Текст книги ""Тёмный фаворит"
Особый случай"

Автор книги: Александр Прилепский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

сделать блестящую карьеру по финансовой или

торговой части: золотая голова, исключительная

память, трёхзначные числа в голове умножает; да

и образование соответствующее получил – с

отличием

закончил

Александровское

коммерческое училище. Но губила его одна

страсть.

Любил

он

резать

правду-матку

начальству в глаза.

Когда-то служил Череданов в счётном

отделении канцелярии казанского полицмейстера.

Выгнали после того как написал докладную в

которой убедительно доказал – количество дров,

закупаемых для отопления служебных квартир

полицейского начальства завышено в пять раз. Не

пришёлся он ко двору и в солидном, на первый

взгляд, торговом доме, наладившим поставку в

Москву «настоящих хереса, мадеры и малаги» из

Ярославля. Недолго прослужил он и на

Никольской мануфактуре в Орехово-Зуево.

Тимофея Морозова чуть удар не хватил, когда

молодой

помощник

управляющего,

докладывающий на заседании правления о

текущих делах, заявил: «Снижение расценок и

бездумное повышение штрафов ведут не к

326

улучшению работы, а к росту недовольства

фабричных. Это может кончиться взрывом!»

В прошлом году Алексей пристроил

оставшегося в очередной раз без места

Череданова в беговой тотализатор. Правда, взял с

него слово скандалов там не устраивать...

Алексей помнил, что в это время Череданов

частенько

сидит

в

бильярдной

трактира

Саврасенкова на Тверском бульваре.

С полудня до двух часов ночи в бильярдной

Саврасенкова всегда было полно народа:

чиновники и актёры, купцы и студенты,

профессиональные игроки и любители. Игра

велась «на интерес», по крупному. Причём

публика принимала в ней самое непосредственное

участие – держала ставки на игроков. А они этим

нередко пользовались и «спускали» – заранее

сговариваясь между собой, через подставных,

обирали простаков. Вот и сейчас, похоже,

происходило подобное. Огромный маркер по

прозвищу Голиаф играл с невысоким коренастым

стариком, восточной наружности. Со всех сторон

слышалось:

– Куда этому татарину супротив нашего

богатыря? Держу на Голиафа три рубля!

– Отвечаю...

– На Голиафа красненькую. Кто отвечает?

– Нашёл дураков! Вот ежели моя пятёрка

против твоей десятки, тогда и рискнуть можно...

327

– На Голиафа четвертную...

Лавровский

нашёл

среди

публики

Череданова

–

невысокого

блондина

с

насмешливыми голубыми глазами.

– Саня, у меня к тебе дело.

– Подожди чуток. Лёша... Эй. кто тут на

Голиафа четвертную ставил? Ты, что ли Иван

Петрович?

– Мы, – важно ответил пожилой бородач,

похожий на купца средней руки.

– Отвечаю.

Алексей шёпотом спросил Череданова:

– Никак игра на спуск идёт?

– Не угадал. Лёша. Всё по-честному, -

рассмеялся тот. И тихо добавил. – Этот старик

первейший казанский игрок Садык Садретдинов.

В Москве его никто не знает. Сейчас он нашего

непобедимого Голиафа отделает, похлеще, чем

библейский Давид.

Маркер был игроком сильным. Но против

казанского гастролёра оказался слабоват. Забрав

выигрыш, Череданов предложил:

– Пошли, Лёша, водку пить. Угощаю.

– Я к тебе по делу, – напомнил Лавровский.

– Тогда тем более: в Москве, как сам

знаешь, без рюмки ничего не делается.

Похрустывая

малосольным

огурчиком,

Лавровский спросил:

328

– Саня, ты за своим начальством ничего

подозрительного не замечал?

– Ты о ком? – Череданов снова наполнил

рюмки. – А теперь давай под мозги жаренные.

Хорошо их здесь готовят.

– Не хуже чем у Тестова, – согласился

Алексей. – Я о Фёдоре Ивановиче.

– Да какой он, к чёртовой матери, Фёдор?!

Немец-перец-колбаса...

Фридрих-Иоганн

Ляйхенфауст.

–

Презабавная фамилия, это «кулак

мертвеца» получается.

– Тёмный он человек, Лёша. С двойным

дном. С одной стороны, вроде, правильный немец:

к службе относится добросовестно, интересы

общества блюдёт, новинки разные предлагает... А

вот с другой...

