Затем – вонючий, пропахший мочой матрац. Под матрацем лежит… что за странная штуковина?

Да это же… это…

КОНСЕРВНЫЙ НОЖ!!!

Человек ликует, бережно принимая находку в руки. Если б мог – сплясал бы сейчас и спел. А вы говорили – нет здесь никаких консервных ножей. Вот же он! Вот!

Нет, нельзя шуметь. Придут демоны – с ремнями и шприцами, – отнимут эту драгоценность, превратят воспоминания обратно в видения…

Консервный нож похож на дверную рукоятку с треугольным отверстием на боковом конце. Точно такая же была у Того, Который… и у всех прочих демонов – тоже была… Неотъемлемый атрибут власти. Ключ к Вратам Ада.

Человек подходит к двери, вставляет рукоятку в отверстие и поворачивает. Штырек проворачивается, дверь приоткрывается… Выход свободен!

Или Вход?

Новый Круг дождался дерзкого грешника.

Интересно, какой сегодня день, думает человек… а также какой месяц и год…

Среда, ночь. ПО ЭТУ СТОРОНУ СНА

Он спрятал «психоручку» в карман давно не стираного халата. Откуда этот инструмент взялся под его матрацем – не задумывался. Вернее, мелькнул вопрос и пропал.

Полутемный коридор уходил прямо и вперед. Камера, из которой выполз грешник, была в торце. На другом конце коридора горела тусклая лампочка – единственная на все обозримое пространство, – там располагался сестринский пост. Лампочка горела как раз над постом. Медсестры не наблюдалось, и вообще, – ни единого живого существа, пусто.

Одна из дверей была открыта, оттуда падала полоса света.

Человек двинулся по коридору, стараясь не шаркать. Добрел до открытой двери, заглянул…

На несколько секунд его парализовало. Острый приступ паники сковал волю. Что, если все это мне снится, подумал он… что, если валяюсь я на смердящей кровати, погруженный в наркотические грезы…

Согласно табличке, привинченной к двери, это была сестринская. Но картинка, представшая взору путника, говорила о том, что здесь скорее вертеп. Три человека (человека ли?) шумно спали, храпя и всхрюкивая. Крупногабаритная тетка, одетая лишь в старомодную комбинацию, без какого-либо иного белья, раскинулась на топчане. Рядышком пристроился мускулистый мужик в сатиновых трусах, положивши голову ей точно между внушительных холмов. Правую руку он по-детски засунул себе в трусы. Мужик тоже был не из мелких. Как они вдвоем поместились? Комбинация у женщины задралась, позволяя в подробностях рассмотреть то место, где соединялись бревноподобные бедра.

По полу была разбросана форма (милицейские брюки, рубашки, куртки), – на ней спал второй мужик, прикрытый белым медицинским халатом. Этот второй был совсем гол – трусы висели на люстре, – а прикрыли его почему-то сверху: голову, плечи и часть спины. На люстре же висел и лифчик – размером не меньше седьмого…

Пахло разлитым спиртом.

Пятилитровая бутыль стояла полупустая.

Словно почувствовав чужой взгляд, тетка пошевелилась и согнула ногу в колене. Путник торопливо отвел взгляд и пошел дальше. Бесы развлекались, думал он. Погуляли, устали и легли отдыхать… обычное дело… развлекаться тоже надо уметь… а если мне это приключение лишь грезится – не страшно, хоть что-то новое в осточертевшем наборе видеороликов…

Конец коридора.

Дверь на отделение закрывалась изнутри на задвижку. Но лязгать железом не пришлось: все запоры были открыты. Не задерживаясь возле поста, беглец скользнул наружу и придержал дверь, чтобы не грохнула: пружина была тугая.

Если это свобода, то что с ней делать?

– А вот и наша неизвестная величина, – негромко сказал кто-то.

К беглецу приближался худой низкорослый человек в спортивном костюме не по росту. Человечек. Неслышно выплыл из сумрака…

КАК ВО СНЕ.

– Я понимаю, у вас катастрофически низкий запас энергии, – продолжал человечек, – однако я счел бы возможным посоветовать вам поднимать ноги при ходьбе. Это значительно уменьшает трение скольжения, что, в конечном счете, экономит энергию. Но главное – снизится акустическая составляющая предстоящих нам перемещений.

На одной его руке висели джинсы, свитер и майка, на другой – связанные шнурками кеды. Из карманов джинсов торчали носки. И еще странность – от незнакомца основательно разило спиртным…

Беглец ничего не ответил, просто ждал. Впрочем, новому персонажу ответ и не требовался.

