Текст книги ""Тёмный фаворит"
Особый случай"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

только зимой 1885 года на Семёновском

ипподроме в Петербурге он выиграл три приза, в

том числе такой престижный, как «Приз Её

Императорского Величества Государыни Марии

Фёдоровны».

В этом сезоне ездил на нём молодой, почти

не известный публике наездник Александр

Сорокин. Пройдут годы и это имя узнают все

любители рысистых бегов. Александр Николаевич

станет родоначальником знаменитой династии

наездников. Один из его сыновей, тоже

Александр, первым в нашей стране «разменяет

две минуты». В 1953 году на Одесском ипподроме

жеребец Жест, под его управлением, установит

рекорд – пробежит 1600 метров за 1 минуту 59,6

секунд. Этот рекорд держался более двадцати лет.

Сам я впервые попал на бега в конце 60-х

годов прошлого века, когда Сорокин уже не

выступал. Но люди, видевшие езду этого мастера-

наездника,

рассказывали,

что

это

было

191

незабываемое зрелище! Ехал он всегда с места до

места, обязательно с криком и визгом. По их

словам

«сорокинский

посыл

голосом»

неповторим.

Но, вернёмся к Витязю, точнее к его

владельцу графу Георгию Ивановичу Рибопьеру.

Имя

этого

достойного

человека,

к

сожалению, почти забыто. Обошли его вниманием

историки и писатели. Правда. В.А.Гиляровский в

книге «Друзья и встречи» посвятил ему несколько

абзацев. Но в них далеко не всё соответствует

действительности. Так Владимир Алексеевич

пишет, что род Рибопьеров пошёл от личного

парикмахера Екатерины II, которую он не только

причёсывал. За это, дескать, и в графы

пожалован... Нет, не парикмахером был первый

граф Рибопьер, а боевым офицером. Он имел чин

бригадира русской армии, служил под командой

Суворова, погиб при штурме Измаила.

В конце XIX – начале XX века слава

рысистого и скакового заводов Рибопьера гремела

на всю Россию. Они дали немало рекордистов и

победителей самых престижных призов. В них

родились дербисты Плутарх, Герой-Дня, Эдеш...

Но Георгий Иванович интересовался не только

конным спортом, но и атлетикой. Он стоял у

истоков олимпийского движения в России, был

одним

из

основателей

Петербургского

атлетического общества, щедро спонсировал

проведение соревнований. Только благодаря его

192

финансовой поддержке смогло состояться первое

зарубежное турне Ивана Поддубного.

Разные

Поляковы

и

Варшавские

участвовали в благотворительной деятельности в

обмен

на

ордена,

чины,

потомственное

дворянство. Короче говоря, «баш на баш». Если

желаемого не удавалось добиться в России, они

«благотворительствовали» в другой стране. Так,

Лазарь Поляков получил баронский титул... от

персидского шаха.

Рибопьер жертвовал десятки тысяч рублей

на развитие российского спорта бескорыстно.

Свои чины он получал на общих основаниях,

служа в лейб-гусарском полку. В отставку вышел

подполковником. Согласитесь, для аристократа со

связями, да ещё и миллионера, очень скромное

звание. Были у него и ордена. Все их он заслужил

на русско-турецкой войне. Особо дорожил граф

«клюквой» – орденом Святой Анны 4-й степени,

которой младшие офицеры награждались за

личную храбрость.

Немало классных рысаков и скакунов

перебывало у Рибопьера. Но Витязь для него на

всю жизнь остался самым любимым. Ведь именно

с этим белым жеребцом был связан его первый

большой успех в конной охоте. Над письменным

столом в кабинете петербургского дома Георгия

Ивановича

висел

портрет

Витязя,

кисти

знаменитого

художника-анималиста

Николая

Сверчкова...

193

Порой одно неудачное выступление ставит

точку в карьере лошади. Судьба Зимы сложилась

иначе.

