Текст книги "Жесть"

Автор книги: Александр Щеголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Среда, день. ВСАДНИКИ – 2

…Орликом его прозвали еще в детской колонии. В «воспитательной колонии», если пользоваться языком лицемеров от государства. Чему там воспитывают? Единственному незамысловатому правилу: если грабишь и воруешь – не попадайся… Этот тихий спокойный мальчик всегда стоял сзади всех, когда воспитуемые чинили какие-нибудь безобразия. Хотя, чаще всего, он и был их организатором. Если возбужденные им волчата (стая!) шла кого-то рвать – он и тут был в стороне, не ввязываясь в процесс. Наблюдал как бы сверху – потому и Орлик.

Жил он с матерью. Отец спьяну попал под машину. А матери было не до сына, она жила своей жизнью – в постоянных пьянках и с сожителями, сменяющими друг друга едва ли не каждый день… Любви Орлик не знал с детства. Может, потому и сам никого никогда не любил. В том числе, если копнуть, и себя.

Начал с того, что в школе отбирал деньги у младших. Пить не любил (получил дома хорошую прививку). Но выпивал по мере необходимости, не пьянея, – ведь если не пьешь, значит «ботаник». И полностью отвергал наркотики. Не нравилось ему, когда он переставал контролировать себя, теряя хладнокровие…

В колонию он впервые попал за то, что ограбил соседку. История тривиальна: женщина собрала деньги для дочери, которая жила в другом городе и родила там ребенка. Соседка продала, что можно, и одолжилась, у кого можно… а мальчик стукнул ее по голове кирпичом и забрал всю сумму. Женщина осталась жива; его же посадили на 2 года. В результате он сделал вывод, что оставлять жертву в живых нельзя. НАДО ДОБИВАТЬ.

Когда вышел – так и сделал. Застрелил материного кавалера, участкового инспектора, из его же оружия, – пока тот пьяно спал. Убежал из дому, только забрал зачем-то милицейскую форму… Его быстро поймали. Опять он сидел – теперь уже шесть лет. И опять предпочитал делать на зоне грязную работу чужими руками. Никогда не вступал в бой, предпочитая действовать другими средствами. Вышел взрослым, спокойным и бесчувственным. Теперь Орлик убивал только тех, кто был заведомо слабее, и только там, где никто не видит.

Осталось у него иррациональное пристрастие к милицейской форме… а еще любил он убивать ударами по голове.

А еще больше – добивать.

…У других членов Стаи биографии были не столь насыщены. Может, потому, что они уступали Орлику в возрасте. Разве что Ворону, лидеру номер два, – тоже было что рассказать…

Любитель острых ощущений, Ворон вышел из благополучной семьи. Однако ребенок рос с «тараканами». Адреналинозависимый – назвали бы его врачи. То бишь организм вырабатывал недостаточно адреналина и норадреналина, и юноша возмещал недостачу, как мог. Родители пытались его лечить, но…

Как и Орлик, он довольно рано сел на шконку[15]15
  Тюремные нары (жарг.)


[Закрыть]. В старших классах. Была драка в кафе, кончившаяся убийством… За три года в колонии он полюбил холодное оружие. Особенно то, которое можно было сделать из подручных материалов. Он сам и делал: ножи, заточки, «спицы». А выйдя на волю с упоением принялся пробовать созданные своими руками изделия – сначала на куклах, потом на кошках, собаках, и наконец на людях…

Больше всего Ворон обожал командовать. Лидерство Орлика, впрочем, признавал (сквозь зубы), вымещая страсть к власти на всем, что вокруг. Очень любил, когда его боялись, – и его же товарищи, и вообще, народ. С удовольствием выполнял особо поганые поручения. Короче, незаменимый у Орлика был зам.

…Что касается двух оставшихся байкеров, то они были попроще.

Хрущ был мародером по природе. Жадный, корыстный во всем. На что-то копил деньги – никому не признавался, на что… Всю жизнь рос с бабкой – внук сторожихи, работавшей раньше в одном из местных садоводств. Ни отца, ни матери не было. И всегда, сколько себя помнил, подворовывал на чужих участках. Когда же садоводства продали, а бабка померла, ехать ему оказалось некуда.

