Текст книги "Сердце и Думка"
Автор книги: Александр Вельтман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
В понедельник были будни, во вторник также будни, в середу был праздник. Около семи часов вечера Судья принарядился, закрутил над лысиной волоса узелком, молча вышел из дома; пошел было из ворот налево; но вдруг своротил направо, через улицу и – прямо на двор к Роману Матвеевичу.
– Дома?
– Дома-с!
Человек побежал вперед, двери в гостиную отворились, Судья подошел к дверям и смутился. «Верно, званый вечер! – подумал он. – Вот попал!»
В гостиной раздавалось: «Покорно прошу, садитесь, господа! прошу без церемоний!»
Роман Матвеевич и Наталья Ильинишна усаживали Поручика, Прапорщика и Поэта, которые один вслед за другим пожаловали к ним в гости.
– А! вот и почтеннейший наш Судья! – вскричал хозяин, встречая нового гостя.
Едва присел Судья, откашлялся и хотел сказать приветствие Наталье Ильинишне, вдруг человек вбежал:
– Господин Полковник!
– Проси, проси!.. Господин Полковник! сердечно рады!..
– Очень рады, что и вы удостоили нас своим посещением! – прибавила Наталья Ильинишна, прося его садиться подле нее, на креслы.
Поручик и Прапорщик встали, схватились за шляпы, которые взял у них из рук Роман Матвеевич, пробирались и к шпагам, которые стояли уже в углу; а Полковник присел уже, посмотрев на них искоса…
– Я… – сказал он, обращаясь к Наталье Ильинишне… Вдруг дверь отворилась.
– Господин Городничий! – доложил слуга.
– Аа, вот и начальник города! Милости просим!
– Пора бы, пора! – прибавила Наталья Ильинишна. Кресла задвигались; Городничий садился, немного смущенный мыслию, что приехал без зову на званый вечер.
– Господа, прошу оставить ваши вооружения! – сказал Роман Матвеевич Поручику и Прапорщику, – мы и господина Полковника обезоружим.
– Погода очень благоприятная, – начал Полковник. Действительно прооогуул… – сказал Городничий…
– Господин Маиор! – доложил слуга.
Двери отворились снова; вошел Маиор и оробел.
Опять усаживанье: «Кладите шляпу, оденьте шпагу!..»
– Вот люблю, господа, – начал Роман Матвеевич, – давно бы, давно сговориться посетить нас…
– Проси сюда Зою Романовну разлить нам чай! – крикнула Наталья Ильинишна.
Смущенные гости вместо ответа на слова Романа Матвеевича поклонились.
– Служба… – сказал Полковник.
– Я… – произнес Судья.
– Должно сказать… – выговорил Городничий. Вдруг из противных дверей вышла Зоя.
Все вскочили с мест.
Зоя, не воображая видеть во всех этих господах претендентов на ее руку и сердце, очень равнодушно окинула всех одним взглядом и села на диване подле матери.
Внесли семейный самовар, поднос с чашками, корзинку с хлебом.
Роман Матвеевич стал усаживать гостей вокруг стола.
– Наташа, – сказал он, – мы не отпустим гостей без ужина.
– Разумеется, – подтвердила Наталья Ильинишна, выходя для распоряжений.
– А между тем можно пульку в бостон, по небольшой… не правда ли?..
И Роман Матвеевич вышел. Зоя молча разливает чай, – и гости-женихи сидят молча, устремив на нее взоры.
Но как будто кто-нибудь вдруг шепнул каждому на ухо: стыдно молчать! ну! раз, два, три!..
– Зо… Зо… Зо… Зо… Зо…
– Вот здесь, на два стола!.. – раздался звонкий голос Романа Матвеевича в дверях.
– …я, – договорили в один голос все женихи и – умолкли; потому что Зоя, услышав со всех сторон зо, зо, зо, зо, – с удивлением окинула всех быстрым взором и, улыбнувшись, сказала:
– Не угодно ли чаю?