Иван Кочергин был взбешён проигрышем

своей серой красавицы. Разумеется, винил он в

этом не себя, а наездника. С конюшни Полянского

Зиму он забрал. Но пока раздумывал кому её

передать прошло лето, бега на всех российских

ипподромах закончились... К началу зимнего

бегового сезона кобыла успела хорошо отдохнуть

от непомерных нагрузок предыдущих лет. К тому

же попала она в очень хорошие руки: к Андрею

Чернову, одному из потомков легендарного

наездника Семёна Чёрного-Дрезденского. В

январе-феврале 1884 года Зима блестяще бежала

на Семёновском ипподроме, где выиграла три

крупнейших приза, в том числе Императорский...

Сколько людей – столько и мнений. Часть

беговой публики, принялась осуждать не

Кочергина, а Полянского:

– Не так, Петька, кобылу работал. Раздёргал

её.

– А вы чего хотели? Он десять процентов

призовых имел. Вот и советовал хозяину ни

одного приза не пропускать.

– Да разве это ездок?! Кроме Зимы у него

отродясь резвачей не было.

Подобные разговоры смолкли только после

того, как в руках Полянского резво побежала

вороная голицынская Улыбка, которая по первой

194

же езде взяла «Приз памяти графа Орлова-

Чесменского».

Теперь, те же самые люди, восторженно

цокали языками:

– Да... Полянский это наездник. Золотые

руки...

В этом отношении за сто тридцать лет

ничего не изменилось. Любят у нас поливать

грязью вчерашних любимцев, а потом снова

восторгаться ими. И не только к бегам это

относится...

Как и предполагал Малинин, 31 июля

оказалось чёрным днём для букмекеров. Многие

понесли большие убытки. Кроме Мишки Кацмана

и тех, кто работал от него. Когда к ним приходили

подставные, через которых Дубецкий и Зарудный

сделали крупные ставки, их уже ждали сыщики.

Они брали «счастливчиков» под белы руки и

везли в сыскное. После разговора с Муравьёвым

все

предпочитали

забыть

о

выигрыше.

Радовались, что хоть не задержали, как

пособников мошенников...

Купца Грачёва приятели стали было

убеждать, что деньги по проигранному пари

можно не платить.

– Ведь этот моряк мошенником оказался!

Грачёв презрительно поморщился:

– Да хоть хлыстом или содомитом. К

нашему с ним спору это отношения не имеет.

Какое ещё жульничество, когда Витязь благодаря

195

своей силе, да золотым рукам Васьки Ефремова

выиграл?!

Он добился встречи с арестованным

Котовичем и выяснил, кому из его близких

передать причитающиеся деньги.

Для Митрофана Грачёва честное купеческое

слово было законом. Позднее выполнил он и

давний обед – построить дом, как две капли воды

похожий на «Казино де Монако». Дом этот

сохранился до наших дней. Находится он на

севере Москвы в парке «Грачёвка»...

Пожалуй, пора перенестись из Москвы в

северную столицу.

В апреле 1884 года в Санкт-Петербургском

окружном суде слушалось дело группы лиц по

обвинению

в

профессиональном

шантаже,

мошенничестве и ряде других преступлений. На

скамье

подсудимых

оказались

Дубецкий,

Зарудный, Корнилов, Грязнов, Котович и

Рабутовский. Все они были признаны виновными

и приговорены кто к ссылке, а кто и к тюремному

заключению.

Бульварная пресса сразу окрестила этот

процесс «Делом о «Чёрной банде». «Судебная

газета» и другие солидные издания писали, что

столь грозного названия Дубецкий, Зарудный и их

подельники не заслуживают. Однако признавали

уникальность процесса. Ведь в юридической

практике Российской империи до тех пор не было

196

случаев, когда судили за шантаж. «Чёрная банда»

создала прецедент.

Ходило много слухов о связях Дубецкого и

Зарудного в высшем обществе, редакциях газет и

журналов, сыскной полиции. Поговаривали и об

их тесном сотрудничестве с секретной полицией.

Вполне возможно. Департамент полиции МВД

Российской империи, как и спецслужбы других

государств, шантажа не чурался.

Косвенно подтверждают связи «Чёрной

банды» с секретной полицией и кое-какие

документы сохранившиеся в архивах.

В мае 1887 года на имя Главного

начальника Собственной Его Императорского

Величества

охраны

генерал-адъютанта

П.А.Черевина поступило из Берлина письмо от

Дубецкого, который отсидев три года в тюрьме,

уехал за границу. Оно слишком длинное, чтобы

приводить

его

полностью.