Череданов потянулся к графинчику, но

Алексей остановил его:

– Не гони лошадей, Саня. Выпить всегда

успеем. Так, что с другой?

– Во всём у этого Фрица свой интерес. От

надёжных людей знаю, ему все платят: механик с

которым контракт на ремонт тотализаторских

машинок заключили; хозяин типографии, где

билеты печатают... Да и знакомые у него больно

уж подозрительные. Когда он к нам весной

пришёл, знаешь кого на место заведующего

расчётной частью сватал?

– Не знаю.

329

– Арона Гольдфарба.

– Впервые о таком слышу.

– Да ты, что?! О Золотом не слышал?! А

ещё репортёр, называется.

– Вот так бы сразу и сказал. Гольдфарбов

разных на Москве много, а Арон Золотой один.

Первый блатер-каин на Хитровке. Все фартовые

ему рыжавьё и сверкальцы несут.

– Несли, – усмехнулся Череданов. – Он ещё в

мае в Германию укатил.

– А ты откуда знаешь? – насторожился

Алексей.

– Так мы с Гольдфарбом давние знакомые.

Он частенько сюда захаживал. Большой любитель

шары погонять... Так вот, уговорил уже было

Фриц Приезжева взять на службу Золотого.

Только тут генерал Колюбакин воспротивился.

Дескать, пока я вице-президент, никаких

гольдфарбов на бегах не будет.

– Расстроился, поли, Золотой?

– Очень. Он выпивает редко, а тут, как

приехал в бильярдную, сразу бутылку коньяка

спросил. Вслед за ним немец примчался. Я,

ненароком, их разговор подслушал. Они, сволочи,

по-немецки говорили. Думали, я не понимаю.

Череданов снова взялся за графинчик:

–

Давай,

Лёша,

по

рюмочке

под

вестфальскую ветчинку. Немцев, каюсь, не

люблю, а вот её просто обожаю... Экая

вкуснятина... Так на чём я остановился?

330

– Фриц в бильярдную приехал, а ты их

разговор подслушал.

– Ага... Золотой в ярости... Этот таракан

усатый, говорит, нам такую партию поломал, надо

на него моих ребят навести, а Фриц его

успокаивает. Здесь, мол, я и один управлюсь, а

для тебя, Арончик, в Германии важное дело

имеется, на нашу молодёжь я не очень надеюсь.

– Интересно бы знать какое дело. Только

они об этом, наверное, не говорили?

– Само собой. Не такие они дурни, чтобы в

бильярдной свои афёры обсуждать. Только я всё

равно узнал.

– Каким образом?

– Ты последний номер «Газеты Гатцука»

читал?

– Мне, Саня, в субботу не до газет было.

– Тогда полюбопытствуй, – Череданов

достал из кармана смятую газету. – На

пятнадцатой

странице

напечатана

преинтереснейшая заметочка.

В заметке, о которой говорил Череданов,

шла

речь

о

весьма

распространённом

мошенничестве – надувательстве доверчивых

обывателей с помощью, так называемых

«иностранных правительственных лотерей»:

На

днях

какой-то

А.

Гольдфарб,

«правительственный коллектор в Гамбурге»,

разослал по России в огромном количестве

экземпляров

приглашение

к

участию

в

331

брауншвейгской денежной лотереи 1883 года,

названной им «золотой жатвой в Гамбурге». На

двух страницах «с разрешения правительства,

под

контролем

правительства»

и

т.п.

повторяется 18 раз и везде подчёркнуты.

Воззвание начинается так: « Часто люди в

погоне за прибылью рискуют громадными

капиталами на предприятия даже сомнительные.

Это даёт мне право обратиться к вам,

милостивые государи, с предложением» и так

далее. Оканчивается воззвание следующими

словами: «Отказываться с незначительной

затратою приобрести громадные капиталы,

значит действовать в ущерб самому себе и,

поэтому, вы, конечно, вышлите деньги для чего и

прилагается бланк». Из приложенного плана

«золотой жатвы» видно, что всех билетов

100 000, разделённых на 6 классов, и каждый

билет стоит от 8 рублей 40 копеек до 12 рублей

60 копеек, причём главный выигрыш составляет

450 000 марок и сказано, что «брауншвейгское

правительство ручается за точную уплату

выигрыша».