Как по команде, все приподнялись с мест, и семь рук потянулись к подносу, перепутались, разобрали с трудом чашки.
– А сливок! – сказала Зоя.
И снова семь рук протянулись; но ручка у сливочника была одна, – и все вдруг отдернули руки свои – разумеется, из взаимной учтивости.
– Сегодня прекрасная погода! – сказала Зоя.
– Пре… – произнесли в один голос женихи, забывая о сливках; но Роман Матвеевич опять перервал слово надвое.
– …красная, – было произнесено почти шепотом.
– Карточку! – сказал Роман Матвеевич, подходя к Полковнику.
– Никак не могу-с! я… назначил пригонку амуниции!..
– Полноте, Полковник… что за пригонка амуниции!..
– Никак не могу-с! если позволите, в другой раз. Роман Матвеевич к другому, к третьему; все: «Никак не могу-с!» Городничему мешало отправление почты, Судье – месячный рапорт.
– Угодно еще чаю? – спросила Зоя, обращаясь ко всем.
– Никак не могу-с! – вскричали все в один голос и один за другим схватились за шляпы, распрощались.
– Где же гости? – вскричала Наталья Ильинишна, кончив выдачу провизии и возвратясь в гостиную.
– А бог их знает, что с ними сделалось: схватились за шапки, да и драло: по-русски.
– Что за странность!
– Да, немножко странно! Точно как будто черт их вымел отсюда! – А я было и стол приготовил.
– А я выдала провизию на ужин!.. нарезала сыру, ветчины, сарделек наложила, вареньев на тарелки – хотела после чаю на стол поставить!..
– Хм!
– Хм!
XIII
– Нет, это преглупая вещь: свататься самому! – сказал Городничий, возвращаясь домой. – Хоть и говорят, что теперь вообще все сами сватаются, только мне не верится; это совершенно невозможно. Во-первых: минуты не найдешь объясниться порядком; а во-вторых: каким образом сказать девушке: не угодно ли за меня выйдти замуж? Положим, что я и решился бы сказать это Зое Романовне; но что ж она будет отвечать, желал бы я знать?.. Разумеется, как скромная девушка, должна будет сконфузиться, покраснеть и уйти. Тут и догадывайся: хочет она или не хочет отдать руку и сердце?.. Нет, это не в порядке вещей! Лучше на старый лад: подослал сваху, да и прав. Нет, так нет, и стыда нет; по крайней мере, за глаза сказано. Зайду к Анне Тихоновне, поговорю с ней… она же давно приговаривалась просватать мне хорошенькую невесту.
Сказано – сделано. Городничий зашел к Анне Тихоновне, имел с ней тайные переговоры.
Тс, кажется, кто-то идет, – сказала она ему наконец, – никому ни слова! а мое дело хлопотать.
– А уж вы будьте уверены, Анна Тихоновна…
– Хорошо, хорошо. Вы когда посылаете в Киев?
– Да когда вам угодно, я хоть нарочного пошлю… Так вот кстати обращик, поручите, пожалоста, верному человеку купить мне вот точно такого грогро…[26]26
Грогро – плотная шелковая материя.
[Закрыть] ни хуже, ни лучше! а уж там, что причтется денег…
– Предоставьте уж это все мне… все будет исполнено!..
– До свидания!
– Прощайте, Анна Тихоновна!..
Веселый и радостный, с полной надеждой на успех, отправился Городничий домой, повторяя: «Вот так-то гораздо лучше!»
Не прошло пяти минут, к Анне Тихоновне явился Полковник с визитом.
– А супруг ваш?
– На следствии.
– Все ли в добром здоровье?
– Покорно благодарю, господин Полковник.
– Анна Тихоновна, вы, кажется, желали заказать моим мастеровым мебель? Теперь они свободны; что вам угодно будет приказать?
– Ах, как вы обязательны!.. Да, я думала…
– Из карельской березы или из красного дерева?..