Ограничимся

выдержками:

Священной жизни монарха угрожает

опасность... Я послал об этом два заявления в

Департамент полиции, но никакого ответа не

получил... Я вошёл в круг крамольников, я могу

стать во главе их, для того, чтобы раскрыть их

адский замысел... Я был на заседании этих

негодяев. Постановлено непременно лишить

жизни Государя. В Москве только ему не

угрожает опасность. А повсюду не следует

останавливаться ни на один день. Не дай бог

197

остановиться в Харькове, туда послано два

негодяя, это мне подлинно известно. Не получив

соизволения на то, что я имею право заниматься

этим делом, я не сблизился ещё с ними совсем. Но

раз я получу свободу действий, то один сделаю

больше, чем все агенты русской полиции...

Как отреагировал Черевнин на это письмо

неизвестно...

С Петербургом связана жизнь ещё одного

героя этой повести. Я имею в виду отца русской

графологии, писателя Николая Дмитриевича

Ахшарумова. Это был величайший труженик и

человек увлечённый. Много сил и времени

потратил он, чтобы собрать уникальную

коллекцию образцов почерков. систематизировать

её. сделать обобщения. В 1894 году книга

«Графология или учение об индивидуальности

письма» вышла в свет. К сожалению до этого дня

Николай Дмитриевич не дожил...

Владимир Андреевич Долгоруков был

человек умудрённый жизнью, с молодости в

высших сферах общался. Он прекрасно знал,

немало у нас губернаторов и даже генерал-

губернаторов не любящих города и губернии

доверенные их попечению. Но вряд ли

предполагал, что именно такой придёт ему на

смену.

В

феврале

1891

года

Долгорукова

отправили в отставку. А в Москву прислали брата

царя Сергея Александровича.

198

Сегодня модно писать обо всех, без

исключения, представителях дома Романовых с

восторгом и придыханием. Все они, дескать,

патриоты и государственники, меценаты и

благотворители, кристальной честности люди. А

вот современники к многим из них относились

совсем иначе.

Художник Василий Верещагин изобразил

великого князя Николая Николаевича Старшего,

принимающего парад гвардии. На заднем плане

замерли ряды солдат в разноцветных мундирах.

Но присмотревшись, видишь, что это не солдаты,

а ... винные бутылки. Когда-то эта картина

хранилась в запасниках Третьяковской галереи,

где сейчас не знаю.

Был и такой случай. Великий князь

Константин

Николаевич,

генерал-адмирал

российского ф

лота, при людях грубо отчитал

героя русско-турецкой войны, флотского офицера

Николая Баранова. Не понравилось ему статья

моряка напечатанная в «Морском сборнике», вот

и устроил разнос! Баранов, отличавшийся

смелостью и острым языком, отвечал: «На

великих князей и кокоток не обижаются».

Но вернёмся к Сергею Александровичу.

Москвичей он не любил и не уважал. Примеров

тому великое множество.

В августе 1891 года вся Москва собралась

на скаковом ипподроме, где разыгрывались

главные

призы

сезона.

Ждали

генерал-

199

губернатора, который твёрдо пообещал приехать

и велел без него не начинать. Ждали три с

половиной часа. Появился он только тогда когда

начало темнеть. Публика встретила его свистом.

Впрочем, это цветочки. В мае 1896 года во

время

коронации

Николая

II,

из-за

нераспорядительности

московских

властей

произошла

Ходынская

катастрофа.

По

официальным данным погибло 1389 человек,

более 1300 получили ранения. У царя в это время

какая-никакая совесть видимо ещё была. Он

раздумывал, а прилично ли ехать вечером на бал?

Сергей Александрович разрешил его сомнения:

конечно ехать; чернь сама виновата, что подавила

друг друга; нечего её жалеть.

Москвичи, да и жители всех губерний

входящих в Московское генерал-губернаторство,

отвечали Сергею Александровичу взаимностью.

Вначале кто-то придумал анекдот: «Москва до сих

пор стояла на семи холмах, а теперь должна

стоять на одном бугре». Буграми тогда называли

гомосексуалистов. Потом пошли гулять по стране

стихи ярославского поэта Николая Трефилова об

императоре Александре III и его брате:

Матку-правду говоря, гатчинский

затворник

Очень плох в роли царя, но зато не ёрник.