Хруща ценили, как ходячую карту. Все садоводства, все улицы он знал наизусть. В конце концов, здесь была его родина. Он вообще дальше Гатчины ни разу в жизни не выезжал…

Антоха сбежал из интерната для сирот. От побоев, от карцера, от садистки врачихи. А также от воспитателя, который заставлял свой класс воровать – и попробуй вернись без добычи! Всадил он этому воспитателю вилку в горло… Потом два года мыкался по городу, по области, влип в несколько историй и чудом остался жив, пока не прибился к Орлику. Короче, Антоха просто выживал. Даже если ему не нравилось, что делали его товарищи, то выбора не было. Хочешь жить – кусайся…

Его можно было бы назвать жертвой, если бы не муки тех людей, которых этот волк уже успел задрать.

…Когда на горизонте появился Славик со своим вечным великом, трое были уже на таком взводе, что за садоводства становилось страшно. Еще немного – Стая взорвалась бы, разнеся все тут к чертовой матери. Только невозмутимый вид вожака их сдерживал.

Славик был младшим братом Ворона и регулярно сбегал сюда от папы с мамой (а также от школы), чтобы развлечься, покататься, ну и тому подобное. Его, естественно, никто из бродяг не трогал, – как же, брат Ворона! Приезжал сюда на электричке (до Сиверской) – с ночевками, на несколько дней. Ночевал в доме, который стая выбрала своей резиденцией; там же хранил велосипед…

Мальчик ждал возле бывшего правления. Сорвал с себя танкистский шлем и замахал им, едва завидев мотоциклистов. Когда они подъехали, он восторженно закричал:

– Та тачка за мной тоже гонялась! И в запруду свалилась! Я их в запруду заманил!

– В какую запруду? – проявил заинтересованность Орлик.

– На Изумрудной улице!

– Молоток, – сказал Ворон, подъехал к своему родственнику и взъерошил ему волосы.

Орлик вопросительно посмотрел на Хруща.

– Это в «Щорсовце», – сказал тот. – У геологов. Там когда-то участки Горному институту давали…

– Знаешь, где это?

– А то.

– Погнали.

Мотоциклы, взревев двигателями, исчезли в пыли. Мальчик надел шлем, торопливо разогнал велик, запрыгнул в седло и, привстав на педалях, бросился в погоню…

Среда, день. КОНЕЧНАЯ ОСТАНОВКА

Хорошо, что скорость была небольшая, иначе не миновать бы травмы.

Павел с Мариной вылезли через заднюю дверь – сразу на сухое. Слава Богу, джип не покинул берег: задними колесами стоял на земле (молодец, водитель, урон по минимуму). Павел с вытянувшимся лицом обошел место падения, обозрел окрестности и залез в салон.

С минуту он безуспешно газовал, пытаясь сдернуть машину обратно.

Снова вышел – оценить ситуацию. Снова вернулся за руль, предпринял новую отчаянную попытку вырваться… Безрезультатно. Тогда он вылез уже насовсем.

Грустно.

Джип прочно упёрся носом в дно…

– Вот, кстати, и переправа, – с горечью показал Павел.

Озерцо, в которое впадал ручей, образовалось из-за того, что течение было перегорожено насыпью. Внутри насыпи зияли два здоровенных бетонных кольца, сквозь которые вода уходила дальше. А поверху шла укатанная дорога. Похоже, попасть туда можно было по следующей улице. Чуть-чуть не доехали…

– Зараза! – майор со злостью пнул фаркоп. – Я ее покупал – лебедка стояла. И трос стальной – двадцать метров. Год висела вся эта ерунда. В городе так достала меня… Вот снял – и пожалуйста. Месяца не прошло… Я бы сейчас с этим тросом в пять минут ее вытащил… – Осмотревшись, он поддернул брюки и присел на корточки. – Черт, непруха – так непруха…

Марина уселась на траву – не выбирая места и не жалея брюк.

– Не расстраивайся. Восприми это, как увеселительную прогулку.

– Так весело, что обхохочешься.

– Ну… тогда как игру на выживание. Вполне соответствует требованиям – непонятное пространство… всякие испытания, сбивающие с пути… Пока мы в своей игре немного очков набрали. Похоже, что приз достанется… нашему оппоненту… или оппонентам?

Павел зло посмотрел на нее. Марина продолжала с холодной яростью:

– Но у нас есть утешительный приз. Мы выскочили из повседневности. И вообще, смотри, какой пейзаж.

– Все смеешься? Нет вещи, над которой ты бы не посмеялась, да?.. Завидую. Знаешь, такие бабы, как ты, когда в криминал попадают – это страшно… Дикие разводки, аферы… Крутят людьми, как хотят…

– Это комплимент? – осведомилась Марина. – Или угроза?