– Да уж, – покачал головой Лавровский. -

Классический пример наглого надувательства. А

написано, между прочим, не ахти. Сразу

чувствуется в университетах этот Арончик не

обучался, да и в гимназиях тоже. Пошлите ваши

деньги неведомо чьему коллектору в вольном

городе Гамбурге, а выигрыш будете спрашивать с

332

правительства герцогства Брауншвейгского... Как

говорится, в огороде бузина, а в Киеве дядька...

Но ведь всё равно найдутся дураки, которые

поведутся.

– На это и рассчитано. Однако, согласись, с

размахом работают прохиндеи. Подсчитал я, если

они сумеют распродать хотя бы половину

билетов, то получат больше полумиллиона

рублей.

– Верно, – кивнул Алексей. – А скажи-ка,

друг мой, зачем ты эту газету хранишь? В то, что

решил в «золотой жатве» поучаствовать, всё

равно не поверю.

Глаза Череданова зло сверкнули:

– Хочу я, Лёша, газету эту в морду

многоуважаемому Фёдору Ивановичу бросить.

Ведь он, подлец, нас совестит. Меня на днях

стыдил, что мелочишку, которую удачливые

игроки от щедрот своих оставляют, принимаю.

Ваську

Ветрова,

игрока

на

гривенник

обсчитавшего, под увольнение подвёл. А сам чем

занимается?

– От этого, Саня, придётся воздержаться.

– Почему? Надеюсь, узнают о причине

скандала вице-президент с казначеем, так не

только меня со службы турнут, но и немчуру

лицемерную.

– Думается мне, Фёдор Иванович этот

причастен

к

гораздо

более

серьёзным

преступлениям, чем организация незаконной

333

лотереи. Поднимешь шум раньше времени и

вспугнёшь его.

После разговора с Чередановым Алексей

больше не сомневался в виновности заведующего

тотализатором.

Деньги в кассы, где предстоят большие

выплаты, приносил всегда лично он. Притом,

нередко, новенькими двадцатипятирублёвками.

Фёдор Иванович, Фридрих-Иоганн... Не

исключено, что это и есть тот самый «дядя Фриц»,

обладающий, по словам Артура Виндрика,

талантом из ничего деньги делать. И подельника

своего – Арона Гольдфарба он не случайно весной

в Гамбург отправил. «Золотую жатву» вполне

можно было организовать в Бремене, Дрездене,

Мюнхене. В законодательствах многих вольных

городов, герцогств и королевств входящих в

состав Германской империи имелись лазейки для

проведения жульнических лотерей. Но именно в

Гамбурге печатались в то время поддельные

государственные билеты двадцатипятирублёвого

достоинства. Видимо «дядя Фриц», не очень

доверяющий «молодёжи», послал опытного

мошенника

присмотреть

за

изготовлением

фальшивок и их транспортировкой в Россию.

Алексей припомнил, что слышал об Ароне

Золотом. Скупкой краденого занимается лет пять.

Берёт не любой хабар, а только золото,

драгоценные камни, да ещё старинные картины и

334

оружие. На него, говорят, работает десятка

полтора мелких московских и подмосковных

блатер-каинов. Содержит на Хитровке ночлежку,

а недавно, вроде бы, приобрел целый дом. Вот,

собственно, и всё.

Честно говоря, даже настоящую фамилию

Золотого Лавровский услышал сегодня впервые.

Делать нечего, придётся идти на Хитровку.

Там, наверняка, окажутся люди неплохо знающие

Арона Гольдфарба. А может быть и не его одного.

Глава 11

ПОНАЕХАЛИ ТУТ

На Хитровке три трактира. В одном

собираются нищие и рабочий люд, пришедший в

Москву на заработки. В другом – разная мелкая

шпанка.

В

третьем,

метко

прозванным

«Каторгой», публика серьёзная: марвихеры,

домушники и громилы, блатер-каины. Да ещё

«коты», приводящие для солидных посетителей

своих «марух».

Гвалт в просторном трактирном зале стоял

невообразимый: смех и брань, стук посуды,

пиликанье гармоник. И, конечно, песни. Русскому

человеку без них застолье не в радость. Пожилой

плечистый брюнет, с коротко остриженными

волосами, откинувшись на спинку стула, затянул

красивым баритоном:

Ой, кабы Волга-матушка,

Да воспять побежала,

335

Кабы можно, братцы,

Начать жизнь сначала...

Но его тут же заглушили песенники, весело

грянувшие:

Вот попутал Дуню бес

Забрести подальше в лес.

Хорошо-с, хорошо-с!

Это очень хорошо-с!