Хоть умом и не горазд, но не азиатец –

Не великий педераст, как Серёжа – братец.

200

Охотно верю, что так величали великого

князя не только и не столько за его

нетрадиционную

сексуальную

ориентацию.

Мудрёное иностранное слово наши предки слегка

переиначили, сделали более удобным для

произношения и стали называть им всех тех, кого

добром не помянешь.

Признаюсь, когда я узнал, что после

Ходынки Сергей Александрович не только не

понёс никакого наказания, но был назначен

командующим войсками Московского военного

округа, само по себе, вырвалось:

– Вот пидорасы!

Не смог найти более подходящего слова.

Первым делом новый генерал-губернатор

стал перетряхивать долгоруковские кадры. Но

многие и сами не захотели служить под его

руководством. Чиновник особых поручений

Голиков подал рапорт о переводе в тюремное

ведомство...

Шло время. Лавровский и Малинин

частенько отвлекались от своего издания на

частные расследования, так или иначе связанные с

миром бегов и скачек. При этом наживали тайных

и явных врагов, навлекали неудовольствие

сильных мира сего, порой рисковали жизнью.

– Опять вы, ребята, к чёрту на рога лезете, -

ворчал старый полицейский Аристарх Карасёв,

нередко помогавший им. – Но раз уже влезли,

делать нечего. Ладно, бог не выдаст...

201

– А свинью мы и сами съедим, – заканчивал

Алексей его любимое присловье...

Об одном из приключений частных

сыщиков наш следующий рассказ.

202

ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ

Глава 1

БИЛЕТЫ ДЮНКЕЛЯ

Весь

июль

начальник

Московского

охранного отделения подполковник Скандраков,

приходя на службу, спрашивал своего помощника

ротмистра Бердяева:

– Появились?

– Нет, – изо дня в день отвечал тот. – Банки и

банкирские конторы молчат. Сыскное тоже. В

суточных рапортах участковых приставов ничего

примечательного.

Скандраков был страстным ружейным

охотником. Поэтому в конце месяца, плюнув на

все дела, укатил на несколько дней в Тверскую

губернию, пострелять бекасов. А когда в

воскресенье 31 июля вернулся, помощник

доложил ему:

203

– Вчера в Москве, наконец-то, появились

фальшивые

двадцатипятирублёвки

работы

Дюнкеля.

– Слава богу, – перекрестился Скандраков. -

Долго мы их ждали.

Вообще-то борьба с фальшивомонетчиками

в круг обязанностей российской секретной

полиции не входит. У неё других задач

предостаточно:

террористов

ловить,

противоправительственную

пропаганду

пресекать... Но государственные кредитные

билеты работы Карла Дюнкеля – особый случай.

Началась эта история ещё в мае в Берлине...

...

Кафе

«Империал»,

что

на

Ровенталштрассе, часто посещал, щёгольски

одетый блондин средних лет. Судя по самому

дорогому коньяку, который он всегда заказывал к

кофе, и щедрым чаевым в расходах он не

стеснялся.

Однажды

блондин

расплатился

русским государственным кредитным билетом

двадцатипятирублёвого достоинства. Кёльнер

охотно взял его, рассчитывая неплохо заработать

при обмене рублей на марки. Но когда на

следующий день принёс билет в отделение

«Беренберг

банка»

случилось

неприятное

происшествие.

Кассир

долго

рассматривал

купюру, потом пошёл советоваться к старшему

кассиру, помощнику управляющего. В конце -

концов, клиенту заявили:

204

– У нас возникли сомнения в подлинности

этого билета. К сожалению, принять его не

можем. Советуем обратиться в рейхсбанк,

служащие которого разбираются в таких делах

лучше нас.

Кёльнер подумал, что такой солидный

человек как блондин мошенником быть не может,

скорее всего, кто-то ему самому всучил подделку.

Он решил деликатно предупредить его при первой

же встрече.

Блондин пришёл в кафе в тот же вечер.

Расплачиваясь, он снова протянул русскую

двадцатипятирублёвку. Тут уж кёльнер не

выдержал:

– Извините сударь, но нет ли у вас других

денег? Такой же билет, полученный от вас вчера,

в банке обменять на марки отказались. Говорят,

он фальшивый.