– Прошу, переоденьтесь, – он протянул одежду. – В этом хламье у вас будет слишком мало степеней свободы.

Беглец послушно снял все с себя… и через минуту стал другим человеком.

Просто – он стал человеком.

Его неожиданный помощник связал больничный халат в узел, положил туда кальсоны со шлепанцами.

– Возьмите, оставлять нельзя. Есть смысл выбросить это как можно дальше от больницы. Пусть думают, что вы ушли, в чем были. Такая ошибка приведет их к серьезной погрешности в поисках.

Беглец улыбнулся.

– Вы кто? – наконец догадался он спросить.

– Я-то? Вечный.

– А я – бренный. Скажите, вы человек?

– Я вам скажу. В начале войны немцы отравили здесь полторы тысячи пациентов – вместе с врачами. Закопали поблизости. Призраки этих мучеников до сих пор бродят по больнице. Я, увы, не один из них, но… по сути – похож.

– Сочувствую.

– Я – мышка, прижившаяся в этой больнице. Вечный мышонок. Пойдемте, бренный, я объясню вам решение задачи. Объясню и покажу…

И помощник превратился в проводника. У него обнаружился точно такой же ключ в форме дверной ручки, так что ни одна дверь не была теперь преградой. Возле окна, выходящего во двор, остановились.

Внизу горел один-единственный фонарь.

– Ворота видите? – сказал Вечный. – Это для грузов. Ночью машины не ездят, поэтому вохровец спит. Я уже сходил к будке – старик залег в спячку обстоятельно. Есть еще ворота на проходной, там начальство въезжает, вы туда не ходИте. Покинете больничный комплекс здесь. Створки закрыты на засов, который, хоть и ржавый, сдвигается легко. Я знаю, я неоднократно дежурил на въезде-выезде. Затем пересечете асфальтовую площадку и попадете на пустырь. А дальше… вот! – Проводник извлек сложенную вчетверо бумажку, развернул ее и положил на подоконник, разгладив рукой. – Смотрите внимательно, бренный. Это план местности. Вот больница. Отсюда вы выйдете. Вот шоссе… дома́… лесок… Обратите внимание на свалки – их лучше обойти, там собаки, и вообще – места нездоровые, опасные. Свалки по всему селу, с ними, по слухам, борются только ученики местной школы. А теперь обсудим, куда вам идти…

Несложные инструкции были получены, и проводник вывел беглеца на лестницу. Спустились вниз. Отперли дверь, ведущую во двор.

– Сделаем паузу, – предложил Вечный. – Метафизически вы уже свободны, да и всегда были свободны… Жаль, что я вынужден заговорить о биохимии. Вас крепко посадили на галоперидол, после резкого отказа от которого обычно бывает «ломка». Абстиненция, если по-русски. Нужно обладать сильной волей, чтобы выдержать и не наломать дров. Так что, я уверен, медикаментозная поддержка вам не помешает…

Он вытащил из кармана штанов горсть таблеток – без упаковок. Вместе с рукой вытащилась засаленная подкладка, полная свалявшейся трухи.

– Если станет совсем невмоготу – пейте сразу по две. Можно по три.

– Спасибо, призрак, – сказал человек. – А вам бы я пить не советовал. Я про алкоголь.

– А если пьянство входит в условия задачи?

– Тогда это ужасно…

Он шагнул во двор. Он вдохнул полной грудью ночной воздух и постоял так, наслаждаясь.

Вдруг и вправду сон? – тревожно подумал он…

…Когда беглец одолел последние метры, отделяющее его от нового Круга Ада, когда скрипнула створка ворот, но ничто не дрогнуло в окружающем мире, когда темная фигура канула в приоткрывшуюся щель, – Вечный удовлетворенно произнес:

– Что и требовалось доказать.

Часть 2. Хроника лечения

Среда, раннее утро. ЛЮБОВЬ, КАК НАВЯЗЧИВОЕ СОСТОЯНИЕ

Она не слышала, как кто-то вошел в квартиру. Не слышала стук сброшенных туфель, не почувствовала чужого присутствия в комнате. Спала крепким сном грешницы.

Александр босиком подкрался к постели. Коробку с пирожными и букет лилий положил на тумбочку. Присел на корточки и просунул руку под одеяло… Спящая женщина отозвалась на ласку: тело, такое знакомое и такое желанное, дрогнуло, потянулось навстречу мужской руке… блаженное напряжение нарастало; прошло несколько секунд, наполненных обманчивой тишиной… и вдруг пружина распрямилась.