Ванька вслед за ней пошёл,

На лужке её нашёл.

Хорошо-с, хорошо-с.

Это очень хорошо-с!

За столом возле буфета в одиночестве сидел

мужчина лет тридцати с расчёсанной на две

стороны русой бородой. Из-под модной тёмной

визитки сбегала по жилету толстая золотая цепь с

десятком брелоков. На мизинце посверкивал

перстень с крупным брильянтом. Это был хозяин

«Каторги» Иван Кулаков.

Кулаков

встретил

Лавровского,

как

дорогого гостя. В позапрошлом году Алексей

«упёк» в Сибирь его обидчика домушника Сеньку

Картузника. С тех пор они и приятельствовали,

нередко оказывали друг другу разные услуги.

Узнав, что Алексей интересуется Золотым,

трактирщик обрадовался:

– Давно его пора в газетах пропечатать. А

то, понимаешь, понаехали тут со своими

порядками.

– Кто понаехал? Откуда?

336

– Отовсюду! Арошка из Бердичева. Дружок

его, Федя Счетовод, не то из Ревеля, не то из

Нарвы. А теперь ещё и Адька Бешеный из самой

Германии притащился.

Кулаков увлёк Лавровского в свою каморку

за буфетом, достал бутылку смирновской.

– Это ни к чему, – остановил его Алексей. -

Дел у меня на сегодня много.

– Тогда мадерцы. Ты, Алексей Васильевич,

знаю, её уважаешь, – Кулаков достал из шкафчика

пузатую бутылку настоящей, а не «ярославского

производства», мадеры. – Так вот, про Золотого.

Получилось у нас с ним совсем как у зайца.

– У какого зайца?

– Да из сказки. Помнишь: «Была у лисицы

избушка ледяная, а у зайца – лубяная. Пришла

весна...».

– Теперь понял. Кто лиса, догадываюсь. А

заяц?

– Покойный Марк Афанасьевич, да и я тоже.

... Прежнего хозяина «Каторги» Марка

Афанасьевича Лавровский хорошо помнил.

Много лет без ведома этого человека на Хитровке

ничего не делалось. У фартовых он был в

большом почёте. К нему, как к отцу родному, шли

беглые каторжники. Знали, он и укроет, и на

«работу» поставит...

– Славный был человек, царство ему

небесное, – перекрестился Кулаков. – Только

добрый чересчур... Незадолго, перед тем как

337

совсем от дел отойти, дозволил он Арону в доме

Буниной пару квартир под ночлежку снять. Я

отговаривал, да он меня и слушать не стал.

Приезжим, мол, тоже пить-есть надо...

... Довольно скоро скромный, вечно

улыбающийся, Арон приподнялся. Завёл бойкую

торговлю водкой. Открыл ещё несколько

ночлежек в доходных домах Ромейко и

Румянцева. Если раньше его жильцами были в

основном нищие, то теперь среди них появились

воры и скупщики краденого. Потом и сам стал

скупать у деловых ребят, что поценнее. При этом

соперникам его поразительно «не везло». Один

блатер-каин свалился в подвал и сломал шею, у

другого полиция нашла шубу «украденную у

любовницы самого обер-полицмейстера», а

третий вдруг взял, да и повесился.

Марку Афанасьевичу Золотой оказывал

всяческое почтение. Исправно приносил не только

оговоренный «оброк», но и подарки «от себя» -

дорогие сигары до которых тот был большой

охотник, китайский чай лучших сортов... А когда

старик умер. Арон во всеуслышание заявил:

– Второго такого хозяина нам не найти.

Поэтому, ребятушки, давайте каждый сам по себе

жить. Платить больше никому ничего не стану.

Хватит и того, что участковый пристав и кое-кто в

канцелярии

обер-полицмейстера

от

меня

кормятся...

338

– Ненасытный этот Арон. Так и норовит всё

вокруг захапать, – рассказывал Кулаков. – Зашёл

зимой ко мне. Продай трактир, предлагает, а цену

смешную называет. Летом, дескать, ты за него и

столько не получишь: комиссия по народному

здравию и трактирная депутация твоё заведение

прикрыть собираются. Врёшь, отвечаю, у меня в

городской думе свои люди имеются, они бы меня

уже давно предупредили. Тогда он меня стращать

стал. Только я не из пугливых.

–

Чего тебе бояться? – усмехнулся

Лавровский. – Видел я, Иван Петрович, сегодня

кто у тебя за «семикаторжным» водку пьёт -

Балдоха, Зеленщик, Беспалый.