– Быть такого не может, – недовольно

поморщился посетитель и достал кошелёк туго

набитый золотыми и серебряными монетами. -

Сколько с меня? Получите... А где та кредитка?

– Вот она.

– Очень хорошо. Я её у вас покупаю.

Оба они не заметили, что их разговор

привлёк внимание ещё одного посетителя. По

стечению обстоятельств тот оказался инспектором

криминальной полиции.

Берлинские сыщики работать умели. К утру,

они уже знали, что блондина зовут Карл Дюнкель,

205

по профессии он гравер, до недавнего времени

жил бедно, а с начала мая вдруг стал шиковать.

Выяснилось, что произошла эта метаморфоза

после того как у Дюнкеля завелись какие-то

общие дела с приехавшим из России, уроженцем

Ревеля, Артуром Виндриком.

Полиция организовала плотное наружное

наблюдение за Дюнкелем и Виндриком, которое

показало, что оба они частенько расплачиваются

русскими кредитками. Подозреваемых задержали.

При обыске у каждого из них нашли по несколько

тысяч

рублей

новенькими

двадцатипятирублёвыми билетами. Эксперты

рейхсбанка дали заключение: все предъявленные

билеты фальшивые, но изготовлены с большой

тщательностью. Визуально отличить их от

настоящих весьма затруднительно. Для этого

необходимо

использование

специальных

оптических приборов, например «Верификатора

Скамони».

Вскоре были найдены гравировальные

доски, сделанные Дюнкелем. А потом сыщики

вышли и на гамбургскую типографию, в которой

печатались фальшивки. Её хозяин признался, что

по заказу Виндрика изготовил пять тысяч русских

двадцатипятирублёвок.

Берлинская прокуратура быстро провела

предварительное следствие. Впрочем ей, как и

полицейским, не удалось получить ответ на

206

вопрос: где в настоящее время находятся более

ста пятнадцати тысяч рублей?

– Право, не знаю, – усмехался на допросах

Виндрик. – Деньги хранились в платяном шкафу.

Может их моль скушала?

О поимке шайки фальшивомонетчиков

много писали германские и русские газеты. Но

репортёры уголовной хроники не знали об одной

любопытной подробности. Виндрик водил дружбу

с берлинскими социалистами. Сидя с ними по

вечерам в пивной, он любил порассуждать о

путях

развития

мирового

и

русского

революционного движения. Согласно донесениям

осведомителей, Виндрик причислял себя к

сторонникам цивилизованных форм борьбы -

просвещение

пролетариата,

создания

профессиональных союзов. Однако говоря о

России, всегда заявлял:

– А в этой варварской стране допустимы

любые формы и методы: пропаганда, террор,

заговор, вооружённое восстание.

За несколько дней до ареста немецкие

социалисты

потребовали,

чтобы

Виндрик

отчитался о том, куда была потрачена выданная

ему тысяча марок. В ответ он загадочно

улыбнулся:

–

Не волнуйтесь, камрады. Всё до

последнего пфеннига вложено в серьёзное дело.

По

соображениям

конспирации

подробно

рассказывать не буду, но смею вас заверить, что

207

когда-нибудь ваши имена будут золотыми

буквами вписаны в летопись русской революции.

Благодаря вам и мне, московские товарищи

получат типографию, где смогут печатать свою

газету тиражами в десять-пятнадцать тысяч

экземпляров. Да ещё и на бомбы останется.

Германская полиция, в отличии от

английской и швейцарской, издавна сотрудничала

с русскими коллегами. Поэтому полученные

агентурным путём сведения, вместе с подробным

описанием поддельных кредитных билетов, были

направлены в Петербург. Правда ни одной

кредитки не прислали. Все они, в соответствии с

требованиями

устава

уголовного

судопроизводства, были приобщены к делу, как

вещественные

доказательства.

Немецкие

чиновники законники известные, нарушать устав,

тем более из-за каких-то русских, они не

собирались.

Министра внутренних дел графа Толстого

депеша из Берлина встревожила не на шутку.