– Диагноз…

Она смолчала. Яд струился в ее жилах, рвался на язык; имя этому яду была – обида. И еще страх, все больший и больший страх…

После упоминания Банановой улицы она попросту не знала, как относиться к своему спутнику. И как вести себя с ним. Человечек в больнице ясно сказал: беги, если услышишь о Банановой улице. Она думала, это чудачество не вполне здорового обитателя психушки. Оказалось, такая улица, возможно, существует в реальности. Ну, и как быть с настоятельным советом бежать? Отмахнуться? Попытаться разобраться?

Это был новый этап отношений между ней и Павлом. Марина перестала ему доверять.

Он в который раз залез в машину, чтобы попытаться ее спасти. Мотор надрывался, колеса буксовали. Павел решил попробовать раскачать джип, бросая его то вперед, то назад; колеса теперь крутились то в одном, то в другом направлении… Все было бездарно и глупо.

Марина отошла от летящей грязи.

Когда майор выполз на берег, разводя руками и натужно улыбаясь, она спросила его напрямик:

– Ты знаком с моим шефом?

– О чем ты? – изобразил он удивление. – И кто твой шеф?

Было видно, как он напрягся.

– Не валяй дурака, Паша. Я вас вчера видела, тебя и Александра. Возле «Ивана Друкаря». Похоже, нервный у вас был разговор.

Павел встал возле нее, вытирая руки тряпкой. Она так и не вставала.

– Пару часов назад ты мне соврал, – надавила Марина. – Помнишь, когда уезжали из больницы, я спросила тебя про Александра? Ладно, думаю, это ваши дела. Но теперь я хочу знать. Повторяю, я видела вас своими глазами.

– И что ты хочешь знать?

– Зачем вы встречались?

Он взял паузу, что-то обдумывая и просчитывая. Наконец решился:

– Потому что говорить по телефону было нельзя.

Что ж, это было признание… Уже хорошо.

– Паша, давай без этих игр. Мне казалось, мы успели стать не совсем чужими друг другу. Хоть и дня еще не прошло… я сейчас – знаешь что? Признаюсь тебе. Я на тебя твердый глаз положила… и очень бы не хотела терять из-за мелкого вранья.

Марина встала и подошла к Павлу – близко-близко. Он избегал смотреть ей в глаза. Она продолжала:

– Да, я репортерша. Иногда веду себя, как мужик в юбке. Иногда – как истеричная институтка. Но мне можно доверять. Ты только мигни, и все останется между нами. Пусть я веселая баба, что, по твоему мнению, синоним стервы, но я никогда не предам… особенно – своего… моего…

– Мариша, – сказал Павел нежно. – Да верю я тебе. Дело-то не в этом. Еще вчера я не боялся за тебя, плевать мне было на тебя… а теперь – боюсь. Уж очень крутая каша заварилась. Я думаю, скоро кровь начнут подливать в котел… если уже не начали. Когда идет война кланов, лучше знать поменьше, как это ни пошло звучит…

Марина ждала, ничего не отвечая. Майор швырнул грязную тряпку на крышу джипа.

– Знаешь, это так тоскливо – заниматься моей работой. Людей перестаешь чувствовать, во всем видишь подвох… Комбинации, оперативные игры… Всех наколоть, наеб… прости. А потом смотрю – что же я делаю, урод? Все то же самое, только… только я, оказывается, не на работе вовсе…

– Зачем ты мне это рассказываешь? – не выдержала она.

– Неинтересно, да?

– Наоборот – слишком личное.

– А кому мне еще признаваться… Понимаешь, когда не говоришь правду – никому и никогда, включая близких… которых давно всех распугал… то получается, что вроде и нет ее, правды…

– Ты не отвечаешь на мои вопросы, Паша, – напомнила Марина.

– Я вызвал твоего Александра на беседу по двум причинам. Первое – сообщить, что тебе грозит серьезная опасность, и чтобы он на ближайшую ночь увез тебя к себе. Вас обоих убирать бы не стали, он слишком заметная фигура. Второе – поручить ему поехать в психушку вместе с тобой. Должен тебе сказать, он категорически отказался. И от первого, и от второго. Трус он, твой шеф.

– Стой, я не поняла…

Честно говоря, Марина была слегка оглушена услышанным. Вернее, не слегка, а весьма.