«Семикаторжным» называли большой стол

в дальнем углу зала, возле запасного выхода и

считался он самым почётным местом в трактире.

Кто удостаивался чести сидеть за ним ясно из

названия.

Кулаков приложил палец к губам:

– Только об этом ни-ни... Они неделю назад

приехали.

– Наслышан уже. Из Нерчинска сбежали. Я,

Ваня, всё знаю, да молчать умею.

– За это, Лёша, я тебя и уважаю. Так вот, эти

ребята меня в обиду не дадут. Да и с Золотым у

них свои давние счёты.

– Где сейчас Золотой знаешь?

– Нет, он ещё в мае уехал куда-то. Оставил

вместо себя Адьку Бешеного.

339

– А это, что за фрукт?

– Немец. Германский подданный Адольф

Краузе. По документам коммерсант, а по роже и

нраву настоящий разбойник. Мои схватились с

ним недавно. Двум Адькиным холуям крепко бока

намяли.

– Иван Петрович, ты ещё какого-то Федю

Счетовода упоминал.

– Верно. Имеется такой. Кличут Фёдором

Ивановичем, а фамилию, не взыщи, не знаю.

Видел я его несколько раз. Маленький,

щупленький в очках. Сюртук чёрный всегда до

самого верха застёгнут, рубашка беленькая. На

попа немецкого похож. Он у Золотого

бухгалтерию ведёт. Только мне покойный Марк

Афанасьевич сказывал, что главный-то у них не

Арон, а этот самый Федя, который поумнее

любого профессора будет.

– Федя часто на Хитровке бывает?

– Раньше почти не появлялся. А с мая, как

уехал Золотой, каждое воскресенье заглядывает.

Хоть на полчаса, а с утра пораньше в их контору

наведается. Видать не больно он Адьке доверяет.

– А где у них контора?

– В ночлежке Бардадыма.

– Это в доме Ромейко на первом этаже?

– Верно.

Об этой ночлежке Лавровский слышал.

Редактор

«Московского

листка»

Пастухов

рассказывал, что имеются в ней подземные

340

тайники. в которые не то, что полиция, сам чёрт

не полезет... Не в недоверии подельнику, похоже,

тут дело, совсем в другом.

– Пропечатаешь их в газетах?

– Непременно, – Алексей на мгновенье

задумался и спросил. – А скажи-ка мне, Иван

Петрович, шайка эта много чего к рукам

прибрала?

–

Ох, много... Недавно Золотой на

подставное лицо хороший дом купил, тысяч сорок

с него получать будет.

– Имей в виду, дом этот скоро бесхозным

остаться может. Ты тогда уж не теряйся.

Кулаков

понимающе

кивнул,

благодарствую, мол, за предупреждение. А

песенники, в это время, грянули частушки:

Пьём мы водку, пьём мы ром,

Завтра по миру пойдём.

Вы подайте Христа ради,

А то сами заберём!

Глава 12

«БЛИННИК» – БЛАГОТВОРИТЕЛЬ

Помощник начальника адресного стола

Иванов уже собирался домой, когда в кабинет

влетел Малинин. Взглянув на него, старый

чиновник улыбнулся:

– Судя по всему, молодой человек, не

напрасно вам сегодня по городу побегать

пришлось.

341

– Верно. А как вы догадались, Семён

Сергеевич?

– По вашему виду: чувствуется, устали как

собака,

а

сияете

словно

новенький

пятиалтынный... Чем могу помочь?

– Меня интересует Ляйхенфауст Фридрих-

Иоганн.

– Ну это совсем не трудно. В отличие от

Мюллеров и Бауэров, людей с такой редчайшей

фамилией, как «кулак мертвеца», в Москве раз-

два и обчёлся.

Он оказался прав. По сведениям на 31 июля

1883 года в городе их оказалось всего двое:

почётный потомственный гражданин города

Нарва

Фридрих

–

Иоганн

Ляйхенфауст,

проживающий в Москве с декабря 1878 года, и

его жена Грета, в девичестве Шварцкопф, дочь

дворянина Лифляндской губернии.

Малинин заглянул в записную книжку:

«Анна Виндрик, мать Артура, девичья фамилия

Шварцкопф, из дворян Лифляндской губернии».

Всё сходится, подумал он, вот я этого «дядю

Фрица» и нашёл.