Александр III при каждом докладе настойчиво

спрашивает:

– Когда же, наконец, вы уничтожите

«летучую типографию» этих злодеев? Переезжая

из города в город, она разносит заразу по всей

стране!

Не трудно представить гнев императора,

если появится ещё и новая московская

типография,

способная

увеличить

тиражи

208

противоправительственной

газетёнки

и

крамольных брошюрок раз в десять!

В северную столицу срочно вызвали

Скандракова

и

начальника

Московского

губернского жандармского управления генерал-

майора Середу.

– Приложите все усилия для поимки

злоумышленников, – приказал министр. – И

имейте в виду, что если до 15 августа «московские

товарищи», о которых говорил Виндрик, не будут

найдены или, не приведи господь, появится ещё

одна подпольная типография, то не избежать вам

новых

назначений.

Недавно,

как

раз,

освободились

должности

начальников

жандармских управлений в Енисейской и

Тобольской губерниях.

Все знали, граф Толстой слов на ветер не

бросает.

Перед возвращением в Москву, Скандраков

встретился с инспектором секретной полиции

Судейкиным. Когда-то они вместе служили в

Киеве, с тех пор и дружили.

– Не знаю, что и делать, Георгий, – вздохнул

Скандраков. – Больно уж мало времени дал

министр на розыск. Может, одолжишь парочку

хороших сотрудников.

– Не обижайся, но людьми помочь тебе не

смогу. У меня сейчас все силы брошены на

разработку одного очень перспективного типа.

Если выгорит, одним махом остатки «Народной

209

воли» прихлопну, – сказал Судейкин. Потом хитро

улыбнулся. – А вот совет дам. Ты, Саша,

агентурным расследованием особо не увлекайся.

Найдёшь

хоть

малейшую

зацепку,

сразу

передавай дело в жандармское управление. Пусть

оно обыски проводит, аресты, формальное

дознание открывает. Тогда, в случае неудачи, не с

тебя, а с Середы спрос будет.

Но найти зацепку оказалось не просто.

У Скандракова имелось три секретных

сотрудника освещавших молодёжную среду. Двое

из них об Артуре Виндрике ничего не знали. А

третий, приват-доцент кафедры полицейского

права юридического факультета Императорского

Московского университета Субботин, который

несколько лет назад был одним из самых

активных участников тайных студенческих

кружков, его сразу вспомнил:

– Мы с ним однокурсниками были.

Эрудированный молодой человек. «Капитал»

Карла Маркса хорошо знал. В споре мог цитатами

из Энгельса и Прудона щегольнуть... Только он

политикой никогда не интересовался.

– Зачем же он тогда всю эту заумь читал? -

удивился Скандраков.

– А чтобы на барышень впечатление

производить!

Свободомыслящих

эмансипированных

девиц,

Александр

Спиридонович, деньгами и костюмами от модного

портного не прельстишь. К ним иной подход

210

нужен. Благодаря Марксу, Артур много курсисток

в постель уложил. Потом пошёл смутный слух,

что он с них денежки тянет, будто бы на

организацию побега самого Чернышевского.

После этого все мы Виндрика стали сторониться...

Не верится мне, что этот тип может быть связан с

«Народной волей», «Чёрным переделом» или

какой-нибудь

другой

революционной

организацией. Таких, как он высокие материи не

привлекают. Женщины, кутежи, да ещё лошади -

вот и все его интересы.

– Лошади? – переспросил Скандраков, сам

бывший заядлым лошадником.

– Да, лошади. Помню Виндрик всегда на

лекциях беговые и скаковые афишки размечал. На

этой почве он даже сдружился с одним шалопаем

с нашего курса. Правда, потом они разругались.

– Как фамилия этого шалопая?

Субботин наморщил лоб, вспоминая:

– Запамятовал... Я с ним никогда близко не

общался, ведь от студенческих дел он всегда

стоял в стороне... Вспомнил! Смородин его

фамилия... Нет, кажется, Грушин.

В 1879 году, после окончания университета,

Виндрик

устроился

на

службу

старшим

письмоводителем в «Товарищество мануфактур

Н. Н. Коншина в Серпухове». Серпуховской

исправник дал о нём самый положительный

отзыв: «Видимо, будучи от природы человеком

стеснительным и замкнутым в обществе г-н

211

Виндрик появлялся редко. Свободное время

проводил на рыбной ловле и в лесу, собирая грибы.