Молниеносным ударом в голову Марина опрокинула Александра на пол. Тут же, развивая успех, прыгнула на него и перешла на добивание, – тот с хохотом пытался защищаться, однако пропустил несколько хороших оплеух… и на том битва закончилась.

Марина торопливо вернулась в постель и села, завернувшись в одеяло. Александр хотел было подсесть к ней, увидел выражение ее лица – и одумался.

Он быстро справился с вожделением.

– Было так мило видеть тебя голой, – подмигнул он ей. – Такое зрелище… м-м-м!.. незабываемо. Спасибо.

Оказывается, она спала раздетой и под одеялом, – как нормальные люди. Когда сняла одежду? Наверное, машинально, во сне, и благополучно заспала этот факт.

– Что ты здесь делаешь?

– Хорошо ещё – я, – сказал Александр. – Ты бы хоть на ночь дверь закрывала.

– Дай сигареты… под тумбочкой… и зажигалку…

– Курни, курни. Здорово ты мне врезала, малыш, это обнадеживает. Я рад видеть тебя такой боевой.

– Который час?

– Самое время для великих дел. И вообще, если ты прикрываешься одеялом, значит, не совсем еще опустилась.

Александр сыто хохотнул. Марина выпустила в его сторону славную струю дыма.

– Чего приперся, спрашиваю?

– После твоего сумасшедшего звонка я полночи тебе звонил. А потом полночи не спал. Что за моча тебе вчера в голову ударила?

Она курила, с интересом разглядывая комнату – словно впервые видела. Наконец ответила:

– Да уж, моча… со льдом, в запотевших бокалах… смешать, но не взбалтывать… (Он ждал продолжения, уже не улыбаясь.) Копаюсь в дерьме, выискиваю куски повонючее, – сказала она, стряхивая пепел себе на ладонь. – Знаешь, Сашка, мне все осточертело. А больше всего – виртуальная жизнь, которую кто-то за меня нарисовал.

Его лицо вытянулось

– Как ты меня назвала?

– Я тебя что, как-то назвала? Извини, случайно вырвалось.

– Не, нормалёк. Я ж на самом деле Сашка. Похоже, что-то у нас с тобой меняется, только не пойму пока, к худшему или к лучшему…

– К худшему, Сашка, к худшему. Во-первых, ты зря приехал, я все равно не стану изучать под микроскопом этого урода из психиатрички. Развлекать других уродов, обученных грамоте… увольте, господин шеф-редактор. Это во-вторых. Увольняюсь я.

– Подожди, подожди, не руби, – засуетился Александр. – Я, вот, пирожные купил. Там буше, твои любимые…

– А за цветы спасибо, – сказала Марина искренне. – Позволь один вопрос. Ты знаком с главврачом Кащенки, господином Коновым?

– С чего ты взяла?

– Я все думаю, кто мог ему рассказать о моих страхах? О том, что я сижу на антидепрессантах?

– Так вот в чем дело, – с облегчением сказал Александр. – А я испугался, что ты заболела… какое-нибудь очередное дикое обострение…

– Предатель ты, дружок сердешный.

– Истеричка.

– Не истеричка. Мой диагноз – навязчивые состояния. Неуч ты.

Александр вновь повеселел.

– Куда нам до вас, интеллигентов. Значит, это из-за Конова у тебя взбрык?

…А в самом деле, почему я не хочу брать это интервью, спросила себя Марина. Не из-за того же, что маньяков вдруг запрезирала… а также читателей… всегда их презирала, и тех, и других! Так в чем загвоздка?

Не хочу ехать в Кащенку, поняла она. Не могу. Боюсь встречаться с Федором Сергеевичем… мало того, боюсь самой себе в этом признаться…

И что теперь?

– Так ты знаком с ним или нет? – напомнила она.

– Ну, знаком, есес-сно. Шапочно, через третьи руки. Как бы иначе тебя к серийнику пустили?

– Значит, про меня у вас разговор все-таки был… смелая я, значит, у вас, ироничная…

– А что, не такая?

– Такая, такая. Буше, говоришь… – она принюхалась. Комната вся пропахла лилиями. – Слушай, незваный гость, отвернулся бы. Даме одеться надо.

– Я пока тебе кофейку сварю, – с готовностью откликнулся Александр.

Он ушел на кухню и загремел там посудой, что-то фальшиво напевая.

– …При чем здесь твой Конов? – отмахнулась Марина. – Причина совсем не в нем.

– А в чем? Просвети.

– Может, голова моя не туда вставлена… Не понимаю, что со мной… Все эти люди, про которых я пишу, я ведь не знаю их… они плоские для меня, как картинки…

Сидели на полу, сложив ноги по-турецки. Кофейник – на подносе, чашки – в руках. Пирожные – на салфетках. Умел Александр сделать красиво.