– Кстати, господин Ляйхенфауст весьма

известный благотворитель, – сказал Иванов. ещё

раз просматривая адресный листок. – Он состоит

членом «Общества поощрения трудолюбия в

Москве» и, созданного в прошлом году,

«Общества попечения о неимущих детях в

342

Москве». Причём в последнем, без жалования,

исправляет должность бухгалтера.

Услышанному Малинин не удивился. Ему

нередко доводилось встречаться с тем, что возле

благотворительных организации крутятся разные

тёмные личности. Привлекает их возможность

обзавестись там полезными связями. Взять хотя

бы «Общество попечения о неимущих детях в

Москве», которое, как гласит его устав «имеет

целью призрение сирот и детей бедных родителей

всех сословий для религиозно-нравственного

воспитания и обучения их рукоделию и ремёслам».

Работы бухгалтеру в нём, как говорится, кот

наплакал: ведь все денежные средства общества

не превышают пока и пяти тысяч рублей. Зато

председателем

распорядительного

комитета

состоит один из лучших присяжных поверенных

Духовской, а почётным президентом сам

московский генерал-губернатор Долгоруков.

Вот и тронь этого бухгалтера. Жалобами

высокому начальству замучает и по судам

затаскает. Между прочим, Духовской когда-то

защищал магистерскую диссертацию как раз по

теме «Понятие клеветы, как преступления против

частных лиц».

Пойду в сыскное, решил Малинин, вдруг да

найдётся

у

Васи

Степанова,

что-нибудь

интересное по этому «благотворителю», например

о его причастности к убийству репортёра. Заодно

и чайку попью.

343

Регистратора стола приключений Василия

Степанова он встретил у входа в управление

сыскной полиции.

– К обер-полицмейстеру срочно вызывали.

Ведь я сегодня за старшего остался, – объяснил

Степанов. – Думаю, долго не задержит. Да ты

проходи ко мне, располагайся. Там, как раз твой

приятель чай пьёт.

– Лавровский?

– Он самый. Забежал посоветоваться.

Только я помочь не смог. Нет в моей картотеке

ничего о вашем немце. На Золотого много чего

имеется, Адька Бешеный пару раз упоминается. А

о Ляйхенфаусте ничего, – Степанов сокрушенно

развел руками. – В каких-либо предосудительных

деяниях или связях не замечен.

Сергей понятия не имел, какое отношение к

их делу имеет скупщик краденного Золотой и

какой-то Бешеный, о котором слышал вообще

впервые. Но вот упоминание о Ляйхенфаусте его

порадовало. Значит не только он сам, но и

Алексей вышел на этого Фридриха-Иоганна.

Следовательно ошибки быть не может: нашли они

«дядю Фрица», умеющего деньги из ничего

делать.

– А в деле об убийстве репортёра

Неустроева он тоже не упоминается?

Степанов наморщил лоб, припоминая:

344

–

А!

Николай

Неустроев,

репортёр

«Современки», которого в марте 82-го года в

меблированных комнатах «Англии» зарезали...

Так и не раскрыли мы это убийство. Висяк, как

говорится. Им, кажется, Саня Соколов занимался.

Спроси у него. Он сегодня как раз, дежурит.

Из кабинета Степанова доносился храп.

Оказалось, Лавровский, уронив голову на стол,

спит.

– Сморило человека, – шёпотом объяснил

полицейский надзиратель Соколов. – Ночка-то,

как я слышал, у вас хлопотная выдалась?

– Не то слово, Саня. Сам не ожидал, что в

роли государственного преступника окажусь, а

Алексею меня выручать придётся... Ладно, всё в

прошлом.

– Чайку? – предложил Соколов. – Василию

Васильевичу купец Расторгуев какой-то новый

сорт подарил. Не китайский, а с острова Цейлона.

«Лелексондора» называется.

– Не откажусь.

Сделав несколько небольших глотков,

Малинин оценил:

– Очень ароматный... И терпкий, как я

люблю...

–

Только

крепковат.

Расторгуев

предупреждал, что заварки вдвое меньше надо

брать. А Василий Васильевич не послушал, от

души насыпал.

345

– А мне нравится! Люблю покрепче... А

скажи-ка, Саня, ты убийство в «Англии»

помнишь?

– Это когда Кольку Неустроева зарезали?

Помню, – вздохнул Соколов. – Тогда обер-

полицмейстером ещё Янковский был. Ох, и

досталось мне от него. Не заступись наш

полковник, турнули бы меня со службы...