Дружбу водил только с главным инженером

«Товарищества»

Ценкером

Андреем

Иосифовичем, да ещё с семейством отставного

поручика Митрофанова, в доме которого

квартировал. Все вышеперечисленные лица

известны мне, как благонамеренные и в политике

никогда замешаны не были».

В охранном отделении не очень-то доверяли

отзывам уездных исправников. Помнили историю,

как бежавший с каторги бомбист несколько

месяцев проживал в Можайске под видом

«тихого богобоязненного человека, каждый день

ходящего

в

церковь

и

неукоснительно

соблюдающего

посты

и

постные

дни».

Скандраков

послал

агента

в

Серпухов.

Вернувшись, тот доложил:

–

Вполне

благонамеренный

человек.

Порочащих связей не имеет.

Только не на рыбалку он ходил, а на ... е...

э... – агент замялся, видимо подбирая подходящее

слово.

– Говори яснее.

– Он, выше высокоблагородие, большой

ходок по женской части. Всех подряд тараканил -

купчих, фабричных, крестьянок. Ни одной не

пропускал.

– А что стало причиной его увольнения,

выяснил?

212

– Так точно. Состояние здоровья. Врачи

настоятельно рекомендовали ему лечение водами

в Баден-Бадене или Карлсбаде.

Вот и осталась в результате одна

единственная ниточка – фальшивые деньги.

Сведующие

люди

посоветовали

Скандракову съездить на Живодёрку. На этой

улице, со столь не благозвучным названием, в

небольшом уютном доме окружённом тенистым

садом проживал бывший пристав Пресненской

части, коллежский советник в отставке Калинин.

– Второго такого знатока по части всего, что

в той или иной мере связано с подделкой денег, во

всей России нет, – уверяли они. – Михаил

Иванович, обязательно, хороший совет даст.

Калинин, выслушав начальника охранного

отделения, задумался:

– Большинство подделок, честно говоря,

дрянь. Хорошие встречаются редко. Но с ними

спалиться легко. Поэтому не станет умный

человек их в серьёзное дело вкладывать. Он их

продаст.

– Не выгодно, – возразил Скандраков. – Я

узнавал: в Москве за фальшивую четвертную

больше красненькой не дадут. А в провинции

цены и того меньше.

– Тоже верно... Тогда распихает.

– Каким образом?

– Вы, когда у казначея жалование получаете,

деньги проверяете? – хитро прищурился Калинин.

213

– Разумеется, пересчитываю.

– А на предмет наличия водяных знаков,

проверяете?

– Как-то даже в голову не приходило.

– И все так. Поэтому на месте преступников

нашёл бы я казначея какого-нибудь казённого

учреждения, приказчика солидной торговой

фирмы,

расплачивающейся

с

продавцами

наличными или кассира в банке.

Много полезных советов дал старый сыщик.

Составляя

план

оперативно-розыскных

мероприятий, Скандраков все их использовал.

Но шёл день за днём, неделя за неделей, а

результатов не было. Конечно, за месяц

московская

полиция

не

раз

ловила

распространителей

поддельных

кредитных

билетов. Так несколько дней назад в трактире

Бакастова на Мясницкой при попытке разменять

фальшивую двадцатипятирублёвку был задержан

раввин города Глухова Арон Глейзер. Но его

кредитка

оказалась

без

водяных

знаков.

Пойманный на Ярославском вокзале саратовский

бондарь Григорий Позникин привёз в Москву

восемь

ещё

более

убогих

поддельных

двадцатипятирублёвок. При проверке выяснилось,

что напечатаны они не на специальной, а на

обычной почтовой бумаге. Совершенно ясно, не

их имели в виду эксперты рейхсбанка. Напротив,

в своём заключении, они отметили, что

поддельные билеты изготовлены с большой

214

тщательностью и визуально отличить их от

настоящих весьма затруднительно.

И вот, наконец, появились билеты Карла

Дюнкеля...

– Не томите душу, Николай Сергеевич, -

потребовал Скандраков. – Рассказывайте про нашу

первую ласточку.

Бердяев довольно улыбнулся:

– Ласточек, как вы выразились, у нас две. И

обе прелюбопытные.