– А чего тут понимать? Ночью, когда ты вдруг позвонила Александру и отказалась ехать в больницу, ты, сама того не зная, спасла себе жизнь. Они решили выждать. Иначе ночью к тебе могли прийти. Или встретили бы утром в подъезде.

– Стой… Наши телефоны что, слушали?

– А то как же.

– И что теперь?

– Ночью маньяк сбежал, и ситуация совершенно перевернулась. Им стало не до тебя. И вообще, ты теперь никому не интересна. Потому-то я и не хотел тебе ничего рассказывать… извини.

– Я не понимаю, что за ситуация?! Кто – они?! Что я такого сделала, что позавчера мне ничего не грозило, а вчера – ни с того, ни с сего…

– Тихо, – вдруг гаркнул Павел.

Послышался отчетливый рокот нескольких моторов. Павел выбежал на перекресток; Марина – следом. Несколько мотоциклов торжественно приближались к водоему. Четыре машины – со всадниками самого неприятного вида.

Предательский был перекресток: две дороги сходились здесь углом. Мотоциклы ехали по обеим, разделившись на пары. Сзади была поляна и вода. Бежать некуда.

– Похоже, долгожданный контакт… с населением микросхемы, – криво усмехнулся Павел. – Давай-ка вернемся к машине.

– Она же все равно не ездит.

– Делай, что говорю. Спорить будешь у себя в редакции.

По пути он достал свой мобильник. А потом он достал из кармана брюк аккумулятор к мобильнику. Вставил деталь на место и благополучно включил аппарат. «Ёпст!» – сказала Марина, округлив глаза.

– Ну да, да, я опять тебя обманул. Не мог допустить, чтобы люди Ленского контролировали мои передвижения… Блин! Не хотел же звонить… Ладно, авось и так обойдется.

– Какого Ленского?

– Владимира Алексеевича.

– Вице-губернатора?

– Отойди ко мне за спину и ни во что не вмешивайся, – приказал Павел.

Он закурил сигарету – и тут же с отвращением бросил. Пробормотал:

– Сейчас, похоже, будет настоящая игра на выживание… Принес же черт…

– Давай возьмём у них один мотоцикл, – нервно пошутила Марина. – Или два.

Всадники были уже совсем близко.

Среда, начало вечера. КОНТАКТ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

Въехали на поляну, расположились полукругом. Рыцари дорог. Вместо мечей – дубинки из арматуры, обмотанные с одного краю изолентой (рукоятки).

Трое заглушили моторы, лениво сползли с мотоциклов, шагнули по направлению к добыче и остановились поодаль, положив дубинки на плечи. Орлик остался в седле, как всегда, предоставив товарищам право быть впереди.

Павел демонстративно извлек из куртки пистолет, передернул затвор, снял с предохранителя и опустил руку.

Пауза затянулась.

– Ну, чего, мусорок? Приехал, да? – сказал Ворон.

Антоха осматривал застрявший джип, как бы не замечая Павла:

– Да… Засел прочно.

– Умылся мусор, теперь чистый, – подал голос Орлик. – Аж блестит.

Хрущ тоненько хохотнул:

– И тачка-то видная!

– А вот телка – не удалась, – посетовал Орлик.

– Ой, у него ж волына! – с деланным испугом сообщил Ворон. – Нам, пацаны, типа, расползаться в тему…

Павел прицелился в него и спокойно сказал:

– Дельная мысль. Но дальше тебе лучше помолчать… и послушать…

Вид пистолета, наконец, подействовал: Антоха и Хрущ заметно увяли. Ворон и Орлик переглянулись. План у них, конечно, был, но… как ляжет карта, кто знает?

– Не делать резких движений никому! – крикнул Павел. – Железяки на землю – медленно! И ты – да, ты! – показал он на Орлика. – Руки из карманов, будь добр!

Орлик демонстративно рылся в карманах милицейского кителя.

Павел перевел на него пистолет.

– Руки из карманов, не ясно?!

Орлик вытащил смятую пачку сигарет. Потянулся куда-то вниз – то ли в карман штанов, то ли еще непонятно куда…

Бахнул выстрел. Замкнутый мирок вздрогнул; стоячая тишина мгновенно всосала чужеродный звук. Пуля ушла в космос: Павел стрелял поверх головы.

– В следующий раз попаду, чмо!

Орлик так же спокойно вынул зажигалку, закурил и сказал, выпуская дым:

– Не шеруди рогами, мусор. Нам твоя волына – по херу. Мы смерти не боимся. Мы – талибы, – он газанул на месте, не трогая сцепление.