– Право, я не знаю, как и решиться… что подешевле.
– И, помилуйте! это ничего не стоит: краснодеревщики свои, дерево – пустяки.
– Какие вы добрые, Полковник; чем же мне вам отплатить?.. Чем же лучше, как не красавицей невестой?..
– О, от этого я не прочь!.. да кто же здесь, кроме…
– Зои Романовны? не так ли? знаем… видела, как вы ухаживали за ней на балу!.. Выбор не худ! За чем же дело стало?
– Конечно… но знаете ли… свататься… скучно…
– Это уж не ваша забота… Сядемте-ко рядком, да поговорим ладком!..
Полковник подсел к Анне Тихоновне, начались переговоры шепотом.
– Так я уж в полной надежде на вас, Анна Тихоновна, – сказал Полковник, поцеловав ее руку и вставая с места.
– А насчет мебели, вы прикажите хоть из карельской березы: красное дерево дорого; только скорее; к именинам хочется меблировать гостиную: диван, стол круглый или овальный, 12 кресел да 12 стульев.
– Завтра же начнут работу.
– Прощайте, Полковник.
– Прощайте, Анна Тихоновна. Позвольте еще раз поцеловать ручку, миленькую ручку!..
– Ох вы, поцелуйщики! а еще собираются жениться! Не успел уйти Полковник, явился Судья.
– Анна Тихоновна, – сказал он без предисловий, – у меня есть дельцо до вас, дельцо важное.
– Например?
– Да, например… я решился жениться…
– Поздравляю; но что ж мне до этого за дело?
– Великое: вот видите, я хочу вас просить…
– В посаженые матери?..
– Избави боже!.. совсем нет!.. Притом же я желаю только еще приступить к делу…
– Не сваху ли из меня вам угодно сделать?.. Покорно вас благодарю!
– Совсем нет, Анна Тихоновна, я хотел просить вас только поговорить о моем намерении.
– Покорно вас благодарю! Мужа в петлю, а к жене с просьбами!..
– Анна Тихоновна, сударыня, оставьте уж старое… я, ей богу, не виноват!.. притом же все благополучно кончилось…
– Благополучно!.. Годовое жалованье вычли!.. Да что ж бы вы еще хотели?
– Все, бог даст, вознаградится! – сказал Судья и стал продолжать переговоры шепотом.
– Ну, ну, ну, обещаниям я не очень верю!
– Завтра же!
– А послезавтра я буду говорить с Натальей Ильинишной…
– Точно?
– Не к присяге же идти.
– Пожалуйте же ручку.
– Не нужно.
– Сделайте одолжение!
– Нет и нет! когда вы исполните, тогда я вам выхлопочу ручку Зои Романовны.
– Ну прошу вас! пожалуйте поцеловать ручку!
– Ах, какой неотвязной человек!
Судья поймал руку Анны Тихоновны, почтительно чмокнул и, исполненный душевной радости, отправился домой. Утренние визиты заключились Маиором.
– Какая прекрасная погода! – сказал он, отирая пот с лица.
– Жарко немного.
– Очень жарко!
– Как вы проводите время, господин Маиор? У вас, я думаю, все ученье да ученье.
– Довольно часто бывает; да уж, признаться, мне очень наскучило.
– А пословица говорит: век живи, век учись.
– Оно так, конечно, если в самом деле рассудить; но ведь вы не поверите: то полковое, то батальонное, то по отделениям, то поодиночке… надо честь знать!
– Кому ж больше и чести, как не военному.
– Действительно справедливо; я не променяю ни за что мундира на фрак, ни за что! если б даже самая прекрасная девушка предлагала мне за это и руку, и сердце!..
– О, да, я знаю, вы большой ненавистник женщин и женитьбы… вы…
– Я-с? избави боже! Кто это вам сказал?.. Я сей час готов принять руку достойной особы… Я всем советую жениться… Это самое благополучное состояние… Я хоть сей час готов жениться…
– Что ж? здесь не деревня, есть и невесты… С богом.