– … Понимаешь, люди – всего лишь персонажи статей, – говорила Марина. – И если персонаж становится покойником… как вчера, например… к этому легко относишься, поскольку он придуман. Но если его придумала я, почему же он погиб? Не я же захотела этого? Или как раз – я?

– Марусь, это тараканы у тебя! Тараканы!

– У всех у нас тараканы. Я допускаю, даже у тебя в башке они есть… Мы как будто мёртвыми душами торгуем! Противно всё это… и страшно.

– По-моему, ты драматизируешь.

– Что именно?

– Да всё! Ковыряешься в своих угрызениях совести, как ребенок в болячке.

– Угрызения совести? Если бы, Сашок! Это скорее мистический ужас. Как будто Голем ожил… и требует меня ответить за то, что я его оживила…

– Ага, теперь «Сашок»… – Александр скорчил рожу. – Ты что-то перепутала, милая моя. Мистический ужас и Голем – это хороший товар, который ушлые дяди втюхивают легковерным идиотам. Маги Светлые, маги Темные… У нас с тобой другая специализация.

– Интервью из сумасшедших домов, а также размышления убийц о ценности человеческой жизни.

– Точно так! – он засмеялся…

Ох, как Марину раздражала манера Александра громко и беспричинно смеяться. И вообще, отвратительна была его жизнерадостность. Потому что все это напоказ, демонстративно. Всегда на месте оставался его колючий, застывающий взгляд, если вдруг он слышал нечто важное для себя. В таких случаях он делал вид, что услышанная информация для него не интересна, но потом обязательно возвращается к теме.

Как, например, сейчас.

Гость поставил чашку и сунул первый попавшийся диск в проигрыватель. Это оказался «Наутилус».

– Потанцуем? – он взял Марину за локоть. – Мощный медляк.

– Отстань.

– Не настаиваю, – сказал Александр легкомысленно, однако руку не убрал. – Скажите мне, принцесса, вы меня окончательно бросили? Решительно и бесповоротно?

– Да.

Искра сожаления вспыхнула в его глазах и погасла.

– Почему?

Марина подняла брови. Такие вещи что, надо объяснять? Может, ему еще и правду врезать? О том, что он – из категории сытых котов, которые прежде всего думают о себе любимом. О том, что женщины для него – не цель, а средство; а волочиться удобнее всего за теми, кто рядом – для простоты дела. О том, что весь он целиком – лишь набор дорогих аксессуаров: часы, ручки, галстуки («омега», «паркер», «версачи»)… стрижка в «Астории», обновляемая каждую неделю… журнал «Босс» с модными новинками сезона… туалетная вода «Лакоста»…

– Слушай, зачем я тебе? – спросила Марина. – Ты ж привык к удобствам. Я – одно сплошное неудобство. Экстравагантная стерва, отягощенная тяжелым неврозом.

– Я тебя люблю, – ответил он хрипло. – Хочу жить с тобой вместе.

Ёпст! Глядишь, замуж позовет – и что тогда?

– Сашка… – сказала она почти нежно.

– Ну, Сашка.

– Знаешь, как любовь усложняет жизнь? Ого-го!

– И что в ней сложного?

– Ну да, трах с переворотом… Любовь – не синоним секса. И не рабочий термин, обозначающий тип отношений… Пожалуйста, давай закончим с этой мутотой.

– Почему ты перестала со мной спать?

Марина рассердилась. Кинула окурок в чашку.

– Да потому что ты, когда в постель ложишься, носки не снимаешь! И даже часы! Терпеть этого не могу!

– Что ж молчала? Все поправимо.

– Уже нет.

– Вот и объяснились, – криво усмехнулся Александр.

– Вот и объяснились. Чего ты от меня, вообще, хочешь?

Он рывком встал и посмотрел сверху вниз.

– Мне неудобно об этом говорить… – сухо сообщил он. – Мне очень жаль, что приходится говорить об этом…

– Да все тебе удобно. Хрен тебе чего жаль.

– Давай расстанемся друзьями. Согласись, дружба для каждого из нас тоже чего-то стоит, что бы ни было в прошлом… Ты обещала сделать тот материал, о котором мы условились. Мне нужна эта статья… и нужна не мне одному. Мой совет – не порти свою репутацию.

– Какой же ты все-таки мудило, Александр, – сказала Марина почти с восхищением.

– Собирайся, поехали. Я подброшу тебя до вокзала.

Медляк «Наутилуса» отыграл свое.