Глава 2

НАЧАЛЬНИК И ПОМОЩНИК

– У меня с управляющим Московской

конторы Государственного банка Палтовым

договорённость: если появятся интересующие нас

кредитки, сообщать не в участок, а сразу мне, -

начал докладывать ротмистр. – Вот в пятницу,

часов в десять, и примчался от него посыльный.

Приехал я в контору, а там уже форменный

скандал – клиент бушует...

... Разбушевавшимся клиентом оказался

человек влиятельный – елецкий помещик и

коннозаводчик. член Совета Главного управления

государственного коннозаводства, шталмейстер

императорского двора Стахович. Он решил

приобрести

облигации

4-х

процентного

Государственного займа. Привёз пятнадцать

тысяч

рублей

кредитками

различного

достоинства. Кассир проверил деньги на

215

верификаторе и предложил пройти ему в кабинет

управляющего.

– Не досуг мне, – небрежно отмахнулся

Стахович. – На заседание комиссии бегового

общества спешу.

Кассир, который раньше служил в военном

казначействе в Туркестане и деликатному

обращению с клиентами обучен не был, возьми и

ляпни:

– В таком случае, до прибытия полиции,

придётся вас задержать силой.

– Что?! – побагровел коннозаводчик. -

Извольте объяснить свои слова.

– А чего тут объяснять? Поддельные ваши

деньги.

Сотенные

и

пятидесятирублёвые

настоящие. Красненькие тоже. А вот эти

восемьдесят двадцатипятирублёвок того-с.

Стахович сразу взорвался:

– Наглец! Мальчишка! Ты кому это

говоришь?! Я тебе не шаромыжник какой-нибудь,

а шталмейстер Двора Его Императорского

Величества... Да меня вся Россия знает! Нет, я

подобного хамства спускать не намерен...

Немедленно вызвать сюда полицию и судебного

следователя!

На шум прибежал управляющий. Досталось

и ему на орехи. Только Бердяеву, который не раз

встречался с заводчиком на бегах, удалось его

успокоить:

216

– Поверьте, Александр Александрович,

никто ни в чём предосудительным вас не

подозревает. Но вполне очевидно, что вы стали

жертвой

преступников.

Вспомните,

каким

образом попали к вам эти двадцатипятирублёвки.

Стахович задумался:

– Задали вы мне задачу, ротмистр... Сумма

сия у меня с зимы собиралась. Часть из имения

прислали; что-то, как призовые, с бегов в Ельце и

Курске

привезли.

Александр

Васильевич

Колюбакин долг недавно вернул. Кажется

двадцатипятирублёвками... Нет, я не пушкинский

скупой рыцарь, чтобы помнить, как ко мне каждая

бумажка попала.

– И всё-таки попытайтесь, – настаивал

Бердяев. – Кредитки-то совсем новенькие,

поневоле на них внимание обратишь.

Стахович долго молчал. Потом грохнул

кулаком по столу:

–А ведь вы правы, ротмистр! Обратил я на

них внимание. Эти злополучные две тысячи

рублей получил я в начале июля в Московском

учётном банке. Мне их барышник Брюс-Лисицин

из Гамбурга перевёл. Он неплохо продал там

полубрата моего Тигра.

Рысаки Стаховича пользовались спросом не

только в России, но и в Европе. После того как его

жеребцы Тигр и Телеграф выиграли самые

престижные призы на ипподромах Берлина,

Гамбурга и Вены, иностранные покупатели

217

зачастили в Пальну Елецкого уезда, где находился

знаменитый завод. Но Александр Александрович,

будучи человеком практичным, решил, что

значительно

выгоднее

самому

отправлять

лошадей на продажу в Германию и Австрию.

Расчёты при этом велись через Московский

учётный банк, созданный группой обрусевших

немцев для обслуживания внешнеторговых

операций и пользующийся доброй славой среди

клиентов...

– Чтобы преждевременно не спугнуть

преступников

я

убедил

Стаховича

пока

воздержаться от подачи жалобы прокурору

окружного суда, – продолжал доклад Бердяев. -

Организовал наблюдение за одним из директоров

Московского учётного банка.

– За кем именно?

– За Францем Иосифовичем Ценкером.