Маиор глубоко вздохнул.
– О! да вы что-то вздыхаете? это недаром.
– Что ж делать, Анна Тихоновна, – начал Маиор, вздохнув еще раз, – кто не испытал пламени любви!.. Любовь есть чувство, любовь есть такая вещь… ей-богу!.. которая делает человека совершенно не способным даже к священным обязанностям службы. Предмет страстной любви так. и носится перед глазами… Поверите ли, Анна Тихоновна, вчера на ученье я в рассеянии скомандовал вместо: дирекция направо – дирекция налево!.. Такого рассеяния со мною сроду не бывало!..
– Скажите пожалоста! Кто ж это такой предмет ваш?..
– Я от вас не могу скрыть…
При этих словах Маиор зарделся от скромности и стыдливости.
– Не могу скрывать… вы, верно, догадываетесь…
– Кто же это такой?..
– Вы, кажется, коротко знакомы в доме Романа Матвеевича?..
– Аа! Зоя Романовна?.. Поздравляю вас!
– Покорнейше благодарю!.. Только не знаю, как начать… Открыть ли намерения мои самой Зое Романовне или испросить сперва согласия родителей! Посоветуйте, Анна Тихоновна, я в этом случае человек совершенно темный: я чувствую, что я ни слова не буду в состоянии сказать; потому что любовь есть чувство неизъяснимое…
– Если не хотите сами, сделайте предложение через кого-нибудь; попросите какую-нибудь даму, уважаемую в городе.
– Анна Тихоновна, вы одни… которые пользуетесь преимуществами общего уважения.
– Я бы очень рада… и, может быть, успела бы. в этом: с Натальей Ильинишной мы очень подружились; но я теперь не могу выезжать: у меня нет приличного экипажа; просто в гости идти пешком – дело другое, но с предложениями…
– Если б я осмелился предложить вам рессорную мою бричку… Совершенно на манер коляски… 800 заплатил.
– Я видела; очень, очень хороша; кажется, венская?
– Настоящая венская! Когда вам угодно будет, всегда к вашим услугам.
– Ну, нет, покорно вас благодарю: в чужом экипаже не приходится: бог знает, что скажут; вот если б вы продали подешевле…
– Мне бы, конечно, очень приятно… – сказал Маиор, отираясь платком.
– Она уж не новая, подержанная… рубликов двести, триста я бы могла дать, принудила бы мужа.
У Маиора облилось сердце кровью. Расстаться с бричкой, от которой зависело столько маиорской важности!.. Зоя или бричка? раз, два, три! Зоя!..
– С величайшим удовольствием, – произнес Маиор, удерживая свой вздох.
– Дело решенное! – сказала Анна Тихоновна, – завтрашнего же дня я могу приступить к исполнению вашего желания и – утешу вас наперед приятным известием: Зоя Романовна на балу расспрашивала меня про вас, и Наталья Ильинишна также спросила и сказала: какой должен быть прекрасный человек!
– Неужели?.. Как они добры!
– Вы родились под счастливой звездой: красавица, тысяч сто приданого…
– Неужели?
– Если не больше… Только условие: деньги я отдам вам не вдруг; я знаю, что муж скажет: да на что это, да к чему это, да денег нет; но я выплачу из собственных; а лучше всего вы скажите ему при мне, что вы хотите купить новую бричку и продаете старую; а я уж кончу, уговорю его купить… Прощайте, г. Маиор, до свидания.
Обнадеженный Маиор отправился. Он был бы вполне счастлив в эти минуты сладостной мечты о сбывчивости желаний, если б не бричка: мысль о бричке нарушала самые блаженнейшие мгновения воображаемой его будущности.