Хрущ и Антоха преданно хихикнули.

– Заглуши мотор, – велел Павел. – Кому сказано, глуши мотор, слезай с мотоцикла! И – вы все! Железо на землю, медленно! Сами – на колени! Больше повторять не буду!

Хрущ и Антоха послушно положили стальные пруты. Павел держал на прицеле Орлика, считая его самым опасным… и совершенно зря. Аккуратно укладывая дубину на землю, Ворон ненароком запустил руку в распахнувшуюся полу потертой летчицкой куртки…

Дальнейшее произошло ровно за секунду: «РАЗ» – «И».

По счета «РАЗ» Ворон вырвал заточку из кожаных ремешков, которыми она была пристегнута к подкладке. По счету «И» – метнул оружие в цель.

Отличная была заточка, отцентрированная, отбалансированная. Сделана из напильника, с наборной рукояткой… Хмырь возле «Лендера» лишь глазами успел дернуть, как стальная дура воткнулась ему в живот. От толчка, от неожиданности он упал на задницу, взмахнув руками. Случайно нажал на спуск, выпустив еще одну пулю – в небо… Ворон не ждал, что будет дальше – тут же бросился вперед и выбил пистолет из руки врага.

Оружие улетело под машину, в воду. И опять настала тишина. Несколько мгновений никто не двигался. Марина оцепенела. Павел привалился спиной к бамперу, разглядывая странный предмет, торчащий у него из брюха.

– Вот так, тетя, – сказал Ворон Марине. Он был чрезвычайно доволен.

– Ну, ты да-ал! – протянул Антоха. Его потряхивало с непривычки. – На хер ты его крякнул?

– А он нас – бы было лучше?

Орлик величественно слез с мотоцикла. Пришло его время.

– Не трещи, талиб ощипанный, – бросил он Антохе. – Кто кого крякнул – не твое дело. Он сегодня – ты завтра.

Хрущ хихикнул.

– Волына утопла, – показал Ворон пальцем.

– Потом выловим…

Они осмотрели тело. Павел был жив: стонал, ерзал, пытался вытащить заточку… сил не хватало. Напильник вошел глубоко, качественно – пробил и свитер, и майку. Вокруг раны расползалось темное пятно.

– Привет тебе, мусор, от одного прапора, – сказал Орлик.

– Ка…кого, – прохрипел Павел.

– Которого ты дедом нарек.

– Засуньте… в жопу… свои приветы…

– Борзый, – с уважением сказал Ворон – и пошел по бережку, сладко потягиваясь.

– Заточку забери, – обронил Орлик.

– Успеется. Пусть кайф ловит.

Тут и Марина вышла из ступора.

– Вы что! – завизжала она. – Зачем? Зверье! Пашенька… Пашенька… – она упала к раненому, не понимая, что ей делать, боясь до него дотронуться.

– Вытащи… эту дрянь… – попросил тот. – Очень… больно….

Дрожащими руками Марина потянулась к заточке, коснулась рукоятки… и отдернулась, как от оголенного провода. Не смогла себя заставить. Не слушались руки.

Хрущ обошел машину, хозяйственно заглянул в окна.

– Нормально! – воскликнул он. – Тачка, телка, сумки какие-то! Бабки наверняка есть, мобилы… Ствол найдем… Это ж, если загнать… – он принялся считать в уме, шевеля губами.

Орлик смотрел на Марину, на Павла, и застывшее лицо отморозка оживало. Предвкушение чего-то особенного сгоняло с его щек бледную погань. Он вдруг крикнул:

– Эй, волчары! Сцена прощания! Подарим влюбленным несколько минут?

– Хохмач,– сказал Ворон.

– А что? Как в кино. Были-то когда в кино? Слезы, последние объятия – перед неминуемой смертью… Красота.

Ни Хрущ, ни Антоха в кино никогда не были. Ящик они тоже очень давно не смотрели: в садоводствах не было электричества. Ворона в детстве не лишали таких радостей, однако он тоже решил посмотреть и послушать.

Хохма – она всегда к месту.

– Давайте, прощайтесь, – милостиво разрешил Орлик.

Марина затравленно огляделась. Идиллия кончилась слишком неожиданно.

Как-то неприметно подтянулся и мальчик на велосипеде. Тоже смотрел и слушал – потусторонним взором из-за спин старших товарищей.