...

Утром

в

одном

из

номеров

меблированных комнат «Англии» нашли труп

козловского мещанина Николая Неустроева,

служившего репортёром в газете «Современные

известия». В комнате всё было перевернуто вверх

дном, что наводило на мысль – работали

грабители. Только чем поживиться у человека

вечно сидящего без денег? Скорее всего, искали

какие-нибудь важные бумаги хранившиеся у

газетчика. Швейцар и коридорный рассказали, что

вечером к Неустроеву заходили двое прилично

одетых господ, подробно описали их внешность.

Несколько

дней

спустя

Соколов,

выслеживающий

в это

время

известного

карманника Митьку Питерского, в филипповской

кондитерской случайно увидел одного из них -

высокого блондина лет тридцати, с военной

выправкой,

холодными

серыми

глазами,

моноклем и небольшим шрамом на левой щеке,

выглядывающим из-под пышных усов. Сыщик,

решив, что такая внешность встречается не часто

и ошибки быть не должно, задержал его. Швейцар

346

и коридорный подтвердили: это один из тех, кто

вечером приходил к Неустроеву. Соколов ожидал

награды, а вышло совсем наоборот.

–

Кто дал тебе право задерживать

иностранного подданного?! – кричал и топал

ногами обер-полицмейстер. – Только такой

безмозглый дурак. как ты мог заподозрить столь

почтенного человека в убийстве и грабеже!

– Не говорил я о грабеже, – оправдывался

Соколов. – Немец этот, скорее всего, бумаги

какие-то искал.

– Какие бумаги репортёришки бульварной

газеты могут заинтересовать дипломата великой

державы?! Отпустить! Принести извинения и

немедленно отпустить!

Задержанный оказался правителем дел

германского консульства Карлом Краузе...

– Интересный сюжет получается, как

говорит один мой друг, – раздался голос

Лавровского. – Да не шепчитесь вы, я давно не

сплю. А нет ли у этого Каина брата Авеля? Тьфу,

совсем зарапортовался. Саня, не знаешь, кем

приходится этому Карлу восходящая звезда

московского уголовного мира Адька Бешеный, в

миру Адольф Краузе?

– Тоже мне, звезда, – фыркнул Соколов. -

Портяночник.

– Не скажи, Саня. Серьёзные люди на

Хитровке считают иначе.

347

Соколов знал, Лавровскому часто удаётся

раздобыть на Хитровке и в других московских

трущобах такие ценные сведения, которыми

сыскное не располагает:

– Да? Тогда я мигом в адресный стол

сбегаю, подниму листок Карла. На Адьку-то

карточка имеется...

– Подожди, Саня, – остановил его Малинин.

– Ты помнишь, как описывали швейцар и

коридорный того, кто вместе с Краузе был

вечером у Неустроева?

– Само собой.

– Маленький, сутулый, в очках. Правильно?

– Ну, вы и хват, Сергей Сергеевич! Всё

разведали. Непременно надо вам в сыскное

возвращаться. От судьбы не уйдёшь, а вам видать

на роду написано самого Ивана Дмитриевича

Путилина превзойти.

От

такого

комплимента

Малинин

засмущался:

– До первейшего российского сыщика всем

нам далеко... Но кое-что интересное я сегодня,

действительно, выяснил, например, что сутулого

этого зовут...

– Ляйхенфауст Фридрих-Иоганн, – закончил

за него Лавровский. – Правильно нынче утром,

друг мой, сказал ты, что во всей этой афере с

фальшивыми финажками главный «дядя Фриц», а

не его беспутный племянник...

348

Часа два-три обсуждали они собранные

сведения, сравнивали их, спорили, гоняли

Соколова в адресный стол и на полицейский

телеграф, просили Степанова ещё разочек

порыться в его знаменитой картотеке. Выпили

при этом чашек по десять чая.

– Всё, – сказал Лавровский, вытирая

вспотевший лоб. – Мы свою часть дела сделали.

Теперь пусть охранка поработает.

– Правильно, – поддержал его Малинин. – Их

забота дядю Фрица отправить к дяде на поруки.

В переводе с «картавого» на русский

«отправить к дяде на поруки» означало «посадить

в тюрьму».

– Серёжа, – поморщился Степанов. -

Неужели по-русски сказать нельзя? Далась вам

эта «феня».