– Положим, что я уже отдал бричку, – думал Маиор, – Роман Матвеевич, Наталья Ильинишна и Зоя Романовна согласны на брак… Каким же образом отправлюсь я в дом?.. Неужели пешком отправлюсь? О господи, что я сделал!..
Бричка и Зоя не выходили из головы Маиора, даже на батальонном ученье со стрельбой, которое Полковник назначил по известным ему причинам, Маиор в рассеянии вместо: по 4-му и 5-му взводу строй каре! – скомандовал: по 4-му и 5-му Зою строй бричку!
XIV
Перед вечером Анна Тихоновна села подле окна и стала о чем-то рассуждать с необыкновенным довольствием. Несколько раз принималась она что-то считать по пальцам.
– Мое почтение, Анна Тихоновна! – раздалось подле нее.
– Ах, это вы! откуда?
– Сей час только с ученья, – отвечал Поручик, снимая кивер и махая на себя платком.
– Ах, как вы устали! ей-богу, мне вас жаль!
– Поневоле устанешь! – сказал Поручик, садясь подле окна.
– Ах, не садитесь, не садитесь на сквозном ветру! сядьте на диван!
Анна Тихоновна взяла Поручика за руку и посадила подле себя на диван.
– Вы что-то печальны?
– Вы не поверите, какая тоска! – отвечал Поручик, вздыхая.
– Скажите, что с вами?.. Откройтесь мне… право, я в вас принимаю участие, как в родном брате… Что значит сходство! вы необыкновенно как похожи на моего брата… Однажды… когда это вы были у нас? только что вы в двери – я, забывшись, чуть-чуть не бросилась к вам и не вскричала: ах, братец!.. Муж мой даже подозревает…
Поручик поцеловал руку у Анны Тихоновны; Анна Тихоновна поцеловала его, как родного брата, в горячую щеку.
– Скажите же мне, отчего вы печальны? У вас, верно, от меня нет тайны.
– Я не могу скрывать от вас… – сказал Поручик, покраснев; но не знал, как продолжать далее.
– Говорите, нас никто не слышит… что за стыд… если бы это касалось даже и до сердца… ведь я не девушка… мне можно все говорить… Ах, какие вы стыдливые!
Она взяла его за руку.
– Вот что, Анна Тихоновна, – сказал, наконец, Поручик, – мне надо непременно выдти в отставку… Полковник меня гонит…
– Ну?
– Я бы и вышел, и не подумал; да мне хотелось бы до отставки составить хорошую партию.
– Ну?!
– Тут прекрасная есть партия…
– Ну?.. прекрасная партия?
Анна Тихоновна опустила руку Поручика.
– Если б… Вы знакомы в доме… Ро…
– Понимаю; но мне еще далеко до полвека, чтоб быть чьей-нибудь свахой! – сказала Анна Тихоновна с сердцем.
Поручик замолк. Но Анна Тихоновна вдруг переменила тон.
– Впрочем, я вам не могу ни в чем отказать…
– Ах, какие вы добрые, Анна Тихоновна!..
– Перестаньте же, перестаньте, – сказала она нежно, отвечая на поцелуй руки поцелуем в голову. – Вы заставляете меня забываться… неравно… вдруг муж… он и то невинную мою привязанность к вам почитает бог знает за что… Ах, если б вы знали, как много я терплю за вас!
И Анна Тихоновна приложила платок к глазам.
– Анна Тихоновна, успокойтесь! – повторял Поручик.
– Какие вы добрые! – сказала она, припадая к его плечу и вздыхая, – вы жалеете, утешаете меня!.. Пусть что хочет говорит, а я все-таки буду вас любить, как брата!.. я буду сама вас сватать… Вы… страстно любите Зою?..
Этот вопрос напомнил Поручику Зою Романовну, о которой, принимая участие в горе Анны Тихоновны, он готов был забыть.