– Плюнь… на них… – прошептал Павел. – Мы… не договорили…

Она взяла его голову в свои руки. Он застонал, напрягся и обмяк. Его мелко трясло, он уже весь взмок.

– Меня втянули, а я – тебя… Операция «Осиное гнездо»… Маньяк НЕ ДОЛЖЕН был сбежать… Самодеятельность чертова… Маньяка должны были отдать нам…

– Нам? – переспросила Марина.

– Передай Нигилисту, если выберешься… – ответил Павел, – Отомсти за меня… и за себя… его трубка – семь семерок… не шучу…

Он говорил через адскую боль. Как терпел – непонятно. А Марина не плакала, нет, – не могла доставить садистам такого удовольствия.

Орлик глядел на них с холодной усмешкой.

– Моя фамилия – Смык… – продолжал Павел. – Ты спрашивала… я стеснялся… хотя, чего?.. украинская фамилия…

– Паша, – сказала Марина, чувствуя, что теряет разум. – Паша. Паша.

– Спокойно. Насчет тебя, Мариша, вот что… У Львовского есть брат, которого они… в плену держат… вернее, держали… Львовский проговорился в твоем присутствии… ему успели заткнуть рот, но информация о брате прозвучала… Если б назвал имя – убрали бы тебя на месте… вместе с твоим шефом… ведь ты – журналистка… известная, дотошная… не зря ж мы тебя думали использовать… если бы поехала в психушку – узнала бы, что его брат… могла и со вдовой Львовского встретиться… вот они и боялись… но теперь прямой угрозы для жизни… нет…

Он поднял голову, увидел ухмыляющиеся морды и захаркал смехом.

– Нет…угрозы…

Отморозки тоже заржали.

– Я хотел его освободить… брата Львовского… Бога ради, Мариша… – на последнем пределе взмолился Павел, – вытащи из меня… эту штуку!..

Она решилась. Взялась за рукоятку обеими руками – и вырвала заточку из тела.

Сталь была в крови.

Павел отчаянно вскрикнул. Глаза его закатились. Голова с жестяным звуком стукнула о бампер.

– Эй, – заволновался Орлик, – ты чего?

Павел молчал. Орлик подскочил, толкнул Марину ногой, – она отлетела, упав на землю. Заточка осталась в ее руке, но на это никто не обратил внимания.

– Хрущ, последи за телкой, чтоб не дергалась, – скомандовал Орлик (отдавать указания Ворону он избегал). Затем придирчиво осмотрел раненого.

– Жив, – изрек он с удовлетворением. – Без сознанки только. Я уж было обиделся. Антоха, где мой струмент?

Антоха побежал к «Хонде» и снял с багажника полиэтиленовый пакет. Там лежало что-то круглое, тяжелое.

– Не, без сознанки – это не в кайф, – пробормотал Орлик, озираясь. – Как трупешник месить…

Нашел большую пластиковую бутылку, разрезал ее надвое: верх выбросил, низ оставил. Зачерпнул воды и плеснул Павлу в лицо. Тот дернулся, тяжело разлепил веки:

– А… ты…

Орлик вынул из пакета, поднесенного ему Антохой, увесистый булыжник. Казалось бы, зауряднейший диабаз, каких полно в средней полосе, – камень, оставленный нам еще ледниками. На самом же деле – почти реликвия. Священное орудие, с помощью которого монстр приносил жертвы создавшим его силам, и заодно удовлетворял свои неприхотливые эстетические потребности.

Булыжник лег в его руку удобно и покорно. Живое и мертвое объединилось.

– Рас-с-ступись!

Орлик размахнулся и ударил. Начинал он обычно с лица, сминая выступающие части. Кожа майора быстро стала того же цвета, что и камень. Павел пребывал в сознании недолго; лишь до тех пор, пока не получил удар в переносицу. Впрочем, Орлик этого уже не заметил, увлеченный делом; не заметил и того, как Павел умер – когда череп треснул в области темени… Перед глазами Орлика стояла та тетка из детства, та соседка, из-за которой все началось. Тогда – не добил, подкачал. Теперь ошибка будет исправлена… и каждый раз, вбивая кости кому-нибудь в мозг, он вспоминал ту ненавистную тварь… а потом он с наслаждением вспоминал все эпизоды, когда ему удавалось исправить ошибку…

…Марина лежала, отвернувшись. Тупые звуки ударов, постепенно превращавшиеся в размеренное хлюпанье, сводили ее с ума.