– Не скажите, Василий Васильевич, -

Лавровскому, как и всегда, после трудного, но

удачно

завершившегося

дня,

хотелось

побалагурить. – Блатной музыке в некоторой

поэтичности не откажешь. Совершить побег -

звучит как-то скучно, по казённому. А вот «уйти

кукушку слушать» – совсем другое дело. И

образности в «фене» много. Возьмем, к примеру,

военных. Их на «картавом» кличут «масалками».

Довелось мне недавно по делам журнала в штабе

Московского

военного

округа

побывать.

Посмотрел я на тамошних полковников и

генералов: у одного голова трясётся, у другого

349

брюхо, как у бабы на девятом месяце, у третьего

рожа красная и с утра пораньше перегаром за

версту разит... Какие к чёртовой матери, это

военные? «Масалки» настоящие. Или взять

начальника железнодорожной станции. По «фене»

– «паша». Метко! Ведь любой из них себя с

подчиненными и пассажирами держит как паша

турецкий... Ох, заболтался я, что-то... Пошли,

друг мой, в охранное отделение. Надо

Скандракова порадовать. Нашли, мол, вчерашние

подозреваемые настоящего главного московского

блинника и всю его хевру.

– Поздно уже, – возразил Малинин. – По

домам, наверное, все давно разъехались, спят.

– А пусть найдут и разбудят! Нечего им

было нас вчера ночью тревожить. Тебе-то, только

выспаться не дали, а вот мне..., – Лавровский

замолчал, мечтательно улыбаясь. Потом, уже

серьёзным голосом сказал. – Ты, друг мой,

охранку и жандармов зря недооцениваешь. У них

возможности поболее наших. Могут и сами на

блинопёков выйти и дров наломать. А у меня

мыслишка одна появилась, как «дядю Фрица» с

поличным прихватить.

Глава 13

«ДЯДЯ ФРИЦ» И ЕГО ШАЙКА

Лавровский и Малинин ошибались. В

охранном отделении ещё не спали. Секретная

полиция давно следила за группой молодёжи

350

занимающейся распространением нелегальной

литературы. После того, как внутренняя агентура

сообщила, что на собраниях стал обсуждаться

вопрос о необходимости какой-нибудь громкой

акцией

заявить

царским

сатрапам:

«Революционная Москва жива!», решено было

организацию эту ликвидировать.

Весь день шли аресты, обыски, допросы.

Поздним вечером Скандраков и начальник

Московского

губернского

жандармского

управления Середа сели составлять донесение в

Петербург.

1 августа сего года арестованы, по

подозрению

в

преступной

деятельности,

проживающие в Москве: состоящая под гласным

надзором полиции дворянка Надежда Горинович;

запасной

бомбардир,

бывший

студент

Московского технического училища Сергей

Сотников; студенты Московского университета

Осип Минор, Михаил Лаврусевич и Иосиф

Рубинок, вольнослушатель Петровской академии

Никифор Баранов и ученица Московской

консерватории Антонина Анцута.

Обыском, проведённым в тот же день, у

всех арестованных лиц, за исключением Минора,

обнаружены печатные и гектографированные

издания, рукописи и заметки, свидетельствующие

о существовании в Москве кружка преследующего

противоправительственные цели. Так у Баранова

найдены ручной типографский станок, 6 фунтов

351

шрифта, несколько номеров газеты «Народная

воля», программа её исполнительного комитета,

воззвание

центрального

кружка

Санкт-

Петербургского университета, брошюра «О

богатстве

и

бедности».

У

Сотникова

обнаружены

револьвер

и

рецепты

для

составления

полиграфической

массы

и

химических чернил.

Обвиняемые на допросах виновными себя не

признали, дав весьма уклончивые показания. За

исключением

Сотникова

и

Баранова,

удостоверивших принадлежность им найденных

при обыске предметов.

На основании данных, добытых дознанием,

является

возможным

предположение

о

существовании

сношений

обвиняемых

с

содержащимися в Московской пересыльной

тюрьме

политическими

арестантами

при

посредстве Надежды Горинович и Антонины

Анцута...

– Хорошо мы сегодня поработали, Николай

Акимович, – сказал Скандраков. – Опасную шайку

взяли. Слава богу, ничего серьёзного натворить

они не успели. А ведь могли! Очень похоже, что

они побег из пересылки готовили. А Сотников

настоящий

психопат.

Подзаведи

такого

соответствующим образом, так он кого угодно

убивать пойдёт – хоть генерал-губернатора, хоть