– Не то, чтоб страстно, – отвечал он, – мне только хотелось бы сделать хорошую партию: она богата…
– Я буду сватать вас… только… знаете, нам должно будет часто говорить об этом деле, – а я боюсь мужа; он наделает беды из одних подозрений: пожалуй, бросит меня; и потому мы должны видеться со всевозможной осторожностью… Теперь ступайте… он скоро должен возвратиться, и если застанет нас…
– Анна Тихоновна!
– Называйте меня просто: сестрицей или Ашенькой, когда мы будем вдвоем; я не люблю этих глупых прозваний.
– Прощайте же, милая сестрица!
– Прощай, миленький братец! – руки не даю! просто…
Едва Поручик вышел, Анна Тихоновна бросилась на софу и в небрежном положении стала мечтать.
Но только что из груди ее вырвался глубокий вздох – вдруг вбежал в комнату, подпрыгивая, юный Прапорщик.
– Миленькая маминька!
– А, милый сынок! – сказала Анна Тихоновна, не изменяя своего положения.
– Миленькая маминька! – повторил Прапорщик, припав перед диваном на колена и сложив на груди руки, – у меня до вас просьба.
– Например?
– Я хочу жениться.
– Браво! браво! вот что мило, то мило! – вскричала Анна Тихоновна, помирая со смеху.
– Ей-богу, право, хочу жениться!.. Я влюблен без памяти!..
– Влюблен? прекрасно!
– Да, и хочу жениться.
– И жениться? бесподобно!
– Что ж тут удивительного?
– Молод, душенька!
– Молодость – не порок в женитьбе.
– На другой день изменишь жене!..
– Вот хорошо! насчет постоянства я постою за себя!
– Не на Зое ли Романовне?
– Хоть бы и на ней.
– Страстно влюблен?
– Страстно! как нельзя страстнее!
– И до свадьбы десять раз изменишь?
– Никогда!
– Об заклад!
– Что за охота наверное выигрывать!
– О чем бы?.. Я должна буду связать бисерный кошелек… а вы должны будете привезти мне десять фунтов киевских конфект… согласны?
– Согласен… только с тем, чтоб вы поговорили обо мне отцу и матери… Я служить не хочу, у меня есть состояние – душ сто с лишком, я хочу быть хозяином.
– Несчастное то хозяйство, в котором будет такой хозяин!
– Полноте шутить, маминька! Скажите, вы не откажетесь исполнить мою просьбу?
– Разумеется, для такого милого сына все сделаю.
Прапорщик хотел взять ее руку и поцеловать, – она отдернула руку.
– Дайте же ручку поцеловать.
– Нет!
– Милая маминька, дайте ручку!
– Нет!
– Умоляю вас!
– Нет!
Прапорщик ловил ее руку, а Анна Тихоновна дразнила его: водила перед ним рукою.
– Пожалоста!
– Ну, поймайте!
И руки ее летали около рук юноши. Казалось, что она магнетизировала его. Настойчивость Прапорщика возгоралась: он уже успел схватить руку, готов был прикоснуться к ней губами – вдруг Анна Тихоновна вырвалась, вскочила с дивана, и – они стали играть в кошку и мышку.
Анна Тихоновна хотела только выиграть десять фунтов конфект – не более.
Едва только юный Прапорщик приложил уста к повисшей от утомления руке Анны Тихоновны, вдруг звякнул колокольчик, подле крыльца фыркнули кони.
– Муж! – вскричала Анна Тихоновна и всхлопнула руками.
Прапорщика обуял панический страх; потому что в самом деле, из шутки могли родиться бог знает какие глупые подозрения. Анна Тихоновна обхватила его и, как чемодан, сунула под кровать, швырнула туда же кивер и полусаблю и бросилась в постель, охая во весь дом.
– Что с тобой, Ашенька! – вскричал вошедший торопливо Стряпчий, весь в пыли и в поту.
– Скорее, скорее за доктором!.. съезди сам, сам съезди! – простонала Анна Тихоновна.
Испуганный супруг бросился опрометью вон, сел снова на почтовую телегу, поскакал за городовым Лекарем.
Когда он возвратился с ним, Анна Тихоновна лежала уже спокойно.
– Что с вами? – спросил Лекарь, приложив руку к пульсу.
– И сама не знаю… вдруг дурнота… такая…
– Это так; это бывает… Может быть, что-нибудь скушали?..
– Может быть, – отвечала Анна Тихоновна.
– Мы что-нибудь пропишем.
XV
День прошел; все наши искатели Зои Романовны, положив свои надежды на ходатайство Анны Тихоновны, по пословице: «Доброе начало – половина успеха» – предались сладостному чувству самодовольствия. Только Поэт, – который по званию своему, или лучше сказать, по призванию ищет всех сил и средств человеческих в самом себе, – не явился к Анне Тихоновне: он считал за низость всякое ходатайство и не хотел ходить окольными дорогами к своим целям. «Есть я, есть и судьба моя, – думал он, – вот ходатай, которого я признаю».
Эта благородная гордость и самонадеянность заключали в себе, по крайней мере, столько же, если не более, надежд на успех, сколько было их и в ходатайстве Анны Тихоновны.
Поэт, в полной уверенности, что его чувства будут оценены, писал стихи с таким одушевлением, какого еще никогда не испытывал. Мысли текли на бумагу шумным потоком; рифмы перекатывались в памяти, как жемчужины; он без труда подбирал самые богатые и низал их для Зои: то украшал ожерельем ее лилейную шею, то надевал поручни, то привешивал серьги, то примеривал, к лицу ли ей чалма, перетягивал стан ее поясом; то всю Зою осыпал мыслями и рифмами; целовал ее то в плечо, то в чело, то в очи; но не прикасался к устам, руки также не целовал: глупо ему это казалось, или слишком умно, или, может быть, он слыхал турецкую пословицу: «Целуй только ту руку, которую не можешь отрубить» – только он не целовал руки даже и мысленно.
Так как воздушные замки строятся не из покупных материалов и без плана, требующего подтверждения строительной комиссии, то Поэт этот род зодчества предпочитал всякому другому. В роскошные, чудные здания переносил он Зою на руках, услаждал ее всем, что сладко, питательно и здорово для чувств, – исполнял все прихоти ума и сердца, бродил с ней по тенистым рощам, по берегам алмазных ручьев, по цветистым коврам, разостланным руками самой весны, говорил ей огненные речи, обвивал ее нежностями любви и дружбы и, наконец, помножал мгновенный восторг на вечность, жил в бесконечном rendez-vous.[27]27
свидание (фр.)
[Закрыть]
Тут не было никого, кроме природы, двух голубей – символов любви, да соловья – певца любви.
Если б Зоя знала, что каждый из женихов готовит для ее счастия – она, верно, предпочла бы Поэта. В заоблачной жизни могла бы устрашить ее только вечная поэзия, и вечно никого из посторонних и вечно некому слова сказать.
Могли ли понравиться Зое прозаические женихи, у которых чувства излагаются по пунктам, по параграфам, периодам или по команде? Неужели за генерал-маиором она, по обычаю взлелеянных на поверьях, захотела бы быть полной генеральшей, за Полковником – полковой командиршей, а за Прапорщиком приняла бы в свое ведение денщика?
Все касающееся до сватовства на Зое Романовне при помощи Анны Тихоновны случилось в отсутствие Нелегкого. Когда возвратился он около вечера в город, узнал причину самодовольствия женихов и увидел уже готовые планы семейной жизни, – он ахнул. Шесть человек, которых он прочил для собственных целей (ибо Поэта, живущего всегда в воздушном пространстве, он не считал под своим ведением), вышли из-под его команды в распоряжение Анны Тихоновны.
Вырвать что-нибудь из рук дамы было непристойно, неприлично, грубо и невозможно.
Нелегкий посердился-посердился, да и плюнул на все.
А между тем…
Конец первой части
